Экс-ры IX 1 гл Бесы

Глава 1

Скит - урочище Каменные избы - золотая жила - иранские гостинцы - убийство сыскаря - бесы - господин приёмщик

Бесы

Эти двое были из банды хищников добывающие незаконным способом драгоценные камни. А Бесами их называли, потому что это была глубоко законспирированная котла, чтобы получить вход требовалось десять поручителей и за предательство входящего отвечали жизнью все десять. Самовольный выход, означал только одно… безымянный холмик, а то их без него. А десятерых поручителей ждало чрево глубокой шахты и вся жизнь такая до конца. На сходке глав право голоса имели все, а вердикт казни, узаконивал император Бесов. Приговорённые к смерти зачастую не ведающие что их ожидает, во время трапезы получали с пищей свою долю яда и их увозили к выбранной шахте.

И ели они медленно как бы проверяя каждый кусочек на зуб, и только после трапезы наступало облегчение, так что ни о каком предательстве никто и не помышлял. И если кто был пойман сыщиками то старался свести счёты с жизнью ещё до того как начнутся пытки с пристрастием, а из сыскных подвалов ещё никто по драгоценному делу живым не выходил. Если кто туда попал, всё расскажет хоть и по своей воле, а конец для него всегда один умерщвление страшным способом. Захваченному Бесу разбивали голову большим камнем, да так что из расколотого черепа мозг выскакивал как желток из яйца. Смерть была тупящей и мгновенной.

Такого захваченного хищника ожидали чудовищные пытки, начиная от загона игл под ногти и кончая опусканием ног в бочку с голодными крысами. А выползающее признание  из преступника зависело от большого полёта фантазии истязателей. И только раз случилась у сыскарей промашка, когда они проморгали хищника, который непонятно каким образом снял кандалы с рук и ноги и сумел сбежать из-под стражи ещё не пытанный и не изувеченный. Это был Бес по прозвищу Червяк. Так вот он благодаря своей природной изворотливости и умением прятать в теле всевозможные шпильки и напильники для открывания замков и спиливания заклёпок на кандалах мог облапошить кого угодно. И ещё большую промашку сыскари подстроили сами себе, не успев взять у Червяка отпечатки пальцев, его фотографию и словесное описание портрета преступника. Так что теперь Червяк мог запросто являться в любой кабак, и даже прохаживаться мимо жандарма без всяких для себя последствий.

Но не всякий сыскарь имел в своём распоряжении кандалы, во-первых их надо было всё время носить с собой, во-вторых они были тяжёлыми, и пленник быстрее кончался в них, натирая кожу до крови, чем вызывал попадание инфекции, в организм иногда вызывая гангрену. И заковывание и расковывание кандалов требовало большого времени, а вот с этим у сыскарей было не важно. Нужно было как можно быстрее доставить пленника до места назначения и начать следствие. Но после изобретения браслетов в 1780 году, то есть наручников всё изменилось, и сыскарь мог их носить с собой до десятка таких приспособлений.

Один местный умелец сумел изобрести свои наручники от исходной системы Дарби. Верхняя плоская дуга у них стала вращаться вокруг своей оси на другой дужке с цепью, тем самым не надо было не опасаться, что замыкающая дуга защёлкнется сама собой, и надо будет снова открывать её ключом кроме того зазубрены проскакивали вперёд по закрывающему механизму чего не было у Дарби. И замкнув браслеты на руках, дужки не могли отскочить обратно. Механизм их надёжно запирал, и без специального ключа их было не открыть. Ну, разве что это бы проделал такой ушлый бандит как Червяк.

Но как это часто бывает, проезжий купец, увидев диковинную вещицу у полицейского, быстро разузнал, кто является автором браслетов и поторопился купить такие же для себя, а потом продал идею одному американскому инженеру фирмы Peerlees который впоследствии, и оформил патент на их массовое изготовление. Инженер быстро разбогател и его дела пошли в гору, после чего он часто приезжал в Россию в частности на Урал к местным умельцам так с ними намного проще договориться. Ведь пока местные власти раскачаются, изобретение быстро уйдёт в могилу вместе с его владельцем.

Так что Червяк, тщательно изучивший такие браслеты, имел к ним свой осой секретный подход, а к кандалам так тем более. И бежал он из-под стражи не прямиком сразу в лес, чтобы попасть сглупа на нож, он недельку другую отсиживался в погребе одной свой тайной зазнобы. За это время с её помощью он изучая обстановку вокруг своей персоны и как восприняли его побег лесные братья. После он получил весточку из леса, что его ни в чём не подозревают, и он может прийти. Последствий для Червяка никаких не было, потому что он никого не успел сдать, а сдал бы так и из подвала не вылез бы живым. Далее он был назначен императором Бесов, приглядывать за прибрежным посёлком, с докладом на сходе, что да как.

Так что хоть круговая порука у Бесов была крепкая, но случались и предательства. Кого-то подлавливали сыщики на продаже драгоценных камней, кого-то подставляли, и кто клевал на подставу без осторожности тот и попадался. Червяку повезло, и он отделался всего лишь лёгким испугом. А на этот раз попался под самострел бандитов сам питерский сыскарь охотник за головами Прокопий Мздищев. Сколько он переловил скупщиков краденных драгоценных камней уже он и сам со счёта сбился. На этот раз ему не повезло тех, кого он выслеживал, сами устроили ему ловушку.
Мздищев сидел за шторкой, когда в скупочную каменную контору пришёл местный купец Головин-Дрющев и положил перед приёмщиком камешек. Сказал, мол, его работник в тайге нашёл и просил узнать, что это за камень больно синеват он на просвет. Приёмщик взял большую лупу и осмотрел камень.
— Опять аметист, — устало сказал приёмщик и выбросил камень в окно.
— Куда, зачем, — поднял брови купец.
— Безделушка, твой работник кувалдой его выковыривал что ли, весь в трещинах. Рухлядь.

Купец хмыкнул и согласился что камень дерьмовый.
— Значит, ничего не стоит?
— Так был бы кристалл чистый стекло, а то раздавленный. Аметиста у меня знаешь сколько, вон целый ящик, не знаю, куда девать его даже ювелиры у меня не берут прежний-то приёмщик, всю казну нашу разорил скупая у населения их как драгоценные камни, идиот! И кто его сюда поставил, непонятно.
— Да знаю я его, немало он денег мне отвалил, — оживился купец.
— Ну вот, а ты расстраиваешься как дерьмовый камень. Будет что стоящее, так неси и всё равно неси, всё одно ничего ты в них не понимаешь.

Когда купец ушёл, Мздищев вышел из-за шторки и, схватив приёмщика за ухо своей клешнёй, и стал его вращать вокруг своей оси до красноты лица мужчины.
— Куда камень бросил? Где?
— В корзине, — сознался приёмщик.
— Доставай, — сказал Мздищев и оттолкнул от себя приёмщика.

Оказывается, хитрый приёмщик обманул купца и только сделал вид, что выбросил камень в окно, а сам скинул в корзину с опилками. Он покопался в них пальцами и достал камень.
- Сапфиром балуетесь, господин Масальщинер на каторгу захотелось вшей кормить, - грозно зарычал во всю лужёную чистым спиртом глотку сыскарь.
Приёмщик грохнулся на колени и вцепился в сияющие сапоги сыскоря.
— Не губите, бес попутал, вот те крест батюшка Прокопий Елисеевич... — зашёлся в слезах приёмщик.

Охотник за головами Прокопий Мздищев посмотрел сверху на ползающего перед ним приёмщика и схватив за ворот рубашки и рывком поднял того на ноги.
— Слушай сюда крыса канцлерская, — выложи все добытые тобой камни, а то дознаюсь от верных людей, чего утаил, со света сживу, пойдёшь в Сибирь снег топтать, сам знаешь тут не далеча.
Приёмщик и впрямь как крыса метнулся вон из конторы и помчался в свою избу. Мздищев не успел даже чай допить из стакана, как приёмщик уже радостно влетел в контору и вывалил на стол весь цвет добытых самоцветов.
— Всё, что есть, ничего не утаил! — снова пал на колени приёмщик.
Мздищев перегнулся через стол и оскалил свою страшную улыбку.
— Ну чего там ползаш садись подле поговорим.
Приёмщик на четвереньках прополз к сапогам Мздищева и приготовился слушать, опустив голову.
— На стул садись кровосос, чай не собака.
Приёмщик сел на венский стул.

— Ну-с господин Маркс расскажи мне у кого ты эти камешки собираешь. Да не трясись ты, пошутил я насчёт Сибири, мне служить будешь. Кто из Бесов в посёлок ходит?
— Не знаю, я их вообще не знаю, мужики приносят, всё кучей ну я и утаю один два или вот так же «выкидываю» в окно в лужу к свиньям. Конечно, кое-что скупаю без этого нельзя никак надо же отчитаться, сколько добыто камней и где. Да разве эти сволочи расскажут, где накопали?
— А Алёшка Дохлый он что-то приносит?
— Нет, у этого здоровья нет, чтобы у ворота стоять или в шахте ползать он больше по охоте с дружком своим Виталием.
— А этот чего баламут не на золоте работает?
— Он тоже к охоте приучен, они вместе даже на медведя ходят. За зиму вот четверых добыли с собаками.
— Бойцы значит?
— Да, а вот по камням у них жилки нет, и батьки их, сколько не гнали в шею в шахты, не идут черти, охота им пуще неволи. Шкурок они сдают много. Бесы, их не трогают, они же не по камням и не по золоту, не пришей карман словом.
— А может эти ребята у Бесов на подхвате?
— Этого я не знаю, да и зачем им это, вы на руки-то их гляньте чисто бабьи только курок нажимать и способны.
— А летом, какая охота?
— Ну, так покосами занимаются, лес вон сплавляют.
— Ну, тогда откуда у них руки бабьи?
— Ну, это я так, отцы в шахте, а эти лодыри на покосе. Правда, мне раз Криворукий сапфир принёс кристаллом невероятной чистоты, но не отдал на руки только через отца. Рассчитался я с ним, но не совсем честно даже же и себе на чёрный день что-то отложить. А Криворукий затаил обиду. Потом он ещё зашёл, посидел и ушёл видно, что жмётся отдавать по дешёвке, знать набрёл на богатую жилу, но не сознаётся где.
— Вот видишь, а говоришь, что он по камням не работает и почему его так прозвали он, что всё делает криворуко?
— Да какой там, ему лось в подмётки не годится. Как встанет на лыжи и всё пропал из виду. Просто все как люди по золоту, а он на охоте вот и прозвали Криворуким оленем, но чаще Криворуким кличут.
— Значит Криворукий тоже по камушки бегает?
— Определённо да. Как в тайгу собирается, так мимо меня в лавку за конфетками заходит, а на другой день с утра и уходит, я-то его всегда отмечаю, сижу за шторкой да посматриваю, кто куда идёт. Если одет по лесному, да с ружьишком значит, в тайгу намылился.
— А если с кайлом?
— Не они с кайлом не ходят, весь инструмент в тайге припрятан. Да и так видно кто, куда идёт, рыбалка-то она тоже отличается. Вы городской наших тонкостей не знаете.
— Значит, так как Криворукий пойдёт за конфетками, а может он их бабе своей албанке покупает?
— Не она их не жалует, бережёт зубы и где он только такую нашёл?
— Мужики говорят, он её из озера вытащил, когда баркас купца Кризова, промахнувшись мимо причала, налетел на камень и все кто на нём был с него, слетели в воду. Виталий, встречающий знакомого купца, не раздумывая прыгнул за утопающими, вода ледяная почитай перед первыми заморозками и вытащил её, а потом и её отца. Купец во славу своего спасения и отдал свою седьмую дочь за него. Да сам посуди государь, сам он красавец, и она как пава. Осенью сыграли свадьбу, а уж после у них любовь разгорелась…

— А что остальные спаслись?
— Если бы так, потопли. Да и сам Виталик чуть Богу душу не отдал после того купания. Купец, зная, что он перед ним в неоплатном долгу долго думать, не стал, осыпал его золотом, да и отдал за него свою предпоследнюю из младших дочерей Бору
— Ай да Криворукий! С такой бабой у любого руки прямые будут, — Мздищев раскатисто загоготал. — Баба-то у него не в пример вашим тюбетейками, так ты, если что, беги до меня, понял?

— Ну как не понять служба наша такая, — вздохнул приёмщик.
— А сейчас он где?
— Да на покосе должно быть с Борой, накосится и в тайгу. И жена Алексея с ними.
— Ну, на покосе тоже надо работать, чтобы зимой скотину кормить. Я слышал, что купец и за Алексея выдал одну из своих дочерей?

— Есть такое дело седьмую из младших. Только зря он это сделал, кто Алёшка и кто она. Албанки их жёны знатного роду, а эти оборванцы кто? Но это дело купца он дал своё купеческое слово, что во спасение себя и своей дочери отдаст своих младших дочерей за этих оболтусов. Я думаю, что дал он слово своё купеческое сгоряча, не подумав как следует, а потом, наверное, пожалел. Но слово-то купеческое назад не воротишь. Бора что путешествовала с ним, сама согласилась, увидев этого спасителя не кривым да ладным, а Алёшку годом позже женили, когда купец привёз его невесту. Правда, сам он как увидел её, тут же запил с горя не могу, говорит, я женится на такой она, мол, выше меня на голову. А купец топнул ногой, сказав, что он своим отказом обрекает его дочь на вечный позор, словом уговорили он и сдался. Но я скажу, они не пара, я бы сам не ней женился.

— Много ты понимаешь ниже выше моя Елена сама выше меня на голову и это при моём богатырском росте, лошадь, а не женщина, а ты говоришь она выше его. Это даже лучше такую бабу бревном не перешибёшь. Напьёшься, она сама на себе не хуже коня довезёт.
— А тут и деваться некуда купец тот слово дал, да и куда он дочь обратно повезёт?
— Да слово купца как именная печать раз приложил, значит, тому и быть, — кивнул Мздищев. — А хороша ли она как Виталькина жена, что-то я её не видел.
— Тут давичи был у нас ревизор по лесному хозяйству, так как увидел её, чуть шею не свернул. Потом приходил свататься к ней замужней, его конечно взашей дурака такого, неделю пил, а потом поднялся на утёс камень на грудь и утопился. Говорят, так происходит от большой любви.
— Что-то я уже боюсь с этой красавицей повидаться, да поздно,… если Елена узнает про левые шашни, табурет-то сразу на голову наденет, ай да Воробьёвские ай да сучьи, дети всех умыли! — ухмыльнулся Мздищев.
— А что может, вас свести я мигом оформлю, — заискивающе заулыбался приёмщик.
— Но, но… только вздумай харя немытая, я те кнут-то сразу в анус и затолкаю. Ишь, ты расхрабрился! Чужих баб он мне вздумал подсовывать, я те подсуну кулачище под нос, неделю будешь кровью харкать, — изменился в лице Мздищев.
Тут приёмщик и вовсе перепугался налитых кровью глаз Мздищева, который мог своим кнутом быка намертво свалить с ног.
— Да я что Прокопий Елисеевич, я так… по-свойски…
— Свояк тебе сивый мерин гнида. Слушай сюда тля, камни что прикарманил, прибери, сколько тут их сам считал?
— 47 сапфиров, 34 рубина, ещё… — приёмщик, трясясь, принялся на зубок пересказывать другие названия камней, но Мздищев остановил его.
— Хватит… бери бумагу и напиши, сколько у кого и когда, всё напиши, Головина-Дрищева не забудь, вечером загляну. Всё, пей чай да не тряси соплями, и смотри у меня, чтоб ни одна живая душа кроме меня не дозналась. Раздавлю как клопа.
Мздищев не глядя на скрючившегося от страха приёмщика вышел из конторы сел на верхового коня и отправился к станции Тарасково.