Библиотекарша

       Она была библиотекарем в нашей факультетской библиотеке. За давностью лет я уже не помню, с «первого» или со «второго» взгляда испытал я к ней сильнейшее страстное влечение как к женщине. Помню только, что и она, так мне показалось, испытала ко мне нечто подобное…
       Было ей, на вид, "за тридцать": тридцать два – тридцать пять. И хоть миниатюрна, тонка и ухожена была вся её изящная фигура, стоявшая за библиотечным «прилавком», зрелый возраст выдавали морщинки вокруг и в уголках глаз вместе с выражением самих глаз: – чуточку грустным и явно умудрённым жизненным опытом.
       Глаза у неё были небольшие и круглые, серовато-зелёные, с чёрными, умеренно длинными и слегка загнутыми кверху ресницами. Природный цвет волос, вероятнее всего, был русый: тёмного или светлого оттенка, – не суть важно. В то время, когда я её впервые увидал, волосы на её аккуратной головке были выкрашены в «платиновый» цвет, очень «идущий» к её глазам.
       Когда я заходил в библиотеку и видел её, сердце внезапно начинало стучать где-то у горла, отдаваясь в висках… Я боялся прямо взглянуть ей в глаза; и всякий раз быстро отводил взгляд, стоило ей взглянуть на меня... То же самое, – сперва почувствовал, а позже и заметил я, – происходило и с ней…
       Хорошо помню, как однажды, придя в библиотеку после вечерних занятий, застал её одну: без напарницы, без посторонних глаз. Спросил какую-то «редкую» книжку, и покамест она, «опустив очи долу», делала вид, что роется в картотеке, отыскивая мою абонентскую карточку, мучительно-молча ожидая от меня других слов, я, стоя напротив и едва дыша, вдруг заметил, как ритмично ударам сердца приподымается и опускается кофточка на её левой груди… Переведя взгляд чуть повыше, – к округлому шейному вырезу её жёлто-зелёной, в широкие полосы, шерстяной кофточки, я "своими глазами" увидел, как в такт биению сердца пульсирует голубенькая жилка внизу и сбоку её изящной нежной шеи…
       Это «открытие» ошарашило меня и, по логике вещей, должно было придать так недостававшей мне смелости… Но, увы, я так и не собрался с духом признаться ей в своих чувствах: ни тогда, ни после...
       Пауза затягивалась, и долгое время не могла она поднять на меня взгляд. Когда же, наконец, справилась с собой и взглянула, то не увидела в моих глазах ни того, чего так долго ждала; не услышала ни словечка о том, о чём так хотела услыхать... Вместо того, чтобы попытаться познакомиться и дальше спросить: «Что Вы делаете сегодня вечером, после работы?», и затем напроситься проводить её домой, - я лишь трусливо отвёл взгляд в сторону.
       Помню, как ждал её в следующий вечер, желая «загладить вину» и, переборов робость, всё-таки подойти к ней на улице, "встретив" после работы, и завести «ничего не значащий разговор"... Как долго стоял на галерее второго этажа над фойе вестибюля, откуда хорошо было видно всех, кто входил в здание факультета и выходил из него. Как неожиданно увидал её, спустившуюся со второго этажа в фойе, и – то ли с глубоким сожалением, помноженным на жестокое разочарование, то ли с трусливым облегчением увидал, как навстречу ей вышел из темноты фойе стоявший подо мной и, соответственно, невидимый мне, незамеченный мной "мужик": – верно, её ухажёр или «хахаль», - так досадно некстати встречавший её в тот же вечер... И хоть я его хорошенько не рассмотрел, но и того, что увидел, было довольно, чтобы "жестоко разочароваться" в ней: «Ах, какой несимпатичный мужик!.. И такой старый...».
       После я медленно брёл по вечернему Минску. Брёл домой, и всё представлял ебе, как чудесно было бы, – не будь рядом с ней «того хлыща», – сегодня, наконец, осмелиться и подойти к ней: предложить познакомиться и проводить домой… Как она, скромно потупив очи, согласилась бы... И мы пошли бы с ней куда-нибудь далеко по вечерней "Московской", по "Ленинскому проспекту": – куда-нибудь в район цирка или "Купаловского сквера", что "по-над Свислочью"... Как вдохновенно-красноречиво я рассказывал бы ей о себе: о детстве и юности, о службе в армии, возможно... Как она, в свою очередь, достаточно скупо, по-взрослому, поведала бы мне о себе что-нибудь "нейтральное", незначительное… Как пришли бы, наконец, к её дому и она – так «неожиданно-счАстливо» – пригласила бы меня к себе… И там…
       Ах! Напрасны вы нескромные мечтанья!..
       Увы, ничему подобному сбыться в моей жизни суждено не было. Слишком робок и стеснителен был я всегда в отношении страстно нравившихся мне женщин. Слишком идеализировал их самих и свои чувства к ним, что несовместимо с прямой жизненной "пошлостью", или обыкновенной плотской "любовью".
       Хоть и жалею до сих пор о той несбывшейся страстной влюблённости - поистине "с первого взгляда", - какая могла бы вполне удачно и счастливо случиться в моей "столь скудной на любовь" неопытной молодой жизни, но, озираясь назад, сейчас я с полной уверенностью могу сказать: память о нереализованном страстном желании в юности есть, может быть, лучшее, что остаётся с нами до конца. Она навсегда оставляет по себе чудное место несбывшимся мечтам и фантазиям в нашей бессмертной душе...