Глава вторая

Комары затихли, а тишина, словно перехватив их писк, усилилась и теперь звоном удара молотка по наковальне, давила на слух. Юма взглянул на отца. Тот был, как эта тишина, спокойный и одновременно напряженный. Видно было, что он вслушивается в каждый новый звук, несмотря на то, что их почти нет. Вот привкусом ила на зубах раздался еле уловимый шорох, словно кто-то рукой содрал обветренную кору со ствола березы. Звук был далекий и такой тихий, подобно мышиной возне под глубоким снегом, но сейчас в этой мимолетной тишине, он словно упавший на пол пустой котелок, гремел и звенел, отражаясь попутно от водяной глади озера. Охотник напрягся, стал ещё сильнее вслушиваться в эту тишину, в этот звук, как же дорог и приятен он был сейчас.  Взглянув на сына, которой только в этот год встретил ворону пятый раз, он со всей суровостью своей, умилился, сын же, словно пружина, как утренний разряженный воздух, был собран и ждал, будто хищный зверь в засаде, точно также неподвижен, спокоен, но готовый в любую секунду взорваться движением.
Янгуй  сделав несколько шагов, задел правой своей лопаткой ствол, дряхлеющей, но ещё достаточно крепкой берёзки, тут же вдаль понёсся звук, как если он сам грыз сброшенные рога, скребя зубами по твёрдой поверхности их.  Он замер и стал слушать, не ждет ли кто его у воды, не затаилась ли опасность где-то поблизости. Тело его ныло и невыносимо зудело от укусов слепней и комаров, коих было неизмеримое множество в этом году, благо и жары и влаги хватало. Но он вслушивался и вслушивался, будто разбирая этот предрассветный миг на части, прослушивая каждую по отдельности, выстраивая при том картину, что происходила где-то там, впереди. Тихо. Не слышно ничего, что бы выпадало из привычного фона. Может уже стоит идти дальше?
Кажется, с каждой минутой становится  всё светлее, а зверь всё не выходит. Затаился. Юма пристальнее всматривался в уже голубоватую даль, что ещё мгновение назад была темной синей. Оттуда донесся тот шорох. Неожиданно он увидел перед собой отцовское ружьё, которое выскочив у него из-за спины, прикладом уперлось ему в плечо, затем руки отца придерживая его, положили его указательный палец на курок, прижав его спиной к себе. Понимая, что это неспроста, Юма ещё раз внимательно посмотрел вперед, туда, откуда своим бледным сиянием смотрела мушка. Там, среди зарослей ивы или тальника, как говорили на этой земле, в самом густом их месте показалось что-то более темное, чем сами кусты.
Лось сделал шаг. Ничего. Ещё один. Снова тихо. Тогда он осторожно вышел к краю озера, густо поросший тальником. Копыта уже стали увязать в сырой почве, приятно охлаждая искусанную насекомыми кожу. Хотелось бросится в воду целиком, но что-то настораживало и пугало, поэтому янгуй лишь немного высунул голову из зарослей, чтобы ещё раз убедиться в отсутствии опасности. Листья липли к его мокрому носу, словно пытаясь помешать ему, будто толкали обратно, предостерегая. Лось, взглянув на водную гладь озера, по которой побежала маленькая рябь от первого после ночи дуновения ветра. В стороне, в метрах этак в ста, неожиданно что-то сверкнуло, янгуй в одно мгновение развернулся, и уже было бросился в обратную сторону, как  вдруг острая боль, словно надоедливый овод впилась в грудь, ударила так,  как если бы камнепад сыпался сверху на переходе и хлестко бил по хребту и бокам. Ноги подкосились, лось пал к земле, как те грибы, что он, по неосторожности бывало, сбивал копытами. Но тут же вскочил вновь и рванул вперед, увлекая за собой всё что попадалось ему на пути. Стало тяжело дышать, глаза, словно провались в какую-то бездну и ничего не стало видно, только тьма. Ужасно захотелось спать, и вот он почувствовал, как касается мордой прохладной от росы земли, совсем не чуя ног; тьма внезапно исчезла, и янгуй увидел первый луч нового дня, что едва только коснулся верхушек деревьев. За одного из них вышла девушка, одеяние которой повторяли очертания окружающего мира, цветущие цветы в волосах, безмолвные глубокие, подобно озерам глаза, нежная убаюкивающая улыбка. Она подошла к нему, положила его голову себе на колени и запела, гладя при том по крупной мокрой шее. Песня лилась звуками птиц, журчанием воды, шорохами трав – боль прошла, лось провалился в сон, где он, оторвавшись в прыжке от земли, уносился вверх, к небесам, уже ничего не боясь и не тревожась…
Юма вгляделся внимательнее в кустарник, среди его ветвей величаво и гордо возвышались ветвистые рога лося, голова которого была ещё скрыта от глаз листьями. Ветер легонько пробежался по озеру, коснулся травы и листьев, именно он выдал зверя, так как всё вокруг зашевелилось, а он остался неподвижен. Вот лось подался вперед, и огромная голова его словно зависла над тальником, над водой, Юма отчетливо услышал, как прошуршали по его шее молоденькие ветки. Охотник крепче прижал сына к себе и, положив свой палец поверх его, нажал на курок. Птьюу,- разнеслось по округе, ружье, дернувшись, выплюнуло в сторону зверя, нагретый порохом металл. Из-за дыма от выстрела сразу не было видно, попала пуля в цель или нет, но по тому, как отец спокойно, быстро, но без лишней спешки, стал выталкивать лодку из скрадка, Юма понял, что он уверен, в их выстреле, а значит надо поскорее найти добычу, чтобы мучения лося были недолгими. Взяв своё весло, он стал помогать отцу, а когда лодка оказалась на чистой воде, стараясь не мешать, грёб что есть сил, к тому самому кусту, где совсем недавно возвышался над округой величественный и могучий зверь.  Лодка легко и быстро скользила по воде, неся охотников к заветной цели. Вот уже и тот самый куст, высмотрев в нём небольшой просвет, отец Юмы направил нос лодки туда, толкаясь вперед пока он, крепко не уперся в берег. Взяв ружьё, они с сыном стали осторожно продвигаться сквозь кустарник, внимательно осматривая всё вокруг. Юма заметил на листьях и ветках тальника совсем крошечные пятнышки, присмотревшись, он указал на них отцу, то были капли крови. Охотник улыбнулся сыну, похвалив, таким образом, его за острый глаз, а сам рукой указал на место, где зверь упал. Идя по следам копыт и крови, охотники вскоре увидели его, лось лежал, вытянув вперед голову, как если бы он просто спал, на шее чернела от запекшейся крови рана. Всюду стало доноситься пение птиц и жужжание насекомых, поднимающееся солнце теплом встречала проснувшуюся природу. Охотники поклонились зверю, развели костёр и, поблагодарив духов за удачную охоту, ставили разделывать тушу сохатого. Когда все внутренности были удалены, в брюшной полости скопилась теплая ещё кровь, охотник, зачерпнув немного крови кружкой, стал пить, затем черпнул ещё и передал её сыну. Юма поднёс кружку к губам, в нос ударил характерный только этому зверю запах, сделав глоток, он почувствовал немного солоноватый привкус. Отстранившись, он вернул кружку отцу, тот окунув в кровь руку, стал  мазать ею его лицо:
- Теперь его силы – твои силы. Всё что видел и знал он, ты будешь знать. И удача в охоте отныне всегда будет с тобой, если всё будешь делать правильно и в своё время. 
У Юмы немного закружилась голова, показалось, будто выпитая кровь разливается по телу, обдавая жаром. Пламя костра словно улыбалось, а ветер будто бы что-то говорил. Тут из-за поваленной берёзы неподалеку раздался смех, Юма насторожился, переведя взгляд в её сторону, что же это с ним происходит. Вот над тем местом закружился в вихре ветра лепесток ромашки, маленький, едва заметный, но в лучах солнца он сиял как первая ночная звездочка. Почему я раньше это не замечал, - подумал Юма, видно всё некогда. А может, не я это вижу?  Отец тем временем закончил с тушей и стал перетаскивать мясо в лодку, Юма взвалил на плечи небольшой кусок мякоти побрел следом. Охотник, спустив лодку подальше в воду, посадил сына в корму, стал укладывать мясо в лодку, а когда же всё мясо было перенесено и аккуратно уложено, так же намеривался забраться в облас, но тут заметил, что его начинающий охотник, свернувшись, подобно бурундучку, спал. Сморило видно на солнце, да и не сразу привыкнешь, не спавши ночь, находить в себе силы не задремать, покуда не вернешься домой. Осторожно приподняв сына, охотник сел в лодку, положив его на колени, веслом оттолкнулся от берега и не торопясь стал грести, направив нос судна в сторону небольшой речки, что брала своё начало в этом озере. Озере Аргинтур . Груженая лодка, разогнавшись, с легкостью разрезала водную гладь, оставляя за собой ускользающий мимолетный след. Солнце светило всё ярче и от утренней прохлады, казалось, не осталось и следа, только попадая в тень, нависающих над рекой деревьев, она еще чувствовалась, приятно освежая легкими прикосновениями холодного воздуха. Охотник молча грёб вперед, поглядывая изредка на спящего сына, гордость наполняла его сердце, ведь несмотря на то, что он ещё мал, он старается, словно давно постигает эту науку, будто уже понимает, что это и есть их жизнь.
Лодка, обогнув плес, вышла к разливу, по другую сторону которого показался дым от костров. Небольшое селение весенней игрой красок отражалось в зеркале залитой поймы. Услышав голоса, Юма проснулся. Стараясь не качать лодку, он сел и, взяв свое весло, стал помогать грести. Ехать на разливе можно было напрямки, поэтому казалось, что с каждым взмахом весло деревня становилась всё больше и больше, ближе и ближе. Жители, завидев ещё вдали лодку, высыпались разом на берег, не каждый день тут бывают гости. Лодка тяжело вошла в прибрежный песок, тяжестью своей разрезая мокрой ил. Юма, оставшись сидеть в лодке, молча наблюдал, как отца тепло приветствуют собравшиеся на берегу люди, как искренне радуются их удачной охоте. Как отец отдаёт им часть добычи, весело смеясь и радуясь при этом. Ему стало не то, чтобы обидно, но в голове возник вопрос, почему он так поступает, ведь это они не спали ночами, выслеживая зверя, они добыли его и им бы хватило этого мяса надолго. А тут незнакомые ему люди также становятся обладателями всего этого. Отчего так? Не решившись задать этот, терзающий его вопрос, Юма ждал, когда они вновь отправятся в путь, и уже там он всё поймёт, потому как, отец объяснит. Лодка заметно поднялась над водой, освободившись от большей части своего груза, охотник, попрощавшись со всеми, вновь сел в её корме, пересадив сына вперед, чтобы им обоим было удобнее.  Оттолкнув облас  от берега, развернув попутно в нужном направлении, мужчины, женщины, старики и дети, посмотрев немного, как она стремительно набирает ход и удаляется, стали разбирать драгоценный груз, деля его между собой.
Худая, словно свежий побег тальника, женщина, получив свой пай , молча подошла к воде, опустив руку в водоём, будто ухватившись за невидимые руки Вит , стала водить ею, пуская по поверхности небольшую рябь, которая побежала вслед за уменьшающейся на горизонте лодки.  Затем, наклонившись почти до самой воды, она еле слышно сказала:
- Памятью предков, что в верхний мир поднялись, прошу тебя, не тревожь их в дороге. Страхом перед силой твоей и благодарностью к тебе, заклинаю тебя, дай им сил и здоровья, ибо один человек растит другого, учит быть человеком.
Внимая словам, река закрутилась рядом с женщиной небольшим, только ей заметным водоворотом, всплеском рыбешки давая понять, о своём с ней согласии.
Плавно покачиваясь, с каждым новым взмахом весло, лодка всё дальше увозила охотников от селения, а когда оно и вовсе скрылось, растворившись вдали, Юма спросил, наконец, отца:
- Отец, а почему мы отдали столько мяса? Разве они не могут сами добыть его?
- Вот, что я тебе скажу, сынок. У нас в этом мире есть только наша земля, она даёт нам кров, пищу, а от нас ждёт благодарности в виде заботы о ней, если каждый будет добывать лося или оленя только для себя, очень скоро их станет очень мало или же они совсем исчезнут. Тогда придёт голод, нарушится гармония в природе, потому как у каждого своё место, каждый в ответе за что-то и убери одного, развалится всё остальное.  Все мы, кто живёт здесь, так или иначе родные друг другу, так как все мы люди, а разве не нужно помогать родным? Сегодня нам повезло, боги и духи наградили нас за терпение и старания, мы поделись нашей радостью со всеми, завтра мы станем свидетелями удачи и радости других, и они также разделят её с нами. В этом наша сила. Мы творцы своей судьбы, но мы не можем возвыситься над всем остальным, потому как это ведёт к гибели. Лось погиб быстро и не мучился, ведь мы не желали причинять ему страданий, теперь часть его навсегда будет с тобой, а душа его обязательно вернется  в этот мир с новой весной, и кто знает, может мы вновь встретимся. Ничего не принадлежит на свете кому-то одному, а значит всё общее. Да и многих из этой деревни я знаю, примерно с твоего возраста. Кому-то с рождения в охоте не везёт, а кто-то сам отдал свою удачу, по глупости, поэтому наш фарт должен помочь всем. Или же это неправильно?
Юма внимательно слушал отца и обдумывал услышанное, поэтому не сразу понял, что тот задал ему вопрос. Когда же слова догнали убежавшие вперед мысли, он встрепенулся, посмотрел на отца, и тут же  как-то виновато отвел глаза:
- Наверно правильно, только ведь они не просили, а мы сами отдали.
- В этом-то и дело, человек может и не попросить помощи, не обратиться, но это не значит что мы, видя его проблемы, должны ждать просьбы или проходить мимо. Когда не думаешь о выгоде, о благодарности, тогда и помогать легче, да и мясо вкуснее, а ягода слаще. Запомни это, Юма, не жди от людей даже добрых слов, просто помоги если можешь, и чем можешь. А когда придет момент помогут и тебе.   
- Хорошо, Атя , - согласился с отцом Юма. Теперь многое встало на свои места, многое прояснилось, да только многое еще предстоит узнать, прочувствовать. Перед глазами почему-то поплыли картинки, как они все вместе сидят у огня, то отец рассказывает сказки, то мама поёт свои песни. Как же хорошо это! Так спокойно и весело. В груди стало жарко, как недавно, на охоте, и потому Юма, черпнув ладонью воды, протер лицо. А мысли всё всплывали и всплывали, рисуя те самые картинки. 
Зной постепенно стал слабеть, подул чуть прохладный ветерок. Лодка, молодой птицей, летела по небольшим волнам, охотники молча гребли веслами, думая о своём. В воздухе пьяняще запахло домом, только его  женщина, и его мать, умеет так искусно готовить рыбу, ароматом буквально сводя путников с ума. А вон уже и виден дымок. Ждёт.