Вспомню - вздрогну, вздрогну - мороз по коже

     В конце 1963 (точную дату начала и окончания талонного периода и полный список нормированных продуктов пока найти не удалось) в Таганроге началась «голодуха», ввели карточки на продукты «повышенного спроса» и длительного хранения и ограничили – сколько чего в одни руки продавать. Типографским способом формата около 25 на 20 см печатные листы, расчерченные на 31 день. На каждой карточке месяц, название продукта и норма отпуска, например: Рис – 30 грамм, пшено – 40 грамм, макароны – 40 грамм, на человека в день. Причём отоварить карточки можно было только по микрорайону прописки. Иногородним ничего из списка не продавали, командированные питались в столовых.
     Нашу семью это коснулось в меньшей степени, так как мама всегда могла отоварить карточки, а отчим приносил иногда какую-то рыбу. А ещё до введения талонов мы успели получить две посылки от Бориса (маминого брата) из Зимовников, где он в это время жил и работал в колхозе трактористом-комбайнером. В каждый стандартный фанерный посылочный ящик поместилось около семи килограммов муки, в которую вразброс разложили до полутора десятков домашних куриных яиц. Огромные вкусные, двухжелтковые яйца дошли целёхонькими и с мукой здорово нас поддержали.

     Потом привязку по прописке отменили, и заранее предупреждённые мамой соседи ехали через весь город в её магазин, чтобы гарантированно, хоть и в длинной очереди, отоварить карточки. Получали всё, что можно, но продуктов едва хватало, чтобы обеспечить семье полноценное разнообразное сбалансированное питание. Возможно поэтому я не могу найти для подтверждения хоть один талон.

     Колхозникам почти нечего было везти в город на продажу. Цены на полупустых рынках выросли. Полки продовольственных магазинов заполняли банки консервов «Бычки в томатном соусе» за 11-13 коп., консервированной кукурузы за 14 коп., брикеты сухих киселей, мини-брикеты закаменевшего какао-порошка с сахаром за 7 копеек – грызть можно было очень долго, пачки «Беломорканала», «Севера», «Прибоя», «Памира» и бутылки с уксусом. В «Мясе» вместо пирожков с ливером и печёнкой стали продавать пирожки с кукурузной размазнёй. Я мог прожевать полпирожка, пока не остыло тесто и начинка. Потом внутренняя часть оболочки размокала от начинки до состояния теста, а сама начинка начинала прилипать к зубам и каменеть.
     В фирменном магазине «Рыба» на Исполкомовском, где раньше мы застывали у оконного аквариума с золотыми рыбками и покупали вкусные рыбные котлеты, живых карпов, теперь кроме ржавой бочковой селёдки, мятой мелкой тюльки-кильки, «киси-миси» из морской капусты и закачанных бычков ничего интересного не стало.
     Талонов на рыбу не помню. Рыбой матери и тёщи богудоно-касперовских рыбаков и браконьеров торговали по утрам. Ещё не всю рыбу передушили в Азовском море, даже балычка с чёрной икоркой можно было отыскать. За большие деньги.

     Поэтому, всегда, когда при мне кто-нибудь начинает вспоминать, как замечательно они жили при Хрущеве, я уточняю: место проживания, слышал ли человек о Новочеркасске-62, кто были его родители и ел ли он хлеб и пирожки с горохом и отрубями. Восторг и ностальгия по Сталину, хрущёвскому «коммунизму» ненадолго проходит.
     Такое впечатление, что карточки вводили только в Таганроге, и все сведения засекретили наглухо.
     В семье жены сохранилось несколько послевоенных карточек с талонами от июня 1945 года, у мамы неиспользованные талоны 1991 года.

     И вот только вчера, 20 марта 2023 года, нашел одного человека, который подтвердил. Были талоны, были! Не только в Таганроге.

«Вадим Гарин. Как жилось в СССР в хрущёвские времена?
     Хоть и кратко, но скажу, что по случаю своего рождения в 1944 году, видел своими глазами и помню все периоды жизни советских людей, начиная от военных лет и до развала СССР.
     После смерти Сталина во главе государства встаёт Г.М. Маленков. При нём увеличивают приусадебные участки в 5 раз и уменьшают вдвое налог на землю. Село стало давать в 1,5 раза больше продуктов. «Пришел Маленков, поели блинков», –
говорили крестьяне. А уже в сентябре 1953 года к власти дорвался Хрущёв и настают те самые хрущёвские времена, о которых я и пишу.
     С 1961 годом пришли не только реформы в области высшего и среднего образования и новые имена писателей – в каждую семью ворвался экономический кризис. Борьба за первенство в соцлагере и мире оказалась непосильной ношей для экономики страны. Сокращение расходов на оборону, создание совнархозов, целина, кукуруза и другие – результатов не дали. Большой перерасход зарплаты привел к финансовому кризису. Запустили печатный станок. А те деньги, которые были у населения, не на что было тратить.
     Валовая продукция, за которую отчитывалась промышленность, никому не была нужна. Например, изготавливали кастрюли огромной емкости, потому что план был в литраже, а не в штуках и ассортименте. Маленьких и средних было не купить. Или другой пример: производилась обувь старых не модных моделей, горы которой скапливались на складах, и покупать ее никто и не собирался, но ее производили и производили. Такая же картина была практически по всем товарам народного потребления.

     Но куда страшнее для народа стало то, что из магазинов исчезли не только ходовые товары, но и продукты. На деле во многих городах и областях мясо и сливочное масло месяцами не появлялись вовсе, с прилавков стал исчезать даже хлеб. Ситуация с продовольствием стала критической, Хрущев объявил на заседании Президиума Ц К, что все дело в том, что сельскому хозяйству уделяли недостаточно внимания. И нашел новое быстрое решение проблемы – поднять цены на мясо и сливочное масло. А чтобы еще сильнее уменьшить спрос на них, одновременно во многих областях и республиках было решено снизить расценки для рабочих со сдельной и повременной оплатой труда. После снижения расценок недовольство охватило всю страну. Забастовали краболовы на Дальнем востоке, портовые рабочие в Жданове, но самые страшные события произошли в Новочеркасске. Их отголоски мне стали известны только в 1966 г., когда я проходил преддипломную практику в Ростове и посещал Новочеркасск, где жили мои родственники.

     Именно в это время появился в Воронеже черный хлеб со жмыхом, от которого была стойкая изжога, да и его не было вдосталь. О вкусовых качествах никто уже не заботился, лишь бы был. Мой дедушка страдал язвой желудка, и ему по справке в магазине продавали французскую («городская» по цене 6 коп.) булку на неделю. В магазинах собирались километровые очереди.

     ОПЯТЬ ВВЕЛИ ТАЛОНЫ. Каждый месяц мы выкупали их, но нормы были настолько малыми, что их хватало на несколько дней. Ходили анекдоты: в трамвае кондуктор требует предъявить билет, а пассажир отвечает, что не может, потому что он в него (в билет) завернул паек риса!

     Огромные очереди за хлебом стояли по всем городам и весям. Это было какое-то сумасшествие! Хрущеву показалось, что положение спасет кукуруза, но она не решила вопросов, как и освоение целины, а только добавила издевки в его адрес. Его в народе прочно нарекли кукурузником. Ранее своими решениями и налогами он довел людей, что они извели скот и вырубили сады. Не стало ни хлеба, ни картошки, а мяса, масла – и подавно! СССР начал закупать хлеб за рубежом. Студентов и рабочих заводов спасала столовка. Там хоть жира и не наешь, так с голоду не помрешь!»

И ещё:
     «А я помню, в 63 году белый хлеб продавался по карточкам, со справкой из поликлиники, для больных и детей. Ольга Черниенко. 02.09.2017

     «Мы детьми в 60-х стояли в очередях за хлебом чёрным (говорили, что с горохом) даже на Украине. Завидовали соседям: папа у них был язвенник, им давали по списку белый... А ПОТОМ ХРУЩЁВА СНЯЛИ, И ЧЕРЕЗ ПАРУ ДНЕЙ ХЛЕБА СТАЛО ВДОВОЛЬ и белый продавали всем. Когда сейчас рассказываю ровесникам этот мелкий факт детской биографии – они не верят! Всё забыли! Монахов Владимир.»

     Да, буквально через несколько дней, стали, как по волшебству, появляться в продаже без карточек исчезнувшие продукты, батоны и хлеб из нормальной муки. А накануне 7 Ноября кто-то принёс новость: – В магазине «Рыба» продают чёрную икру. Кто был во дворе – помчались проверить. Действительно, за стеклом витрины-холодильника стояли три красивые жестяные банки высотой примерно 15 см и см 30-40 в диаметре. Крышка одной была взрезана и отвёрнута, и там поблёскивала подёрнутая желтым жирком черная икра. На запечатанной банке стоял ценник – 41 рубль за кг. Половина маминой месячной зарплаты.
     На следующий день полбанки икры было продано, а через несколько дней ни икры, ни банок мы не обнаружили. И больше её в свободной продаже никто не видел.
     Но жить снова стало лучше, жить стало – веселей!

     Моё поколение - 3
Рожденные в пятидесятых,
Мы чуть свободнее отцов:
Уже распяли всех “проклятых
Врагов народа, грязных псов”.
Уже не портили учебник
Вчерашних чёркая богов,
Из бывших, следующий волшебник,
Уже испек нам пирогов.

Одна фамилия другую
Сменяла в предисловьях книг.
Воспряли души, но... впустую –
Недолог оттепели миг.
Взвыл гегемон от кукурузы,
Жрал с отрубями каравай –
В портах чужие сухогрузы
Везли зерно в свободный край.

          “Ладушки-ладушки,
          Куба ест оладушки,
          А мы бегаем, пердим,
          Хлеб гороховый едим!”

Мы “Краткий курс...” не изучали –
Другую слушали туфту.
В Новочеркасске расстреляли
И смелость нашу, и мечту.
И годы лучшие в застое,
Под кофе, в кухнях пронеслись.
Спасали – юмор и святое: Дом, Друг.
А многие спились.

Хоть здравомыслия немало,
А ностальгия мучит нас:
Снижение цен на что пропало –
Как верующим иконостас.
И год за годом, кто-то всуе,
Подвигнут псевдо-юбилейной датой,
«Отца народов» лакирует
Заплесневелою цитатой.

Не ветры – вихри просвистели,
Но тот же мусор в головах:
– Ах, как мы хорошо сидели!
(Одни – в обкомах, а другие – в Соловках).

Как коротка о страшном память...
Был разным хлеб и разным путь.
Кто жил с открытыми глазами,
Того назад не повернуть.