Шоколадный заяц

Первый раз она увидела Анатолия, когда ей было три года. Или – четыре? Да, конечно, именно четыре! Он тогда пришёл к ним в дом – молодой, высокий, красивый, только что окончивший университет. Анатолий был новым аспирантом отца и принёс какие-то бумаги. И они оба надолго уединились в отцовском кабинете.
Динке было обидно: как раз перед приходом молодого человека отец обещал рассказать ей сказку, но, встретив Анатолия, забыл обо всём.
И она, в полном одиночестве доедая ненавистную манную кашу, всеми фибрами своей души возненавидела заодно с кашей и Анатолия.

Потом его не было целый год. А, может, и приходил когда, только Динка Анатолия не видела: то ли гуляла, то ли была в детском саду – мало ли какие важные дела могут быть у четырёхлетней девочки! Не до Анатолия было, как говорится. Но, когда ей исполнилось пять, Анатолий пришёл с букетом цветов и огромным шоколадным зайцем. Не к отцу пришёл, к ней! И целых полчаса (конечно, с перерывами) говорил ей разные ласковые слова, гладил по рыжим кудрям на макушке и, даже, поцеловал её в нос перед уходом. Правда, вскоре они всё равно уединились с отцом в кабинете. Но теперь Динка готова была его простить: за цветы, за зайца и, особенно, за этот поцелуй в нос. Вот тогда-то она и решила, что обязательно выйдет за Анатолия замуж.
А зайца есть не будет, а сохранит его на веки вечные.

Анатолий, конечно, даже не подозревал о её судьбоносном решении.
Но теперь он стал совсем своим в их доме. Заходил чаще, и каждый раз приносил Динке какую-нибудь вкусняшку – то апельсин, то яблоко, то шоколадку, шутил, улыбался и вновь скрывался с отцом за дубовыми дверями кабинета. Динка, конечно, считала, что приходит он к ней, а с отцом уединяется, чтобы никто об этом не догадался. И только одно её расстраивало: она всё ждала, что Анатолий опять поцелует её в нос, но напрасно. Видимо, такой значимый подарок он приберегал до следующего дня рождения.

А потом она его разлюбила. То есть, не то, чтобы разлюбила, а просто влюбилась в Гришку из соседнего подъезда. Потому что, хотя Гришка был от природы маленький и толстенький, зато всегда был готов исполнить любой её каприз, не уходил то и дело по пустякам в отцовский кабинет, улыбался при встрече, а при расставании целовал её в щёчку. Гришку она любила целых два месяца, а потом он ей надоел. И она опять влюбилась в Анатолия.

Так продолжалось целых пять лет. Динка то боготворила Анатолия, то ненавидела. Особенно она возмутилась, когда он начал оказывать знаки внимания Ленке из тридцать пятой квартиры. Ленке было лет двадцать, у неё были длинные ноги, как говорится – от ушей, миловидное личико и папа – директор оптовой базы. С Ленкой, конечно, она не стала долго церемониться: сначала вылила на коврик перед её дверью целый пузырёк чернил (остались с третьего класса), чтобы Ленка вляпалась в эту синюю лужу своими белыми босоножками, а потом написала мелом на дверях её квартиры неприличное слово. Динке, конечно, было стыдно писать это слово, но она утешала себя тем, что в борьбе за своё счастье все средства хороши. Правда, в этот раз её усилия не увенчались успехом: Ленкин папа воспринял всё произошедшее, как месть конкурентов лично ему, а Ленка сама отшила Анатолия в связи с его экономической бесперспективностью.

– Слушай, – спросил как-то Анатолия Динкин папа, – а чего ты никак не женишься?
Анатолий смутился, а потом шутливо ответил:
– Да вот, жду, когда Динка подрастёт!
И от этой его шутки у Динки в груди защемило сладко-сладко. Она убежала в свою комнату и долго плакала счастливыми слезами, уткнувшись в подушку.

А потом Анатолий вдруг женился. Вернее, не сразу женился, а сначала пропал на пару месяцев. Динка даже поначалу не придала этому никакого значения: всё же – лето, работы на кафедре нет, мало ли что… А потом отец вдруг сказал, что надо готовить подарок, потому что через неделю «наш Анатолий» женится. Для Динки это известие прозвучало, как гром среди ясного неба. Особо её возмутило словосочетание «наш Анатолий». Не наш, а её! Динка заперлась в своей комнате, два дня ни с кем не разговаривала, а потом категорически заявила, что ни на какую свадьбу не пойдёт! Фигушки!

Он развёлся через полгода. Динке даже не пришлось предпринимать для этого никаких усилий. Жена Анатолия оказалась девицей ветреной, и, по всему было видно, что семейная жизнь создана не для неё. Она продолжала бегать по ночным клубам, засиживалась заполночь с друзьями, и Анатолий не выдержал. Он вообще, по натуре, был домашним человеком. Семья и наука были главными приоритетами его жизни. А в понятия жены эти приоритеты не вписывались. И он развёлся.

И всё вернулось на круги своя: он вновь стал два-три раза в неделю бывать в их доме, засиживался с отцом в его кабинете, а, уходя, часто целовал Динку в щёчку. Не в нос, правда, как тогда, но целовал.

После того «загула», как называла про себя Динка скоротечный брак Анатолия, она успокоилась. И, как оказалось, зря. Уже скоро Анатолий как с цепи сорвался: через семь месяцев он повёл под венец очередную избранницу, а ещё через полгода вновь развёлся. А через год предпринял новую попытку, но с тем же результатом. Правда, на сей раз семейный период продлился почти два года. Динка с этими метаниями Анатолия смирилась, и каждый раз терпеливо ждала, когда «её Анатолий» вновь окажется свободен. Тем более, что все эти годы, вне зависимости от того, был он женат или разведён, при каждом прощании он целовал её в щёчку.

И вот наступил день, когда Динке исполнилось шестнадцать.
– Ну, всё! – сказал смеющийся отец. – Ты у нас теперь девица на выданье. Хоть завтра под венец!
– Я подумаю, – серьёзно ответила Динка.

После праздничного застолья, на котором, естественно, присутствовал и Анатолий, Динка ушла к себе в комнату и разложила на кровати, вернее, на газете, брошенной на кровать, овеществлённые моменты своей многолетней любви. Вот заколка, которую Анатолий подарил ей на двенадцатилетие. Вот красивая резная шкатулка «под драгоценности», как сказал Анатолий, вручая ей подарок в четырнадцатый день рождения. Драгоценностей у неё с тех пор так и не появилось, но шкатулка, напоминая об Анатолии, неизменно стояла у Динки на туалетном столике перед зеркалом. Вот бусы из янтаря, подаренные ей Анатолием в прошлом году. Массивные и дорогие, совершенно не подходящие молодой девушке. Бусы Динка подспудно не любила, потому что у неё были смутные сомнения, не остались ли они у Анатолия в наследство от какой-нибудь из его многочисленных жён.
И, конечно же, шоколадный заяц. За одиннадцать лет у Динки ни разу не возникло соблазна снять с него яркую блестящую фольгу и посмотреть, что же там внутри. Да и сам заяц за эти годы словно уменьшился в размерах. Раньше он казался Динке огромным, потом – просто большим, а с недавних пор – обыкновенным шоколадным зайцем, каких полно на прилавках магазинов. Правда, до сегодняшнего дня он всё же оставался Зайцем, Подаренным Им.
И вот теперь Динке внезапно захотелось сорвать с шоколадного зайца всю его блестящую мишуру и посмотреть, что у него внутри. Она дёрнула за краешек фольги, и та, засохнув за много лет, не развернулась, а осыпалась разноцветными кусочками. А под ней оказалась серая, покрытая налётом, потрескавшаяся фигурка… Динка чуть сжала её в руках, и на расстеленную газету посыпались сухие, неаппетитные обломки.
Ну и пусть! Пусть заяц рассыпался в прах, зато она стала взрослой. И может сейчас выйти в комнату и сказать Анатолию, что любила его все эти годы, что всегда знала, что они будут рядом…
Рядом… Она вдруг представила себя – молодую, красивую шестнадцатилетнюю девушку рядом с Анатолием: почти сорокалетним, с глубокими залысинами и большими круглыми очками на переносице. И как она раньше всего этого не замечала?! Конечно, Анатолий – её давняя любовь, но… но… но…
Она сгребла на старую газету ошмётки фольги и осколки того, что когда-то было зайцем, и пошла в кухню, где отец и Анатолий курили возле приоткрытой форточки.
– Что случилось? – спросил отец. – Твой любимый заяц сломался?
– Я сама его сломала, – ответила Динка. – Просто… Просто иногда, прежде, чем принять решение, неплохо узнать, что находится у предмета твоего обожания под блестящей оболочкой.
– И что же? – отец всё еще улыбался, не понимая всей важности момента.
– Труха, – Динка грустно усмехнулась. – Если слишком долго лелеять какое-то чувство, оно перегорает. И остаётся труха, как от этого зайца. Просто, этого не осознаёшь, пока не решишься проникнуть в суть вещей… Я, пожалуй, выйду на свежий воздух, – она выкинула газету с обломками шоколадного зайца в мусорное ведро. – Анатолий, поцелуйте меня, пожалуйста, на прощанье, как тогда – в детстве. В носик…