Слепой старик

- Тебе не будет вечно восемнадцать, двадцать пять, и даже пятьдесят лет, — говорил старик, улыбаясь невидящими глазами.
Он сидел на лавочке в парке. Было уже тепло и на пригорках к солнцу тянулись желтые головки мать-и-мачехе.
Я гулял, греясь в лучах весеннего солнца и присел рядом с ним. Он заговорил первым, будто прочитав мои мысли. А они были не весёлыми, потому что болело колено, которое недавно прооперировали. Когда что-то болит всегда начинаешь думать о бренности бытия и о смысле своего пребывания на земле.

- Это точно, — согласился я с ним лишь для того, чтобы что-то сказать в ответ.
Старик повернул голову в мою сторону и посмотрел выше моей головы. Он был слеп, и от этого моё сердце сжалось. Моя боль вдруг показалась такой ничтожной по сравнению с тем, что этот человек живёт в кромешной тьме.
Старик, отвернувшись, улыбнулся и, глядя перед собой, заговорил снова:
- Когда мне было тринадцать лет, то казалось, что впереди ещё столько времени. Можно что-то отложить на потом и заняться другим. Успею, говорил я себе, когда надо было учиться у отца навыкам его ремесла.
Он у меня был столяром и изготавливал мебель невероятной красоты. Делал он и обычные столы, стулья, лавки. Но, если работа была не срочная, то вырезал такие вензеля, которые были сродни произведению искусства.

Мать меня всегда толкала в спину и говорила, чтобы я не околачивался по подворотням, а шёл бы в сарай к отцу, где у него была мастерская.
- Это же такая нужная профессия. Всегда будешь иметь кусок хлеба, — говорила она, когда я не хотя шёл в мастерскую отца.
А мне было не то, чтобы не интересно, а просто не до этого. Ведь летом хотелось купаться на озере, лазить в чужие сады, строить шалаши, и мечтать о дальних странах и приключениях.

А через два года началась война. Отца забрали на фронт. Я пошёл работать на завод, а мама санитаркой в госпиталь. Младшая сестрёнка сидела дома с бабушкой, которая на тот момент совсем стала слаба ногами. Передвигалась только по дому, в остальное время лежала. Она даже в бомбоубежище не могла спуститься. Когда я был дома, то выносил её на руках. А если тревога начиналась, когда я в ночной смене, то мама и сестра сидели вместе с бабушкой в квартире.
Я сердился на них из-за этого. Говорил, что не нужно так собой рисковать. И бабушка меня поддерживала.
- Ты ничего не понимаешь. Я никогда себе не прощу, если я спасусь, а моя мать погибнет, — отвечала мама.
И в какой-то степени я её понимал.

Но не мог понять как так произошло, что они все погибли, когда в дом попала бомба. Ведь этого не должно было быть. Ведь у меня впереди ещё столько времени. И в этом времени была и бабушка, и мама, и сестрёнка, и отец, который обязательно вернется с фронта и научит меня своему мастерству. Ведь мне едва исполнилось шестнадцать лет и вся жизнь у меня впереди.

Я хотел уйти на фронт, но меня не взяли. Хоть я и говорил, что мне уже восемнадцать, но рост и моя тщедушность выдавали мою ложь.
- Ты нужен здесь, мальчик. Кто будет работать на заводе, если ты уйдёшь на фронт, — говорил какой-то военный, когда я от обиды утирал слёзы, выбежав из военкомата.

А потом в наш цех попала бомба и случился пожар. Я помогал выносить раненых и не заметил как на меня упала балка. Обгорел я не сильно, только спина. Но что-то случилось в моём мозгу, как объяснил доктор, и я потерял зрение.
- Нужно время. Может быть, через месяц, или через два, оно восстановится, — говорил врач, держа меня за руку.
Но я уже тогда понимал, что этого времени у меня нет. Идёт война, гибнут люди, кто будет заниматься моим зрением, когда кругом хаос.

Я не стал видеть ни через месяц, ни через два, и даже через три года, когда все ликовали и праздновали нашу победу, я этого не видел.
Отец вернулся с фронта. Я обнимал его осунувшиеся плечи, но не мог видеть его слёз. А он плакал. Плакал по ночам, когда думал, что я сплю.

Нет, я не смог научиться вырезать из дерева такие вензеля, как мой отец. Но примитивные табуретки, лавочки, полочки помогал отцу делать. Работа у нас кипела ведь людям надо было отстраивать свою жизнь заново.

А я потом привык жить в полной темноте. Я даже женился и моя жена была красавица. Я это знал. Я это чувствовал. Она умерла раньше меня и я по ней скучаю.

Старик замолчал и, улыбаясь, поднял лицо к небу. Затем он посмотрел на меня своими невидящими глазами и, опираясь на свою палку, поднялся:
- Нужно жить здесь и сейчас, ведь завтра будет другое здесь и сейчас.

Он медленно пошёл по дорожке, выставив вперёд свою палку. А ещё некоторое время сидел на скамейке и так не понятно было на душе. Вроде хотелось со стариком поспорить, как можно жить, не заглядывая в будущее. Ведь на него, на это будущее, у меня большие планы. Но старик прав – только сегодняшний день имеет ценность.
И я поднялся со скамейки, и пошёл уже не чувствуя боли в колене, потому что она стала такой незначительной.