Тромплёй

               
     Тромплёй (фр. trompe l’oeil), или обманка,  - это на самом деле разновидность изобразительного искусства, представляющая  собой  совокупность приёмов, создающих иллюзию невозможного. Проще говоря, это обман зрения.
      Жанр этот сложился в Античности, когда лучшим изображением считалось то, которое как можно точнее отражает объект и может обмануть незадачливого зрителя, принимающего изображение за действительность.  Именно это стало предметом особой гордости античных живописцев и поводом для публичного соревнования художников в мастерстве.
     Плиний Старший, древнеримский писатель-эрудит, рассказывает легенду  о соревновании двух древнегреческих живописцев четвёртого века до нашей эры  Зевксиса и Парассия.  Зевксис написал картину с изображённым на ней виноградом с такой точностью, что на неё стали прилетать птицы поклевать ягоды. В другой раз его соперник Парассий попросил дать оценку  его картине, спрятанной за потрёпанными занавесками, но Зевксис не смог их отдёрнуть,поскольку занавески оказались частью картины.
      Это воспоминание всплыло в Иечкиной памяти при последнем посещении Ботанического сада, весьма уединённого прибежища в кромешном аду большого города. Благодаря транспортной реформе  (редкий случай, когда реформа  действительно пошла  во благо) сад оказался для Ии в реальной получасовой досягаемости. Беззаботно гуляя по парку,   Иечка каждый раз  мысленно ругала себя   за то,  что редко приезжает туда, где легко найти уют, умиротворение, живительную силу  и нескончаемо могущие быть перечисленными другие блаженные человеческие состояния. Больше всего там потрясает даже не всё увиденное зелёное многообразие , а  неожиданная возможность оказаться  в тиши, глади и божьей благодати в ста метрах от пыльно-грязно-шумно-машинно-многолюдной городской суеты.
     Двадцать минут езды от дома на комфортабельном автобусе  через Малую Неву по недавно открывшемуся  мосту  Бетанкура и оказываешься на Аптекарском острове,  в том самом Аптекарском огороде, который Пётр Первый,   озабоченный здоровьем  будущих  жителей города,  велел заложить   для выращивания целебных трав.
     История сада-огорода насчитывает более трёхсот лет. Как в любой жизни  и не столь длинной как эта,  в жизни Ботанического сада случаются периоды взлётов и падений. Читаешь его историю, познаёшь этапы его развития, расширения, разрастания и не можешь остаться равнодушным,  сталкиваясь  с трогательными историческими эпизодами.
     Во время предыдущей войны Ботанический сад сильно пострадал. Что  говорить, если после непрестанных  бомбёжек и обстрелов  снарядами, выпущенными по городу немцами в дни, недели, месяцы и  годы блокады, из десятков тысяч редких селекционных растений  Ботанического сада выжило 250 экземпляров. И это при том, что сотрудники Ботанического института, частью которого является Ботанический сад  Петра Великого, в частности, его директор Владимир Львович Комаров, чьё имя  с гордостью носит сегодня институт РАН, укрывали беззащитные растения  от холода и голода у себя дома, согревая неведомо откуда взятым теплом  в  нетопленых домах  при сорокаградусных блокадных морозах. И растения  выжили, согретые  большой любовью…
     А слёзы навернулись Иечке на глаза, когда она прочитала  строки о том, что ежегодно в день снятия блокады растения, пережившие  войну, украшают георгиевские ленточки.
     По наблюдениям Ии  здоровье Сада за последнее время пошатнулось. И если был период всплеска и процветания в сытые нефтяные годы, то это сказывалось  на внешности сада : интересно было наблюдать за рождением  кусочка  Японии, сооружением японской пагоды с прилегающим к ней крошечным садиком с прудом  и рыбками, с замысловатыми галереями, увитыми  переплетающимися растениями. На всю красоту можно было взирать лишь издалека: чтобы проникнуть на волшебно-сказочную территорию, приходилось нести дополнительные расходы на услуги экскурсовода, что накладно, ибо и без того,  даже для прогулок  без посещения оранжереи, вход в сад платный. Каждый раз, покупая входной билет, Иечка не могла  удержаться от воспоминаний  о  бесплатном посещении роскошного Ботанического сада  в Монпелье, что на Лазурном  берегу Франции.  Так и хотелось написать: «Будете там, не упустите возможность окунуться в неописуемую красоту и испытать райское блаженство!»,  да вовремя спохватилась…
     Посещая парк несколько раз в год,  Иечка с грустью и горечью отмечала его неухоженность и упадок, хотя по размерам он совсем невелик,  и уход за ним вполне под силу нескольким сотрудникам.  Убогий вид заброшенных клумб с многовековыми  истёршимися,  покосившимися табличками  «Не заходить. Опасно для жизни. Ведутся работы»   вызывает  усмешку. Исчезали немногочисленные скамейки,  в стёклах  облупленных оконных рам оранжереи  зияли дыры.  Нетронутым стоял и стоит в зарослях  кустов и деревьев памятник Ленину в полный рост: кто не знает, что он там, может и не приметить  – вот такая скрытая достопримечательность.
     Было там три любимых Иечкой гигантских двухсотлетних  дуба. Глядя на них, она всегда расправляла  плечи, приосанивалась, как бы уподобляясь их гордому,  величавому  виду. Но и их подстерегла беда: возраст давал о себе знать, и в один непрекрасный день  дуб-любимец  рухнул к всеобщей горести его поклонников.
     Долгие годы особенный ужас и недоумение вызывало  до неприличия облупленное, простоявшее таковым не одно десятилетие главное здание академического института.  Каждый раз, обходя его по периметру, Иечка  вслух восклицала: «Позор! Позор!» под удивлённые взгляды прохожих, но удержаться от такой реакции  не могла.  А случайно встретившиеся сотрудники грустно кивали головами, сетуя на отсутствие денег. Просто смешно, хотя смех горький: не верилось,  что в шестимиллионном городе не нашлось средств на достойное содержание  единственного в городе Ботанического сада. К тому же, скорее всего, федерального значения.
     Ничего этого раньше она не замечала, когда бродила с Ним по тенистым аллеям, где они могли наконец  уединиться  и пить, пить с жадностью и ненасытностью живительный нектар дыхания и слов любви…
    У них было секретное местечко: в глубине сада, вдали от оранжерей и шумной суеты, на берегу заброшенного пруда, поросшего кувшинками и лилиями,  стояла на холме полуразрушенная деревянная беседка,  поднявшись по шатким ступеням которой они оказывались в заветном уединении,  уже не размыкая сплетённых рук.
    Без Него прошла уже четверть века. Она по-прежнему гуляла в парке,  испытывая смешанное  чувство радости и грусти, стоя у пруда или поднимаясь  по вконец расшатанным ступеням беседки. Но последний визит оказался  столь неожиданным  и вызвал такие разноречивые и труднообъяснимые чувства,  что грусть растаяла, а её место заняли радость, удивление и восхищение. 
     Сад будто подменили: аккуратно подстриженные газоны и  лужайки, ухоженные прогулочные дорожки, довольные заботой о себе деревья, кивающие головками разноцветные сезонные цветы.  И не поверите:  отремонтированный фасад института, правда, только с лицевой стороны – сразу приходят на ум потёмкинские деревни.
     Иечка не верила глазам:  казалось, сбылось несбываемое.  Она не шла, а порхала, едва касаясь земли, по аллее, ведущей к пруду и беседке.  И,  о радость, она тоже преобразилась  до неузнаваемости : одетая  в свежий наряд, она призывно бросала манящие взгляды на влюблённые парочки, которые  неминуемо откликались, не заставляя беседку подолгу оставаться в одиночестве.
     Неожиданно внимание Ии переключилось на пруд: сначала она замерла от удивления, привлечённая чем-то неожиданным  в его облике.  Иечка стояла у кромки пруда, вглядываясь в сплошь покрывавший его ковёр  пышно цветущих  лилий и кувшинок, которые все дружно,  в одночасье выбросили огромные белые лепестки.  Это цветочное море переливалось волшебным  цветом, искрилось на солнце яркими перламутровыми бликами.  "Так не бывает", говорила себе Ия.  Но так было!
      Она недоумённо оглядывалась  по сторонам в ожидании увидеть других,  столь же неподдельно потрясённых гуляющих, но поблизости никого не было.
      Она металась вдоль водной глади не в силах наглядеться-налюбоваться  неземной  красотой. Солнечные блики нашли приют в лепестках цветущих лилий: они игриво перескакивали с цветка на цветок, играя в догонялки  и сверкая жемчугом на фоне застывшей от изумления воды.  Картина нестерпимо искрилась, вызывая рябь в глазах.  На какое-то мгновение Иечка даже зажмурилась. Открыв наконец глаза, она замерла: свет неожиданно погас -- это солнце, повинуясь вселенским  законам, чуть сместилось на небе. И сразу же  чарующая картина померкла: в воде остались только  листья речных водорослей.  Это был тромплёй,  оставшийся  в Иечкиной памяти не менее ярко,  чем нахлынувшие  воспоминания.
    Недолго постояв в опустевшей беседке, она спустилась по обновлённым ступеням лестницы, с каждым шагом всё явственнее  слыша гулким эхом повторяемые Им  тогда слова: «Люблю тебя и ничего не могу с этим поделать.  Люблю тебя…».