Прыжок в небо. Глава 12. Тайны Святого озера

Утро следующего дня выдалось по-настоящему жарким.

- У вас тут искупаться есть где? – допытывался Димка у деда.

- А как же не быть-то? – как обычно балагурил Тимофей Петрович. – Баня есть у Хунты, у Петьки – бассейн. Он его в том году из райцентра привёз. Дул в него неделю, в смысле в понедельник начал, а к выходным у него щёки, как у хомяка стали. Мы ухохотались.

- Вообще-то все надувашки насосом накачиваются.

- Ну, это ты про насос знаешь, а Петька ни в зуб ногой. Ему про насос умные люди сказали, только когда он с уже купленным бассейном в село вернулся. Вот и пришлось самому дуть. Потом в зиму он этот свой «лягушатник» прибрал, да так больше и не доставал.

- А что-нибудь природное? – не унимался Димка.

- Природное, говоришь? – дед задумался. – Вот начнут ледники таять, будет тебе, Митяй, душ.

- Да, ну тебя, дед, - расстроился Димка. – Я тебя серьёзно спрашиваю, а ты опять прикалываешься.

- Я прикалываюсь? – дед сделал обиженный вид. – Я эту ересь вчера по телевизору слыхал. Диктор так и сказал, что скоро будет несусветно жарко, и потекут ледники.

- Так это же на севере, дед. Мы-то, наоборот, на юге!

- И что с того? Ежели солнце сильно припечёт, то и на юге потечёт, - дед внезапно обрадовался. – Гляди, чучело косолапое, я с тобой стихоплётом становлюсь. Чуток до Пушкина не дотягиваю.

- Дед, а может нам с тобой в огороде самим душ сделать?

- Господь всемогущий, наставь на путь истинный этого Кулибина. Пожалуйста! – дед поглядел на икону, висевшую в углу, потом повернулся к Димке. – Ступай отрок к своей суженой, она тебя быстро от мыслей непотребных избавит.

- Вовсе она мне не суженая, - пробубнил Димка, и отчего-то густо покраснел. Спорить с дедом не стал. Схватил со стола булку и отправился к Наташке.
Наташка развешивала во дворе бельё, когда перед ней «как конь перед травой» вырос Димка:

- Привет, чего делаешь?

- Сам не видишь что ли? Постирушки у нас большие.

- А чем планируешь заниматься?

- Димон, если у тебя есть ко мне дело, то лучше выкладывай сразу. Занятая я сегодня. Мать с утра на ту сторону отправилась за цыплаками, а на меня всё хозяйство повесила.

- За какими цыплаками? – не понял Димка.

- Не тупи, Димон, - одёрнула его Наташка. – Ты что не в курсе какие цыплаки бывают в природе? Рассказываю – маленькие и жёлтенькие. Постепенно они превращаются в больших куриц и петухов, начинают нести яйца или попадают в ощип.

- Куда? – опять не понял Димка.

- Точно тупой. В суп! – Наташка накинула на верёвку последнее полотенце, расправила его, ловко приколола прищепкой посередине и подняла глаза на Димку. – Рассказывай, чего хотел?

- Жарко, - заскулил Димка, направляясь вслед за Наташкой к веранде, - очень хотелось бы искупаться. Попытался выспросить у деда про наличие ближайших водоёмов, но он меня послал. В смысле, к тебе послал. Правда, перед тем, как послать, рассказал про таяние горных ледников.

- Ну, дед твой ещё тот рассказчик, - рассмеялась Наташка.

- Бог с ним, с дедом, - перебил её Димка. – Я пока по крапиве лез, вот о чём подумал. Смотри: когда мы с дядей Борей расстались на остановке, то я пошёл пешком вдоль русла реки. Вот только уже после того, как прошёл ущелье, тропинка стала забирать правее и выше, огибая лес. Так ведь? Теперь размышляю дальше: что ты видишь, когда находишься на уступе, который нависает над пастбищем?

- Горы, пастбище, домики…

- И лес, Натка! Там, на самом дне – лес. Значит где-то там и должна быть та самая река.

- И катит свои воды могучий Днепр, - Наташка с серьёзным выражением на лице, положила руку на сердце, потом рассмеялась. – Вот никак не возьму в толк про что ты говоришь? Уж не про тот ручей, что внизу журчит? Если про него, то это вовсе не река, Димон. От него в жару одна лужица остаётся. В том году мы на ту сторону напрямую ходили, по камням.

- Может быть, спорить не буду, только неделю назад воды в ней было достаточно для купания. Может, сходим и проверим? – Димка заискивающе поглядел на Наташку.

- Ну, хорошо, - сдалась она, – но только не раньше, чем мамка вернётся. И не трынди направо и налево, что мы вечером к ручью этому пойдём, а то вдруг наши предки против будут.

- Океюшки!

Обратно Димка пошёл тем же путём, через крапиву. Тимофей Петрович уже ждал внука на пороге дома:

- Куда запропастился-то, чучело косолапое? К Натахе шушукаться ходил? А по тропинке нельзя было? Всю крапиву вытопчешь, что тогда делать: ни тебе щи сварить, ни спину отхлестать.

Димка слушал деда, молчал и вздыхал. Привык он к дедовым добродушным придиркам, научился смотреть на них сквозь пальцы. Да и как по-другому? Понял Димка добрую дедову душу, знал, что вот так бурча и причитая, Тимофей Петрович вовсе и не лютует, а всего-то упражняется в красноречии. И глаза его в это время улыбаются, оттого он их отводит в сторону, чтобы никто его доброту не рассекретил.

- Скучно у вас тут, дед, - вздохнул Димка, когда тирада Тимофея Петровича иссякла. – Купаться негде. Душ ты мне мастерить не даёшь. На вопросы мне никто отвечать не хочет. Натка вся деловая, даже не разговаривает. Никому я тут не нужен, видно пора мне домой собираться.

- Ишь, чего удумал – домой! – дед замахал руками. – Только о себе и думаешь, чучело косолапое. Стыдно тебе должно быть, Митька, за одну только мысль, что ты своим отъездом столько народа подведёшь.

- И кого же я подведу? – удивился Димка.

- Веточку подведёшь в первую очередь. Она же ждёт тебя с выполненным заданием, надеется. Меня в какое положение перед обществом поставишь? Хунта с Жоркой подумают, что я своим сварливым характером внука за можай загнал. Как мне потом в глазах соседей поднимать авторитет? А? Опять же: обещал, что поможешь бабушке на могилку оградку установить? А сам, значит, сбежать хочешь? Ну и… - дед замолк на мгновение, словно потерял нужное слово, потом выпалил. – Катись колбаской по малой Cпасской.

- Не собираюсь я никуда, это я так сказал, - начал оправдываться Димка. – Просто я болтаюсь, как дурак, толка от меня никакого нет. А ты мне, вроде как, делать ничего не даёшь. А на вопросы я всё равно найду ответы, я же сестре обещал.

- Вот и правильно, коли так. Пока же сгоняй к Рафаэлю. Могёшь?

- Зачем? – насторожился Димка.

- Я нынче на чердаке был, нашёл там холстину большую. Мне она ни к чему, а Рафаэлю пригодится. Знаю, что он бедствует, не на чем ему свои картинки малевать. Сделаешь?

- Давай сюда свою холстину, отнесу.

Тимофей Петрович, опёршись на забор, долго смотрел вслед уходящему внуку. Баська неслышно подкралась к хозяину, запрыгнула на изгородь, ткнулась холодным носом в седой вихор на голове, замурчала громко, заглянула в глаза. Дед погладил кошку по голове, взял на руки: «Всё будет ладно. Сейчас встретятся, поговорят, поймут друг друга. Как там сказано: мирись, мирись и больше не дерись!»

***

Димка долго толкался на пороге дома Рафаэля, никак не мог решиться войти внутрь. Наконец, взял себя в руки и громко постучал в окно, и сразу же услышал голос художника:

- Входи, чего стучать-то? Дверь распахнута.

- Здравствуйте, - Димка переминался с ноги на ногу.

- Привет, - ответил Рафаэль, даже не оторвав взгляд от полотна, по которому водил в тот момент кистью. – Ты заходи, не стой в проходе. Если не торопишься шибко, то подожди немного, я сейчас один фрагмент закончу. Ты можешь пока тут всё посмотреть.

Димка скользнул взглядом по сторонам. Со всех стен на него смотрели разные люди, но эти картины никак нельзя было назвать обычными портретами. Было в них что-то очень лёгкое и сказочное, словно все они жили в совершенно другом измерении. На треноге возле окна стоял портрет пожилой женщины. Над ним висела фотография той же самой женщины, или не той, но очень на неё похожей. Димка увидел большое сходство картины с фотографией, но в тоже время портрет на холсте был какого-то другого таинственного толка. Рафаэль видимо краем глаза уловил Димкин интерес и заговорил:
- Это моя мама.

- Похожа, очень похожа, - закивал головой Димка. – Вот только почему этот свет сзади, как на иконах?

- Как бы тебе это лучше объяснить? – Рафаэль задумался. – Мама – она ведь мой ангел-хранитель, она мой Бог, понимаешь? Она мне рассказывала, что когда я был маленьким, то был исключительно ангельским ребёнком: тихим, кротким, не капризным. Это потом, к подростковому возрасту из меня моя бесовская суть попёрла. А мама всё это терпела. Она даже ругаться умела не шумно. Один только раз отшлёпала меня, и то тряпкой, не рукой. Я на уроке математики вместо того, чтобы примеры решать, рисовал пейзажи, что видны были из окна школы. Учительница долго со мной билась, одёргивала меня, пыталась объяснить, что игреки и иксы для меня важнее. Она не понимала, что там за окном, я разглядел смысл бытия: собака на лугу резвилась со своими щенками - они её покусывали, задирали, нападали на неё, а она в ответ пыталась их лизать, кого в нос, кого в лоб. Математичка поняла, что ей самой до меня не достучаться, и вызвала в школу мать. В общем, обломилось мне в тот день на орехи. Но я по-прежнему рисовал. Постоянно, всюду. И мама, которая очень хотела видеть меня инженером, учёным физиком или химиком, смирилась. Видел бы ты, как она вся светилась изнутри от гордости, когда меня хвалили за искусно нарисованную школьную стенгазету, как она нежным взглядом надевала на мою голову в этот момент незримый венок победителя. И мне хотелось рисовать ещё лучше, чтобы радовать её. Я-то понимал, что ругают меня за непослушание гораздо чаще, чем хвалят.

После школы я устроился в колхоз на молотилку. Днём работал, вечером рисовал. Потом страна взяла курс на перестройку и в моду вошла религия. Именно в моду, потому что истинные верующие хранили свою веру в самой глубине своих сердец даже в жёсткие атеистические времена. Я тогда нарисовал свой первый лик. Это был седой старец с козочкой. Он возник передо мной из ниоткуда в тот момент, когда я по камням через ручей переходил на ту сторону села. Тогда ещё был цел мост, но мне очень захотелось спуститься к воде и пропрыгать по камням, стараясь не замочить ног, на другой берег. Я добрался до середины, остановился и в тот момент увидел его. Старик стоял, опираясь на палку, козочка недалеко от него пощипывала траву. Он глядел в мою сторону, потом зачем-то перекрестил меня. Мне очень захотелось подойти к нему ближе, заговорить с ним. Я поспешил к берегу, сосредоточил свой взгляд на гладких камнях под ногами. Когда ступил на землю и огляделся по сторонам, старика уже не было. Он исчез также внезапно, как и появился. Я очень хорошо запомнил его лицо, и этим же вечером нарисовал его. Картина получилась необычайно живой, в городе её купили очень быстро.
Это стало стимулом рисовать больше, тем более что времена наступали тяжёлые – сельское хозяйство трещало по швам. Однажды к нам приехал один из тех новых русских господ, которые носили золотые цепи с крестами поверх бархатисто-малиновых пиджаков, и скупил все мои картины, выложив за них приличную сумму денег. Я стал подбивать мать на покупку городской квартиры, но она не хотела отсюда уезжать и настояла на своём. Деньги были отложены «на чёрный день», который не заставил себя долго ждать. В девяностовосьмом стало совсем худо. В стране случился то ли дефолт, то ли девальвация… Я совсем не силён в экономике, поэтому не разбираюсь в этих новомодных словечках. Мы с мамой пережили эти времена. Денег хватило, мы даже помогали соседям.

После наступления двухтысячных всё постепенно наладилось. Я снова много рисовал. В основном это были лики. Их даже не нужно было искать, они сами находили меня. И вот тогда умерла мама, моя святая мама. Я остался один среди своих недописанных ликов. На улицу не выходил, страх встретиться с соседями, которые будут мне соболезновать или выспрашивать что-то о последних маминых днях, поселился во мне. Лишь когда наступала глухая ночь, я, приняв для храбрости на грудь, шёл на кладбище и сидел до утра у маминой могилы. Сначала я пребывал там в одиночестве, вскоре вокруг меня стали собираться черти. Утром я пробирался домой узкими безлюдными тропками, и пририсовывал своим ликам рога. Руки, покаянно скрещённые на груди, я правил на копыта. Соседи стали меня сторониться, а мне как никогда нужно было общение с людьми.

Рафаэль за всё время этой своей исповеди не выпустил кисть из рук, и ни разу не поглядел в сторону, где расположился его гость. Димка, слушая Рафаэля, заворожённо смотрел за богомазом. Кисть в его руках была живой. Ведомая рукой художника, она танцевала: то напористо шла вперёд, время от времени замирая в нерешительности, то начинала кружиться в зажигательном ритме, то, сбавив обороты, выдыхалась и, останавливая неумолимое течение времени, склонялась в поклоне.

Наконец, Рафаэль, оторвался от своей работы и повернулся к Димке лицом:

- Ну что, Дмитрий, наскучил я тебе?

- Нет, что вы, Рафаэль!

- Тогда давай знакомиться, - Рафаэль поглядел на растерянного Димку и заулыбался. – Меня Валерием зовут, а Рафаэлем твой дед прозвал. Он у нас в селе главный по прозвищам. У него на стене в летнем домике висел календарь, на котором «Сикстинская мадонна с младенцем» была напечатана. Петрович видать на неё шибко долго глядел, оттого и возомнил себя искусствоведом, не иначе, и пошёл всем хвалиться, что привезла ему внучка с Москвы самого Рублёва. Кто верил, кто не верил, но спорить с ним не спорили. Вообще с дедом твоим спорить – только ворон развлекать. А я, на свою беду, засомневался. Петрович меня за рукав взял, к себе притащил, носом в «мадонну» тычет и приговаривает: «Что я тебе врать буду, что меня Рублёв на стенке висит?» Объяснить ему, что это за картина у меня не получилось, но я всё же смог между его стенаниями вставить, что это не Рублёвская дева, а «Сикстинская мадонна», которую нарисовал итальянец Рафаэль. Петрович плюнул, матюгнулся про себя, и, глазом не моргнув, говорит: «Молодец, художник, разбираешься! Я тоже это знал, просто мне надо было как-то тебя подловить». Долго после этого всё село хихикало над нами, и нарекли меня с тех пор Рафаэлем. Я не оскорбляюсь, нет, не подумай. И ещё: вношу предложение – давай на «ты». Не против?

- Не против.

- Ну и хорошо. Теперь, коли совсем разобрались, давай с тобой, Дмитрий, чай пить. Я вчера в городе был, одну из старых картинок смог продать, заодно продуктов прикупил. Начинаю новую жизнь, - Рафаэль налил в чайник воду, поставил его на плиту. – Вот дурак я, зубы тебе заговариваю. Ты ведь, поди, по делу ко мне пришёл?

- Да, я вот тут холстину вам…тебе принёс, дядя Валера. И… - Димка всё ещё нервно сжимал свёрнутый в тугой валик хост, - прощения хочу у тебя попросить за себя и за Натку. Глупый получился розыгрыш у нас.

- Да, брось ты. Ничто в жизни просто так не делается, всё что ни есть – всё вовремя. Любой человек появляется вдруг ниоткуда и вершит свою миссию, хотя подчас даже и не догадывается о том, какое он благо несёт. Всё не напрасно. Любой, даже самый нелепый, казалось бы, случай – всё учтено на небесах. Вы же с Натальей мне вторую жизнь подарили, так что я вас не прощать, а благодарить должен. Вот и водичка закипела, сейчас чая заварим.

Когда закончили чаёвничать, Димка, отдуваясь и обмахивая себе лицо салфеткой, выдохнул горячо и произнёс:

- Вот жарища! И что у вас тут поблизости ни одного водоёма нет?

- Не ну как? – задумался Рафаэль. – Смотря для каких целей.

- Так в жару цель одна, искупаться, - вздохнул Димка.

- Не, если искупаться, так это только в долине можно небольшие водоёмчики найти. А у нас, что неподалёку, так это только Святое озеро, но в него без надобности лезть не надо. У него название само за себя говорит – Святое!

- И отчего оно такое святое?

- Легенда ходит, что когда-то очень давно на месте этого озера было капище языческое. Как только Владимир Русь в православие обратил, люди местные это капище разрушили. Люди разрушали, а вот природа, говорят, сопротивлялась. Камнепад тогда страшный начался, горы прямо тряслись, местность вся ходуном ходила. Ледники, что наверху лежали, таять начали. И вот, когда все деревянные идолы были порушены, с горы упал самый большой камень, который накрыл собой обломки язычества и людей их уничтожающих. Вот такая, Дмитрий, легенда.
 
- А вода-то тогда откуда в озере взялась?

- Так ледники, когда таять начали, озеро и наполнили. Тогда наполнили, а сейчас каждую весну пополняют. А раз в год в день памяти семи воинов-отроков Ефесских, в августе на дне озера начинают бить целебные ключи. И вот тогда больные, что бессонницей мучаются, со всех концов земли к нам собираются. В этот день как раз нужно в озеро входить. Говорят, что бессонницу как рукой снимает.

- А кто они, эти семь воинов?

- Отроками они были. Говорят, вроде как христиане их в пещере закрыли на 170 лет. Они там уснули, а когда их открыли, то они пробудились от сна своего, рассказали миру о своих мучениях и умерли.

- Нифига себе, - присвистнул Димка. – И где оно это озеро? Далеко отсюда?

- Нет, не далеко. По тропинке наверх если пойти в сторону мельницы, то мимо озера точно не проскочишь.

***

- Ну что, пойдём? – Наташка пристально поглядела Димке в глаза. – Не передумал?

- Не, не передумал. Только пойдём не вниз, а вверх, - изрёк Димка загадочно.

- Ты достал меня, Димон! У тебя семь пятниц на неделе.

- Да, ладно тебе, не злись. Слушай лучше. Я сегодня у Рафаэля был, он мне про Святое озеро рассказал, что выше в горах. Предлагаю перестроить маршрут и пойти именно к этому источнику.

- Чего мы там забыли? – спросила Наташка, направляясь по тропинке, ведущей в горы.

- Интересно же, Нат, не каждый же день видишь святые озёра. Мне же вообще туда очень надо, там тема религиозная - как раз то, что я исследую.

- Пойдём уже, исследователь! По пути расскажешь про тему.

В гору поднимались довольно высоко, уже миновали и беседку, и так называемую чашу. На очередном изгибе тропинки Наташка остановилась и спросила:

- Ну, и куда дальше? Ты точно понял куда идти?

- Т-с-с… - Димка прижал палец к губам. – Что за звук? Слышишь, как будто стрекот какой-то стоит.

- Это оттуда, - Наташка прислушалась, покрутила головой и махнула рукой в сторону, где тропинка делала резкий поворот. – Стопудово оттуда звук идёт. Пошли?

- Пошли, - согласился Димка, и отправился вслед за Наташкой.

Миновав поворот, они оказались возле развилки. Одна тропинка, более узкая, ныряла в ущелье, вторая змеёй вилась наверх. Там, наверху, из густых кустов доносился равномерный рокот и виднелись огромные лопасти какого-то неизвестного сооружения. «Мельница. Значит озеро где-то рядом», - догадался Димка, но вслух это произносить не стал.

- И куда теперь? – спросила Наташка.

- Давай сначала вниз, в ущелье, - предложил Димка.

По узкой каменистой тропинке стали спускаться в ущелье, и спустя некоторое время перед ними раскинулся небольшой водоём.

- Оно? – спросила Наташка. Эхо разнесло её голос далеко по округе. Где-то внизу раздался звук падающего камня, и что-то звонко плюхнулось в воду.

- Тихо ты, - прошептал Димка, дёрнул Наташку за майку и, попятившись назад, спрятался за, оказавшийся в непосредственной близости, выступ. – Там кто-то есть.

- Кто? – испуганно зашептала Наташка.

- Сейчас, - Димка осторожно высунулся из-за скалы и огляделся. На дальнем от них берегу озера на корточках сидела девушка и наполняла водой небольшую канистру. Она была одета в красный сарафан, который очень гармонировал с её белоснежной блузкой. Соломенные волосы её были заплетены в косу и перехвачены красной лентой по голове. Димка самостоятельно никак не мог оторвать от неё взгляд, пока Наташка не ширнула его локтем в ребро.

- Ты чего на неё упялился?

- Не, ну… - тут же смутился Димка. Потом снова выглянул из своего укрытия. – Офигеть, как в сказке. Сестрица Алёнушка…

- Пошли отсюда, братец Иванушка, а то в озеро свалишься – козлёночком станешь,  - шикнула Наташка.

- Тише, Нат. Она уходит в другую сторону. Айда за ней.

- Я не пойду, - заупрямилась Наташка. – Мы сюда озеро искать пришли, а не за девками в сарафанах таскаться.

- Ладно тебе, - примирительно произнёс Димка. – Меня вовсе не девица интересовала, а то, откуда она к озеру подошла. Всё, озеро нашли. Предлагаю теперь наверх пойти.

Наташка развернулась и молча отправилась по тропинке назад. Димка не стал приставать к своей подружке с разговорами и спокойно плёлся сзади. Внезапно дорогу к постройке преградили густые заросли можжевельника. В одном из таких кустов ветки расходились и образовывали своеобразную арку.

- Пойдём? – обернулась к Димке Наташка. – Или лучше вернёмся?

- Ты как? – вопросом на вопрос поинтересовался Димка.

Наташка, не произнеся ни слова, оттеснила Димку плечом и, пригнувшись, юркнула внутрь куста. Димка последовал за ней.

- О! Старая знакомая! – зашипела Наташка. - Водичку святую на мельницу несёт.

- А это ещё кто? – Димка развернул Наташку в другую сторону. – Гляди туда. Видишь старуху в чёрном?

- Ой, - Наташка прикрыла ладошкой рот. – Я, кажется, знаю кто это. Это Чёрная Вдова. Я про неё от мамки слышала.

- Чего слышала? Расскажешь? – Димка, не отрываясь, смотрел в сторону мельницы. Потом вздохнул: - Всё, обе скрылись за дверью. Больше ничего не видно. Может, ближе подойдём?

- У тебя чего, совсем крыша съехала? – Наташка покрутила указательным пальцем у виска. – Я же тебе говорю, что эта бабка – Чёрная Вдова. Я, конечно, про неё ничего не знаю, но как тёмный персонаж она мне не очень нравится. Опять же, эта сказочная девка. Зачем им со старухой вода из Святого озера? Вдруг они тут какие-нибудь эксперименты ставят?

- Понял я, - перебил её Димка, - давай возвращаться. 

Обратно шли быстрее, чем наверх. Димка пытался заговорить со своей подружкой, но разговор явно не клеился. Поравнявшись с беседкой, Наташка предложила сама:

- Посидим?

- Давай, - согласился Димка.

Оперевшись спиной на прохладную стену, закинув голову назад и наблюдая, как уставшее солнце начинает своё движение вниз, Димка решился заговорить:

- Ната, а у тебя бой-френд есть?

- Был, - Наташка стала задумчивой.

- Он остался там, на Донбассе?

- Скорее в прошлой жизни, - она нахмурила брови. – Всё, не хочу вспоминать.

- Ну и зря, - не согласился с ней Димка. – Я раньше тоже всё в себе держал, когда маленький был. Мне казалось, что я никому не нужен со своими проблемами, пока меня сестра не убедила в обратном. Светка, она всегда считала и считает, что проблема разрешиться, если о ней кому-то рассказать.

- А с чего ты взял, что мой бывший парень для меня проблема?

- Ты бы лицо своё видела – мисс суровость! И в прошлой жизни ты его не просто так оставила. Я может, конечно, и лох, но выводы делать умею.

- Ладно, расскажу. Только, чур, никаких гадких слов в его адрес. Я выговариваюсь, ты выслушиваешь, и закрываем тему. Лады?

- Как скажешь, - Димка жестом показал, что замолкает.

- Он старше меня был, учился в универе. Там на дискаче я с ним и познакомилась. Его Вахмуркой звали.

- Вахмурка, - Димка не удержался и хохотнул.

- Ну, Вахмуркой я его прозвала, а так, он - Вацлав, обычное польское имя. Поляк он, правда, относительный, скорее полукровка. Мать у него украинка, работала в Польше, вышла замуж за поляка. Вахмурка, когда вырос, с отцом повздорил крепко, и в Украину к бабке по матери жить уехал. Но я это так, вместо предисловия.
Когда у нас вся эта катавасия на Майдане завязалась, Вахмурка держал нейтралитет, даже беркутовцам сочувствовал. Но однажды завёл речь о том, что якобы один из его сокурсников был на Майдане, постоял там всего-то пару дней и заплатили ему за это не хило. Вот и он тоже хочет на Майдане недельку помитинговать, чтобы гривен подзаработать. Просил совета. Я отговаривать его не стала, хотя очень боялась, вдруг его там покалечат.
Первую неделю его «дежурств» на Майдане, Вахмурка мне постоянно звонил, успокаивал, рассказывал о том, какие хорошие люди вокруг. Потом пропал: ни звоночка, ни СМСочки. Я звонила, он трубку не брал, сбрасывал постоянно. Вскоре и я ему звонить прекратила, времени не было, жизнь так завернула. Народ на Донбассе поднялся, отец в ополчение ушёл, бомбёжки начались. Жуть, Димон. Я про Вахмурку часто вспоминала, думала, что как только поутихнет всё, отыщу его обязательно. Но не тут-то было - он нашёл меня первым. Вернее, не нашёл, а позвонил и сказал: «Если ты ещё не прониклась идеологией ватников и колорадов, то я тебя смогу оттуда вывезти. Если же ты остаёшься с ними, то нам не по пути с тобой, потому что мы вас всё равно всех зачистим».

Наташка замолчала, на глазах у неё предательски заблестели слёзы. Она часто заморгала и добавила очень-очень тихо:

- Я ему даже не ответила, просто положила трубку. Он для меня умер, а с покойником разве можно разговаривать?

- Офигеть, - только и проговорил Димка. Сорвал будылку «петушка», засунул её в рот, и стал откусывать по кусочку. – А я высоты боюсь, прикинь. Нет, не то чтобы прямо страх меня сжирает. Мы на пятом этаже живём в высотке. Во двор гляжу из окна – не боюсь. На любом аттракционе ввысь подняться – легко. А вот прыгнуть вниз не могу, хоть стреляй в меня.

- Ты это к чему сейчас? – Наташка поглядела на него с нескрываемым удивлением.

- Мне девчонка нравилась одна, очень нравилась. А она с открытым ртом на моего одноклассника глядела. Знаешь почему? Клоп – трейсер, он с любой высоты прыгал. И вот однажды сиганул, а удача прошла мимо. Он руку сломал. Сама Лилька – девчонка та - в компании зацеперов крутилась, это те ребята, которые на крышах вагонов ездят. Так вот, когда Клоп в больницу угодил, мне мой друг Ромка совет дал – хочешь Лильку впечатлить, вали на мост и прыгни с него на крышу проходящего поезда, ну так, чтобы она это видела. Если повезёт, то станешь для неё героем.

- Ну и…

- Не смог. Я струсил и приехал сюда, сбежал от себя. Тебе первой признаюсь.

- Всё правильно сделал.

- Правильно, что признался?

- Правильно, что не прыгнул! Придурки они эти зацеперы.

- А знаешь, Нат, дело ведь не в них, придурки они или нормальные, дело во мне. Я же теперь себя слабаком считаю, у меня этот страх уже в печёнках сидит. Ненавижу себя, ненавижу… Правильно, что дед меня чучелом косолапым зовёт. Такой я и есть - непутёвый.

- Уймись ты, Димон! По мне даже здорово, что ты с моста на поезд сигануть боишься, а то разбил бы себе свою дурную башку, только и всего. А так, глядишь и героем станешь когда-нибудь, - задумчиво произнесла Наташка. – Ладно, хорош балакать. Возвращаться пора, пока дед твой с моей мамкой тревогу не подняли.

Всю обратную дорогу молчали, и только на подходе к дому Димка спросил:

- Ну что, завтра идём за старухой следить на старую мельницу? Может мне у деда бинокль попросить, чтобы можно было издалека наблюдать?

- Ага, попроси обязательно! Так прямо и скажи: «Дедушка миленький, дай мне, пожалуйста, бинокль, я в шпиёна поиграюсь и верну», - съязвила Наташка.

- Ядовитая ты, как белена. Ладно, тогда попробую взять незаметно.