Сломанные песочные часы

– Вообще-то, не так оно быстро и проходит.
– Да ну! – всплеснул руками Джимми, – а скажи-ка мне, Том, сколько тебе лет?
– Сорок пять, – тот, кого назвали Томом, подкатил глаза, – и что из этого?
– А ты помнишь, как мы мечтали, кем будем после окончания колледжа? – вместо ответа спросил Джим.
– Если не изменяет память, ты хотел открыть сеть ресторанов по всей стране, а я… – он на минуту задумался, – кажется, собирался жениться на Беатрисе, дочке сенатора от нашего штата – помнишь, та, что училась в параллельном классе?
– И когда мы все это собирались реализовать? – опять проигнорировал вопрос собеседник – он планомерно гнул свою линию.
– Годам к 25-ти, плюс-минус – сам понимаешь. Понятно, мне хотелось побыстрее – рестораны – это одно, а женитьба – совсем другое.
– К 25-ти… – Джимми в задумчивости потер переносицу, – стало быть, двадцать лет назад… А вот в то время, в 17-18 лет, когда мы думали о будущем, как далеко ты уносился в своих планах вперед?
Том усмехнулся.
– Какой там перед – день казался годом, семестр – половиной жизни, а весь срок обучения – вечностью! Мне тогда те, кто старше тридцати – динозаврами казались.
– День – годом, год – днем – это извечный парадокс времени, но сейчас не об этом.
– А о чем?
– О том, что нынче, в свои без малого полвека, ты себе доисторическим ящером не кажешься. Так?
– Вроде, так, – пожал плечами Томас.
– А ты заметил, как пролетело время между нашими наивными мечтами – планами и сегодняшним разговором?
– Ну-у, – Том замялся, но, чуть помедлив, с уверенность ответил, – конечно, заметил! Столько всего произошло: событий, знакомств, надежд и разочарований… Только…
Он замялся. Какая-то возникшая мысль, поколебала его уверенность в однозначности своего утверждения.
«А что, собственно за события эпохальные такие произошли? – царапали эти неприятные размышлизмы, – какие такие особенные надежды он испытывал? Что за интересные знакомства свел? Все только по работе, да делам с ней связанным».
– Что? Что только? – подбодрил Джимми; он склонил голову на бок, и как-то искоса посматривал на собеседника.
– Только все это похоже на сон: очень реалистичный, логически выстроенный, цветной сон, – Томас не стал озвучивать вслух то, о чем только что думал.
– Вот! – торжественно возгласил Джим, – именно – сон! А сегодня ты проснулся… Мы проснулись. И оказалось, что проспали несколько десятков лет; они пролетели совершенно незаметно и фантастически быстро! Но, пробудившись от обычного сна, мы попадаем в ту реальность и время, в котором ложились спать, и лишь недолго помним события привидевшихся приключений, а то, что показалось тебе сном – твоя единственная и неповторимая жизнь, только мелькнула она, как ночное сновидение: рождение – планы на будущее – колледж  – наш сегодняшний разговор. Время ускорило свое движение! Вот о чем нас предупреждают по телевизору, в газетах, на компьютерных сайтах, но СМИ делают это очень аккуратно, чтобы не вызвать паники.
– Бред какой-то, – Том опять пожал плечами, выражая недоверие, – как такое возможно?
– Я точно не знаю, но если брать в качестве примера мою жизнь, то это выглядит примерно так: в детском саду, во всяком случае, в запомнившихся эпизодах, мне казалось, что неделя длится слишком долго, что выходные никогда не настанут; в первом классе школы десятилетний цикл обучения мнился чем-то нереально огромным, его протяженность во времени представлялась сравнимой с двумя твоими жизнями – впрочем, примерно так оно и было – учиться-то начинали в шестилетнем возрасте.
Далее – университет. Тут хоть счет времени на сроки жизни и не велся, но пятилетка, отданная научному становлению, как специалиста, пугала своими размерами. На первом курсе казалось, что маячивший на горизонте 22-летний балбес-выпускник – это и есть умудренный опытом мужчина в самом расцвете сил. Только, как же еще далеко до этого – сколько надо преодолеть, совершить, прожить… А уж, что там после этого будет, представлялось настолько далеким, что допустимые пределы нашей фантазии вполне могли поставить на один уровень собственное тридцатилетие и период выгорания водорода, из которого состоит Солнце. Как ты правильно подметил – мы за отметку в три десятилетия даже в мечтах не лезли.
– К чему ты все это говоришь? – Томас, хоть и внимательно следил за монологом товарища, но никак не мог понять, куда тот клонит.
Джим, в своей, впрочем, манере, пропустил мимо ушей очередной вопрос и продолжил:
– И вот, наступил сегодняшний день. Давно оставлен позади тридцатилетний рубеж, закончена школа, университет, мы сто лет назад перестали переживать, что не сбылись мечты юности, и, плюнув на старые планы, перестали строить новые. Тут, конечно, возможны варианты – у натур творческих, романтических планы вполне могли превратиться в мечты, что на самом деле только отдалило их от конкретики воплощения в жизнь, но позволяло такому романтику гордиться собой – мол, вы давно на все забили, а я-то еще об этом иногда ду-умаю! Тьфу ты, черт – отвлекся, не об этом речь! Все время путаюсь.
Он махнул рукой.
– Большая половина отмеренного нам срока уже позади. Так вот, ответь мне, Том, какими временными отрезками ты сейчас измеряешь расстояния между событиями своей жизни?
Томас по-доброму усмехнулся.
– Меришь километры годами? Красиво… Дай-ка подумать…
Он наморщил лоб, надавил большим и указательным пальцами на глазные яблоки, отпустил, проморгался.
– Года три, – сказал, но, чуть подумав еще, поправился, – ну, может, пять лет.
– Вот! – Джимми поднял указательный палец вверх, – пять лет! Это же десять семестров. Вспомни, на первом курсе универа – это казалось тебе вечностью. А теперь ты свободно перелистываешь пятилетки, словно прочитанные листы технической книги – малоинтересной, но в целом необходимой.
– Если дать самое простейшее определение, то время – это некое необратимое течение из прошлого в будущее. Именно внутри него происходят все события и процессы, которые вообще есть в существующем бытие, – неожиданно сказал Томас.
Джим с удивлением посмотрел на внезапно обнаружившего философские познания в обсуждаемом вопросе собеседника. А тот продолжил:
– Единственность прошлого считается весьма правдоподобной, а вот мнения учёных касательно наличия или отсутствия различных «альтернативных» вариантов будущего различны. Также существует гипотеза о космологической составляющей времени, где «начало всего» – это Большой взрыв, а течение времени зависит от расширения Вселенной.
Беседа приобрела классический научный характер начитанных дилетантов.
– В физике время – это непрерывная величина, априорная характеристика мира, ничем не определяемая. В качестве основы измерения используется некая, обычно периодическая, последовательность событий, которая признаётся эталоном некоторого промежутка времени. На этом, кстати, основан принцип работы часов. Время как поток длительности одинаково определяет ход всех процессов в мире. Но эти процессы, независимо от их сложности, не оказывают никакого влияния на ход времени. Поэтому время в классической физике называется абсолютным.
Томас встал, подошел к стеллажам с книгами. Несколько минут он водил пальцем по корешкам многочисленных томов, наконец, видимо обнаружив искомое, достал толстый фолиант, полистал и положил разворот издания перед изумленным Джимом.
– Вот, посмотри, что говорил еще Ньютон, – и, не дожидаясь пока приятель найдет нужное место, сам зачитал выдержку из теста, – «Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно, и иначе называется длительностью… Все движения могут ускоряться или замедляться, течение же абсолютного времени изменяться не может».
Он хлопнул ладонью по развороту книги, в воздухе повисло пыльное облако.
– Время однородно и одномерно, – изрек поучительно, – течение времени всюду и везде в мире одинаково и не может изменяться. Каждому действительному числу может быть поставлен в соответствие момент времени, и, наоборот, каждому моменту времени может быть поставлено в соответствие действительное число. Таким образом, время образует континуум.
Томас торжественно смотрел на Джимми сверху вниз.
– В термодинамике время считается необратимым, благодаря существованию закона замкнутой системы. Энтропия замкнутой системы может только увеличиваться с его течением, ну, или оставаться постоянной. Аналогично в квантовой механике время необратимо, благодаря взаимодействию в процессе измерения квантово-механического объекта с классическим измерительным прибором. Процесс измерения в квантовой механике несимметричен по времени. По отношению к прошлому он дает вероятностную информацию о состоянии объекта. По отношению к будущему он сам создает новое состояние.
А постулат причинности? Любое событие может оказывать влияние только на события, происходящие позже него, и не может оказывать влияние на события, произошедшие раньше него.
Джим был обескуражен и сбит с толку этой научной эскападой .
– Куда-то ты совсем не туда зарулил, – вяло возразил он, стараясь подыскать правильные слова, – из всего тобою сказанного, я понял только, что течение времени одинаково и не может изменяться, так?
Том скорчил сомнительную гримасу, но все же кивнул утвердительно.
– Хорошо, пусть так.
– Тогда, если позволишь, – приободрился Джим, – я попробую с тобой поспорить.
– Весьма интересно, – Томас сел и скрестил руки на груди.
– С античных времен утверждают, что время не существует и без изменения. Ибо тогда не происходит никаких изменений в нашем мышлении, или, когда мы не замечаем изменений, нам не будет казаться, что протекло время. По-моему, это классический процесс замедления времени.
– Ну, уж нет! – вскинулся Том, – это искажение или же неправильное понимания концепции Аристотеля.
И пока Джим переваривал услышанное и удивлялся тому обстоятельству, что он, оказывается, озвучил чью-то систему взглядов, его товарищ вновь принялся листать фолиант.
– Вот, – он ткнул пальцем в абзац на странице развернутой книги, – что на самом деле говорил древнегреческий мыслитель, – «Так как время, скорее всего, представляется каким-то движением и изменением, то это и следует рассмотреть. Изменение и движение каждого тела происходит только в нем самом или там, где случается быть самому движущемуся и изменяющемуся; время же равномерно везде и при всем. Далее, изменение может быть быстрее и медленнее; время же не может; так как медленное и быстрое определяется временем: быстрое есть далеко продвигающееся в течение малого времени, медленное же - мало продвигающееся в течение большого времени; время же не определяется временем ни в отношении количества ни качества. Время, таким образом, есть число движения в отношении к предыдущему и последующему и само непрерывно». Аристотелево "время – число движения" оказалось на редкость популярным определением; его можно встретим даже у Декарта и Лейбница.
– Послушай, Томас, – Джимми молитвенно сложил руки перед лицом, чуть потряс ими, – они жили за несколько столетий до нас, а Аристотель так вообще почти за два с половиной тысячелетия! А я говорю о том, что происходит сейчас, в конкретную минуту. О процессе, который начался не пятьсот лет назад, а от силы пятнадцать – двадцать. Говорю об удивительном и непонятном явлении, которое до поры никто не замечал, или просто не придавал значения, ибо считал, что это и не явление вовсе, а только ему одному таким кажется. Но за последние годы это вдруг приняло такие масштабы, что стало абсолютно ясно – игнорировать его нельзя, надо что-то делать!
– Потрудись выражаться яснее, – усмехнулся собеседник, – что: «это» да «это» – ты, собственно, о чем?
– Да, все о том же – об ускорении движения абсолютного времени!
Том вздохнул.
– Ты насмотрелся научно-популярных передач, – сказал он, – в них любят нагнать страху на население. Не знаю, зачем это делается, но это факт; говорят, так проще манипулировать людьми.
– Но…
Томас взмахом руки остановил поток возражений.
– Ты только про Армагеддоны вспомни. Сколько их обещали человечеству различные пророки и предсказатели! Только согласно различным трактовкам Библии и Священных преданий пророков, а так же согласно системам отсчета в разных календарях конец света ожидался, кажется шестнадцать раз! Даже на нашем с тобой веку, согласно этого списка, апокалипсис должен был случиться в 2000-м, 2011-м и 2012 году.
А уж если брать расширенные границы предсказаний, то в качестве иллюстрации скажу, что только в 1999-м году конец света был предсказан тринадцать раз, в 2000-м – семь, а с 2001-го по 2014-й – 22 раза!
– В 2014-м? – удивился Джим, – что-то не слышал.
– Да, по версии викингов, это должно было произойти 22 февраля, они называли этот день Рагнарёк. Бог Один будет убит гигантским волком Фенриром. По преданию, выживут лишь два человека, и они дадут жизнь новой цивилизации. Как-то так, я точно не помню.
– Откуда ты столько знаешь?
– Выучил, чтобы при случае вправить мозги таким как ты чудикам, зомбированным средствами массовой информации. Как и в случае с этими многочисленными предсказаниями, то, что пресса и телевидение вложили сейчас в твою голову про ускорившееся время – это полная ерунда.
Джимми опустил глаза и помотал головой.
– Нет, друг мой, – сказал он, – возможно, я не так подкован в научной и статистической составляющей нашей дискуссии, но это не ерунда. Вся наша жизнь похожа на огромные песочные часы. Только сыпучий элемент в них – это не песок, это отведенные нам года, месяцы, часы, минуты, секунды. Каждому отмерено свое количество времени – одним много, другим поменьше, третьим – совсем ничего. Единственно, в чем для всех сохраняется равенство, это как раз в том, про что ты говорил: время для всех бежит одинаково.
Говоривший на секунду замолчал, собираясь с мыслями – Том не перебивал друга. Тот продолжил:
– Но представь на секундочку, что песочные часы сломались; я не знаю как, но горлышко, через которое течет время, вдруг получило возможность сужаться или, наоборот, расширяться.
– У всех сломались?
– Не знаю, – опять повторил Джим, – может, они как-то взаимосвязаны, и тогда – да, у всех, а может, сломались только у некоторых. Пусть будет первый вариант: песок времени хлынул со скоростью немного большей той, к которой мы привыкли, потом горлышко еще расширилось – скорость увеличилась, и такими дискретами достигла потока, где человеческое существование не длиться, а мелькает, пролетает за секунды. Да, когда-нибудь это станет привычной нормой для всех абсолютно, но для нас, тех, кто попал в переходный период сломавшихся песочных часов – это процесс ужасающий.
Томми встал, размял затекшие члены, подошел к окну. На улицу опустилась ночь, окна в соседних домах были темными, и улица освещалась лишь несколькими электрическими фонарями. Автобусы, конечно, уже не ходили.
– Поздно уже, Джим, – сказал он, – пора спать. Оставайся сегодня у меня, завтра на службу вместе пойдем.
Друг не возражал.
– А почему ты не женился на Биатриссе?
Вопрос застал Тома врасплох, он задумался.
– Не знаю, – пожал плечами, – не ко времени все это оказалось – надо было строить карьеру, зарабатывать капитал, обзаводиться жильем, имуществом – вставать на ноги, одним словом. Что это тебя вдруг заинтересовало? Иди лучше спать – спокойной ночи.
Том дал ему чистое полотенце, халат и постелил в гостиной. Сам же прошел в спальню и долго ворочался в кровати: все думал о сломанных песочных часах, и как, наверное, будет трудно тому, у кого песок жизни начнет сыпаться быстрее, чем у других. Особенно если время начнет ускоряться в арифметической или – о ужас! – в геометрической прогрессии. С тем и уснул.
…Кажется, проспал! В щель между гардинами били яркие солнечные лучи.
– Черт, – выругался Том, вскакивая с постели.
Сегодня собрание акционеров, а он должен был делать доклад на тему новых открывающихся возможностей получения прибыли с продаж. Да, за это шеф по головке не погладит. Процесс умывания пришлось сократить до неприличия (Боже! Какая щетина – вроде, вчера ж брился?), а завтраком и вовсе пожертвовать.
Вспомнил про Джимми, но того, как ни странно, уже не было.
«Ушел, наверное, – подумал хозяин дома, – мог бы и разбудить, свинтус».
Посмотрел на часы – половина двенадцатого – точно квартальной премии лишат. Спустился в гараж; переднее колесо машины показалось несколько приспущенным, но возиться с ним времени не было.
«Ничего, – успокаивал себя мужчина, – собрание было назначено на одиннадцать, через полчаса буду на месте, может, еще успею выступить – лучше поздно, чем никогда».
Паркуясь перед высоткой, где располагался офис компании, кинул взгляд на циферблат – два после полудня! Дорога, обычно занимавшая тридцать минут неспешной езды, вдруг украла у него два с половиной часа! И это, когда он гнал, как сумасшедший!
«Что за ерунда, – не поверил свои глазам».
Проходя мимо ресепшена, спросил у охранника:
– Билл, который час?
– Без двадцати два, мистер Томас, – ответил тот, с какой-то жалостью посмотрев на коммерческого директора, и добавил, – а вас уж давно обыскались.
«Ну, это и понятно, – Том ускорил шаг, – надо что-то придумать».
Пока лифт поднимал его на тридцать шестой этаж, в голову пришла мысль, соврать, что ездил улаживать вопрос с комплектующими к оборудованию, а про доклад как-то вылетело из головы – он кается и готов загладить свою вину любым способом, какой ему укажут.
«Может и прокатит, – настроение немного улучшилось, – повинную голову меч не сечет; а с поставщиками запчастей договорюсь – пусть подтвердят».
Но горе-работнику оправдываться не пришлось. Едва переступив порог кабинета шефа, он услышал начальственное:
– Вы уволены!
– За два часа опоздания? – опешил Томас.
Босс едва не задохнулся от возмущения.
– Каков наглец! Прогулял три дня, является в конце четвертого и заявляет, что опоздал на два часа! Во-он!!!
Том пулей вылетел из кабинета.
«Почему в конце дня? – первый, как ни странно, вопрос, пришедший в голову».
Посмотрел на свой золотой «Роллекс» – шестнадцать часов! И только тут до него дошло, что его обвинили в длительном прогуле.
«Как же так, – недоумевал Томми, – три дня?! Я же не мог их проспать».
Он спустился вниз, сел за руль «Остин-Мартина», нажал кнопку зажигания – машина бесшумно тронулась в обратный путь. Когда приехал домой совсем стемнело. Настенные часы показывали без пяти десять. По телевизору начали показывать фильмы для взрослых.
Томас достал из холодильника бутылку виски и прямо из горлышка выпил треть ее содержимого. В груди потеплело.
«Плевать, – он опустился в кресло напротив телевизора, – в конце концов, я не бомж какой-нибудь, и не нищеброд. А работа – так найдется со временем, а пока можно и отдохнуть, денег у меня на три жизни хватит».
Он достал стакан, орешки, и уже не куда не торопясь, тупо пялясь на мелькающие на экране картинки чужой жизни, допил бутылку «Джонни Уокера» – двадцати пятилетнего голубого лейбла у него не было, но и восемнадцатилетний золотой пошел весьма неплохо. Засыпая, предчувствовал, что проснется не завтра.
Так и получилось. Его уволили 24 сентября, а сегодня в бегущей строке на мониторе 64-дюймового «Soni» значилось десятое октября. Почесал подбородок – борода отросла на сантиметр. Прошел в ванную комнату, побрился, принял душ. И что дальше?
Теперь стало совершенно ясно, что время жизни ускорилось, и ускорилось именно в прогрессии – какой, пока не понятно. И, похоже, эта метаморфоза коснулась только его – произошло именно то, о чем думал после разговора с Джимми, и что вселяло наибольший ужас, если бы события развивались согласно тому, что говорил друг. О! Джимми! Надо позвонить ему.
Вывел на дисплей из памяти мобильника знакомый номер, нажал на кнопку вызова. «Абонент выключен или находится вне зоны доступа сети, – услышал звонивший». Том посмотрел в окно – темно.
«Джим отключает телефон на ночь, – подумал он, – ничего, мои пятнадцать минут длятся, как вся его ночь, позвоню позже».
Хотелось есть, но холодильник оказался пустым, если не считать нескольких сырых яиц и двух банок консервированного горошка – это было не то, что требовалось. Накинул легкую курточку, вышел на улицу. Начало светать. До ближайшего магазина было полтора километра – решил прогуляться пешком: с его скоростью течения времени, он дойдет до него в середине дня. Так и получилось.
Купив две итальянские пиццы, креветок в собственном соку, литр молока, столько же мангового сока и несколько пирожков с картошкой и грибами, пошел обратно. Домой заходил в три ночи. Пока ел, прошли почти сутки. Смотреть телевизор было невозможно – картинки передач мелькали, словно на ускоренной перемотке. Не раздеваясь, лег прямо поверх покрывала. Некоторое время пялился в потолок, вспомнил о друге, но звонить не стал – расхотелось. Да и зачем? Если «песочные часы» того идут в унисон со всеми остальными – чем он сможет ему помочь? Том перевернулся на живот и тихо заплакал в подушку. Во всей этой ситуации был только один положительный момент: если ускорение времени будет выдерживать темп набранной прогрессии – ему недолго осталось мучиться.
Его разбудил телефонный звонок.
– Томас, – звонил друг, – куда ты пропал? Ты что, уехал путешествовать куда-нибудь?
– Джимми, – Том задохнулся от радости, – милый Джимми, случилась беда.
– Что такое?
– Время! Это чертово время ускорилось, и я старею с ужасающей скоростью. Что мне делать?
– Дружище, возьми себя в руки, наш прошлый разговор – просто треп, хотя и не лишенный оснований.
В трубке послышалось всхлипывание.
– Подожди, подожди, – догадался Джим, – ты пьян? Где ты вообще?
– Дома я! – заорал Томас, – и у меня борода, как у монаха-раскольника! Пока мы с тобой разговаривали, ты прожил две минуты, а мои ходики накрутили пять часов! Песок времени сыпется с ужасающей скоростью! Это кошмар! Кошмар!!!
– Дорогой мой, – собеседник старался говорить спокойно, – тебе надо лечь поспать, успокоиться – утро вечера мудренее.
– Какое, к Дьяволу, утро?! Какой вечер? На моем небосклоне день и ночь мелькают со скоростью курьерского поезда. Джим, песочные часы жизни сломались, помоги мне; ты втравил меня в эту историю со временем. Скажи, где искать часовщика, который поможет мне отремонтировать песочный хронометр?
– Том, милый мой, – Джим растерялся от такого напора, – ложись в кровать, и больше не пей, выспись, а завтра я приеду к тебе, мы обо все поговорим. Все будет хорошо, дружище.
– Никакого завтра для меня может и не быть! – крикнул Томас, но внезапно успокоился и спросил, – какое сегодня число?
– Тридцатое декабря, – ответил абонент на другом конце телефонного провода, – скоро новый год. Хочешь, встретим его вместе?
– Идиот, – Том повесил трубку.
Прошел к холодильнику – остатки пиццы зачерствели и аппетита не вызывали, тоже стало и с одним оставшимся пирожком. Умываться и бриться не стал – зачем? В магазин решил поехать на машине. Колесо совсем спустило, и он некоторое время провозился, меняя его на запасное. Когда закончил, на улице стало совсем темно, но теперь это было не важно – скорость временного течения нарастала катастрофически, и невозможно было понять, какой день и час будет для него в следующую прошедшую для всего остального мира минуту. Подумал только, что время становится нормальным, когда он вступает в непосредственный контакт с кем-нибудь из людей, чьи песочные часы шли в обычном режиме.
«Может тупо стоять и все время вести беседу с кассиршей или охранником, – размышлял он, подъезжая к магазину, хоть как-то замедлю процесс старения».
Но зайдя в маркет, он понял, что его план не сработает – работники и посетили стояли неподвижно. Они жили в своем временном диапазоне, Томас в своем: люди для него были абсолютно статичны, он для них – незаметен из-за скорости передвижения.
Тупо набрав кучу продуктов и напитков, по вполне понятным причинам, не расплатившись, поехал домой. Сколько прошло времени, пока он бодрствовал, было совершенно непонятно, но заметно отросшие волосы и чудовищной длины ногти, говорили о том, что темп ускорения его жизни превзошел все самые пугающие предчувствия и ожидания. Похоже, оставалось действительно недолго.
Нервное напряжение, владевшее Томом, не давало уснуть – еще бы! – засыпать, думая о том, что можно уже и не проснуться, не слишком убаюкивающая колыбельная. Впрочем, такой конец, вероятно, не самый плохой выход из всей этой фантастической истории. В конце концов, он достал очередную бутылку виски и без закуски выпил почти целиком. Только после этого пришел долгожданный сон. И засыпая, мужчина думал вовсе не о том, что умрет во сне, а что проснется, а его песочные часы починятся за это время как-нибудь сами, так же, как и сломались. И тогда все, действительно, будет хорошо, как и уверял Джимми.
Но после пробуждения ничего не изменилось, только к чувству необратимости ситуации прибавилось болезненное состояние похмелья.
«Как же так? – удивлялся Томас, разглядывая в зеркале ванной комнаты 70-летнего старика с седыми волосами до плеч и длиннющей белой бородой, – судя по всему, я выпил два с половиной десятка лет назад, а голова-то болит!»
Его вдруг охватило страшная апатия, абсолютное равнодушие ко всему. Захотелось задернуть поплотнее шторы, опять лечь в кровать и завернуться в одеяло, спрятаться от невероятной действительности.
«Виски! – вспомнил он, – вот, что вылечит и больную голову, а заодно принесет успокоение на остаток моей жизни».
Он уже не сомневался, что на этот раз проснуться ему не удастся, а потому цедил жидкость соломенного цвета не спеша, растягивая последние минуты песочного течения времени. Трудно было смириться с таким неожиданным финалом, но альтернативного выбора никто не предлагал, да и то, что имелось – это не выбор, а неизбежность.
«Неужели так все просто, – думал Том, прихлебывая обжигающий гортань напиток прямо из горлышка, – попал в какой-то временной парадокс и за пару дней прожил всю жизнь? И ни кого рядом, некому пожалеть, успокоить, оказывается, я никому не нужен».
Было очень грустно и страшно, но алкоголь незаметно делал свое дело и, наконец, мужчина откинулся на подушку и закрыл глаза.
– Спокойной ночи, Томми, – пробормотал он, – сладкого тебе вечного сна…
Успел подумать, что сказать это должен был кто-то другой.
_____________________________________________________

– Э-эй, приятель! – его трясли за плечо, – вставай, у тебя в одиннадцать собрание, опоздаешь.
Том открыл глаза. Рядом стоял Джимми, в халате и тапочках на босу ногу. Он ничуть не изменился: все тот же крепкий мужик сорока с хвостиком лет – не юноша, конечно, но вполне себе в расцвете жизненных сил. Впрочем, чему удивляться – для него время текло с привычной скоростью. Странно, что он так спокойно реагировал, глядя на Томаса, теперь уже, наверное, более чем столетнего старца.
– Джим, дружище, – вяло улыбнулся хозяин дома, – думал, не увидимся боле. Я, наверное, ужасно выгляжу?
Друг с подозрением посмотрел на говорившего.
– Нормально ты выглядишь, – сказал, – что с тобой? Не выспался что ли?
«Ослеп он или притворяется? – Том пятерней ухватился за подбородок»
Бороды не было! Он откинул одеяло и обнаружил, что спит в трусах и майке – когда раздеться успел? Вскочил с кровати, в два прыжка оказался у зеркальной створки шкафа-купе. Амальгамная поверхность отражала благообразное лицо человека средних лет; ни седых зарослей на щеках, ни длинных волос на голове не было и в помине. Более того, он был даже вполне тщательно выбрит. Осмотрел ногти – нормальные, ровно подстриженные. Чудеса! И тут до него дошло!
– Джим, приятель, а какой сегодня день?
– Двадцать первое сентября, – мужчина удивленно вскинул брови, – да что с тобой такое?
– А год? Год какой?
– Тебе, наверное, надо остаться дома, – Джимми взял приятеля под руку, – в конторе я предупрежу, что-нибудь придумаю…
– Какой год!!!
Джим отшатнулся.
– Успокойся, пожалуйста, – на всякий случай он сделал пару шагов назад, – тот же год, что и вчера.
Том усмехнулся и сел на край кровати.
– Значит, я не умер, – больше констатировал, чем спросил он.
– Конечно, нет.
– Все это был сон… Но какой реалистичный…
– Сон, сон, это был сон, – Джим скинул халат и стал торопливо одеваться в выходное, – ты еще отдохни. Все будет хорошо.
Где-то Томас это уже слышал. Ах, да – во сне! Но там он не верил в это, а сейчас точно знал, что именно так и будет. Он больше не слушал друга – думал о своем. Весь этот кошмар, привидевшийся ему – результат вечерней дискуссии с другом, слишком уж он запал ему в голову. А диспут-то абсолютно дурацкий! Но кто из них более дурак? Если ты споришь с идиотом, то вероятнее всего, тоже делает и он. Или не такой уж и дурацкий?
Вот так мы все торопим, торопим время: побыстрее бы закончились неприятности, поскорее бы начались праздники, ан глядь – а вот и старость. Наверное, он единственный человек на земле, который может сказать, что понял это не в конце жизни. Да и вообще, трагедия жизни заключается не в том, что она быстро заканчивая, а в том, что мы долго не начинаем жить. Вот, взять, хотя бы его – все свои сорок пять лет, ну, во всяком случае, те годы, что пришлись на его активную взрослую жизнь, он только и делал, что работал, работал, работал. Стремился занять то место, которое считал достойным себя, а заняв его, тут же высматривал новые горизонты, ибо достигнутое уже не казалось вершиной. Жениться? Ну, уж нет! Это потом, когда будет крепче стоять на ногах, обретет полную и окончательную уверенность в завтрашнем дне. Что уж при таком подходе к дилемме говорить о детях.
А впереди маячили новые звездные пики, и он шел к ним, поэтапно занимая должности все более высокие, ответственные и денежные. По сути, все его существование – это построение карьеры. Работа и заработки, заработки и работа. И для чего? Для кого? Чтобы потом его признали одним из самых богатых людей на городском кладбище? А ведь там, в том самом реалистичном сне, будучи уволенным со службы, он просто наплевал на это, а перед тем, как понял, что больше не проснется, его мысли крутились совсем вокруг других вещей, превалирующей из которых являлась та, что некому прийти на помощь, или хотя бы просто пожалеть его. Наверное, никто еще на смертном одре не пожалел о том, что мало работал.
«Женюсь, не на Беатрисе, конечно, найду кого-нибудь помоложе; заведу детей, двоих… нет – лучше троих: двух мальчиков и девочку, – решил Томас, – моим стареньким родителям давно пора порадоваться внукам. Как бы ни шло время, оно все равно движется только в одном направлении, и каждое мгновение неповторимо».
Кто-то умный сказал: «У каждого человека две жизни, и вторая начинается тогда, когда он понимает, что жизнь всего одна». Вероятнее всего, так и есть; и когда последняя песчинка упадет на дно сообщающихся сосудов, эти песочные часы не перевернешь вверх тормашками. Начать сначала может только живой, как и починить свои сломанные песочные часы.