Прыжок в небо. Глава 8. На Троицу

- Димон, ну вы чего не выходите-то? – запыхавшаяся Наташка пулей влетела в дом Тимофея Петровича. – Мамка уже с караваем минут десять на веранде стоит.

- Дед кофе пьёт, - зашептал ей в ухо Димка.

- И долго он его пить собирается? – так же шёпотом спросила Наташка.

- Больше двух – говорят вслух, - Тимофей Петрович звучно прихлебнул кофе и зачавкал губами. – Пока кофий не выпью, с места не подымусь.

- Так, кто же против? Боюсь только батюшка в церкви ждать не будет, - сказала Наташка и тут же спросила: - Чего матери сказать? Ждать нам вас или не надо?

- Ой, хорош кофий! – Тимофей Петрович ещё раз причмокнул. – Вот, холера, на мою голову накачалась. Всё вы спешите куда-то, летите. Иду я. Последний глоточек и иду.

По дороге в церковь помалкивали. Ксана шла с караваем – впереди, остальные степенно ковыляли гуськом следом. Наташка с Димкой несли в руках по оберегу, свитому Ксаной накануне. Возле церкви остановились. Женская половина быстренько осенила себя знамением и прошла на территорию храма. Тимофей Петрович, подняв кверху одну бровь, пристально глядел, как Димка переминается с ноги на ногу, не зная, что ему делать.

- Чего застыл-то, чучело косолапое? В церкву-то заходить будешь?

- Буду, - только Димка сделал шаг по направлению к храму, как дед резко дёрнул его за рукав.

- А креститься?

- Чего? – недоумённо поднял брови Димка.

- Чего-чего… Лик видишь? Вон, над воротами висит. Прежде чем внутрь войти, ты ему в глаза глянь и покрестись. И не возражай, так надо, - Тимофей Петрович поглядел на внука, который пребывал в замешательстве и тихонько хихикнул себе под нос. – Эх, чучело косолапое, всему тебя учить надо. Давай так, на меня смотри и повторяй. Для начала пальцы зажимай.

- Как?

- Представь, что ты картоху посолить хочешь. Цапай соль из солонки.

- Так? – Димка сложил три пальца в щепоть.

- Ага, - кивнул утвердительно дед. – Теперь держи и не разжимай. Прикладывай с начала к челу, потом к пупку, и к каждому плечу – правое, левое. Всё, теперь пошли. Иди медленно, не спеши, думай о том, о ком молиться будешь.

- А чего, ещё и молиться надо? Не, тогда я вас тут подожду.

- Эх, чучело косолапое, ни к чему ты не приспособлен. Чуть чего, ты сразу в кусты – не хочу, не буду. А как же бабушка? Она что, молитвы твоей не заслужила?

- Так я молитвы ни одной не знаю.

- И не надо, ты своими словами у Бога для бабушки успокоения попроси, и почувствуй, как душа твоя тихой радостью наполниться, оттого что Господь тебе ответит, оттого, что бабушка тебе оттуда из-за предела улыбнётся. Подумай о том, как она сейчас далеко и представь, что она совсем рядом. А Бог? Бог, он даёт нам надежду на встречу с ними.

В церкви царило оживление, люди стояли плечом к плечу, и каждый держал в руках мерцающую свечу, и каждый шептал свою молитву. Пол был устлан травой, кругом были развешаны травяные венки и берёзовые веточки.

- Надо же, - дед смотрел по сторонам и улыбался, - какие у всех нынче радостные лица. Вон, гляди, Митроха стоит. Злой по жизни, как кобель, с ним на дороге повстречаться страшно, облает, ежели что не по его. А сейчас, смотри, кроткий какой, умиротворённый. Чудеса прямо.

- Чем пахнет-то? – Димка усиленно шмыгал носом.

- Ладан с запахом трав помешался. Хорошо пахнет, приятно. Не так, как в тот раз, - вздохнул дед.

- В какой «в тот раз»? – поинтересовался Димка.

- Потом расскажу, а сейчас молитву читай.

- Дед, смотри, вон Натка с тётей Ксаной у самой…этой…у сцены стоят. Пойдём к ним.

- Ага, у сцены, - Тимофей Петрович хихикнул, но тут же сделал серьёзное выражение на лице и зашептал: - Богохульник ты, Митька. Тебя послушать, так батюшка сейчас не иначе как концерт давать будет.

- Ладно тебе, - смутился Димка. – Так пойдём туда.

- Не, - замотал головой дед, - я, пожалуй, тут молитвы почитаю, от греха подальше. Мне прошлого раза хватило.

Только Димка открыл рот, чтобы постараться выпытать у деда историю про «прошлый раз», как к ним подошёл здоровый бородатый мужик, облапил Тимофея Петровича и шумно начал поздравлять с праздником. После долгих поздравлений и расспросов про здоровье, они направились к выходу из храма. Димка почувствовал себя заброшенным и одиноким, с трудом дождался конца службы и только тогда, когда народ стал расходиться, он облегчённо выдохнул.

По дороге домой шутили. Наташка рассказывала, как они с Ксаной намедни ходили вниз к реке, с надеждой увидеть русалок, которые по поверью в эту ночь выходят из воды и бегают по полям и лугам; как поплыл венок, сплетённый ею и брошенный в реку. Ксана вспоминала, как когда-то, когда она была маленькой, в их доме было принято освящать колодец, чтобы избавиться от нечисти. Тимофей Петрович всю дорогу помалкивал и только шумно вздыхал.

- Дед, а теперь твоя очередь про «прошлый раз» рассказывать. Обещал ведь, - подал голос Димка, когда Ксана закончила свою историю.

- Да, чего там, - махнул рукой Тимофей Петрович.

- Нет уж, Петрович, так не честно, - гыгыкнула Наташка. – Поди набедокурил чего-нибудь, а теперь скрыть от нас решил?

- И ничего я не набедокурил, - заартачился дед. – Подумаешь, выпил вина немного на Страстную субботу. Валюша куличи пекла, яички красила, а ко мне сосед забрёл на огонёк. Ну и вышел у нас с ним спор, можно ли в субботу перед Пасхой вино употреблять. Спорили долго, и смог он меня убедить, что вино разрешено. Опрокинули мы с ним по стакашке, заметьте, исключительно во Славу Господню. Клянусь, никаких других тостов на уме не было. И после этого винопития, меня Валюша, как на грех, в церкву послала – куличи и яйца освятить. Я, естественно, отказаться не мог, праздник-то сурьёзный. В храме же, к тому времени, вся округа на крестный ход собралась. Батюшка у алтаря службу читает, а мне не терпится свои причиндалы посвятить. Был бы я тверёзый, я бы дождался, когда он закончит, а тут… Короче, полез я к нему с просьбой на первоочередное освящение, прямо на алтарь, а он мне как засветит в лоб кадилой. До сих пор ясно это помню, хотя прошу заметить – обиду не держу. Вот только один вопрос до сих меня мучает - он тогда специально меня кадилой «благословил» или нечаянно?

Наташка прыснула от смеха, Димка тоже не смог сдержаться, Ксана тихо улыбалась над историей Тимофея Петровича. Сам дед надул губы и забубнил:

- Что с вас взять, скалозубы? Всё обгогочут, чего ни расскажи. Может для меня это несчастие всей жизни?

- Брось, дед, - Димка обнял старика за плечи, - ну, словил немного приключений. Подумаешь! Зато, есть чего вспомнить.

- И то правда, - дед улыбнулся во все свои пять оставшихся зубов, - буду считать, что это причастие всей моей жизни! Или, как в той рекламе – главное пасхальное приключение.

Вечером, когда воскресные празднования закончились, Наташка с Димкой удобно устроились на чердаке и начали делиться друг с другом новостями из Интернета, как вдруг Димка спросил:

- Нат, а ты в Бога веришь?

- Точно не знаю, - Наташка пожала плечами. – Думаю, что верю.

- А я не верю, - вздохнул Димка. – По крайней мере, пока сюда ни приехал, на все сто не верил.

- А сейчас?

- Нет, Натка, скорее всего ничего не поменялось. Но, на какой-то момент, вдруг моё неверие качнулось. Знаешь когда? Когда дед сказал, что Рафик больше не пьёт, а опять лики рисует. Если начистоту, то вдруг подумалось: «А вдруг, это Бог его к себе позвал?» Следом другая мысль пришла: «Нифига это не Бог!» Сама подумай, если бы не мы со своим дурацким разводом на чертей, так до сих пор и заливал бы за воротник наш богомаз. Мы его тупо напугали, вот и всё.

- Не знаю, Димон. Но, ведь с другой стороны глянуть, с испугу мог бы и надраться до поросячьего визга. Чем не повод – с Владыкой разговаривал. А он нет, лик писать пошёл. Я, конечно, ничего не утверждаю, но и с твоими доводами не согласна. Нас ведь когда отец через границу переправил, а сам назад вернулся, то мы с мамкой остались одинёшеньки на чужой земле, среди чужих людей. Никому мы были не нужны. Поначалу ещё какие-то надежды маячили  в наших головах, а когда поняли, что нас тут никто встречать с распростёртыми объятьями не будет, то такое отчаяние охватило. И вот в тот момент вдруг и появилась странная бабушка - сухенькая, седая, вся в чёрном. Мы с матерью тогда в Краснодаре на вокзале сидели. Она мимо шла. Возле нас остановилась, на палочку опёрлась. Нам подумалось, что она устала. Я даже вставать начала, чтобы ей место уступить, народа на вокзале много было, все лавки заняты. А она рукой мне на плечо надавила, мол, сиди. На нас не глянула даже, и говорить начала. Мы первые её слова мимо ушей пропустили, потому как не поняли кому она их говорит: нам или сама с собой разговаривает. В память только врезалось, как она зашептала: «Ой, беда-то какая, война. Все кричат, стонут. Больно им. Бежать некуда, потому как всем больно. И битым, и не битым. Спасенье только в Ивановском». Сказала и пошла. Мы ей вслед поглядели. А позже нас с матерью словно подбросило одновременно. Мы к кассе. Спрашиваем у кассирши: «А где такой населённый пункт Ивановский находится? И есть ли поблизости такой вообще?» Работница кассы хорошей тёткой оказалось, всё нам объяснила, всё рассказала, как до Ивановского доехать. Сюда добрались, из автобуса вышли и первым человеком, кого встретили, твоя бабушка Валя была. Её прямо, как будто бог нам послал – она обогрела нас, накормила, с жильём помогла. Чудеса? Может быть. Только мы иногда с мамкой поглядим вокруг, и кажется нам, будто мы сюда не год назад приехали, а живём тут всю жизнь. И всё вокруг такое родное-родное – и небо, и земля, и люди... Ну и чьи это проделки, если не Бога? Кто ещё кроме него способен «за просто так» отчаявшемуся человеку спасение послать?

- Ну, я не знаю, Нат. Если так рассуждать, то под чудо любое событие подогнать можно.