Глава 1. Роковой миг

    (Памяти уральских казаков)

     Глава 1. Роковой миг

    Лихой казак Филипп Автономович Бунькин, выскочив на вершину перевала и решив, что ушел от погони, собрался опереться на стремена и распрямиться в седле, но не успел этого сделать. В тот же миг боец 224-го Краснокутского полка 25-й Чапаевской дивизии Иван Владимирович Скобелев нажал на курок  «трехлинейки»
    - Царствие тебе небесное! – изрек красноармеец, довольный очередным удачным выстрелом. Не стал он мучить по глубокому снегу своего коня, чтобы добить «беляка» шашкой, так как тот после выстрела, резко приподнявшись в седле, сделал крен вправо на полном скаку лошади.
    Пуля, задев позвоночник и прошив легкие, застряла у самой ключицы. Падая со своего верного коня, Филипп Автономович видел, что летит в глубокую балку. Таких в Оренбуржье множество. Весной по ним бурлят потоки мутных вод, собравшихся с окрестных полей. А летом в них благодать: местами непролазный колючий ежевичник щедро угощает забредшего сюда сладкими сизыми ягодами. И даже в любой знойный полдень путника всегда защитят от жары густые кроны дубов, ольхи и берез…
    «Скатись на дно балки сейчас, в рождественский мороз, да с таким ранением, ; промелькнуло в голове бедолаги, ; это будет конец.… Вряд ли кто обнаружит тебя живым…»
    Но не домыслил казак воображаемого ужаса. Скоростной его спуск с вершины сырта был остановлен одной из берез, росших по краю  балки. Вскрикнув от резкой боли, вызванной  объятьем с русской красавицей, он потерял сознание.
    Не слышал казак, как стихла стрельба на хуторе Стольникове. Бойцы 224-го Краснокутского полка, сделав зачистку в этом населенном пункте, взяли курс на соседнее казацкое поселение – хутор Чесноков. Спешили красноармейцы, двигаясь по правобережью реки Ембулатовки и «седого» Урала, встретить 1919-е Рождество Христово  в городе Уральске. Для многих чапаевцев он был родным городом. Но скорость продвижения  к цели этого крупного воинского подразделения была переменной, и планы красноармейцев оказались несбыточными. Несмотря на то, что большинство хуторов по прибытии в них красных оказывались  пустыми, осторожность все же была не лишней.
    Из мужского пола в большинстве населенных пунктов оставались лишь дряхлые старики да ребятня. Классовый состав женщин определить было трудно. Их мужья в разгар Гражданской войны в силу своих убеждений поуходили кто к красным, а кто к белым.
    Последних в описываемом регионе было значительно больше, так как этнографический состав его являлся преимущественно казацким. Вольготная жизнь устраивала казаков, и менять ее они не желали. А взялись они за залежавшееся оружие и сели на коней с единственной целью: защитить свою собственность, включая и жен, от обобществления, что, по слухам, намеревались произвести пришедшие к власти в 1917 году большевики.
    6 января 1919 года краснокутцы находились в 12–15 километрах от реки Урал. Позади у них остались хутора Чесноков и Чеботарев. Поздним вечером в близлежащий на пути следования хуторок Петров были направлены разведчики. Между заснеженными барханами всадники продвигались гуськом. Через уже окрепший лед реки Ембулатовки провели они коней под уздцы. Убедившись в том, что казаков в населенном пункте нет, отряд разведчиков по только что протоптанной ими же тропе в полк возвратился быстрее.   
    Ровно в полночь, в канун Рождества Христова, чапаевцы приблизились к последнему казачьему поселению на реке Ембулатовке - хутору Требухи (так тогда именовался нынешний поселок Красноармейск – И.Ч.). От села до соединения речушки с рекой Уралом рукой подать: 4;5 километров.
    Казаки хутора после Рождественского поста, дождавшись  «первой звезды», уже успели разговеться и разогреться спиртным.… А в таком состоянии большинство из них напрочь забыли о надвигающейся угрозе, несмотря на то, что каждый был наслышан о победоносном шествии Красной Армии. Даже дозорные к 12 часам оставили свои посты и с рюмками в руках уже встречали пришедший главный христианский праздник, обещая себе после «причастия» вернуться на те места, где обязаны были зорко всматриваться в темь ночи и прислушиваться к каждому шороху. Ну а те, которые очень были рады окончанию рождественского поста, уже подшофе, сложив амуницию и оставшись в исподнем, грелись возле своих благоверных в пуховых перинах….
    Взяв хутор в подкову, красноармейцы по сигналу атаковали Требухи без труда и собственных потерь. Часть казаков, застигнутая врасплох, все же смогла достичь берегов Урала и перебраться через него на Бухарскую сторону (так именовалось левобережье реки – И.Ч.).
    Многих же кормильцев в эту ночь в Требухах оплакивали родные, обнаружив их после  атаки чапаевцев на задворках убитыми. Пленных конвоировали в Уральск. Как это ни кощунственно, но 8 января, на второй день Рождества, пленники провели ночь в церквушке села Трёкино. Забыт был колокольный звон в это смутное, тревожное время. 
    В тот предрождественский день, когда утром через хутор Стольников ураганно пронеслась красная конница, разъездной медицинский фельдшер Владимир Тимофеевич Чеботарев направлялся в него от тяжелобольного клиента. Ехать ему было бы легче по Бузулукскому тракту, так как в зимнюю пору по большаку постоянно передвигались груженые обозы. В провинциальный городок везли селяне даже из Приуралья в основном зерно, муку и уральную рыбу. Обратным грузом являлись стройматериалы: доски и лес-кругляк хвойных пород, скобяные изделия и многие другие промышленные товары. Тракт полозьями бычьих и конных саней  в этот период отшлифовывался до ледяного блеска, и нередко розвальни без подрезей оказывались перевернутыми  на обочине. По тракту хороший рысак с возком дюжину верст преодолевал всего лишь за полчаса. Но пословицу «Семь верст – не крюк» фельдшер в тот день отверг напрочь и до хутора Стольникова решил ехать по проселочной дороге прямиком.
    Орлик, запряженный в крохотный возок, в начале пути бежал прытко, словно его подгонял рождественский морозец. Позвякивание конной сбруи, поскрипывание и постукивание оглобель о полозья саней на малозаснеженных полевых прогалинах,  изредка встречавшихся на первых километрах маршрута, даже подняли настроение Владимира Тимофеевича. «Шутка ли, в три раза сократить путь», – рассуждал он, мысленно одобряя свой выбор.
    Но так было в начале продвижения. А когда плато окончилось и ехать пришлось по низине, настроение кучера стало меняться. Высота снежного покрова заметно увеличилась. Прыткую рысь конь вынужденно сменил на легкую трусцу, а через некоторое время перестроился на шаг. По мере приближения к сырту, толщина снега возросла и в «нырках» была под самое брюхо животного. «Давай, Орлик, шагай! – то ли приказывал, то ли просил возница, когда уже перед самым подъемом  на сырт, конь, выбиваясь из сил, намеревался остановиться. - Подменить тебя все равно некем», - словно убеждал кучер сочувственно.
    Но после этих слов Орлик, наоборот,  встал как вкопанный. Более того, настороженно повернув голову влево, конь негромким ржанием нарушил наступившую тишину…
    Изумленный этим поступком, Владимир Тимофеевич перевел свой взор в ту сторону, куда засмотрелся конь. И вот чудо! Под одной из берез он увидел заседланного вороного рысака. Сбросив с себя свой тулуп, обрадованный фельдшер заспешил к находке, будто с неба свалившейся.
    Благо, что конь демаскировал Филиппа Автономовича, не то быть бы ему впоследствии просто мерзлой кочкой. Кто и когда бы его обнаружил в ту снежную зиму, можно лишь предполагать. Даже Владимир Тимофеевич, спеша к боевому коню, заметил его хозяина, лишь, приблизившись.
    Лежал казак на правом боку рядом со стволом березы. По одну сторону от дерева под толщей снега, нависшего над самым обрывом балки, были  упрятаны ноги казака.  А по другую – на правой руке, направленной тоже в овраг, словно прячась, замаскировалась чубатая голова воина. Белый полушубок, припорошенный снегом, с трех шагов был не заметен. Сколько времени пролежал раненый без сознания - неизвестно. Привычными движениями фельдшер быстро сменил корневика. С помощью аркана Орлик оказался в пристяжке. Погрузив казака в возок и прикрыв его своим тулупом, Владимир Тимофеевич, подгоняя коней,  заспешил в сторону хутора. На паре лошадей без труда был преодолен минуту назад пугающий подъем. За перевалом населенный пункт был как на ладони.
    Минут через двадцать возок остановился возле добротного бревенчатого дома Грудновых. Сюда Владимир Тимофеевич начал заезжать с тех пор, как Советская власть сделала его разъездным волостным фельдшером, и хутор Стольников попал под его обслуживание. При первой  своей поездке он и познакомился со своей необразованной коллегой ; знахаркой Варварой Ивановной Грудновой. Не видя в ней своего конкурента и не боясь за общение с ней преследования властей, разъездной доктор иногда даже оставался на ночлег в этом доме. Спрыгнув с облучка и бросив вожжи, он, смело взбежав по ступенькам в дом и спешно промолвив «Здравствуйте!», распорядился:
    - Варвара Ивановна, готовь горячую воду! А ты, Никифор Елисеевич, ; обратился он к хозяину, - оденься…. Я вам зятя привез…. Промолвив это, гость перевел взгляд на семнадцатилетнюю Анюту, старшую приемную дочь Грудновых.
    На шумный разговор из передней комнаты на кухню высыпали все «грудновцы» сразу: шестнадцатилетняя Маня, девятилетняя Настя и на год младше ее братья-близнецы Никифор и Иван.
    Зардевшись от услышанных слов, Анюта заспешила скрыться в соседней комнате.
    - Анюта, возьми с  собой и сестренку, - остановила ее Варвара Ивановна. А передав ей из рук в руки годовалую Дусю, тут же скомандовала: - И вы все спрячьтесь следом за ней. Да смотрите, из той комнаты не выходите!
    С Никифором Елисеевичем фельдшер и обслуживал раненого казака. Варвару Ивановну он попросил быть на подхвате. Обработав на  спине входное отверстие от пули, фельдшер определил и ее конкретное местонахождение, но трогать ее не стал. К сожалению, спустя время, прогрессирующее воспаление и ухудшение общего состояния больного вынудили Владимира Тимофеевича, применив эфирный наркоз, с помощью скальпеля и пинцета извлечь смертоносный кусочек металла, который до последнего грозил отправить казака в мир иной.
    До полного выздоровления Филипп Автономович прожил в доме Грудновых на нелегальном положении. Он быстро шел на поправку. «Как тута не выздороветь, - шутил боец, - ежели тя  лечат сразу три дохтора. Слава Богу и вам! Я скорехынька издышался» (пришел в себя – И.Ч.).
    И в этой шутке была доля правды. В назначенное фельдшером время перевязки ему делали Варвара Ивановна и Анюта с Маней, проинструктированные этим профессионалом. Но чаще всего к больному забегала нареченная Владимиром Тимофеевичем казаку в жены Анюта. Ей парень очень понравился. Единственное, что огорчало казака – его хромота, но девушка на нее не обращала внимания. Однако ни Анюта, ни он не знали, что от этого недуга ему не удастся избавиться, к сожалению, до конца жизни.       
    А вот шутка фельдшера насчет привезенного «зятя» впоследствии  окажется пророческой. Случайное знакомство двух молодых людей пробудило в них неведомые доселе чувства, которые в скором времени объединили их в крепкий брачный союз. С Анютой и вернулся казак с братоубийственной Гражданской войны на свой родной хутор Петров.