Прыжок в небо. Глава 18. С Богом!

Сборы в дорогу были недолгими. Димка снял со шкафа свою походную сумку. К удивлению обнаружил, что большая часть белья, взятая с собой, осталась нетронутой, так и лежали аккуратно сложенные наглаженные футболки и шорты. То, что было совершенно необходимым в городе, здесь – в деревне – оказалось вовсе ненужным. Тимофей Петрович стоял, подперев плечом дверной косяк, и грустно поглядывал на внука:

- Стало быть - пора?

- Так я ведь скоро вернусь к тебе дед. Вот только метнусь быстро: туда и обратно. Надо мне уехать, понимаешь? Обещал сеструхе ответы на вопросы достать. Вот нашёл, теперь надо ей их вручить, а то её на другой курс не переведут.

- Дык, я всё понимаю, разумею. Вот только привык я к тебе за эти дни. Теперь скучать буду по тебе, чучело косолапое.
 
- Дед, ну ты даёшь! Капризничаешь, прямо, как маленький, - Димка выпятил нижнюю губу вперёд  и противно захныкал.

- Да и взаправду, чего-то я расклеился… Ведь, если хорошо подумать: на кой ляд ты мне сдался? Одна морока с тобой. Так что, присядем на дорожку и…

- Катись колбаской по малой Спасской, - продолжил за деда Димка и рассмеялся.

- Вот, шельма, скрал у деда выраженьице…

Присели: Димка на бабушкин сундук, Тимофей Петрович на лавку. Помолчали пару минут, и вдруг Димка проговорил с надеждой:

- Дед, а может, ты к нам переедешь? А?

- Нет, Митька, мне к вам нельзя.

- Почему? – не понял Димка.

- Как бы тебе объяснить подоходчивее? – Тимофей Петрович потёр лоб, потом глянул в окно и оживился. – О! Сейчас расскажу и покажу наглядно. Айда за мной в огород.

Димка хотел что-то возразить, но дед так быстро шмыгнул за дверь, что задавать какие-либо вопросы было уже бесполезно. Димка поставил сумку на лавку, и вышел вслед за дедом. Миновав кусты малины, служившие живым забором, вышли на луг. Дед остановился и заговорил:

- Погляди вокруг себя. Что видишь?

- Луг зелёный вижу, одуванчики вижу. Природа - одним словом.

- А так? – дед нагнулся и вырвал с корнем одуванчик.

- Всё тот же луг, только теперь на нём ямка земляная вместо одуванчика.

- Красиво? Глазу приятно?

- Нет, конечно. С цветком лучше было, целостнее.

- Вот видишь, Митька, стоит только один одуванчик с места сдёрнуть и пропадает вся целостность. Так вот природа устроена. А ты говоришь, поехали. Спорить не буду, я, конечно, одуван в возрасте, побелевший от времени. Уж и семена с меня давно отлетели, зато корни мои длинные и крепкие, не то что у молодняка. Ежели меня из землицы вырвать, то убытку много не будет. Но, всё одно, кому-то будет меня не хватать. Про себя лучше промолчу. Мне без этих мест, без этих людей никак не обойтись. А там, куда ты меня зовёшь, кому я нужен? Разве только тебе, да Веточке?

Мать твоя, когда уезжать в Москву собралась, то сильно с бабушкой повздорила. Супротив была Валюша, не хотела, чтобы дочка мыкалась по чужим краям. Боялась она, что пережуёт Анютку жизнь вдалеке от дома и выплюнет. Видимо, права была Валентина. Мать твоя, она хоть и не сломалась, в яму не скатилась, даже, наоборот, до каких-то вершин поднялась. Только вот какова цена этого подъёма? Думаю я о ней и понимаю: сгнил её жизненный стержень, обмяк. Чтобы не сломаться, она его на железный штырь сменила. Только, Митька, металл, он и в Африке – металл. Крепость в нём есть, надёжность, а вот радости, души нет, - Тимофей Петрович замолчал, потом махнул рукой. – Ладно, пойдём обратно в избу. Усвоил урок?

Вернулись в дом, ещё раз по традиции присели на дорожку. Димка снова взял в руки свой рюкзак, а Тимофей Петрович в нерешительности замер на пороге.

- Ещё чего, дед? – спросил Димка.

- Погодь, - Тимофей Петрович скрылся за занавеской. Через минуту появился вновь и протянул Димке боевой орден в потёртой коробочке. – Матери отдашь. Не потеряй.

- Зачем, дед? Это же твой орден, ты его заслужил.

- Это, Митька, орден твоего деда Степана, родного твоего деда.

- Какого такого Степана? Как родного? А ты тогда кто?

- Я-то? Я, стало быть, никто. Чужой я тебе, Митька. Сбоку припёка. Я тебе сразу хотел это рассказать, но так тошно было одному без Валюши, что решился на враньё. Ты прости меня, Митька.

- Дед… - только и смог проговорить Димка.

Тимофей Петрович, казалось, и не услышал его, продолжил:

- Стёпка, он знаешь какой был… Ух, какой он был, друг мой Стёпка. Когда война началась, мы с ним вместе в военкомат пошли. Меня по малолетству на фронт не взяли, а Стёпка пробился, он на вид поболе меня был. Валюша его любила крепко, всю войну ждала. Дождалась. Свадьбу сыграли, Анютку родили. Жили, душа в душу. И тут цыгане у нас объявились, принесла их нечистая. Стёпка прямо с ума сошёл, каждый день к ним горы бегал. Нахороводится ночью у костра, под утро только домой возвращался. А однажды и вовсе не вернулся, ушёл с цыганами. Валюша с Анькой одни остались. Бабушка твоя его долго ждала, от любой моей помощи отказывалась. Анюта уже взрослая была, когда Валюша меня к себе приняла. Она тогда на мать осерчала, озлобилась, потом вовсе в столицу уехала. Поначалу приезжала, Светку к нам привозила. Веточка, она почитай тут и выросла. Тебя только раз доставили, когда нянька наёмная заболела. Вот так… Уф, камень с души свалился.

- Знаешь дед, - Димка с трудом проглотил комок, стоявший в горле, - мне сейчас проще, чем матери. Я, в отличие от неё, другого деда никогда не знал. Так что, можешь говорить что угодно, но у меня дед один – это ты.

***

Машину Бориса Димка увидел издалека. Что-то внутри его сжалось и затрепетало, отчего Димка поймал себя на мысли, что ему совершенно не хочется уезжать отсюда. Он повернул голову на Наташку, шедшую рядом и «что-то» затрепетало ещё сильнее, заставив сердце молотить, как после школьного кросса в пять километров.
 
- О, вон за тобой карета твоя примчалась, - дед обнажил в улыбке разреженные жизнью зубы. – Поди, кони в ожидании ржать устали.

- Дед, хватит тебе прикалываться, - взмолился Димка.

- Дык, это я сам себя бодрю, чтоб не разреветься, как принцеска. Прямо с ума схожу от мысли, что проснусь завтра в гордом одиночестве. Одна только мысля успокаивает – отдохну от тебя, чучело косолапое. Сил нет никаких слыхать, как ты дверями весь день хлобыстаешь. Правда, Натах?

Наташка ничего не ответила, только посмотрела на деда с какой-то долей непонимания и крепче обхватила Димкину руку. Борис, завидев процессию, двинулся навстречу.

- Добре вам, - поздоровался он.

- И тебе не хворать, - ответил ему Тимофей Петрович на приветствие. – Чего тут остановился? Надо было машинку в кусточки загнать и к нам подняться. Знаешь ведь дорогу.

- Благодарствую, в следующий раз, - улыбнулся Борис.

Димка, которому уже невыносимо было это прощание, вдруг заторопился.

- Пора уже. Ты дед тут не болей без меня, потерпи недельку до моего возвращения. Тёть Ксан, присматривай за ним, чтобы он вовремя спать ложился, и кофе пил поменьше.

- Дык, я с вечера на топчанчик прикладываюсь и засыпаю, аки младенец в люльке, - возмутился дед.

- Ох, дед, - Димка рассмеялся, - знаю я, как ты до утра со своей Бессонницей воркуешь.

- Езжай спокойно, - Ксана рассмеялась, - считай, что я уже взяла над ним шефство.

Димка сжал в  руке телефон, подмигнул Наташке.

- Я буду звонить.

- Да, - она кивнула головой в ответ.

- Всё, всем пока. Я скоро!

Дойдя до машины, он обернулся, махнул провожающим рукой и плюхнулся на сидение.

- Ну, что дядь Борь, с Богом?

Борис поглядел на Димку и добродушно хмыкнул в ответ:

- С Богом!