У вас есть я!

       К самоубийцам я всегда относился с брезгливой жалостью, потому что был совершенно уверен в том, что никакие неприятности не заставят меня добровольно расстаться с жизнью. Но последние события поменяли моё отношение не только к принципам существования, но и к самой жизни, как к ценности.

       В день смерти тёщи я постановил себе до сорока дней разобраться и решить: осталось ли мне что-то ещё, ради чего стоит терпеть и мучиться дальше? А если нет, то и цепляться за бытие больше не стоит.

       Не скажу, что дни пролетели стремительно, и мне не хватило времени, чтобы сделать окончательный выбор. По будням я по-прежнему ходил на работу, общаясь с людьми как ни в чём не бывало, будто и не стоял в душе вопрос: или – или. И только дома в пустоте вечера я не спеша прокручивал в голове всё своё житьё-бытьё, пытался заглянуть в будущее, чтобы отыскать то, ради чего стоит держаться на плаву. Но как не старался, видел только одно: сиротливую тоскливую старость.

       Вот тебе и ответ: чего время тянуть? Уж лучше самому организовать свой уход, чем плакать от бессилия и обиды в абсолютном одиночестве, когда тебе и стакан воды никто не подаст. И ради какой великой цели обрекать себя на такой жуткий конец?!  Нет у тебя, Матвей, больше никаких смыслов, чтобы оправдать своё никчёмное прозябание.

       Только теперь понял и оценил я слова бабули, которая часто повторяла, как заклинание:

       - Мотя, обязательно женись, и чтобы деток было побольше, ну хотя бы не меньше двух. Я вот на твоей матери остановилась, больше рожать не стала. А как же, гулять хотелось, всё у мужиков любовь выклянчивала. А таким мужикам дети не нужны. И мать твоя по моим стопам пошла: родила тебя и на меня скинула. Тоже всё неземной любви искала да развлечений: как в мужика влюбится, так за ним то на мотоцикле гоняет, то в горы лезет, а раз нашла такого, с которым с парашютом прыгала. Так и сгинула, утонула, когда по горной реке с очередным мужем сплавлялась. Даже могилки у неё нет – не нашли их тела. Вот уйду в мир иной, одного тебя оставлю. Одно у Бога прошу: чтобы хоть выучить тебя успеть.

       Не успела. Умерла бабуля, когда я учился на втором курсе. Институт я закончил уже после армейской службы заочно.

      Родить много детишек у меня тоже не получилось. Танюшка моя вроде бы и не против была, да такую обработку от матушки своей получила, что в прямую не отказывая, каждый раз доказывала, что не время ещё и что нужно немножко подождать с рождением второго.

       Проработавшая директором школы много лет, Вероника Осиповна абсолютно не принимала чужого мнения.  Правда, как она не старалась отвадить дочь от меня, мы с Таней всё равно поженились и начали строить семейное гнёздышко в моей квартире, что не мешало моей новой родительнице активно вмешиваться в нашу жизнь.

       О том, что дочь забеременела, тёща узнала, когда разговоры об аборте вести было поздно. И до самого рождения Манюни с дочерью принципиально не общалась, а я навсегда был занесён в списки её главных врагов.

       Рождение внучки слегка смягчило её сердце. Правда моей персоны это никак не коснулось. Так и жили: тёща с презрением относилась ко мне, называя почему-то существом без жилья и образования, хотя и квартира была моя, и диплом об окончании института она видела и держала в своих руках. Но воевать с ней у меня не было ни сил, ни желания. Я видел, конечно, что она вбивает в голову дочки пренебрежительное отношение и ко мне, и к жене, но переломить ситуацию не получалось. На мои тревожные замечания супруга обещала повлиять на мать, но, видимо, дальше намерений не шло.

       Маша росла под неусыпным контролем бабушки. Все школьные годы тёща без сантиментов заставляла её изучать английский и французский языки, а потом буквально за руку отвела в университет на экономический факультет. Замуж Манюня вышла за парня, которого сосватала ей бабуля. Где она отыскала молоденького француза, который приехал в Россию в командировку, нам с Танюшкой не рассказали. Просто поставили перед фактом. Познакомились мы с зятем в день свадьбы, которая так только называлась: просто сходили молодые в ЗАГС и всё. А на следующий день мы проводили дочь во Францию на постоянное местожительство.

       Когда самолёт взлетел, супруга, которая во время прощания через силу напряжённо улыбалась, вдруг заплакала навзрыд. Тёща брезгливо взглянув на неё, сказала:

       - Не вой!

       - Что ты наделал, мама! Родить ещё не дала. Манюню у меня отобрала!
 
       - Дура! – сморщилась тёща. – Я ей жизнь благополучную устроила. А ты хотела, чтобы она замуж вот за такое же быдло вышла? - ткнула она в мою сторону рукой.

       - Вот что я скажу вам, Вероника Осиповна! – Вдруг прорвало меня. - Надоели вы мне до изжоги! Я ведь вас столько лет терпел ради Татьяны, а потом и Манюнечки. А оказывается, зря терпел. Больше не буду. Прошу отныне в моём доме, слышите – в моём, не появляться, выгоню к чёртовой матери. – И повернувшись, не оглядываясь, пошёл к машине, решив: пойдут за мной – довезу, нет – поеду один. Женщины сели в машину, и в полном молчании мы доехали до квартиры тёщи.  Когда та вылезла из салона и пошла к подъезду, супруга не шелохнулась и не произнесла ни слова.

       И всё-таки я свою Танюшку потерял. С отъездом Мани что-то произошло. Нет, мы не ругались, мирно обсуждали житейские дела, но словно тетива, которая крепко связывала нас многие годы, вдруг лопнула, и мы как будто потеряли друг к другу интерес.

       Дочь звонила из Франции часто, но только жене, а мне доставались приветы, которые, как я предполагал, придумывала Татьяна. Тёща появилась в моём доме всего один раз, когда Маша с пятилетним сынишкой приехала в Россию. Ради дочери и внука я согласился на это посещение. Очень уж много надежд возлагал я на маленького Давида. Но и он не соединил нас. Вся встреча и их недолгое проживание вышли бестолковыми. Мальчишка, до удивления похожий на меня, совершенно не говорил по-русски. Общения не получилось: ни сказки рассказать, ни в зоопарк сходить, ни по городу походить да о Питере рассказать…

       - Маша, что же ты сына родному языку не научила? – с обидой и удивлением выговаривала тёща.

       - Кому нужен русский язык во Франции? – пожала плечами дочь.

       - Но ведь он русский, Манюня! – взывала Вероника. – Мы ведь даже с ним пообщаться не можем.

       - Знаешь, бабуля, - с металлическими нотками в голосе проговорила Марья, - ты тоже не очень интересовалась, хотят ли родители твоих методов воспитания. И за меня всё решила: профессию выбрала, мужа нашла. А я ведь с ним давно развелась.

       - Развелась? – прошептала Танюшка. – А почему ничего не сказала?

       - Зачем? Ну какой с этого толк? Не бойтесь, я снова замуж вышла.

       - А почему ты без мужа приехала? – спросила тёща. – Почему не привезла познакомиться?

       - С тобой знакомиться? – засмеялась зло Маша. – Ты ведь непременно какую-нибудь гадость сказала бы со значением. А я потом расхлёбывай.

       - Почему же гадость? – ошарашенно прошептала тёща.

       - Да потому, что это ведь не твоя кандидатура. Всё со знаком качества только у тебя и от тебя. Ты думаешь, я забыла, какими словами ты отца полоскала: и пьянь он, и бомжара, и лодырь, и захребетник. Я-то, дурище, пока маленькая была, верила тебе. Потом соображать стала, что врёшь ты всё от начала и до конца. Я ведь отца пьяным и не видела никогда. Квартира вообще ему от бабушки осталась. И на работе я у него была, видела, как его там уважают. А вот сказать тебе, что ты просто старая лгунья, так и не смогла. Как не смогла не только другую профессию выбрать, но и от Анри отказаться, которого ты мне навязала. Потом решила - пусть уж тогда Анри меня вывезет в другую страну, где ты меня достать не сможешь. Родителей жаль, ты им всю жизнь испоганила.

       Больше дочь в Россию не приезжала. Как подрастает Давид, мы с женой наблюдали по скайпу. Тёща у нас не показывалась, но Татьяна с ней связь поддерживала. Так и прожили ещё года три, пока не грянул гром, который перетряхнул всю мою жизнь.

       В ту пятницу по дороге с работы подумалось вдруг: «Сколько лет мы с Танюшкой никуда не ходим. По молодости каждые выходные то в музей, то в театр, то в цирк, а то просто по городу бродили. Вот приду и позову её, например, в ресторан. Нет, в ресторан потом. Лучше в театр». И купив билеты на воскресный спектакль, в отличном настроении побежал домой.

        Войдя в квартиру, я споткнулся о чемоданы, которые стояли у входной двери.

       - Жена, кто к нам приехал? Неужели Манюня? Как всегда, сюрпризом?

       - Никто не приехал, - вышла ко мне Татьяна.
 
       - Ну и славненько! Жёнушка, я пригашаю тебя в БДТ. Там в воскресенье твою любимую «Чайку» дают. А то мы с тобой перестали в театр ходить, одичали совсем.

       - Не получится, - тихо сказала супруга.

       - Почему? – удивился я и только теперь заметил, что глаза у неё заплаканные. – Танечка, да что случилось? И чьи это чемоданы?

       - Мотя, это мои чемоданы. Это я уезжаю.

       - Ты? Куда? К Манюне? Надолго? А я? Или вы с тёщей замутили поездку, а меня, как всегда, по боку?

       - Мотя, - вдруг навзрыд заплакала она, - я от тебя уезжаю. Совсем. Я другого полюбила. Прости меня. Всё хотела тебе сказать, но так и не смогла.

       - Другого? – Я стоял и глупо улыбался.

       Татьяна громко всхлипывала, уткнувшись в полотенце.

       - Не плачь! Тебе нельзя расстраиваться, ты же знаешь, - абсолютно машинально проговорил я. – Давление ведь подскочит, - и надолго замолчал.

       Так и не сняв, уже расшнурованные ботинки, я прошёл в комнату и сел на диван. А жена осталась стоять в коридоре. Через полчаса способность хоть как-то разумно мыслить вернулась.

       - Танюша, иди сюда и расскажи: как его зовут, кто он и куда едешь, - почему-то спокойно и буднично сказал я.

       - Петр из Донецка. В Питер приезжал в командировку.

       - Ты едешь с ним в Донецк? - закричал я. – Таня, но ведь там война! Там опасно! Почему бы ему не приехать жить сюда, в Россию?

       - Он не может. У него работа. Да, там стреляют, но шахты работают. Он там нужен. Прости меня, - и она опять заплакала.

       - Манюня знает? – спросил я, чтобы не молчать.

       - Знает, - кивнула головой Таня.

       - И как она? А тёщенька наверняка сказала, что меня давно пора было кинуть, - с усмешкой сказал я.

       - Маруся сказала, что я дура и пожалею ещё об этом. Что о таком муже, как ты, любая женщина мечтает. А я просто зажралась. А мама… Мама меня прокляла. Сказала, что у неё больше нет дочери. – И Танюшка при этих словах тоненько заскулила, как больной щенок.

       - Твою мамашу не поймёшь. Неужели ей тот мужик тоже не понравился? Вот уж точно Манюня сказала, что никто ей угодить не сможет, если это не её кандидатура. Не плачь! Чего теперь слёзы-то лить?! Насильно мил не будешь. Полюбила – уезжай! 

       - А как же ты, Мотя, - прошептала Татьяна, - как же ты один будешь?

       - Не боись! Всё будет путём. Ты обо мне не думай.

       - Как же не думать?! Мне так перед тобой совестно.

       - Знаешь, в этой истории лучше пусть будет один человек несчастливым, чем трое. Печально, конечно, что этот человек – я. Но знать судьба такая. А на дочь не обижайся, ей просто за меня, как за отца обидно.

       На том и расстались. Развод договорились оформить, когда она приедет в Питер в следующий раз.

       Оставшись один, я пытался как-то наладить жизнь. Чтобы не спится от одиночества, привёл в дом женщину. Вот только не получилось из этого ничего. 
Раз в неделю звонил Танюшке в Донецк.

       - Как дела? Здорова? Сильно стреляют? Береги себя. – Вот и весь разговор. Но теперь это была единственная радость в жизни. Да с Манюней иногда перезванивались.

       А через девять месяцев Таня отвечать перестала. Телефон упорно твердил, что абонент вне зоны доступа сети. Не могла дозвониться до матери и Маша.

       Прошла неделя, другая, но Татьяна не отзывалась. И я решил ехать в Донецк, чтобы отыскать её. Всё-таки, кем и где работал Пётр, я знал. Но не зря говорят, что беда не приходит одна. Мне позвонили из больницы и сообщили, что тёща лежит у них уже месяц после инсульта. Хочет видеть меня. Сказали ещё, что держать её там больше не могут. И если я, единственный родственник, не заберу больную домой, то дорога Веронике в интернат для больных стариков.

       Представить себе мою громогласную и жёсткую тёщу немощной и беспомощной было трудно. Но на кровати лежала крохотная, высохшая, какая-то прозрачная старушка.

       - Вероника Осиповна, - обалдев от увиденного, прошептал я, - как же так?

       - Послушай, Матвей, - еле слышно стала говорить она. - Я тебя позвала, чтобы ты знал, что похоронные деньги на книжке лежат, а она на тебя оформлена. Квартиру я тоже на тебя переписала. А ты уж сам распоряжайся: хочешь – продай её да на себя потрать, а хочешь –на Манюню оформи. Мне всё равно. Документы все у меня лежат в серванте. Ключи от квартиры у домоуправа. А теперь иди домой, Мотя!

       - Домой мы отправимся вместе, - вдруг заорал я. – Ишь, выдумала, в богадельню она захотела! В своей постели умрёшь!

       Прожила тёща дома всего два месяца. Ухаживать за ней мне помогала соседка, тётка пьющая, но сердобольная. Я пытался заплатить ей, но она оттолкнув деньги, молча вытащила нательный крестик и поцеловав, старательно убрала его под кофточку.

       Всё это время Вероника молчала. Я пытался хоть как-то облегчить её жизнь: телевизор установил напротив кровати, телефон держал рядом, но она сутками лежала с закрытыми глазами, не реагируя никак даже когда её мыли и меняли подгузники. Ела она мало и неохотно. И категорически отказывалась говорить с Манюней.

       И только, когда я рассказал ей о том, что уже три месяца не могу дозвониться до Танюшки, тёща заговорила:

       - Хороший ты мужик, Матвей, но сущий телок.

       - Почему телок?

         - Ты всех по себе равняешь. А тому мужику твои звонки небось, как серпом по одному месту.

       - Почему?

       - Да ревнует он Татьяну, неужели не понятно!

       - Но ведь она и Маше не отвечает, Вероника Осиповна!

       - Ты уверен, что не отвечает? Манюня тебе соврёт, не дорого возьмёт. Моя породка, подлючая. Небось, договорились девки между собой, тебя от звонков отучить таким вот образом.

       От этих слов меня замутило. Я позвал соседку и, наврав, что должен срочно уехать на работу, попросил ночь побыть рядом с тёщей. А сам несколько часов проболтавшись по городу, утро встретил в подворотне с какими-то бомжами, которым всю ночь рассказывал о своём горе, и которые, слушая, щедро подливали мне пойло. Именно в ту ночь и появилась мысль покончить раз и навсегда с жизнью, которая превратилась в ад. И только ответственность за больную тёщу удержала меня в тот момент от этого шага.

       А через неделю тёща умерла. Манюня на сообщение о смерти бабули, помолчав немного, сухо сказала:

       - Отмучилась и тебя освободила. Радуйся!

       - Маша, бабушка тебе квартиру свою оставила, - поражённый её равнодушием, сказал я. – Возвращайся домой, доча!

       - Нет! Ты её продавай. А деньги, если не жалко, мне отдай.

       - Хорошо! Через полгода получишь деньги. Будь здорова! – закруглил я разговор. Вот тогда я понял, что нет у меня впереди ничего и никого, ради чего стоит трепыхаться.

       - Папа, ты что, на меня обиделся? – услышал я.

       - Нет! Будь счастлива! – и прервал разговор.

       И вот сейчас, на тёщиной могиле, выпивая водку маленькими глотками, отстраненно, как о ком-то чужом, придумывал метод своего смертоубийства. За эти сорок дней я оформил на Машу обе квартиры, заплатил коммуналку на несколько месяцев вперёд. В записке, как полагается самоубийцам, написал, что самоубился по собственному желанию. А у соседки решил оставить письмо, где подробно написал, как дозвониться во Францию.

       Страха перед смертью не было. Была просто нечеловеческая усталость, ощущение бессмысленности бытия и обида, что жизнь прошла бестолково.

       - Ты кого поминаешь? – услышал я. – О, сегодня сорок дней. Мать умерла?
Рядом на грубо сколоченную скамеечку присел небритый и какой-то замызганный мужик.

       - Тёща, - коротко ответил ему. – А ты откуда знаешь, что сорок дней?

       - Так на табличке написано.

       - А, точно. Помянешь со мной?

       - Чего ж не помянуть, коль человек хороший. Наливай!

       - Человеком она как раз была отвратительным, - почему-то сказал я, - Хоть вроде бы о мёртвых плохо говорить нельзя. Ну что, наливать?

       - Ну тогда выпью за упокой её души. Если здесь бед наделала, то ей там несладко. Ты бы в церковь сходил. А то ведь похоронил без отпевания.
 
       - А ты откуда знаешь?

       - Странно, что ты вообще взялся хоронить, коли доброго слова о ней и сказать не можешь, - вместо ответа произнёс мужик и влил в себя водку. – Пусть бы государство хоронило.

       - Не по-человечески так-то, - угрюмо пробурчал я. – Пусть покоится с миром. Один я у неё из близких остался. А вот меня точно хоронить государство будет.

       - Рановато ты помирать собрался, - внимательно поглядывая на меня, проговорил неожиданный собеседник. – Тебе ещё дело одно важное сделать надо.

       - Слушай, ты кто такой? Тебя как зовут? – начал злиться я.

       - Так же, как и тебя.

       - Матвей?! А откуда ты знаешь моё имя? – Я внимательно вгляделся в собеседника и мне привиделось в его облике что-то очень знакомое. – Мне лицо твоё знакомо. Я тебя уже где-то встречал?

       - Ну наконец-то, - улыбнулся он.

       - Ну, конечно! Как же я тебя не узнал!? Ты ведь среди бомжей был, когда я с ними ту ночь жуткую провёл. Угадал?

       - Был. Я за тобой с того самого момента и бегаю. Кем только перед тобой не появлялся. Но ты к себе и близко не подпускал.

      В памяти вдруг ясно припомнилась картина: на работе ко мне подошёл по какому-то вопросу аккуратно одетый парень, но я отправил его к своему заместителю. А ещё на заправке водила подошёл с просьбой помочь машину завести. Тогда я отговорился от него тем, что очень спешу. И в морге санитар всё хотел мне сказать что-то, а я сунул ему в руку 500 рублей и ушёл.

       - Это всё был ты? – ошарашенно прошептал я.

       - Узнал? Ох, и тяжело с тобой. Вот решил, что на кладбище пьющего мужика не прогонишь, за помин души нальёшь. А за рюмкой и поговорим по душам.

       - Но кто ты такой? Или это секрет? – спросил, разглядывая нежданного знакомца.

        - Я - твой Ангел.

       - Ангел? – Голова шла кругом. Но рядом сидящий был удивительно похож на меня. – И зачем ты здесь?

       - Чтобы ты глупостей не натворил.

       - А разве вам разрешают людям помогать?

       - Редко. Когда жизнь нужна, чтобы спасти другую жизнь.

       - Я ничего не могу больше. Ты же должен это знать, раз ты Ангел.

       - До чего же вы люди горазды на спешку. Не вы ли придумали: семь раз отмерь, а один раз отрежь.

       Я со злостью налил водки в стакан и выпил залпом.

          - Слушай, может быть ты и правда Ангел, и может быть это не сказка. Только в моей дальнейшей жизни нет больше никакого смысла. Вероника - и та от меня вот сюда убралась, - и я постучал рукой по могильному холмику. – Дочь во Франции вместе с внуком живёт и в Россию возвращаться не собирается. Вот продам тёщину квартиру и отправлю ей деньги. А мою пусть продаёт сама. Жена от меня к другому ушла. Даже на звонки не отвечает. Да и то верно, ну кто я ей такой, чтобы скандалы от мужика терпеть?! Это я ревнивым не был. А там, видно, всё по-другому. И не говори мне, что я не имею права себя убивать, что это грех. Никому я не нужен.

       - Тяжело с вами, люди! Поверь, ты очень нужен одному человеку. 

       - И кому же я так необходим, что не имею права на смерть?

       - Имеешь. Права выбора никто у тебя не отнимает. Только получится, что уйдёшь, не выполнив того, что должен. Зачем тебе тащить долги с собой дальше? Но решать только тебе.

       - Слушай, Матвей, не ходи ты вокруг да около. Какой у меня дембельский аккорд перед освобождением от мук жизненных? Ведь скажи кому, не поверят, что право на смерть ещё заработать надо!

       - Тёща права была, когда говорила тебе, что Манюня с матерью общается. Только она причину истинную не знала.

       - Истинную? – В груди у меня всё задрожало. – Что-то с Танюшкой
случилось?

       - Ранена она, Мотя. В машину, в которой они ехали, снаряд попал. Петра сразу убило, а Татьяне твоей ноги по колено оторвало. Её в Краснодар вывезли. Там она сейчас в больнице. С Марусей общается. А тебе запретила рассказывать. Боится, что ты её к себе заберёшь. Они решили, что на деньги от продажи тёщиной квартиры, Маша заберёт мать к себе во Францию.
 
       - Опять меня по боку, - удручённо прошептал я. – За что? Ладно дочь. Тёща ей на всю оставшуюся жизнь вбила в голову, что я доброго слова не стою. Но Таня? Почему она мне не верит?

       - Эх, Мотя! Да приди ты в себя! Верит она тебе. Только стыдно ей! Она считает, что права не имеет портить тебе жизнь. Считает, что это ранение ей в наказание за предательство.

       - Нельзя ей во Францию! У Манюни своя жизнь, свои заботы. Внук по-русски не говорит. Танюшка их языка не знает. Да она там от тоски умрёт. Мотя, я должен её забрать. Помоги!

       - А ты понимаешь, какая эта ответственность не только за свою судьбу, но и за её? Пойми, ты совсем другого человека увидишь. И зря будешь ждать слова благодарности. Ладно, если со временем она смирится со своим положением. А если нет? Тёща тебе голубкой покажется.

       - Дурак ты, Мотя, хоть и Ангел! Всё вот знаешь, а не понял самого главного: люблю я Танюшу. Люблю с ногами, без ног, добрую, злую, весёлую, мрачную… И потому служить готов ей до гробовой доски. Ну, а ты уж постарайся, похлопочи там за меня, чтобы годков мне побольше для жизни отпустили.

       Ангел вместо того, чтобы обидеться на мои слова, вдруг засмеялся и погрозил мне пальцем.

       - Убедил! Звони дочери.

       Манюня сдалась не сразу. Только когда я сказал, что всё равно поеду в Краснодар и найду мать сам, она заплакала и облегчённо заговорила:

       - Папа, ты не думай, что я в тебя не верю. Просто я маме слово дала. Конечно, ей лучше с тобой будет. Я сейчас живу с Давидом в маленькой съёмной квартирке. Ушла я от мужа. Мама не знает ещё. Я ей говорить не стала. Ещё подумает, что говорю специально, чтобы её не забирать.

       - Машка, бросай ты эту Францию, - на всё кладбище закричал я. - Тебя квартира здесь ждёт. Работу найдёшь без проблем с такой-то профессией да со знанием языков. А за Давида не переживай.  Танюшка с ним языком заниматься будет. Не забывай, что мать твоя – учитель русского языка. Хватит опыты над судьбой устраивать. Пора в стаю собираться. И не плач! Запомни и матери скажи: у вас есть я!

       Закончив разговор, я повернулся, чтобы обсудить его с Мотей. Но рядом никого не было. Уже смеркалось и на кладбище я вообще был один.

       Вечером, собрав сумку в дорогу, я перебирал в памяти разговор с Ангелом.

       - Да и была ли эта встреча на самом деле?  - громко сказал я в пустоту. – Может мне от горя всё причудилось?

       Где-то внутри я услышал знакомый смех и голос:

       - Трудно с вами, люди. Сами себе не верите.

       - Мотя, не ворчи! Прошу тебя очень - помоги Танюшку домой привезти. А всё остальное я уже сам, только сам. Я ведь во многом и перед женой, и перед дочкой виноват. Позволил тёще в моей семье, как в собственном кармане распоряжаться. Все годы в окопах отсиживался. А девчата мои не справились. Подмяла их Вероника, всем нам душу исковеркала. Я должен не просто собрать девчонок своих под крыло, но и отогреть их любовью своей. Мотя, Ангел мой дорогой, я только сейчас понял, какая это радость, когда любимые живы и есть время и возможность всё исправить.