Глава 17. Achtung! Achtung! Ich bin in der Luft!

Глава 17. Achtung! Achtung! Ich bin in der Luft!

В субботу мы бессовестно продрыхли до семи. Встали без побудки, поплелись в столовую. От вчерашних парашютистских оргий не осталось ни следа. Невероятно уставшая за две недели поварская команда почти всю ночь работала. Сегодняшний завтрак, как и обещано, был уже по летной норме довольствия. На столе появились сыр, колбаса и яйца.
На аэродроме опять стало людно, но не так, как на открытии. Пресса, телевидение, какие-то группы танцоров в шароварах, вышиванках и кокошниках. Но всего этого мы уже не видели, ибо уже, как битый час под суровым взором Лядова расписывали свою первую предварительную подготовку в специально отпечатанных солидных тетрадях, с логотипом внизу «ДОСААФ СССР», и гордой надписью «Тетрадь подготовки к полетам спортсмена-летчика__________________ (Ф.И.О.) Донецкого авиационно-спортивного клуба». Кроме того, Сергеныч поставил на свой стол кипу из шести толстеньких книжек с серой картонной обложкой, и синим коленкоровым переплетом.
- Это летные книжки, орлы мои! Для кого-то первые, а для кого-то, возможно, и единственные. Книжки, пока вы здесь летаете, буду заполнять я собственноручно. Их я уже подписал вашими фамилиями.
- Сергей Геннадьевич, а можно летную книжку домой взять на выходные? -  спросил я.
- Друзьям хочешь показать? Потом, Сережа, потом. Можешь взять тетрадь подготовки к полетам, для пользы дела. А книжками любуйтесь сейчас, так как вы их до выпуска больше не увидите. Тем, кто пойдет дальше учиться летному делу в военных училищах, книжки вместе с летными характеристиками торжественно выдам после крайнего полета, который состоится в конце следующей весны. Летная книжка – это душа, суть и лицо летчика. По летной книжке вас будут принимать, выгонять, и, не дай бог, сажать в тюрьму, тьфу три раза. Летная книжка заводится не только для учета летной подготовки летчика, но и для прокурора, чтоб вы знали и понимали. Летную книжку необходимо беречь, любить и очень аккуратно заполнять. Как исправлять ошибки и приписывать налет вас научат позже.
Лядов довел план работы на следующую неделю. Летаем вторую смену в понедельник, вторник, среду. В четверг предварительная на первые смены в пятницу и субботу.
- Сколько смен получается, Жарков? Правильно, пять. Это по-максимуму. Детский сад закончился, будет тяжело и вам, и мне, – сказал Лядов, хотя выглядел совсем не удрученно. – Наверстать нам придется многое, если вы хотите вылететь самостоятельно еще в этом году.
Кроме того, как оказалось, в понедельник после приезда на аэродром нам с самого утра предстоит пройти еще и углубленный медосмотр. Об этом мы узнали только сейчас.
- Углубленный медосмотр проводится ровно через полгода от даты основной врачебно-летной комиссии. И ни дай бог прострочить его хоть на день! Начмед сгноит и отстранит от  полетов, - Лядов шел по классу, собирая наши летные книжки. - Проходить будете всего двух врачей – терапевта и невропатолога. Их специально для этого в понедельник сюда привезут. По истечении определенного количества лет летной работы, когда на вас медики повесят какие-нибудь диагнозы, соответственно, в плане прохождения углубленного медосмотра добавятся и другие специалисты. С этим все понятно?
Лядов вернулся к своему столу, аккуратно положил стопку летных книжек и извлек из портфеля еще одну, гораздо тоньше, и в мягком переплете:
- Что это, знаете? Нет? Представляю вам КУЛП-САО-С-86. Что означает: «курс учебно-летной подготовки спортсменов авиационных обществ на самолете восемьдесят шестого года издания». Он в этом году заменил КУЛП ЯК-52 семьдесят девятого года. Хотя, по сути, это тот же х…, гм…, только в левой руке. Не ржать, я сказал! Итак, курс состоит из четырех программ, но нас интересует только первая. Первая программа  включает в себя пятьдесят одно упражнение, и завершает ее полет по маршруту. Грудинин, - Сергеныч упер взгляд в Ромку, - скажи мне, что необходимо брать с собой в полет по маршруту?
- М-м-м… карту?
- Ну, само собой разумеется. Что еще? Прокопчук?
- Э-э-э… Часы?
- Точно, штурманский хронометр, проходы поворотных и выход на конечный пункт оцениваются по времени. Чистик, что еще?
- Э-э-э… у-у-у…
- Аварийную радиостанцию Р-855УМ. Что, ни разу не видели? Понятно, осмотрительности - ноль. Я же неоднократно при вас по маршрутам гонял. Что еще? Пожитков? Не знаешь? Эх ты, пробка. Двадцать пять рублей!
- Зачем?
- На обратную дорогу. Я сказал, не ржать! Но до маршрутов мы с вами вряд ли дойдем, не успеем, прошлый выпуск даже по кругу не все успели вылететь. Ну, да ладно, начинаем работать. Итак, орлы мои, пишем в тетрадях: «Предварительная подготовка к полетам на 21, 22, 23 июля 1986 года» и в соответствующие графы тетрадки: «упражнение 1 - полет на ознакомление с районом аэродрома и пилотажными зонами. Количество полетов - 1, время 30 минут, высота полета 600-1000 метров. Цель упражнения - показать курсанту характерные ориентиры в районе аэродрома, ознакомить с расположение аэродрома и пилотажных зон». Записали? Долго, очень долго пишете, так мы ничего не успеем. Слушаем внимательно и запоминаем: весь ознакомительный полет по упражнению «раз» выполняю я. Радиообмен будете вести вы, привыкайте с первого полета. Мы произведем облет всех наших пилотажных зон, а их сколько, Жарков? Почему четыре? А над «точкой»? Пятая! Пора бы уже знать, Жарков! Садись, двоечник! В полете я покажу основные ориентиры района полетов, в пилотажных зонах, а также вблизи аэродрома. Этот полет станет единственным, когда вы будете только кайфовать, слушать, запоминать и таращиться из кабины. И больше такой лафы у вас не будет никогда. По крайней мере, здесь. Возможно, в этом полете кому-то поплохеет, такое часто бывало, так что всем взять целлофановые пакеты. Все летали на больших самолетах? Знаю только про Пожиткова и Грудина. Настраиваю вас на то, что вы за этот полет должны, кровь из носа, твердо запомнить расположение пилотажных зон, и все эти характерные ориентиры, которые буду показывать. У Самойлова, если кому-то с ним посчастливится летать, есть вредная привычка в полете пытать по поводу знания и умения опознать эти ориентиры. А он может и от полетов отстранить, должность позволяет.
Под диктовку Лядова мы в таком же порядке в тетрадях оформили упражнение 2 - полет в зону для ознакомления с пилотажными свойствами самолета, в котором нам предстоит получить представление о летных качествах самолета, его устойчивости и управляемости. И упражнение 3, состоявшее из трех полетов. А, вот, это уже было интересно, так как именно с этого упражнения начинается реальное обучение пилотированию. Звучало оно как «вывозные полеты в зону для отработки горизонтального полета, набора высоты, снижения, разворотов и виражей с креном  15-30 градусов, спирали и скольжения, а также ознакомление с техникой выполнения полета на минимально-допустимой скорости, срыва в штопор и вывода из него».
- Начиная с  третьего полета, мальчики, я уже начну с вас спрашивать и вас оценивать, – продолжал морально настраивать нас Сергеныч.- Имейте это в виду. Вы уже должны будете уметь показать хотя бы приемлемый горизонтальный полет и мелкие развороты.
Для подготовки к полетам во вторник и среду мы расписали наземную подготовку по упражнению 4А и, соответственно, само упражнение 4 - вывозные полеты в зону для выполнения виражей с креном 30-45 градусов, полеты на минимально допустимой скорости, парашютирования, ввода и вывода самолета из штопора, спирали и скольжения. И завершили писанину упражнением 5 - вывозные полеты по кругу для отработки взлета, набора высоты, разворотов, построения маршрута, снижения, расчета на посадку и посадке, которых было, целых 45 штук. По завершению этого упражнения мы должны полностью освоить полет по кругу.
- Значитца так, орлы мои. В понедельник после углубленного медосмотра будет проведена дополнительная подготовка, и я уточню плановую. Если будут изменения - доведу их до вас, и все дружно топаем на тренаж. Там мы с каждым еще раз отработаем технику выполнения элементов полета с привязкой к кабине. После полетов в понедельник вы до отбоя должны успеть переехать в общагу, чтобы жить в нормальных условиях. Так что сегодня, пока есть время до отъезда в город, можете паковать свое барахло, если им кто-то здесь разжился. Нет ни у кого? Вот и хорошо. И еще, если к вам будет приставать завхоз с какой-нибудь работенкой – сразу ко мне. Теперь пусть парашютистов дергает, они уже ни к каким соревнованиям не готовятся. Тютюнник дал ему указание вас не трогать до конца сборов. А теперь самостоятельная подготовка в течение часа, и потом я проведу контроль готовности. Возможно, - Лядов хищно зевнул и потянулся, - кого-то к полетам и не допущу, кто знат…
Характерные ориентиры в зонах были нанесены на схеме, которая висела рядом со схемой кроков аэродромов. Я эти ориентиры уже давно выучил назубок, и, помимо того, хорошее подспорье дали двухнедельные полеты на Ан-2 – видел их с борта самолета. Основных ориентиров было не так уж и много – Старобешевские и Зуевские градирни ГЭС, водоемы-ставки возле них, железная дорога, да и немногочисленные зеленые островки садов. И, конечно же, населенные пункты в причудливых легко запоминающихся конфигурациях. Все зоны располагались от аэродрома не далее восьми километров, и с учетом простых метеоусловий это позволяло выполнять полеты без карты, так как с любой точки района как на ладони был виден аэродром с ярко-желтым парашютным кругом. Я еще раз повторил характерные ориентиры и расстояния до них, а также данные пилотажных зон – курсы «туда-обратно», высоты пилотирования, ну и, соответственно, сами ориентиры центров и границ. Для пущей надежности их заучивания с закрытыми глазами всю эту информацию мысленно про себя несколько раз провернул и по памяти нарисовал на тетрадном листке. Затем приступил к повторению техники выполнения элементов полета и круга, раскрыв свой конспект, с которым вот уже почти два месяца не расставался ни на день.
Через час пришел Лядов с плановой таблицей, и мы быстренько перенесли план в части нас касающейся в свои тетрадки. Я, Грудинин, Прокопчук, Чистик в понедельник выполняем по одному полету по трем упражнениям: 1, 2 и 3. Неплохо для начала! Остальные – Шлыков и Жарков по полету по упражнениям 1 и 2, так как шестичасовая плановая больше не позволяла. Сергеныч сказал, что количество полетов между нами в течение летной недели будет выравнивать, и чтобы мы по этому поводу не беспокоились. Кстати, самый первый полет по упражнению 1 мы будем выполнять из задней кабины.
Лядов, как и анонсировал ранее, устроил контроль готовности группы к полетам. Спрашивал все, начиная от знания ориентиров (как хорошо, что я их только что повторил!), техники выполнения всех элементов полета, начиная от запуска, и заканчивая выключением движка. Немало времени мучил действиями в особых случаях в полете. То, как он раньше нас опрашивал и выносил мозг – ни в какое не шло с сегодняшним контролем готовности. Мы все были красными и мокрыми от мозгового штурма. И охреневали от того, как Лядов орал на Жаркова из-за того, что тот не смог внятно ответить ни на один вопрос. Таким Сергеныча я еще никогда не видел. А ведь с утра он был вполне дружелюбен и весел, но сейчас превратился в черта, и готов был удавить Жаркова прямо у нас на глазах. Да, чегой-то Санек в последнее время подозрительно расслабился, не смотря на то, что во время чемпионата наши тренажи на технике не прекращались, и еще он умудрился каким-то образом сдать зачеты Что же с ним такое произошло, да еще и накануне полетов?
- Жарков, вижу тебе эти полеты по барабану, ведь так? Два месяца я из-за тебя группой толком не занимаюсь, только с тобой нянчусь! Что-то мне подсказывает, что при таком отношении к предмету летное обучение ты не потянешь. Короче, с меня хватит. Пусть Тютюнник решает, что с тобой делать. До отъезда в город еще полтора часа. Все на стоянку на тренаж. Жарков, за мной.
Ошеломленные мы двинулись к нашему Яку, который пока еще стоял расчехленный. Что теперь будет с Жарковым? Отчислят? Может, все-таки, есть смысл возить его? Ведь сам Лядов как-то говорил, что «лучше всех летают проклятые троечники. А отличники по хватке в полете им, как правило, уступают, так как в полете слишком много и долго думают, пытаясь пристроить знания там, где надо полагаются на «чуйку» и подсознательную моторику». Может, Жарков как раз из таких? А, вот он, кстати, и идет!
 - Ну, что? Что сказали?
Жарков промолчал и как-то даже равнодушно пожал плечами. Никаких эмоций. Нормально, блин! Ну, и хрен с тобой…
Через десять минут на стоянку подошел злой как собака Сергеныч. Жестом приказал Жаркову занять переднюю кабину, а сам залез в заднюю, выгнав из нее Прокопчука. Скорее всего, как мы поняли, Тютюнник не поддержал мнение Лядова, и Жарова от летного обучения не отстранил.
Лядов из задней кабины ужасающе вежливо, спокойно и методично общался с Жарковым. И неоднократно, не меняя интонации, и безразличного выражения лица, поправлял его ошибки. Опять говорил, опять поправлял, и снова, и снова, и снова, и, в конечном итоге, безнадежно махнув рукой, вылез из кабины.
- Тетрадки мне на подпись. Жарков тоже…
И вот, впервые в жизни в моей тетради красуется запись с закорючкой Сергеныча: «К полетам готов. Летчик-инструктор _____________ С.Г. Лядов».
Мы помогли Виктору зачехлить и зашвартовать «106-ой». Забрав из модулей, в которых больше жить не будем, свои нехитрые пожитки, пошли в столовую на обед. Возле штаба нас уже ожидал перевозочный «Урал»: через полчаса отъезд в Донецк на выходные.
В субботу вечером я позвонил Валерке, сообщил радостную весть о начале полетов в будущий понедельник, и сказал, что все выходные буду готовиться. Поэтому, пообщаться в воскресенье не получится. Валерка с пониманием пожелал удачи и отрубился.
Все воскресенье я бесчисленное количество раз рисовал ориентиры и район полетов. Наизусть и до тошноты выучил порядок выполнения полетных заданий, надеясь, что это мне поможет в предстоящих полетах. Я понимал, что у Лядова числюсь в отличниках, и этот статус терять не желал. Хотя, где-то в глубине души понимал, что не все от меня может зависеть, если, вдруг, у меня не окажется необходимых летных качеств. Той самой пресловутой «летной косточки», о которой неоднократно говорил Сергеныч. Ложась спать, я еще несколько раз крутил это «кино», мысленно вспоминая и представляя все свои действия по запуску двигателя, рулению и разбегу. Все то, что уже удалось воочию ощутить и попробовать. До тех пор, пока не провалился в сон.
Понедельник встретил нас отличной погодой. Наша братия в предвкушении первых полетов  радостно балагурила всю дорогу до аэродрома. Уже вполне спокойный Лядов, от субботней версии которого ничего не отсталость, в глубине Урала с чего-то смеялся вместе с Костомановым. Немного бледная Ленка Ковальская, а она тоже сегодня вместе со всеми впервые поднимется в небо, о чем-то негромко разговаривала с нетипично серьезным Тертычным.
«Урал» разгрузил нас возле столовой, и мы пошли на завтрак. Яиц, колбасы и сыра на столах не было. Их в качестве стартового, иногда еще называемого «легкого завтрака», вывезут на квадрат через три часа после начала полетов.
За первым столом сидела наш врач Светлана Николаевна и ставила отметки в каком-то журнале.
- Контролирует, чтобы все позавтракали, - сказал нам Лядов. – Все, орлы мои, это и есть предполетный режим во всей своей красе, суровый и принципиальный…
Светлана Николаевна летчиков всех знала, их отмечала сама, ну, а мы по очереди подходили к ней и представлялись.
- Внимание, товарищи курсанты! – из-за стола встал Владыкин. – Через, - он посмотрел на часы, - через тридцать минут все организованно собираемся в медпункте, проходим углубленный медосмотр. Врачи уже прибыли. Далее план работы вам доведут ваши инструктора.
Медосмотр прошли минут за двадцать. А что его проходить-то, каких-то двух врачей, да еще и пышущим здоровьем молодым шестнадцатилетним подросткам? Невропатолог: «Жалобы есть? Нет? Хорошо. Свободен!». Правда, терапевт чуть больше мурыжила, мерила давление и пульс до, и после пятнадцати приседаний.  Тут же Светлана Николаевна выдавала нам по несколько желтеньких витаминок – аскорбинок. Оказалось, что так положено на полетах. Сюрпризы и привилегии летной работы все больше, и больше радовали.
Лядов довел нам, что плановая таблица не поменялась, и ее субботняя версия осталась актуальной. Первыми с разлета, согласно ей, запускаемся и со стоянки выруливаем мы с Лядовым, тем самым даем старт долгожданных полетов для всего нашего самолетного звена. Что я, конечно же, посчитал для себя символичным и добрым знаком. Затем, после моего полета, на предварительном старте меня ожидает и меняет Грудин. Потом они заруливают на заправку, где их ждет Прокопчук, и так далее, до конца смены.
Пока мы разбирались с медосмотром и врачами, Виктор успел подготовить «106-ой», и ждал нас. Сергенычу, как положено, доложил о готовности матчасти, и напомнил нам, что наши обязанности в качестве механиков никто не отменял.
- От нашей слаженной работы зависит успех выполнения плановой таблицы, - торжественно заявил Виктор.
Лядов с ним был абсолютно солидарен. И мы же, на своей шкуре уже испробовав  справедливость этого утверждения, также не имели возражений.
Без напоминания заранее получили парашюты. Еще раз проверили работоспособность шлемофонов и по нескольку раз, по указанию Сергеныча, практически потренировались по вынужденному покиданию самолета. Я свой рекордный результат в две и две секунды подтвердил опять, чем вызвал немое одобрение Лядова, и усатую улыбку присутствовавшего при этом Кузьмича. Сто пудово, Лядов, гад, поспорил с ним на меня!
Ленка Сологуб, наша спортсменка, на полеты не прибыла.
- У нее месяц отпуска. Планировать ее опять начнем только тогда, когда вы вплотную подойдете к самостоятельным вылетам. Оставшееся лето работаем только на вас, – Лядов посмотрел на часы. – Сереня, нас Тютюнник опять на совещание собирает, давай, организовывай тренаж. Каждый должен рассказать тебе порядок выполнения горизонтального полета, набора и снижения. Особенно присмотри за Жарковым. Через сорок пять минут веди всех к ВСКП на предполетные указания. Погода хорошая, разведки погоды не будет.
Лядов быстро зашагал в сторону штаба.
Парни по-очереди сидели в кабинах, вслух проговаривали порядок распределения и переключения внимания при выполнении различных элементов, и я периодически их поправлял. Отрадно было то, что они серьезно подготовились к полетам, и не поддались этой присущей нашему тогдатошнему возрасту детской сущности - ломаться и противоречить требованиям.
Жарков весь тренаж так и просидел на чехлах, в кабину ни разу не садился. Я на него внимания не обращал, и, тем более, не уговаривал. Пусть Лядов с ним сам разбирается.
Предполетные указания, с учетом начала практической части нашего обучения, несколько отличались от остальных, на которых мне довелось до этого поприсутствовать. Любитель митингов Тютюнник выступил с небольшой речью, в которой нас искренне поздравил с началом полетов, пожелал удачи, и поблагодарил за то, что вынесли на своих плечах весь этот кошмар, связанный с подготовкой и проведением международного чемпионата по парашютному спорту. И, при этом, духом не упали, не сломались. В общем, «по самолетам, и в добрый час!».
Начало полетов по плану в двенадцать часов. Без десяти минут полдень Лядов забрался в переднюю кабину «106-го», я же, противно мандражируя и, нервничая, уже давно сидел пристегнутым к задней.
 - Запрашивай запуск! – загремел серьгами лямок Сергеныч.
Вот и начались мои долгожданные полеты! Да что там, долгожданные, долгое время, не скрою, считал их нереальными. Постоянные хозработы, обслуживание техники (хоть и нравилось мне это, но все равно это было совсем не то), а также  размытые и невнятные перспективы, делали свое пагубное и деморализующее дело. Вера в светлое будущее под конец второго месяца сборов шаталась, как громоотвод над складом ГСМ. Но вот только юношеское упорство и максимализм не сдавались. И шаг за шагом, день за днем приближали меня к этому моменту, когда я своим позывным запрошу запуск, распечатав, тем самым, именно свою личную «программу номер один». Уже сегодня я пересяду в переднюю кабину, а Лядов, по праву, займет, свою инструкторскую. И помогите ему, боги, научить меня летать!
- 413-ому, запуск, якорная!
- 413-ый, запуск разрешил!
Ну вот, как обычно, холодный движок пошел только с третьего раза.
- 413-ому, вырулить на предварительный!
- 413-ый, руление разрешил!
Чувствую, как Лядов поставил ноги на педали.
- Я сам, Сергей, Геннадьевич! - взмолился я.
- Давай, я разве тебе мешаю? Куда мне прикажешь ноги деть? – хмыкнул Сергеныч. – Вот что, Сереня, ты парень у меня надежный, в ознакомительном полете разрешаю мягко держаться за управление. Если почувствую, что мешаешь – скажу. Ферштейн?
Я видел, в зеркале, как Лядов добродушно и искренне улыбается, и, как по волшебству, с этого момента раз, и навсегда распрощался с предстартовым мандражом.
«Все будет хорошо!» - пел движок.
«Все у тебя получится!» - вторили ему пшикающие тормоза.
- 413-ому, на исполнительный!
- 413-ый, разрешил на исполнительный!
Лядов на рулении в управление не вмешивался, и я очень аккуратно, стараясь не завалить носовое колесо, остановил машину в ближних к ВСКП воротах исполнительного старта. Согласовал курсовую систему, сверил его с показаниями «бычьего глаза» - маленького круглого дублирующего магнитного компаса КИ-13. Проверил направление стрелки радиокомпаса. Вроде все соответствовало.
До полдня еще было несколько десятков секунд, как показывала моя «Электроника – 5». Справа от меня на исполнительном старте занял свои ворота Тертычный, сзади на предварительном старте молотили воздух винтами самолеты Кривоноса и Костоманова. На флагштоках возле штаба рядом с флагом ДОСААФ впервые я увидел развевающийся флаг ВВС СССР.
- Доложи, «к взлету готов».
- 413-ый, к взлету готов!
- 21 июля 1986 года, московское время двенадцать часов, начало полетов второй смены, штиль. 413-ый, взлетайте! – голос Владыкина звучал особо торжественно. Тютюнник возле ВСКП разрядил в небо две зеленые ракеты.
Вот и все. Точнее, «не все», а «начало всего». Я переступил черту, отделяющую мою прошлую жизнь от настоящего с будущим. И я был уверен, что жизнь теперь станет совсем другой, и независимо от того, буду я летать в дальнейшем, или нет. И получится ли у меня летать вообще.
Сидя в задней кабине и, смотря вперед через затылок Сергеныча, я уже старался впитать все управляющие воздействия, которые мог ощутить на ручке и педалях. Разбег до отрыва мы уже отработали, хотя из задней кабины не видно было ориентира, который необходимо намечать для выдерживания направления. Да и проекция капота на горизонт, при подъеме носового колеса, оказалась совершенно иной, чем это было видно из передней кабины.
Как по струнке выдержав направление, при этом Лядов от борта до борта шуровал ручкой и педалями, самолет, прекратив стучать стойками, гасящими колебания от неровностей грунта, отошел от  земли.
Мой первый учебный взлет на Як-52. Что помню от первого взлета – это дурную мысль, спонтанно возникшую в голове, и заставившуюся меня поежиться: «как же страшно из кабины будет прыгать, если что случится!». И то, как я в полете не сразу ощутил движения ручкой управления, насколько они были миллиметровыми. Поразило еще то, что в наборе высоты после отрыва вариометр показал вертикальную скорость пятнадцать метров в секунду. На Ан-2 вертикальную скорость больше пятерки я не видел. Воистину, Як-52, будучи спортивным самолетом, обладал очень хорошей тяговооруженностью.
- Однако болтает сегодня, - в СПУ сказал Лядов.
- Что? – не сразу понял я.
- Болтанка, говорю. Земля парит.
Действительно, Лядов короткими движениями ручки и педалей парировал довольно существенные броски всем трем каналам: по крену, тангажу и рысканию.
- Доложи, «на первом».
- 413-ый, на первом.
- 413-ый, выполняйте первый, по заданию!
Вот и Тертычный запросил взлет. Кто у него сейчас в задней кабине? Витька Танасюк? Ленка Ковальская? Димка Снурницын? Механизм завертелся, и в это раз его шестеренками стали мы.
Мы правым разворотом, а старт сегодня был юго-западный, ушли в четвертую зону, энергично набирая высоту тысячу метров. Зона была самая дальняя от аэродрома – восемь километров, и по сей причине редко использовалась.
- Центр зоны?
- Кленовка.
- Границы?
- По северу Осыково, по востоку Зеркальное, по юго-юго-западу - железная дорога Старобешево – Кутейниково.
- Знаешь. Вон, показываю, Кленовка. Вот это, под нами – Осыково, слева по борту, по кромке крыла как раз накрыли Зеркальное, а вон там, прямо перед капотом, блестит железка. Как самочувствие?
- Отличное!
- Ну, ну… Отличное, говоришь? Смотри влево под девяносто!
Я развернул голову и… тут Лядов крутанул энергичную бочку вправо! За секунду! Вот это был настоящий УХ!!! Позже я узнал, что это была так называемая «штопорная» бочка, которая отличается от управляемой бочки гораздо большей скоростью вращения.
- Смотри вправо под девяносто!
Лядов крутанул точно такую же бочку влево.
- Ну, а теперь?
- Класс!!! – с восторгом заорал я. – Можно еще?!
- Ничего себе… Силен, бродяга… И вправду нормально себя чувствуешь? Ну что ж, это очень хорошо, но и хорошего помаленьку. Никому не говори про наши с тобой выкрутасы, а то больше ничего не покажу.
- Понял!
Лядов внимательно смотрел на меня в зеркало, видимо, не особо доверяя моим жизнерадостным докладам. Но, увидев мою сияющую физиономию, усмехнулся и подмигнул.
- Доложи «413-ый в четвертой закончил, разрешите в третью».
Я доложил. Правым разворотом мы взяли курс на четко видимые огромные градирни Старобешевской ГЭС.
- Центр третьей зоны – трубы. По северу граница - северная оконечность водохранилища. По востоку – Александровка. По югу – южная оконечность водохранилища, по западу – западная оконечность.
- Угу. С тобой неинтересно… Видишь, ракетчики стоят возле ГЭС? Вот там, возле здания с коричневой крышей. Не видишь? – и Лядов резко ввел в пологое пикирование. – Смотри левее капота. Не увидел? Ты, просто, еще смотреть правильно не умеешь. Со временем научишься. Давай, запрашивай отход во вторую зону.
Вторая зона по ориентирам была самая невзрачная.
- Центр зоны населенный пункт Горбачево-Михайловка, границы…
- Хорошо, хорошо… Здесь нормальных ориентиров нет. Главное помни, что в сторону запада дальше дорожной развилки, она, кстати, сейчас хорошо видна, видишь по левой кромке крыла? Вот, дальше ее нельзя залетать, а по востоку ориентируйся на тройную лесопосадку. Вон она, справа видна, там что-то горит сейчас. Юг, понятно, не долетаем три километра до северной окраины Старобешевского водохранилища. А, вот, с северной стороны третьей зоны мы не должны заходить дальше вон той балки, правда, она сильно заросла. Но зато растительность в ней более зеленая, свежая. Увидел? Запомнил?
- Запомнил.
- Хорошо. Показываю вираж влево с креном шестьдесят.
- Ух-ты, как быстро крутится!
- А то, угловая скорость двадцать градусов в секунду. Смотри влево на крыло. А теперь вправо, - Лядов мгновенно переложил вираж вправо. – А теперь еще разок влево – вправо. Не поплохело еще?
- Не-а!
- Хорошо. Идем в первую зону. Запрашивай отход. Шо за пэрвую зону кажешь? – по хохляцко-одесски спросил Лядов.
- Центр - Грузско–Ломовка, по северу граница – лесной массив, какой-то там ботанический сад, по востоку трасса между поселками…
- Запоминай. В первой зоне пилотируем в границах лесополос вот этих двух полей. На юге не заходим за эту железку, вон она проходит через станцию «Моспино», а то выползем прямо на точку. По северу  - дальше вон того ставка. Усвоил?
- Так аэродром, вот он, совсем рядом!
- А я про что? Знаешь, чем хороша первая зона? Она находится за спиной руководителя полетов, можно слегка побезобразничать. Но я этого тебе не говорил! Понял меня?
- Понял!
- То-то… Москву хочешь увидеть?
- Как это!? Она же далеко!
- А вот так! – Лядов развернул самолет на север, где географически должна находиться Москва. – Теперь внимательно смотри вперед!
Сергеныч сунул РУД до максимала, энергично и полностью до приборной доски отдал ручку управления от себя. На моих плечах затрещали натянутые как струны привязные ремни, которые под бешеной нагрузкой начали выползать из регулировочных пряжек. Внутренности, как мне показалось, ударились в диафрагму, в потрохах стало невыносимо щекотно и мерзко, в ушах запищало, а перед глазами возникла красная пелена. Гул движка стал гораздо тише, голова уперлась в плексиглас фонаря, а парашют вместе со мной вышел из чашки кресла. Я, при этом, все же умудрился посмотреть на акселерометр (прибор, который показывает перегрузку), и с ужасом обнаружил, что дрожащая широкая белая стрелка подошла к отметке «-4». Продолжалась эта пытка, как мне показалось, не менее пяти секунд, пока Лядов не достиг угла пикирования девяносто градусов, и завершил эту экзекуцию энергичным выводом. После отрицательной перегрузки меня рывком впечатало в кресло, еще секунд пять спину гнула невыносимая тяжестью, в глазах потемнело, но я опять умудрился посмотреть на акселерометр, на котором увидел, как белая стрелка, дрожа, замерла на отметке «+5». Вывод закончился на высоте шестьсот метров. После вывода в горизонтальный полет все неприятные ощущения мгновенно исчезли.
- Как здоровье? – Лядов испытывающие смотрел на меня через зеркало, пока я протирал глаза от попавшей в них пыли. Теперь стало понятно, для чего мы убираем пыль и мусор с пола кабин на парковых днях!
- Отлично, - прислушавшись к своим внутренностям, бодро прохрипел я, – это и называется «показать Москву»?
- Точно. Это аттракцион для самых борзых. Но ты, смотрю, непрошибаемый! Далеко пойдешь. Запроси у руководителя «задание закончил, снижение ко второму триста» и бери управление.
После моего доклада и ответа руководителя «снижение ко второму триста разрешил», Сергеныч отпустил управление. От слова «совсем». Я моментально почувствовал, как на ручке и педали стали легкими, и самолет пошел энергично крениться вправо, и задирать нос вверх, а шарик скольжения резко ушел влево.
- Не спи! Управляй самолетом, парируй отклонения! – заорал в СПУ Лядов. – Убирай правый крен, загоняй педалями шарик в центр! Вариометр вниз пополз! Ручку на себя! Да не так резко, балда! Совсем чуть-чуть! Дай управление!
Лядов собрал разбежавшиеся стрелки и слегка подработал педалями.
- Вот так удерживай. Плавно отпускаю… Вариометр! Вариометр!!! Куда ты пикируешь?! Отпусти…
Еще раз, собрав стрелки, Лядов отпустил управление, когда мы уже почти подошли ко второму развороту «коробочки».
- Короткими двойными движениями удерживай режим. Распределяй внимание! Слушай меня: горизонт – отсутствие крена, скорость, высота направление… горизонт – отсутствие крена, скорость, высота направление, шарик в центре. Так, подходит высота триста… Плавно, я сказал, плавно! Ручка идет на себя… Достаточно, ДОСТАТОЧНО!!! Вот так… Высота заданная, триста… Добавь наддув. Много! Плавнее, плавнее!!! Скорость устанавливаем сто восемьдесят. Пла-а-а-вно-о-о создаем крен вправо, самолет при этом задирает носик, особенность такая самолета с пропэллэром. Придави его ручкой от себя и вперед пошла правая ножка, загоняем шарик в центр. Внимание распределяем: горизонт – сохранение заданного крена, а он должен быть тридцать градусов, смотри на авиагоризонт, если тебе с задней кабины не видно горизонта. Здесь горизонт почти никогда не виден, дымы постоянно, привыкай. Вот так… Скорость, высота направление… Горизонт – заданный крен, скорость, высота направление, шарик в центре. Вот, подходит обратнопосадочный курс – смотри на обратный конец курсозадатчика, который ты должен был выставить на взлете, но наверняка забыл. Выводим. Выводим! Выводим, Сереня!!!
Я почувствовал удар по ручке справа.
- Не спи! Вот так, хорошо… Выдерживаем высоту триста, скорость сто восемьдесят. Ширину круга контролируем по проекции кромки крыла на посадочное «Т». Видишь, правая кромочка крыла режет «Т»? Вот это правильная ширина круга. Все, отпускай управление, дальше я. Траверз, выпускаю шасси. При выпуске шасси характерна небольшая разбалансировка, поэтому, чтобы удержать режим, ты к этому должен быть готов заранее. В следующий раз сам полетишь по кругу. Подходит третий, доклад.
- 413-ый, на третьем, шасси выпустил, три зеленые горят!
- 413-ый, заход.
- Понял!
- Вот, смотри, на угол этого сада. Увидел? В нормальных условиях это место третьего разворота. Поехали! Плавно увеличиваем крен, про себя проговариваем, пока не привыкнем: «горизонт – заданный крен, скорость, высота направление…, горизонт - крен, скорость, высота направление, шарик в центре…».
Мы вывели из разворота, как положено, под углом шестьдесят-семьдесят градусов к оси захода. Лядов показал мне, когда надо переводить на планирование, и говорил, что «скорость при этом должна установиться сто семьдесят, а посему ее надо регулировать углом снижения, так как двигатель работает на малом газе, а винт полностью облегчен». Обратил внимание на то, где по ориентирам было начало четвертого разворота. Я, истекая потом, ручьем заливавшего глаза, все это время держался за управление, даже и не пытаясь запомнить всю эту информацию. Пока это было выше моих сил. Я не понимал характер движения рулями, когда ручка и педали находятся в постоянном движении, а самолет летит прямо и держит, как литой, заданный режим. И вот только теперь я на своей собственной шкуре начал осознавать то, что на теоретические знания, отложившиеся в физической памяти, в этом процессе полагаться гиблое дело. А управлять самолетом необходимо действиями, которое рождает твое подсознание – это та же память, только моторная. Лядов как-то говорил, что знания нужны только для подготовки к полету на земле, а в полете «ты должен не знать – а уметь», то бишь, полагаться на свойства своей летной моторики. А уж точность, быстрота и корректность этих подсознательных управляющих моментов, проще говоря, отработанных и запрограммированных на уровне рефлексов – процесс скрупулезных и изнурительных тренировок обратной связи зрительных каналов с таксомоторными функциями человеческого организма. Во как! Эти умные слова я запомнил в будущем, изучая работы по авиационной психологии.
На посадочном курсе Лядов выпустил посадочные щитки, установил скорость сто шестьдесят, уткнул капот, как мне показалось из задней кабины, куда-то далеко от посадочного «Т».
- Тебе из задней кабины толком не видно, но у меня «Т» проецируется по центру лобового стекла чуть левее. Мы сейчас снижаемся в точку, удаленную, примерно, на сто метров от «Т». Запоминай. До самого начала выравнивания снижаемся в эту точку.
Земля приближалась. Сергеныч очень короткими и точными движениями ручкой выдерживал режим и незначительно шевелил педалями, слегка подрабатывая РУДом. «Наверно, меняется разворачивающий момент при изменении оборотов двигателя. Точно!» - осенило меня.
В какой-то момент мне показалось, что мы воткнемся в землю капотом, так как земля была уже, можно сказать, в кабине. И, наконец, после слов Лядова:  «вот она, высота начала выравнивания», довольно энергично ручка пошла на себя, и одновременно с РУДом до упора малого газа. Правая педаль существенно двинулась вперед, а ручка по крену вправо, при этом самолет продолжал снижаться без отклонений по направлению и крену. Это Лядов убрал ранее созданные поправки на разворачивающие и кренящие моменты, так как двигатель ушел на обороты малого газа. Я стал сомневаться, смогу ли я вообще так научиться - своевременно отрабатывать рулями на опережение, предчувствовать отклонения, и быть на доли секунды впереди? Вот почему на подготовку летчиков уходят годы тяжелого и кропотливого труда. Вот на что расходуются миллиарды невосстанавливаемых нейронов нервной системы летчиков-инструкторов.
Сидя в задней кабине, я видел, как посадочный угол плавно увеличивается, и в какой-то момент почувствовал, как все это завершилось легким, я бы сказал, размазанным, еле ощутимым толчком.
- Сели с раскруткой колес! – из передней кабины послышался довольный комментарий Лядова. – Тормози, удерживай направление педалями. Плавнее педалями! Плавне-е-е-е! Зажатие тормозов должно быть кратковременным и пульсирующим! Вот так! Хорошо…
Я только сейчас заметил, что ноги у меня бешено трясутся. Да еще и так, что пятки кроссовок тарабанят об днище кабины, а я с этим не могу совладать. Я засомневался, смогу ли встать, удержат ли ноги меня, вообще? Будет весело, если я навернусь с самолета, когда начну выбираться из кабины. И почувствовал пронизывающий холод на мокрой, как мочалка, спине, когда, по примеру Лядова, сдвинул фонарь. В кроссовках хлюпало, по щекам из-под шлемофона – настоящий водопад, точнее, «потопад», а под пятой точкой на парашюте ощущалась лужа, хорошо, что только от пота. Странно, что все эти дискомфортные моменты я заметил только сейчас.
- Э-э-эй! Не расслабляйся! Рули на предварительный, вон Грудинин уже копытом от нетерпения бьет!
Наконец мы зарулили и выключились. Подошедший Виктор постучал по фонарю. Мол, чего сидишь, давай, расстегивайся и вылезай!
Лядов уже в своей излюбленной манере на крыле с театральными оханьями потягивался, и махнул мне рукой, мол, давай прыгай на землю. Ромка Грудинин помог мне извлечься из кабины, а Виктор, уже опытный во всех отношениях технарь, придерживая меня, помог спуститься на грунт, на котором у меня тут же подкосились ноги.
- Ты что, ноги на педалях на весу держал? – внимательно осмотрев меня, выдал заключение Лядов.
- Наверно, я не помню…
- Нельзя так. Ноги обязательно должны пятками упираться в днище, иначе у тебя такой тремор нижних конечностей будет, что мама не горюй… Сереня, когда подходишь к инструктору после полета, необходимо с величайшим почтением произнести следующие слова: «Товарищ летчик – инструктор! Разрешите получить замечания!». А иначе инструктор, или какой-нибудь большой проверяющий, обидится, решив, что ты лучше его летаешь, раз тебя не интересуют его замечания. Ферштейн на будущее?
- Товарищ….
- Да ладно, в следующий раз. Ну, как тебе?
- Блин…! Это…! Е…! Ух!!!
- Вижу, что первый полет тебя абсолютно не напугал. Ты, или по-настоящему, бесстрашный, или полный дурак - это они ничего не боятся. Или врешь мне. Скорее всего, третье, а может быть и вто…
- Сергей Геннадьевич! Ну, совсем не страшно было! Ничего не понятно, но не страшно!
- И что, действительно, со здоровьем организма были полные лады?
- Полные! Я постоянно и давно тренируюсь! Мне показали специальные упражнения! Только ноги тряслись под конец.
- Ну, про ноги я тебе уже объяснил, эта проблема выеденного яйца не стоит. Не забывай следующий раз упереть ноги в дно кабины. Вот же,  - Лядов усмехнулся и одарил меня своим фирменным колючим взглядом, - ты первый у меня такой. Ладно, готовься к следующему полету, прокручивай в голове все, что увидел. Каждую свободную минуту. Не забывай, что у тебя сегодня еще два вылета. И помогай Виктору. Грудинин! В кабину. Да куда ты полез! В заднюю, олух мой!
Я подошел к Виктору за указаниями.
- Сергей, обедал?
- Как-то не очень хочется.
- Ты, совсем того?! А ну быстро дуй в столовую, а то Светлана Николаевна тебя моментально из плановой вытрет, а Лядов потом убьет!
- А как же вы?
- Не переживай. Справимся пока как-нибудь без тебя.
Я помчался в столовую. И правда, как и на завтраке, за передним столом сидела наш врач.
- Фамилия?
- Пожитков.
- Иди, кушай. А где Лядов?
- Полетел.
- Скажи ему, чтобы тоже подходил, а то он и его друг Костоманов, как обычно…
Быстро схомячив обед и запив соком, я полетел на заправочную. Как раз Лядов с Грудининым уже подруливали, так что я, привычно схватив флажки, ринулся их встречать.
Такой же красный и как мышь мокрый Ромка, вместе с Лядовым отошли в сторонку. А мы вчетвером с Чистиком, Прокопчуком, Шлыковым отработанными действиями вскрыли горловины бензобаков и маслобака. Жаркова рядом с самолетом я не увидел. Масленка и топливозаправщик, обдав вонючим перегаром дизеля, уже выдвинулись в нашем направлении.
- Сергей Геннадьевич, - вспомнил я,  - Вас и Костоманова Светлана Николаевна ждет в столовой.
- О, бл…, я и забыл, - Лядов быстрым шагом двинулся в направлении столовой. – Сереня, когда я прилечу с Жарковым, принеси мне к самолету стартуху. Саня! – заорал только что зарулившему Костоманову. - Пошли в харчевню!
Смена незаметно перевалила за середину. Первая партия полетов по упражнению «раз» завершалась Жарковым. Для нас это было определенным событием, помня недавние разборки Лядова с ним. И решение Тютюнника, не смотря ни на что, допустить его к летному обучению. Немного познав Сергеныча, я понимал, что все это так просто не закончится.
Пока «106-ой» подруливал к заправке, я смотрел на сидящего в передней кабине Лядова, со сдвинутым в его излюбленной манере шлемофоном на затылок. В задней кабине в такт аэродромным кочкам покачивался бледный с пунцовыми пятнами Жарков. После остановки Яка в передней кабине с лязгом в разные стороны разлетелись привязные ремни. Лядов, не обращая внимания на копошащегося в задней кабине Жаркова, спрыгнул на грунт и подошел, увидев меня с его стартовым завтраком на тарелке: двумя яйцами, куском колбасы, сыра, масла и бутылкой кефира в руке. Быстро опорожнив бутылку кефира, Лядов к остальному даже и не прикоснулся.
- Не лезет больше. Ешьте, если хотите. Жарков, подойди сюда.
Тот, пошатываясь, подошел с непривычно понурым видом, за спиной что-то пряча. По-моему, это был целлофановый пакет с характерным мерзким липким содержанием. От его былой борзости и следа не осталось.
Мы стояли рядом, навострив уши.
- Вот ты, Жарков, и  слетал сегодня два полета, - безразлично глядя поверх его головы и, чеканя каждый слог, сказал Лядов.
- Как два, один же был…
- Нет, Жарков, два! Первый и последний. Летать ты здесь больше не будешь. Тютюнник дал тебе возможность поучаствовать в полетах сегодня, чтобы закрыть бухгалтерию, и оправдать затраченные на тебя средства. Я, из-за глубокого уважения к этому человеку, согласился. Но и один полет для тебя оказался непосильной ношей. В семь вечера в город отходит «Урал». Можешь уехать на нем. Можешь, хоть сейчас, на попутках. С довольствия с завтрашнего дня ты будешь снят. Отдай шлемофон Пожиткову. Комбез оставь в классе. Шлыков, через полтора часа летишь заправку вместо Жаркова, готовься, Владыкин сейчас плановую исправит. Жарков, больше не задерживаю.
Ошеломленный и опустивший голову Жарков поплелся в сторону наших жилых модулей.
- Шлемофон! – напомнил я ему.
Лядов несколько секунд смотрел ему вслед, затем круто развернулся через плечо и полез в заднюю кабину.
- Пожитков, теперь говорящая шапка лично твоя. Осматривай самолет, в кабину и, давай, поживее…
Вот так после двух месяцев бесполезной борьбы с тяжелым и невменяемым Жарковым, Лядов с ним радикально расправился. Правильно? Неправильно? Тогда мне в этом было сложно определиться, но сейчас точно знаю, что так поступать иногда необходимо. Не останови его тогда Лядов, его бы остановила жизнь с гораздо более тяжелыми последствиями. Небо – это фильтр тонкой очистки, и не оно пропустит на свое поприще даже малейшее инородное тело. Жаркова мы больше не видели и не вспоминали. Комбеза в классе не оказалось.
Я отдал Грудинину тарелку со стартухой Сергеныча, и забрался в переднюю кабину. Натянул после Жаркова не успевший высохнуть шлемофон. Притихшие парни уже закрывали горловины баков, завершая заправку. Виктор встал возле левой плоскости и кивнул мне, мол, «и такое быват…».
- Запрашивай запуск, - заканчивал греметь серьгами ремней в задней кабине Сергеныч.
И вот мы уходим в полет уже по второму упражнению. «Вот он старт, он взят, и нет пути назад» почему-то зазвучало в голове. Да, точно, старт взят, а вот путь назад только что получил Жарков. Ну, а мы идем вперед.
Пока рулили на предварительный, Лядов мне говорил:
- Разбег до отрыва ты худо-бедно уже отработал. На взлете работаешь сам, я начинаю помогать, только тогда, когда колеса окажутся в воздухе. Будь внимателен, помни, что при отрыве возникает довольно интенсивное кренение вправо, да еще сейчас и левый боковичок засвежел. Смотри, нос в момент отрыва слегонца подбрасывает вверх, будь готов сразу парировать, а то скорость мгновенно потеряешь.
На исполнительном молотил самолет Кривоноса, ожидая, когда только что взлетевший со своим подопечным Костоманов запросит первый разворот.
Когда пыль от начавшего разбег Кривоноса стала рассеиваться, мы заняли исполнительный. Владыкин определил нам четвертую зону.
В принципе, на разбеге мне удалось более-менее приемлемо выдержать направление и даже создать взлетный угол, да так, что Лядова в управлении почти не ощущал. Зато когда тряска от грунта стала ослабевать, почувствовал, что ручка и педали несколько затяжелились – это Сергеныч вклинился в управление.
Отрыв произошел штатно и, помня наставление Лядова, я немного отклонил РУС влево, но зато через чур резко отдал ручку от себя, парируя незначительный подброс носа, который происходит из-за исчезновения силы обратной реакции земли на шасси. Самолет просел и повторно коснулся грунта. Лядов подхватил управление и создал нормальный угол отхода от земли.
- Отдавать ручку надо очень незначительно, - спокойно сказал Сергеныч. – Ставь кран шасси на уборку.
Система уборки шасси зашипела, по плоскостям самолета послышались глухие удары – это стойки снимались с замка выпущенного положения и становились на замки убранного. Зеленые лампы погасли, красные неравномерно загорелись.
- Разгоняем скорость до ста шестидесяти и плавно переводим в набор. Плавнее, плавнее! Скорости мало и она не должна падать, а только расти. Набирай сто пятьдесят метров, запрашивай первый разворот.
Я микроскопическим движениями шевелил ручку управления, пытаясь запомнить реакцию самолета. Лядов не вмешивался, давая возможность самому это попробовать. Я отметил про себя, что мандража не испытывал совсем не испытываю. И не потому, что я такой бесстраший, коим заподозрил меня Лядов, а потому, что я ему безгранично доверял. И был уверен на тысячу процентов, что он вытащит нас из любой задницы.
Первый разворот, конечно же, получился корявым. Лядов несильно стукнул по ручке вправо, помогая мне создать заданный крен.
- Чуть уменьши угол набора. Это же разворот! За счет созданного крена скорость будет падать. Подходит заданное направление, начинай вывод. Ну вот, промазали. Дай, я довернусь обратно.
Под речевой аккомпанемент Лядова мы дошли до второго разворота, попутно переведя самолет в горизонтальный полет при достижении высоты триста метров.
 - Сереня, не забывай о порядке распределения и переключения внимания. Повторяй про себя: «капот – горизонт, скорость, высота, вариометр, направление». Что еще?
- Шарик в центре и определение момента начала второго разворота.
- Молоток…
Второй разворот я постарался выполнить сам. Но на вводе набрал немного высоты, на что тут же отреагировал Сергеныч – ткнул РУС от себя.
- У Яка есть особенности в разворотах за счет реакции на вращение винта, закрутки струи и гироскопического момента. При правом развороте самолет имеет небольшую тенденцию к увеличению тангажа, а при левом, наоборот, к уменьшению. Что сейчас и произошло: при правом развороте ты набрал высоту. Запомнил?
Поршневинтовая авиация имеет свои особенности. Я уже раньше писал, что в реактивной авиации пилотирование намного проще и чище. Там педали нужны, практически, только для руления по земле и выдерживания направления на взлете-посадке. Здесь же педали работают постоянно, и величина их отклонения значительна, как например, сейчас: при создании крена тридцать градусов вправо шарик ушел за ручкой на величину своего диаметра. И, поэтому, одновременно с ручкой необходимо двигать правую педаль, что в свою очередь вновь увеличивает угловую скорость создания крена. Это называется аэродинамическими перекрестными связями.
- Запрашивай: «на втором, отход в четвертую». Учти, в следующем полете я по радиообмену подсказывать не буду, а буду делать замечания, и потом драть.
- 413-ый, на втором, отход в четвертую!
- 413-ый, слушайте эфир, отход в четвертую с набором полторы тысячи разрешил!
- Ну и почему тебе Владыкин сказал слушать эфир? Не понял? Ты влез в радиообмен Тертычного, который сейчас находится на третьем развороте, и запрашивает заход. Сереня, запоминай все, что я говорю. Перед выходом в эфир его обязательно надо прослушать. А если у кого-то в полете возник особый случай, то, вообще, заткнуться, пока ситуацию не разрулят. Усек? Докладывай, четвертую занял. Чего молчишь?
- Прослушиваю эфир…
- Поумничай у меня!
- 413-ый, четвертую занял, тысяча пятьсот, задание!
- 413-ый, в четвертой по заданию.
- Значитца так, отрабатывать горизонтальный полет и блинчики с креном пятнадцать мы не будем, ибо для этого существует круг. Давай вираж влево с креном тридцать. На разворотах влево, я же тебе говорил, нос всегда опускается! Давай, подтягивай! Еще! Стоп! Вот так и иди! Крен не заваливай! Высоту теряешь! Добавь десять миллиметров наддува! Высота должна быть полторы тысячи! Капот-горизонт, крен скорость, высота, вариометр, шарик! Капот-горизонт, крен скорость, высота, вариометр, шарик, направление! Повторяй про себя! Заставлю порядок распределения внимания сто раз переписать, если будешь тупить! Капот-горизонт, крен скорость, высота, вариометр, шарик! Капот-горизонт, крен скорость, высота, вариометр, шарик, направление! Капот-горизонт, крен, скорость высота, шарик! Капот-горизонт, крен, скорость высота, направление! Сейчас у меня язык отвалится! Выводи! Вираж, Пожитков, это разворот на триста шестьдесят градусов, а не на триста девяносто! Надо запоминать направление ввода! Давай вираж тридцать вправо…
При создании правого крена я уже учел то, что нос лезет вверх, немножко ручкой попридержал эту тенденцию, педалькой загнал шарик в центр, и одновременно увеличил наддув. Прокручивая в голове формулу «капот-горизонт, крен скорость, высота, вариометр, шарик, капот-горизонт, крен скорость, высота, вариометр, шарик, направление» я вовремя увидел, как стрелка вариометра полезла вверх, и высотомер на это начал реагировать. По нажатой и тут же отпущенной Лядовым кнопке СПУ понял, что сделал правильно.
- Давай еще по виражу влево-вправо с креном тридцать.
Спина моя опять хлюпала и противно холодила. Трусы и штаны были бессовестно мокрыми и натирали пятую точку. Лядов в задней кабине сидел с открытым фонарем.
- Сергей Геннадьевич, а можно и я фонарь открою?
- Ну, попробуй.
Я установил сдвижную часть фонаря в фиксируемом промежуточном положении  - в двенадцати сантиметрах от обечайки козырька.
- Не стесняйся, открывай на полную, - сзади зубоскалил Лядов, выставив ладони по потоку.
Я сдвинул фонарь до конца.
- Ну как, хорошо? Попробуй высунуть руки.
Я выставил руки, и встречный поток невероятной силой заломил их назад, так что мне их удалось затащить в кабину только вдоль борта. А ведь скорость-то была всего сто восемьдесят! И вдруг Лядов резкой полубочкой перевернул самолет и отдал ручку управление от себя. Неожиданно над головой оказалась пропасть в полторы тысячи метров. А Сергеныч, издеваясь, еще и подергал ручкой в продольном канале, как будто бы вытряхивал мусор.
- Что, опять не испугался? Неужто ль совсем?
- Совсем, Сергей Геннадьевич! – бодро отрапортовал я.
- Ты точно какой-то неправильный. Тебя надо отправить на опыты, - задумчиво пробормотал Сергеныч слова из известного мультика. – Но мы еще к этому вопросу вернемся, не переживай! Должен же ты чего-то бояться?
- Прыжков с парашютом.
- Ха, удивил! Я тоже. Все летчики их боятся. Отпускай управление, сейчас покажу полет на эволютивной скорости. По заданию положено?
-  Только по заданию третьего упражнения.
- А в этом, что, нет? – можно подумать, Лядов этого не знал. – Вот смотри, убираем наддув до малого газа. Скорость резко пошла снижаться. Постоянно подбираем ручку на себя, не даем падать высоте. Еще, еще тянем. Вот подходит скорость сто тридцать. Плавно увеличиваем наддув до семисот миллиметров. Еще на десять. Вот, скорость замерла на отметке сто тридцать, высота полторы, заданная. Бери управление, держи режим. Какой тангаж?
- Порядка пятнадцати градусов.
- Точно. Почти критический угол атаки. Аэродинамику не забыл? А то пожалуюсь Тертычному. Попробуй поработать ручкой по крену. По тангажу не трогай. Как ощущения?
- Очень вяло управляется.
- Если сейчас чуть-чуть энергичнее двинуть педалью, особенно правой, то самолет радостно завалится в штопор. Но это мы сделаем в другой раз. Увеличивай наддув до восьмисот, разгоняй скорость. Да уменьши, ты, наконец, угол, не лезь в набор! Скорость же растет! Точно, надо сказать Тертычному, чтобы он в ваше свободное время провел дополнительные занятия по аэродинамике. Не надо? Все знаешь? Значит, знаниями надо пользоваться, а не сидеть валенком! Показываю вираж с креном сорок пять, мягко держись, запоминай движения.
Лядов очень красиво и точно ввел в левый вираж, собрав параметры в точности, как они указаны на схеме в классе. Движения рулями были едва заметны, несмотря на то, что здорово болтало. Когда подошел момент вывода, самолет ощутимо тряхнуло.
- Знаешь, что это было? Мы попали в свой собственный спутный след. Это значит, что вираж выполнен с постоянным радиусом в одной плоскости. Через неделю будешь делать точно так, или отстраню от полетов.
Да, «все страньше и страньше, все чудесатей и чудесатей», как сказала бы кэролловская Алиса! Как много неведомых досель нюансов появилось, и сколько еще придется освоить, запомнить, и отработать! Блин, хватит ли на это жизни, особенно, мозгов?
Мы еще минут пять покрутились в зоне, я попробовал развороты (пока что развороты) с креном сорок пять, но завалил нос, и почти перешел на пикирование, за что был лишен управления и цинично нецензурно отодран. Попробовал еще раз, все также хреново, но уже лучше, судя по реакции Лядова.
- Запрашивай конец задания и снижение к третьему. Только сначала прослушай эфир – нет ли кого там, потом про себя проговори фразу, и только тогда нажимай кнопку для доклада. А то мне сегодня ваши квакания в эфире уже надоели! Буду наказывать!
 - 413-ый, в четвертой задание выполнил, снижение к третьему триста!
 - 413-ый, заход разрешил.
Я попытался развернуть нос самолета на характерный угол лесопосадки, но неожиданно прилетело:
- Что молчишь?! Твою жизнь, да дай же, наконец, квитанцию! – по СПУ заорал Лядов.
- 413-ый, понял! – отпустив кнопку «Радио» и нажав «СПУ», пытался я оправдаться. - Сергей Геннадьевич, я только собирался сказать «понял»!
- Поговори у меня еще! Сортир пока еще не мыл?
Вот тебе и раз. Лядов опять превращался в черта.
Не доходя до третьего разворота круга, я решил без подсказки Лядова выпустить шасси, так как обратнопосадочный курс оказался почти под девяносто градусов справа. По плоскостям и в районе капота глухо застучало, немного повело с крена на крен, но я к этому был готов. Ввел в разворот, который закончил выводом на угол яблочного сада – это запомнил в еще в первом полете. Лядов многозначительно промолчал, ничего не подсказывал. Я решил, что пора, и перевел самолет на планирования, убрав РУД до малого газа, и полностью облегчив винт. Лядов в управление не влез – скорее всего, я сделал правильно. Ну-с, теперь снижаемся на восточную кромку яблоневого сада.
- Смотри, правая плоскость подошла примерно на полметра до посадочного «Т». Это место начала четвертого разворота. Очень плавно и аккуратно вводи в разворот, самолет с выпущенными колесами намного хуже летает. Да не бойся ты, убиться не дам! Сразу после вывода выпускай посадочные щитки, только сначала посмотри, за что берешься.
Я, обливаясь потом, и, хорошо помня, что пятки ног должны находиться на полу, всеми силами старался выдерживать режим разворота, лихорадочно перемещал взгляд то на приборы, то на посадочные знаки. Лядов постоянно висел на управлении, не давая мне выйти за рамки дозволенного, в то же время, давал возможность хоть как-то в пилотировании поучаствовать. Кстати, в работе инструктора - это очень тонкий и сложный процесс: деликатно вмешиваться в управление, и при этом не мешать.
- Подходит посадочный курс, плавно выводим, пошли щитки! Вот, я установил угол снижения, запоминай, как проектируется в лобовом стекле посадочное «Т». И доложи «на посадочном, щитки выпустил, посадку». Докладывай, не спи, самолет быстро летит!
- 413-ый, на посадочном, щитки выпустил, к посадке готов!
- 413-ому, посадку разрешаю, ветер слева под шестьдесят пять метров.
- 413-ый, понял!
- Я же говорил, что боковичок ощущается. Все, полностью беру управление, мягко держись и по-максимуму запоминай. Устанавливаем скорость сто пятьдесят пять-сто шестьдесят, снижаем самолет в точку начала выравнивания. Не дергайся! Высота тридцать, еще раз убеждаемся в том, что полоса свободна, глиссада у нас заданная, скорость соответствует. Руководитель полетов молчит – значит, идем нормально.
Лядов постоянно короткими движениями водил ручкой и педалями, а самолет, при этом, шел как утюг без рыскания и кренения.
- Подошла высота выравнивания - становится видна трава, взгляд влево, плавно выбираем ручку на себя, и одновременно стягиваем РУД на малый газ. Вот он, метр! Земля начала приближаться, подбираем, подбираем, подбираем… Касание! Плавно опускаем носовое колесо и тормозим. Не бросай так нос! Плавно опускай, стойку отобьешь! Тормоза! Пульсациями! Так, хорошо, даем левую ножку, энергично освобождаем полосу, там на четвертом уже Костоманов висит. Понял что-нибудь?
- Понял!
- Не ври батьке! Понял он… Давай, рули на предварительный, нам заправляться не надо.
Пока Ромка занимал переднюю кабину и пристегивался, Лядов провел со мной блиц-разбор.
 - На взлете движения должны быть очень короткие. Это же взлет. Он несложен, но крайне опасен, из-за постоянного роста скорости. Не успеешь чирикнуть, и у тебя уже полный рот земли. Пилотирование… Ну, на счет пилотирования тебя еще рано драть, хотя… Вот, скажи мне, мне, что самое сложное в пилотаже, на твой взгляд?
- Ну, наверно, повороты на вертикалях или абракадабра? - решил блеснуть эрудицией я.
 - Какая, в пень, абракадабра или вертикали? Самое сложное в пилотировании – это виражи! И чем меньше крен – тем сложнее. Думаешь, почему мы начали обучение  с виража с креном тридцать? Да потому, что вираж с креном пятнадцать длится минуты четыре, а за это время надо умудриться выдержать все нормативы на «хорошо» и «отлично». Вот, к примеру, вираж с креном шестьдесят. Главное, на вводе – это не завалить тангаж, и не перейти в нисходящую крутую спираль. А потом, вжик, всего восемнадцать секунд и ты в дамках! Вот сколько ты в горизонтальном полете одновременно контролируешь приборов, посчитаешь?
- Пять? - в уме прикинул я.
 - А приборы контроля двигателя и систем? А радиокомпас? Без него на маршруте делать нечего. Вот так десяточка приборов и набежала. И это только на нашем маленьком спортивном самолетике. В общем, Серега, надо готовиться к полету заранее, на земле. А в полете проявлять инициативу, а не ждать подсказку. Только так ты сможешь освоить науку летания, и дальше развиваться. Знаешь, существует такая формула летного обучения, как «знания плюс инициатива равно умение». А готовиться к предстоящему полету надо следующим образом. Берешь в нашем классе модельку самолетика и с ней отрабатываешь задание. Вот мы сегодня были в четвертой зоне. Представь ее в уме. А теперь представь, что в этой модельке сидишь ты, а меня сзади нет. И выполняй задание. Ну, к примеру, два виража сорок пять, два виража шестьдесят, пикирование тридцать, горка тридцать, опять пикирование, боевой разворот, спираль. Далее вход в круг, заход на посадку и посадка. Вот ты взлетел, а про себя проговариваешь порядок распределения и переключения внимания, технику выполнения элементов взлета, порядок набора высоты, порядок занятия четвертой зоны, радиообмен. Вот ты со своей моделькой занял зону, начал крутить задание, а сам про себя проговариваешь опять же порядок распределения внимания на фигурах, как будешь выстраивать комплекс, чтобы не вывалиться за границы зоны. Вот ты работу закончил и шлепаешь на точку, а там Костоманов со своим балбесом тебе круг подрезает…
- Чего это сразу Костоманов?! – возмутился куривший рядом Костоманов.
- Ну, пусть будет Тютюнник, разницы для тебя нет. Для тебя на кругу все должны быть дураками. Короче, отрабатываешь, таким образом, все элементы полета. Вроде как сочетание практики с теорией. И называется эта метода  - «пеший по летному». Иди, занимайся. Постой, скажи, как тебе на Яке после Ан-2?
- Ну… В Ан-2 заходишь, садишься в кресло и летишь. А на Яке… А Як, как будто бы, на себя надеваешь…
- Хорошо сказал. Молодец. По крайней мере, ты сегодня главное понял.
- Далеко пойдет, - согласился Костоманов, пыхнув дымом.
Лядов полез в заднюю кабину. Виктор накинул ему на плечи лямки парашюта.
- Ромалэ, запрашивай и запускай! – напяливая шлемофон и подмигнув мне, прокричал Сергеныч.
В эту смену меня ждал еще один полет по упражнению 3. Отличия от 2-го упражнения в том, в этом уже предусмотрена непосредственная отработка виражей с креном до тридцати градусов, а также спирали и скольжения. Скольжение – интереснейший режим полета, при помощи которого, например, можно мгновенно исправить высокую глиссаду, если облапошился с расчетом на посадку. Скольжением также борются с сильным боковым ветром на посадочном. Скольжение применяется для срыва пламени при пожаре двигателя, так как на нашем Яке нет штатной системы пожаротушения. Скольжением уходили от прицельного огня зенитно-ствольной артиллерии в годы Великой Отечественной.
В третьем за сегодня полете, учитывая опыт двух предыдущих, я продуктивно расстарался. Взлетал уже сам, хоть и чувствовал Лядова в управлении, но он практически не вмешивался. Правда, я не до конца учел посвежевший к вечеру «боковик», который после отрыва долбанул меня по крену, и я, поздно среагировав, отклонился вправо на пару десятков градусов. Но исправил сам, а в зеркале увидел, как Сергеныч показал мне кулак. Уж и не знаю, с учетом евойной методики, имел ли он право в третьем полете так «отпустить вожжи»?
Радиообмен у меня уже пошел нормально. Недаром я перед этим полетом, следуя совету Лядова, с моделькой Яка прогнал полетное задание, применительно к четвертой зоне, которую уже неплохо знал. Правда, в этот раз Владыкин для нас определил вторую.
Заход на посадку из второй зоны можно было выполнить сходу, но руководитель полетов отправил нас через точку к первому развороту, чтобы мы лишний раз смогли выполнить полноценный полет по коробочке. Что ж, методично и грамотно.
Плановую отработали полностью, а с учетом того, что выбыл Жарков, Игорь Шлыков еще и закрасил незапланированную клетку в графике – полет по 3-му упражнению. После посадки Шлыков с Лядовым сразу порулили на стоянку и выключились за десять метров до асфальта.
Послеполетная подготовка уже была процессом до автоматизма отработанным. Пока трое нас бросалась с тряпками и щетками отмывать самолет от масла, двое оставшихся снимали, тащили и сдавали на станцию зарядки аккумулятор, а на обратном пути катили баллон с воздухом. Которым тут же продували соты маслорадиатора и жалюзи двигателя. Виктор в это время занимался заправкой топливом и маслом. Пока фюзеляж еще домывался снизу, сверху на кабину и на винт уже накидывались чехлы, и фиксировали резинками. Потом дружными усилиями Як заталкивался на колодки и швартовался, на рули устанавливались струбцины. В следующий раз роли менялись. Все шло быстро, дружно и без тягомотных разборок с Жарковым.
После смены Лядов не стал усложнять нашу жизнь разбором полетов, вместо этого поздравил, пожав всем руки. Сказал, что все молодцы, подготовились достойно, что все у нас получится, если не будем расслабляться, и станем выдерживать взятый нами темп.
Однако Сергеныч огорчил нас тем, что в среду его на полетах не будет, так как ему в городской спортивной поликлинике необходимо пройти очередную медкомиссию, и позже он доведет, кто с кем будет летать. Свободными летчиками аэроклуба, коими периодически и затыкались дыры в плановой таблице, числились Самойлов, Тютюнник и Владыкин, если его подменят на месте руководителя полетов. Все это решится во вторник вечером, ну, а пока «ужинать, бриться-мыться и переезжать в общагу».
При полетах во вторую смену летчики ночевали дома, так что галдящий и ржущий «Урал» ровно в девятнадцать часов, испортив атмосферу перегаром соляры, покинул КПП аэродрома. Ответственный, ночующий на аэродроме холостяк Костоманов (значит, завтра зарядки не будет), поставил нам задачу на переезд, а сам пошел общаться со знакомыми парашютистками. Мы, быстро свернув свои матрасы (а в комнатах общаги уже стояли двухэтажные армейские койки), за несколько минут радикально улучшили свой быт, и, собравшись на спортгородке, обсуждали минувшие события, да делились впечатлениями. Отсутствие Жаркова заметили не сразу, но, в общем-то, никто не удивился фактом его отчисления.
Нас расселили в двух комнатах по две летной группы в каждой. Мы заняли апартаменты вместе с группой Тертычного. Напротив,  через коридор в точно такой же комнате расположилась группы Костоманова и Кривоноса.
Двери в комнатах закрывались на шпингалет, и мы тут же придумали пароль для своих: простукивание буквы «Ф» азбукой Морзе (напев - «филлимончик»: две точки – тире – точка).
Вопрос с теликами инструктора сказали, что решат, но не раньше среды в следующую предварительную. Остальные комнаты общаги для нас были закрыты, в них пока еще хранилось имущество, которое сюда стянули к чемпионату. Завхоз с парашютистами потихоньку его грузили и куда-то увозили.
Нам до этого не было никакого дела.
Сегодня, 21 июля 1986 года мы все стали именинниками. По этому поводу на ужине нас традиционно ждали торты. Плюс ящик лимонада, который из Моспино на своей «Волге» лично привез Самойлов. Поторчав на спортгородке с часок с тортами и лимонадами, все единогласно решили досрочно пойти спать. Вымотались сегодня все без исключения, а ведь впереди еще два дня полетов. А потом еще два - до конца недели.


Продолжение http://proza.ru/2023/05/10/1078