Сирия. До востребования

•В Сирии готовится масштабная провокация с использованием похищенного с территории одного из российских НИИ в лихие 90-е «чемоданчика»-мины с радиоактивными материалами. В операцию по противодействию угрозе с непредсказуемыми последствиями волей обстоятельств оказывается вовлечен бывший военный журналист, занимающийся расследованием интриг провокаторов из числа так называемых «белых касок». Москва, Париж, Хмеймим, Дамаск, Ташкент, Харьков, Лиссабон... Противостояние и взаимодействие разведок... Журналистская солидарность, дружба и любовь с ее неожиданными поворотами...
Об этом новый роман Сергея Пашаева "Сирия. До востребования..."

•
•

• Любые совпадения имен
• и событий произведения
• с реальными именами
• и событиями являются
• случайными
•

«Никогда не забывай сказать
«не забывай...»

Эрих Мария Ремарк



ПО ПРАВУ ПРИОРИТЕТА


... - Марин, я поговорил с Володей Худолеевым, это бывший мой подчиненный, а теперь большой начальник на Камчатке. Он на вас выйдет и всё устроит. Обещал, что увидите и Паратунку, и Долину гейзеров, и Медвежьи озера... А для Костяна особый сюрприз - рыбалка с катера в Авачинской бухте у Трех Богатырей...

Шорох эфира обрывается и в звенящей тишине приятный женский голос проговаривает знакомую фразу: «Извините, ваш разговор прерван. Вы переключаетесь на приоритетную линию».

- Виктор Николаевич, извините, что прервали.

 - Ничего, это я с женой. Она в отпуске с детьми на Камчатке. У них день светлый. Перезвонит.

- Объявлен сбор. Машина за вами вышла. Первый уже в дороге.

- Понял, спускаюсь.

До Полежаевки через Мневники ночью — пятнадцать минут. Похоже, есть шанс сориентироваться у оперативного дежурного до приезда Первого. Ему с дачи - подольше...

-  Ну, что там у нас случилось?

- Проснулась «Незабудка». Секундный сигнал зафиксирован в районе, где искали в 1993-ем — юг, юго-запад Подмосковья. Точнее не получилось. Очень короткий сигнал.

- Что говорят технари?
- Пробное подключение нового источника питания. И сразу - отключение. Первый распорядился: через пятнадцать минут совещание в ситуационном зале.

- Что-то ещё?

- Отложили до утреннего доклада, но раз уж дернули... Сирийская группа подтвердила: «Белые каски» активизировались. 800 эвакуированных в Израиль через Иорданию — просто сбросили как балласт. Им на смену прибыла компактная группа знакомых нам лиц. Что-то затевают.

Как интересно! Две новости в одном флаконе. Не один ли парфюмер составляет композицию? Нужно думать. Две эти информации могут сопрягаться, а могут и в тупик отправить. Во всяком случае, пока это только блоттер — полоска бумаги с запахом, отдаленно напоминающим взрыв аромата настоящего парфюма при реальном соприкосновении с кожей человека.

- Товарищ генерал, время.

- Иду. После совещания мне нужен сеанс связи с Сирией.

- Я их предупрежу.



СГОВОР. ЗА МНОГО ЛЕТ ДО СОБЫТИЙ


Прищурив глаза, Густовский долго разглядывал этикетку на бутылке и, похоже, удостоверившись в подлинности напитка, осторожно плеснул в бокал глоток виски. Плеснул, принюхался, наморщив тонкий, обгоревший на каком-то курорте нос, и только после этого сделал маленький, пробный, глоток. Выпендривался Густ напрасно. Виски вполне приличный – настоящий «Passport scotch» с пятью фирменными флажковыми ленточками по бокам издали узнаваемой темно-зеленой коробки.

- Ну и как?

- Нормально. Греет. Топят старый внутренний лед. Глядишь, вот-вот сентиментальным сделаюсь. Таким, как ты.

Густ верен себе. Густ растерян и поэтому пытается идти в наступление. Еще не зная куда, сомневаясь, нужно ли это? Наступление у него - инстинкт, элемент самозащиты. И, если задуматься, универсальная броня. В былые годы люди его положения и устремлений горели розовым огнем на нерукотворных баррикадах передела власти и денег. А он уцелел. И поднялся. И даже забронзовел в какой-то степени.

- Мне, Густ, сентиментальным быть не грозит. Грехов слишком много. Да и не пью давно, сам знаешь, - усмехнулся Парашкевич.

Густ тоже усмехнулся. Про себя подумал: «А ведь врешь ты, дружбан. Врешь! Сентиментален ты, ужас как сентиментален. Хотя виски, точно, не для тебя. Прошла пора – завяли помидоры…»
Впрочем, про помидоры – это только слухи до него доходили. Что там было на самом деле – одному Господу ведомо.

Три года назад мальчики из охраны Густа прознали про неведомую тогда почти никому печорскую кудесницу тетку Авдотью и, Густовский знал это почти наверняка, соответствующие службы и людишки разные работали, уговорили Парашкевича испытать судьбу.

Борис Аркадьевич жрал водку в ту пору по-жуткому. Двух бутылок на сутки ему не хватало – разбавлял под вечер внутреннюю, ничем не объяснимую душевную боль пивом. И не каким-то фирменным и дорогим - дорогое он в ту пору не любил - затрапезным «Жигулевским» с прилавков подозрительных коммерческих палаток.

Охранники, по долгу службы цедившие безалкогольный «Miller», давились горьковато-сладкой пеной, поглядывая на чудившего шефа.
Но Парашкевич плевал на это. Это он их нанял и содержал, а не они его. Они в сравнении с ним – тля, чернота, исчезающий эфир. Перебьют их, размажут по асфальту, разнесут в пыль взрывом – другие встанут на лапки в очередь. И будут просить-умолять. И не кто-нибудь – профи, клятвы дававшие, присягавшие, но готовые теперь служить не за идею, а просто за деньги, забыв о правилах и корпоративных порядках своих некогда крутых организаций и контор. Приехали, стукнулись задницей на глиссаде своего падения. И стыда у них нет. И совести. Так чего ж с него спрашивать?
И поэтому он тоже чихал на них с высокой башни. И презирал. И так же, как они, пил. Пил, чтобы разбежаться и взлететь. И парить где-то - далеко-далеко, отстранено от всех. Парить и думать. И мечтать. И ощущать себя сильным, независимым, неуязвимым.

Водка – изобретение особого рода. Сродни колесу. Очень мудрый и адресный напиток – одного, как война, делает сильнее, другого – слабее. Кого-то вытягивает за шиворот из болота придуманных или реальных страхов, а кого-то, наоборот, безжалостно тычет мордой в зловонные лужи беспросветной тоски и отчаяния. Самое ужасное, что вектор этого движения напрямую не зависит от количества выпитого.
Водка, словно отгадывая страхи и надежды, читает потаенные мысли и творит по собственному разумению своё действо сладостно-беспощадно. При этом переход из состояния в состояние мимолетен и неощутим. Час назад ты смеялся, теперь – дрожишь. Еще вчера ты безболезненно принимал на душу традиционный стакан и уже через минуту, словно очнувшись после сердечного приступа, вдыхал полной грудью порцию живительного кислорода. И начинал радоваться жизни и строить планы, а сегодня после такого же стакана готов то ли вешаться, то ли стреляться, то ли вены вскрывать, оглянувшись на подтаявшие силы.

Парашкевич до этих крайностей не добрел. Испугался. Насторожился, самосохранился. Решил как-нибудь изловчиться и спастись. И спасся. Правда, в ночь перед авдотьиным лечением напился вдрызг. До неощущения, почти до потери пульса и сердечной боли. Боялся, верил и не верил, зажигался надеждой, паниковал и падал духом, бесился, потом, стряхнув с себя пелену дури, внутренне возрождался и тут же, отступив, отчаивался.
В пьяном полубреду послал было всех, куда мог, но через минуту, разрыдавшись, позвал обратно.

Авдотья, поджав старческие, в ниточку, губы, сидела на скрипучем стульчике молча – ждала. О чем думала – один Бог ведает. В ту минуту, когда Парашкевич потянулся к ее морщинистой руке, кивнула седенькой головкой - иди, мол…

После бабкиных таинств охранники плеснули ему в стакан водки. Парашкевич дрожащей рукой стакан принял, заглянул в его зовущую, гулкую глубину и усмехнулся:

- Так кто теперь, брат Зеленый Змий, сильнее? Я или ты?

Зеленый Змий в ответ промолчал и послушно пролился вонючей трепыхающейся струйкой на пыльный палас лучшего номера затрапезной печорской гостиницы.

Через час навороченный джип Парашкевича уже мчал его из псковской тьму-таракани в Москву. С тех пор Парашкевич не пил. Спокойно лил в хрусталь дорогие напитки, нюхал, вздыхал, кривился и отставлял посуду в сторону. И никому не рассказывал, что из рюмок и стаканов, из фужеров и бокалов, плошек и фляжек, бутылок и стопочек, на самом краешке желания, в последнюю секунду, в тот самый миг, когда кончик языка невольно подслащался  слюной необоримого ощущения манящего таинства спирта, сверху, из пронзительной синевы неба на пяточек его маленькой жизни обрушивалась сверкающая сиреневая молния Змеи.
Рука вздрагивала и отдергивалась, язык немел, и в голове начинал пульсировать огромный Белый шар беды.

Парашкевич в силу разных обстоятельств теоретически уже трижды мог переступить авдотьин Препон. Но трижды невольно приседал, чтобы не опалиться жарким огнем беззвучной небесной молнии.
В четвертый раз он вышел на какой-то очередной офисный балкон, плеснул в темноту тягучий гавайский ром и услышал, как тот зашипел, сжигая внизу клумбовую зелень. Явно услышал, как и обещала ему Авдотья.
«Услышишь, - сказала, - и это будет конец болезни твоей»…

- Не пьешь, и ладно. Могу позавидовать. А ты – мне. У каждого – своя радость.

Густовский отхлебнул полный глоток и потянулся к блюдцу с лимоном.

- Ты старой, когда-то пьющей памятью, не помнишь, чем виски закусывают? Лимоном – как? Ничего?

- Нормально, если соленого огурца под рукой нет. Виски – он и есть виски, цивилизованная самогонка.

- Ты считаешь?

- Я – знаю.

Они помолчали. Разговор изначально не клеился. Парашкевич осторожничал и тем самым настораживал Густовского, который по жизни и так привык никому не доверять. Хотя между ними много лет назад, еще на заре разгоравшейся горбачевской перестройки, когда они по нынешним понятиям были голыми и босыми замами секретарей райкомов комсомола, как-то враз сложились неплохие отношения.

Это был тот редкий случай, когда два несомненных таланта с разными электрическими знаками совмещались, не провоцируя разряда. Больше того, принося себе обоюдную пользу. В том числе материальную. Пусть не бескорыстно, но при случае они обязательно помогали друг другу. А несколько раз, случалось, и подстраховывали друг друга. Но при всем при этом только однажды провернули рука об руку хитроумную финансовую операцию, заработав на ней отнюдь не гроши.
И не поссорились, что удивительно. Не заревновали один другого. Именно память о той неслучайной и символичной по большому счету удаче свела их сегодня снова. Давным-давно пора было начать разговор о главном, ради чего съехались, отложив дела и проблемы.

Первым собрался с духом Парашкевич.

- Мы с тобой одну и ту же мысль в лысеющих уже черепах прокачиваем, даром энергию тратим. Непродуктивно.

- Ну, так давай продуктивно. Что имеем?

Парашкевич подхватил вилкой дольку лимона и отправил ее в рот.
Скривившись, еще раз мысленно переспросил себя: стоит ли игра свеч, нужен ли ему в этом деле второй игрок-партнер, которому придется отдавать долю?
Трезвый, посвежевший ум подтвердил: стоит, партнер нужен, деньги уйдут не впустую, блокируют риски.

- Ладно, - выдавил из себя. – Начну с того, что у меня есть проверенная наводка, четкий и до деталей просчитанный план, плюс потенциальный заказчик на уникальный товар. А у тебя лихие мужики- профессионалы, способные этот план реализовать.

- Допустим. Дальше.

- Ну, если с естественным разделением труда мы порешим, дальше деньги светят немалые. Не скрою, это риск. Но есть подходы. И, если повезет, голова будет болеть только об одном – как легализовать капитал.

- Ну, с этим мы, по-моему, разберемся. Теперь ближе к телу, как говорится.

Парашкевич поймал вилкой еще одну дольку лимона. И еще на секунду задумался.

- Ладно. Излагаю. На складе одного затрапезного новосибирского НИИ валяется нашпигованный суперэлектроникой чемоданчик. Очень дорогой, поскольку упрятанный в нем приборчик и начинка – эксклюзивное творение ума и золотых рук отечественных оборонных кулибиных – творение особого рода. Наши в изобретательстве тут переплюнули забугорных коллег на много километров.

- И сколько же может стоить эта твоя железка? Миллион баксов? Два? Три?

- Много. Под твои баксы не хватит и нескольких таких чемоданов.

- Посыл нормальный. У меня появляется серьезный повод для размышлений.

- Размышлять как бы поздно. Ты практически уже в деле.

- Ну, да, конечно. Если я тебя правильно понял, он, этот чемоданчик, сегодня никому не нужен?

- Ты меня абсолютно правильно понял. Никому. О нем просто забыли. Как о резервном сейфе рухнувшей советской империи. Нет империи – нет хозяина.

- А у самого, стало быть, видит око, да зуб неймет?

- В самую дырочку.

- Понятно. А как делить будем?

- В обиде никто не останется.

- И все-таки?

- Ровно пополам, устроит?

Густ откинулся на спинку кресла и медленно выцедил из бокала остатки виски. Половина его, судя по всему, устраивала.

- Ну и расходы, естественно, поровну.

Густовский кивнул:

- Будем считать, что договорились.

Парашкевич поднял свою рюмку и сунул в нее нос. Зеленый Змий сидел на самом донышке и верноподданнически смотрел ему в глаза.

- Так кто теперь, брат Зеленый Змий, сильнее? Я или ты? – в который раз мысленно переспросил Парашкевич.

- Ты. Конечно, ты, - приучено подтвердил смирившийся с судьбой Зеленый Змий.



УЖЕ ТЕПЕРЬ


- Привет, почему ты позвонил так рано?

- Просто я плохо спал.

- Бессонница?

- Нет, мне просто приснилось, что ты соскучилась.

- Такое бывает?

- Да. Но редко. И по утрам.

- У тебя раньше было?

- Однажды. В другой жизни. Не с тобой. Но это была другая жизнь.

- Странно. У меня тоже когда-то была другая жизнь.

- Ты ее помнишь?

- Нет, забылось.

- И у меня забылось. Сошлось...

В окне над старым заводом на востоке начинает розоветь. Это еще не рассвет. Предрассветие. Как лето в мае. Еще не тепло, но уже не холодно. И можно открыть окно. Сейчас проснется собака и придет ткнуться носом в ладонь. Холодным носом. Её нужно будет накормить и сводить на прогулку. У неё на улице свои интересы. Это, конечно, не дача, где гуляй себе и сторожи соседскую кошку... Но рассвет какой-то хмурый. Не нравятся мне такие рассветы...

- Ничего, что я молчу?

- Молчи. Это продолжение разговора. Просто мы думаем вместе.

- Да, вместе. Только очень далеко друг от друга.

- Лучше думать далеко, но об одном. А не близко - о разном.

- Наверное, ты прав. Наша утренняя беседа - по Ремарку. Мы говорим какими-то цитатами.

- Это не страшно.

Нужно встать и позвонить Борису. По его правилам он уже пьёт кофе и собрал сумку. И сказал жене, что мы летим с ним в Питер на конференцию. Мы с ним всегда летим в Питер на какую-то конференцию, когда летим на войну. Его Соня в это верит. И просит звонить почаще.

- Ты почему кашляешь?

- Простыла. Дуло в окно вчера, когда возвращалась из Киева. Верхняя полка.

- Такое странное слово — полка. Как будто мы вещи.

- А разве не так? Просто нас передвигают не люди, а обстоятельства. Опять Ремарк? Ты опять на войну?

- Почему ты так решила? Я на конференцию. В Питер.

- Значит на войну. Я тебе не верю. У меня интуиция. Такая старая бабка сидит в душе и шепчет на ухо. А ещё у меня сердце ёкнуло. Во сне. За пять минут до твоего звонка. Считай не разбудил.

- Ладно. Я тебе позвоню из Питера.

- Позвони мне... Из Сирии...

- С чего ты взяла, что из Сирии?

- Ты с Борисом?

- Да.

- Значит из Сирии...

Паркет скрипнул. Линда проснулась. Идет ткнуться мне ледяным носом в ладонь.


****

- Меня всегда смешит слово «никогДА». Я в нем каждый раз спотыкаюсь о странно несовместимый с прощанием порог - «да». Ты его замечала, Ли?

- Нет. Впервые задумалась.

- Ты меня любишь?

- Не наглей. Да.

- За что?

- Сереж, нельзя любить «за что». Это подло и не честно. Можно любить «как». И нужно любить - «как». Иначе любовь не имеет смысла. Она превращается в ожидание. В тень любви. В её ехидную улыбку. А ты меня любишь?

- Не наглей. Я тебя не люблю. Просто я тобой живу. Можно любить воздух, еду, ветер в форточке?

- Ты уже там?

- Нет, сидим с Борисом в аэропорту. Здесь не комфортно. Он военный. Но кофе нас угостили.

- Я не знаю, где это?

Остаётся только вздохнуть. Ли, ты не знаешь про этот военный аэродром. Отсюда рейсы - не в Питер. Но тебе и не надо. Ты живешь в Харькове. Это другая страна. Теперь. Когда-то я в твоей нынешней жил, учился. Я там женился. И у меня там дочь и внуки. Но теперь это другая страна. И жена уехала в Канаду к школьному другу... Тоже в другую страну. Ты знаешь...

- Давно хотела спросить, жена тебя разлюбила? Прости, можешь не отвечать.

- Подожди, перезвоню.


         ***

- Ну что, Боря?

- Придется подождать. Что-то пошло не так.

- Что именно?

- Что именно — не знаю. У меня бутылка в сумке. Давай раздавим?

- По братски? На голодный желудок?

- Ты мне больше, чем брат. Брат у меня в Израиле. Мы поздравляем друг друга с праздниками. Он меня - с праздником Шаббат Йом Киппур. В этот день нельзя работать. Он знает, что я люблю этот день. А я его с Пурим и Ханука. В эти дни работать можно, но не рекомендуется. А ты меня тащил на себе три километра совсем по другому ландшафту. 19 ноября. В свой день рождения. В свой праздник...

- Ладно, не порть мне настроение. Оно и так в дрянь. Иди, тебе машут рукой .

- А почему не тебе?

- Потому что в эту командировку на конференцию в Питер втянул меня ты. И мы договорились, что в этой поездке ты ведущий, а я - ведомый.

        ***

- Да, Ли, отвлекли.

- Жена тебя бросила - разлюбила?

- С чего ты взяла? Нет. Она пишет мне очень светлые письма. Просто она вернулась к человеку, которого полюбила в юности. Юность — это ведь на всю жизнь.

- Ты ее простил?

- А я и не обижался. Выбор - это право, а не обязательство. И я не судья. Странно, но факт. Почему я должен на нее обижаться? Она по своему права.

В который раз вспоминаю наш последний разговор - никаких претензий по сути:

- Ты понимаешь, я люблю, когда всё ровно. Ровно! Без кочек. А ты всё время уезжаешь на войну. И я боюсь. Я не могу быть с тобой в войне! Это — не моё! Меня это пугает!..

- Но я не виноват. Честно. Просто мы живем в этом мире. Я никому не объявлял войну. Я обороняюсь. В меня, в меня - стреляют.

- Почему в тебя? Почему всегда стреляют именно в тебя? Почему ты - на передовой. Почему? Это не странно? Не смешно?

- Смешно. Я себе никогда не мог ответить на этот вопрос.

- Сережа, ты дурак. Ты просто придурок. Ты ввязался в придуманною тобой войну. Мир живет в мире.

- Ты уверена?

- Да.

- Меня это радует. Но мир живет в мире, когда я, и такие, как я, уезжаем на войну. Ты это понимаешь?

- Разговор ни о чём. Я никогда не пойму.

- Ладно. Твой самолет в Торонто когда?

- Опаньки! Какие мы добрые! Ты меня проводишь?

- Нет просто отвезу. Я не могу бросить женщину. Это не в моих правилах.

- Которая летит к другому мужику?

- Я об этом не думаю. Я просто думаю, что ты летишь. В другую жизнь. Тебе нужно помочь.

- Я знала, что ты идиот. Но - настолько...

- Поехали. Только по дороге ничего не говори, когда я за рулём - напрягает...


                ***

- Боря, этот мужик уже нервничает.

- Ладно. Иду. Это майор Волгин из пресс-службы Минобороны. Это он любезно предложил нам слетать в эту командировку. Наверное, есть новости. Мы без новостей сидим здесь уже четыре часа. Бутылку из сумки я достану потом. Не вздумай ковыряться в чужих вещах.

Эту фразу я слышал. Никогда не забуду. Это было давно. В Таджикистане. Они ехали со съёмок и подорвались на мине. И по рации он прохрипел: «Позаботься о моих». Раньше он был стальным. Но годы берут своё. Как бы мы не хорохорились.
Я прыгнул в «уазик» нашего местного посткора и рванул к нему. Я не знал, что бензина было только на «туда». Дорик и водитель погибли. А его я тащил. И добивал последние пули из «калаша» в наш след. И полез в его сумку за последней гранатой. Для нас. Я понял - пора! Он на секунду пришел в себя, этот теперь уже старый, но родной мне еврей, и прошептал: «Не вздумай ковыряться в чужих вещах».
Граната не пригодилась. Из ниоткуда возник броник с погранцами, и мы остались живы.

Ого! У Борьки в сумке «Граппа»? Последний раз я пил виноградную водку в Париже. Это было до всех последних войн. Много лет назад. Мы уходили из Германии и курировавший нас германский контрик, Фрайтаг, расщедрился. Он свозил меня в Париж на своей машине. Три дня в Париже... Увидеть Париж и умереть... У меня не получилось. Потому что там ещё было три ночи. На «умереть» просто не было времени. Всё это нужно было успеть прожить. И выпить такую же душистую водку из виноградного жмыха, и попробовать улиток в оливковом масле на специальной сковородке с ямочками. И постоять у могилы прадеда на Де Буа...
Он — белый полковник. А я - красный, советский. Уму непостижимо! А между нами ещё два полковника. Отец и дед, у которого орден Ленина за Рейхстаг. А у отца - две Красных звезды. За потушенную подлую, предательскую пражскую весну и за советническую миссию в Йемене.

Борис идет, прихрамывая. Первый признак, что новости не очень. Обычно он держит себя ровно.

- Ты открыл мою заначку? Ты просто гад!

- Ты намекнул. Или я неправильно понял?

- Ты понял всё правильно. Прости. Моя честная половина цела? Это радует.

- Меня не радует многочасовая задержка.

Борис пожимает плечами и отпивает глоток из бутылки.

- Хорошо, что на военных аэродромах нет полицейских. Нас с бутылкой «Граппы» в зале ожидания уже замели бы.

- Тебе нужен военный патруль?

- Слушай, мне давно никто не нужен. Кроме тебя и Сони. Просто в Сирии ЧП. Самолет грохнули. Наш. Полтора десятка элитных спецов. Небо закрыто. Там включили «Синеву». То есть там ничего сейчас не ползает и не летает. Подожди, меня опять зовут. Не допивай мою водку. Я — мигом.

Зачем мне борькина водка? У меня своя. Стальная фляжка. Мне ее подарили. В командировке в Северодвинск. Там спускали на воду нашу новую атомку.

Я попросил Пашаева, их самого главного, об интервью. Он кивнул, и мы отошли в сторону. Все остальное профессионально. Достаю носовой платок и вроде как незаметно нажимаю кнопку диктофона в кармане.

А он смеется:

- Можешь меня не записывать. Мы в жопе. Все и каждый по отдельности. Пришли плохие времена. Вот и всё моё интервью тебе. Для ума, не для печати.

Тоже полез в карман. И достал фляжку с водкой.

- Это тебе. Она из стали подлодок. Танк переедет — не раздавит.  Вози с собой. Всегда и везде. А лодок теперь долго не будет. Я тебя читал. Про парня без ног, до сих пор помню - Володя Снегирев. Да? Он получил майора?

Володя майора получил, а местного оболвоенкома и начальника кадров округа министр снял с должности на второй день после публикации. Он, министр обороны страны, принял решение оставить капитана-артнаводчика в строю после Афгана. Без ног — наступил на мину. А клерки Снегиреву: «Такие армии не нужны». Как выяснилось, такие, как они, диванные генералы, не нужны.

Примчалась Елизавета, секретарша главного.

- Министр у редактора на проводе. Тебя! Беги!

Елизавете тогда было далеко за семьдесят. Вся редакция знала, что она когда-то лично разговаривала с САМИМ Сталиным.

Главный протягивает трубку кремлёвки:

- С тобой будет говорить министр обороны.

- Это все правда, что вы написали?

- Товарищ министр обороны, я неправду никогда не писал. И не напишу.

- Я подписываю приказ. Фактически с ваших слов. Спасибо, товарищ подполковник.

Через неделю я стал полковником. Досрочно - на месяц. Небольшой срок. Но эта награда - дороже других. А Володя Снегирев дослужился до подполковника и теперь командует знаменитыми на весь мир фонтанами под Питером.

*****

- Ты уверен, что мне виноградную водку не разбавили?

- С чего ты взял, Борь?

- Не берет.

- Водка может не брать по двум причинам. Или это не водка. Или её мало. Тебя опять твой майор зовет.

Нужно позвонить тебе, Ли. И сказать, что конференция в Питере отменяется, и я возвращаюсь...
Нет, не возвращаюсь. Борис бежит. Бежит! Значит мы летим!



ПОЧТИ ПИТЕР


- Доброе утро, Ли! У меня солнце в иллюминаторе. И мне разрешили говорить по мобильнику. В том Питере, куда мы летим, будет 29. Кое-что не успел. Надо было сгонять машину на мойку - во дворе не помоешь, экологическая милиция тут же застукает. Хотя чего там - дачная пыль. А оставлять ее в зиму немытой - нечестно. Машина, как собака - часть души. Вот перед отъездом подошла собака - глаза полные любви и грусти. Жена когда-то привела эту дуреху с поля - задирала стая. Я хотел ее на пороге погладить, а она меня укусила - на руке отметина осталась. Так познакомились.

- Больно было?

- Больно... Но теперь мы с ней родные. Может утром ткнуться ледяным носом в колени и так стоять бесконечно. Ее звать Линда - Дуся, Линдуся, подружка Ду... По жизни люблю собак. Они стайные. У них — семья.

- А кошки?

- А кошки отшельники, монахи в своей вере. Когда у меня Веснуша умер (он со мной везде на снимках, помнишь?) я выл белугой. Я на войне слезы не проронил. Никогда. У меня позывной личный был - "Истукан". Не помню, кто придумал. А тут – выл! Мне руку прострелили под Душанбе, я смеялся - кровь хлещет, сестричка того гляди в обморок откинется, врач резинкой предплечье перетягивает... А я смеялся. Смех и грех.
А когда-то летел из Кабула в Ташкент - гроза жуткая. Я закрыл глаза и стал мысленно с ним разговаривать. Пилот, когда сели в Тузельском, перекрестился. Спрашивает: «Журналист, ты разве не  молился?». Нет, говорю, с собакой мысленно разговаривал.
Вот такой я у тебя чудак, Ли!




В ЗАЛОГ ДОБРОЙ ДРУЖБЕ. ЗА НЕСКОЛЬКО ЛЕТ ДО...



В гостевой комнате посольства витал странный запах. Не противный, не навязчивый - просто чужой. Наверное, к нему можно было привыкнуть, но только со временем, не сразу. И уж, конечно, не как к запаху полыни, сирени, ладана. Или бензина, наконец.
Это был какой-то особый, восточный, чуточку тревожный и волнующий запах. Сегодня, как и в прошлый раз, он обозначился с порога и сопровождал Акрамова по длинному коридору до той самой комнаты, где неделю назад ему пришлось полтора часа промаяться в ожидании посла.
И вот опять этот запах, и эта комната. Опять на изящном столике исходит паром над мерцающей свечкой маленький серебряный чайник, а в плетеной соломенной вазочке томятся припорошенные сахарной пудрой заморские сладости.
Равиль протянул руку и тронул пальцем витую ватрушку. Тесто было мягким, упругим и аппетитным. Как в деревне у бабушки по утрам в бесконечно далеком детстве. Наверняка, вся эта волшебная выпечка — дело рук специальных посольских мастеров-кулинаров. Удивляться этому не приходилось. Денег здесь ни на что не жалели.
В прошлый его приезд секретарь посольства, прощаясь, вручил Равилю «в залог доброй дружбы», так же, как вручают значок, календарик или деревянную ложку, великолепную платиновую печатку с замысловатым арабским вензелем на толстом квадратике горчичного авантюрина.

С какой стати, спрашивается? Поверил в их договоренности? Вряд ли так сразу... Если рассудить здраво, и предварительное зондажное мурлыкание Густа с послом на одном из светских раутов, и его, Равиля, визит в посольство уже с конкретными предложениями, смахивали на элементарную игру спецслужб. В лучшем случае. А то просто на жульничество. Но если его не выставили, не позвонили в ФСБ...

Зашедший по звонку секретаря «эксперт», а на самом деле военный атташе посольства (Акрамову накануне показали его фотографию) внимательно посмотрел снимки Изделия. Кивнул. И вышел. Скорее всего, информировать посла.
Тот, очевидно, стал звонить своему руководству. Пока шли согласования, пока вырабатывалось решение, пролетело полтора часа...
Так что означал этот подарок-сигнал? Расчёт? На что? Пожалуй, на одно единственное — на появившийся шанс. И они рискнули его не упустить...
Так или иначе тяжелая платиновая печатка легла ему в ладонь. И никто из клерков посольства не отправился за Акрамовым следом.
Равиль проверился, как учили когда-то в спецшколе, в прошлой, «погонной», жизни. Сел на соседней улице в свою припаркованную там потрёпанную «пятерку» и дальней дорогой медленно поехал по улице в правом крайнем ряду.

Город прел от жары. Все те, кто теперь зубами рвал клочки от былого общенародного достояния, баснословно обогатившись, к этому июньскому дню уже свалили на дорогие заморские юга. Люди попроще расползлись по подмосковным дачам. Как следствие, рассосались «пробки». Теперь перед светофорами в центе стояли не сотни - десятки машин. Заметить «хвост» для него, профессионала, было не сложно. «Хвоста» не было.
Но он всё равно решил не торопиться и не бронзоветь понапрасну. Если за ним всё-таки наблюдали, зафиксируют - был спокоен, звонил из телефона-автомата всего один раз. Разговаривал - недолго. Фразы использовал, судя по всему, утвердительные.

Выкрутившись по переулкам к «Макдональдсу» на Добрынинке, Акрамов припарковал машину у какого-то банка и пошел обедать. Сесть в маленьком зале было негде, и он, стоя, переминаясь с ноги на ногу, с полчаса равнодушно жевал один за другим двойные расползающиеся в руке чизбургеры, не ощущая былого удовольствия от еды.
На заре перестройки они вместе с бывшей женой, помнится, часами толкались в бесконечной очереди на Пушкинской площади, чтобы попасть в заветное заведение. Отведать! Там обалдевшие от счастья приобщения к рыночной экономике московские школьники, сбиваясь с ног, потчевали изголодавшихся обывателей новомодными североамериканскими бутербродами. Теперь - то ли бутерброды стали хуже, то ли в привычку вошли... Сухомятка - она и есть сухомятка.

Снова сев за руль и отъехав с километр, Равиль сработал на отрыв, мгновенно нырнув из узкого переулка через сумрачную арку в заранее присмотренный глухой московский дворик. В тот самый, где из длинной шеренги гаражей - «ракушек» сегодня утром по всемосковскому повелению градоначальника Лужкова вытянули на свалку две очередные незарегистрированные «гробины». Они открыли проезд в соседний, такой же замусоренный и неуютный двор.

Чиркнув глушителем о высокий бетонный поребрик, Акрамов умудрился, перепугав бездомных собак, протиснуть свою «пятерку» между переполненными мусорными баками и выскочить на параллельную улицу. Теперь можно было не опасаться ни арабских друзей, ни бывших коллег, которые могли упасть ему на «хвост»...


Покружив около часа по городу, он заехал к проверенному, знакомому по прежним делам, ювелиру, и ещё до резюме последнего, по блеску глаз профессионала, определил: платиновый сувенир стоил хороших денег. Но, осмотрев подарок, тот приложил палец к губам. Черкнул на бумажке: «Будьте с ним осторожны. Что-то меня смущает...»
Пазл сложился — печатка была с радиосекретом...


                ***



- Дорогой друг, я приношу Вам глубочайшие извинения от себя и от того, кого представляю. Аллах простит, если я лишний раз не назову его имени. Ибо сказано в больших и малых святых адатах про стены, которые умеют слушать.

Секретарь стоял на пороге в позе полусломанного телеграфного столба. Стоял и не разгибался, словно ожидая прощения грехов по воле Всевышнего свалившихся на его безгрешную душу по долгу нервной дипломатической должности.

- Какая-то накладка? - поинтересовался на всякий случай Акрамов. - Сложности? Что-то не так?

- О, нет! Всё, как мы договаривались.

Телеграфный столб разогнулся и с изяществом французской балерины опустился в мягкое европейское кресло напротив.

- Наш договор в силе. В Москве, сами понимаете, нельзя. Запоминайте адрес: Ступино... Улица... Это городок по соседству с Каширском.

- Я знаю.

- Наш человек заберет у вас груз и предназначенные вам деньги сразу станут доступны в известном вашему патрону банке... Что-то ещё?

- Да, ещё. Что за странный аромат в вашем доме? Не могу понять.

Секретарь улыбнулся:

- Это кат. Его жуют. Пережевывают листья в кашицу и прячут за щеку.

- Слабый наркотик?

- Зато мы не пьём водку.

- Я не тороплюсь, поэтому у меня ещё один вопрос.

- Задавайте.

- По русски вы говорите практически безупречно. Но меня трудно провести. Вы долго жили в Средней Азии?

В руках у собеседника как бы ни из откуда возникают и начинают проливаться сквозь тонкие пальцы черные граненые горошины чёток на узенькой зеленой ленте.

- А вы наблюдательны, мой друг! Что ж отвечаю. Вы не ошиблись. Думаю, вы не обидитесь, если я не назову точную географическую точку?

Он усмехается:

- Мой отец под чужим именем долгие годы прожил в Средней Азии. Он был человеком идеи и верил, что порабощенные Россией народы Востока в конце концов вернутся в лоно Ислама. К сожалению, ему не довелось дождаться. Он не дотянул до светлого 91-го года. Происшедшим по воле Аллаха изменениям в Средней Азии я радовался уже в одиночестве.

- Нацеливаясь продолжить его дело? Вы учились в советской школе?

Четки в руках собеседника замирают.

- И не только учился. Я носил алый пионерский галстук. И в числе первых среди приятелей вступил в комсомол. По воле отца, кстати говоря.

- Это-то зачем?

- Тонкая материя.

- И всё-таки.

Секретарь срывает несколько листиков с веточки из вазы и начинает их жевать.

Понятно. Вот он — кат. А ему показалось, что это обычная вишневая ветка. Для красоты и уюта...

- Вы долгие годы жили в мире меняющихся мифов. Сначала на классовом навозе культивировалась кровавая ненависть к освободительной борьбе порабощенных, живущих в другой нише цивилизации народов - басмачество... Потом поворот на 360 градусов - братство народов, равноправие...
Естественно, с руководящей ролью и недремлющим оком...
Чуть позже такой же жуткий, необъяснимый и несправедливый поворот - нахлебники, сосущие деньги из Центра. Бред! Вы навязали Востоку свой образ жизни, перевернули всё с головы на ноги. Долгие годы вывозили с окраин за бесценок нефть, хлопок, золото, алюминий. Упрекнув в конце концов тех, кому с широкого стола швыряли объедки...

Акрамов встал.

- Стол был не слишком широк. И делили мы всё поровну. И нещедрый хлеб, и лихолетье войны. Были общие каналы, стройки, были школы для всех.

Секретарь тоже встал. У него дернулось веко.

- Они нужны были вам. Иначе и мой отец, и я не появились бы в тамошних местах. Никогда не существовали бы в чирчиках и чимкентах школ, в которых охотно востребовалось противоположное тому, что втемяшивали в головы восточным мальчикам и девочкам в образцовых среднеазиатских советских школах...

Он даже вспотел, пока говорил. Краем салфетки промокнул лоб и уголок губ с капелькой сока от ката.

- Долгий разговор... Не в этот раз...



                НАЧПО СТРЕЛЯЕТ ПЕРВЫМ


Акрамов не стал мудрить. В двух кварталах от посольства на стене обшарпанного общежития для гастарбайтеров был исправный телефон-автомат. Он тормознул рядом и набрал номер.

- У меня пересадка. Я готов.

- Поезд под парами. Вы каким маршрутом?

- Знакомая дорога всегда ближе...

«Пятерка» больше не нужна. В гостинице за длинным коридором спуск в подвал. Через него — выход на соседнюю улицу. Там стоит крутой «джип». Ключи в кармане. «Чемоданчик» на заднем сидении. Прикрыт пледом. Езды-то - пару часов: «Симферополька», вторая «бетонка», старая «Каширка» и поворот на Ступино... Правда, погода портится, небо черное. К грозе. Но мы прорвёмся...


                ***

- Привет, Ли! Опять я. В Карелию лучше ехать в самом конце лета или в начале осени. Это по опыту командировок. А вообще тебе нужно ломануться в Среднюю Азию. А дочь влюбилась в Грузию. Каждый год летает туда. Но это я виноват. Рассказал ей когда-то про магазинчик-полуподвал - "Воды Лагидзе". У нее праздник души, а я помню несуществующие саперные лопатки от идиота-Собчака. И в Грузию мне теперь не хочется. И в Вильнюс никогда не поеду. История наложилась на жизнь.
А в Ташкент бы полетел. Удивительный город. Я там в первый класс пошел. Сейчас ты будешь смеяться. Готова, как говорил гений-Задорнов?

- Готова. Я тебя люблю. И люблю твой голос. И выгоняю всех из кабинета, когда ты звонишь.

- Всех не надо. Всех - это тотально. Ты так могла и меня когда-то...

- Тебя? Я о тебя споткнулась. Я на тебе оступилась. Ты у меня находка и ошибка в жизни. Ты - роковой. Я с тобой никогда не была в постели реально. Но нереально, во сне, я оттуда не вылезу никогда. Ладно, продолжай меня вгонять в ревность.

- Продолжаю. Приходит сообщение в ОК. "Ты точно Сережа? Первый класс помнишь? Я - Скачкова".

Я, как ни странно, помню первый класс. И Танечку Скачкову помню. Я ей по первой любви по башке портфелем, а она в меня ручку метнула. Как индеец. На спине первая и единственная в жизни наколка - от чернил. Таня в Канаде, тренер молодежной сборной страны по художественной гимнастике. Заслуженный мастер спорта. Как мы щедры на таланты! Бездарно щедры!

- Как она тебя нашла?

Садимся. Садимся резко. Нет! Уходим на второй круг. Что-то не так. Но Ли не должна знать!
Пуфф!..

- Спрашиваю: как ты меня нашла? Отвечает: «В «Одноклассниках». Просто ностальгия по Ташкенту, по 140-школе...».

Ли смеется. Мне нравится, как она смеется. Так смеются только любимые и любящие женщины.

- Ладно, колись дальше, я уже почти не ревную. Только не проговори все деньги.

- Не волнуйся, у меня безлимит. Дальше... С Ташкентом, вернее с Чирчиком, который рядом, ещё один прикол. Отец капитаном был. Командиром роты. А другой ротой командовал осетин капитан Марзоев. Они сошлись и подружились. Кавказские корни... А теперь представь, через много-много лет случайно встретились их сыновья. Два полковника. Я и Стас Марзоев.
Я это очень четко помню... Встретились под Тбилиси, в Вазиани, на полигоне. Меня, спецкорра главной военной газеты страны, командующий, Радионов, пригласил на полигон. Посмотреть, как его подопечные стреляют.

Поднимаемся на вышку. Он мне:

- Кто у нас первым пальнет?

Я говорю:

- А давайте, Николай Иванович, начпо. Эти ребята на полигоне редко бывают.

- А давай, - говорит.

И командует:

- На броню начальника политотдела дивизии!

В танк прыгает чернявый полковник. Пошла машина.... Попал, попал, попал...

Поднимается на вышку:

- Товарищ командующий, все цели поражены. Стрелял полковник Марзоев.

Я говорю:

- Не ожидал, честно. А фамилия у вас хорошая. У моего отца друг был...

Он улыбается:

- Я вашу фамилию уже тоже знаю. А друг не в Чирчике?

Стас погиб в Чечне. Вертолет сбили. Остались у меня от него перочинный нож, кинжал осетинский и желтая подплечная кобура под газовый пистолет - младший брат его подарил, спецназовец. Стас тоже был спецназовцем в Афгане. Но там политработник и командир - из одного теста... Видишь, целая история. Не водись со мной. Я в "Красной звезде" служил. Уточняю: не работал. Служил.
Всё, пока, садимся. До звонка


ЗАМЫСЕЛ


- Разрешите, товарищ генерал?

- Давай! Полчаса, как жду.

- Пробки, Николаич. Черт бы их побрал.

Хабаров гребёт в охапку. Руки у него похлеще тисков. Мой застарелый остеохондрос жалобно хрустит. Ему бы массажистом на подработку. Хотя тут он тоже массажист своего рода. В своей стихии — вон какой иконостас на груди. За мозоли на сидалище людей его профессии орденами не отмечают.

- Что рассматриваешь, как барышню? Садись. Разговор долгий и обстоятельный.

- Любуюсь, Николаич. Я тебя при всём параде прежде не видел. Первый раз - в полевке в Чечне, а потом обычно в гражданке. Хотя и в гражданке - давно.

- Давно. А при параде - высокое начальство посещало, не стал переоблачаться.

Хабаров делает шаг к столику у окна и нажимает кнопку на панельке кофемашины. Всё, как прежде. Только кабинет попросторнее. И агрегат покруче. И запах кофе поярче... До чего же знакомый аромат!..

- Ну давай, спрашивай какого лешего я тебя с дачи в отпускной сезон в московскую толкотню выволок.

- А чего спрашивать? Интерес возник. Где-то в неведомом мне эфире сошлись векторы судеб. И вспомнила Контора о человеке, которого ваши германские коллеги с переляку причисляли когда-то к списку агентов под прикрытием.

- Продолжай.

- Ну всё, дальше твоя партия.

- Лады. Сразу оговорка: не причисляли, а причисляют. Мы тут справки по своим каналам навели. Конфиденциальные такие справки. У тебя в их досье псевдоним знаешь какой?

- Досье на меня? Заинтриговал. И какой?

- «Князь».

- «Князь»? Почему?

- У тебя же прабабушка, Знаменская Александра Федоровна, тех кровей, в Московском институте благородных девиц обучалась. А ты в Париже к прадеду на поклон на Де Буа раньше, чем к Эйфелевой башне рванул... Кому надо, размотали клубочек. Потому и «Князь».

Кофе, кофе... Тут трудно ошибиться - память из юности. Нужно будет спросить. Но не сейчас.

- Готов слушать.

Хабаров открывает одиноко лежащую на столе папочку.

- Мы тут с твоими публикациями знакомились. И не только мы, думаю. Профиль у тебя, как бы это сказать? Ну... пограничный с нашими интересами. Откуда информацию черпаешь не спрашиваю. Чту Закон о печати. Но досье на «белые каски» в последней публикации у тебя эксклюзивное, не удивлюсь, если у их кураторов возникло много вопросов. И у моих прямых зарубежных коллег тоже.

Хабаров пожимает плечами.

- Не знаю, но у меня предчувствие, что тебя могут в связи с этим поразрабатывать. Есть признаки. В поисковых системах в интернете ты вдруг замелькал. Адреса запросов зарубежные. В редакцию твою бывшую звонили какие-то старые друзья с едва заметным, но уловимым акцентом. Короче, вода замутилась. Могут выйти на контакт. И желательно, чтобы вышли. Атакующий более уязвим и легче просчитывается. Кто? Чего хотят? Что у них в арсенале? Но в Москве, сам понимаешь, всё на виду, обнаженные риски. Может тебе в Сирию слетать - в зону интересов твоих «белых касок»? Вполне правдоподобная легенда - продолжаешь журналистское расследование.

- Заманчиво.

- Нужно обдумать. Всё должно быть правдоподобно. И в фокусе наблюдения должен быть, конечно, не только ты один. Я помозгую.

- Я в командировки обычно с фотиком летаю. Он - меня зовёт, я - его. Записывай. Мы друг у друга талисманы. Не улыбайся.

- А почему бы нет? Жди звонка.

Говорить или не говорить Хабарову о странной встрече. С одной стороны, случайность, стечение обстоятельств. С другой - могут ведь и позвонить.

- Не томи. Что-то ещё хотел сказать?

- Да ты понимаешь, у меня тоже какое-то предчувствие, интуиция редко подводит. А тут споткнулся на пустом месте. Но думаю, что тебе это может быть интересно.

- Колись.

- Я тут недавно из командировки до Москвы не сразу долетел - из-за тумана борт в Каширске посадили. И случилась там, Николаич, престранная встреча...



              ХМЕЙМИМ ПРИНИМАЕТ ПЛОХО



- Добрый день!

- И Вам жить долго!

- Не по военному здороваетесь, товарищ майор.

- Я по военному - с военными.

- С вами полковник разговаривает.

- Бывший, уточню...

- Бывших полковников не бывает.

- А какие? Вчерашние?

Дурак ты, майор! Ты тоже когда-нибудь станешь как бы бывшим или как бы вчерашним.

- Про бывших — отдельная тема. Объяснить?

- Попробуйте.

- Можно у вас звездочку одинокую с одного погона сколупнуть? Вы в нее со скольки метров попадете из ПМ?

- В звездочки не стреляют, тем более в свои.

- Еще как стреляют. В меня много раз стреляли. А в вас?

- Меня Бог миловал.

- Не миловал, а оберегал. Пока... Ладно, пожмотились. А вот эту, полковничью звездочку, мне генерал-лейтенант Панов вручал. Главный редактор легендарной военной газеты. На ухо шепнул: «Спасибо, что живой. Держи, ты честно заслужил. Боялся за тебя... И теперь боюсь за всех вас, Сереж...»

- Это вы к чему?

- А это я просто тебе, майор. Пистолет есть?

Хмеймим, ты меня плохо принимаешь. Но я не в обиде. И не такое бывало. Жарковато. На термометре на окошке гостиницы для журналистов было плюс 29. Я не интересовался. Просто глаз сработал. Учили когда-то...

- Стреляться хотите? Это дуэль? Это прошлый или даже позапрошлый век!

- Нет, парень. Это 21-й. Гони пистолет.

- Здесь нельзя стрелять. Здесь база.

- Вызови военную полицию. И прочитай бумагу. Что написано? Я тебе наизусть процитирую. Подпись министра обороны видишь?

- «Содействовать, всемерно помогать...» Вижу...

- Кому, майор?

- Полковнику...

- Там написано «в запасе» или в «в отставке»?

- Нет.

- Ты хочешь сказать, что министр обороны ошибся?..

Я стреляю, как умею. Я не целюсь. Я внутренне себе говорю: - Вали!
Меня это много раз спасало. И в Таджикистане, и в Чечне. И однажды в заурядной уличной разборке. Я тогда, рука дрогнула, промазал. Но если бы сказал себе «вали», лежал бы тот пацан с дыркой в тупой башке а ля ЕГЭ.

- Поставь мою звездочку в горлышко бутылки, которая у тебя под столом!

- Что?

- Ставь, я сказал! Перечитай бумагу!

- Помню, «содействовать»...

- Звездочку, которая у меня за оберег в кармане - в горлышко твоего недопитого арака . Усиками вниз. До пятидесяти считаешь? Шагай. И ставь бутылку. В створе по взлётке никого нет.

Нужно попасть в звездочку. Звездочку жалко. Иван Митрофанович лично... В руки. Но разве не для этого? Сопляков ведь нужно учить.

Главный говорил: всегда делай шаг вперед. У тебя пространство для маневра расширяется.

- Стреляй, майор.


- Я не попаду. И вы не попадете.

- Я попаду.

Меня выручит полковничья звездочка. Мне ее - за службу. А тебе за папу или дядю? Правильно понял? Про папу я навскидку. Про его папу я ничего не знаю. Но упрямый майор поднимает пистолет.

Выстрел — мимо.

- Ещё раз!

Опять мимо...

А я целую теплый ствол и мысленно говорю ему в мушку:

- Братишка, не подведи! Ты не пристрелян. Тебя давно не чистили. Я понимаю. Но это почти дуэль.

Я всегда любил оружие. У меня на стене над диваном клинок и три кинжала. Грузинский, осетинский и дагестанский.

- Вы хоть видите звездочку в горлышке? - смеется майор.

Напрасно смеешься. Если я, озверев, сосредоточусь, я увижу даже бугорок-бородавку на верхушке офицерской звездочки. Курок медленно... Как палец на сосок груди любимой женщины. Спасибо, комбат Малюков из моей офицерской юности, на всю жизнь запомнил - образно.

Всё, каюк звезде. Плохая примета. Не быть мне генералом. Хотя я перед собой такую задачу и не ставил по жизни.

- Товарищ полковник! Как это у вас получилось?!!.

Нужно позволить Ли. И поплакаться ей в жилетку. Как-то не так меня приняли в Питере-Сирии на конференции.

- Боря, ты напряжен. расслабься.

- Куда еще больше? Я смотрел на твой палец, когда ты давил на курок. Там не было движения. Там был симбиоз пальца и курка! Об этом можно писать стихи. Нет, ты объясни мне, как ты мог попасть в свою звездочку? Я лично покупал тебе, ты помнишь, в Каширске, в «Оптике» у вокзала, очки плюс три?

- Борь, стреляют не целясь. Целятся, когда соревнуются.

- Ты хочешь сказать, что ты профи? А я - нет?

- Боря, ты профи.

- Нет, это не ответ. Не принимается. Тебе хочется смотреть, как я стою с открытым ртом? И ты хочешь сказать, что теперь только ты и пистолет? А у меня другая, просто умная аппаратура? И дело фотика механически нажать на кнопку?

- Ты знаешь, в нашей жизни не важно, на какую кнопку и когда ты нажмешь. Важно успеть и суметь не промахнуться. Это я не про твои умные камеры. Ты тоже не промахиваешься. Иначе бы с тобой не дружил.

- А про что?

- Это я про женщин. Подожди мне звонит Ли.

Хорошо, когда рядом есть кунг. Железный, зеленый, из моего лейтенантства... И в его жесткий угол можно ткнуться плечом.


- Привет! Это Я. У тебя есть минутка для как бы любимой женщины?

- Ли, для без «как бы» любимой женщины минут не жалеют. Все оставшиеся — твои.

- Не ври. Ты обязательно сэкономишь пару минут.

- На что?

- Чтобы просто позвонить мне. Из Сирии. Или из Вьетнама. Или из Тьму-Таракани, где идет война. Я знаю, что таких мужиков уже не выпускают.

- Ли, ты помнишь, как мы встретились?

- Нет. Ты прости - у нас какой-то телефонный роман. Про роман в письмах - знаю. Про телефонный - на своей шкуре... Мы знакомы почти вечность.

- Ли, почему вечность? Просто много лет назад. Нечаянно. Две девушки перепутали время...

- Помню. Знаешь, как это было? Ты не знаешь подробности.

- Гони свои подробности.

- Они тебе нужны? Тогда лови. С самого начала. Я - искатель приключений. Молодость. Комсомолка... Черт меня дернул за Полярный круг. 60 км от побережья Баренцева моря. Был у нас там прораб - Петрович. Прикольный. Мужику лет сорок. Для нас — старик. Нас на кухне девчонок человек пять. А дело было летом, зимника нет, дороги все в болотах, сообщение только вертолетами. Как такси, каждые полчаса неподалёку от нашего балка садились. Да, налеталась я на них тогда. На винты смотреть не могла...
А пилоты вечно синюшные, с похмелюки. Смехота да и только. Мы с девчонками прикалывались над ними постоянно. А они говорят, если у них трезвый пилот за штурвалом, - обязательно в какую-нибудь халепу попадет!..

Как смешно её слушать. А у меня были студотряды. И зелененькая форма со значками... Это была счастливая советская юность. Беззаботная и дурная.

- Так вот. Петрович предлагает нам: пойдемте в тундру, покажу вам красивый закат солнца и восход, заодно ягод пособираем, и грибов.
Грибы там ядовитые не растут. Можно сорвать один гриб — любой. И накормить шестерых мужиков. С жареной картошкой.
Прошли мы примерно пару километров, комары задолбали. Поверишь - с четверть ладони. И их - тьма. А лето же, картина - на всю жизнь. Это почти как ты. Огромное красное солнце размером с полнеба. Только зашло за горизонт наполовину, повисело минут пятнадцать и снова наверх. Просто невероятно огромных размеров! Ощущение, как будто в нескольких десятках километров от тебя находится. Иди вперед и прикоснешься к нему.
А еще там очень низкое небо - шагаешь по улице, как по огромному ангару без стен. Потолок есть, где-то сверху, в паре километров, а стен не видно до горизонта.
А теперь самое главное. Про встречу. Вернулись. Устали. Мы с медсестрой. Там в балке, когда хочешь прикимарить, нужно было обязательно шторки задвигать. Ты не помнишь. Без шторок просто не уснешь. Сплошной день. Мы с посудой на кухне разобрались, все начальство разъехалось. Кто в Усинск, кто на перевахтовку. Рабочие, понятное дело - на выезде с трубопроводом воюют. Ну, побродили так немного и пошли спать. Думаем, подремлем чуток, потом начнём готовить.
Подремали... Просыпаемся, на часах - пять... Я у Светки спрашиваю: пять утра или пять вечера? Она плечами пожимает: "А фиг его знает". Начали вспоминать, что было до того как уснули - какой там! Вышли мы с ней на улицу - база пустая! Никого!!! Бродили, как два придурка, час. Ты смеешься?

- Я не смеюсь. Я всё это помню. Слушаю.

- Неправда.

- Правда.

- Короче. Не у кого было спросить вечер сейчас или уже утро... Представь, 170 человек должны вернуться. Что готовить? Если завтрак, то уже бегом бежать надо - не успеем. Если ужин, то все-равно уже нужно начинать потрошить гусей. Или в любом случае каким-то мясом заняться. Оно же долго готовится - в основном оленина была.
И тут ты. С закрытого для нас центра ПВО. На новеньком вездеходе. В охране двух усатых прапоров. Я просто тогда отпала от тебя, капитан! Ты нам тайну открыл — ВЕЧЕР на дворе! И адрес родителей черкнул на листочке блокнота. Своего адреса ещё не было. Мы со Светкой смеялись потом месяц!
Я улыбаюсь. Я много раз прокручивал это в памяти. Она - почти ребенок, у нее комсомольское детство. А я - капитан... Она ведь не помнит и не вспомнит свои тогдашние обалденные раскосые глаза...

- Я там в командировке застрял. Борт обратный не давали, военные вертолетчики ведь не пили, как ваши. И летали по погоде и инструкции. И я к вам махнул, чтобы присоседиться, если у вас "пьяный" борт на большую землю пойдет. Ты меня нашла потом через десять лет. К этому времени у нас многое в жизни изменилось.

- Да. Ты меня прости. Я тогда не поверила. Просто, когда мне много лет спустя стало вдруг очень фигово, я со слезами на глазах позвонила твоим. Сдуру. Или по наитию. Нужно было ткнуться лицом в надежную мужскую грудь. Слава Богу, что ты жив...

- Не зарекайся. Нас только что хотели грохнуть. Беспилотники. Сразу шесть.

Этот блатной майор подошел попросить прощения. Ну, кто же на мальчишек обижается!
На ходу обронил: «Такого с беспилотниками у нас ещё не было, товарищ полковник...» Вспомнил слово «товарищ». Не всё потеряно.

- Ты меня слышишь?

- Слышу. Отвлекли на секунду.

- Как Борис?

- Борис спит. Умаялся. И ты ложись. Мы справимся.

- Только, ради Бога! Ни ты, ни он, не тащите без нужды друг друга на спине три километра! Да хранят вас погранцы!


АХ, ПАРИЖ!!!


- О, мой друг Сергей! Почему-то связь сбоит. Как это радует, что ты взял трубку!

- Плоховато слышно. Это кто?

Мне отлично слышно. И я сразу узнал, кому принадлежит этот голос. Это - Фрайтаг. Человек, который когда-то возил меня в Париж.

- Это твой старинный друг — Фрайтаг. Я позвонил в твою бывшую газету, и мне дали твой мобильный. Помнишь могилы красновцев, дроздовцев и деникинцев на Сен-Женевьев-де-Буа. Мы там искали могилу твоего деда. И нашли!

- Фрайтаг! Ты ли это, старина?!!

- Да, я. Ты можешь говорить? Ты в Москве?

Он точно знает, что я не в Москве. В Москве сбоев связи практически не бывает. Просто они пощипали мой телефон и Фрайтаг в курсе, что я в Сирии. Отсюда и интерес.

Много лет не общались. Ой, много. Становится интересно. Главное -  не врать. По возможности.

- Фрайтаг! Я в Сирии. Сюда прилетел Ансамбль песни и пляски. У них концерт для наших. Мы с фотиком к ним присоседились.

- Ты уже сбросил погоны? Не воюешь?

- Давно! Мне надоело воевать. Ты же знаешь мои мирные профессии - филолог, учитель, журналист. По-моему, я тебе говорил, что когда-то окончил Днепропетровский универ.

- Да. Это осталось в памяти. Но ты - полковник. Бывшими они не бывают.

- Они в запасе или отставке. Ты вспомнил меня как филолога? Или как полковника, которые бывшими не бывают?

- Просто мне в руки попала твоя книга. Как это? «Давай поедем поворожить». Это прекрасные стихи, Сергей. Не ожидал. Местные эмигранты перегоняют ее из рук в руки. А я - в книжном бизнесе. Я был удивлен. Полковник - стихи...

- Я тоже удивлен. Оберст и - книжный бизнес?.. Ты хочешь сборник с автографом в подарок? И там, кстати, не "поворожить", а «ворожить». У тебя отличный русский. Но не спотыкайся на мелочах. Шутка!

- Да. Ты прав. Верно. Но я о другом. Просто я стал размышлять над одной идеей. Она стоит свеч - я помогу тебе издаться у нас.

- Прекрасная идея. Я был бы тебе благодарен.

Сейчас начнется самое интересное. Настраивайся, полковник! У вас ведь не напрасно в Военно-политической академии имени Ленина вводили на педфаке для психологов и журналистов спецкурс контрразведки...

- Можем повидаться. Я в составе гуманитарной миссии могу оказаться на днях в Дамаске.

- Это было бы отлично. Мы гостим у наших военных в Хмеймиме, но я могу вырваться. Наш посол зовет меня в гости. Ему тоже полюбились мои стихи. И тоже случайно. Я привез ему сборник и обещал навестить. Да и с людьми поговорить об этих оборотнях — «белых касках». Моя тема. Связь через него?

- Нет. Давай по телефону. На нейтральной.

Вот ты и прокололся, друг мой. Резиденция посла России в Дамаске - укромное и вполне надежное место. Тем более по официальным гуманитарным линиям. В нее не стреляют. И какого лешего ты в Сирию? Если встречаемся не сегодня и сейчас, значит тебе нужно сюда лететь. Это — время. Время работает на меня...


***

- Дежурный, разбудите начальника базы.

- Он еще не ложился. Они разбирались с дронами.

- Тем лучше. Скажите: «Гость ждет».

Ли, очень хочется тебе позвонить. Просто подмывает. Но нас, оказывается, слушает чужая разведка. Каждый шорох в мобильнике будет прощупан и проанализирован. Я как-то не подумал. Нужно было взять с собой пару пустых телефонов. Или просто один. Но чужой. Без адреса.
Блин! У меня же есть такой телефон!

- Борис, подъём!

- Ты сошел с ума. Дай мне поспать.

- Некогда, Борь. Будешь платить за неподъёмную ношу.

- Я, за ношу? Ты что-то перепутал. Евреи не доверяют свои ноши хитрым полковникам с дагестанскими корнями. Как там у вас говорят? Там, где был лакец, евреям делать нечего... Евреи обычно тащат свою ношу на себе.

- Да, если они не ранены и дагестанские друзья в погонах их не спасают.

- Ты назвал совершенно убедительный секретный пароль, я проснулся и готов тебе подчиниться, полковник.

- Только не говори в «отставке» или «в запасе». Боже упаси! Как это на еврейском?

- Ата беацмеха егуди!

- Ты меня послал, Боря?

- Нет, я сказал, что ты сам еврей! Почти. Ладно. Говори, что я, как добрый человек, должен сделать? За свою спасенную жизнь мне легче расплатиться в рассрочку. И желательно без процентов.

- Набирай номер со своего телефона: 8-916....

- Это что? Чтобы я просто знал.

- Это Разведуправление Генштаба. Специальный номер.

- Дай трубку. Алё! Это интернет-магазин «I love fishing». Вы заказывали крючки для рыбалки?

- Да, Owner 51437. Неужели пришли?

- Их везут. Дело двух-трёх дней.



****

- Товарищ полковник, машина посла на территории.

- Нам нужна комната с гарантией безпрослушки.

- Думаю, это только его машина.

- Думаете или знаете?

- И думаю и знаю.

- Хреново живете, генерал.

- Мы не живем — выживаем.

- Ладно, дайте листок бумаги.

Беру ручку и пишу: «Объявите тревогу. Включите все станции связи и глушилки для отвлечения чужих спецсредств. С послом мне нужно переговорить — это минут десять-пятнадцать. Готовность через десять минут. Ваша фраза на пороге - «Пойду перекушу, только вернулся».

Он улыбается. Прекрасный парень. Люблю молодых генералов, которым это высокое звание - за ум.

С порога он озорно подмигивает:

- Пойду перекушу. Только вернулся...

Мальчишка...

В машине посла жарковато. Я понимаю - аппаратура в напряг. Водитель выходит.

- Я вас другим представлял. Пароль говорить?

- Скажите на всякий случай.

- Пароль: «Истукан» не постарел».

- Ладно. Постарел. А я вас видел на снимке из досье. Генерал Хабаров показывал.

- И я там помоложе?

- Да. И «Незабудки» в разработке еще не было.

- Это что, правда, так опасно?

- Опасно- не то слово. Мы не знаем, где чемодан. Если его переправляют к вам — это беда. Это не хлор. И тут будут работать не «белые каски».

- С хлором они гнут.

- Я знаю. Но с «Незабудкой» включатся немереные силы. Эту папку сразу уничтожить. Хранению она не подлежит.

- Мне сказали. Но ведь с чемоданчиком - история давняя.

- В наше время «давняя» - понятие относительное. Читайте.

Посол открывает пакет.

Блин! Кто меня втянул в эту дурацкую авантюру? Я ведь даже не в запасе - в отставке!


ЗЕЛЕНАЯ ПАПКА. Спецуправление. Совершенно секретно. Учетная запись 799/11. 16 июля 1993г. 16.43 МСК
(На визу высшему руководству для принятия решения). Доступ к информации по особому списку.

Документ №1: (рекомендация: для СМИ, для кулуарных бесед и неформальных разъяснений):

«В последнее время ряд зарубежных средств массовой информации со ссылкой на оппозиционные курсу правительственных реформ источники раскручивает грубую инсинуацию, суть которой сводится к тому, что в России фактически утерян контроль над радиоактивными материалами. Последний пример – субботнее сообщение агентства Пари-этэш, в котором утверждается, что в минувшем месяце со спецобъекта «Новосибирск-46» был якобы похищен так называемый «ядерный чемоданчик», именуемый в сообщении как «изделие «Незабудка».
На самом деле в России никогда не было ни «ядерных чемоданчиков», ни эксцессов подобного рода. Что касается упомянутого изделия «Незабудка», то оно представляет из себя экспериментальный вариант мини-могильника радиоактивных отходов, который изначально разрабатывался как своего рода компакт-кассета, забрасываемая ракетоносителями в открытый космос и в принципе не способная служить оружием особого рода.
Плановые работы по «Незабудке» были заморожены в начале 90-х годов. Два экспериментальных образца упомянутого изделия, начиненные так называемыми «сигнальными», не представляющими опасности для экологии, радиоактивными материалами, надежно сохраняются на специальных российских объектах».

Документ №2: (рекомендация: для полуофициальных бесед правительственных чиновников, для организованных «утечек» в среде объектов влияния российского МИД, целенаправленных информационных сигналов через источники Межреспубликанской службы безопасности, Центральной службы разведки и других госорганов по соответствию):

«Экстремистские силы продолжают настойчивые попытки идеологическими, а подчас и террористическими методами дестабилизировать политическую обстановку в России и не оставляют надежд дискредитировать таким образом способность власти обеспечить надежную охрану спецобъектов национальной системы безопасности.
Так, около месяца назад была предпринята дерзкая попытка похищения законсервированного после августа 1991-го года объекта «Незабудка», который представляет из себя компактное устройство, создающее непроходимые в случае спровоцированной агрессии сопредельных государств зоны сплошного радиоактивного заграждения.
Усилиями компетентных органов эта попытка пресечена. Участники акции установлены и задержаны. Ведется следствие.

На сегодняшний день два существующих изделия типа «Незабудка» разобраны на не представляющие опасность составляющие, которые находятся под надежной охраной. Решается вопрос их утилизации, на что кабинетом министров выделены необходимые финансовые средства, в том числе из сумм последнего транша МВФ.

Документ №3: (для высшего руководства):

«Все попытки нейтрализовать последствия вывоза из НИИ-15/126 объекта «Незабудка С-1» к успеху пока не привели. Похищенное изделие представляет собой вариант оперативно-тактического оружия нового поколения, главным образом оборонительной направленности, способного создавать в угрожаемый период вдоль границ Российской Федерации долговременную непреодолимую радиоактивную зону протяженностью до 40 и шириной до 10 километров.
В другом варианте (в наступательном плане) — точечные отсечные полосы вдоль направлений прорыва наших главных сил (при решении стратегических задач силами Сухопутных войск, ВДВ и специальных формирований).
Объект снабжен стандартным блокирующим приспособлением третьей категории компьютерной сложности. Порог рассекречивания КАИ (кода активации изделия) на 91-й год – «высший».
Сигналы от встроенного в него микро-маяка, при условии его неэкранирования, надежно фиксируются национальными средствами космического контроля.
Внешне это компактный чемодан мягкой кожи светло-коричневого цвета. Вес изделия в упаковке – 16,75 кг.
Группой компетентных специалистов соответствующего профиля во главе с бывшим генконструктором проекта Соковым А.А. отрабатываются методики нейтрализации похищенного объекта. Однако прогнозы экспертов на этот счет не обнадеживают.

Ситуация в случае окончательной утери изделия:

1. «Незабудка» может быть использована группами экстремистов крайних политических ориентаций первоначально для шантажа власти накануне или в ходе предстоящих выборов на региональном («красный пояс») или федеральном уровне, а впоследствии для эскалации политической нестабильности и массовых антиправительственных выступлений.

2. Изделие похищено и переправляется в известную точку Северо-Кавказского региона, где будет в той или иной форме задействовано для активизации сепаратистов в сопредельных с Чечнёй регионах. А в совокупности - для новых попыток реализации далеко идущих планов дестабилизации ситуации в стране.

3. Изделие находится в процессе перемещения в одно из сопредельных, либо ближневосточных или аравийских государств. Последствия в случае реализации этой акции прогнозировать на данном этапе времени затруднительно.

4. Изделие некоторое время будет находиться в «отстое» у неконтролируемых спецслужбами и правоохранительными органами криминальных структур до момента появления шанса его выгодной реализации по одному из вышеперечисленных вариантов.


Документ №4 :(оперативный):

Всем участникам операции «Сиреневый след»: по данным анализа аэрокосмического наблюдения зафиксировано появление объекта в Московской области.
Установленное приборами «слабое присутствие» - юг, юго-запад Подмосковья. Удаленность от столицы – 100-150 километров.
В связи с этим обстоятельством точки наземного спецконтроля в этой зоне («Зона –F») усиливаются по боевому варианту.
Соответствующим ведомствам и службам, в том числе ГАИ МВД, иметь на своих стационарных и подвижных постах соответствующих специалистов и комплекты оборудования по перечню «С-тревога».

С 23.30 сегодняшнего дня на всех каналах связи для оперативного информирования высшего государственного руководства и компетентных органов вводится сигнал особого приоритета – «Сирень-12».


Посол достает из кармана две «барбариски». Одну разворачивает и отправляет в рот, вторую протягивает мне. Интересно, откуда у него конфеты из моего детства?

- Понятно. К сожалению, я не специалист в этой области. Но объясните мне, изделие же фиксировалось по маячку?

- Да, но в процессе перемещения. А до и после молчало. Значит было надежно заэкранировано.

- А потом?

- А что потом? Я читал стенограмму беседы с главным конструктором - Соковым Александром Андреевичем. Он частично отвечает на ваш вопрос. Поначалу это мог быть бункер, железный ящик. Да что угодно. Изделие там довольно долго находилось в отстое А когда по непонятной пока причине сдвинулось с места, источники питания уже сдохли. Они не вечны.

- Значит, оно уже не представляет опасности?

- Ещё как представляет.

- Но код!

- Код на какой год? В наше время компьютерные программы элементарно могут справиться с любым самым изощренным кодом двадцатипятилетней давности. Про источники питания вообще не говорю — специалисты подберут подходящий...



ЗА НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ ДО.... КУКУШКА КУКУШОНКУ КУПИЛА КАПЮШОН


Маленькая женщина, придерживаясь тонкой рукой за обшарпанные перила трапа-стремянки, спускается на бетонку из размалёванного «Боинга» и, отойдя от него на десяток метров, останавливается в задумчивости.

- Хэллоу, мисс! Вас тоже приземлили на подлёте к Москве? Beautiful weather, isn't it? (Прекрасная погода, не так ли?)

- Привет! Да, она прекрасна, эта ваша русская погода.

- Не заблудитесь?

- Нет, охрана рядом.

- Не вижу.

- Тогда, так уж выпало, вы – моя. Вы лётчик?

- Нет, журналист.

- Пишете про самолёты, которые неожиданно увязли на подлёте к Москве в туманах?

Подхожу ближе. Глаза у женщины красивые. Я бы даже сказал «безумно красивые». Восточные, с поволокой. Вроде бы не нужно стоять и так бессовестно пялиться ей в глаза. Но и отходить в сторону не хочется - туман начнёт застить это лицо, и впечатление пропадёт.

- И про самолёты. Но пока я просто гуляю как пассажир тоже увязшего здесь борта. И читаю в тумане на вашей крутой боинговой леталке «Ара…», «Арме…» Нет. Подождите! «Аравия»?

- «Аравия». Да.

- Интересное совпадение. В этой стране служил мой отец..

Туман то наплывает, то отплывает. Идёт волнами, подгоняемый слабым ветром. Зачем я ей про Аравию? Непростая страна. И отцу с мамой прокантоваться там в спецкомандировке когда-то было совсем непросто – высокогорье, дефицит кислорода, протяжённая во времени нервотрёпка и постоянный тревожный чемоданчик в углу – мало ли что!
Но наши страны дружили. И у них были общие друзья и недруги. И президента Гашуми грохнули бомбой в кабинете почти на глазах у отца. Тот был его подсоветный.

«Знаешь, он меня, дагестанца, как своего, как вроде бы мусульманина, спрашивал, соблюдаю ли я пост. Я ему говорил, да. Делал паузу и уточнял: до обеда».

Это всё отцовские байки про то, как он трудился военным советником в Аравии. Ничего он никогда не соблюдал. Просто никогда не завтракал. Но держали его в этой стране до упора – нравился президенту и его начальнику генштаба этот русский «акыд Сейфуль-Мулюк» - «полковник по имени Меч Королей».
Уже новый президент, тот самый начальник Генштаба, Абдалла Селех, принял его перед отъездом в Союз у себя в кабинете, вручил традиционный подарочный японский телик. И, неожиданно - мешок зелёного аравийского кофе с тремя грамотами. Без них ЭТОТ кофе никогда бы не выпустили из страны, отобрали бы в пункте дозаправки самолёта в Эмиратах и уж тем более не пустили бы через советскую границу - конфисковали.

Мы потом с младшим братом учились жарить это чудо на обычной сковородке на кухне. Получилось не сразу. Сковородку нужно было всё время трясти и не сильно раскалять. Но когда удалось приноровиться, у соседей был шок!
Аромат сползал по замусоренному подъезду с шестого этажа нашего днепропетровского дома вниз и дурманил головы людям… До первого этажа. Где жила моя будущая жена. Она уже была замужем. Она не знала, что потом станет моей женой. И я не знал. Кто мог знать, что она бросит Днепропетровск и умчится ко мне в Новосибирск. В маленькую съёмную комнатку - три на два, к дяде Мише. Где туалет на улице в минус 45. Просто так получилось..
И я не знал, что в Канаде живет ее первая любовь — Лёня. Все в жизни получается нечаянно. Никто не виноват.

— Вы отлично говорите по-русски, выйдя в подмосковный туман из аравийского «боинга».
Незнакомка делает шаг ко мне и, привстав на цыпочки, почти коснувшись уха, быстро-быстро произносит:
 — Когда-то галок поп пугая, в кустах заметил попугая. И говорит тут попугай: «Пугать ты галок, поп, пугай. Но только галок, поп, пугая, не смей пугать ты попугая!». Еще?
— Заинтриговали. Еще!
— Кукушка кукушонку купила капюшон. Надел кукушонок капюшон, в капюшоне кукушонок смешон.
— Почти нокдаун. Еще.
— Даже шею, даже уши ты испачкал в черной туши. Становись скорей под душ. Смой с ушей под душем тушь. Смой и с шеи тушь под душем. После душа вытрись суше. Шею суше, суше уши. И не пачкай больше уши!
— Кто это вас научил?
— Была у меня такая учительница в прошлой жизни — Людмила Александровна. Гоняла по страшной силе по русскому и литературе. И учила говорить. И сама училась по-нашему.
— А у меня мама тоже была учительницей. И тоже по русскому. И тоже Людмила Александровна.
 — Но у меня далеко — в Туркмении. В Чарджоу…
И тут меня клинит. Давно такого не было. Последний раз много лет назад, утром в отделе выпуска в Агентстве военных новостей, когда записывал информацию из Чечни от нашего корреспондента Сережи Бабичева:
«…сбит вертолет Ми-8, шестеро погибших. Перечисляю поименно: Полковник Станислав Марзоев…»
Хочется опуститься на колени на пол. Нет, это тогда. А теперь на влажный аэродромный бетон, и помолиться. Он всегда сидел в вертушке, свесив ноги за борт. Ему думалось — спрыгнет, если что. Он спрыгнул. Но погибли все.
Нет, так не бывает! Такое не случается, не совпадает. Или совпадает?
Не опускаюсь на бетон. Не ложусь на пол. Беру себя в руки. Профессия приучила. С какой-то дури достаю из заднего кармана брюк фляжку из стали подлодок и протягиваю этой женщине-девочке…
— Что вы, у нас нельзя!
— И всегда было нельзя?
— Всегда!
— А с сыном Людмилы Александровны на Новый год? В пустой квартире? В Чарджоу. Четвертый квартал, рядом шелкопрядильная фабрика… Бир, ики, уч, дорт...
Теперь уже у нее ноги подгибаются, и она закрывает лицо руками.
— Так не бывает… Или вы шайтан.
Да, я шайтан, колдун, знахарь и шептун. Я уже давно маг, чародей. Берендей и чаклун... Мы вообще живем в мире странностей и колдовства. В мире, который мы не разгадали. И разгадаем ли — вопрос. Что-то нас разграничивает и разлучает, сводит, ссорит, мирит…
— Тинатин, ты тогда сказала: «Ладно. Попробую твое вино».
— Да. Оно было сладким, пряным и пахло изюмом…
 — И называлось «Ашхабадское».
— Это бред…
Это не бред. Это память детства. Где мальчишки и девчонки, русские и туркмены, узбеки и украинцы учились плавать в узком оросительном арыке. Вода — шоколадного цвета. Глубина — по грудь. Выходить не хочется — пекло. Но нужно бежать в школу. Тебе в свой класс, к Людмиле Александровне, которая учила вас: «Кукушка кукушонку...» а мне в свой, постарше. На как бы не обязательный для детей военных урок туркменского по счету: «Бир, ики, уч, дорт...» Кто знал, что потом и в разные страны…
— Нет!
— Да…
— Остановись! На стремянке Муссави, начальник моей охраны. Диктуй свой телефон.
— Запомнишь?
— Запомню. Скороговорки ведь запомнила…

****

- Я тебе позвонила, как обещала. И вот приехала.

- Прости, что так получилось.

- Что получилось? За что простить? За то, что я тебя помнила? Но ведь и ты помнил?

- Помнил. Вы тогда неожиданно уехали из Чарджоу.

Тинатин, похоже,грустно улыбается.

- Не из Чарджоу. Из СССР. Отцу было небезопасно оставаться. Он жил двойной жизнью. Через год меня выдали замуж за очень богатого и знатного человека. Муж умер семь лет назад. Он меня очень любил. Поэтому я теперь ни в чём не нуждаюсь.

Да, по ней видно, что она ни в чем не нуждается. Никаких жемчугов и злата. Строгий европейский костюм — влитой... Но главное не это, главное — взгляд. Так смотрят свободные люди, знающие себе цену.

- У тебя есть любимая женщина?

- Трудный вопрос... И да, и нет.

Мысленно я уношусь далеко-далеко. Ли, она про тебя не знает. И никогда не узнает. О сокровенном не говорят.

- Ты меня ни о чём не спрашиваешь. Хотя о чём спрашивать, когда прошло столько лет? Конечно, я уже не та девочка из Чарджоу. И прилетела сюда не на экскурсию. Я попросила навести справки. Твоя бывшая жена живет теперь в Канаде? У ее нынешнего мужа отличный бизнес. Свой огромный завод. А по тебе информации — ноль. На экране по любому запросу появляется улыбающаяся рожица. Остальное так — косвенное. Ты - из секретных?

- Нет, просто у меня хороший друг компьютерщик. От Бога. Однажды я попросил его закрыть меня от посторонних глаз. Ему это удалось.

- Удалось. Наши спецы пока не справились. А зачем?

- А зачем открываться? Я не экстраверт, не люблю выворачивать внутренний мир наизнанку. Мы живем вдвоем с собакой. У каждого своё пространство. Но она знает про меня всё. И я про нее — всё. В жизни этого бывает достаточно.

- Ты уверен?

- Почти. Щелочка осталась.

- В неё можно заглянуть?

- Попробуй.

- Как?

- Если ты утянешь меня в диванный омут. Чтобы целоваться до головокружения. Как тогда в Туркмении...

- Я помню. Это во мне осталось навсегда. Но можно не в этот раз?

- Можно. Только на этот раз щелочка, считай, закрылась.

- Я это поняла. Просто я психологически не готова.

- И я понял. Это была проверка-шутка. Ты ее прошла.

- Щелочка снова открылась?

- При-открылась...

Я не знаю, что это было. Именно об этом, переборов самого себя, я рассказал потом Хабарову, когда приехал по его просьбе на Полежаевку. И про встречу на аэродроме в Каширске. И о второй, случайной, - в гостинице «На час». И о том, что Тинатин приехала «не на экскурсию».

Он пожал плечами.

-  Не знаю. Проверим. Скорее всего, это саудовцы. Огромные деньги. Женись на ней в память о детстве в Туркмении. И пригласи меня быть личным телохранителем. Скоро на пенсию. Я подумаю.

- Неа! - засмеялся я. - Ты тут же сдашь меня своему ГРУ. Перевербуешь.

- Нашему, - поправил он.

Мы сели и стали говорить о командировке "в Питер". На конференцию.


***

Прости, Боря, ты обо всём этом не знаешь. Да и незачем было тебя этим грузить. Мы задумали поймать рыбу. Большую рыбу. С прикормленным местом определились сразу. Хищники любят мутную воду. Так что все дороги вели во взбаламученную войной Сирию. Рыбаки-браконьеры в белых касках крутились здесь давно. Упёрто провоцировали, нагнетали, сталкивали. Но по-большому счёту не оправдывали ожиданий тех, кто платил им деньги. В этой игре им нужен был убойный козырь. В прямом и переносном смысле слова. Так вот же он - русский ядерный чемоданчик в руках у сирийских извергов! Одни не способны контролировать свои радиоактивные арсеналы, вторые, не задумываясь, обрушивают оружие дьявола на головы мирного населения. Трагедия мирового уровня!

Чемоданчик канул в никуда. Ураган случился в Подмосковье. Вечером с субботы 20 на воскресенье 21 июня 1998 года. В результате него погибли, по разным данным, полтора десятка человек. Про одного умолчали. Именно он вез чемоданчик. Труп есть, а груз исчез.
Кто мог предположить, что крутой «джип», как игрушку, снесет порывом урагана в кювет на второй «бетонке»? На метровой яме на сбое старого и нового асфальта. Нашли следы. А чемоданчик и другую машину, которая ТОГДА останавливалась рядом, не нашли. Куда увезли и где, для кого спрятали компактный чемодан мягкой кожи светло-коричневого цвета? Весом всего в 16,75 кг., можно было только гадать...
След пошел оттуда. Шило в мешке не утаишь. Кто-то остервенело ищет чемоданчик. Его как бы нет. Хотя он есть. Специальная система зафиксировала его присутствие. Где-то в районе Каширска в Подмосковье. Точнее не получилось. Сигнал пропал. Долго искали. И мы, и они. Им, похоже, повезло больше — нашли...


                ***

- Товарищ, полковник! Спецборт! К Вам курьер с охраной.

- Пусть заходят.

Ребята ещё те! Один сразу к окну, второй - у двери. А курьер — молоденькая женщина. Сколько ей? Ну, лет сорок пять. Я знаю, что они рискуют. Сильно. У них приказ: никто ни о чем не должен узнать!

- Как вас зовут?

- Это не обязательно. Вы должны прочитать текст. И я его сотру.

Конечно. Я все знаю. Сотрёт. Просто нажмёт на кнопку - раздавит встроенную в электронный блокнот ампулу с кислотой ...

- Открывайте.

- Вы должны набрать шифр.

- А, да, чуть не забыл.

Блин! Ещё лет пять на пенсии, и я перестану запоминать комбинации. Но к этому времени уже другие майоры и полковники выйдут в запас или отставку. Вот эта женщина-девочка, например. Она, скорее всего, капитан. После Академии ФСБ. Или Советской армии. Не знаю, как эта Академия теперь называется...

- А хотите, отгадаю, как Вас зовут? Ольга!

Почему я всегда отгадываю, как зовут женщин? Имя бывшей жены приснилось. И твоё имя, Ли, взялось ниоткуда — отгадалось. Ли — это от «то ЛИ будет!»? На лестнице вертолета с поддатыми гражданскими пилотами... За Северным полярным...

- Я не Ольга!

Лукавишь! Ольга! У тебя мизинчик дрогнул. Утыльев учил: обращай внимание на детали. Предают и подводят они. Можно заблокировать в себе всё, обмануть полиграф. Но не палец, который дрогнет, когда тебя неожиданно назвали по имени. Он — сдаст.

Ладно. Читаем.

«Первое. Карл Фрайтаг. Действующий полковник известной вам разведки. Псевдоним «Ремарк». Одновременно работает на ЦРУ.
По некоторым, непроверенным пока данным, имел косвенные контакты с саудовской «Аль-Мухабарат Аль-амма».

Второе. «Незабудка» сигналов больше не подаёт. По мнению экспертов, её вывезли.

Третье. На одной из дач под Каширском в Подмосковье нашли вкопанную в землю автоцистерну для воды. Хозяин приспособил её под зимнее хранилище дачной утвари от местных жуликов.

«Незабудка» хранилась там. Эксперты не оставляют сомнений. В пользу этого говорит и тот факт, что это помещение практически полностью экранировано. Сталь еще советская.
Но следы есть. Хозяин, в прошлом высококлассный военный инженер, умер два года назад - сердечный приступ. У него машина «Нива».
Он вполне мог быть рядом с разбившемся внедорожником похитителей на второй «бетонке». Это его маршрут в те дни на дачу из Москвы. Жена дату не помнит.

Четвертое. Идите на контакт с «Ремарком». Он должен что-то знать. По одному из своих каналов.

Он предложит вам деньги за книгу. Много. Но вам нужны не деньги, а тираж. Сразу не соглашайтесь ни в коем случае. Это насторожит. Отшучивайтесь. Он будет искать варианты. Варианты отрабатываем.

Пятое. «Туркменка-Тинатин» - высокопоставленный сотрудник аравийской разведки. Богата. Образование - во Франции и США. Её борт ушёл из Шереметьево как бы в Аравию. Но странным маршрутом. Самолёт проверили - пусто. Что делала - не совсем понятно. Руководствуясь личными мотивами, Тинатин может снова выйти с вами на связь. Не упускайте этот шанс. Он имеет перспективы и после завершения операции.

Шестое. Одним бортом с курьером к вам прибывает специально подготовленная для нейтрализации (ликвидации) «Незабудки» силовая группа «Лезвие». Командир имеет все инструкции и полномочия. Обменивайтесь с ним информацией и тесно сотрудничайте.

Седьмое. По нашим данным, против вас готовится провокация. Кураторы белых касок попытаются взять реванш и максимально вас дискредитировать. С какого периметра атака — выясняем. Будьте предельно осторожны. Никуда без охраны. Соответствующие указания отданы.


***


- Привет! Никто не виноват, что мы однажды перепутали время. Время, когда ты была смешным романтиком-комсомолкой, а я уже капитаном. Это теперь можно нас осуждать за путаницу. Взял в руки мобильник. И он подскажет тебе: 05 сейчас или 17. По Москве...

- Да, с разницей на час.

- Не на час, к сожалению. На целую жизнь. В часовых поясах — маленькая разница. В жизни - существенная.

- Как там Борис?

- Борис жуёт сирийскую лепешку — ищ. Пресную. Полую внутри. У Марзоева, когда он был жив и прилетал к отцу во Владикавказ, бывший Орджоникидзе, а когда-то Дзаужидкау, она называлась амыш. Булочка у брата Бориса в Израиле — багель. В Париже мы с Фрайтагом ели багет. И бриош. И грюю...
Хлеб - как жизнь. У него очень много названий и вариантов. Но по большому счету это просто перемолотое зерно вперемешку с водой и опаленное огнем. Вот и всё.

- Жизнь, почти так же просто - родился, промчался, начал терять друзей... Понял, что ты и сам в очереди... Всё...

- Я это уже понял.

- У тебя нервы на пределе. Попробуй поспать...


СОЮЗ


Телефон. Вздрагиваю...

- Привет, мой дорогой друг! Я в Сирии.

- Привет, Фрайтаг! В своём книжном бизнесе вы подозрительно быстро оформляете командировки в горячие точки. Выручают взятки?

- Боже упаси! Просто везет. Да и мир меняется. Так бывает. А у меня к тебе заманчивое предложение. Хорошие деньги. Я бы не отказался.

- Verlockendes Angebot? Сумму ты, конечно, не назовешь. По телефону.

- По телефону, конечно, нет. Это коммерческая тайна. Тебя могут перекупить. Я смеюсь! Друзья друзей не предают!

- Знаешь, деньги меня в моем возрасте волнуют уже в третью очередь.

- А что волнует в первую и во вторую?

Что меня волнует? Кто ж тебе скажет! Это только - про себя. Молча. Меня волнует погода в Харькове. И как моя Линда у соседки? Как там бывшая жена в своей дурацкой Канаде? Как там дочь? Простые вещи. И еще меня волнует Сирия. И станет ли настоящим полковником тот майор, с которым мы стреляли в звездочку от Ивана Митрофаныча...

- Меня волнует тираж, Фрайтаг.

- Неожиданный поворот. Ты хочешь, чтобы у каждого эмигранта на Западе был экземпляр книги «Давай поедем поворожить»?

- «Ворожить». Еntleeren. Я уже говорил. А лучше по два. Я тщеславен. Жизнь - уже под вечер.

- Я подумаю и свяжусь с издателями. Результат при встрече.

- Договорились.


Кто же мне еще названивает? Достали! Дайте поспать! Номер не определен. Странно...

- Алё! Обычно я не отвечаю на звонки с незнакомого номера. Ваш - исключение. Просто любопытство.

- Кукушка кукушонку купила капюшон... Капюшон!!!

- Можешь не продолжать. Ты где?

- Я думаю, что мы недалеко друг от друга. Я на подлёте к Сирии. Тебе это о чем-то говорит? Я не могла тебя это не сказать. Наши спецы справились с задачей. Твой экран открылся... Ты интересный журналист. Хочется ещё раз встретиться. Но погода подводит — не шепчет. Признаюсь, меня просто потрясло, что я снова встретила человека, чья мама научила меня «кукушёнку». Который меня первый раз в жизни поцеловал. Повторить «я это помню» - ничего не сказать... Не могу говорить. Позже...

Узел завязался? У меня засосало под ложечкой. Предчувствие не обмануло. Значит чемоданчик близко?..

- Боря! Да проснись ты, зараза!

- Не ори. Я почти проснулся. Мне снилось, что мы сидим в «Арагви». Я - с Соней, а ты - с Ли. Когда я был в Харькове, я пригласил её в «Стафилье». Я хотел сделать ей приятное.

- Ты мот, Боря! Это в Шевченковском районе? На проспекте Науки? Такое бело-песочное здание...

- Иногда ты меня просто ставишь в тупик. И старому еврею остаётся только улыбаться. Да, там. Это не очень дешево. Но мне хотелось быть галантным. Впрочем, она была весьма скромна. Европейская кухня. Фьюжен! Но ты знаешь, что она заказала?

- Знаю. Омлет.

Нужно видеть Бориса. Он чешет свою лысую голову. Он сразу вынырнул из сна.

- Как ты отгадал? Ты просто не мог отгадать. Вы не виделись очень много лет. Ты давно забыл её вкусы.

- Боря, я их и не знал. Мы с ней виделись десять минут. Вездеход потреблял дефицитную соляру. А их вертолеты были в разгоне. Оставался один, но пилоты нажрались... И у сопровождавших меня прапоров была заполярная тоска в глазах. Мой план не удался. И мы рванули назад.

- И вот так просто ты отгадал про омлет?

- А я примерил ее на себя. Я бы с твоей кислой еврейской рожей не стал бы на ее месте заказывать себе филе дорады со спаржей. Или лосося терияки с рукколой. И уж тем боле каре ягненка со шпинатом. Хотя это, наверняка, была пятница. То есть скидка — пятьдесят процентов.

Борис разводит руками.

- Странно. Я помню, что ты ездил в Харьков. Но о том, что ты флиртовал с моей Ли я ничего не знаю.

- Я не флиртовал. Видит Бог! Просто твои друзья - мои друзья. Просто ревность - это отвратительно! И я попросил её: давай не будем вгонять его в ревность. Знаешь, как она смеялась?

- Скажи ещё «честное пионерское». Всё, тема закрыта. Я не ревнивый. Набери номер, который мы набирали прошлый раз, и произнеси фразу: «Это КГБ? Я хочу настучать на двух приятелей-браконьеров».

- Ты думаешь, я запомнил?

- Запомнил. И постарайся сказать это со своим характерным акцентом. Иначе не поверят.

- А они поймут правильно?

- Они поймут правильно. Я думаю, что даже если ты ошибёшься и скажешь не про двух приятелей-браконьеров, а про двух соседей-наркоманов.

- Ну, что ответили?

Борис пожимает плечами:

- Почти то, что ты сказал. Они засмеялись прекрасным женским голосом. Я теперь навсегда его запомню. «Спасибо за информацию. Мы учтём», - сказала эта женщина.
•


                КАК ДРУГ БЕЗ ДРУГА НАМ ПРОЖИТЬ?


- Привет, Ли! У меня до поездки в Дамаск полчаса на разгильдяйство. Как ты там?

- Компакт- кассета твоя наконец дошла. Полночи слушала. Ты меня учил не примерять стихи на себя, но у меня не получается:

...Давай поедем ворожить,
Свои сомненья ворошить,
Гадать на гуще на кофейной,
Как друг без друга нам прожить...

- Разве не про нас?

- Не обижайся. Не про нас. И одновременно про нас. Стихи, гороскопы, карточные гадания - универсальные психологические ключи. Ты непроизвольно подстраиваешься под их общую формулу. И конечно находишь совпадения.

По-моему, на глазах у Ли сейчас блестят слезинки. Маленькие, почти неприметные. Нужно знать человека много лет, чтобы почувствовать в голосе их незримое эхо.

- Что-то случилось?

- С чего ты решил?

- Ли!..

Она делает паузу и как нашкодивший ребёнок, признаётся:

- Я не хотела тебе говорить. Фирма обанкротилась, как сегодня - тысячи других у нас. Всё летит в этой несостоявшейся стране в тартарары. Начинаю искать новую работу. Завтра иду на первое собеседование.

- Всё?

Она опять вздыхает:

- Нет, не всё. Пришла беда - открывай ворота... Вчера вернулась домой. И чуть не поседела - грабанули. Выдавили стекло и пошерстили. Удобно - первый этаж, окно спальни - в лесопарк. Никто ничего не видел и не слышал. Говорили мне, дуре: поставь решётки. Всё на потом откладывала...

- Что пропало?

- В том-то и дело, что из вещей ничего не пропало. Такое впечатление, что визитёров интересовали конкретно деньги. Ни шуба, ни дорогое колечко в шкатулке на трюмо. Отодвинули прикроватную тумбочку и сняли с её задней стенки тоненький пакетик с деньгами. Гривны у меня на карточке всегда с собой, а там доллары и евро... На Италию копила. Полиция приехала только во втором часу ночи. Следователь сказал: «Знали, работали по наводке». А кто мог знать? Мы с дочкой вдвоём живём. Гости не помню когда последний раз были. Дни рождения - в соседнем кафе. Друзья к дочери заглядывают, но нормальные ребята, из хороших семей. Она клянётся, что в спальню мою никто из них никогда не заходил. Мир перевернулся! Мне что, ей не верить? Всех подряд подозревать?

- Всех подряд не надо. Давай договоримся так: я скоро вернусь и попытаюсь связаться с одним старым приятелем. Он по этой части. Когда-то я его крепко выручил. Чем чёрт не шутит. А вещи не взяли — понятно. Их нужно реализовать, а это серьёзный риск. Деньги в этом смысле универсальны.

Пора закругляться. День будет тяжёлым. Сдаётся мне, что атмосфера вокруг сгущается и вот-вот мы рванём в карьер.

- Ли, остынь немножко. Деньги — дело наживное. С Италией всё решим. А приятелю я позвоню сегодня же. Главное, чтобы он был на месте и взял трубку.

- Попробую остыть. Но сразу предупреждаю: денег у тебя не возьму. Прости.

- Разберёмся. Прокрути диск с романса на вальс. Он настраивает на позитив.

- Есть, товарищ полковник! Только с диска не могу. Его тоже украли. Он в пакете был. Но я всё переписала на телефон. А как у тебя получается мысли отгадывать? Только-только собиралась...

В трубке слабый шорох. Как много лет прошло с тех пор, когда я записал этот свой цикл случайно родившихся колдовских песен!

...Нам цыганка наворожит,
карты старенькие сложит.
Скажет: «Срок разлуки прожит,
будьте счастливы вдвоём…»
На плечо кладите руку,
с вами мы сейчас по кругу,
Заглянув в глаза друг другу,
шаг шагнём и поплывём…


Видите, встретились, не разминулись,
времени вопреки.
Жизнь продолжается, вальс начинается
с красной строки.
Прошлого не было, всё у нас снова…
Переведите дух,
Я о любви не скажу вам ни слова,
не напрягайте слух...




НАЧИСТОТУ


Дамаск. «Прямая улица». Она так называется. Уже чистая. Без осколков битого минами кирпича. О ней ещё в упоминаниях об апостолах. Ровно 1500 метров. Есть где притулиться двум машинам.
Здесь Дом Иуды, где побывал святой Павел после обращения в христианскую веру. А еще неподалеку мечеть. В ней похоронен святой Ананий. А рядом фонтан, водой из которого крестили Павла...

- О! Мой друг! Прошло много лет! Ты совсем седой. И я. Это грустно.

- Фрайтаг, привет! Не грусти. У нас говорят: седеют не от прожитых лет, а от мудрости.

- Мудрость... Такое совсем странное русское слово...

- Почему странное? Знаешь, какие в нём спрятаны замысловатости?

- И какие?

- Ум, опирающийся на опыт.

- Да, это хорошо. Ум и опыт — это безотказное оружие. У тебя и то, и другое. Природные качества разведчика.

- Приплыли! Окстись! Я и разведка?!!

Фрайтаг натягивает на лбу морщины. Он отлично знает слово «разведка». А вот слово «окстись» не знает. Но он умеет собраться.

- Ладно, про «окстись» ты мне расскажешь потом. Когда мы уже будем поговорить о деле.

- «Поговорим уже о деле». Я могу быть репетитором, Фрайтаг. Но я беру дорого.

- С тобой трудно торговаться. Да и не хочется. Мы можем издать тебя тиражом в пятьдесят тысяч.

- Мало.

- Шестьдесят?

- Нужно подумать.

- Сто???

Как там в шифровке? «В крайнем случае рискуйте. Вы — частное лицо. Это допустимо...»

- Фрайтаг, как ты думаешь, если здесь случится катастрофа, сколько читателей останется у меня в Европе?

Фрайтаг не дурак. Вообще в немецкой разведке никогда не было дураков. И в нашей. Проколы случались. Тот же Александр Потеев, брат моего одноклассника по школе в Дрездене, сын Героя Советского Союза... Но системные провалы начались уже только при Ельцине. Что-то подмыло в фундаменте.

- Сергей, давай выйдем. В машине душно.

- Давай. Помнишь, как мы сидели с тобой на открытой террасе у Дома офицеров в Париже?

- У гостиницы? Ты смотрел на Париж, а Париж... смотрел на тебя...

- Да. Там рядом был временный музей военных авто под открытым небом? Мне даже показалось, что одно авто было похоже на «Карла - призрака шоссе» из «Трёх товарищей». Ты же любишь Ремарка?

Фрайтаг поднял глаза и не сдержал улыбки:

- Я очень люблю Ремарка. И очень не люблю войну. Мне жалко тех, кто потом возвращается на обломки.

- Ладно. Париж!!! Небо!..

Я показываю ему — какое было там небо. Руками. Это сигнал. Меня увидели и поняли.

- Конечно помню. А почему ты спрашиваешь?

Он усмехается. Ах, Фрайтаг! Не нужно со мной хитрить! Ты намекнул, что меня вели ещё тогда и оттуда - «а Париж... смотрел на тебя». И ведут сейчас... А я тебе намекнул про псевдоним. И ты понял про Ремарка. Я уверен - понял. А «давай выйдем из машины»  - хороший сигнал. Фрайтаг, как и я, не хочет новых потерянных поколений.

Сейчас мой диктофон перестанет писать. И его. При воспроизведении они просто начнут выть. Наши включат «Синеву». Нужно улыбнуться. И похлопать его по плечу. Это условный сигнал. Все - «Синева»! Ничего не ползает и не летает, как сказал бы Борис. Пора с козырей.

- Фрайтаг, ты перед совестью чист?

- Сергей, а ты?

Мы смотрим в глаза друг другу. Это нужно снять в кино. Жаль, не дожили Татьяна Лиознова и Юлиан Семенов. Отличный бы фильм получился! Два матерых спеца, разнобаррикадные разведчик и журналист под прикрытием, признаются друг другу в дружбе. Это что-то!

Фрайтаг пожимает плечами:

- Эта ваша игрушка ушла через финскую границу.

- А мы думали через Среднюю Азию.

- Нет, там опасно. Могли перехватить. А она нужна не в Кабуле. Она нужна здесь и сейчас. В Идлибе. Или в Эт-Танфе, у американцев на базе.

- Это не игрушка, Фрайтаг! Мы её готовили не для Сирии. Мы ее готовили, чтобы отбиться и успеть собраться с силами. Вы нас научили уму-разуму в сорок первом.

- Тем, против которых вы ее готовили, она нужна как раз в Сирии.

Думай! Думай! Подожди! Странный звонок … Что она хотела сказать, эта девочка из туркменской сказки? Кукушка кукушонку купила капюшон... Капюшон уже купила... То есть она сделала выбор... Чёрт! Или у меня голова едет, или это шифровка.

- Ладно, если пошла такая пьянка, как говорят у нас, свяжись со своими. Попытайся выяснить, были ли борта «Аравии» в Финляндии, Прибалтике вот с этого дня...

Ребята, выключайте «Синеву». Я дружески стучу Фрайтага по плечу. Это сигнал-обратка.

- Перестань драться. Связи нет.

- Не боись, сейчас появится.

- Да есть. Отойди, мне нужно сказать кодовое слово.

С рыбой всё понятно. Подплывает. А вот с рыбаками неожиданность. Когда один почти подскользнулся на скользком берегу, второй успел схватить его за ворот рубашки. А третий был на подходе.

- Да, был аравийский борт в Хельсинки. Он пришел кругом над Европой из Москвы. Его почти не трясли. Зачем перетряхивать вещи, которые перетрясли в Москве до нитки. И ничего не нашли. Финны отлично знают ваши правила. Но у него на вылете из России почему-то были проблемы с каким-то пассажиром. Дебош на борту. Он садился. Не уточнил где. Буквально на несколько минут. И тут же ушел.

- Где борт? На борту не могло быть пассажиров. А тем более дебоширов!

- Был. Некто Мусави. Его депортируют из России. И дома его ждет суровое наказание, я так думаю.

- Мусави? Я всё понял.

-  Борт ушел. Финны не знают. Теперь - твоя очередь. Звони, я отойду. Тебе ведь тоже нужно назвать код.

- Да отойди.

- Алё!

- Да, я вас слушаю.

- Ольга, это Вы?!!

- Узнали по голосу? Я так и думала. Третьи сутки без сна на этом телефоне. Как сказал Виктор Николаевич, голос - лучше любых рекомендаций. Что ему передать?

- Скажите, что теперь я бы хотел половить рыбу в Аму-Дарье. Там была такая редкостная рыба, на любителя - скафирингус. Я ищу эту рыбку. У меня к ней свой интерес. Из детства. Она была под охраной рыбнадзора. Но с рыбнадзором, похоже, разобрались. Её бы в «Красную книгу». Она не против...
•
- Лопатонос? Я знаю. И имя начальника рыбоохраны знакомо. Передам. Слово в слово.

-  С меня мороженое в кафе «Космос» на Тверской.

- Кафе «Космос» давно нет! Обойдемся простым «спасибо». Всё. Он спит перед рыбалкой. Вы тоже проверьте снасти. И поспите.

                ***


- Ли ты пока не поняла... Чтобы что-то получилось в новой жизни, нужно дожить прежнюю жизнь. Ты приедешь. Мы задохнемся друг в друге в нашу первую ночь. Это будет что-то! Мы ведь искали друг друга! Нашли. Мы нырнем в гостиницу. Счастливыми. А потом? А потом начнутся будни. Тебе - в Харьков, а мне к себе, в почти вражескую для вас по воле политиков Москву? Выйдем из гостиницы с печалью на лице.

- Не уверена, что только с печалью на лице. Если случится так, мир перевернётся. А наш с тобой - разобьётся вдребезги. Я об думала.

- И я. Пока мы зовём друг друга в никуда.

- Я и сама для тебя - ниоткуда...

- Ты - откуда. И я знаю, откуда.

- Откуда?

- Просто из сна. Заполярного. Где путают время.

- Мы расстаёмся?

- Нет.

- Прощаемся?

- Нет.

- Ладно, давай оставим всё, как есть.

- Это лучше, чем ничего. По крайней мере пока.

- Ты уверен, что это правильно?

- Вовсе нет.

- И я не уверена! Но я буду ждать. Столько, сколько нужно. Ты прав в одном: или нас утопит память о прошлой жизни, или мы начнём всё с чистого листа.


ВСЕ СОШЛОСЬ


- Сергей Олегович, вас ждут люди, с которыми вы хотели встретиться. По соображениям конфиденциальности просьба не называть себя и собеседников вслух. Для конкретных уточнений на столе блокноты и карандаши.

Как он и думал, обычные, ничем не примечательные парни. Один повыше, один пониже. Обо темноволосые, жилистые, поджарые, внутренне собранные. Глаза... Глаза не совсем обычные. Умные такие глаза...

- Спасибо, что согласились проконсультировать.

Пожимают плечами. Протягиваю им по папке с вырезками газетной статьи, наделавшей недавно много шума. Со статьей просто повезло. Могла не появиться, хотя материала было много и хотелось отговориться по максимуму. Не хватало одного — эксклюзивной конкретики.
Получалось, обрамление есть. Многоцветное, подробное, бесспорное. А вот сердечника в этом снаряде не было. А без него игра не стоила свеч.
У читателей разный уровень подготовки к восприятию фактов.

Первый. Спроси на улице у десятерых про «белые каски» и услышишь десять похожих ответов — международная псевдогуманитарная организация, преследующая провокационные цели. Несколько человек даже вспомнят о постановочных телесюжетах с жертвами так называемой «химатаки» в сирийской Думе. И мальчика Хасана, которого использовали международные провокаторы. И неожиданную для них пресс-конференцию в штаб-квартире Организации по запрещению химического оружия (ОЗХО) в Гааге. И даже то, что спонсируют "белые каски" правительства едва ли не дюжины, мягко говоря, не симпатизирующих законно избранному президенту Сирии стран - Великобритании, Дании, Катара, Германии, Нидерландов, США (с 2013 по 2018 год треть всех денег - 33 млн. долларов!), Японии...

Второй уровень восприятия — интерес к вопросу чьими руками был создан искусственный повод для ракетных ударов по территории суверенного государства. И какие цели в совокупности при этом преследовались. Человек недоумевает: почему гуманитарная помощь распределяется не открыто, а по каналам вооружённой оппозиции, оседая частично на её базах хранения? Почему одни и те же лица мелькают то среди членов гуманитарной миссии, то в действующих отрядах запрещённой Джабхат-ан-Нусры?

А третий - в сфере высокой политики. Здесь озвученные, бесспорно доказанные факты - инструмент отрезвления, лекарство от хмельной вседозволенности. Эксклюзив высшего пилотажа.

Повезло найти эти факты. Выручила Джулия. Неожиданно позвонила и произнесла интригующую фразу: «Долг платежом красен, коллега Сергей. Я в Москве. Нужно встретиться».

Давно не виделись. С чернобыльской эпопеи. Тогда для иностранных журналистов на информационном поле провели жирную красную черту. Да и своих держали на жестком поводке. И только «Красная звезда» была исключением. Отец лучшего школьного друга — заместитель командующего Киевским военным округом. Я ему позвонил и уже через день мы с Борисом прилетели в Киев.
После драки кулаками не машут и в грудь себя не бьют. Но о масштабах происшествия молчать было нельзя. Это было последнее предупреждение человеческой цивилизации. Но мои материалы оттуда по живому резал штатный редакционный цензор. И власть у его ножниц была необоримой. Охотнее печатали другое. Один из коллег упоённо повествовал о героическом водружении знамени на крыше разрушенного энергоблока. Он считал это героизмом. На редколлегии я назвал это идиотизмом. Инициаторы этой акции сидели в теплых кабинетах, успев вывезти свои семьи из фонящего Киева, а заложники, спотыкаясь о дымящийся графит, обрекая себя на скорую мучительную смерть, бежали эстафетой по крыше, чтобы приткнуть на верхотуре ненужный, лишний здесь символ. Символ чего?
Из всех снимков Бориса с борта вертолета, сбрасывающего мешки с доломитом в жерло беды опубликован тогда был лишь один. И тот каким-то чудом прорвался на газетную полосу.

После какой-то случайной пресс-конференции мы оказались с Джулией в кафе. Кофе, ароматные рогалики...

- Сергей, я знаю, что вы были ТАМ, - сказала она. - Хотя можете не отвечать и ничего не рассказывать. Не могу спрогнозировать, как бы я на вашем месте поступила... Просто люди должны знать правду и думать. Чтобы не доводить дело до новой беды, которая может стать последней...

Я знал, что она спросит. И решение далось нелегко. Но я не сомневался, что прав и многое тогда ей рассказал. Информационная блокада была частично прорвана. Но в своей публикации она сослалась на источники в отряде ликвидаторов. И в кабинете главного у особистов против меня не было аргументов. И только когда они ушли, Панов, отойдя к широкому окну своего кабинета, обронил:

- Когда-нибудь, Серёж, ты по-новому осмыслишь мудрую поговорку «Долг платежом красен». Но теперь Чернобыль для тебя закрыт. На всякий случай закрыт — позвонили, кулаком по столу постучали...

И в нынешний свой прилет Джулия была - само обаяние, показала мне фотографии дочери и подарила книгу о Чернобыле с неопубликованными в своё время фотографиями Бориса. Уже прощаясь, с улыбкой перебрала лепестки ромашки в букете собранных для нее на даче полевых цветов и, заглянув в глаза, незаметно для посторонних вложила мне в ладонь маленькую золотистую флэшку-сердечко.

- Теперь моя очередь помочь. Там всё, что тебе нужно. Только будь осторожен. Они будут искать источник. И кукловоды, и исполнители. На кону, сам понимаешь. Я за себя не боюсь, я - честный журналист, но у меня дочь...

                ***


...Вырезки из газет прочитаны. Можно говорить.

- Теперь ваша очередь рассказывать.

- Да, трое из этой вашей компании появились в контролируемом игиловцами Мааррет-эн-Нуумане неделю назад, - начинает высокий. - Место относительно тихое. Заезжих наша агентура зафиксировала сразу. Следом обозначились две съёмочных группы и какая-то машина-лаборатория. Понятно, что-то затевают.

- Как-то проявляют себя?

- Нет, никаких телодвижений, - вступает в разговор второй собеседник. - Такое впечатление, что чего-то ждут. Ежедневно дежурный сеанс связи. Очень короткий. Расшифровке не поддаётся. И мы колдовали, и центр. Вероятно, просто условленный набор знаков как сигнал.

- То есть?

- Ну мы с вами заранее тет а тет как бы сговорились: «всё идет по плану» — 7ёwz? “Операция вступает в активную фазу» – xxuq81, “ждём груз» — {f»@%... И так далее. Условленный набор знаков. Это невозможно расшифровать.

- То есть что-то прояснить — без вариантов?

- Ну почему? - усмехается высокий. - Варианты всегда есть.

Он берёт карандаш и пишет: «Одного из этой великолепной тройки вполне реально упаковать в шоколад и вывезти из провинции в Дамаск. А при необходимости — куда нужно. Есть подход - жадный. Мы всё просчитали»

- За чем же дело стало?

- Нужна санкция.

Ребята пока не знают, чего ждут эти правозащитные флибустьеры, а я знаю. Пусть ещё подождут у моря погоды. Не всегда коту масленица. Санкции нет, чтобы раньше времени не спугнуть их партнёров.

- Как говорите этот городок называется?

- Мааррет-эн-Нууман. Греки называли его Арра, а крестоносцы — Марре. Запад Сирии, на автотрассе Халеб — Хама.

- Если утвердят ваш вариант - будет скандал...

- Вряд ли, только в вашем досье на совести этого негодяя и наёмничество, и убийства, и наркоторговля. Кому надо, попытаются замолчать это событие. Помните, на брифинг в Гааге представители ведущих западных стран, и журналисты, и политики, демонстративно просто не явились.

- Да помню я. Только журналистскую солидарность никто не отменял. Шила в мешке не утаишь, и на интернетовский роток не накинешь платок. Честных людей больше...


ВРЕМЯ СОБИРАТЬ ПОТЕРЯННЫЕ КАМНИ


- Товарищ полковник. Можете стартовать. Отряд «Лезвие» на борту, здесь он уже не нужен. С Ташкентом всё согласовано. И по линии минобороны, и по спецканалам. Руководитель операции генерал Хабаров с группой профильных специалистов вылетает из Москвы через полчаса. Аравийский борт в Ташкенте держат по погоде. Но его в любом случае не выпустят. Чемоданчик — там.

- Откуда такая уверенность?

- Не знаю. Так сказали.

-  У тебя телефон с заглушкой?

- Спутниковый? Конечно.

- Набери: 8- 916...

- Набрал… Девушка какая-то отвечает.

- Это не девушка, атташе! Это мой куратор-контактер.

- Ольга, ты правильно всё поняла? Отлично! Я вылетаю. Ой, быть тебе через сколько-то лет на моём месте! Только запомни: офицеры бывшими...

- Я знаю... Удачи вам.



             ***


- Спасибо. Что-то еще, товарищ военный атташе?

Как я люблю этих мальчишек с умными глазами!

- Товарищ полковник! Там внизу у трапа стоит ваш коллега - Борис. Я запросил Центр. Они ответили: на ЕГО усмотрение. Усматривайте. Вот документы, всё подготовлено.

- Куда я без него. Он — мой талисман. Тяжелый и лысый. И ухаживал за моей женщиной. Гоните его ко мне.

Нужно видеть Бориса - Отелло рассвирепело...


...- Сережа, я всё понимаю. Но, согласись, ты гад! Час у трапа! Я не вассал! Просто я боялся за друга. Ты выпил мою «Граппу», и летим мы сейчас не в Москву, к Соне. А как выясняется, зачем-то в Ташкент. Я так понимаю, не за дынями? Хотя Соня хорошей дыне была бы рада.

- Нам бы в Харьков, Борь!

- В Харьков? Ты с ума сошел. На Украину? К бандеровцам? Всё гораздо проще. Сейчас я позвоню твоей Ли. Она сама приедет. Она тогда сказала: « Я брошу всё и метнусь к нему. Даже если он будет в это время тащить тебя, Боря, на своей личной спине. Или ты его. Я подставлю и свою...». Да, нормально. А Соня приготовит омлет. Соня прекрасно готовит. Омлет с помидорами или прижаренным луком - её фирменное блюдо! У меня дома есть еще одна бутылка «Граппы» - брат прислал из Израиля. К моему любимому празднику, когда ...

- Не надо. Просто позвони Ли. И скажи, что я устал и уснул. Я мысленно сплю на ее подушке... И что у меня в самолёте на столике у кресла лежит чистый белый лист бумаги. Её это порадует... И еще скажи... Нет, больше ничего не говори. Она всё поймет и так...

***

Всё, спать!  Нет, похоже это не в традициях нынешней командировки:

- Внимание! Это командир корабля. Сопровождающим срочно покинуть борт! На подходе к базе группа беспилотников...

- Ты что-нибудь понял?

- Боря, что тут понимать? Налет!

- Это опасно?

- Пристегнись.

- Я не люблю пристёгиваться. Гаишники меня три раза уже за это штрафовали...

- Не думай про гаишников. Думай о том, что мы взлетаем. Турбины заревели. Если беспилотники идут не по арифметике, а их ведёт «звёздный» или какой-то другой «самолёт-поводырь», наши врубят «Синеву». И мы будем уходить из зоны слепыми и глухими.

- Ты меня убедил. Я лучше пристегнусь. Да, телефон уже воет... Ладно, я позвоню Ли, когда мы выйдем из зоны «Синевы».

- Домовились, как говорят на Украине. Договорились... Если выйдем. Помнишь про полтора десятка наших элитных спецов? И наше четырёхчасовое сидение в аэропорту?

Борис пожимает плечами:

- Давай лучше о хорошем. Я тебе говорил, что мне нравятся твои стихи? Одно я даже помню наизусть. Ты написал его для Ли. Но я готов под ним подписаться для моей Сони:

Мы ещё поживём немного,
Мы ещё потопчем тропу.
Я тебе ещё, слава Богу,
И в любви признаться смогу.

Не разгаданы все ромашки,
И в берёзах не высох сок.
И бежит перо по бумажке,
И на камне не выбит срок.

И живём, и летим, и пишем.
И вино ещё не горчит.
Верим в лучшее. Просто дышим,
Пока сердце в груди стучит...


- Значит, долетим, Борь...


ЗВОНОК В ПРОШЛОЕ


Можно возвращаться. Миссия выполнена. Москва довольна — ответственные люди вздохнули с облегчением. Только Хабаров чем-то недоволен. Это плохая примета. Нужно знать Хабарова.

- Николаич, что-то не так?

- Да нет, всё так.

Значит не всё так. Я его знаю. Знаю, что пока всё в себе не передумает и не переварит — слова не жди.

В Ташкенте жара. Жарче чем в Хмеймиме. Хотя там рядом не было арыка. А тут и полог над головой, и арык, и зеленый чай в красочно расписанных пиалах, и горка прозрачного сахара- навата, желтого и белого, в узорчатом блюде...
Сидим, думаем каждый о своём. Вылет вечером, есть время. Борис рванул за дынями. Борт с чемоданчиком под присмотром специалистов на подлёте к Москве. Границу пересёк. С местными коллегами всё обговорено до мелочей. Аравийский борт цел и невредим, улетает завтра. Идеальная, но в принципе безобидная, копия чемоданчика в бортовом сейфе у командира корабля. Чуть-чуть фонит, как ей и положено. Вся операция — меньше получаса... Следы нейтрализующего газа уже не определить... Сбой во времени — да. Кто-то мог заметить. Но команда небольшая, и эти ребята тоже не железные — несколько бессонных ночей, нервы...

- Не хотел говорить, но вот такое я га...

- Знаю, знаю. Сам иногда грешу — повторяю твою дурацкую поговорку, осекаясь... Ну...

- Нет, ещё раз всё прокачаю. Закажи-ка мне самсу. Не разорю? Не успел поменять деньги.

- Не разоришь.

Деньги — не проблема, когда есть друзья. Двое примчались в гостиницу сразу после звонка, когда всё кончилось. Третий уже не смог. Приехали его жена и сын. Привезли в память от него подарок — шитую золотом тюбетейку и изумрудного цвета тоненький ватный халат. Сын достал из кармана змейку четок. Знакомую - трофей. Память о перехваченном десантурой в Афгане караване с лазуритом. Рустам, который меня опекал, хотел подарить, но я не взял. «Тебе самому на удачу. После войны, вернёмся — вручишь при случае...» Кто тогда знал, что будет после войны? И кто же знал, Рустам, что жизнь такая короткая...

Хабаров разжевывает кристалл навата, отпивает глоток чая и, смахнув со лба капельку пота, вздыхает.

- Ну, не тяни Давай, колись.

- С Тинатин промахнулись. Она может оказаться под ударом.

С Тинатин — да. От нее ждали хотя бы символического сигнала до последнего. Сигнал не пришёл. Откладывать было нельзя.

- Не трави душу. Дальше.

- Ты только не волнуйся.

- Я? С каких это пор ты о моих нервах начал беспокоиться?

Хабаров усмехается:

- С давнишних. С тех самых, когда в госпитале моей группы крови не оказалось. И с тебя слили — немереное количество. А вдруг бы ещё потребовалась? С тех пор и беспокоюсь.

- Дурак ты, Николаич. У тебя потеря была — на грани... Я бы и солдату в такой ситуации не задумываясь слил бы.

- Знаю. Добрый ты человек. Отзывчивый. Помнится, одного уголовника заставил выпустить... Чуть под монастырь не подвел.

- Ну ты вспомнил. Мы тогда не уголовника выпустили — соотечественника. Его в яме держали. Заманили и — в яму...

- Не мы, а я отпустил. По твоему настоянию. Помню. Но только над ним статья висела. Если мне память не изменяет, 222-я статья. И отнюдь не по первому её пункту...

Да. глупая история тогда случилась. Искали своего — рейд по полной, сплошная зачистка. А попался человек с наколками. Но ведь человек - в яме...

- Оружия не было. Ты же знаешь. Он просто должен был разобраться с деньгами третьих лиц. Его по этому поводу заманили и   - заложником в зиндан. А тут мы. Сколько лет прошло...

- Лет прошло много. Всё бы ничего. Но ты с ним намедни из Хмеймима по телефону разговаривал... Или я ошибаюсь?


      ДОЛЖОК...


- Давно не виделись...

Не люблю я этого — по плечу, сзади...Резко... Я его сразу узнал, обернувшись. Розовый шрам через правую бровь и под носом ещё одна белая полоска шрама. Это из него саперной лопаткой информацию об оружии подельники Джагарова под Шатоем выколачивали. Шрамов тогда не было — месиво. И не поили — губы - буграми в чернь...

- Ничего, что подошел, не спросясь?

- Да ничего. Не в Шатое...

- Должок за мной. Долго встречи искал. Не люблю тягость на душе носить...

- А ничего ты мне не должен... Тропарёв, если не ошибаюсь.

- С фамилией не ошибаешься. Память цепкая. Да и у меня не заржавела. Ничего что я на ты?

- Ничего. У журналистов принято.

Тяжелая рука на плече и голос сзади — дернули. Но теперь волна отошла. Даже интересно стало.

- При делах или вольный казак?

- Ой, не спрашивай, журналист. Не скажу. Ты же знаешь.

- Знаю. По лицу видно — не скажешь.

- Шутник... По шрамам видно... А вот по твоему лицу видно, что ты не из дерганных. Сын военного? Угадал?

- Угадал. Говори. Не про биографию расспросить подошел?

Это ж надо было: в центре Москвы, в туалете любимого пивбара - нос в нос со старым знакомцем по Чечне! Дурею просто...

- Ты в голову-то ничего не бери плохого. Я тебя тут с приятелем месяц назад случайно увидел. Но подходить не стал. Порасспросил — бываешь изредка.

- Бываю. Кто в Германии жил-служил пиво любят пить настоящее. Захожу. Здесь — настоящее.

Он усмехается.

- И я там жил- служил. Ладно. Тебя твои приятели заждались поди. Не стану задерживать. Вот на барной визитке телефончик записан. Не выбрасывай. Авось сгожусь. Долги возвращать нужно. Среди нашего брата не только мразь. Ты же знаешь.

Визитку можно было смять и выбросить. Ну зачем добропорядочному обывателю визитка с номером телефона из рук человека с тремя синими наколками на пальцах? Но я её не порвал и не выбросил. Забил оба номера в телефон. Я же не обыватель. Журналист — профессия специфическая...


               ***


– Привет, у тебя есть шанс вернуть должок, который тревожит грешную душу.

- Неужели одним долгом меньше будет? Говори. Люди уже выставлены за дверь. Никого рядом.

- Харьков — знакомый город?

- Более чем.

-Там обидели моего друга. Более чем друга. Можешь помочь? Полиция развела руками...

- Ты где?

- Не в Москве.

- По телефону уже обжигался. Давай сделаем так. У тебя есть человек, который подъедет туда, где мы, помнишь, встретились?

- Да.

- Через три часа по основному, «барному», номеру визитки позвонит мой друг, попросит к телефону человека по фамилии того полковника, который... Ну, ты помнишь... И я помню. Пусть скажет ему всё, что ты считаешь нужным. Я подумаю, наведу справки и выйду на связь.

- Принято.


               ***


– Шеф, Василий на связи. Я сделал всё, как было предписано. С вас сто грамм и пончик.

- Бывший шеф.

- Бывших шефов, как и полковников, не бывает. Вы так учили, Сергей Олегович. Короче. Всё сказал. Дождался обратного звонка. Меня увлекла эта интрига. Честно.

- Короче.

- Куда ж короче? Как я понял, вы что-то кому-то отправляли. Вашу посылку из Москвы - какой-то диск - там на местной почте тамошние спецы зафиксировали и пометили. Он нужен был как улика уже после получения. Наняли шпану. Те хату вскрыли и по метке сразу к тайнику. Но в пакете за тумбочкой были ещё деньги. Деньги эти дураки прикарманили. А диск у них потом забрали. Всё. Доложился. А, нет, забыл. Деньги эти жмурики, покаявшись, вернули. Бросили в открытую форточку. Смешно — грабанули, а форточку хозяева всё равно не закрывают... О — народ!



ДИСК

- Теперь о главном. Ты же понимаешь, что в рамках проводимой операции всё должно было быть под абсолютным контролем. Да, сплоховали — твой манёвр с телефонными переговорами с нашим знакомцем из Шатоя не просчитали. Кто это тебя такой конспирации научил, друг мой?

- Да уж не ты.

- Да уж ладно. С кем поведешься... Теперь слушай внимательно и не дергайся. Ли в спецбольнице СБУ. На диске — по официальной версии напыление трецилом. Сам по себе он абсолютно инертен, но когда диск вставляют в теплый, выше чем у нас температура, компьютер...

- Откуда трецил?

- И я не знаю. Явно не наш. И не украинский. Мы его просто не производили. А у этих нет возможности при даже большом желании.

- Тогда кто? И почему ей? И через меня?

- Тебе погадать? Сколько в колоде карт? Отними две названные...

Приплыли... Ли, как же так? Получается, я тебя подставил? Какой трецил? Там песни. Диск записывали с кассеты на Беговой. Законно. Дома даже чек валяется. И квитанция почтовая... Стоять, Зорька, стоять...

- Николаич. В большой политике понятие презумпция невиновности значит мало?

- Ничего не значит. Как и в разведке. По Скрипалю англичане что и кому доказали? И не думали доказывать.

- Понятно. И всё равно срочно. У меня дома на столе — две квитанции. Одна по перезаписи диска с кассеты. В сервисе тоже техника и тепло. Значит — обязательно след. Его не будет однозначно. Вторая — почта. Там тоже трецил должен бы оставить свои отпечатки — не прошлый век. Отправления просвечивают, проверяют... Экспертиза со всеми предусмотренными протокольными формальностями — не «после» разрекламированного скандала-провокации, а «до», с участием прессы, которая загодя имела «запечатанный конверт» — это аргумент любым международным оппонентам при игнорировании ими этой самой презумпции...


ПОЧЕМУ Я?

- Вы меня слышите? Сосредоточьтесь. Это важно.

- Слышу. Но мне плохо.

- Потерпите. Вам просили передать. Сосредоточились?

- Да...

- Вам просили передать, что романс про колдовство и вальс — без фальши. Сказали — она поймёт. Всё. Я ухожу. К вам гость...

- Лидия Миколаевна? Ви мене розумієте?

Что со мной? Где я? Почему так холодно и болит спина?

- Ви мене розумієте?

- С трудом. Вы кто?

- О! Це вже добре. Я слідчий.

- Почему вы в маске? И говорите пожалуйста по-русски. Это мой родной язык.

- Хорошо. Я следователь. Следователь СБУ. У меня к вам несколько вопросов.

Что хотела сказать эта медсестра или врач? Романс... Вальс... Без фальши... Романс и вальс — это кусок разговора. Причем здесь эта больничная палата и разговор с любимым человеком? Который в Сирии. Какая фальшь? Там шорох в начале записи...

- Лидия Николаевна... Вам плохо?

- Почему вы в маске?

- Я отвечу. Только сначала скажите: вы получали несколько дней назад посылку из Москвы?

- Получала. Бандероль, а не посылку. Диск с песнями.

- Вы её вскрыли, вставили в компьютер и прослушали?

- Вставила. Прослушала. Там — песни.

- Отправитель вам известен?

- И отправитель, и автор.

- Как вы давно его знаете?

- Очень давно. По Заполярью.

- Это в России?

- Это в нашем с ним СССР.

- Отлично. А где диск?

- Украли. Меня обворовали недавно.

- Я знаю. Вот копия вашей заявы — доллары... евро... Про диск ни слова.

- Там и про пакет с ручкой, в котором лежали деньги, ни слова. А почему вас интересует диск с песнями? В записях ничего противозаконного.

- В записях — нет. А вот наклейка диска пропитана ядом. Ядом из Москвы. От вашего друга. Или любовника. Соседи пожаловались на плохое самочувствие. Провели проверку. Яд — вы здесь. А я в маске — яд опасен.

- И как называется этот яд?

- Ой, ну вы спросили! То ли трицил, то ли пятицил... Вам это ни о чём не скажет. Вы же психолог. Нам с вами нужно будет составить протокол: от кого, что, когда... Ну и прочие мелочи... Вы гражданка Украины. Это ваш долг.

- Не сейчас. Мне нужно отдохнуть. В таком состоянии — никаких протоколов.

- Нас интересует отправитель. Вы тут ни при чём. Вы — жертва. Почему он хотел вас убить?

- Не говорите ерунду. На диске песни. Не сейчас...

- Хорошо. Подождём. Приходите в себя.

Хряк и неуч. Таких теперь в спецслужбы и берут - на безрыбье . Скачет — годен, не скачет — москаль. Он даже не удосужился заглянуть в бумажки.  Психолог — это после трехмесячных платных курсов. И двухгодичная практика в сомнительной конторе, которая теперь практически прогорела. А по профессии — биохимик. И вдобавок — кандидат наук. Но такие специалисты в незалежной теперь просто не востребованы. Зачем ей профессионалы, которые знают, что такое трецил? И что соседи на недомогание из-за него не могли пожаловаться. И что получатель бандероли из Москвы, прокрутив диск, никаких протоколов подписать бы уже не мог по определению. Вместе с сотрудниками почты... И что «романс и вальс без фальши» — это сигнал.
Ноги у трецила фальшивые и понятно кем приделанные. Спасибо, капитан из Заполярья. Ты уже всё знаешь про провокацию. Которой хотят отомстить. Не мне. Кому я нужна — без пяти минут безработный психолог для мнительных бабушек? Это ты и твои друзья кому-то очень некстати перешли дорогу. Поперёк.
Ты звонил. Нас слушали. Знали — откуда звонил. Знали, что ты не на конференции в Питере. Боже, они всё знали с самого начала! Не ошибался полковник, когда говорил, что, на погост к родителям ему нельзя...


ПАРОЛЬ «БАРБАРИСКА»

- Просыпайтесь. Как вы себя чувствуете?

- Честно говоря, хреново.

- Ещё бы. Но это пройдёт. Просто доза большая. Как вы её поймали - не пойму.

Кто она — медсестра или врач? Друг или враг? Судя по «музыкальному» сигналу от Серёжи — друг. Судя по тому, что это — явно не заурядная больница... Мысли путаются, память проваливается в какую-то дрожащую тень...

- Вы помните, что было до этой палаты?

- Нет. Очень зыбко.

- Что помните? Попытайтесь размотать клубок. Было утро...

- Да. Утро. Будильник затрещал. Я проснулась...

- Пошли умываться...

Нет. Умываться я не пошла. Чётко вспомнилось - потянулась к стулу за любимой зеленой щеткой, что бы причесаться... А на полу под раскрытой форточкой - тот самый злополучный пакет из-за тумбочки. Тот- однозначно тот. С ручкой из ленточек трёх цветов. Цветов российского триколора. Этот пакет с каким-то самостийным парфюмом ей вручили 5 марта, в день рождения, коллеги. Остаркович ещё пошутил — с жовто-блакитнiми, Ли, не було — дефіцит...
В пакете лежали деньги... Все, что перед этим пропали...

- Что-то вспомнили?

- Пока нет.

- Вспомнили, вспомнили... У вас мизинец дрогнул. Когда-то учили в студенческой юности: мизинец — природный детектор лжи...

- Вы врач?

- Давайте сразу о главном. Времени — мало. У меня смена заканчивается. Если задержусь - нужно будет объяснять. А это чревато. Вы всё помните. Где вы пили кофе?

- На собеседовании. Отвезла дочь в аэропорт. Она улетала на математическую олимпиаду в Тель-Авив через Вену. Потом поехала на собеседование. Да, там была очередь претендентов и нам два раза предлагали кофе...

- Вы выпили и вам стало плохо?

- Нет, не сразу. Не помню когда... Правда, вы — кто?

Важно знать — кто она и зачем здесь. Не скажет. Почему всё это? Зачем? Ощущение угрозы, но Даша уже в Израиле. Программа — двухнедельная, есть время разобраться.

- Меня зовут Оксана Леонидовна. Для вас просто Оксана. Так проще и доверительнее. Вы должны мне поверить и сделать то, что я вам скажу. Для этого у меня есть для вас особый пароль. Не волнуйтесь. Прослушка на несколько минут отключена. Вы как бы просто спите. А теперь вспомните. Заполярье. Капитан у вертолёта с вашими поддатыми гражданскими пилотами...

- Помню. Очень чётко.

- Тогда всё просто. Капитан открывает планшет, пишет на листке из блокнота адрес родителей...

- Да.

- Значит вы должны помнить, что ещё он достал из офицерского планшета?

- Помню.

- Тогда называю пароль: «А можно вас угостить «барбарисками» из детства?». Вижу: пароль принят. Слезы промокните. Я ухожу, через десять минут вас попросят перелечь на каталку. Повезут... Всё, через день вы будете в Москве...


ПО ЗАКОНАМ СССР


– Я не мальчик. Всё понимаю. Откуда у вас свой человек в спецбольнице СБУ?

Хабаров улыбается.

- Что ржешь? Откуда? Только не говори, что у вас всё схвачено. Не поверю.

- А я и не говорю. Хочешь историю из реальной жизни? Тебе как журналисту будет интересно.

- Гони.

- Это месяца два или три назад. Воскресенье. Часов около одиннадцати. Довозит меня со службы до дома мой Савельев. Выхожу...

- Не тяни. И тут к тебе толпа украинских гастарбайтеров. Типа: готовы сотрудничать, учились в советских школах — ностальгия...

- Не пошли. Не к лицу тебе. Пей йеменский кофе. Он из Саны, ты не ошибся. Там мой коллега обитает, передал презент.

- Ну. Выходишь, толпы жаждущих сотрудничать с военной разведкой нет.

- Да не нервничай ты. Съежься. Ждём. Граница у них дырявая. Но — граница. Лучше не загадывать. Ждём.

- Выходишь...

- Ну, да... На подъездной двери записка: «Утеряны утром где-то у дома 220 рублей. Были завернуты в платочек. Буду благодарна, если вернете в 16-ю квартиру Варваре Николаевне — пенсия всего 4300...»

- Гад ты Хабаров. Дальше могу догадаться.

- Нет. Дослушай. Я, конечно, отсчитываю эти самые 220. От тысячи ведь такие люди откажутся однозначно — милостыня им оскорбительна. Нормальные ведь они люди. Поднимаюсь. Звоню. Старушка дверь открывает. Увидела деньги и в слезы. Знаешь, что говорит?

– Спасибо.

- Нет, друг мой. Говорит: «Ребята, да вы что! Не возьму! Вы уже восемнадцатый сосед, который деньги находит...» У нас в подъезде, Серёж, 24 квартиры... А ты говоришь...

- Я молчу...


ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ ОТМЕНЯЕТСЯ

– Уважаемые господа, товарищи и друзья! Обращение — в скрепке: и господа, и товарищи, и друзья... Исходя из главного — мы живём в одном мире. Мы пригласили вас на эту незапланированную пресс-конференцию, чтобы в одной нечестной игре кому-то вынужденно пришлось сыграть по-честному. Вот шесть пакетов. Юристы подтвердят, что абсолютно такие же очень даже накануне, подчеркну это, получили представители ведущих СМИ мира. Условие было одно — вскрыть их только после нашей пресс-конференции. Все согласились.
Я знаю, что кто-то из ваших коллег сейчас ожидает начало другой пресс-конференции в столице одной из не самых нам дружественных приграничных стран. Там ждут сенсаций. Она начнётся через... Она начнётся, как мне подсказывают, через полчаса. Мы их упредим. Сейчас в зал войдут люди, которые тем или иным образом оказались вовлечены в возможный международный скандал. И даже не просто в скандал — в авантюру, грозившую последствиями глобальными. Это — журналист, врач-биохимик, человек, чьими руками готовилась международная провокация и эксперты.
Они готовы ответить на все ваши вопросы. Но перед этим взгляните на экран. Два чемодана. Как говорится в одном недавно рассекреченном документе (вам соответствующие переводы, чуть-чуть мешая мне, раздают сейчас мои помощницы), это «...компактный чемодан мягкой кожи светло-коричневого цвета. Вес изделия в упаковке – 16,75 кг....».
Вот он — этот чемодан. Он создавался в оборонительных и предупредительных целях ещё во времена СССР. Читайте этот секретный до недавнего времени документ. Там нет купюр. Там всё — честно...
Мы загодя предоставили возможность коллегам в случае возможной провокации дать оценку происходящему по запротоколированной по международным стандартам бумаге. В ней всё изложено. И подтверждено авторитетными и всеми признанными экспертами, которых по определению подкупить или переманить на свою сторону, как вы понимаете, невозможно.

– Господин пресс-секретарь, реальный чемоданчик слева или справа?

- Оба — реальные. Боевой — на базе хранения в России. Учебный — там, где вот-вот должна начаться альтернативная пресс-конференция.

- Уверены?

- Уверен. Сигналы надежно фиксируются российскими средствами космического контроля. Передатчики — реальные. Начинка — разная... Ну вот, собственно, и всё.

- Господин пресс-секретарь, у меня на связи коллега! Альтернативная пресс-конференция отменяется без объяснения причин...

- А я что сказал? Цитирую себя: «Ну вот, собственно и всё». Вскрывайте пакеты и читайте документы, уважаемые господа, товарищи и друзья... Кому как нравится.


В ЛИССАБОНЕ — ПЛЮС 18
— Товарищ, генерал, на связи «Лагуна 12». Информация короткая —
«Взошла луна».
Понятно. Опять не посплю.
— Гоните мне машину. Предупредите Первого. Тоже два слова ему всего: «Дело
по рыбалке сдвинулось». Просто он должен знать. А мы начинаем работать по
плану. Оповестите мою группу.
Так... Резко просыпаться на звонок — вредно. Нужно чуть приостыть... До тридцати досчитать. Раз, два, три... И померим как бы давление. И таблеточки, таблеточки... Ну, не сорок пять уже нам... Все, можно звонить.
— Друг мой, я тебя не разбудил?
— Не, я собаку кормлю. У нее щенки скоро будут.
— Подожди. Собаку твою зовут Линда?
— Отличная память. Склероз моему другу-генералу пока не грозит.
— Я просто подумал: случайно или нет — все на «ЛИ»?
— Я думаю — случайностей в жизни по определению не бывает. Сопряжение закономерностей и логика... И всегда верю Хайяму — «Не искавшему путь вряд ли путь и укажут. Постучись — и откроются двери к судьбе!»
— И я тоже в случайные пули не верю.
Тебе слово такое знакомо — ЛИссабон?
— Ты меня хочешь отправить туда погреться? Там плюс 18 в январе... Заманчиво.
— Я думаю, один из самых старинных городов Европы, постарше как бы Парижа и Лондона, само то для романтической прогулки с твоей знакомой — Ли. А ЛИнду в подружки на время возьмет
моя жена. Она — ветеринар дипломированный. Да и к тебе на этой почве —
с особым пиитетом относится.
— Ты мне в половине первого ночи про собаку поговорить позвонил?
— Нет. Про рыбалку. Ты же сам скафирингуса — в Красную книгу прочил?
— Опаньки! Год прошел без малого. Да неужто случилось?
— Ужто, ужто. Собирайся. У Ли несколько дней на то, чтобы город с началом ее имени знала на зубок. Мои ее с утра готовить начнут. Экскурсии водить будет. Для своих, русскоязычных. По заказу крутых турагенств. А ты уж поговоркам ее научи при случае. Ну, про Клару, которая у Карла что-то там стибрила. Или кукушку, которая кукушенку какую-то одежонку в сэконд хенде прикупила...

НАЧИНАЕМ
— Подробно, майор.
— Лиссабон. Позвонила женщина. Номер — городского таксофона. Назвала
условную фразу. Это в 22:17 по местному. Атташе получил информацию через 7 минут. Мы, приняв сигнал, тут же — вам. Могу с ним связать. Связь закрытая — система «Апломб».
— Не надо. Он пока ничего не знает.
Разберется — сам выйдет на связь. Передайте ему параметры голоса из картотеки. Пусть просканируют.
— Он сразу запись передал. Просканировали. Совпадение — 100 процентов.
— У тебя есть какая-нибудь булочка?
Шучу. Жрать хочется. Дома не успел. Полковника Молочкова мне на связь. Пусть тряхнет своих — турагентства, торгпредства, клубы игорные всякие, актерскую братию, художников свободных... Готовим площадку для нашего человека. Он будет не один. С женщиной. У нее три языка отменных. Это нам — огромный плюс.
— Мы вашу группу по плану «Т» уже вызвали. Булочку — не проблема...
— Да. Отлично. Справки дайте полистать. Что-то важное есть?
— Есть. По Канаде подтверждение.
— Наконец-то. Неплохо день начинается. Не сглазить бы.Так, листаем канадское досье... Спать
хочется. Уронить бы голову на стол и вздремнуть. Наволакивает туманом...Отставить, генерал! Мы уже один раз поспали. И проспали — звонок Стаса Марзоева. Тогда, из Чечни. Не доложили нам — уснул полковник, уронил голову. Дежурный пожалел. А он тебе руку при встрече потом не подал... А ведь ты мог его мальчишкам помочь... Остановить заведомую глупость... Обязан был. И трое тогдашних бессонных суток — не оправдание.
Так, диаспора, диаспора.... Не хило у них в Канаде с украинцами — просто Жмеринка какая-то...
Погоди, погоди... На чем это я споткнулся? Вернемся. Перечитаем... Муссаватенко, друг ближайшего бандеровского сподручного— головного командира УПА, как бы генерала Тараса Чупринки... Настоящая фамилия... Так... Родился в 1907 году в местечке Краковец Яворивского повету в Галиции. Среднее образование получил в филиале Украинской академической гимназии во Львове...» Так... Пересекнулись они с со старшим Муссаватенко именно
там... И потом вместе, уже с 23-го, с шестнадцати лет, в рядах украинской военной
организации — УВО... Понятно...
Про самого старшего Муссавтенко... Прошел... Переброшен... НКВД... Попал в
засаду... Жена умерла, дочь и сын — в Канаде... Внук — разведка, арабист... В совершенстве... Фото... Есть фотография...
Но ведь так не бывает! Муссави???
Охранник Тинантин с аэродрома в Каширске? Которого с аравийского борта под Псковом сняли и нас, не оповестив, выслали? Он! Точно... С небольшой пластикой морды лица... Но узнается. Перепроверим на всякий случай.

ДРУГ МОЙ, ОПЯТЬ — Я
— Друг мой, опять — я.
— Николаич, задолбал. Докладываю:
Линда поела. Твоей жене ее сдам по описи. И под расписку кровью. Твоей.
Я — собираюсь. Ли твои спецы на конспиративной даче по особой программе
начинают готовить — понял. Что еще надо? Ты уж призови меня в строй что ли
назад. А то дергаешь гражданского чело века, как не знаю кого. Ночью...
— Во-первых кровью — нашей. Ты слил мне ее, как врачи по секрету сказали, больше пол-литра. Запредельно почти. Правда, курил перед этим. Что донорам категорически противопоказано. Но ты — не донор, ты уже давно — брат. Но я о другом. Маша доехала и спокойно привыкает к местному климату. Все нормально.
Больше ничего сказать не могу. Сам понимаешь. Открытки ее смотрю — интересно.
Так... «Маша» — это оперативный псевдоним жены. Нынешний ее «муж» —
добропорядочный и успешный канадский бизнесмен. Среди тамошний братии — старый иммигрант. По еврейской линии. Советской. Их. А на самом деле давно внедренный «спящий» агент. Резервный резидент.
Доехала — отлегло наконец от души...
— Понял. Спасибо.
— Да не за что.
— Ну, хотя бы за то, что с женой меня когда-то подружил в своей юности.
— Я вас не дружил. Это ты у меня, жерналюга, подло отбил когда-то сокурсницу.
Сокурсницу.
Да. Только не по какому-нибудь мед или пединституту. Уже по
академии Советской армии... Второкурсницу — будущего разведчика, дочку
майора КГБ... И которая жила в Днепропетровске когда-то на первом этаже в
доме на «Правде». Куда запах кофе плыл. Совпадения — страшная штука...
— Так не надо было нас в кафе «Космос» на Горького вести. И знакомить —
бывших соседей по днепропетровскому подъезду...
— Жалею.
— Не боишься, что я твоей жене об этом капну?
— Не капнешь. Ты же Ше-Пэ — «швой парень», как твой батя шутил.
— Шутил. Помню. И много раз повторял, что друзья друзей не сдают... А почему слово «батя»? Знаешь, Николаич? Раз уж ты не даешь мне спать, то и я тебе не дам.
— Не знаю. У нас в «Конторе» повелось
другое — «Первый».
— А в армии — «Батя». Так особых командиров называют. Особых. Которые
на беспредельном доверии. Это штука — почти сакральная. В чем-то даже деликатно-таинственная. В этом, легендном, смысле — от Маргелова как бы пошло. Хотя, думаю —
раньше. Но когда решали, кто первым внутри БМДэшки с парашютом прыгнет (отчаянный, почти смертельный такой эксперимент замыслили — экипаж внутри машины, чтобы сразу в бой!), из строя добровольцев шагнул тогда его сын — Сашка. И сказал неуставное: «Первый — я, БАТЯ!». А он ему неуставное:
«Первый — да! Ты — СЫНОК!».
Проект назывался «Кентавр». И случилось это впервые в мире на полигоне Слободка под Тулой 5 января 1973 года. Никто из супостатов не рискнул потом повторить. А у нас сегодня — норма. Вместе с младшим Маргеловым в БМД-1 прыгал такой же лихой «батин» мальчишка — Леонид Зуев. Тоже его — «сынок»...
С тех пор и пошло сначала у десантуры — «батя» и «сынок», а позже у всех погонных людей. Особый знак доверия. Зачеканенный.
— Впечатлил. Это где ты вычитал?
— Военную психологию нам прекрасный мужик преподавал в академии
Ленина. Облученный на полдодке капитан-лейтенантом, потом уже — доктор
наук... Это он нам рассказывал. Курс лекций — потрясающий был. О психологических особенностях воюющих солдат. С нами — только немцы по закалке и ограну боевого алмаза... А америкосы без публичных домов во Вьетнаме увядали...
— Это я по своей специфике тоже знаю.
— Я о твоей специфике, косвенно, тоже... Фильм Лиозновой, знаменитый,
на памяти. Это ж какой храброй бабой-режиссером нужно было быть, чтобы и
Борман, и Мюллер — в таком безумно-прекрасном актерском исполнении!
Удар правдой!.. Не пощадившей пропаганду откровенного антинемецкого дебелизма...
— Ладно, давай спать, у меня тут кушеточка за дверью. Домой уже не поеду...

ЛИССАБОН ТРЕВОЖИТСЯ

— Серхио, мне нужна справка по новым российским запросам на визы. Только отсейте повторы. Это должен быть абсолютно свежий от них запрос. Новый. Для новых людей. Они готовятся к встрече наших первых лиц. В этом есть интрига. И наша ответственность.
— Что-то случилось?
— Пока нет. Но в российском атташате вчера всю ночь горел свет. И, судя по электросчетчикам, они вовсе не спали при включенном свете по забывчивости. У них там работала энергоемкая аппаратура. И очень активно.
— Да, донна Эшперанса. Я видел отчет. Но у атташе был день рождения. Это многое объясняет.
Взгляд — на зеркало «Дос Тампошь» в углу кабинета. Нет, зеркало всегда врет. Как это у них, у русских... Ну! По памяти курса словесности в моем московском универе Дружбы народов — «свет мой зеркальце, скажи»... В буфете у Сарвара, когда кофе пили и перед этим ели... Как  это... Под  Рождество у них... Нет, не в Рождество  — под Новый год... Нет, не
окрошка... Как это?.. Почти окрошка... Да. «Оливье». От французов...Это там мне эти
слова мальчик — русский однокурсник говорил... А я просто улыбнулась... У меня
папа — разведчик. Он  учил — улыбайся,если ситуация не просчитывается...
— Это  объясняет многое, но далеко не все, Серхио. Наш человек зафиксировал, что в начале одиннадцатого атташе резко покинул застолье. И не вернулся к гостям. Меня это тревожит. Пробейте все входящие звонки к русским в этот вечер. И попросите наших американских друзей поделиться информацией о сигналах русских спутниковых сообщений изЛиссабона на Москву. Примерно с десяти вечера до трех ночи.

СУВЕНИР ДЛЯ АКРОБАТА

— Привет, Жень! Как ты там? Тепло у вас?
— Средне, дядь Вить. Всего плюс восемнадцать на градуснике.
— А у нас холодно. Под тридцатник.
Не ценишь ты комфорт. Звоню поздравить. Запозднился, правда. Извини. Попраздновал? Чем себя побаловал?
— Как на духу, Виктор Николаич, точно — не медроньей. И сервежей ее не запивал.
— Молодец, этим пивом — не надо. Будь хранителем традиций. Я тебе тут сувенирчик готовлю. Классный.
— Да, мне ребята из госцирка сказали и, перезвонив, тебе трубку передали.
Мы с ними сейчас квасим. Они у нас тут с гастролями. И на «ура». Хотя внезапно! Просто программа в связи с готовящимся визитом, наверное.
— А где сидите?
— О! Это классное место — Matrioshka do Salitre. Русская кухня — выше всяческих похвал. А что за сувенирчик-то, чтобы настроился?
Все понятно, он — у Андрея. На совершенно случайно зашедшей гостевой яхте. Можно говорить почти спокойно. Туристический маршрут номер один — «Вдоль берегов Лиссабона». А в Matrioshka do Salitre его ребята за нос на всякий случай португальцев водят. Которые хотели отследить наш спутник. Фиг вам. Система сработала и пожаловалась разработчикам. И отпечатки пальцев с четырех голубеньких телефонов-автоматов через час они напрасно снимали в центре города. Наши их после Тинатин на всякий случай уже через восемнадцать минут дубляжно после нее перетерли. И оставили другие. Следы всегда нужно путать. Молодцы. Профессионально...
А Тинатин — ушла. Хрен вы ее теперь найдете... Новые связи с ней — уже по каналам наших супер-хакеров, которые теперь майорами в спецслужбах... Не догоните...
— Жень, ты же собак любишь?
— Могли бы не спрашивать — знаете.
— У моего очень хорошего друга со бака скоро ощенится. Пацаненка от нее — тебе. Я твоему отцу перезвонил. Он всеми вашими семейными руками — «за». Они с мамой на даче готовятся к его приему. Он — наследственный. От нашего цирка.
— Порадовали.
— У меня всегда сюрпризы. Мы же с твоим отцом старые цирковые артисты. Хочется распилить ящик с ассистентом, в котором его нет.
— Да, это вы умеете. Особенно если ассистента в коробке не должно быть по
определению. Коробка — хилая... Смеюсь. Не пилите! Все! У меня такси. Времени маловато. Нужно разобраться с нашей переводчицей — заболела невзначай. Мы ее в больничку частную. А потом пристроим. Она же переводчица. Аж три языка...
— Гони по своему плану. Знаешь, как твою собаку хотели назвать — «Конни». Потом, когда батя проголосовал за кобеля, передумали. Решили — пусть будет «Лиссабон». Как твой отец говорит —
трапеция любит четкости и самодисциплины. Еще раз с днюхой тебя, сынок!

ЗАВЕРШАЕМ ПРИБОРКУ

— Так. Телефончик этот мы ликвидируем за уже его теперь ненадобностью. А они там — свой. Женька жив и здоров. И  все понял правильно. Сигнал его про партнера в коробке очень тревожно. Значит все-таки рискнули пилить?
Цирковую группу Молочкову нужно срочно отозвать  — как бы по финансовым обстоятельствам продюсера. Она  там уже не нужна. Все  инструкции доехали. Ли  вовремя заболела. Частные клиники — во всем мире. Значит выздоравливать можно везде.
Журналист добирался отдельно в составе шумной делегации. Обычная практика... Пробился в официальный пул —святое дело. Тоже в связи с измененияпланов главного лица пул теперь возвращается...

АТАКА

— Товарищ генерал, срочно! Канада! Основной резидент уходит по непредвиденным обстоятельствам — прикрываем. Начинает работать резерв. По их данным,
Муссави с группой должны вылететь из Оттавы, из «Макдональд-Картье», в Лиссабон, в «Portela», через 3:13. Уже через 3:12. Одновременно из Аравии два борта взяли курс на Лиссабон... Полувоенные. Но рейсы заявлены как коммерческие... По агентуре — в Лиссабоне зашевелилась  спящая сеть.

К ВАМ — ПЕРВЫЙ

— Товарищ генерал, к вам — Первый...
— Да сиди ты! Что вскакиваешь, как
мальчишка? Давай.
— Они, похоже, очень сильно замахнулись.
— Это я понял. Это и по другим каналам.
Поседел шеф. Нагрузка— выше крыши.
И жена рано ушла. И сын... И не спал, похоже...
— Товарищ Первый, один из далеких
Светлых домов и днём и ночью— на ушах.
— А ты сам-то уверен, что замахнулись? Точно уверен?
— Уверен. Все сошлось. Канада, дав отмашку, лишилась резидента. Отследили
наш канал связи. Мы дублера разбудили.
Деваться было некуда.
— Командни. Я министру позвоню...
— Первому связь с министром по «сиреневому» приоритету. Да отключите вы эту дуру со своими комсомольско-пионерскими идеями на... Соединяют...
— Товарищ министр, все, как и предполагали... Да, я понял... Наши отслеживают. Не знаю... Пробую. Про перехват— понял...
Точно — не спал. Мешки под глазами. И пальцами по столешнице барабанит. Нервничает.
— Все, давай, Хабаров, по кофейку. Дежурные стратеги и перехватчики уходят в воздух. Разберутся. «Канадца» — принудят. Наши летуны умеют — по «недоразумению». А два аравийских корыта сирийские братья просто размажут к чертовой матери. Команда пошла. Сирийцы — ребята четкие. Научились. Друзья друзей не предают. Зубы сжали. Они — наши.  Достали их... Эти халявные борта в международном реестре не значатся... Сглупили организаторы...
— Звоните китайцам.
— Ты сбрендил? Через голову министра и Кремля? Зачем?
— Звоните. По своей «горячей линии».
У меня интуиция! Задолбала она меня!
— Нет...
— Да. Пусть они перебьют ЕГО визит туда какими-то геостратегическими обстоятельствами. Они поймут. Срочно! ЕГО самолет уже движки греет!
— Какими обстоятельствами, сынок?
— Не знаю. Не знаю. Любыми. Вулкан там что ли проснулся под «Силой Сибири»... У них реакция отменная. У них советская система принятия решений. БАТЯ, секундомер уже стрекочет! У нас ведь газопроводы — святое... Они поймут. Все еще можно скорректировать...
— Ну, ты даешь... Звоню... Рискую...
Первый раз в жизни глоток кофе в горло не лезет.
— Позвонил. Слышал? У тебя дача в Подмосковье есть?
— Есть махонькая. Под Каширском. Деревушка там такая — Семенково. Рядом бывшая дворянская усадьба была. И липовая аллея до сих пор пчел собирает.
— А у меня ничего нет. Липовую аллею ни я, ни мои предшественники не вырастили... Некогда было... Ты только не волнуйся. Подожди, подожди, министр...
— Да, понял...
— Ну? Снимают нас?
— Нет, сказал — отличный оперативный ход.
— Значит пережили. Можно— отвлеку?
Я вообще не понял, зачем вы моего журналиста отправили в Лиссабон?
Его там, в Лиссабоне, встретили, конечно. Напоили каким-то брандыхлыстом, вручили сувениры и отправили назад. Из «Портело» в «Домодедово», где мы его с трапа — к нам. Он уже в гостевом
холле, кстати — кнопка засветилась. Сейчас позвонит, узнает, что он там как бы зонтиком был при перспективном внедрении агента... Биохимика-эксперта... Классного... Обидится...
— Не обидится. Попроси зайти.


КРЕСТНЫЙ

— Разрешите?..
— Разрешаю. Привет, Сереж!
Пауза у меня. Как с Марзоевым, а потом с Тинатин на аэродроме после маминого «кукушонка»!..
— Хабаров, кофе-то завари. Чего замер?
Выдержка у брата по крови — супер.
Кашлянул, два шага и нажимает кнопочку кофемашины. Этому не учат. Это —
в крови. Русская разведка...
— Думал — совпадение, товарищ Первый. А это вы — крестный?..
— Извини. В темную, сынок, играли.
Фамилия никогда и ни о чем не должна говорить. Ты же знаешь. Так нужно.
Кофе... Тот же, йеменский. А крестный мне в Самарканде, другом отца, старшим
лейтенантом, танк подарил заводной... Искорками стрелял...
— Да ничего. Понял. Разрешите к генералу Хабарову?
— Валяй.
— Виктор Николаич, я не процедил. А где Ли? И жена моя воссоединяться
собирается или мне до конца жизни ее к вашему «Лёне» ревновать?
Хабаров опять невозмутим, как тогда, в Чечне, бело-белым на койке, где я его
своей кровью прокуренной буквально из могилы — за шиворот... Опять кофе-машину заряжает.
— Истерить не надо. Давай без этого. Верховный наш жив. Встречу переносят по непредвиденным обстоятельствам. Состоится. Но в Москве. Это самое главное! С «Силой Сибири» — разбираемся.
Просто фокусы тектоники... Китайцы среагировали мгновенно. Тебе кофе двойной?
Наверное я что-то в этой жизни не понимаю. Не просек, как дочь говорит.
— О, новости по ящику.... Глава португальской, принимающей стороны,
только что официально опроверг слухи о готовящемся покушении на лидера мировой державы...
— Подожди. Звонок... Приглуши — министр... Да... Да... Понятно...
Улыбается:
— А вы молодцы, ребята. По всем данным — абсолютное совпадение. Слышите? Готовилось... На полном серьезе.
Португальцы эту мразь нам по первому запросу согласились выдать без всяких проволочек. Они ребята порядочные. Как это мудрец говорил? Кто бросает грязь, может не добросить. Но руки у
него в грязи. Они не стали руки пачкать...
— Это Хайям...
— Почитаю на пенсии. Про ордена и медали не буду... Это ведь не главное.
— Хабаров, а что щенок?
— Линдушкин щенок от Олеговича на коленях у нашего друга, женькиного
бати — отставного генерал-полковника Собеева. Жены с ними и с мамой щенка
там, на даче, уже вторые сутки кудахтают. Кстати, генералы отставными —
тоже не бывают. Да, товарищ Первый?
— Да уж. Не дождетесь. Тебе, язва, это, точно не грозит... Мне тоже щенка. Всегда мечтал..
— Вот видишь, Олегыч? Все хорошо...
А девчонки твои пусть еще поработают. Они же нам хотят доказать, что они не
хуже? И у них — получится... Как ты там писал в своей газете? Мы заряжены на победу? Нынешнему их главному скажи при случае, что я всю военную разведку на родную твою газету подписал. За чужой госсчет. Шучу. Кстати, ее и в Вашингтоне, и в Париже, и в Лиссабоне очень внимательно читают... Нет, не наша разведка — их... Очень внимательно...

***

В окне над старым заводом на востоке начинает розоветь. Это еще не рассвет. Предрассветие. Как лето в мае. Еще не тепло, но уже не холодно. И можно открыть окно. Сейчас на чужой даче проснется моя любимая собака. Заскулит и захочет ткнуться носом в ладонь хозяину. Холодным носом. Ее нужно накормить и сводить на прогулку. У нее на улице свои интересы. Это, конечно, не наша дача, где гуляй себе и сторожи соседскую кошку...
Машину сейчас заведу и — поеду. Друзья друзей — не предают.
Рассвет, правда, какой-то хмурый. Не нравятся мне такие рассветы... Телек нужно включить... Или не включать — позвонят невзначай...
Сглазил... Звонят.
—Да.
— Это Борис. Привет. Не сильно разбудил?
— Не сильно, не сильно. Я привык.
— Слушай, здесь командировочка подворачивается. В Питер. Нет. Без шуток. На конференцию. Название могу прочитать — не запомнил. Но почему-то позвонил тот парень из пресс-службы Минобороны. Помнишь, когда летели в Сирию. Что думаешь?
— Мне вчера уже сказали. Летим, Борь, конечно...
— Я беру с собой бутылку «Граппы».
— А я — водки... Нельзя же все время
на халяву.
— Ну, да. Самолеты на Питер с военных аэродромов обычно задерживаются…