Возвращение. Роман. Гл. 3

     III. – Этот самый цирк настолько остро и глубоко врезался в сознание Д.П., что, когда он о нем вспоминал, он терял ощущение реальности. Так бывает, если одни и те же сновидения посещают человека. Проснувшись, человек в продолжение короткого времени не может отличить сон от бдения. Это, действительно, лежит в природе вещей, но можно ли на этом основании отождествить жизнь со сновидением, как это делают иные философы, в том числе и величайшие, не могу сказать. Скорее всего, оба измерения равным образом принадлежат жизни, но как именно они между собой взаимодействуют, доступно, судя по всему, лишь просветленным людям. Д.П. явно к ним не относился, и потому он вздохнул с облегчением, когда, очнувшись от воспоминаний, точно от яркого сна, он завидел сквозь еще полуприкрытые веки две нездорово бледные, покрытые реденькими рыжими волосами руки, параллельно и неподвижно возлегшие на самодовлеющем, занимавшем добрые две трети водительской кабины круге баранки. Управлявшее руками – а через руки и баранкой – востроносо-добродушное личико шофера послушным профилем замерло в полуметре от него : слева и чуть впереди. «Ах, это ты», – произнес Д.П., оглядывая водителя с тем необъяснимо-сложным ощущением отдохновения, но и разочарования, с каким от сна переходят к бдению, сколь бы кошмарен ни был первый и каким бы отрадным ни казалось второе.
     «Он самый, ваш покорный слуга Вячеслав Афанасьевич», – и Слава поспешно, точно боясь, что Д.П. опять заснет (или погрузится в свои детские воспоминания), обеими руками кратко, но крепко пожал правую руку Д.П. и дополнительно три раза слегка ему поклонился. А затем принял прежнюю позу, не оставлявшую никаких сомнений в том, что он покорно ожидает дальнейших указаний. –  «Что же нам теперь делать? – пробормотал Д.П., пытаясь рассмотреть сквозь запотевшее стекло окрестность. Слава пожал плечами. Д.П. досадливо поморщился. «Экий простец! – подумал он, – будто не догадывается, что я с собой разговариваю. Сразу видно, что из провинции. У них на все дважды два четыре». И он достал из сумки две «колы», одну протянул шоферу : «Подкрепись, дружище».
     Слава сдержанно поблагодарил. Залпом осушив содержимое ромбовидно-граненых маленьких бутылочек, они как по команде выбросили посуду в окно. Для этого пришлось приспустить стекла. В кабину тотчас с обеих сторон наполз белесоватый холодный туман. Оба мужчины высунули головы наружу. Бледный сумрак плотно их окружал. В небе не видно было ни звезд, ни облаков. На земле, неподалеку от места их стоянки как будто вырисовывался силуэт сосновой рощи. Откуда-то слышался приглушенный рокот передвигающейся воды. Но где именно был ручей, ни Слава, ни Д.П. решить не могли. Д.П. взглянул на часы : была половина пятого утра.
     «Сколько же я спал?» – пробормотал он. Ему не ответили : Слава, очевидно, подумал на этот раз, что вопрос относится не к нему. Однако Д.П. не мог без посторонней помощи ответить на него. «Как долго я спал, черт побери?» – повторил он. – «Часа два-три, не больше». – «Ага, стало быть и ты прикорнул». Слава робко улыбнулся, поражаясь догадке своего авторитетного спутника. «Ладно, чего уж там, – Д.П. покровительственно похлопал шофера по спине, – тебе тоже силы нужны. Ты правильно поступил». Но на Славином лице по-прежнему играла недоверчивая полуулыбка. Он как будто все еще соображал, признаться ему в самовольном отдыхе или нет. Д.П. угадал движение души собеседника и нахмурился : «Видишь ли, когда один из двоих не знает точно, спал ли другой, значит, он сам спал». Слава кивком головы дал понять Д.П., что целиком и полностью признает его довод.
     «Далеко ли до города S.?» – «Верст семьдесят, а то и все девяносто будет, я полагаю», – сказал Слава, как следует поразмыслив. – «Но ты не забыл, надеюсь, что мне в полдень надо быть в моем саду? Там меня отец с матерью дожидаются». – «Нет, не забыл». – «Стало быть, успеем?». – «Не могу заранее сказать, любезный Д.П. Все зависит от здешних дорог. Вчера, например, господь соблаговолил послать нам более-менее сносную проселку. Хоть и с ухабами, а все куда ни шло. Тогда как сутки назад, изволите припомнить, пришлось колесить практически по бездорожью : поначалу прямиком через подсолнечник, потом вдоль березовой рощи (вы еще собрались поискать грибков, да я вас вовремя отговорил, помните?), наконец, нам пришлось переправиться через крохотную речушку (ручей, как вы изволили выразиться, да мой грузовик забуксовал как назло, и на переправу ушли добрые полдня, спасибо, ребята из соседней деревни помогли), вы же, любезный Д.П., не сочтите за упрек, купаться изволили как ни в чем ни бывало, да еще к тому же рыбку удить вздумали, даром что у меня удочка в кузове завалялась. Короче говоря...». – «Легко тебе судить, Слава, а я родины двадцать лет не видал», – строго и с оттенком поучения заметил Д.П.
     «Так нет же, я не в осуждение вам, я напротив... я рад до смерти вашему возвращению... я, как и все мы, ваш батюшка и ваша матушка, и все ваши родные и близкие, все знавшие вас во времена вашего детства и вашей юности... мы все несказанно рады и горды вами... – Славе с трудом удавалось формулировать мысли, но по удовлетворенному выражению лица Д.П. он понял, что это и не нужно, – могу ли я осуждать вас, боже помилуй, да у меня и в мыслях не было столь недостойного помысла... я лишь хотел сказать, что вины моей в опоздании, коли таковому суждено будет случиться, нет... так уж извольте понять меня правильно, любезный Д.П.». – «А чем же вы все горды?» – спросил Д.П., ежась от холода и желая душевным уютом в виде ожидаемых комплиментов компенсировать так не достававший ему уют физический. – «Как чем? как чем? да ведь вот возвращаетесь же вы... пусть и спустя двадцать лет, а возвращаетесь... а у нас такие перемены, такие перемены... перестройка там и все прочее... – Слава задыхался от всколыхнувших его простую и честную душу эмоций, – было времечко, сознаюсь, когда все мы, не исключая вашего батюшки и вашей матушки, потеряли веру в ваше возвращение... вы уж не обессудьте, любезный Д.П., вы сами, чего греха таить, подали к тому повод... чего стоили одни ваши бесконечные обещания вернуться... в каждом письме, бывало, вы приписывали : «Дорогая матушка» или «Мой славный батюшка», смотря по тому, кому вы писали, «на следующий год непременно к вам нагряну, а теперь не могу, потому как начальник отпуска не дает», или «в эту осень мой приезд к вам существенно затрудняется по причине непредвиденных финансовых издержек...», и далее следовало их добросовестное перечисление... думаете, Настасья Сергеевна, ваша матушка, не страдала и не плакала, читая подобные строки? думаете, Павел Дмитриевич, ваш батюшка, не стучал при это кулаком по столу, да так, что водочные рюмки звенели и опрокидывались, приговаривая : «Не желает, сукин сын, возвращаться, так пусть не возвращается, его личное дело, но зачем же постоянно обещать?»
     На этом месте Слава осекся, заметив, что Д.П. поморщился точно от зубной боли. Он вспомнил только что им сказанное и прикусил губу. «Так прямо и выразился, значит, папаша?» – «Как?» – «Ну так... как ты сейчас и сказал, – с недовольной миной произнес Д.П., не желая, видимо, повторять услышанное. –  «Да неужели вы в обиде за это на батюшку? – изумился в свою очередь Слава, – так ведь это он почти любя. Свои люди как-никак. Единая кровь. Неужто за такое на отца родного можно обижаться? Помилуйте, Д.П., да ведь на всем белом свете, насколько я знаю, отцы с сыновьями то ссорятся от души, то от сердца мирятся. Такое в порядке вещей. На этом мир наш стоит, разве не так?»
     Д.П., не ожидавший подобного отпора, забыл даже спросить, откуда у шофера такие интимные сведения насчет его семьи. «Ничего ты не знаешь, Слава, – холодно возразил он, – что повсюду и во все времена люди друг с другом ссорились и ссорятся, в том числе и самые близкие, тут никакой тайны нет. Это банальность. Но чтобы по такому ничтожному поводу, точнее, даже без повода столь резкие и даже оскорбительные выражения с уст срывались, причем в адрес родного сына, – такое свойственно только русским. Для Запада это не характерно. Поверь мне, там блюдят дистанцию. Дистанция, видишь ли, залог уважения даже между самыми близкими по крови людьми. Дистанция оздоровляет, друг мой Слава. А несоблюдение дистанции открывает дорого прямому хамству».
     Слава сделал вид, что убежден доводами Д.П., однако счел нужным заметить, что повод для грубой выходки у Павла Дмитриевича имелся. И повод этот – он не поленился повторить – было упорное нежелание Д.П. в течение двадцати лет – шутка ли сказать? – хотя бы раз посетить дом родной.
     «Когда у меня на то предчувствие нехорошее», – точно издалека отозвался Д.П. Слава вопросительно обернулся к собеседнику. «Ничего, это я так, не обращай внимания», – и опять воспоминания о ключевом моменте его юности нахлынули на него с неудержимой силой.