Глава пятая

Женщина нежно провела рукой по внешней стороне хлебной печи, тепло ласково передалось через кожу, откликнувшись в теле приятной мелкой дрожью. Разогнав по сторонам оставшиеся угли, она осторожно выставила в печи формы с хлебом. В лицо сразу ударил приятный рыбный запах. Так уж вышло, что не получилось вовремя выбраться с родных мест до поселка, чтобы запастись продуктами, поэтому вспомнив детство, женщина измолола сушеную рыбу и перемешала ее с остатками муки, и уже из этой смеси замесила тесто, добавив перед выпечкой в него еще и свежей икры. Благо в рыбе нужды нет, сын хорошо ловит, много не берет, но всегда хватает. Всё взвалил на свои молодые плечи, с того времени как пропал отец, ее муж…
Аромат рыбных пирогов всё отчетливее витал вокруг, хватая своими тонкими ручками-нотками за нос и буквально ведя к печи, заставляя в нетерпении ждать. Как же хочется взглянуть, как там хлеб, не подгорает ли, но нельзя – откроешь печь, выскочит без зазрения совести жар на свободу, раствориться в воздухе, унесет его ветер и потеряет выпечка свой вкус и аромат, уже не та будет. Не пропадет, конечно, но не будет в ней чего-то, потеряет что ли, свою изначальную теплоту. Вновь приложив руку к печи, женщина вместе с теплом, которое вновь приятно ласкало загрубевшую кожу рук, словно услышала тонкий голосок, что даже не говорил, а будто напевал:
Жаром, жаром обдаю
С ветром я при том пою,
Тесто хлебом обращайся
Самым вкусным быть пытайся.

Лицо хозяйки на миг осветила улыбка, та, которой она раньше всегда встречала мужа и сына с охоты. Теперь всё реже касается она лица, потому как немой вопрос все никак не отпускает ее: Где же ты, родной мой муж? Что с тобой? Но нет ответа, как и нет чувства, что они никогда больше не увидятся, он жив! Это она чувствовала всё время, хоть и говорят, что это ее любовь не хочет верить в неизбежное, непоправимое.  Охватившие ее воспоминания, словно весеннее половодье, захлестнули мир вокруг, глаза, будто глухие лесные  озера после дождей, наполнились водой и брызнули каплями на щеку. Она подняла руку, чтобы смахнуть слезу с лица, но дуновение ветра в тот же миг коснулось скулы прохладой и капелька, увлекаемая им, унеслась, оставив женщину с ее мыслями. 
Зашумела молодая листва на белоствольной берёзке, ветер, спрыгнув с ее кроны, подхватил, покатившуюся по щеке женщины, слезу. Обняв ее, словно она самое ценное в его жизни, унёс куда-то вдаль, ввысь, навстречу закату.  Попутно он ненароком, а может и сознательно задел крышку печи, которая качнувшись, глухо ударилась об вход, вернув своим шумом человека в реальность.
Женщина вздрогнула от непонятного глухого одиночного стука, то ветер дернул крышку печи, да так что она, встав обратно, сильно громыхнула.  Пора, уже достаточно времени выпечка стоит в печи, готов хлеб! Взяв в руки деревянную лопату, хозяйка стала вынимать из печи формы, что были увенчаны золотисто-бурой корочкой, возвышающейся над их краями. Расстелив полотенце на полке возле печи, женщина, переворачивая формы, выкладывала на него хлеб, а когда все буханки, больше напоминающие раздобревшие лепешки,  накренившись друг на друга, легли в один ряд, накрыла их свободным краем ткани: «пусть отдышится, в себя придёт, тогда и есть можно». Аромат свежего хлеба, с привкусом едва закипевшей ухи, поплыл во все стороны, обволакивая пространство, затуманивая разум, увлекая за собой.
Старый ворон устало, но уверенно разгребал воздух, пробиваясь вперед. Тут его словно кто-то со звоном щелкнул по клюву – то запах рыбы, с примесью еще чего-то скользнул по щелкам носа. Давно он не чувствовал столь притягательный аромат, давно не ел ничего подобного. В памяти вдруг всплыли картинки, где он еще молодой вороненок, вместе с воронами повадился таскать хлеб у странных двуногих существ, но будучи еще глупым по жизни, был пойман одним из них, совсем еще маленьким по их меркам. Это для ворона он казался огромным. И страшным.… Только двуногий лишь пригрозил пальцем, пока выпутывал его лапки из старой сети. Он тогда отчаянно пытался вырваться, клюнуть своего противника, да только тот крепко держал его за шею, прижав к земле, чтобы ему было удобнее распутывать перекрученные нити. Освободив вороненка двуногий великан, сунул ему в клюв кусок хлеба, подкинул его вверх, звонко крича вслед. Толи от страха, толи от голода, он, взлетев, молча несся в сторону леса, чтобы спрятаться в спасительной тени огромных елей. Так он узнал человека, страшного, беспощадного, жадного, но в тоже время, милосердного, доброго и щедрого. И вот снова этот запах! Неужели снова  их пути пересеклись? Или это лишь мираж, который на склоне его жизни, возвращает эту мудрую птицу во времена ее молодости.
Женщина невольно одернулась, встревоженная тяжелым взглядом, что будто руки надавил на плечи. Оглядев округу, она заметила крупную черную птицу, что взгромоздившись на верхушке дерева, пристально смотрела в ее сторону. Ворон. Так грозно и одновременно нелепо смотрелся он на тонкой макушке молодого кедра, что под тяжестью его то и дело качался из стороны в сторону, увлекая птицу за собой. Что же так привлекло его? - подумала женщина, и почему ей кажется, что они имеют что-то общее? Ворон же тем временем всё смотрел и смотрел, болтаясь на дереве, словно наплав сети в ветреную погоду. Тут запах свежего хлеба вновь дал о себе знать и вдохнув его пряный аромат, женщина выдохнула: - Так вот что его манит! И улыбнувшись невольно, наверно впервые за долгое время, женщина, отломив кусочек от крайней булки, пошла в сторону птицы. Подойдя на расстояние точного выстрела, она остановилась, заметив как птица нервно стала перебирать лапками на ветке. Увидев под ногами  широкие листья лопуха, женщина оторвала один из них, положила на него хлеб и показала это птице, высоко подняв лист перед собой.  А затем, положив лист на землю, медленно побрела обратно, думая уже вновь о чем-то своём.
Ворон внимательно вглядывался в каждое движение человека, который не торопясь шел в его сторону, то и дело, перебирая лапками по ветке, чтобы в любой момент улететь, спасаясь от опасности. Человек тем временем, положил что-то на огромный зеленый лист и поднял перед собой, словно показывая ему, ворону, что это для него. Птица покрутила головой, следя как двуногое существо, оставив лист, удалялось всё дальше и дальше, уже не обращая внимания, что же будет дальше. Когда человек отошел на расстояние пяти его взмахом при среднем ветре, ворон оттолкнувшись от ветки, раскачав и без того, движущееся дерево, из стороны в стороны, стал плавно опускаться к земле, расправив свои большие, переливающиеся углём, крылья. Знакомый манящий запах всё отчетливее витал рядом, снова и снова будоража сознание старого ворона, навивая  воспоминания о днях его молодости. Приземлившись рядом с лопухом, птица резким движением клюва выхватила из куска хлеба небольшую крошку, которая едва оказавшись на языке, словно растворилась, будто ударив ворона током. То картинки той памятной встречи с двуногим снова сплыли перед глазами. И вот он, еще напуганный и встревоженный вороненок, с куском хлеба прячется в кроне дерева, понемногу начиная клевать податливую мякоть, что еще сохранила запах того, кто, не сомневаясь, выбросил его обратно в его мир, в его полет жизни. А сейчас вновь этот вкус, этот пряный дурманящий аромат, но нет его – запаха человека, запаха жизни, что, переплетаясь, идет вперед несмотря ни на что…
Женщина издалека смотрела, как ворон клевал оставленный ею хлеб, а потом медленно, размеренно взлетев, снова сел на верхушку дерева. Каарр, каарр,- разлетелось по округе, леденящим звоном ударяя по ушам, а ведь ворон всего лишь благодарил за еду, за возможность жить дальше, за мгновения, когда молодость вновь наполнила его старые чресла, вновь указала путь… 
;