Экс-ры IX 1 гл Господин приёмщик

Глава 1

Скит - урочище Каменные избы - золотая жила - иранские гостинцы - убийство сыскаря - бесы - господин приёмщик

Господин приёмщик

Виталик, сославшись на срочные дела, увильнул от покоса, послав вместо себя работника железной дороги Рустама Исмагилова пообещав тому, что к новому году у него будет шкурка лисицы крестовки на воротник его жене, но для этого должен отработать ему пять покосов. Рустам сам бы добыл такую лису, но он не был охотником и не знал где вообще искать такую лису. А Виталий только прошедшей зимой добыл дюжину исключительно красивых лисиц крестовок и ни у одной не было даже мельчайшего брака в окрасе. И все двенадцать шкурок у него забрал сыскарь Мздищев чтобы перепродать в столице с хорошим прибавком для себя.

Алексей, заранее договорившись с ним, ждал его у Грибочка места давно им знакомого по нагромождению хаотично наваленным валунов. Там был ими сделан небольшой навес, скамейка и стол для остановки перед входом так и выходом из тайги. Про те валуны никто не знал и не ведал, место там было глухое и дикое хотя и в близости от станции. А не ходили за окраину посёлка местные ещё и потому, что в округе обитало большое количество волков да разве сытые летом волки помеха опытным охотникам. Да и зимой серые хищники, неоднократно попадая здесь под пули, сами сюда по своей воле не совались и давно поменяли свой маршрут на более безопасные тропы к окраинам посёлка.

Сами-то друзья жили дом к дому возле правого ручья, что впадал в прудик, из которого вытекала речка Большая Шаманиха. Как и у родительского дома, в Воробьях он посадил перед домом две молодые лиственницы, чтобы они напоминали ему о его детском вспученном житие с родителями у Казачьего Шишима. Тогда от постоянного чувства голода у многих детей вспучивались животы от некачественной пищи в основном сырых корнеплодов не получая хлеба. Даже его отец ходил с выпяченным животом при худом теле, за что жителей Воробьёв называли самоварами.

Алексей тоже посадил перед домом два дерева, но лиственницы, а ели и тоже две, какие росли у родительского дома, а потом и вовсе загородил их забором, чтобы под ними не жгли осенний мусор. Виталий тоже глядя на старания друга недолго думал и обнёс красивым заборчиком посаженные Лиственницы, устроив перед домом уютный палисадник. Женившись и обзаведясь хозяйством оба друга взялись за ум, но пока они были у себя на уме их всё ещё считали в пристанционном посёлке оболтусами и неудачниками.

Так, по крайней мере, считал приёмщик драгоценных камней Маркс Фридрих Масальщинер которого в своё время сюда определил известный по всей России ювелирный дом «Пейсахович-Фризер-Цимельзон». Масальщинер в отличие от предшественника Чучулянского устроился здесь неплохо, наняв дворника и повара Ястерзона переманив последнего из екатеринбургского ресторана «Меч и Стрелы» где ему платили сущие копейки но требовали через чур многого. Посулив Ястерзону приличное жалованье, Масальщинер намекнул ему, что в Тарасково можно крутить приличные дела, так как повар имел склонность работать с камнями как его батюшка ювелир и имел деловые связи.

Таким образом, образовался преступный тандем, скупающий у населения драгоценные камни за непонятно какие деньги. Масальщинер и Мздищева облапошил подсунув ему, бросовые камни, в которых тот был ни бельмес, мастерски изобразив ссыкулявого приёмщика камней. На самом деле Масальщинер это была большая фигура, выросшая на грабеже тёмных крестьян спаивая последних вкусной водичкой - шампанским с самогоном. Да и артель Бесов тоже было дело его рук, куда он хитростью завлекал неокрепших умом искателей драгоценных камней крестьян. Поставив во главе своего человека в качестве императора чёрной тайги.

Если бы Мздищев не пытался прибрать к своим рукам камушки приёмщика, то тот его не трогал бы, но тот перешагнул все границы дозволенного и пытался ему грозить. Маркс Фридрих позвал Ястерзона и велел ему ехать к Лешему камню передать, что Мздищева надо убирать мешает он их общему делу.

— Он под меня копал, с какого я перепуга приехал сюда, мол, разве не сытно я жил при батюшке под крылышком. Ну, дескать, шестёрка я тебя и пытался меня завербовать в осведомители, — сказал Ястерзон.

— Ну, так соглашался бы, нам свой человек в его делах пригодился бы, но раз господин Мздищев решил контролировать наше дело надо его отправить в яму. Ты там передай что, мол, кукушка прокуковала конец агенту тайной полиции коим, оказывается, являлся господин Мздищев. Пусть свезут его на Казачий Шишим, там его труп никто искать не будет. И пусть на следующий год в Воробьях посеют пшеницу, вместо овса хватит пухнуть от голода.

— А зачем куда-то ехать и кого-то просить давай я ему перо воткну и болото?

— Мы крови на руки не берём, незачем нам это. Пусть табунок коней приведут, нужны мне кони.

— Сколько надо-то?

— Передай Прыгуну, он знает, сколько я ему ещё весной заказывал.

— Ну, если Сашка знает тогда так и скажу.

— Ну и ступай.

Через четыре дня вернулся Ястерзон с тремя мужиками. Они привели восемь коней, Масальщинер сам осмотрел их и отдал дворнику распоряжение выдать им, что попросят по списку. Он проводил мужиков в отдельный домик, немного поговорил с ними о делах. С их слов он понял, что Мздищев сам налетел на самострел, получив в грудь стрелу, после чего и помер. Но труп его не стали везти на Казачий Шишим, а захоронили в болоте затолкав босого под зыбун. И только после этих слов Масальщинер обратил внимание на сапоги со шпорами у одного из мужиков

— Ты что спалить всех хочешь, немедленно снимай и в печь, я тебе другие дам, а за эти каждому из нас бессрочная каторга.

Мужик покраснел, и тот час снял сапоги покойного сыскоря.

Ястерзон взял сапоги, отметив, что они очень даже хорошие, но каторга всё перевесит. Масальщинер лично затолкал сапоги, в попку печи накидав следом сосновой щепы с берёзовой корой. Когда пламя занялось, и сапоги тачали гореть, только тогда он успокоился.

Позже я он велел Ястерзону ехать с этим мужиком якобы на озеро за рыбой и где-то по дороге кончить его из-за его глупости. Вторая промашка этого идиота, могла бы дорого всем обойтись, если он в первой не сообразил что сотворил и отправился в посёлок в сапогах убитого. Вечером Ястерзон вернулся один с копчёной рыбой.

— Почему один, а где спутник твой, — спросил у повара Масальщинер.

— Да тут целая история приключилась, жарко, ну я разделся и нырнул, значит, охладится, а этот следом, я-то вынырнул, а его нет. Ну, мы кинулись его искать и найти не можем. Утоп, похоже, крестьянин наш. Рыбаки говорят, что через дня четыре сам всплывёт, если сом не заглотит. Падаль он шибко любит.

Тут мужики заволновались и говорят, что их товарищ вообще плавать не умеет.

— Дурак он ваш приятель то сапоги сыскаря напялил, то вводу прыгнул, не умея плавать, — крикнул им Ястерзон.

— Там может поискать надо по мелководью, может в кустики забрался, — сказал один из мужиков.

— Какое мелководье там глубина шесть метров иди, поищи, у вас, что же все такие пловцы? — спросил Ястерзон.

Масальщинер помолчал и позвал всех в большой дом помянуть раба божьего Николая. Повар принёс из погреба съестное на закуску и настоянный холодный компот.

— А пироги с рыбой у тебя ещё остались? — спросил Масальщинер.

— Есть три куска.

— Неси сюда, разделим по-братски чай друга поминаем не чужого.

— В море ушёл и из моря не возвращайся, пусть тебе там будет покойней, чем на белом свете, аминь, — сказал Масальщинер и перекрестился.

На другой день пока ещё не занялась заря, он проводил мужиков, дав им в дорогу немного больше припасов, чем было по договорённости. А родственникам покойного обещал помочь деньгами с тем, и простились на тяжкой ноте.

Ястерзон проводил мужиков до околицы и попросил, чтобы они не держали на него зла он-то вроде, как бы и ни причём покойный сам сиганул в воду сглупа.

— Да сам-то он какой-то весь был нескладный вот и нарвался, — сказал его товарищ.

— Что поделаешь, жизнь она такая не знаешь, где споткнёшься, - сказал Ястерзон, прощаясь и горестно вздыхая.

После уже в доме Ястерзон спросил Масальщинера, как удалось заманить под самострел сыскаря.

— Ему как он думал, его осведомитель подкинул карту с якобы самоцветными копями и что там сапфира лопатой греби не выгребешь, а это был мой человечек. Осведомитель поведал, что по тайной тропе пойдут два курьера с камушками, так что можно сорвать большой куш. И карту ему состряпанную императором сунул, мол, дело верное. И согласился составить компанию но, заведя Мзищева в медвежий угол потихоньку ушёл, оставив его одного, ну, а самострелы поставили на обратном отходе лесные братья - Бесы. На один из них нарвался сыскарь, а там у него уже не было шансов выйти из тайги живым. Только непонятно куда подевались его вещи и этим нужно заняться вплотную.

— А может это наши оболтусы Криворукий с Дохлым?

— Может быть, но это надо проверить, проследить…

— Вот мне интересно, а как оболтусы общаются со своими албанками ведь они по-русски говорят ни бельмес не понимают, — спросил Ястерзон у своего благодетеля.

— Дураки говорят, а ты них не слушай, бабы эти в Смольном обучались и по-нашему, говорят получше нас обоих. А то, что албанки ну и что кого только у нас в России нет. Образованные, а живут в избах и всё благодаря папаше сундуку с деньгами. Конечно, у него дочерей столько, что девать некуда так он хоть этих пристроил к этим бродягам. Папаша их Констадин Криезис сам был средним босяком да смекнул, что в необразованной стране Албании он так и останется нищим и подался на учёбу в Казань. Получив диплом юриста, отправился в Петербург, где его судьба свела с французским дипломатом и его дочкой. Вот после этого у него дела и пошли в гору. После крестился, приняв христианство, и стал называться Константином Николаевичем Кризовым что было намного лучше чем бы он щеголял своим албанским именем. Оставив юриспруденцию, занялся под руководством зятя коммерцией. И поднялся до купца первой гильдии по ювелирным делам, ему открылась заграница, чуть позже стал вхож в окружение царя нашего батюшки, словом человеком стал. И кроме того его фирма под чутким руководством французского зятя стала «Поставщиком Двора Его Императорского Величества» с правом печати с изображением Государственного герба. При том, что оборот составлял в год до тридцати миллионов царских золотых рублей.

— Чтоб мне сдохнуть! — чуть не подавился пирогом с капустой Ястерзон.

— Ну, а старшие дочери выйдя замуж за больших людей вообще открыли ему широкие возможности. Вот только не знаю какие возможности откроют ему наши оболтусы.

— Живут же люди! — позавидовал Ястерзон.

— И мы так же жить будем, только вот скопим капитал и отчалим поближе к западным границам, и если ты меня будешь слушать, — сказал ему Масальщинер.

— А эти чем тут заниматься будут?

— Чем? Вот погоди, они скоро нами командовать начнут. Тесть-то их тут, я слышал, заводы ставить собирается. Вот начнётся круговерть!