Космонавт в шахте

21.09.2015 года.               

Космонавт в шахте.               

  Фейсбук сейчас завален воспоминаниями о 90-х. Одни, исходя слюной, слезой и соплей, ностальгируют по романтичному периоду своей жизни. Другие, разбрызгивая слюну, слезу и соплю, проклинают ужасную часть своего бытия. У меня нет фотографий нищих бабушек, они не привыкли к участию в фотосессиях. Не фоткал (ну и словечко!) я и братков, хотя, признаться, встречался с ними молодыми, стоящими в полный рост, в спортивном костюме со стаканом в руке, в граните, – это когда подходил к родительской могилке на Щегловском кладбище. Но поднятая в сети волна расшевелила во мне воспоминание из другого периода моей жизни, когда перечисленных персонажей еще не было. А была у нас многолетняя сплоченная компания, в которую входили врачи, механик, научные работники, бухгалтер, инженеры, фельдшер, заслуженный артист Украины, журналист. И вот однажды звонит мне одна из наших, Люся, Людмила Захаровна Гриценко, научный секретарь мединститута: «Вов! Ко мне приехал гость из Москвы. Из отряда космонавтов. Хочет побывать в шахте. Организуешь?». Договорились о времени встречи на шахте, как меня найти. Посадила Люся своего друга на троллейбус №10, который идет в направление аэропорта им. Сергея Прокофьева. Не везет нашему земляку, гениальному композитору в жизни, вернее, в смерти. Умер он 5 марта 1953г., но похоронить его с полагающимися почестями не было возможности, ибо в тот же день угораздило помереть еще одной гениальной личности. Верноподданический люд устроил давку со смертельным исходом, а «убитые горем от потери» руководители страны не смогли навести порядок. Второй раз Прокофьева умертвили руководители уже другой страны, убитые горем от потери территории, когда наводили порядок со смертельным исходом, раскромсав его, Сергея Сергеевича Прокофьева, красавец аэропорт.

  Но вернемся на шахту. Москвич оказался сухощавым парнем лет 35-ти, без особых примет, по крайней мере, бородавок, пирсинга и наколок я не заметил. Оставив его в участковой нарядной, пошел «на кухню» подписать формуляр «Разрешение на спуск в шахту постороннего» у начальника смены, который, по обыкновению, говорил по двум  телефонам одновременно. Отстранив трубки, ответственный говорит мне: «Что ты пишешь «одного»? Хоть фамилию укажи!». Забираю  у него бумагу и в графе фамилия вывожу «космонавт». Не отрываясь от руководства производственным процессом, сменный подмахнул документ. Я сам по должности своей ходил под колпаком у разрешительной системы МВД и еще ох как умел хранить секреты государственной безопасности! Переоделись в бане мы с космонавтом в шахтерскую робу, получили в ламповой коногонки и пошли на спуск. В клети (открытом лифте, для непросвещенных) на новичка шахтеры не обратили внимание, говорили, как водится, о работе, о женщинах. А он ошарашено вертел головой, замечая пролетающие мимо расстрелы (не подумайте ничего ужасного – это часть армировки ствола), стук проводников (не Верка Сердючка, а рельсовый путь для клети сверху вниз), сплошной, усиливающийся с глубиной  поток воды сверху. Скорость спуска уменьшилась и клеть остановилась. Ствол уходил вниз, гость опасливо поглядывал туда. В это время стволовой опустил качающуюся площадку, выровнял ее с полом клети, вытащил засов двери, и толпа вывалилась в околоствольный двор. Неподалеку стоял поезд с каретами. Расшифровываю: карета – обычная 3-х тонная вагонетка, внутри которой лежат у бортов продольно две доски, на которые и усаживаются ватники-шахтеры под стихи «Наши окна друг на друга смотрят вечером и днем!». Машинист электровоза делает ту-ту и мы с дребезжаньем и стуком поехали к лаве. Ехать минут 25 и за это время я Вам откроюсь. Выбрал я самый короткий маршрут – горизонт (глубина) 438м вместо основного горизонта 1078м., откуда надо идти пешком до рабочего места еще 1 час. Тут температура воздуха – 25-27гр., а там – за 35 при 100%-ой влажности. Мощность пласта самая комфортная 1,2м, а там – 0,8м, хотя один из пластов помощнее – 1,6м.

  Приехали мы к лаве, горняки стали распределяться по рабочим местам, а мы, вольношатающиеся, полезли вверх по призабойному пространству, по рештакам скребкового конвейера, в общем, где можно протиснуться. Предупредил своего визави, конвейер могут включить в любой момент – люди уже в лаве. Ахтунг! Я ползу впереди, он за мной. Несколько раз слышал, как экскурсант ударялся каской о верхняк. Добрались до комбайна, где уже идет передача смены. Я попросил ребят включить механизм вхолостую для гостя. Ошеломлен. Пояснил экскурсанту, что когда комбайн работает по углю, то из-за угольной пыли ничего не видно в трех метрах и респиратор не очень-то помогает. Вылезли на штрек, присели, чтоб отдышаться. Парень – никакой. Ничего, думаю, помоемся в бане – отойдет. Пошли к стволу на выезд пешком. Баня не помогла, состояние попутчика не улучшилось. Договорился с девчатами в ламповой, дали мне для космонавта коногонку (светильник, цепляющийся на каску). Сходил на склад, взял каску белую, на которой сделал дарственную надпись. Торжественно вручил в своей нарядной это горняцкое снаряжение гостю в знак посвящения в шахтеры. Реакция нулевая. Идем ко мне домой, семь минут ходу, но когда случалась авария на шахте, добегал за 3 минуты.

  Жена, как принято в Донецке, накрыла стол с бутылкой коньяка. Москвич в прострации, взгляд опустошенный, только и сказал, что такого страха не испытывал никогда в жизни. Выпили они с супругой по рюмке (я к этому моменту уже лет 5 как завязал напрочь). На шахтостроительном факультете нас учили не задавать вопросов, особенно секретным службам, поэтому мы у гостя интервью не брали, тем более, что парень был не расположен к разговору. Видя его состояние, я решил отвезти гостя к люсиному дому на «Жигулях», чтоб он не блукал по троллейбусам. На следующий день с работы звонит Люся: «Что ты с ним сделал?». И рассказывает, дружба между ними досталась по наследству от родителей, воевавших вместе. Он действительно был в отряде космонавтов, но любил выпить. А тут возвращается друг от меня трезвый, как стеклышко. И дома у нее отказался причаститься.               

  Проходит год. Звонок от Люси: «Вов! Тут у меня два гостя из Москвы, организуй им путешествие в шахту». Действовал по отработанному маршруту и ритуалу, только две фамилии в формуляре на спуск указал настоящие – Имярек и Инкогнито. Дома представил супруге гостей и за столом после традиционной чарки, видит бог, без наших вопросов, они сами раскололись. Это были начальник и его заместитель отдела, в котором трудился мой прошлогодний экскурсант. Подполковник и майор. Их подчиненный, возвратясь год назад из отпуска, живописал посещение шахты с демонстрацией сувениров. По его заверениям получалось, что условия работы в шахте намного опаснее, чем у космонавтов на орбите. Не знаю, присутствовал ли на этом брифинге второй космонавт в мире Герман Степанович Титов, в то время «первый заместитель начальника ГУКОС МО СССР по опытно-конструкторским и научно-исследовательским работам», которому подчинялся означенный отдел, но было решено проверить эмоциональные впечатления коллеги. На следующий год после отдыха в Сухумском санатории для космонавтов они по дороге домой залетели на пару дней в Донецк к Людмиле Захаровне и, соответственно, ко мне. За столом они, проинструктированные сослуживцем, не выглядели так ошарашено, как их предшественник, но подтвердили его впечатление об условиях работы в подземелье: «Когда в прошлом году капитан (оказывается, то был капитан) рассказывал нам, мы не очень-то верили. Но он оказался прав. Когда я застрял между комбайном и стойкой, то подумал, что конец мне», – признался подполковник, мужчина лет за 50, очень плотного телосложения. Майор согласился с начальником: «Я лез по лаве позади Вас и думал, что эти Ваши резиновые сапоги – последнее, что я вижу в жизни».

  Старшие офицеры, в отличие от их подчиненного первопроходца, были в состоянии в охотку вести беседу на тему подземной жизни мужиков Донбасса. Их интересовало, например, почему шахтерский светильник я называю коногонкой. Мне, младшему офицеру запаса, пришлось сделать исторический экскурс по вопросу связи лошадей с подземной добычей угля. Многие десятилетия после начала разработки угольных пластов основной тягловой силой под землей были кони. Даже в моей шахте послевоенного проекта предусматривались конюшни на вентиляционных штреках. Профессия коногона, которого, как известно, «несут с разбитой головой», была востребована и престижна. И, если встарину при работе в забое рабочий мог поставить или повесить где-нибудь газовую шахтерскую лампу, чтоб освещалось место работы, то коногону требовалось подвешивать на себе эту лампу как можно выше, желательно на голову, чтоб в руках держать вожжи и кнут. Поэтому, когда появились батарейные светильники с электрокабелем, которые можно было прицепить к каске, подземный люд назвал их коногонкой. Москвичи высокого, можно сказать космического полета, конечно, этого не могли знать. Майор поинтересовался: «А что Вы имели ввиду, когда там применили слово рештак?». Я успокоил гостя: «Ничего страшного, никто никого порешать не будет. Это просто составная часть конвейера. Кстати, горняцкое выражение «взять коня» означает вручную снять уступ угольного пласта на длину рештака». Ну, уж коль оседлать «лошадиную» тему окончательно, я спросил слушателей, не испытывали ли они неудобство, когда мы возвращались пешком из лавы к стволу? Служивые неуверенно пожали плечами. Я напомнил наземным людям, что если убежала последняя электричка, то надо идти «по шпалам, по шпалам», которые уложены через 0,55 м, а под землей – это расстояние увеличивается до 0,7 м. Такая дистанция была давно выбрана в угоду лошадям, потому как у них длина шага такого размера. С этим неудобством смирились первыми коногоны, а в последнее время и те, кто ходит по шпалам от лавы до ствола. В ходе беседы затрагивались и другие вопросы подземной жизни, но проблемы жизни орбитальной не касались. Напоследок саммита стороны обменялись подарками – я вручил каждому уже традиционный набор с дарственной надписью на каске, и получил от них книгу Ю. А. Гагарина «Дорога в космос» с автографом Германа Титова: «Владимиру Исаевичу с добрыми пожеланиями, подпись, 14.9.81.». Этот подарок стоит у меня на почетном месте, на книжной полке в Израиле.               

   Спустя несколько лет я организовывал походы в шахту для своих сыновей после 9-го класса. Сперва для старшего, а потом и для второго. Маршрут каждому подобрал жесткий – в самую глубину и жару, причем в смену, когда шла добыча и работали все механизмы. Мальчишкам коньяк не понадобился, чтоб придти в себя – они были спокойны, разглядывая лицо в зеркале. Темные от угольной пыли глаза, встречающиеся повсеместно в донецкой действительности, давно стали для них привычными за те 16 лет, которые они прожили и купались в среде ватных колорадов. Они не стали ни шахтерами, ни даже космонавтами на радость матери.