Улыбка нежности. Глава4. Продолжение. Черное море

                Черное море

  Итак, в июне 1957 года мы вчетвером: папа, Варя, Толяшка и я сели в поезд «Москва-Сочи» и отправились на Черноморский курорт. Я знала, что мы едем на какое-то большое пребольшое море, но что это такое и с чем его едят, конечно, не могла себе представить. Почти двое суток плавной волнообразной тряски вагона с равномерным постукиванием колес о рельсы само по себе оказалось очень приятным времяпрепровождением. Только противная духотища в купе, начавшаяся к ночи и уже совершенно невыносимая ко второму дню пребывания в поезде, несколько омрачала наше приподнятое настроение.

  Море впервые вынырнуло из окна вагона недалеко от станции «Мацеста», что за одну остановку до Хосты. На какое-то мгновение  на фоне совершенно безоблачного неба я увидела необъятного размера темно-бирюзовый бескрайний простор морской воды разных оттенков с белыми барашками. У меня перехватило дыхание, но буквально через минуту  все это удивительное чудо скрылось за примыкавшим к железнодорожному полотну высоким густым кустарником и больше не появилось до конца нашего пути.

  Первое впечатление оказалось настолько завораживающим, что мне сразу захотелось побыть в одиночестве, чтобы не растерять целиком охватившее меня ощущение глубокой и непостижимой тайны бездонной водной стихии. Я не отрывалась от окна вагона в надежде, что вот-вот она хотя бы ненадолго промелькнет вновь, и я опять  пусть даже на один миг окунусь в мистическую картину нового для меня бытия. Но поезд уже подъезжал к маленькой станции нашего назначения «Хоста». Со своим маленьким саквояжем я помчалась по направлению к выходу. Поезд останавливался всего на несколько минут. С бешеной скоростью все стали выбрасывать свои чемоданы и буквально выпрыгивать вслед за ними из вагона.

  Нужно отметить, что в нашем родном отечестве, где полным ходом шла великая стройка коммунизма и борьба за светлое будущее всего человечества, простые житейские удобства для маленького человека всегда стояли на самом последнем месте. Впрочем, их даже вообще не учитывали. Еще не раз мне приходилось наблюдать за посадкой и высадкой несчастных пассажиров не только на маленьких станциях и полустанках, а частенько и просто в городском общественном транспорте, где всем приходилось толкать друг друга, «работать» локтями, нервничать,  ругаться, создавая совершенно невыносимые условия для нормальной жизни. Никто из власть предержащих не обращал внимания на эти, мягко говоря, скотские условия существования. Видимо, у этих «великих кормчих» были проблемы и посерьезнее, чем забота о «маленьком» обыкновенном человеке.

  Кстати, обо всем об этом с потрясающим юмором изложено в небольших рассказах писателя М.Зощенко, за которые он впоследствии так жестоко пострадал. Судьба его сложилась по-советски трагично, также как и у многих  талантливых литераторов того времени. Власти не могли и не хотели мириться с огромной популярностью тех писателей, в произведениях которых пронзительная честность описания обыкновенных человеческих судеб абсолютно не вписывалась, а порой даже шла вразрез с политическими целями партии и правительства. Вместо «дубового» прославления великих целей коммунизма и революционного воспитания подрастающего поколения они выбирали якобы мелкобуржуазные сюжеты. Вместо героических будней трудового народа описывали простые житейские ситуации, так что собственные интересы и чувства  обывателей оказывались на первом месте. В результате «сверху» спускалась директива о начале травли того или иного деятеля культуры с его последующей профессиональной дискредитацией. Так случилось и с Михаилом Зощенко, и с Михаилом Булгаковым, и с Борисом Пастернаком, и с Анной Ахматовой и многими другими. Некоторых убирали физически: писателя Исаака Бабеля, театрального режиссера Соломона Михоэлса, Всеволода Мейерхольда и других. В лучшем случае неугодных писателей запрещали печатать, оставляя их без каких-либо средств к существованию. От них часто отворачивались даже близкие друзья. Например, Михаил Зощенко умер в полном одиночестве и нищете вскоре после войны.

  Все это никак не относится к моему повествованию, а вспомнилось так, просто к слову…

  Но продолжу свой рассказ про «Черное море мое…», как пелось в знаменитой песне Леонида Утесова.

  После благополучной без сломанных ног или других частей тела высадки из вагона, к вечеру этого же дня  мы обосновались в двух небольших домиках, напоминавших  дачные постройки нашего Подмосковья. Они располагались близко друг от друга на значительной высоте над уровнем моря. Так что на пляж мы попадали почти по отвесному спуску, а обратно приходилось подниматься на эту верхотуру, да еще и по жаре. Труднее всего приходилось нашей полноватой Варе, жене Володи Шварца.  После рождения сына из хрупкой тоненькой девушки она превратилась в дородную даму и, как любая нормальная советская женщина, мечтала похудеть. Поэтому она была очень довольна такой каждодневной вынужденной зарядке.

  Каждое утро мы встречались за завтраком в близлежащем кафе, а потом шли купаться в море. Папа по своей «умной» системе действительно очень быстро научил меня плавать, но далеко от берега мы с Толей, конечно, не заплывали. Утреннее купание продолжалось три часа, а по дороге домой Толик каждый раз морочил мне голову бредовыми идеями про какие-то постоянно взрывающиеся бочонки с порохом. Я была так далека от его странных мальчишеских интересов, что особой близости и дружбы между нами не получилось. Зато каждодневное купание в море, вечерние прогулки по набережной с заходом на волейбольную площадку, экскурсии по городу и его окрестностям, обилие фруктов, особенно, винограда – все это компенсировало с лихвой совершенно неинтересное общение с Толяшкой и его мамой.

  Для разнообразия нашей жизни папа иногда придумывал небольшие однодневные экскурсии. Как-то раз, мы поплыли на катере в Сочи, чтобы ознакомиться с его достопримечательностями, а главное, побывать в знаменитом на весь мир сочинском Ботаническом саду.  Путешествие от Хосты до Сочи занимало не более трех часов.

  В день отплытия с утра море было совершенно спокойным, но примерно через полчаса появились белые барашки, море взволновалось, и наш катер понемножку стал раскачиваться. Хотя волнение было не более трех баллов, я постепенно утратила интерес ко всему происходящему из-за напавшей вдруг на меня жуткой тошноты и оставшийся путь провела на палубе около поручней, мечтая лишь о скорейшем прибытии к месту назначения.

  Сочи оказался очень чистым, по сравнению с Хостой, и приятным  городком, но Ботанический сад меня совершенно не заинтересовал. Все, что касалось  биологии и зоологии: растения и цветочки, букашки, мотыльки и бабочки, не вызывало во мне никакого умиления. Я с нетерпением ждала, когда мы уже оттуда выйдем и нам с Толиком купят мороженое эскимо на палочке. Ожидания мои были не напрасны: после стольких мытарств меня ждал неожиданный сюрприз. Эскимо на палочке оказалось в два раза больше, чем обычно, и еще вкуснее, чем в Москве!

  Меня пожалели, и в обратный путь мы поехали на такси, хотя это было намного дороже, чем на катере. Но, к великому сожалению, эффект был тот же самый. Красивейшая горная шоссейная дорога, пролегающая высоко над уровнем моря, оказалась с огромным количеством крутых поворотов, спусков и подъемов.

  Весь следующий день я пролежала в постели, приходя в себя от этой «интереснейшей» экскурсии, в результате которой улетучилась, как дым, моя мечта стать профессиональным врачом на корабле дальнего плавания.

  Как-то зайдя в экскурсионное бюро славного города Сочи, Варя познакомилась с молодым местным экскурсоводом по имени Иван Петрович. Посмотрев на Варю слишком внимательно, он предложил нам несколько интересных экскурсий, которые вызвался сам и провести. Вскоре он просто «прилип» к нашей немногочисленной компании. Причина такого дружеского расположения прояснилась буквально через несколько дней. Я почувствовала, что между Иваном и нашей скромной Варей завязались более чем дружеские взаимоотношения. «В тихом омуте  черти водятся» говорит русская поговорка. Так оно и оказалось. Мое обостренное чутье имело также и более глубокую подоплеку: я сама страстно влюбилась в этого симпатичного Ивана, хотя он естественно был старше меня, лет, эдак на пятнадцать. Это было мое первое увлечение в жизни. Засыпая вечером в душной кровати, предо мной каждый раз вставал образ высокого сероглазого улыбающегося блондина, который, кстати, в это время совершал под ручку с Варей обычный вечерний моцион по прохладной набережной. Толя уже в это время спал глубоким сном, один в своей комнате, так что для них он был никак не помеха.

  Редкая деликатность моего папы не позволяла ему вмешиваться в эту ситуацию, а тем более намекать Варе на его личное отношение к происходящему. Иван был простой обыкновенный парень, и, естественно крутил курортные романы с заезжими свободными женщинами. Варя это прекрасно понимала, но почему-то «пошла в разнос». Любовь – злая штука, но видимо, Иван Петрович и Варя оказались «одного профсоюза», а это бывает нечасто.

  По мере приближения конца Вариной «смены» и скорого приезда ее мужа отношения между столичной женщиной и местным ловцом приключений не только не затухали, но все больше и больше углублялись. А после жуткого, чуть не лишившего нас жизни, эпизода в Самшитовом заповеднике, достигли своего апогея.

  Самшитовая роща была любимым местом прогулок всех отдыхающих. Здесь было красиво, тихо и всегда прохладно. Прогуливаясь по чистым аллеям под куполом переплетающихся над нами крон древних, как мир, самшитовых стволов и ветвей, мы днем скрывались от жгучего палящего солнца.
Как-то раз наш добрый дядя Ваня предложил интересный маршрут по заповеднику, который был знаком только местным жителям. Маршрут был довольно сложный и пролегал намного дальше от избитых и протоптанных многочисленными туристами тропинок. Мы с радостью согласились: за две с половиной недели пребывания в Хосте нам порядком все надоело и приелось.

  В назначенный день мы рано позавтракали и, отказавшись от обычного морского купания, с легким приподнятым настроением, отправились вглубь Самшитовой рощи за новыми впечатлениями. Не спеша и с удовольствием прогуливаясь по многочисленным закоулкам заповедника, мы прислушивались к Ваниным описаниям новой для нас растительности, присматривались к огромным вековым стволам необычных деревьев с пышной кудрявой листвой, дышали особенным запахом свежести величественного самшита.

  Но постепенно, по мере нашего дальнейшего продвижения вглубь заповедника, просвет между деревьями становился все меньше и меньше, тропинки сами собой исчезали, и нам приходилось уже с трудом пробираться сквозь почти непроходимую чащу кустарников.  Решено было вернуться назад. Ваня предложил сократить обратный путь, так как мы уже порядком утомились, и повел нас на какой-то подъем, после которого мы, как он говорил, должны были сразу выйти на известную ему дорожку, ведущую к выходу из рощи.

  Это оказалось роковой ошибкой! Пробираясь через густые заросли сросшихся колючих кустарников, мы то и дело скользили по толстому слою опавшей листвы. Падали, снова поднимались и шли дальше. Уже совершенно выдохшись, мы все-таки одолели тяжелый подъем в надежде на  скорый конец наших мучений. Но все оказалось не так просто, как мы думали!

  Осмотревшись на вершине высокого холма, мы ничего не увидели, кроме  круто спускавшихся со всех его сторон все тех же бескрайних зарослей кустарников и того же скользкого, шуршащего под ногами толстого ковра разноцветных опавших листьев. Этот великолепный устрашающий  пейзаж простирался до самого дна ущелья и никак не напоминал цивилизованный парк заповедника. Высота, на которой мы оказались, так нас напугала, что мы в ужасе вопросительно смотрели на местного симпатичного проводника Ваню. По его извиняющемуся виду было ясно, что он тоже не знает, где мы очутились.

  Попросту говоря, мы заблудились и теперь не знали что делать. Мой папа, который всегда своим приятным юмором умел сгладить любые неприятные ситуации, на этот раз не смог вымолвить ни слова. Вот в таком удручающем всеобщем молчание мы застыли на высоте не менее двухсот метров почти вертикального склона. Тем не менее, нужно было искать какой-то оптимальный выход из сложившейся ситуации.

  Присев на большие валуны, разбросанные на небольшом горизонтальном участке горы, все понемногу отдышались. Началось обсуждение дальнейшего маршрута. Конечно, мы с Толяшкой не очень-то серьезно воспринимали происходящее, но вели себя тихо. Надо сказать, что даже обычно занудный Толик уже давно перестал канючить и, молча, осматривал незнакомые окрестности.

  Было решено спускаться по другому, более пологому склону этой злосчастной горы, так как возвращаться на то же место, с которого мы начали подъем, не имело смысла. Но спуск оказался гораздо тяжелее, чем подъем. Поначалу, осторожно ступая по скользящим листьям, мы медленно продвигались вниз. А когда падали, то катились некоторое время на попе, и, стараясь остановиться, цеплялись за подходящую крепкую ветку. Это было уже довольно опасно, так как по мере дальнейшего продвижения склон горы становился все более отвесным. Теперь, чтобы сделать следующий шаг, нужно было крепко держаться за близлежащие ветки обеими руками: ноги непроизвольно и с нарастающей скоростью скользили по опавшей листве, как на катке. Даже просто выстоять  на опавших листьях становилось невыносимо трудно. Мы, что называется, не чувствовали земли под ногами.

  Детские наши силы были на исходе. Я начала плакать. Варино лицо совершенно побелело, и она вся дрожала. Тогда папа придумал оригинальную систему, по которой ответственность за спуск детей, то есть меня и Толи, он брал на себя, а Ваня должен был помогать Варе. Спуск меня и Толи папа проделывал в два этапа.

  На первом этапе он оставлял меня около очередного подходящего дерева. При этом я должна была держаться обеими руками за ветки этого дерева или кустарника. Затем он с большим трудом, часто падая и снова поднимаясь, буквально доползал обратно вверх до того места, на котором раньше «закрепил» Толю. Немного отдохнув, папа сажал его на спину и спускал до «моего» дерева. Крепко «закрепив» Толю на «моем» дереве, он перемещал меня ниже, но до того места, откуда он мог видеть месторасположение Толи. Так постепенно, буквально шаг за шагом, мы добрались до маленькой, почти горизонтальной площадки, на которой можно было, как следует передохнуть и ждать подхода Вари с Иваном.

  Варя сама по себе была очень тяжелая, и ее невозможно было удержать одному человеку на таком крутом спуске. Иван придумал оригинальный, но не безопасный способ. Он нашел крепкую толстую и очень длинную палку, за которую она должна была крепко держаться двумя руками. Иван же держал эту палку с противоположной стороны. Предварительно разворошив толстый слой сухих листьев, он твердо упирался ногами в землю, прислонясь спиной к ближайшему дереву, и тогда Варя начинала поочередно переступать ногами (иначе ее спуск не назовешь), делая мелкие шажки вниз. Через несколько таких переходов она уже была в полуобморочном состоянии, и ноги ее сами собой скользили по скользкому ковру из опавших листьев. Но за палку она еще продолжала крепко держаться. Ваня очень умело направлял ее скольжение по листве и старался изо всех сил не дать ей упасть. Так синхронно, на расстоянии друг от друга равной длине палки, они медленно продвигались вниз.

  Надо сказать, что в самом начале спуска, когда еще мы не были так вымотаны, Иван, видимо, решил подшутить, и чтобы немного ободрить обезумевшую от страха Варю, на какой-то миг поднял палку слишком высоко. Варя буквально зависла над землей. Тихонько, очень медленно Иван перемещал палку, а наша «грациозная» Варя как птица парила прямо таки в воздухе. Мы остолбенели, у нас перехватило дыхание. Папа очень рассердился и крикнул Ване, чтобы он прекратил эти цирковые номера.

  Наш кратковременный отдых на узкой горизонтальной площадке был не такой уж безмятежный, как выяснилось позже. Сидя на больших валунах, мы дожидались Варю с Иваном. Добравшись до нашего места отдыха, Варя облегченно вздохнула, но почему-то не присела, как мы, а, опершись на палку, осталась стоять почти на краю обрыва. Через какое-то время вдруг Варина палка заскользила. От неожиданности она потеряла равновесие, всем своим телом повалилась на бок и буквально начала скатываться со спасительной площадки вниз почему-то головой вперед. Если бы не ее обширное тело, краем которого она зацепилась за оказавшийся на ее пути огромный острый валун, то наша необычная экскурсия имела бы трагический конец. Папа первый вышел из стопора и схватил Варю за ноги, а затем они с Иваном подтащили ее вверх. Она сильно поранила ногу, платье ее было разодрано, но это уже казалось всем нам сущим пустяком. После такого циркового номера необходим был еще дополнительный отдых.

  Уже вечерело. Наступали сумерки. А нам еще нужно было определить правильное направление дальнейшего спуска. И тут вдруг кто-то из нас заметил глубоко внизу что-то наподобие мостика и передвигающиеся по нему мелкие человеческие фигурки. Приглядевшись пристальнее, мы поняли, что там, далеко-далеко внизу гуляют самые нормальные обыкновенные люди. Неописуемая радость захлестнула всех нас: мы увидели «свет в конце туннеля»! Дальнейший спуск к желанному миражу мы продолжили по той же технологии, окрыленные реальной надеждой на скорый конец наших мучений. По мере нашего продвижения вниз мы все яснее различали под собой мирно прогуливающихся счастливых курортников. Некоторые их них показывали пальцами вверх и с изумлением разглядывали группу «цирковых артистов», спускавшихся с гор. Так мы неожиданно оказались героями, покорившими Кавказские горы.

  Наконец, оказавшись на проторенных тропинках самшитового заповедника, мы не могли поверить, что у нас под ногами оказалась твердая почва. У папы  тряслись руки, Варя вся была красная как рак. Иван выглядел каким-то пришибленным, а у нас с Толяшкой в ногах еще долго ощущалась мелкая дрожь. Чтобы расслабиться после «горного» стресса, взрослые решили сразу, не заходя домой, отправиться в ресторан. Нас взяли с собой. Так первый раз в жизни я сидела в настоящем ресторане, но запомнила только, как взрослые, молча и не закусывая, пили водку одну рюмку за другой. Через некоторое время на их лицах стало появляться что-то напоминающее улыбку, и мы с Толяшкой тоже приободрились. Уже поздно ночью, с трудом добравшись до своих кроватей, все, несмотря на обычную южную духоту, моментально заснули после страшного напряжения и усталости от этого незабываемого длинного, предлинного дня.

  Почему-то уже через день после нашего «восхождения» вдруг появился Володя Шварц, забрал Варю и Толю и укатил с ними в Анапу. Видимо, папа решил все-таки намекнуть ему о Варином романе.

  Скоро на смену папе приехала бабушка Роза. Мы остались с ней одни. Мне уже было скучновато. Дальше пляжа и набережной мы с ней не прогуливались. В море я уже не боялась далеко заплывать, не страшилась и больших волн. Однажды, правда, я получила неприятную травму в воде около самого берега. Бабушка меня предупреждала, что море слишком бурное, но я, конечно, не послушалась и пошла купаться. Когда я уже выходила на берег, меня вдруг подбросило неожиданно подкатившей огромной волной, которая накрыла меня с головой. Мутная пугающая толща воды закрутила меня так сильно, что я подумала: «Все, мне конец». Хотя я была около самого берега, однако дна под ногами я не чувствовала. Но тут волна швырнула меня с такой силой, что я очень больно ударила кобчик, и пару дней мне было больно не только присесть, но даже и ходить. Потом все прошло, как и не бывало. Хотя папы рядом не было, но я вспомнила, как он меня  обычно утешал: «немножко поболит, а потом пройдет» или «у меня тоже так болело, а потом прошло…». И часто эти его слова имели не только успокаивающее, но и действительно «заживляющее» действие.

  В августе жара и влажность стали невыносимы. По ночам я долго ворочалась в кровати и не могла заснуть. Бабушка, хотя и очень любила солнце, но уже тоже чувствовала себя неважно. Поэтому, не дожидаясь окончания нашего срока, мы поменяли билеты и укатили обратно домой в свою любимую Москву.

  На Черном море в школьном возрасте я побывала еще пару раз, но уже в Крыму, в поселке «Уютное», что под Судаком. Тогда тоже были те же Шварцы, но уже всем семейством и наша семья тоже в полном составе: мама, папа и я. А еще мамина подруга Ира Киселева.

Но эти путешествия так и не смогли затмить яркое впечатление новизны ощущений, связанное с моим первым пребыванием в Хосте на побережье незабываемого Черного моря!