Предсказатели или самая ранняя история зарождения

А.В.Ярошенко













ПРЕДСКАЗАТЕЛИ
 или
самая ранняя история зарождения регулярного
боевого подводного флота России
















Санкт-Петербург
2021 г.







































Введение от автора

Повесть посвящаю своему другу и учителю – Гене-ральному конструктору подводных лодок Юрию Нико-лаевичу Кормилицину. В истории мирового подводного кораблестроения по его проектам построено больше всего подводных лодок. Этот факт косвенно говорит о его неординарности. Придёт время Россия это поймет, осознает и будет гордиться таким своим сыном.
Автор

В этой повести я попытался в наиболее концентрированном виде рассказать о целом созвездии людей необычных, одержимых. О людях, которые своими идеями и трудами непосредственно двигают прогресс в науке, технике, в политике, или в искусстве. Об их мыслях, мотивах по-ведения, об их судьбах. О том, как они видят и предвидят будущее. Об их нелёгких жизненных путях, о редких бешеных радостях и о горьких разочарованиях. Это очень счастливые люди. Их счастье в их творче-стве и борьбе за воплощение своих идей. Не всем удаётся при жизни увидеть ту пользу, которую приносят обществу их внедрённые идеи. Но само счастье творческого поиска и самой борьбы – конечно они все испытали сполна.
Я попытался взглянуть на окружающий нас мир их глазами, и по-нял, какими мелкими мотивами живёт сейчас основная масса людей. Они прожигают жизнь, так и не поняв, не увидев настоящего счастья, подменяя его материальным достатком и плотскими удовольствиями.
Этим необычным людям трудно живётся среди таких людей. Но что им делать? Им приходится жить во времени, которое они уже обо-гнали, и общаться с людьми, их не понимающими. Им очень одиноко и трудно найти себе спутника жизни и товарища. Если такие встречи и происходят, то для них это равносильно маленькому счастью. Они очень дорожат этими знакомствами, такой компанией. Но основное время жизни у них происходит в одиночестве.
А разве бывает счастье лёгким?













         Эпиграф
 «Исследовать – значит видеть то, что видели все, и думать так, как не думал никто»
Д.Сент-Дьердьи [1]

1. Венские встречи

Наконец, поздно вечером, он усталый и счастливый лёгкой поход-кой вошёл в свою гостиницу. Это был старинный венский отель Стефа-ние, что расположен рядом с собором Святого Стефана в самом центре Вены. Швейцар в дверях ему важно поклонился. Он ответил едва за-метным кивком. Затем той же лёгкой походкой подошёл к стойке пор-тье и взял уже приготовленный для него ключ от своего номера на вто-ром этаже. Так же легко взбежал вверх по парадной лестнице на вто-рой этаж и вошёл в свой номер. Он зажёг свечку и открыл окна. Звуки улицы заполнили номер: цокот копыт лошадей фиакров, звуки оркест-ра из ресторана отеля и звонкий женский смех очаровательных венок. Неслыханная удача, счастье распирало его. Не раздеваясь в счастли-вом изнеможении, он упал на кровать.
- «Наконец я один», - подумал он: «можно собраться с мыслями и обдумать вновь открывшиеся перспективы», - мысли, затуманенные шампанским, роем проносились в его голове: «Да, теперь я буду жить в Петербурге, и заниматься любимым делом – изобретательством и за это мне ещё будут платить! Ну, просто сказка! О такой удаче я не мог даже и мечтать! Спасибо Лёне Семечкину. Если б не он, то эта встреча не состоялась. Надо немедленно похвастаться Гюставу Эйфелю, а то он слишком гордится своими стальными конструкциями мостов. Ведь и я тоже что-то стою!» - и он стал вспоминать весь сегодняшний день.
На Всемирной выставке в Вене 1873 года в парке Пратер в Мор-ском отделе павильона Российской империи он, на деньги родителей, купил себе место для стенда, где намеревался демонстрировать своё изобретение. Это был специальный морской прибор – силограф. Глав-ная суть его идеи заключалась в том, что сигналы от морского компаса и лага должны поступать на самописец, который на морской штурман-ской карте должен автоматически вычерчивать курс корабля. Идея проста, ясна и понятна. Но как её осуществить? В то время ещё не было никаких электродвигателей. Осуществить эту идею можно было только при помощи очень сложного и мощного часового механизма. Но и на это никто не решался. А он решился. В процессе работы попутно всплыли ещё ряд проблем, которые обязательно надо было решить. Это девиация магнитного компаса, то есть отклонение его стрелки от истинного меридиана вследствие влияния собственного магнитного по-ля корабля и склонение, иными словами отклонение стрелки магнитно-го компаса от истинного меридиана вследствие влияния местных осо-бенностей магнитного поля Земли. Ему тогда казалось, что больше ни-каких проблем в его изобретении не будет. Но он тогда ещё не мог знать всего – как он был наивен! Изобретение казалось ему закончен-ным во всех нюансах. Но, по большому счёту, это изобретение его не очень-то и вдохновляло. Это просто было то, что он мог реально изоб-рести. А то, что действительно хотел изобрести – у него ничего не по-лучалось.
Воспитываясь и живя в шикарных домах его богатых родителей в Петербурге и Варшаве, он получил прекрасное домашнее образование. Так, как и было принято в состоятельных дворянских семьях того вре-мени. Но, для получения диплома, ему надо было кончить какое-то официальное учебное заведение. Родители определили его в старший класс одного из наиболее престижных средних учебных заведений Па-рижа – лицея Святой Барбары. Хоть этот лицей и содержали иезуиты, но образование в нём молодые люди получали чисто гражданское. Блестяще закончив лицей, он поступил на механический факультет Центрального инженерного училища в пригороде Парижа Отейль.
В годы обучения в училище у него ярко проявилась любовь и склонность к точным наукам, особенно к математике и механике. Позже у него проявился интерес к конструкторской и изобретательской дея-тельности. На этой почве он близко сошёлся с другим студентом Алек-сандром Гюставом Эйфелем, будущим создателем башни в центре Па-рижа, названной его именем. Их дружба сохранилась и после оконча-ния училища.
В 1869 году вся литературная, а особенно инженерная обществен-ность Парижа, была возбуждена вышедшим в свет новым романом пи-сателя господина Жюль Верна «Двадцать тысяч лье под водой». Они вместе с Гюставом жадно прочли этот роман. Он их поразил! – «Неужели так когда-то будет можно сделать! Вот это да!» - думали друзья.
Но Гюстав так и остался предан своим стальным конструкциям, а он прямо заболел подводными лодками. Ему хотелось самому скон-струировать такую же подводную лодку как у капитана Немо. Но его блестящее инженерное образование говорило, что это невозможно. А он упорно в это не верил. Он усилено изучал самые последние труды по электротехнике, химии, металлургии и думал, думал и думал. Но, увы, ничего кроме тех попыток создать такой корабль, которые уже были до него, он не придумал. Но и отказываться от этой заманчивой идеи он уже был не в силах. Ничего лучшего, чем сделали Ханли в США, Шильдер, Бауэр и Александровский в России, он придумать не мог.
Такая навязчивая страсть возникла у него не на пустом месте. Жи-вя в поместье своих богатых родителей на Волыни или на шикарной даче под Одессой, а также в собственных домах в Варшаве и Париже, он имел от жизни всё: увеселения, модную одежду, путешествия, пре-красную пищу и легкодоступных женщин. Всё это праздное времяпро-вождение опустошало его душу. Он рано ощутил всю бессмысленность своей жизни. И он рано задал себе вопрос:
- «А зачем я живу, если всё равно умру? Есть ли смысл в моей жизни, которая уже никогда не повторится, но которая мне не нравится и которая мне противна?» - как ответить на этот вопрос – он не знал: «ведь раз я родился, значит какой-то смысл в этом есть? Что я сделал? … Да, вот, вот, что я сделал?!»
Он стал читать книги на эту тему и вскоре понял, что так жить как жил Онегин у Пушкина и Печорин у Лермонтова – он не хочет. Да и сами эти литературные герои понимали, что так жить, как живут они – нельзя. Он так же, как и они ищет смысл своей жизни. И только поступ-ление в Центральное инженерное училище открыло ему невиданные горизонты развития техники. Он был очарован. Он понял, что его при-звание быть изобретателем и конструктором. Он стал романтиком ин-женерного дела и о хандре по смыслу жизни он просто забыл – было некогда. Он был не в состоянии заставить себя не думать. Думать, тво-рить, для него было так же естественно, как ходить, дышать, есть. Он хотел сделать что-то важное, новое, гигантское, грандиозное. Но что конкретно – он, до прочтения романа Жюль Верна – не знал.
На этой почве он скоро сошёлся в училище с таким же инженер-ным романтиком, как и он сам – с Гюставом Эйфелем. Но Эйфель уже болел стальными конструкциями мостов и ещё, он мечтал прорыть ка-нал в Панаме чтобы соединить Атлантический и Тихий океаны. Они быстро подружились, вместе проводили время, много спорили, мечта-ли, вместе ходили в спортзал училища. Оба они увлекались фехтовани-ем. Он – сын крупных польских магнатов, как истинный поляк пре-красно владел саблей, Эйфель, как истинный француз – шпагой.
Он – это Стефан Казимирович Джевецкий. Стройный молодой тридцатилетний мужчина среднего роста со свето-русыми волосами, почти блондин. Лицо овальное вытянутое, черты лица правильные, нос классический прямой. И очень умный задумчивый, глядящий в себя взгляд его светло-серых глаз. Он всегда носил модные по тем временам усики и небольшую клинообразную бородку. Одевался всегда очень тщательно и изысканно по тогдашней парижской моде. Джевецкий был очень богат, блестяще образован, остроумен в компании и начитан. Происходил он из старинного польского рода из семьи крупных и знатных польских земельных магнатов. Его родители владели обшир-ными земельными угодьями в Волынской губернии, участком земли под Одессой с роскошной дачей и фруктовым садом, домами в Варша-ве и в Париже.
Всё то же самое можно сказать и об Эйфеле. Его родители были мелкие французские буржуа. Правда его родной дядя был владельцем крупного химического завода близь Дижона и автор метода перегонки уксуса. Один из дядиных друзей обучал маленького Эйфеля всему от химии и горного дела до богословия и философии. Так же, как и Дже-вецкий он кончает колледж Святой Барбары, а затем поступает в Цен-тральное инженерное училище, где он и познакомился с Джевецким.
Эйфель с Джевецким были удивительно внешне похожи друг на друга, только цвет волос у Эйфеля был тёмно-каштановый. Они не только вникали в научные интересы друг друга, но и в их спортивные интересы. Стефан стал учить Гюстава фехтованию на саблях, а Гюстаф Стефана – фехтованию на шпагах. Но, прежде чем перейти к фехтова-нию на шпагах, сначала Стефану пришлось освоить искусство фехто-вания на рапирах. Это классически правильное фехтование, в основе которого лежит масса правил и ограничений, общий смысл которых, научиться наиболее эффективно владеть колющим оружием. Фехтова-ние на рапирах Стефану понравилось даже больше, чем фехтование на шпагах.
Но не это было главным в его жизни. Проклятый господин Жюль Верн лишил его покоя и сна. В его романе все технические проблемы были решены легко и просто. А вот в реальной инженерной практике тех лет стояли непреодолимые барьеры. Гений Жюль Верна более чем на пол века опередил своё время. Эпоха подводных лодок ещё не настала. А изобретать, применять свои знания, Стефану очень хоте-лось. Вот тут-то и пришла ему в голову самоочевидная идея силогра-фа. Но пока это была всего лишь только идея.
Он купил себе место в морском отделе русского павильона и уже две недели демонстрировал на чертежах эту идею посетителям выстав-ки. Выставка начинала работать в 10.00 часов утра и заканчивала свою работу в 17.00 вечера. Семь часов на ногах в беспрерывной умствен-ной нагрузке, то рассказывая, то отвечая на вопросы, очень сильно утомляли. Сразу после окончания рабочего дня выставки он заказывал себе фиакр и, мерно покачиваясь на мягких рессорах венской кареты, ехал в свой отель. По дороге от усталости он обычно засыпал, а, подъ-ехав к входу в отель, кучер обычно его будил. Стефан просыпался, расплачивался с кучером и шёл в ресторан отеля обедать. Одновре-менно это был и его ужин. Но, неделю назад, 18 мая, обедая в этом ре-сторане, он вдруг увидел, как в зал ресторана вошёл Лёнька Семечкин. Ба! Вот это была встреча!
Морской офицер капитан-лейтенант Леонид Павлович Семечкин – адъютант великого князя генерал-адмирала Константина Николаевича – брата царя Александра ;;, в настоящий момент его наместник в Польше. Это был старинный приятель Джевецкого ещё по Варшаве. Сколько они с ним куролесили, весело проводили время в ресторанах и на светских балах.
Это был высокий стройный тридцатипятилетний красавец-мужчина, брюнет с вытянутым лицом, аккуратно подстриженными усами и аристократически надменным взглядом. Он происходил из простой дворянской семьи. Его отец был довольно известным худож-ником-акварелистом. Морской корпус он не кончал. Учился в Петер-бургском университете, но его не окончил и добровольно поступил во флот нижним чином. И только через три года беспрерывных плаваний был произведён в мичмана.
Одет Семечкин был в летнюю парадную форму с золотыми пого-нами и адъютантскими аксельбантами с золотыми подвесками. Джевец-кий успел заметить, как почти все женщины, сидящие в ресторане, сра-зу стали его разглядывать.
- «Ох, до чего же красива царская военно-морская форма! А как мастерски Лёнька ею пользуется на балах!» - успел подумать про себя Джевецкий. Он слегка привстал, и, указывая рукой, произнёс по-русски:
- «Господин капитан-лейтенант, прошу к моему столу».
- «Стефан, дорогой, вот это встреча!» - он быстро подошёл к Дже-вецкому и они крепко обнялись.
Семечкин сел за столик к Джевецкому. Услужливый официант тут же с поклоном подал ему меню. Он оглядел зал ресторана. Здесь он был первый раз. Зал ему очень понравился. Он был очень большой. Его интерьер был выдержан в средневековом рыцарском стиле. Вдоль всех стен были вывешены портреты различных рыцарей в стальных латах. А в нишах зала в полный рост стояли манекены, одетые в ры-царские доспехи. По стенам висели старинные мечи, шпаги и копья. Из мебели были старинные дубовые тяжёлые столы и кресла с высокими прямыми спинками. В зале был полумрак и царил дух таинственности. Вдоль одной из стен на небольшом выступе располагался оркестр. Но вся эта средневековая таинственность не мешала оркестру играть лёг-кие воздушные венские вальсы.
- «Лёня, какими судьбами ты очутился здесь в Вене?»
- «Организую поездку Великого князя на выставку».
Джевецкий не выдержал и тут же радостно перебил его:
- «Какая удача! А я тут на выставке в морском отделе русского па-вильона уже две недели представляю своё изобретение. Обязательно веди его ко мне!»
- «Хорошо, Стефан, хорошо. Он велел мне осмотреть все экспона-ты и провести его только по самым значимым, с моей точки зрения, ко-гда он соблаговолит приехать в Вену на выставку», - Семечкин немно-го кашлянул и продолжил: «А теперь рассказывай о своём изобрете-нии».
Пока Джевецкий рассказывал ему о своём силографе, Семечкин успел просмотреть меню и сделать заказ официанту.
- «Идея, Стефан, прекрасная. Её суть ясна, понятна и самоочевид-на. Завтра начну осматривать выставку с твоего стенда. За одну эту идею я уже включаю её в обход выставки Великим князем».
- «Лёня, спасибо тебе за это. А теперь давай выпьем превосходного венского шампанского за нашу встречу и за тебя».
- «Но если ты хочешь выпить за меня, то у меня есть две новости».
- «Какие?»
- «Во-первых, я, наконец, второй раз переиздал свой труд: «Лек-ции по морской тактике и эволюциях», - Джевецкий, находясь в пре-красном настроении, восторженно перебил его:
- «Молодец, Лёня, … а вторая новость?»
- «А во-вторых, я женился».
- «Ба!!! … Вот это да! А почему я об этом ничего не знаю?», - и, не дожидаясь ответа, нетерпеливо спросил: «На ком?»
- «На Татьяне Борисовне Данзас – дочери обер-прокурора Сената, действительного тайного советника. Но теперь она уже не Данзас а Се-мечкина».
- «Вот это да!», - снова Джевецкий перебил Семечкина: «Ну, ты и сделал себе партию! А какова красавица! Первая красавица Петербур-га. Я издали любовался ею, но даже подойти боялся. А вот ты взял и женился! Молодец, от души поздравляю. Вот давай за это и выпьем».
- «Спасибо».
Они чокнулись, выпили, и стали закусывать. Через некоторое вре-мя Джевецкий спросил его:
- «Значит всё, больше к варшавским актрисам вместе не ездим?»
- «Всё, Стефан, всё. Это для меня уже в прошлом», - а потом, по-думав, обиженно добавил:
- «А почему ты мимо ушей пропустил мою первую новость? Ведь я полностью выслушал суть твоего изобретения. А меня ты восприни-маешь только как компаньона по девочкам».
В этот момент в ресторане начались танцы. Оркестр беспрерывно играл знаменитые венские вальсы Штрауса, дамы кружились, и с инте-ресом поглядывали на двух одиноких мужчин, не обращающих на них абсолютно никакого внимания и не принимающих никакого участия в танцах. Они оживлённо беседовали.
- «Прости меня, Лёня, прости. Я прекрасно помню все наши с то-бой варшавские беседы о морской тактике. Они мне были очень инте-ресны. В тот момент под влиянием прочитанного романа господина Жюль Верна «Двадцать тысяч лье под водой» я очень хотел изобрести подводную лодку, но у меня ничего не получилось. И я тогда, если помнишь, спросил тебя, как ты – теоретик морской тактики, относишь-ся к идее подводной лодки?», - но тут его уже перебил Семечкин:
- «А я прекрасно помню, что я тебе тогда ответил – если её когда-то можно будет построить, и не просто построить как факт, а, чтобы она могла получить реальное боевое применение в современной мор-ской войне, то это полностью перевернёт всю морскую тактику. Я об этом, если хочешь знать, постоянно думаю. А пока это только фанта-зии, которые, кстати, стоят не дёшево. … Ну, построил Александров-ский свою подводную лодку. А что толку? На испытаниях на Тран-зундском рейде в 1869 году она толком погрузиться не могла. Так, только мелко подныривала, да и только. Ни о каком боевом примене-нии и речи быть не могло. А потом на тридцатиметровой глубине её просто раздавило. Слава Богу, что без людей».
- «Да, Лёня, я об этом знаю и тоже постоянно думаю. Но, … пока только силограф», - разведя руки, сказал Джевецкий, потом, подумав, добавил: «Давай теперь выпьем за твои успехи в разработке тактики морского боя».
И они опять чокнулись, выпили и снова стали закусывать. Каждый из них хотел рассказать другу о своём, о наболевшем, о выстраданном. Они были не только людьми увлечёнными своим делом, но и велико-лепными слушателями и великолепными оппонентами, ибо обладали не только общей широтой, но и достаточной глубиной знаний в своих об-ластях. Первым очнулся Семечкин:
- «Ты знаешь, какой я главный вывод сделал в переработанном втором издании своих Лекций?», - и, не дожидаясь ответа, увлечённо продолжал, глаза его оживлённо блестели: «Следи внимательно за мыслью», - при этом, для убедительности он покачал указательным пальцем правой руки у своего виска: «Раньше, в эпоху парусного фло-та, вся тактика морского боя сводилась к тому, что противоборствую-щие эскадры выстраивались друг против друга в линию на дистанции пистолетного выстрела и палили друг в друга из всех орудий одного борта. При этом скорость их движения была одинакова, так как направление и сила ветра для них была одна и та же. Дальность стрельбы корабельных орудий тоже примерно была у всех одинакова. Обычно побеждала та эскадра, у которой было больше кораблей, ко-мендоры быстрее перезаряжали орудия и более метко стреляли. Вот так довольно примитивно. Новшества Нельсона и Ушакова, связанные с одновременным рассеканием по траверсу неприятельского строя, ко-нечно хороши, но редко кому удавалось их сделать более одного раза. Для этого требовался ветер соответствующего направления и отличная выучка команд всех кораблей. Поэтому это можно рассматривать ско-рее как исключение, чем, как правило.
Сейчас наступает другая эпоха – парового броненосного флота. Скорости броненосцев стали разные. Всё зависит от мощности уста-новленных на них паровых машин. Дальности стрельбы корабельной артиллерии тоже стали разные. Всё зависит от конструкции пушек и качества пороха. Если предположить, что конструкции новых пушек, заряжающихся с казённой части, примерно одинаковы на всех броне-носцах, то дальность стрельбы будет зависеть только от качества поро-ха. Поэтому, в будущих морских сражениях будет победа за той эскад-рой, корабли которой имеют большую скорость и дальность стрельбы орудий. А реализованы эти преимущества будут следующим образом: адмирал, командующий той эскадрой, чьи броненосцы будут иметь большую скорость хода, будет стараться держать такую дистанцию до неприятеля, на которую его дальнобойные пушки смогут своими сна-рядами доставать до броненосцев противника, а пушки противника – нет. Вот и всё. Вывод простой самоочевидный, но он на поверхности не лежит, до него надо додуматься».
- «Браво, Лёня, браво! Великолепно!», - восторженно воскликнул Джевецкий: «Мне даже нечем тебе возразить. Логика твоих рассужде-ний железная. Давай ещё раз выпьем за твои успехи».
- «Нет, Стефан, хватит пить за меня. Давай лучше выпьем за твой успех у Великого князя».
- «Лёня – не согласен. Вот если этот успех состоится, тогда и выпь-ем за него – сейчас рано», - потом подумав, поставил на стол свою рюмку и задумчиво произнёс:
- «Ты понимаешь, Лёня, если предположить, что ты прав, а ты ко-нечно прав, в таком своём выводе, то этот факт неизбежно станет мощ-ным стимулом невиданного технического прогресса! Все морские стра-ны станут стремиться делать свои броненосцы быстроходными, а по-рох – наиболее энергоёмким. Это неслыханно будет стимулировать машиностроительную и пороховую промышленности. А за ними неиз-бежно потянется развитие металлургии, химии и так далее. … Это ве-ликолепно, Лёня! Мы входим в замечательную эпоху!»
Они замолчали. Наступил вечер, стало темнеть. Официанты зажги свечи. По-прежнему играл оркестр, кружились пары. В свете свечей на золотых подвесках аксельбантов Семечкина поблескивали маленькие огоньки. Официанты принесли десерт. Друзья пили ароматный кофе и маленькими глоточками потягивали ликёр Бенедиктин. Семечкин уже не мог остановиться и продолжил дальше развивать свои мысли:
- «Ты знаешь, Стефан, я заметил тенденцию, что в крейсерские эс-кадры сейчас стали включать кроме боевых кораблей, корабли обеспе-чения: госпитальные суда, углевозы, плавучие ремонтные мастерские и так далее. Эти суда не предназначались непосредственно для морского боя, поэтому у них не столь мощные паровые машины и, следователь-но, их скорость мала по сравнению с броненосцами. Но, чтобы их не бросить в море на произвол судьбы, всей эскадре приходиться снижать свою крейсерскую скорость до их уровня. Тем самым непростительно теряется столь ценное качество броненосцев – как скорость и манёвр. Отсюда я делаю вывод – эскадра должна вступать в бой без судов обеспечения», - тут Джевецкий прервал его:
- «Не мне свой силограф, а тебе, Лёня, надо выставлять на выстав-ке свою книгу».
- «О, Стефан, дорогой, это ещё маленькая беда, что мою книгу ма-ло кто читает. Беда в том, что у нас на флоте порох никудышный».
- «Неужели? Не знал».
- «Вся его сила уходит в дым, а не в давление пороховых газов. Кстати, в Петербурге есть такой химик, профессор Менделеев, так вот он стал заниматься проблемой нашего пороха. Вся надежда на него. Ты, как инженер, хоть что-нибудь слышал о нём?»
- «Лёня, Лёня», - Джевецкий снисходительно покачал головой: «ты проглядел гиганта русской научной мысли! Дмитрий Иванович Менде-леев четыре года тому назад открыл величайший химический закон о периодичности свойств химических элементов. Сейчас им возбуждена вся химическая общественность мира!»
- «Прости мою невежественность, Стефан. Кратко расскажи, в чём его суть», - они выпили ещё по маленькой ликёрной рюмочке Бенедик-тина и Джевецкий стал объяснять:
- «Расположив все химические элементы в ряд по степени возрас-тания их атомной массы, Дмитрий Иванович заметил, что периодиче-ски их свойства повторяются. Сначала идут яркие не металлы, затем постепенно с ростом атомной массы растут их металлические свойства, до образования ярких металлов. Потом идёт инертный газ. Затем, с дальнейшим ростом атомной массы, их свойства снова повторяются и так далее. Вот вкратце и всё. Поэтому и свой закон он назвал - Перио-дический».
- «И всё?»
- «Да, и всё».
- «А что этот закон даёт практически?», - спросил Семечкин.
- «Практически он уже предугадал, какие элементы на Земле ещё должны быть, которые науке пока не известны», - ответил ему Джевец-кий.
- «Ну, раз проблемой нашего пороха занимается такой светила науки, - то я спокоен».
Они ещё долго увлечённо беседовали в зале ресторана на различ-ные интересующие их темы. Вечер подходил к концу, танцы заканчи-вались. Дамы с любопытством, подогретым разочарованием, смотрели на эту непонятную им парочку мужчин, не принявших никакого уча-стия в танцах и не обращавших на них никакого внимания. Особенно они разглядывали красавца русского морского офицера.
- «Лёня, мне пора спать. Завтра на выставку в свой павильон».
- «И мне завтра с утра на выставку. Начну её осматривать с твоего силографа как и обещал».
- «Встретимся утром в 08.00 по венскому времени здесь в ресто-ране за завтраком. А пока спокойной ночи», - ответил ему на прощание Джевецкий.
……………………………………………………………………………..
Утром в 08.00 они снова встретились в ресторане, вместе позав-тракали, затем сели в фиакр и поехали в парк Пратер на Всемирную выставку. Семечкин внимательно рассмотрел все чертежи силографа, досконально вник в суть идеи Джевецкого и пошёл дальше осматривать все павильоны выставки. Вечером друзья снова встретились в ресто-ране отеля. Они наскоро пообедали и, усталые, разошлись по своим номерам отдыхать. Так продолжалось пять дней. В конце пятого дня вечером за обедом возбуждённый Семечкин сказал Джевецкому, что сегодня он получил из русского посольства официальное известие, что завтра в 13.00 наконец в Вену прибывает Его императорское высоче-ство Великий князь генерал-адмирал Константин Николаевич.
- «Ты поедешь его встречать?», - спросил Джевецкий.
- «Разумеется, это моя прямая обязанность. Но, официально, его будет встречать австрийское правительство согласно этикета встречи августейшей особы».
- «А на какой вокзал он прибывает?»
- «Зюдбанхоф».
- «Завтра расскажешь, как прошла встреча и, главное, когда он планирует осматривать экспонаты выставки?»
- «Хорошо, договорились».
На следующий день Семечкин с утра уже не поехал на выставку, а, тщательно одевшись в парадный мундир, поехал на вокзал Зюдбанхоф занимать своё место на торжественной церемонии встречи Великого князя. Погода стояла превосходная. Ярко светило солнце, на небе были редкие облака, дул едва заметный ветерок. Войска почётного караула, оркестр и конная гвардия стояли молча. В 12.55 показался император-ский поезд. Ровно в 13.00 он остановился. Оркестр сразу заиграл ав-стрийский военный марш, и Министр-президент австрийского прави-тельства Адольф фон Ауэршперг по красной дорожке пошёл встречать русского Великого князя. Минуты через три из поезда вышел Великий князь. Они церемонно обнялись. На немецком языке послышалась рез-кая команда. Строй почётного караула, щёлкнув о землю прикладами своих ружей, взял их «на караул». На ярком солнце резко блеснула сталь их штыков. Австрийский офицер-командир почётного караула, чётким шагом подошел к Великому князю, отсалютовал ему саблей и рапортовал. Затем военный оркестр поочерёдно заиграл гимны России и Австро-Венгрии. Все войска стояли по команде «смирно», офицеры вне строя взяли под козырёк. После Великий князь в сопровождении Адольфа фон Ауэршперга и командира почётного караула обошёл строй австрийских войск. Затем снова раздались чёткие немецкие ко-манды, снова заиграл военный оркестр и войска почётного караула, чеканя шаг, прошли мимо Великого князя и Министра-президента ав-стрийского правительства. После Адольф фон Ауэршперг проводил Великого князя до его кареты. Здесь его встретил русский посланник титулярный советник Евгений Петрович Новиков. Он представился Ве-ликому князю. В свите посланника был и Семечкин. После краткой бе-седы Великого князя с Новиковым к нему подошёл и по-военному до-ложил Семечкин. Великий князь пожал ему руку и вместе с Новиковым пригласил к себе в карету. В свою карету сел и австрийский Министр-президент. Снова раздались военные команды и в сопровождении кон-ных гвардейцев с саблями «на голо» процессия торжественно двину-лась в центр Вены к императорскому дворцу Шенбрунн. По дороге во дворец, сидя в карете, Семечкин коротко доложил Великому князю, что Всемирная выставка им осмотрена, маршрут её осмотра Великому князю выбран. Он предложил Великому князю начать её осмотр с рус-ского павильона. Вскоре карета Великого князя подъехала к дворцу, где и состоялась церемония встречи Великого князя с императором Ав-стро-Венгрии Францем-Иосифом.
Только поздно вечером усталый Семечкин добрался до отеля Сте-фание. Он разбудил Джевецкого и сказал, что завтра, начиная с 10.00, он должен у своего стенда ждать появления Великого князя, и что он лично представит его ему.
- «Спасибо дружище», - сонным, но довольным голосом ответил ему Джевецкий.
- «Всё, Стефан, давай спать, завтра для нас будет трудный день. Спокойной ночи», - и Семечкин ушел спать в свой номер.
На следующий день 25 мая в парке Пратер в русском павильоне на его втором этаже ровно в 10.00 Джевецкий в нервном возбуждении прохаживался вдоль своего стенда. Он то и дело поглядывал в окно, не идут ли? Пока никого не было. Но вот около 11.00 он увидел, как большая группа людей показалась на аллее парка, ведущей прямо в их павильон. Сердце Джевецкого бешено заколотилось.
- «Идут!», - сразу промелькнуло в его мозгу.
Потянулись томительные минуты ожидания. Джевецкий ни жив, ни мертв, стоял возле своего стенда. Вдруг на первом этаже раздалась резкая команда начальника русского павильона:
- «Смир … рно!», - затем последовал краткий рапорт начальника и снова громогласная команда:
- «Вольно!», - большая группа людей стала медленно подниматься на второй этаж. Над ними висел сдержанный гул голосов. Вот они раз-вернулись в пролёте лестницы и стали подниматься прямо на Джевец-кого. В центре в военной форме был Великий князь. Это был высокий дородный мужчина в генеральской форме с густыми эполетами, лицо вытянуто надменное с усами, изящно соединяющимися с бакенбардами, взгляд умный, проницательный. Стефан успел подумать, как он похож на своего отца императора Николая ;.
Джевецкий невольно принял положение «смирно», хотя был штац-ким человеком и от волнения сильно побледнел. Они поднялись на вто-рой этаж. Вдруг раздался голос Семечкина:
- «Ваше императорское высочество, представляю Вам подданного русского царя изобретателя господина Джевецкого Стефана Казимиро-вича. Он имеет честь представить Вам свой прибор силограф. Разре-шите передать ему слово?»
- «Да», - небрежно бросил Великий князь.
Вся его свита расположилась вокруг Джевецкого и его стенда. В центре напротив Джевецкого стоял сам Великий князь.
- «Господин Джевецкий, начинайте», - сказал Семечкин.
И Джевецкий начал. Сначала рассказывал робко неуверенно. Но, видя, что его внимательно слушают, он стал чувствовать себя всё уве-реннее и увереннее. Он прекрасно понимал, что долго и подробно рас-сказывать нельзя. Поэтому кратко, ёмко, рассказав о назначении сило-графа и его принципе действия, он окончил свой рассказ словами:
- «Массовое применение силографов на кораблях Русского флота позволит резко повысить точность прокладки курса любого корабля на карте, сделать этот процесс непрерывным автоматическим и облегчить труд штурманов, высвободив их от рутинной работы. Доклад закон-чил».
Великий князь молчал. Молчала и вся его свита. Все замерли, что скажет Великий князь? Потом он сказал:
- «Приезжай в Петербург, я тебя назначаю совещательным членом Технического комитета с окладом 500 рублей в месяц, составь смету, необходимая сумма будет тебе ассигнована – осуществляй своё изобре-тение» [2].
- «Ура!!!», – мысленно про себя закричал Джевецкий, а вслух сдержанно и почтительно сказал:
- «Весьма благодарен, Ваше императорское высочество».
Такой удачи он себе даже не мог и представить. Лицо его широко улыбалось, щёки покраснели, все члены свиты угодливо пожимали ему руки, поздравляли. Тепло поздравил его и Семечкин, он с чувством пожал ему руку, похлопал по плечу и тихо шёпотом сказал:
- «Ну, Стефан, сегодня пьём за тебя!»
- «Большое спасибо тебе, Лёня. Вечером как всегда жду тебя в ре-сторане. Стол за мой счёт».
- «До встречи», - сказал Семечкин.
- «До встречи», - ответил ему Джевецкий.
Великий князь развернулся и пошёл к другому стенду Русского павильона. За ним пошла и вся его свита.
Сияющий от счастья Джевецкий весело потирал руки. Он не нахо-дил себе места и нервно ходил взад и вперёд вдоль своего стенда, как будто в него влили стакан адреналина. Всё остальное для него уже не имело никакого значения. День прошёл как одна секунда.
Поздно вечером друзья вновь встретились в ресторане при отеле Стефание. Играл оркестр, медленно кружились пары. На каждом сто-лике в шандалах горели свечи. Горели свечи и на люстре, расположен-ной в центре зала. Их таинственный мерцающий свет играл всеми цве-тами радуги в отражении её хрустальных подвесок. Бесшумно ходили официанты. Было тепло и очень уютно. Оба были усталые, но Джевец-кий был ещё и безмерно счастлив. Это хорошо было видно на его сия-ющем лице. Друзья обнялись:
- «Ну, Стефан, поздравляю с крупной удачей. Первый тост за тебя, за твои успехи!», - друзья чокнулись и выпили шампанское. Услужли-вый официант тут же снова наполнил их бокалы. Джевецкий и Семеч-кин слегка закусили. Теперь слово взял Джевецкий:
- «Леня, хочу выпить за то, чтобы твою книгу прочли все адмира-лы Российского флота».
- «Согласен», - не задумываясь, ответил Семечкин.
Друзья вновь чокнулись, выпили и закусили. Поедая шестую по счёту устрицу с лимоном, Джевецкий сказал:
- «Знаешь, Лёня, а Великий князь то – красавец».
- «Хо, хо, а кто у него отец, а кто мать! Николай Павлович – истый император, высокий, прекрасно сложенный, надменный, властный с классическим античным лицом. Да в него просто невозможно было не влюбиться. А мать! Императрица Александра Фёдоровна ведь была дочкой самой красивой женщины Европы – королевы Луизы. Ещё ве-ликий Наполеон сказал о ней в Тильзите после беседы с ней наедине, что если бы король прусский вошёл в комнату немного позже, то ему пришлось бы уступить Магдебург! Конечно, сын таких родителей не может быть не красавцем. Но, главное, он не ведёт праздный образ жизни. Великий князь постоянно занимается делами то Польши, то Морским министерством».
- «Давай, Лёня, выпьем за него».
- «Нет, подожди, Стефан. Третий тост у нас у моряков принято пить за тех, кто в море».
Официант разлил им шампанское в хрустальные бокалы, счастли-вый Джевецкий взял свой бокал и уже хотел чокнуться с Семечкиным, но тот его остановил:
- «Постой, постой. Тост произнесён слишком просто, а ведь он имеет очень глубокое историческое содержание», - при этом лицо Се-мечкина приняло лукавое выражение.
- «Какое?», - сразу спросил Джевецкий.
В ответ Семечкин задал ему встречный вопрос:
- «А как ты думаешь, сколько лет этому тосту?»
Джевецкий задумался, продолжая держать в руке поднятый бокал:
- «Наверно впервые его стали произносить ещё при Петре Вели-ком, сто пятьдесят – двести лет назад».
- «Правильно, Стефан, этому тосту четыре тысячи лет!», - и Се-мечкин с удовольствием посмотрел какой эффект это произведёт на Джевецкого и тут же продолжил: «Впервые его стали произносить древние греки ещё за две тысячи лет до нашей эры».
- «Да, ну?!»
- «Дело в том, Стефан, что сейчас мы разделяем людей на две кате-гории: люди живые и люди мёртвые. А древние греки разделяли людей на три категории: живые, мёртвые и те, кто в море. Категория – «те, кто в море», означала, что эти люди уже не живые, но ещё пока и не мёрт-вые, так, какое-то промежуточное состояние. Тем самым подчёркива-лась та опасность, которой подвергают себя моряки, уйдя в море, же-лалось им снова вернуться в категорию живых и особо подчёркивалось уважение к людям данной профессии».
- «Ну, Лёня, прекрасный тост – за тех, кто в море!»
Друзья чокнулись и до дна выпили своё шампанское. Закусив бу-тербродом с чёрной икрой, Семечкин предложил:
 

 

             Стефан Казимирович Джевецкий


 
         Александр Гюстав Эйфель
               
 
                Великий князь Константин Николаевич
 
                Капитан 1 ранга Леонид Павлович Семечкин

 
                Дмитрий Иванович Менделеев
- «Если при этом тосте чокаются, то значит, пьют за здоровье жи-вых моряков, а если не чокаются – то поминают усопших в море».
Потом они перешли к коньяку, и пили за здоровье Великого князя, за Россию, за Польшу и так далее. Потом, уже изрядно захмелевший Джевецкий, предложил тост за молодую жену Семечкина. Они выпили и Семечкин, несмотря на хмель серьёзно сказал:
- «Знаешь, Стефан, советую жениться и тебе. Совсем другая спо-койная, размеренная жизнь. Ты становишься солидным, респектабель-ным человеком. Тем более, что мы с тобой уже не первой молодости».
Лицо Джевецкого сразу стало серьёзным и печальным:
- «Понимаю, Лёня, я и сам этого хочу. Но, к сожалению, не вижу женщины, с которой хотел бы жить всю жизнь. Конечно, такие женщи-ны есть, например, как моя мать. Но мне пока они не встретились. Да, красивых много и даже очень красивых. Ты сам знаешь, как мы с тобой веселились в Варшаве. Первая ослепляющая страсть пройдёт, и что дальше? Такое впечатление, что ты обнимаешь куклу, а в душе у неё пустота. А мне хочется с ней говорить о том, что меня волнует, поде-литься своими мечтами, планами, и чтобы ей это было интересно так же, как и мне. А планы у меня огромные. Ведь я всё время подспудно думаю о возможной конструкции подводной лодки. А что я от них слышу, сразу после того как пройдёт первая страсть? … Такую мелоч-ность интересов и чушь, что хочется от них бежать! И жжёт нестерпи-мый стыд. Стыдно самого себя, что опустился до такого. Потом прохо-дит время, мужское начало требует, и я снова опускаюсь в эту грязь. … Лёня, это надоело! … А мне бы хотелось встретить такую женщину, с которой и после акта любви бы было интересно говорить, её слушать, с ней спорить, мечтать, строить планы. И не так уж мне важна эта физи-ческая близость. Хочется иметь друга, единомышленника, единственно-го и на всю жизнь, чтобы без неё было мне скучно. Вот так, Лёня! Это, если хочешь знать, моё горе. … Извини, что так откровенно. Так я мо-гу говорить только с тобой. … А за тебя я рад, Лёня, и по-хорошему завидую тебе».
- «Не отчаивайся, Стефан, встретишь и ты свою наречённую. Да, я тебя очень понимаю. Мне было трудно встретить свою будущую жену, трудно и тебе. Слишком у нас тобой большие к ним требования. Но и мы с тобой ничего не можем поделать, ибо мы сами такие. Не наша ви-на, что мы родились такими. Но, с другой стороны, дорогой Стефан, я не хочу быть другим. Я рад, что я такой. А ты?»
- «А я не вижу никакого смысла в своей жизни без своих мыслей, планов, надежд. Другим я быть не желаю».
Вокруг играла музыка, горели свечи. Им вдвоём было очень хо-рошо. Они жили одним мотивом, и поэтому понимали друг друга с по-луслова, одним взглядом. И Семечкин проникновенным голосом, по-ложив свою ладонь на руку Джевецкого, сказал:
- «Знаешь, Стефан, у меня есть предчувствие, что ты ещё встре-тишь свою любовь, причём любовь очень большую, которая редко ко-му выпадает в жизни, но в той любви ты счастлив не будешь. … Про-сти, мне так кажется».
- «Спасибо тебе, Лёня, за всё, и за твоё предсказание тоже. Я очень устал и еле сижу. Сегодня для меня был очень счастливый день и вме-сте с тем грустный. Давай, на прощание, выпьем по рюмочке Бенедик-тина и пойдём спать», - они выпили, Джевецкий расплатился с офици-антом, и оба пошли спать каждый в свой номер.


2. Хроника силографа

В истории науки и техники очень редки случаи, когда какой-нибудь учёный или изобретатель воочию видел заинтересованность власти в его открытии, изобретении или конструкции. Ещё реже, когда власть выделяла на это организационные и материальные ресурсы. Но случай с силографом Джевецкого являет нам тот исключительно ред-кий исторический случай, когда власть, в лице Великого князя Кон-стантина Николаевича одобрила изобретение Джевецкого и выделила на это ресурсы. Недаром они с Семечкиным пили за его здоровье. Од-нако, никакой практической пользы его силограф в то время объектив-но принести не мог. Тогда (1873 год) даже на мировом уровне техника была ещё слишком не развита. И поэтому прекрасная идея Джевецкого была уже заранее обречена на провал. Её просто технически нереально было воплотить в жизнь. Но в тот момент никто об этом даже не мог и догадываться, в том числе и сам Джевецкий. Просто его идея обогнала время, в которое она родилась. Но так ли уж была бесполезна сама идея силографа Джевецкого? Для ответа на этот вопрос давайте про-анализируем хронику построения и испытания силографа.
25 мая 1873 года Великий князь сделал Джевецкому приглашение поступить на русскую государственную службу и выразил намерение её финансово обеспечить. Однако, Всемирная выставка ещё продолжа-лась вплоть до 2 ноября 1873 года. За место на выставке было уплаче-но, и Джевецкий вынужден был оставаться на ней до её конца.
Сразу после окончания работы Всемирной выставки Джевецкий приехал в Санкт-Петербург. Первое, что он сделал в Санкт-Петербурге, это купил себе отличную пятикомнатную квартиру в са-мом центре города недалеко от Зимнего дворца по адресу: Адмирал-тейский проезд дом 5. Квартиру он отремонтировал, купил роскошную мебель, повесил дорогие картины, завёл себе горничную и кухарку, обе по национальности – полячки.
5 февраля 1874 года Джевецкий подал в Морское министерство записку с кратким описанием силографа. А 15 апреля был подписан Высочайший приказ, которым дворянин Джевецкий определялся чи-новником Учёного отделения Морского технического комитета (МТК). Поступив на русскую государственную службу, Джевецкий взял себе более русско-звучащий псевдоним. Теперь он вместо Стефана Казими-ровича стал называться Степаном Карловичем.
Весной 1874 года началось строительство силографа. Кратко опишем его принцип действия. Показания лага и компаса при помощи специальной электрической схемы передавались на довольно мощное реле. Эти реле отпирали и запирали дорогой и мощный часовой меха-низм. Этот часовой механизм автоматически поворачивал массивный стол, на котором лежала морская карта, на угол согласно показаниям компаса. Другой часовой механизм автоматически продвигал этот стол вперёд, согласно показаниям пройденного пути. Пройденный путь вы-числялся при помощи лага, мерящего скорость движения корабля и обыкновенных часов. При этом самописец стоял неподвижно, а сама карта относительно него поворачивалась и продвигалась вперёд при помощи движущегося стола. Тогда ещё не было электродвигателей, по-этому все перемещения стола делались при помощи специального мощного часового механизма. Прибор получился очень дорогой. Дже-вецкий многократно превысил первоначально составленную им смету.
Во-первых, мощные часовые механизмы делались из бронзы – а это дорогой жёлтый металл. Во-вторых, Джевецким был нанят очень искусный мастер-механик Карл Бауэр со всей своей мастерской и рабо-чими. А он брал за свои услуги дорого. В-третьих, Джевецкий разра-ботал в чертежах только принцип действия силографа, а чертежи на часовые механизмы делал сам Бауэр. За это тоже надо было платить.
Но вот силограф был построен и уже в навигацию 1874 года нача-лись его испытания. Для проведения испытаний назначили старую па-русно-винтовую канонерскую лодку «Молния», которой командовал капитан-лейтенант Нелидов. Испытания проходили в Финском заливе. Не будем здесь описывать все перипетии испытаний, которые продол-жались две навигации 1874 и 1875 годов. Скажем только, что по про-межуточным результатам испытаний прибор многократно переделы-вался. А это ещё больше подняло его стоимость. Однако, результатов, позволяющих применять его на всех кораблях флота, получено не бы-ло. Разберём, в чём причина неудачи.
Главной причиной неудачи была низкая точность силографа. Ошибка в показаниях места корабля на карте колебалась от 5 до 30 процентов. Но даже ошибка в 5 процентов была уже неприемлемой для штурманской службы. Основным источником ошибок был реомерт, то есть небольшая турбинка, мерящая скорость набегания потока воды на корабль, и, тем самым, определялась скорость его движения. Оказа-лось, что показания реометра зависят от целого ряда факторов, кото-рые Джевецкий не учёл, а именно: от глубины и места его установки, от волнения моря, от качки, от течений, от формы обводов корпуса и так далее. Кроме того, склонение и девиация магнитного компаса, вводи-лась в силограф не автоматически, а вручную, что дискредитировало саму основную идею силографа – полностью автоматизировать труд штурмана по прокладке курса корабля на карте. А, учитывая высокую стоимость самого прибора и его громоздкость, руководство Морского министерства решило в серию его не запускать. Правда, на очередную Всемирную выставку в США в Филадельфии в 1876 году Морское ми-нистерство силограф послало, но без Джевецкого. Семечкина назначи-ли ответственным офицером за эту выставку. И как он не просил начальство за Джевецкого, его на эту выставку не послали.
Больше Джевецкий силографом не занимался. Мечта о конструи-ровании подводных лодок его не оставляла. В этом направлении он добился больших успехов.
Однако, изобретение Джевецким силографа даром не пропало. Те принципы, которые Джевецкий заложил в силограф, сейчас использу-ются в таком приборе, как картограф. В настоящее время этот прибор входит как обязательный компонент в штурманское вооружение всех кораблей мира. Просто в тот момент времени уровень развития науки и техники был настолько низок, что ещё не позволял воплотить изобре-тение Джевецкого в реальную практику судовождения. Прибор полу-чился громоздкий, дорогой и очень неточный. Просто практически нужная идея Джевецкого по времени опередила возможности науки и техники тех лет.
Так в истории бывает часто. Например, человечество давно мечта-ло летать как птица. Сколько было подобных попыток в истории! Но только в начале ;; века технически это стало возможно. А знаменитые законы генетики чеха Менделя? Ничто не мешало их применению в 1860 году, когда они были открыты. Тогда их просто не поняли. И по-требовалось ещё 40 лет, чтобы научная мысль общественности доросла до гения Менделя. И только в 1900 году они вновь дважды были пере открыты. А сколько подобных случаев история науки знает в других её областях?! Что, зря трудились учёные и изобретатели всех времён и народов?! – Конечно, нет! Никакие изобретения и научные открытия даром не пропадают, они заготовляются впрок. Наука, а за ней и тех-ника, развиваются, и наступает время, когда эти изобретения вопло-щаются в жизнь и начинают приносить практическую пользу людям.
Понимал ли всё это Джевецкий? Да, конечно понимал. Более того, он это стал понимать гораздо раньше офицеров МТК. Но чашу свою он должен был испить до дна. Он понимал, что в тот момент ничего практически полезного у него с силографом не получится. Джевецкий работал на будущее. Но это понимал только он один. Управляющий морским министерством адмирал Лесовский видел в нём только рас-тратчика казённых денег на пустое дело. Увидеть в силографе Джевец-кого будущий картограф он не мог. Наверно поэтому адмирал Лесов-ский и не послал его на новую Всемирную выставку в Филадельфию в 1876 году.
Однако, изобретение силографа для самого Джевецкого было изобретением не главным, вспомогательным – игрой мысли. Мечта о конструировании подводной лодки прочно сидела в нём ещё с 1869 го-да, когда они вместе с Эйфелем прочли, ставший знаменитым, роман господина Жюль Верна. Мысль о своем «Наутилусе» о капитане Немо, не покидала его ни на минуту. Подспудно он всё время думал об этом. Как в то время, в тех условиях построить свой «Наутилус»? Но пока ничего оригинального прорывного он придумать не мог. Конструкции, которые он строил в своём мозгу, были примерно такие же, как и под-водные лодки его предшественников: Шильдера, Александровского, Холла. По сути, все они были чуть лучше той конструкции, которую ещё в ;V веке предложил великий Леонардо да Винчи. Но где же его «Наутилус»?!
Джевецкий был самолюбив. Но самолюбие его было очень здоро-вое, основанное на сознании своей роли в жизни. Ему не так была нуж-на слава, как собственное самосознание, что жизнь он прожил недаром, что он после себя оставил свой след в общем ходе научно-технического прогресса. И это было нормально. Но сейчас его самолюбие очень страдало. Всем его коллегам по МТК стало ясно, что казённые деньги на идею силографа были потрачены впустую. У некоторых сотрудни-ков МТК даже появилась оскорбительная ирония, когда заходил раз-говор о силографе.
- «Дураки», - думал про себя Джевецкий: «они не понимают, что сейчас я работаю на будущее».
Джевецкий ещё пытался улучшить силограф, но это только увели-чивало расходы и усложняло сам силограф. Никаких существенных улучшений не наблюдалось. А идея о прорывной конструкции подвод-ной лодки у Джевецкого пока не возникала. Он ещё некоторое время держался в МТК благодаря протекции Великого князя. Но и это долж-но было скоро закончиться. У Джевецкого наступал служебный кризис, выход из которого мог быть только один – придумать ещё что-то но-вое, оригинальное, прорывное. Но мысли ему в голову не приходили. Как быть? Наступал тупик. Джевецкий стал смурым, ушёл в себя. Но неожиданно тупик разрешился сам собой – приближалась война с Тур-цией.


3. Рождение идеи

Эпиграф
«Мыслящий человек не может себя заставить не думать»
В.С.Гроссман [3]

Был поздний ноябрьский вечер. Джевецкий допоздна засиделся на службе. В общей комнате сотрудников МТК ещё светили свечи, горел камин. К нему подошёл коллега по МТК лейтенант Чайковский:
- «Пора, Стефан, идти домой».
- «Да, Ипполит, пора».
Лейтенант Чайковский Ипполит Ильич был высокий стройный офицер. Носил аккуратную чёрную бородку и усы. Лицо его было вы-тянутое, продолговатое, взгляд его выдавал в нём очень благородного человека. Он был прекрасным инженером, энтузиастом своего дела и на этой почве Чайковский сдружился с Джевецким. Более того, Джевец-кий «заразил» его своей мечтой о подводной лодке. Они много спори-ли на эту тему, выдвигали разные идеи и тут же браковали их. Им вдвоём было очень интересно. Ненавязчиво, подспудно они тянулись друг к другу.
Но было у Ипполита Ильича одно родство, которое резко выделя-ло его среди других людей. Этим родством он одновременно и гордил-ся, и стеснялся его. Он был родной брат всемирно известного компози-тора Петра Ильича Чайковского.
Товарищи спустились в гардероб. Гардеробщик – отставной ун-тер-офицер помог Джевецкому надеть пальто, а Чайковскому – чёрную форменную шинель, после чего подал Джевецкому его цилиндр, а Чай-ковскому – чёрную форменную фуражку. Они вышли из главного зда-ния Адмиралтейства, часовой отдал Чайковскому воинскую честь. На улице было темно, холодно, сыро и промозгло, дул слабый западный ветер. Мелкий осенний дождь вперемежку со снегом хлестал по их ли-цам. Листья с деревьев уже давно опали. Александровский сад был прозрачен. Сквозь его голые деревья светились огни Невского про-спекта.
- «Ты сегодня пойдёшь на Большую морскую улицу к брату или сразу к себе на Кирпичный переулок?», - спросил Джевецкий Чайков-ского.
- «Сегодня сначала зайду к брату, проведаю его, а потом к себе», - ответил Чайковский.
- «Передай брату привет и скажи, что я без ума от его Итальянско-го каприччо, которое на той неделе слушал в филармонии. Великолеп-ная величественная музыка. Мне она даже больше понравилась, чем Триумфальный марш Джузеппе Верди из оперы Аида».
- «Обязательно передам, Стефан. … Всего тебе доброго, я пошёл», - и, приложив правую руку к козырьку фуражки, лейтенант Ипполит Чайковский повернулся и пошёл через опустевший Александровский сад к сверкающему Невскому.
Джевецкий поднял воротник пальто до самых полей цилиндра, по-вернулся в другую сторону, обогнул угол здания главного Адмирал-тейства и пошёл по тротуару к Неве. Справа от него мерцал свет мно-гочисленных свечей в окнах Зимнего дворца.
Джевецкий не спеша подошёл к могучей реке и спустился по мок-рым гранитным ступеням почти к самому краю воды. Он поёжился от холода. Джевецкий был один, только справа и слева от него громадные каменные львы неподвижно стояли на своих постаментах, опустив пра-вую лапу на каменный шар, как бы показывая всем в аллегории к Рос-сийской империи всей мощью своего тела – «это моё и своё я никому не отдам». Западный ветер немного поднял уровень воды в реке. Джевец-кий с удовольствием вдохнул свежий морской воздух. Пахло пресной невской водой. Ни у каких других рек такого свежего запаха не было, - только у Невы. Мимо него катились тёмные чёрные речные волны, с верхушек которых ветер сдувал небольшую белую пену.
В таком уединении в темноте на холоде под ветром думалось очень хорошо. Он любил думать, он не мог заставить себя не думать. А думать Джевецкому было о чём. Недавно в МТК пришло очень инте-ресное извещение, что некий лейтенант Макаров Степан Осипович, ко-мандир минного транспорта «Великий князь Константин», выдвинул смелую идею неких современных брандеров. Её суть в том, что на большом базовом корабле возить с собой небольшие паровые катера. На этом корабле эти катера предполагалось доставлять в район нахож-дения кораблей вражеского флота. Затем незаметно спускать их на во-ду. И так же предполагалось, что эти катера незаметно сумеют подойти к вражеским кораблям. На их носу крепился длинный шест, у самого конца которого предполагалось закрепить мощный пороховой заряд. Как только кончик такого шеста упрётся в борт вражеского корабля, минёр, находящийся на минном катере, должен был немедленно за-мкнуть электрический контакт. В результате этого по проводам, про-ложенным вдоль шеста, ток поступает в электрозапал мины, и она взрывается, повреждая или топя вражеский корабль. А минный катер, пользуясь возникшей суматохой, должен был немедленно скрытно воз-вратиться на свой минный транспорт.
- «Здорово придумано, хорошая идея», - думал про себя Джевец-кий: «тем боле, что на Чёрном море у нас флота нет, а вскоре может начаться война с Турцией. Но, вообще-то это не идея Макарова. Пер-воначально такие шестовые мины применяли американцы в недавно за-кончившейся у них Гражданской войне. Идея Макарова – применить их опыт на Чёрном море».
Потом он постоял ещё немного. А мысли всё текли и текли, сталки-вались, опровергали друг друга, появлялись новые.
- «Но, нет, что-то мне в этой идее всё-таки не нравится. Не могу понять, что, но что-то в ней не так. Если идея блестяща, то в ней изъяна быть не должно», - и снова потекли его мысли.
От неподвижности Джевецкому стало очень холодно. Пальто под дождём со снегом на промозглом ветру намокло. Джевецкий не спеша пошёл домой. Жил он совсем рядом сразу за зданием главного Адми-ралтейства. Его дом, где он купил и роскошно обставил пятикомнат-ную квартиру, стоял во дворе на Адмиралтейской набережной. Дверь в квартиру ему открыла немолодая горничная, тоже полячка, которую он нанял сразу, как купил эту квартиру и обосновался в Санкт-Петербурге.
- «Добрый вечер, пан Стефан».
- «Добрый вечер, пани Беата», - задумчиво машинально ответил ей Джевецкий.
- «Я смотрю в мыслях Вы ещё весь на службе?»
- «Да, пани Беата, да. Я устал и проголодался. Распорядитесь, что-бы мне накрыли ужин в большой гостиной».
- «О, какое у Вас мокрое пальто, его надо сушить», - сказала пани Беата, помогая Джевецкому раздеться: «Да, кстати, что Вы, пан, пред-почитаете на ужин?» - Джевецкий поморщился:
- «Беата, не могу сейчас об этом думать. Что-нибудь вкусное, что я обычно люблю, сообразите с Млагожатой сами».
- «Хорошо, пан Стефан, помойте руки и садитесь в большой гос-тиной. Млагожата сейчас Вам всё принесёт».
Джевецкий помыл руки и сел за стол. В большой гостиной горел камин. Приятное тепло от него было разлито по всей комнате. Посере-дине стола стоял шандал. В нём горели пять длинных свечей. Умиро-творение и уют царили в его холостяцкой квартире. Ему нужно было место для уединения и размышлений. Две польские служанки это по-нимали и создавали ему то, что он и хотел. Кухарка Млагожата при-несла ему что-то очень вкусное, но Джевецкий ел механически, не заме-чая того, что он ест. Он всё думал и думал. Обе женщины – полячки ясно видели состояние их хозяина и не мешали ему лишними вопроса-ми. И уже когда Джевецкий подошёл к десерту, он вдруг ясно понял, что в проекте Макарова ему не нравится.
- «Где Макаров найдёт такого противника, который позволит мин-ным катерам подойти вплотную к своему борту?! Именно в этом слабое место его идеи. Конечно, противник их обнаружит ещё на подходе и немедленно откроет по ним огонь из всех имеющихся у него орудий. А дальше всё зависит от массы случайностей, которые бывают в каждом бою: организация службы, меткость стрельбы, манёвры минного кате-ра и так далее. Кроме того, кто гарантирует, что шест от 8 до 15 мет-ров длинною удаляет катер на безопасное расстояние от разрушающе-го воздействия самого взрыва? … А если противник поставит при этом простое боновое заграждение из связанных цепями брёвен? Такое за-граждение для минных катеров непроходимо. … Нет, нет, у этой идеи слишком много минусов. Завтра в МТК всё это надо как следует обсу-дить. Думаю, что Чайковский будет моим единомышленником. …
Но как эти минусы превратить в плюсы? Вот в чём вопрос! Вот над чем надо думать!» - так про себя думал Джевецкий, оканчивая ужин.
Две женщины бесшумно ему прислуживали. Но остановиться Дже-вецкий уже не мог. Мысли захватили его, он был слишком возбуждён. … Он не заметил, как очутился в постели, как Беата погасила свечи и пожелала ему спокойной ночи. Он смотрел в темноту спальни, слушал шум ветра, и удары каплей дождя в стекло окна, и всё думал и думал. Неожиданно, он вспомнил свою давнюю страсть юности, вызванную прочтением книги господина Жюль Верна, и даже вскрикнул:
- «Вот оно!»
Всё сразу встало на свои места. Мысли его закрутились с неверо-ятной быстротой:
- «Раз главным слабым местом в этой идее является видимость или заметность минного катера противником в процессе его атаки, следова-тельно, подход такого катера к борту вражеского судна должен быть максимально скрытен. Но это может сделать только подводная лодка! Следовательно, минный транспорт должен возить с собой не минные катера, а подводные лодки. Таким образом, мы уберём главный минус минных катеров», - затем, ухватившись за эту мысль, и развивая её дальше, Джевецкий продолжал размышлять: «А зачем вообще подвод-ной лодке шест? Ведь она может поднырнуть под вражеский корабль, как-то прикрепить под его днище мину, затем под водой отплыть от не-го на гарантированно безопасное расстояние, и по проводам подорвать её! Ведь уже был печальный опыт во время Гражданской войны в Аме-рике в 1864 году, когда подводная лодка южан «Ханли» на шесте по-дорвала военный корабль северян «Саутгемптоник». Но от взрыва ми-ны погибла и сама со всем экипажем. … Таким образом, мы уберём и второй минус в идее Макарова. И, наконец, боновые заграждения не являются препятствием для подводной лодки. А этим мы автоматически уберём третий минус в затее Макарова».
Джевецкий сел на постели и с удовольствием потёр руки. Теперь он уже с высоты своих мыслей идею Макарова называл затеей.
- «Ну, на сегодня хватит», - подумал Джевецкий: «Надо спать, зав-тра уже буду обдумывать всё в деталях», - и счастливый, он откинулся на подушки и закрыл глаза.
Сон его был глубокий освежающий без сновидений. Проснулся он в семь утра, сразу вспомнил все свои вечерние мысли и в великолепном настроении встал с постели. На улице ещё было темно, Беата зажгла свечи и растопила камин. Вскоре Млагожата принесла ему завтрак. За завтраком Джевецкий был так же задумчив, служанки это прекрасно видели. Они уже привыкли к этому и не мешали хозяину думать. А ду-мал Джевецкий вот о чём:
- «Чтобы гарантированно утверждать преимущества подводной лодки, морское командование на реальной практике должно само убе-диться в бесперспективности минных катеров с шестовыми минами. Для этого надо уехать на Черноморский флот к адмиралу Аркасу. Там по-смотреть на учения минных катеров под руководством лейтенанта Ма-карова. А если начнётся война, то и практически наблюдать боевые действия минных катеров. Это раз».
Пока Джевецкий думал за завтраком, Беата с Млагожатой украд-кой смотрели на него и тихо переговаривались:
- «Почему пан Джевецкий такой ещё молодой, симпатичный, бога-тый и всё не женится?» - спросила Млагожата Беату.
- «Таким трудно жениться. Обычные женщины ему не интересны. Его может привлечь только такая женщина как он сам. А таких нелегко встретить», - печально полушёпотом ответила ей Беата.
- «Неужели он так всё время и будет холостым?»
- «Очень даже может быть, Млагожата».
- «Как это печально, Беата. У нас с тобой есть семьи, а у него – нет».
- «Да, Млагожата, печально. Но что мы с тобой можем поделать?»
А Джевецкий в этот момент, не замечая их, всё продолжал думать и думать:
- «Второе – это какую конструкцию подводной лодки выбрать? Сделать как «Наутилус» у Жюль Верна? – Технически не получится. Нет ещё нигде в мире такой промышленности, чтобы можно было изго-товить подобную подводную лодку. Пока это всё является фантастикой. Значит, придётся проектировать обычную подводную лодку с приво-дом от мускульной силы. А вот сжатый воздух для дыхания и проду-вания балласта надо держать в баллонах. Это уже промышленностью освоено. Пока так, но этот вопрос надо постоянно обдумывать, следить за развитием науки, техники и промышленности. … Вот, пожалуй, пока и всё. А сейчас на службе буду просить отпуск на три месяца, больше не дадут. Поеду к адмиралу Аркасу, попрошу его прикрепить меня как вольноопределяющегося к какому-нибудь минному транспорту, чтобы посмотреть на учения минных катеров с шестовыми минами. А там, глядишь, может и начнётся война с Турцией».
Так Джевецкий и сделал. Обсуждать в МТК предложение лейте-нанта Макарова он не стал, так как ему и так всё было предельно ясно. Для него это была бы простая трата времени. Отпуск ему дали и, в конце ноября 1876 года он уехал на Черноморский флот. Главный ко-мандир Черноморского флота и портов вице-адмирал Николай Андре-евич Аркас определил его вольноопределяющимся на одно из судов «активной обороны». Таким судном оказался переоборудованный в крейсер пароход Русского Общества пароходства и торговли – «Ве-ста», под командованием капитан-лейтенанта Николая Михайловича Баранова.


4. На войне
 
В апреле 1877 года Россия объявила Турции войну. Причина вой-ны была следующая. После поражения России в Крымской войне 1856 года и попустительства Великих держав (Англии, Франции, Пруссии и Австрии), Турция, почувствовав свою безнаказанность, усилила до беспредела гнёт подвластных ей славянских народов. Особо свиреп-ствовали её нерегулярные воинские подразделения башибузуков. Изве-стия об ужасах, творимые башибузуками, проникли в Европу. Обще-ственное мнение Европы было возмущено и бурлило. Франция, после поражения во Франко-Прусской войне 1870 года, перестала быть Ве-ликой державой, и с её мнением можно было не считаться. Пруссия, руководимая канцлером Отто Бисмарком, придерживалась политики дружбы с Россией. Для политической изоляции Турции надо было устранить Англию и Австрию. Русский император Александр ;; их просто купил, как покупают дешёвых проституток или ничтожных мел-ких чиновников – за взятку. Англии он пообещал остров Кипр, а Ав-стрии – Боснию. Только после этого Англия и Австрия «увидели» изу-верства башибузуков.
Путь к войне России был открыт. Воодушевление, царившее в об-щественном мнении России, было огромно. Россия на международной арене выступала как главная сила, защищавшая славянские народы. Русские патриоты в массовом масштабе добровольно вступали в ар-мию. Записался во флот вольноопределяющимся и Джевецкий.
«Веста» была вооружена пятью шестидюймовыми мортирами, двумя девяти фунтовыми орудиями и одним четырёх фунтовым оруди-ем. Кроме того, «Веста» имела две скорострельные пушки системы Эн-гстрема и две скорострельные пушки системы Гатлинга. По условиям Парижского мирного договора 1856 года Россия теряла право иметь военный флот на Чёрном море. Поэтому, с началом войны с Турцией в 1877 году Россия спешно переоборудовала торговые суда в военные. Конечно, для них вступать в открытый бой с турецким регулярным броненосным флотом было смертельно опасно. Понимал это и коман-дующий русским Черноморским флотом вице-адмирал Николай Ан-дреевич Аркас. Поэтому он своим приказом строжайше запретил пере-оборудованным торговым судам вступать в бой с турецкими броне-носцами. Но его приказ трудно было выполнить по двум причинам. Первая – это то, что турецкие броненосцы имели большую скорость хода, чем переоборудованные русские торговые суда. Поэтому от боя русским было невозможно уклониться. Вторая причина самая обычная – русские моряки сами рвались в бой.
Судьбе было угодно, чтобы Джевецкий сразу принял участие в знаменитом морском бою, вошедшим в историю Российского флота, как образец мужества и героизма русских моряков. Кратко опишем этот славный бой по тем сведениям, которые дошли до нас.
Командиром на «Весту» с началом войны был назначен капитан-лейтенант Николай Михайлович Баранов. В команду «Весты» входило 13 офицеров, 2 гардемарина, 118 нижних чинов, в том числе 30 охот-ников. Среди этих охотников, как тогда называли добровольцев, и был Джевецкий. Старшим офицером парохода был лейтенант князь Голи-цин-Головкин. На корабле служили братья – лейтенанты Владимир и Михаил Перелешины, лейтенанты Жеребко-Ротмистренко, Коротков и Рожественский, мичмана Петров и Рогуля, подполковник Чернов, пра-порщик Яковлев, врач Франковский и гардемарины Барковский и Каз-наков. Несколько подробнее надо рассказать о лейтенанте Зиновье Петровиче Рожественском. Это тот самый будущий вице-адмирал, ко-мандующий второй Тихоокеанской эскадрой, потерпевшей сокруши-тельное поражение в Цусимском сражении в Русско-Японскую войну.
9 июля 1877 года на стоявшей в Одессе под погрузкой угля «Ве-сту» доставили боевой приказ. Корабль должен был выйти в море для крейсирования с целью срыва перевозок военных грузов на коммуни-кациях противника. Вечером 10 июля «Веста» вышла в море. К 7 часам утра 11 июля корабль подошёл к Добруджанскому порту Кюстенджи (ныне - Констанца). Только взошло солнце. Море было спокойно, дул слабый ветер, видимость была отличная. В рассветные часы вперёд-смотрящий заметил на горизонте дым. Немедленно было доложено Ба-ранову. Командир предположил, что это – либо пассажирский, либо грузовой колёсный пароход, и приказал на полной скорости сближать-ся с ним, намереваясь отрезать его от берега. Около 8 часов утра, сближаясь с ним, корабль был опознан. Это был турецкий броненосец «Фехти-Буленд», вооружённый четырьмя крупнокалиберными пушка-ми и несколькими мелкими.
Ровно в 08.00 на «Весте» пробили боевую тревогу. Почти сразу с турецкого броненосца дали залп. Капитан-лейтенант Баранов заметил, что неприятель пытается обойти его с севера и отрезать пути отхода к Одессе. На полном ходу «Веста» стала отходить от берега, стараясь удерживать противника за кормой. С двух сторон загрохотали пушки. Временами пороховой дым застилал сражающиеся корабли. Орудий-ная перестрелка продолжалась два часа. Благодаря успешному манев-рированию командира, только два вражеских снаряда достигли «Ве-сты»: один пробил правый борт чуть выше ватерлинии, другой сделал пробоину чуть ниже ватерлинии в левом борту. Внутрь «Весты» хлы-нула вода. Но аварийная партия матросов во главе с машинистом успешно наложила пластырь на пробоину, обжала его раздвижными упорами, и фильтрация воды внутрь корабля прекратилась.
К 10 часам утра расстояние сократилось до 5 кабельтовых. «Ве-ста» по-прежнему отстреливалась, удерживая неприятеля в корме. Раз-рушения и потери на «Весте» уже были значительными: раздробило вельбот, вывело из строя одну кормовую мортиру и разбило оптику автоматического прибора стрельбы. На жилой палубе, прямо над кор-мовой крюйт-камерой вспыхнул пожар. В любую секунду могло про-изойти воспламенение боезапаса, и корабль взлетел бы на воздух. Ава-рийная партия во главе с лейтенантом Владимиром Перелешиным, мичманом Петровым, гардемарином Казнаковым и вольноопределяю-щимся Джевецким бросились тушить пожар. Жар развился такой, что к огню уже было близко не подойти, но давление воды в пожарной маги-страли было, и моряки брандсбойтами рискуя жизнью, задыхаясь в дыму, пожар потушили. Корабль был спасён.
«Фехти-Буленд» вёл не только орудийный, но и ружейный огонь, использовал шрапнель и картечь для поражения личного состава. Уже погибли подполковник морской артиллерии Чернов и прапорщик Яко-влев.
Баранов приказал минному офицеру лейтенанту Михаилу Пере-лешину готовить шестовые мины к атаке. В этот момент турецкий сна-ряд угодил в паровой катер левого борта, смертельно ранило лейте-нанта Михаила Перелешина и разрушило минную каюту. Однако и противник понёс потери. С «Весты» заметили, что два казематных ору-дия правого борта на «Фехти-Буленде» оказались подбитыми и замол-чали. Вскоре мортира с «Весты» поразила баковое орудие противника.
«Фехти-Буленд» дал залп в упор по корме «Весты». Осколком пе-ребило штуртрос, и корабль, потеряв на время управляемость, стал к противнику бортом. Неприятель усилил картечный огонь. Мичман Петров был контужен, лейтенант Владимир Перелешин и юнкер Яко-влев (брат прапорщика Яковлева) ранены, получил контузию и коман-дир Баранов. К пушкам стали лейтенанты Кротков и Рожественский, Джевецкий работал подносчиком снарядов. Кротков получил 17 ран, но продолжал вести стрельбу. Князь Голицин-Головкин своим телом закрывал Баранова от осколков и картечи. Штурманский офицер штабс-капитан Корольков, невзирая на огонь, не отрывая глаз от ком-паса, занимался своим делом, отдавая команды рулевым.
Наконец удачный выстрел лейтенанта Рожественского снёс перед-ний орудийный каземат противника. Взрывом снаряда также снесло и дымовую трубу «Фехти-Буленда». Неприятельский броненосец окутал густой дым. Дым от собственного котла стелился густым слоем по верхней палубе. Турки стали задыхаться, дым резал им глаза. «Фехти-Буленд» вышел из боя и стал поспешно уходить.
По прибытии в порт, капитан-лейтенант Баранов написал в своём рапорте: «Видя два орудия у себя подбитыми, имея в корпусе две про-боины, двух офицеров убитыми и четырёх ранеными и палубу, завален-ную осколками и разорванным человеческим мясом, и, что главное, ви-дя, что машинисты и кочегары едва держатся на ногах после пятича-сового боя, я не решился энергично преследовать убегавшего быстро-ходного врага, тем более, что он поднял какой-то сигнал и на горизон-те стали показываться ещё рангоуты судов».
14 июля генерал-адъютант вице-адмирал Николай Андреевич Ар-кас, направил управляющему Морским министерством вице-адмиралу Степану Степановичу Лесовскому рапорт, в котором, в частности, от-мечалось: «… посылаю Вашему Превосходительству копию донесения командира его, капитан-лейтенанта Баранова, в котором изволите увидеть все подробности славного пятичасового боя, благоразумную во всём распорядительность и подвиги отваги, неустрашимость и добле-сти, выказанныя в этом деле, начиная от командира до последнего юн-ги. Честь русскаго имени и честь нашего флага поддержаны вполне. Неприятель, имевший броню, сильную артиллерию и превосходство в ходе, вынужден был постыдно бежать от железнаго слабого парохо-да, вооружённого только шестидюймовыми мортирами и девятифун-товыми орудиями, но сильнаго геройским мужеством командира, офицеров и команды. Ими одержана полная победа, и морская исто-рия должна будет внести в свои страницы этот блистательный по-двиг, поставя его наравне с подвигом брига «Меркурия».
Капитан-лейтенант Баранов, лейтенанты Владимир Перелешин и Зиновий Рожественский получили за бой орден Святого Георгия 4-ой степени, другие офицеры – ордена Святого Владимира 4-ой степени. Всем офицерам  за  отличие  присвоили  следующий  чин.   Капитан-лейтенант
 
Вице-адмирал Степан Осипович Макаров

 И.К.Айвазовский «Бой парохода Веста с турецким броненосцем Фехти-Буленд в Чёрном море 11 июля 1877 года»
 
                Вице-адмирал Зиновий Петрович Рожественский
 
                Капитан-лейтенант Николай Михайлович Баранов
Баранов, кроме того, стал флигель-адьютантом. Государь император соизволил пожаловать три знака отличия Военного ордена для двух гардемаринов и юнкера Яковлева, и десять знаков для награждения особенно отличившихся нижних чинов из команды парохода. Ими бы-ли награждены: боцман Алексей Власов и его 9 подчинённых матро-сов. Награды вручил главный командир Черноморского флота и пор-тов вице-адмирал Аркас. Впоследствии всем офицерам и нижним чинам «Весты» был Высочайше пожалован пожизненный пенсион, граждан-ским механикам и кочегарам выдали двойные оклады, а волонтёрам и наёмной прислуге – единовременные денежные суммы. Всех нижних чинов наградили Георгиевскими крестами. Получил Георгиевский крест и Джевецкий.


5. Хроника проектирования, строительства и испытания подводной лодки «Подаскар»

Вернувшись живым и невредимым с боевого похода «Весты» в Одессу, Джевецкий стал усиленно собирать сведения о реальных бое-вых атаках катеров с шестовыми минами. Обобщая собранный им ма-териал Джевецкий воочию убедился, что всё, что он предсказывал, сбылось в полной мере. Только две атаки катеров с шестовыми минами прошли успешно. Так в ночь с 13 на 14 мая 1877 года на Дунае был потоплен турецкий речной монитор «Сейфи» и 11 августа того же года атакой четырёх катеров с минного транспорта «Великий князь Кон-стантин» в бухте на рейде Сухум-Кале был повреждён турецкий бро-неносный корвет «Ассар и Тевфик». Вот и все успехи. Множество остальных атак были либо безрезультатными, либо заканчивались тра-гически. То их отгоняли встречным огнём турецкие корабли, то они за-путывались в боновых заграждениях, а затем уничтожались.
Теперь уже не только Джевецкому, но и всем морским офицерам, в том числе и Макарову, стало ясно, что и шестовые и, тем более букси-руемые мины – оружие крайне ненадёжное. Если на реках с их узкими фарватерами мины ещё имели шансы на успех, то в открытом море оказались совершено бессильны. Угнаться за мореходным кораблём катер не мог. Атаковать врага можно было только в гаванях, защищён-ных боновыми заграждениями, сторожевыми кораблями и береговой артиллерией. В этих условиях шансы минного катера приблизиться вплотную к жертве становились равными нулю. Требовалось новое оружие. Все стали уповать на недавно появившиеся самодвижущиеся мины Уайтхеда, то есть торпеды, а Джевецкий – на подводные лодки.
Надо было не терять время даром и срочно заняться проектирова-нием подводной лодки. Ведь война могла скоро закончиться, а Дже-вецкий намеревался потопить хоть один турецкий броненосец при по-мощи своей подводной лодки.
Он поселился на шикарной даче своих родителей под Одессой и с головой ушёл в проектирование подводной лодки. К осени 1877 года Джевецкий составил проект лодки, которую назвал «Подаскар». Но нужны были деньги на её строительство. А где их взять? Сначала Дже-вецкий обратился в Министерство финансов. Минфин направил бумаги на отзыв в МТК, которое выдало положительное решение. Казалось, путь к финансированию был открыт, но неожиданно Джевецкий отка-зывается от этого источника, не уплатив в срок положенную пошлину. Он просто вовремя сообразил, что по правилам тех времён, при полу-чении такого источника финансирования необходимо опубликовать свои чертежи. А из соображения скрытности он этого делать не хотел, ведь ещё шла война с Турцией. Тогда он решил обратиться за помо-щью к известному в Одессе купцу греческого происхождения, судовла-дельцу, банкиру, промышленнику и меценату Фёдору Павловичу Родоканаки. Это был серьёзный, высокий представительный грек, настоящее имя которого было Теодорос Родоканакис. Он родился на греческом острове Хиос. Кроме высокого роста он имел густую чёр-ную бороду, высокий лоб и глубоко посаженные глаза, которые делали его взгляд пронзительным, проникающим в душу. Его родной дядя Пантемис Родоканакис был взят турками в заложники и обезглавлен ими после того как на его острове вспыхнуло антитурецкое восстание.
Поэтому расчёт Джевецкого был точен. Вникнув в суть дела, и ис-пытывая ненависть к туркам, он охотно спонсировал проект Джевецко-го. И, получив деньги, Джевецкий тут же поместил свой заказ на Одес-ском заводе Гулы Бланшара. Это представительство известной фран-цузской фирмы в Одессе имело чугунно-литейный механический завод и выпускало в основном сельскохозяйственные машины. Помогал Дже-вецкому в строительстве его первой подводной лодки механик Алек-сандр Елиазарович Гарут. Но скромные возможности завода не позво-ляли Джевецкому и Гаруту построить подводную лодку в полном объ-ёме. Поэтому часть приборов и механизмов Джевецкому пришлось за-купать за границей. В результате лодку спустили на воду лишь весной 1878 года, когда война с Турцией уже была победоносно закончена.
Несколько слов надо сказать и о самой подводной лодке Джевец-кого. Двигалась лодка от педального ножного велосипедного привода, то есть за счёт мускульной силы ног единственного подводника. Внизу лодки располагался баллон со сжатым воздухом давлением 10 атмо-сфер. Воздух от этого баллона через редуктор поступал внутрь лодки для дыхания подводника, а удалялся отработанный воздух при помо-щи воздушной помпы, которая имела привод от велосипедных педалей. Сверху воздушного баллона находилась балластная цистерна. На ней крепилось сидение подводника. Голова подводника располагалась над корпусом лодки в стеклянном колпаке, который от возможных повре-ждений был защищён железными прутьями. Справа и слева от подвод-ника располагались резиновые рукава. Засунув в них руки, подводник при помощи наружных рычагов мог управлять приводами вертикаль-ного и горизонтальных рулей, а также прикреплять к днищу вражеско-го судна мину. Мина прикреплялась к днищу вражеского корабля дву-мя воздушными мешками – присосками, с правого и левого бортов в которые специально для этого подавался воздух. Далее предполага-лось под водой отойти от вражеского корабля на безопасное расстоя-ние, разматывая провод, а затем по этому проводу подорвать электро-запал мины. Всплывала лодка при помощи продувания балластной ци-стерны. Общее время нахождения подводника под водой – 20 минут. Лодка имела длину 5 метров, высоту – 2 метра, водоизмещение – 1,5 тонны.
Никакого опыта подводного плавания тогда ни у кого не было. Поэтому Джевецкий почти каждый день на одесском рейде тренировал-ся плавать на своём «Подаскаре». Обычно люди привыкли регулиро-вать своё передвижение вперёд-назад и влево-право. А под водой по-явилось ещё и третье измерение – вверх-вниз, чего на поверхности зем-ли не бывает. К этому надо было привыкнуть. Это – во-первых. Во-вторых, на поверхности земли днём люди привыкли видеть далеко впе-рёд, вплоть до линии горизонта. Здесь же видимость была ограничена прозрачностью воды, которая менялась от нескольких метров до не-скольких десятков метров. Поэтому препятствие по пути движения под-водной лодки, например, корпус корабля, мог возникнуть неожиданно прямо перед самым носом лодки. И к этому тоже надо было привык-нуть. Всё это было очень увлекательно. Под водой Джевецкий ощущал себя находящимся совсем в другом мире. Вокруг его стеклянного кол-пака плавали рыбы, под ним на придонных валунах плавно колыха-лись растущие на них водоросли. Всё было необычайно и удивительно. Он как бы вторгся в чужой незнакомый ему мир и не мог насмотреться. Правда, было немного жутковато, когда он плавал над большой глу-биной, где не видно было дна. Создавалось пугающее впечатление, как будто под тобой чёрная враждебная бездна. Так продолжалось пять месяцев.
Но однажды «по непростительной небрежности вахтенного начальника яхты «Эреклик» (яхта главного командира Черноморского флота) с Джевецким приключился инцидент, едва не стоящий ему жиз-ни.
Маневрируя по одесской гавани, Джевецкий решил пронырнуть под «Эрекликом». Пристал к трапу, вышел на палубу, спросил у вах-тенного начальника, сколько воды под килем, получил ответ, что более 10 футов, а, так как наибольшая высота его лодки была 6 футов, то он решил, что под килем яхты он свободно может пройти.
Отошёл от борта, занял место на траверзе яхты, опустил свой пе-рископ элементарного простого устройства и пошёл работать ногами. Подошёл под «Эреклик» и застрял – воды под килем не оказалось и 5 футов. Голова, сидящего в лодке подводника, была в обыкновенном стеклянном колпаке, причём предохранением служил простой крест из 6-милиметровой железной проволоки. Перед этим колпаком на рассто-янии меньше 2 футов виднелся фальшкиль «Эреклика». Джевецкий дал задний ход, сообщив передвижным грузом, наибольший возможный дифферент на нос, продвинулся фута на 2 и опять застрял – рымы (кольца), служившие для подъёма лодки из воды, задевали за фаль-шкиль и не пускали лодку назад.
Положение было крайне опасное, запас воздуха был на 20 минут. Джевецкий потом рассказывал, что он перестал работать ногами и, чтобы себя подбодрить и собраться с мыслями, громко (по-французски) сказал: «Ну, не терять головы!» и решил непрерывно ра-ботать на задний ход.
На его счастье прошёл мимо буксирный пароход, развёл волну. «Эреклик» несколько качнуло, и подводная лодка вынырнула из-под киля. Он пристал к трапу, вышел на палубу и пошёл к командиру яхты. Командир тотчас же вышел наверх и приказал бросить лот. Оказалось, что под килем не 10 футов, а меньше 5.
Командир стал извиняться, а затем с яростью стал орать на вах-тенного начальника и отпускать в третьем лице такие комплименты, ко-торых Джевецкий не слыхивал» [2].
Испытания привлекли внимание морского начальства, и лодку по-желал увидеть главный командир Черноморского флота и портов вице-адмирал Николай Андреевич Аркас. Это был стареющий высокий ве-личественный мужчина с седыми усами, переходящими в седые бакен-барды по моде того времени и с широким волевым лицом. Но всё рав-но, не смотря на его внешнюю грозность, что-то в его лице было неуловимо доброе, приветливое и доброжелательное, хотя речь и ма-неры его были жесткими и властными. Стоял яркий солнечный день. В Одессе был праздник – поднятие флага на крейсере «Нижний Новго-род». Адмирал Аркас со свитой находился на борту пароход-фрегата «Владимир». Вместе с ним находились: военный губернатор Одессы граф В.В.Левашов, капитан над одесским портом генерал-майор Н.К.Вейс, капитан-лейтенант К.Р.Бистром, лейтенант М.Ф.Лощинский, инженер-механики: поручик Ф.К.Максимов и штабс-капитан К.П.Селезнёв. После всех торжеств было запланировано показательное плавание Джевецкого с фактическим применением его минного оружия. «Подаскар» был на траверзе пароход-фрегата «Владимир», примерно в 100 метрах от него.
- «Ваше превосходительство, Джевецкий подаёт сигнал, что готов к погружению», - сказал граф Левашов адмиралу Аркасу.
- «Добро, Владимир Васильевич, пусть погружается», - ответил Аркас и разгладил ладонью свои густые седые бакенбарды.
Левашов махнул белым платком, Джевецкий увидел сигнал, кив-нул головой, залез в лодку и закрыл за собой люк, то есть стеклянный колпак. У всех на глазах «Подаскар» стал медленно погружаться. Зре-лище всем было непривычное, подспудно страшное, все привыкли к факту, что если корабль погружается, то значит, он тонет. А тут все было не так. Всё равно у всех было ощущение, что он тонет. Вот уже небольшая волна перехлестнула его и «Подаскар» скрылся под водой. Джевецкий погрузился на 3 метра, где его могли с борта «Владимира» хорошо видеть, и усиленно налёг на педали, желая показать, как можно большую скорость хода. А в это время на «Владимире» все напряжён-но смотрели в воду по левому борту.
- «Вон лодка, вон, вон!» - закричал лейтенант Лощинский, указы-вая рукой на то место, где он её видел.
- «Не вижу, где она, где, господин лейтенант?» - перегнувшись че-рез борт и всматриваясь в воду, проговорил старый адмирал.
- «Вон, вон, Ваше превосходительство!»
- «Ага, вижу, вижу, голубчик спасибо!» - радостно сказал Аркас.
А в это время под водой Джевецкий, весь в поту от непрерывного кручения педалей, увидел перед собой стену корпуса левого борта «Владимира». Надо было срочно нырять под корабль. Резко руками, вдетыми в резиновые рукава, переложил горизонтальные рули на по-гружение. Нос лодки чуть клюнул вниз на погружение.
- «Проклятие!» - ругнулся про себя Джевецкий: «скорость лодки слишком мала, поэтому горизонтальные рули малоэффективны», - он стал по железной направляющей лихорадочно перемещать дифферен-товочный груз. Дифферент на нос стал плавно нарастать, и лодка бла-гополучно поднырнула под киль «Владимира».
- «Лодка поднырнула под нас!» - снова крикнул лейтенант Лощин-ский.
- «Вижу, господин лейтенант, вижу», - пробасил Аркас.
Все, не сговариваясь, перешли на правый борт. И все на правом борту увидели, как лодка Джевецкого вынырнула и на траверзе «Вла-димира», удаляясь от него, исчезла из видимости, скрывшись в глу-бине. Адмирал Аркас и вся его свита стали с напряжённым вниманием следить за плашкоутом – старой отслужившей свой век баржи, стояв-шей на якоре в двухстах метрах от правого борта «Владимира».
А в это время под водой Джевецкий, выбиваясь из сил, крутя педа-ли, напряжённо смотрел на показания компаса, удерживая лодку на точно рассчитанном курсе. Так прошло минут десять. Шёл он на глу-бине три метра. Нервы его были напряжены до предела.
- «А вдруг не увижу днище плашкоута, вдруг промахнусь!» - но он гнал от себя эту мысль, а она настойчиво сверлила мозг.
- «Нет, этого не должно быть, курс я рассчитал точно. … Но поче-му днище всё ещё не показывается?!»
С плавным шипением воздушный редуктор исправно подавал све-жий сжатый воздух внутрь лодки и больше никаких звуков. И вдруг, через стеклянный колпак он чётко перед собой увидел борт плашкоута и его днище.
- «Ура! Нашёл. Ну, теперь надо быть хладнокровным, все мои движения должны быть точны. Повторить манёвр уже не хватит возду-ха», - успокаивал себя Джевецкий.
Он снизил скорость и неторопливо медленно подплыл под днище плашкоута. Подныривать под него было не надо, осадка плашкоута была небольшая. Оказавшись точно по центру под килем плашкоута, он развернул лодку вдоль его киля, погасил скорость и стал медленно всплывать, вручную постепенно вытягивая поршень у цилиндра, свя-занного с забортным пространством. Тем самым медленно увеличивая непроницаемый объём лодки. Он уже был под водой 15 минут, по его подсчётам сжатого воздуха для дыхания осталось на 5 минут.
- «Спокойно, Стефан, спокойно. Будь хладнокровным и, не мешкая делай что надо», - так в тот момент сам с собой говорил Джевецкий.
Слегка повернув воздушный вентиль, он немного увеличил давле-ние воздуха внутри лодки. Сразу заложило уши, но Джевецкий, зажав руками нос, резко выдохнул, заложенность ушей сразу отошла. По-вышенное давление воздуха дало ему возможность сунуть руки в рези-новые рукава. Затем руками он отделил две части мины и тут же дал воздух в их воздушные мешки. Обе части мины с правого и левого бортов прочно присосались к днищу плашкоута. После чего он закрыл вентиль, подающий воздух в воздушные мешки мины и руками отсо-единил шланг, подающий в них сжатый воздух.
- «Спокойно, спокойно», - говорил себе Джевецкий: «теперь надо плавно отходить, разматывая провод электрозапала мины».
Лодка плавно развернулась, и снова точно по компасу «Подаскар» взял курс к правому борту «Владимира». Минут через 5, вращая нож-ные педали, он уже через стеклянный колпак отчётливо различил впе-реди по курсу тёмную стену его правого борта.
- «Ну, всё, я на гарантированно безопасном расстоянии. Не меш-кая надо подрывать мину. Сказано – сделано».
Дышать Джевецкому становилось всё тяжелее и тяжелее. В ушах появился какой-то звон. Он хладнокровно взял взрыватель и так же хладнокровно руками стал усиленно крутить рычаг индукторной ма-шинки и ток пошёл по проводу в электрозапал.
А в этот момент на борту «Владимира» у всех стало нарастать волнение. Уже прошло более 15 минут, как лодка исчезла из вида. Плашкоут до сих пор не подорван и не вернулась сама лодка. Все зна-ли, что больше чем 20 минут она быть под водой не могла. Явно что-то произошло. Все боялись первым высказать свою тревогу. Первым нарушил тревожное молчание граф Левашов:
- «Ваше превосходительство, прошло более 15 минут, как лодка Джевецкого исчезла из вида, а плашкоут до сих пор ещё не подорван, да и сам Джевецкий до сих пор не вернулся. Уж не случилось ли чего-либо с … », - граф Левашов не успел договорить, как мощнейшей силы взрыв раздался с правого и левого бортов плашкоута. В клубах огня и дыма плашкоут подпрыгнул вверх из воды, на глазах у всех разломил-ся на две части и мгновенно затонул. Мощная взрывная волна сильно качнула «Владимир», оторванные части плашкоута с брызгами падали в воду. Через 10 секунд всё стихло и на поверхности воды от плашкоу-та не осталось и следа. Ещё никто не успел удивиться и прийти в себя от увиденного, как лейтенант Лощинский снова закричал, указывая ру-кой на воду у самого борта «Владимира»:
- «Лодка всплыла! Лодка всплыла!»
Когда лодка всплыла, Джевецкий уже дышал с трудом. Он, мед-ленно открыл клапан выравнивания давления с наружной атмосферой, затем открыл стеклянный колпак и свежий морской воздух хлынул в лодку. Джевецкому сразу стало легче, первоначально он никак не мог надышаться.
- «Какой оказывается вкусный воздух», – с усмешкой подумал Джевецкий: «а я это раньше не замечал».
На поверхности плашкоута уже не было видно и настроение его при этом было более чем превосходное. Он ощущал себя полководцем, выигравшим крупное сражение.
- «Да, ради только одного такого момента стоило жить, мечтать, бороться и работать, работать и работать!» - думал про себя Джевец-кий. Его распирало от гордости, от острого чувства счастья. Ведь именно он сам, своим умом, своей волей, своей энергией, своей стра-стью такое придумал, построил и осуществил. Он на реальной практи-ке доказал полезность своего изобретения. Теперь от его изобретения уже никто не посмеет отмахнуться, теперь с ним будут говорить серь-ёзно, теперь уже никто не посмеет над ним шутить, как это было после испытаний силографа. В тот момент ему казалось, что он уже выпол-нил своё назначение на Земле и ничего более яркого в его жизни уже не будет. Но это ему только казалось. Правда, в глубине души, он пони-мал всё несовершенство им сделанного по сравнению с «Наутилусом» Жюль Верна. Но в тот момент никто в мире не мог предложить ничего лучшего. И это он тоже понимал. В его душе по памяти звучала чару-ющая величественная музыка «Итальянского каприччо» великого бра-та его друга Ипполита – Петра Ильича Чайковского.
- «Неужели я избранный счастливчик», - продолжал думать про себя Джевецкий: «Но с кем разделить своё счастье, ведь тогда оно будет совсем иное! Кто бы мог мной гордиться?! Кому бы я мог посвятить свои дела?! Как хочется рядом иметь любимую женщину, друга на всю жизнь! Именно любимую, а не только привлекательную. Неужели это пройдёт мимо меня? Неужели предсказание Семечкина никогда не сбу-дется?» - но эта мимолётная горькая мысль, неожиданно возникшая в период эйфории, душевного откровения быстро улетучилась. Сейчас ему предстоял торжественный момент доклада Его превосходительству адмиралу Аркасу.
Джевецкий плавно подплыл к площадке шлюпочного трапа у пра-вого борта «Владимира» и поднялся из лодки. Два матроса шестами с крюками зацепили лодку за носовой и кормовой рымы и удерживали её у шлюпочной площадки. Джевецкий закрыл за собой стеклянный колпак лодки и ступил на шлюпочную площадку. От непривычки яр-кий свет резал глаза, солнечные блики на слабом волнении поблёскива-ли кратковременными вспышками, пахло солёной морской водой и во-дорослями. Джевецкий взбежал по трапу, на другом конце которого стоял адмирал Аркас, позади него – вся свита.
- «Ваше превосходительство … », - начал было рапортовать Дже-вецкий но Аркас остановил его:
- «Дорогой ты мой, Степан Карлович, дай я тебя расцелую», - Ар-кас обнял Джевецкого и трижды его по-русски поцеловал.
- «Где ж ты раньше был с твоею подводной лодкой, когда ещё шла война?»
- «Да я на «Весте», вольноопределяющимся, помните … », - начал было оправдываться Джевецкий, но Аркас его перебил:
- «А, … вспомнил, так я ж тебя награждал! Георгиевский крест те-бе нацепил. … Ай, ай, а ведь тебя могли в том бою убить. Слава Богу, что ты жив остался! Отныне твоя жизнь принадлежит не тебе, а России! Береги себя! … Ну, порадовал старика, ай да молодец! Жаль, что вой-на кончилась, а то бы мы туркам показали!» - отдышавшись, когда прошёл первый восторг, он продолжил: «Я вижу в твоём изобретении не большое, а великое будущее флота. Твоё изобретение заслуживает особого внимания, я о нём лично напишу управляющему Морским ми-нистерством адмиралу Лесовскому. Такие лодки надо строить больше, с лучшими параметрами и, главное», - адмирал Аркас остановился и для демонстрации значительности того, что он собирается сказать, поднял палец: « … помни, Степан Карлович, думай над тем, чтобы у таких лодок было не мускульное движение, а механическое. Ты понял меня?!»
- «Понял, понял, Ваше превосходительство, я давно над этим ду-маю. Сейчас уже есть двигатели без котельных топок. Это электродви-гатели. Но пока не ясно, где под водой взять столько электричества», - но Аркас его перебил:
- «Дорогой, зачем ты мне всё это говоришь? Я ведь в этом всё рав-но ничего не понимаю. Главное, помни мой наказ – у таких кораблей, за которыми несомненное будущее – обязательно должен быть двига-тель для подводного хода. Именно в этом вся будущая суть твоего изобретения! А пока сгодится и так. Но хорошо помни, это только – пока. А обо всём увиденном я подробно напишу адмиралу Лесовскому. Будь уверен, мы со Степан Степановичем старинные приятели, и мой рапорт он без внимания не оставит», - адмирал Аркас достал платок и вытер пот со своего широкого лица.
Все офицеры и генералы свиты стали по очереди подходить к Джевецкому, жать ему руку, поздравлять его со столь удачным испы-танием своего изобретения. Джевецкий был на верху блаженства.
Но неожиданно к адмиралу Аркасу подошёл инженер-механик из его свиты штабс-капитан Селезнёв – невысокий офицер с аккуратной чёрной бородкой и в очках:

 
Вице-адмирал Николай Андреевич Аркас
 
Граф Левашов Владимир Васильевич
 
Адмирал Лесовский Степан Степанович
 
Первая подводная лодка Джевецкого – «Подаскар»
- «Ваше превосходительство, штабс-капитан Селезнёв, разрешите обратиться?»
- «Слушаю тебя, голубчик», - Аркас внимательно его оглядел.
- «Ваше превосходительство, у меня несколько иное мнение о под-водной лодке Джевецкого».
- «Так, говори, говори».
- «Ваше превосходительство, у подводной лодки Джевецкого очень маленькая скорость хода, всего полтора узла, она сложна в управлении, неустойчива по глубине. По большому счёту, это всего-навсего самодвижущийся водолазный аппарат, … », - адмирал Аркас перебил его, но тон его голоса всё равно оставался добродушный бла-гожелательный:
- «Я с тобой согласен, голубчик. Даже скажу тебе больше – у неё слишком малое время нахождения в подводном положении. Я ведь всё вижу и понимаю», - а потом, помолчав, добавил: «Я ведь, голубчик, знаю, что ты тоже подавал в МТК свой проект подводной лодки. Твой проект МТК не принял, а Джевецкого – принял. Скажи-ка мне честно, дружок, не зависть ли в тебе сейчас говорит? А?! … Что молчишь? Ви-дать правду я сейчас сказал? … А вот теперь посмотри сам, допустим, завтра на рейд Одессы зайдёт турецкий броненосец и начнёт методично расстреливать все стоящие у нас на рейде корабли, а потом примется и за город. Я пошлю тебя подорвать его миной и скажу, выбирай сам, хочешь, подорви его миноноской с шестовой миной, хочешь – на под-водной лодке Джевецкого. Выбирай сам, но, чтобы в течение часа бро-неносец был подорван. Что ты выберешь? А? … Опять молчишь?! … То-то! Но твоё особое мнение подавай мне в письменном виде. Я с ним спорить не буду. Но и своё мнение доложу адмиралу Лесовскому. А уж, что он решит, поживем, увидим».


6. Снова в Санкт-Петербурге

Сведения о подводных опытах Джевецкого поникли в печать. В пе-тербургских морских кругах уже все всё знали и активно обсуждали эту новость. Джевецкий снова прибыл в столицу империи. В МТК, куда он явился, ему простили его двухгодичное отсутствие на службе, кото-рое он начал под видом трёхмесячного отпуска. Как же – герой знаме-нитого боя «Весты»! Джевецкий с удовольствием носил свой Георгиев-ский крест. Кроме того, автор столь нашумевшей одесской подводной эпопеи. Но, несмотря на всё это Джевецкий в кулуарных разговорах почувствовал, что скорее всего МТК его изобретение не пропустит. И дело здесь не в зависти, а в том, что говорил ему адмирал Аркас – ну-жен механический, а не мускульный двигатель для подводного хода. Это мог быть только электродвигатель. Он знал, что научные экспери-менты с электродвигателями идут в Германии, Англии, Франции и в самой России. Но даже научно ещё не был решён вопрос о том, где до-быть столь много электричества под водой? Правда, в электрохимии витали смутные идеи о каких-то там аккумуляторах. Но практически ещё не было ничего. Это, с одной стороны. С другой стороны, терять время и ждать, когда учёные электрохимики и электротехники что-то изобретут – было нельзя. Он был сейчас на пике популярности в мор-ских кругах, и надо было не упускать момент и ковать железо пока оно горячо.
Оценив ситуацию, Джевецкий решил обратиться в Комитет по устройству Добровольного флота, который возглавлял действительный тайный советник сенатор, член Государственного совета – Константин Петрович Победоносцев. Эта организация была создана под эгидой наследника престола цесаревича Александра Александровича. В юные годы цесаревича Константин Петрович преподавал ему уроки законо-ведения и с тех пор пользовался его полным доверием и уважением. А помог Джевецкому выйти на Победоносцева бывший командир «Ве-сты» теперь уже капитан 2 ранга Баранов, с которым Джевецкий про-должал поддерживать дружеские отношения.
Стоял декабрь 1878 года. Санкт-Петербург был завален снегом, Нева замёрзла. Но дворники, усиленно работая, расчищали улицы сто-лицы так, что можно было довольно легко пройти к любой парадной. Был вечер. На улицах столицы горели масляные фонари. Было мороз-но, медленно падал мелкий снег. Джевецкий подошёл к резиденции По-бедоносцева на Мойке 30, постучался. Дверь ему открыл важный швейцар. Джевецкий представился, сказал, что ему назначена аудиен-ция на 18.00. Швейцар поклонился ему, впустил внутрь дома и принял от Джевецкого шубу и шапку. После чего провёл его в приёмную. В приёмной было тепло, горел камин, светили свечи, в углу под потолком был иконостас с рушниками, стены были крашены краской терракото-вого цвета. На стенах висели картины в богатых золоченых рамах, в основном на религиозную тему. Джевецкий присел на диван, больше в приёмной никого не было. Ровно в 18.00 швейцар доложил Победо-носцеву об ожидающем его посетителе. Джевецкому было предложено войти. Он встал, вошел в кабинет Победоносцева и сразу представился:
- «Ваше сиятельство, совещательный член Морского технического комитета, дворянин Джевецкий».
Победоносцев, молча, указал ему рукой на кресло. Джевецкий сел. Перед ним сидел мужчина небольшого роста с маленьким высохшим телом, худыми руками, но с очень большой головой. Сразу бросался в глаза его огромный открытый лоб, спокойные глубоко сидящие глаза, на кото-
 
 
                Константин Петрович Победоносцев
рые были одеты небольшие очки в круглой оправе, нос прямой, лицо бледное овальное вытянутое заострённое к низу, взгляд слегка надмен-ного уверенного в своей правоте человека. Руки он держал скрещён-ными на груди. Одет он был в глухой чёрный сюртук. Всё это выдава-ло в нём человека умного, проницательного и в чём-то глубоко убеж-дённого.
Победоносцев, молча, смотрел на Джевецкого, на сюртуке которо-го поблёскивал эмалью Георгиевский крест, потом как бы нехотя ска-зал:
- «Степан Карлович, мне Вас исключительно положительно реко-мендовал капитан 2 ранга Баранов. А мы почитаем его как человека, под командованием которого пароход «Веста» повторил подвиг брига «Меркурия». Кроме того, я читал о Вашей подводной эпопеи в Одессе в «Кронштадтском вестнике». Вот этот его номер», - он небрежно ру-кой указал на газету, лежащую у него на столе, и чётким неторопливым размеренным голосом продолжил: «На основании этих сведений Вы мне стали интересны, и я согласился Вас принять. Времени у меня ма-ло, поэтому, Степан Карлович, прошу изложить свою просьбу коротко и по существу, пожалуйста, начинайте», - окончив говорить, Победо-носцев откинулся на спинку своего кресла и, поёрзав плечами, устро-ился в нём поудобнее.
Не теряя ни секунды, Джевецкий начал рассказывать ему так, как Победоносцев и просил – коротко и по существу:
- «Ваше сиятельство, начав войну с Турцией, Россия на Чёрном море практически не имела флота. Поэтому, чтобы противостоять ту-рецким броненосцам, решили использовать минные катера с шестовы-ми минами. Война показала их крайнюю неэффективность. Суть их не-эффективности заключается в трёх моментах: во-первых, при их атаке они легко уничтожаются встречным огнём противника, во-вторых, от взрыва шестовой мины они сами попадают в разрушающую зону взрыва и, в-третьих, при выставлении противником боновых загражде-ний, это становится для минных катеров непреодолимым препятствием. От всех этих недостатков свободны подводные лодки, что я успешно и доказал на рейде Одессы. Жаль, что война так быстро кончилась, и я не успел применить свою подводную лодку в реальных боевых условиях. Одесский опыт показал, что надо строить подводные лодки больших размеров, способных дольше находиться под водой, иметь большую скорость и нести ещё более мощный заряд мин. Суть моей просьбы – помочь финансово в строительстве такой подводной лодки. Доклад за-кончил».
- «Благодарю за краткость, Степан Карлович. Теперь вопрос: у Вас уже есть готовый проект такой подводной лодки?»
- «Нет, Ваше сиятельство. Я только что прибыл в Санкт-Петербург из Одессы, сориентировался в столичной обстановке и по совету капи-тана 2 ранга Баранова, под командованием которого я воевал, сразу прибыл к Вам».
- «Вижу, что Вы воевали», - и Победоносцев кивнул на Георгиев-ский крест, висевший на груди Джевецкого. Джевецкий глянул на свой крест и молча улыбнулся, а между тем Победоносцев продолжал: «А что говорит МТК по поводу Вашего изобретения? Ведь Вы и сами член МТК».
- «МТК, Ваше сиятельство, пока официально ещё ничего не отве-тил. Но, боюсь, что их ответ будет отрицательным. Причина этого в том, что в моём изобретении подводная лодка движется не от механи-ческого двигателя, а от мускульной силы подводника. Конечно, это большой минус. Но современная наука пока не может предложить ме-ханический двигатель, способный работать под водой без потребления воздуха. Правда такие работы ведутся, я о них знаю и за ними слежу. Завершатся они успехом или – нет, я не знаю, а если успех будет, то не-известно, когда. Но живём мы сейчас и об обороноспособности России надо заботиться сейчас, не откладывая на будущее. Вот в этом я и рас-хожусь с рядом членов МТК, поэтому к Вам и обратился».
- «Спасибо, Степан Карлович, за короткую и точную обрисовку проблемы. Обороноспособность России сейчас – это, прежде всего. … Дайте немного подумать», - и Победоносцев опустил голову, задумал-ся, лицо его было серьёзно и сосредоточено.
Он стал смотреть на пылающий огонь камина. Постоянно хаотич-но меняющиеся очертания пламени завораживали, успокаивали, позво-ляли сосредоточить мысли на решении проблемы, выделить главное, определить суть и найти путь её решения. Будучи на юге в Крыму или в Каннах, он также любил смотреть на постоянно хаотично меняющее-ся очертание морского прибоя. Это тоже успокаивало, сосредотачива-ло, позволяло глубоко уйти в решение проблемы.
Но сейчас думал он не долго, меньше минуты. Джевецкий молчал. В кабинете слышалось только тиканье больших напольных часов, сто-ящих в углу кабинета, да потрескивание горящих в камине дров. Затем Победоносцев поднял голову, лицо его просветлело:
- «Решил так, Степан Карлович», - при этих словах Джевецкий не-вольно встал.
- «Сидите, сидите, Степан Карлович, не надо вставать», - Джевец-кий послушно сел, но лицо его было предельно сосредоточено и напряжено.
- «Вы сейчас начнёте усиленно проектировать новую, более со-вершенную подводную лодку, а я, тем временем, буду искать инвесто-ра под Ваше изобретение», - у Джевецкого отлегло от сердца, он улыб-нулся, а Победоносцев меж тем монотонным скрипучим голосом про-должал:
- «Теперь перейдём к практической части дела. Скажите, Степан Карлович, ориентировочно, сколько примерно будет стоить постройка Вашей подводной лодки?»
- «Не более двадцати тысяч рублей, Ваше сиятельство. Если я пре-вышу эту сумму, то заплачу свои личные деньги», - сразу ответил Дже-вецкий.
- «Похвально, Степан Карлович, похвально. Примерно так мне о Вас Баранов и отзывался. Что ж, так и решим, я ищу инвестора, а вы занимаетесь проектированием. Как окончите проектировать, так сразу мне напрямую и сообщите. Промышленников и банкиров, желающих иметь хорошие отношения с цесаревичем Александром Александрови-чем – много. Думаю, проблем с поиском инвесторов не будет», - затем Победоносцев встал, давая этим понять, что аудиенция окончена и ска-зал, обращаясь к Джевецкому:
- «Всё, Степан Карлович, желаю Вам удачи во благо России», - и подал Джевецкому руку.
Джевецкий встал с кресла, пожал руку Победоносцеву и сказал:
- «Спасибо, Ваше сиятельство», - и вышел в приёмную.
Он вышел на улицу и решил пешком пройтись до своего дома, благо было недалеко. Снег скрипел под ногами, свежий морозный воз-дух веселил душу. Но, конечно, не морозный воздух веселил душу Джевецкому. Веселье было от необычайного удовлетворения своей жизнью. Всё задуманное, так или иначе, сбывалось. Его конструктор-ское творчество было замечено, востребовано, им восхищались, ему говорили приятные слова. Его самосознание ощущало свою нужность людям. Жизнь его была полна реального смысла. Очень хотелось жить и работать, работать и работать! Переходя Дворцовую площадь, ему даже захотелось танцевать, но он сдержал себя, так как кругом стояла дворцовая охрана преображенцев. Его просто могли принять за пьяно-го.
- «Да, один из самых влиятельных людей империи, теперь за меня и будет искать мне инвестора! Ура!» - так мысленно сам с собой разго-варивал Джевецкий.


7. Загадка Хевисайда

         Эпиграф
 «Люди не станут отказывать-ся от своего обеда только потому, что не полностью понимают про-цесс пищеварения»
Оливер Хевисайд [4]

Казалось, что Джевецкий должен сейчас с головой уйти в работу по проектированию новейшей подводной лодки, и ничего его не сможет отвлечь от неё. Как же! Работа любимая и востребованная. Но жизнь распорядилась иначе. Именно в этот момент в его жизнь вошёл мощ-нейший отвлекающий фактор. Правда, впоследствии этот фактор пере-родился в мощнейший вдохновляющий. Но начнём рассказывать всё по порядку.
Сразу после рождественских праздников 1879 года в МТК при-шло приглашение из Санкт-Петербургского императорского универси-тета на научную конференцию. Председатель учёного отделения МТК генерал-лейтенант Сиденснер вызвал Джевецкого к себе в кабинет.
- «Прошу садиться, Степан Карлович», - Джевецкий сел, а генерал продолжил:
- «Уважаемый Степан Карлович, к нам в МТК пришло официаль-ное приглашение из Санкт-Петербургского императорского универси-тета выступить с докладом на научной конференции. Я решил предло-жить Вам от лица МТК выступить на этой конференции с докладом о Ваших успехах в проектировании, строительстве и испытании Вашей подводной лодки», - от радости Джевецкий перебил генерала:
- «Ваше превосходительство, спасибо за доверие и оказанную честь, с удовольствием выступлю».
- «Экий Вы, Степан Карлович, горячий. Я не сомневаюсь, что Вы рады будете выступить, тем более, что в определённых кругах Вы ста-ли лицо известное. Но очень прошу Вас в своём докладе отразить и официальное мнение МТК о том, что мы не рекомендуем тратить ка-зённые деньги на подводные лодки с движением от мускульной силы», - тут Джевецкий опять перебил генерала:
- «Ваше превосходительство, безусловно, я это в своём докладе отражу. Так же отражу, что мы сейчас отслеживаем в ведущих странах мира научные разработки в области электродвигателей и аккумулято-ров для обеспечения механического подводного движения. Вопрос только в том, когда эти научные разработки превратятся в промыш-ленные образцы? Это случится через неделю, месяц, год, а может це-лый век пройдёт и ничего промышленного нам наука не предложит. А Россию надо защищать уже сейчас», - Джевецкий умолк, и генерал сно-ва взял слово:
- «Я рад, Степан Карлович, что мы с Вами одинаково понимаем ситуацию. Я не против Ваших контактов с Победоносцевым, но реко-мендовать тратить казённые деньги на заранее ясную неперспективную подводную лодку – не могу», - потом, помолчав, добавил: «Пишите текст Вашего доклада. Если он мне понравится, то в ответном сопрово-дительном письме буду рекомендовать ректору заслушать Вас на пле-нарном заседании».
- «Ваше превосходительство, завтра представлю Вам текст докла-да».
- «Быстро Вы, Степан Карлович, собираетесь его написать. … Ну, что ж, тогда завтра жду Вас с текстом доклада», - они распрощались и Джевецкий вышел из его кабинета.
Так Джевецкий очутился в актовом зале Санкт-Петербургского императорского университета на пленарном заседании научной конфе-ренции. Здесь он был впервые. Он огляделся. Это был огромный зал, по высоте занимающий два этажа. По периметру он был украшен гро-мадными беломраморными колоннами. Большие красивые хрусталь-ные люстры свисали с потолка. В дальнем конце зала на небольшом возвышении располагался стол президиума. Над столом президиума висел громадный во весь рост портрет императора Александра ;;. Справа и слева от портрета стояли кадки с высокими пальмами. Справа от президиума на довольно большом возвышении находилась трибуна. По центру зала располагался проход. Справа и слева от прохода в партере стояли ряды стульев, на которых располагалась профессура. На уровне второго этажа между колоннами также располагались сту-лья для зрителей и студентов. Джевецкий пришёл довольно рано за пол часа до начала пленарного заседания и скромно сел с края у предпо-следнего ряда партера справа от центрального прохода и стал наблю-дать, как постепенно зал заполнялся петербургской профессурой. В ос-новном это были величественные старцы, почти все с лысиной, часть из них нацепила на себя ордена и ленты. В основном все они носили ко-роткую бородку и усы по моде того времени, такие же, как и у самого Джевецкого. Но каков их был взгляд! В нём так и читалось: «Почему Вы не падаете ниц при моём появлении?! Ведь я так велик!».
Джевецкий про себя ухмылялся и вспоминал: «Скучно, как это всё похоже на французскую профессуру! Те же мыльные пузыри, перепи-сывающие друг у друга учебники и монографии», - потом воспомина-ния покинули его, и он просто стал оглядываться по сторонам. Затем, как бы опомнившись, снова продолжил свои воспоминания: «Но нет, я несправедлив, ведь без них нельзя. Только из их среды один на сто или на тысячу появляется человек, который, начитавшись их трудов, что-то в науке двинет вперёд. Так было всегда и по-иному не бывает». И тут ему вспомнился эпизод, рассказанный профессором Менделеевым и напечатанный в «Санкт-Петербургских ведомостях» лет пять назад. После опубликования Менделеевым своего знаменитого Периодическо-го закона, к нему подошел его друг и учитель профессор Зинин и ска-зал: «Дима, ну займись ты, наконец, химией!». Эта фраза как лакмусо-вая бумажка проявила всю суть основной массы профессуры: само-влюблённых, ограниченных и косных.
Неожиданно Джевецкий вздрогнул, как будто его дёрнуло элек-трическим током, все мысли его мгновенно улетучились – по централь-ному проходу актового зала неторопливо, величаво с достоинством шла высокая стройная молодая женщина, блондинка, в чёрном строгом элегантно облегающем её платье. Джевецкий только мельком успел увидеть сзади её профиля, как она сразу исчезла за профессорскими спинами. Впечатление от этих нескольких секунд было так велико, что Джевецкого неудержимо повлекло к ней, как будто мощный магнит по-тянул к ней каждую клеточку его организма. Такого с ним ещё не было никогда в жизни, даже, когда они вместе с Семечкиным в юности в Варшаве ухаживали за прелестными польскими паннами. Это было что-то совсем другое, какое-то новое непонятное ему отношение к женщине, которого он раньше не знал. Джевецкий уже не мог ни о чём другом думать, не мог разобраться в себе. А прежние мысли об анали-зе внешнего вида профессуры, проходившей перед ним, показались ему столь мелкими, по сравнению с тем бесконечно чудесным промель-кнувшем видении, захватившем всё его сознание, что ему даже стало стыдно за них. Ещё не прошло и минуты, как он увидел её, а ему уже показалось, что он прожил какой-то особый прекрасный отрезок жиз-ни. А профессура всё шла и шла перед ним. Но Джевецкий её уже не видел, не замечал. Вдруг он снова на миг увидел её головку. Она села где-то в первых рядах партера совсем близко к президиуму слева от центрального прохода. Затем её головка то скрывалась за спинами рас-саживающейся профессуры, то снова возникала. Свободных мест во-круг неё уже не было.
Через некоторое время заняли свои места члены президиума. В се-редине президиума сидел ректор Университета профессор Андрей Ни-колаевич Бекетов – высокий седовласый пожилой мужчина с огромной седой бородой и очень умными проницательными глазами. Он встал, позвонил колокольчиком, кулуарный говор сразу утих. Ректор объ-явил начало конференции. На хорах сразу грянул оркестр «Боже царя храни». Все встали. Когда оркестр окончил играть государственный гимн, Бекетов предложил всем сесть. Затем он зачитал порядок докла-дов на пленарном заседании. В основном это были богословы, затем должен был выступить один ботаник, потом историк и последним – Джевецкий.
Джевецкий был атеист, поэтому выступления богословов он не слушал. Осторожно вертя головой, Джевецкий старался увидеть голову столь поразившей его блондинки. Иногда ему удавалось увидеть толь-ко верхний кончик её причёски. Так прошло несколько часов. Потом был небольшой перерыв. Джевецкий бросился её искать, но так и не нашёл. Очень расстроенный, он сел на своё место.
- «Наверно она ушла. Вот и всё, прекрасное видение закончилось», - думал про себя Джевецкий. Ему стало очень грустно. Жизнь так ярко поманила его и бросила.
Но тут неожиданно он снова на старом месте мельком увидел её головку. Сердце Джевецкого радостно заколотилось.
- «Пришла, пришла! Ура! Но как с ней познакомиться?»
В этот момент Бекетов объявил, что выступает ботаник, готовиться историку.
- «Понятно, богословов ему навязали свыше. Ну, хоть одного сво-его ботаника пропихнул на пленарное заседание, и то хорошо», - по-думал Джевецкий. Потом Бекетов объявил выступление историка и сле-дующее его. Выступление историка было посвящено итогам Берлин-ского конгресса, исправившего условия Сан-Стефанского мирного до-говора, подводившим итог недавно закончившейся Русско-Турецкой войны. Этот доклад действительно был очень интересен. Когда доклад историка закончился, Бекетов объявил:
- «А сейчас слово представляется непосредственному участнику только что закончившейся войны господину Джевецкому Степану Кар-ловичу. На нашей конференции Степан Карлович представляет Мор-ской технический комитет. Пожалуйста, Степан Карлович, Вам слово».
При этих словах Джевецкий встал со своего места и по централь-ному проходу пошёл прямо к трибуне. В этот момент его распирало от гордости. Мысленно он благодарил ректора Андрея Николаевича за такое представление. Ведь только что предыдущий оратор говорил об итогах Русско-Турецкой войны, а он, её непосредственный участник, сейчас идёт выступать. Эмаль боевого Георгиевского креста поблёски-вала на его сюртуке. Джевецкий быстро поднялся на трибуну и начал свой доклад:
- «Уважаемые дамы и господа!» - при этом Джевецкий с трибуны прямо посмотрел на сидящую во втором ряду блондинку. Такое нача-ло выступления было очень неожиданным. Вся профессура невольно закрутила головами, как бы спрашивая: «А где здесь дамы?» Джевец-кому с трибуны было хорошо видно, что блондинку заметили. Взгля-ды профессоров, их лица выражали немой вопрос: «А что делает здесь женщина на научной конференции?» Блондинка, при этом, держалась предельно невозмутимо. Джевецкому очень хотелось ей понравиться, поэтому, говоря в зал, он смотрел только на неё. Она была удивитель-но хороша. Причём в ней не было никакой смазливости. Достоинство и аристократизм были написаны на её лице. Но Джевецкому некогда бы-ло её разглядывать, надо было выступать.
- «Вашему вниманию предоставляется доклад на тему: «Использо-вание подводных лодок в морских сражениях». Постановка задачи. Перед началом войны у нас на Чёрном море флота не было. У турок напротив, имелся мощный паровой броненосный флот. Как быть? Лей-тенант Макаров, а ныне капитан 2 ранга, предложил атаковать турец-кие броненосцы малыми катерами. На носу которых на длинном шесте подвешивалась мина. Предполагалось, что катер вплотную сумеет по-дойти к броненосцу, упереть шестом мину в его борт и подорвать её по проводам при помощи электрозапала. Боевая практика показала, что это средство очень неэффективно. Во-первых, то, что катер реально может вплотную подойти к броненосцу – крайне маловероятно, так как с броненосца по нему будет открыт встречный огонь. Во-вторых, очень большая вероятность, что от взрыва может погибнуть и сам катер с ко-мандой. В-третьих, выставление противником элементарного бонового заграждения становится непреодолимым препятствием для катера.
Все эти недостатки исчезают, если вместо катеров с шестовыми ми-нами использовать подводные лодки», - дальше Джевецкий подробно рассказал, как им была спроектирована, построена и испытана подвод-ная лодка «Подаскар». Затем он рассказал, что сейчас проектирует бо-лее совершенную подводную лодку, но двигаться она всё равно будет от мускульной силы.
Закончил своё выступление Джевецкий перспективой. Он сказал, что конечно подводная лодка должна двигаться от механического дви-гателя, которым может быть только электродвигатель, питающийся от аккумулятора. Что МТК отслеживает все научные разработки в мире, ведущиеся в этом направлении. Но нигде пока нет промышленных об-разцов.
Когда Джевецкий окончил свой доклад, то ни оваций, ни руко-плесканий не было. Зал молчал. Бекетов задал традиционный вопрос:
- «Какие вопросы будут к докладчику?» - и тоже в ответ тишина. Почему была тишина, Джевецкому было ясно – сидящая в зале профес-сура была слишком далека от этой проблемы. Они её не видели, не по-нимали, основная их масса сейчас об этом впервые услышала. Но вдруг неожиданно раздался голос одного профессора богословия, ва-льяжно развалившегося в кресле и неторопливо поглаживающего свою бороду:
- «Господин Джевецкий, Вы читали фантастический роман фран-цузского писателя Жюль Верна «Двадцать тысяч лье под водой», ка-жется, он так называется?»
- «Да, этот роман я ещё читал, будучи студентом в Париже в 1869 году, сразу как он был первый раз напечатан».
- «Изрядно, изрядно», - сказал богослов, оканчивая поглаживать свою бороду, после чего, сложив руки на выпуклом животе, продол-жил:
- «А как по-Вашему мнению, господин Джевецкий, сможет ли наука и техника хоть когда-то приблизиться к тому, что нафантазиро-вал господин Жюль Верн?» - при этом по залу сразу пошли неприят-ные смешки и ухмылки.
Джевецкого это оскорбило, зло и решительно он сказал:
- «Я абсолютно убеждён в том, что менее чем через сто лет про-гресс достигнет таких масштабов и скоростей, что мы многократно превысим все, даже самые невероятные фантазии Жюль Верна о кото-рых мы сейчас даже и не догадываемся».
В зале неприкрыто раздались смешки и отдельные выкрики: «Чушь! Глупость! Это не может быть! Развитие физики достигло есте-ственного предела!» и так далее.
Да, такое умозаключение Джевецкий уже однажды слышал, от од-ного французского профессора в Париже, когда он ещё был студентом Центрального инженерного училища. Но тогда он был всего лишь сту-дентом, а сказал её профессор (!) и Джевецкий воспринял её без крити-ки. Но реальная жизнь, инженерная практика и длительные раздумья, доказали Джевецкому как раз обратное. А теперь эта зараза проникла и в Россию, и в среде богословов расцвела пышным цветом.
Глубокое презрение к тупости, косности, некомпетентности бого-словов охватило всё сознание Джевецкого. Губы его непроизвольно скривились в презрительной усмешке, он готовился достойно ответить. Но ректор университета, предвидя возможную словесную грубую пе-ребранку, сказал:
- «Уважаемый господин Джевецкий, для меня Ваш доклад был очень интересен, но наша публика к таким докладам не привыкла. Приношу вам свои извинения по поводу тех выкриков, которые мы здесь только что слышали. Я их отношу как недостаток моей работы с профессорско-преподавательским составом. Буду принимать меры. От себя могу высказать Вам своё восхищение Вашей конструкторской дея-тельностью, Вашему энтузиазму, Вашей страсти, Вашей веры в про-гресс науки и техники. Хочу пожелать Вам дальнейших успехов на благо укрепления обороноспособности империи».
- «Спасибо, Ваше сиятельство», - просто ответил ему Джевецкий, а между тем Бекетов продолжил:
- «Господа пленарное заседание нашей конференции объявляю за-крытым», - с хоров оркестр снова глянул «Боже царя храни». Все встали. После того как оркестр окончил играть гимн империи, Бекетов сказал:
- «Прошу садиться», - все сели: «Сейчас объявляю перерыв на обед. Университетская столовая готова обеспечить всех обедом. После обеда в 14.00 продолжение конференции по секциям. Списки секций, с указанием в каких помещениях они будут проходить, вывешены в ре-креации актового зала. Приятного Вам аппетита», - после этих слов все стали вставать со своих мест. В актовом зале сразу стало шумно от скрежета отодвигаемых стульев и кулуарных разговоров профессуры.
Хорошие доброжелательные слова Бекетова вернули Джевецкого к реальной действительности. Он сразу вспомнил о блондинке, но в акто-вом зале Университета её уже не было. Он не на шутку испугался, вмиг забыв все свои недавние обиды. Джевецкий не замечал, как многие, присутствующие смотрели на него с интересом. Ведь он в какой-то сте-пени был известен, о нём писали в газетах.
Блондинку он увидел в рекреации актового зала. Она внимательно просматривала списки секций конференции. Джевецкий решил тут же с ней познакомиться. Он решительно подошёл к ней сзади и … , и оста-новился. Красота небывалой силы просто ударила его, остановила и отбросила. Но это была не та красота, которую обычно воспевают ху-дожники и поэты, это было нечто другое. Более того, с точки зрения этой обычной воспетой красоты, в ней не было ничего особенного. Но! Нежнейший изгиб её шеи и спины, классическая покатость её плеч, округлость бюста и бёдер, нежнейшие кружева белой рубашки, высту-пающей из-под чёрного облегающего её фигуру платья в декольте и манжетах рукавов, плавность и величавость движений и … . И тут она неожиданно отвернулась от этих списков и повернулась лицом к Дже-вецкому. Джевецкий стоял совсем рядом и вблизи увидел её лицо. Его ударило второй раз, он отшатнулся. Греческие статуи Афродиты меркли перед ней. Высокий открытый чистый лоб, обрамлённый спра-ва и слева аккуратными полукругами белых локонов, стремительный разлёт бровей, тонкий прямой нос, плотно сжатые тонкие губы и ост-рый подбородок. А её спокойные голубые глаза полные достоинства так и говорили: «Да, я богиня и думаю о более важных возвышенных делах, чем кому-то понравиться. Это для меня слишком мелко». И именно это выражение глаз и делало её красоту, особенной не похожей ни на какую другую. Но странно, хотя она и была блондинкой, но рес-ницы и брови у неё были чёрные. Это придавало какой-то особый от-тенок всей её внешности. В ней было что-то колдовское. На вид ей было слегка за тридцать лет. Возраст, при котором внешность женщины набирает пик красоты.
Джевецкий успел заметить, как окружающие её мужчины почти-тельно расступились, когда она тронулась с места, и долго провожали её взглядами. Разговоры вокруг неё стихали. Она обвила всех своим взглядом. Взгляд её скользнул и по Джевецкому. Но этот взгляд не вы-ражал ничего, как будто она перевела свой взгляд с одной белокамен-ной колонны на другую. Видно было, что её мысли были где-то очень далеко. Джевецкого она просто никак не различала, он для неё был чем-то одним из общего фона.
Она прошла мимо Джевецкого и не спеша плавно пошла по длин-ному университетскому коридору. Джевецкий почувствовал лёгкий ед-ва уловимый аромат её нежнейших духов. Он растерялся. Весь его предыдущий опыт ухаживания за польскими паннами и француженка-ми, здесь явно не годился. Другого опыта у него не было. Как быть, он не знал и тупо поплёлся за ней. Несколько раз он пытался подойти к ней и представиться, но так и не решился. Он ругал себя трусом, пони-мал, что упустить её он не должен, но так и не мог решиться.
Находясь в таком нерешительном состоянии духа, Джевецкий ми-нут пятнадцать шёл за блондинкой по различным коридорам и лестни-цам Университета. Наконец он очутился в каком-то небольшом конфе-ренц-зале. В нём так же рядами стояли стулья, а у дальней стены стоял стол президиума. На входе в этот конференц-зал Джевецкий успел про-честь плакат «Секция математики». Блондинка подошла к столу прези-диума, у самого левого края которого сидел молодой человек. При её появлении он почтительно встал. Она что-то ему сказала, после чего он стал смотреть какие-то списки. Затем пальцем указал ей на какую-то запись в списке. Блондинка закивала головой, отошла от стола прези-диума и снова села на одно из стульев в своём любимом втором ряду. Затем она достала из сумочки какие-то бумаги и стала их внимательно просматривать.
Джевецкий сел в последнем ряду по диагонали от неё и стал украдкой за ней наблюдать. Неожиданно ему в голову пришла мысль, что возможно это не просто очень красивая обворожительная женщи-на, но ещё и учёный-математик. Эта мысль была так необычна, что Джевецкий сам себе не поверил. Раньше ему и в голову не могло прий-ти, что женщина может быть учёным. До этого он женщин восприни-мал как матерей, как жён, как сестёр и … для развлечения любовными утехами. Но женщина – учёный?!
- «Нет, нет, наверно я ошибся», - подумал про себя Джевецкий: «возможно она чья-то жена, сестра или знакомая». При мысли, что она может быть чьей-то женой ему стало очень грустно. Но тут его мысли неожиданно прервались.
- «Господин Джевецкий?»
- «Да, это я, к Вашим услугам».
- «Разрешите представиться – профессор по кафедре математики Родионов Сергей Андреевич».
- «Очень приятно, Джевецкий Стефан Казимирович», - при этом Джевецкий встал и протянул ему руку. Перед ним стоял обычный муж-чина средних лет, одетый в обычный сюртук и белую рубашку с гал-стуком. Волосы его были с проседью, на лице обычная аккуратная ко-роткая профессорская бородка и усы, такие же, как и у Джевецкого. Взгляд у него был твёрдый, проницательный, умный. Общий его облик и манера поведения выдавали в нём человека респектабельного, уве-ренного в себе. Всё в нём было обычно, необычно было только то, что он обратился к Джевецкому – человеку явно не из его среды.
- «Простите, не понимаю, ректор назвал Вас Степаном Карлови-чем, а Вы представились как Стефан Казимирович?» - удивлённо ска-зал профессор Родионов.
- «Дело в том, Сергей Андреевич, что я по национальности поляк и настоящее моё имя, и отчество – Стефан Казимирович. Но, находясь на русской службе в Морском техническом комитете, для того чтобы не выделяться своим польским происхождением, я взял себе официальный псевдоним – Степан Карлович, как наиболее созвучный Стефану Кази-мировичу. Вы же знаете, что после последнего восстания в Варшаве шестьдесят третьего года, русские власти настороженно относятся к полякам».
- «Понял, Стефан Казимирович. Я подошёл к Вам, чтобы выразить своё почтение, прослушав Ваш доклад на пленарном заседании», - тут на лице Джевецкого расплылась довольная улыбка, он с удовольствием потёр руки и перебил своего собеседника:
- «Очень приятно слышать, Сергей Андреевич, а то у меня сложи-лось впечатление, что я его делал зря … . Ну, давайте сядем, и Вы мне расскажете, почему мой доклад Вам понравился».
Они сели рядом. Джевецкий успел заметить, как оживлённо блес-нули глаза профессора Родионова, было видно, что он хочет сказать ему что-то важное, какие-то свои сокровенные мысли.
- «Видите ли, Стефан Казимирович, область моих научных интере-сов – это математическая логика. Я составляю логические уравнения, при помощи различных математических приёмов упрощаю их и при-вожу к каноническому виду. Это очень интересно, там возникает масса проблем, открываются новые направления исследований. Но вот беда, меня часто спрашивают, а кому это надо? Где мои научные исследова-ния востребованы практикой? И я почти ничего не могу ответить. Если только при математическом описании последовательности действий машинистов при управлении пуском и остановкой паровых машин на паровозах и на кораблях. Но и там такие математические наработки, которыми я занимаюсь, никому не нужны. Эти логические последова-тельности действий находят отражения в эксплуатационных инструкци-ях. И никто не хочет понять, что эти последовательности действий можно автоматизировать. А вот тут-то и без математической логики не обойтись. Пока техника слишком примитивна, можно обойтись и без автоматизации, но она неизбежно будет усложняться и, наконец, насту-пит такой момент, когда без автоматизации будет не обойтись. И вот тут-то и вспомнят про математическую логику. И она будет исключи-тельно востребована.
А подводные лодки, о которых говорили Вы, уважаемый Стефан Казимирович, по своей идеи функционирования, это как раз те объекты исследования, которые неизбежно будут перенасыщены техникой. И моя математическая логика впервые будет применена там, в массовом масштабе», - тут его снова перебил Джевецкий:
- «Браво, браво, Сергей Андреевич! Я готов подписаться под каж-дым Вашим словом. Я очень, очень рад, что в Вашем лице встретил та-кого единомышленника», - но тут профессор Родионов, в свою оче-редь, прервал Джевецкого:
- «Стефан Казимирович, извините, что прерываю Вас, но я Вам рассказал только предпосылки прогресса, основанные только на моих умозаключениях, а ведь их надо ещё и доказать».
- «Да, да, да, Сергей Андреевич, извините, что я Вас перебил. Внимательно слушаю Вас», - речь профессора Родионова так увлекла Джевецкого, что он на время даже забыл о прекрасной блондинке. А она по-прежнему сидела во втором ряду и по-прежнему продолжала просматривать какие-то свои бумаги. Джевецкий ещё не мог знать, что пройдёт несколько десятков минут и логика повествования профессора Родионова неизбежно приведёт его к ней. Но это случится чуть позже. А пока он с нетерпением слушал Родионова. А он, воодушевлённый столь благодарным слушателем, увлечённо, с блеском в глазах, с же-стикуляцией, продолжал свой рассказ:
- «Теперь, уважаемый, Стефан Казимирович, давайте мысленно начнём вспоминать те успехи науки и техники, которые происходили в мире каждые пять лет с момента начала крымской войны. Начали мы войну с парусным флотом, сейчас флот только паровой. Стали исчезать станционные смотрители со своими почтовыми станциями, так как в ос-новном передвижение между городами стало по железной дороге. Пушки перестали заряжать с дула, так как появились снаряды и кап-сюли. Точность стрельбы повысилась, так как стволы ружей и пушек стали делать нарезными, а пистолеты появились многозарядные. В данный момент заканчиваются научные исследования по промышлен-ному получению алюминия. Гордость России – профессор Менделеев открыл знаменитый Периодический закон. Вы сами говорили, что вот, вот закончатся научные исследования в области электродвигателей и начались первые научные проработки в электрохимии с целью получе-ния электрических аккумуляторов и так далее.
А теперь давайте, Стефан Казимирович, вместе с Вами разобьём все эти достижения за каждые пять лет. И вы увидите, что научно-технический прогресс нарастает не линейно, а с ускорением по экспо-ненте. Далее, уважаемый, Стефан Казимирович, давайте вместе с Вами экстраполируем этот прогресс в будущее», - профессор Родионов на мгновение смолк, а Джевецкий попытался это как-то представить себе. Но, пока он делал такую мысленную попытку, Родионов уже продол-жил дальше. Было видно, что он сел на своего любимого конька и его уже было не остановить:
- «А насчёт будущего Вы, Стефан Казимирович, ошиблись!» - и профессор Родионов широко победно улыбнулся:
- «Ничего не понимаю, как так?» - от неожиданности сказал Дже-вецкий.
- «Вы сказали, что через сто лет фантазии господина Жюль Верна, сбудутся с лихвой?»
- «Да, так», - повторил Джевецкий.
- «Но на самом деле они сбудутся гораздо раньше. Быть может, мы с Вами ещё увидим это при жизни. … Кстати, сколько вам лет?»
- «Мне тридцать шесть», - ответил Джевецкий.
- «А я ровно на двадцать лет Вас старше – мне пятьдесят шесть лет», - сказал Родионов и продолжил: «Поэтому Вы, уважаемый Сте-фан Казимирович, всё это увидите ещё при жизни, а я – навряд ли. И тогда Вы вспомните эту нашу встречу и мою речь», - и, помолчав не-много, Родионов торжественно закончил: «Вот поэтому будущий век будет веком математической логики».
- «Благодарю Вас, уважаемый Сергей Андреевич, за столь бле-стящий анализ прогноза развития науки и техники. Я Вашу логику за-помнил влёт. Но не расстраивайтесь, что сейчас мало кто Вас понимает. В науке много делается впрок, на будущее. Например, я чуть менее де-сяти лет назад разработал прибор, который автоматически на карте должен вычерчивать курс корабля. Я назвал его – силографом. Русские власти мне поверили, щедро мою идею финансировали. В результате прибор был построен, но на испытаниях он показал такую низкую точ-ность, что в серию он не пошёл. Что, скажете, идея плоха? Нет, она не плоха и, более того, уже сейчас востребована практикой. А истинная причина моей неудачи в том, что уровень имеемой элементной базы ещё не дорос до идеи силографа. Когда изобретут более совершенные датчики и регулируемые электродвигатели, вместо громоздкого и ужасно дорогого часового механизма, о силографе обязательно вспом-нят. Поэтому я не считаю, что тот мой труд пропал даром. Не расстра-ивайтесь и Вы, Сергей Андреевич, и продолжайте работать в своей об-ласти. Я уверен, что самосознание важности Вашей работы для буду-щих поколений греют Вашу душу».
- «Спасибо Вам, Стефан Казимирович, что выслушали меня стари-ка, даже на душе как-то легче стало. Всё, что Вы говорите, я и сам это тоже прекрасно понимаю. Но ужасно хочется увидеть всё это быстрее, быстрее … . Да, забыл перед Вами извиниться, за ту обструкцию, ко-торую устроили Вам богословы. Они кормятся от науки, но что такое наука – сами не понимают. А попробуйте их троньте! Или не дай им высказаться на пленарном заседании! Их декан вмиг побежит жало-ваться обер-прокурору Святейшего Синода – Победоносцеву. Слыша-ли о таком?»
- «Не то, что слышал, а имею честь быть близко с ним знакомым по службе в МТК и даже имею право непосредственно к нему обра-щаться напрямую».
- «Ого! Вот это да! … Расскажите, какого Вы мнения о нём?» - с интересом спросил профессор Родионов и прямо посмотрел в глаза Джевецкому.
- «Если судить о его заботе, об обороноспособности России – то ответ мой однозначен – выше всех похвал».
- «Вот как! А Вы в курсе, что он крайне реакционных взглядов?»
- «Понятия не имею», - ответил Джевецкий.
Такое мнение о Победоносцеве, в корне отличное от его, задело Родионова, и он с жаром продолжал:
- «Наш государь – император Александр Николаевич, дай Бог ему здоровья, шаг за шагом проводит демократические реформы. В 1861 году он отменил крепостное право. А сейчас, ходят слухи, что он хочет ввести в России конституционную монархию!»
- «А мне то что!? Если при конституционной монархии у подавля-ющего большинства населения России будет жизнь лучше, чем сейчас – значит я за конституционную монархию. Если же при родоплеменном строе россияне будут жить лучше – значит я за него. Поймите, Сергей Андреевич, важен не лозунг, а практика, то есть реальное качество жизни».
- «С Вашей логикой не поспоришь, Стефан Казимирович. Но, зная, как наследник престола цесаревич Великий князь Александр Александрович находится под влиянием Победоносцева, я даже боюсь, как бы при его воцарении он не вернул назад крепостное право».
- «Вот это, Сергей Андреевич, пустые страхи. Что бы ни случи-лось, крепостное право в России уже никогда не вернётся. Европа, да и весь мир не позволят. Зная Победоносцева лично, я уверен, что он слишком умён, чтобы попытаться повернуть историю вспять. … А вы-вод здесь, Сергей Андреевич, прост и ясен: каждый человек слишком многогранен, чтобы судить о нём на основании какого-то одного его качества. Почему Вы считаете себя более правым, чем Победоносцев? С его точки зрения Вы, как приверженец демократии, не правы. А до-вод Победоносцева самый простой – чем более сильная самодержавная власть была в России, тем больших успехов она добивалась. Сравните Петра ; и Екатерину ;;. А когда её не было – то сравните период се-мибоярщины, когда мои далёкие предки захватили Москву. После этих фактов, дорогой Сергей Андреевич, попробуйте пойти и поспорить с Победоносцевым! … Мир, Сергей Андреевич, слишком сложен, чтобы каждый из нас судил о нём только со своей колокольни».
В этот момент из стола президиума зазвенел колокольчик, и седо-власый председатель секции математики встал и произнёс:
- «Дамы и господа, через десять минут начнётся заседание секции математики научной конференции Университета. Список выступающих вывешен в рекреации. Выступающих прошу отметиться у секретаря секции».
Джевецкий с интересом посмотрел на председателя секции. Ему показалось, что он его уже раньше где-то видел. Но где, никак не мог вспомнить. Он стал смотреть на него и вспоминать. Конечно, можно было спросить у профессора Родионова, но Джевецкий хотел вспом-нить сам. Это был высокий очень красивый мужчина с благородной внешностью, на вид ему было лет пятьдесят. Лицо вытянутое, высокий открытый лоб косвенно свидетельствовал о его уме, нос прямой, губы сжатые тонкие. На его спокойных проницательных глазах были не-большие очки в круглой оправе. Он был полный блондин с красивыми густыми белыми бакенбардами. Усов и бородки он не носил. Слева к его сюртуку были прикреплены звёзды двух орденов: «Святого Алек-сандра Невского» и «Святого князя Владимира».
- «Ба, да это же знаменитый профессор Вышнеградский!» - не-вольно вскрикнул Джевецкий.
- «Да, Стефан Казимирович, это он – профессор Вышнеградский Иван Алексеевич, гордость российской науки, сейчас – ректор Петер-бургского технологического института. … А Вы что, его знаете?» - удивлённо спросил его профессор Родионов и с интересом посмотрел на Джевецкого.
- «Конечно, знаю, почти шесть лет тому назад он был член экс-пертной комиссии на Всемирной Венской выставке в 1873 году, где я представлял свой силограф. Именно ему поручили экспертизу моего изобретения».
- «Ну и как он тогда отозвался о Вашем изобретении?» - спросил Родионов.
- «Знаете, он гениально заглянул в будущее и сказал, что идея пре-восходная, но он очень сомневается, что мне удастся её реализовать при нынешней элементной базе. Я тогда не очень придал этому значе-ния, так как был молод, самонадеян и очень амбициозен. Но жизнь по-казала, что он был абсолютно прав».
- «Слушайте, Стефан Казимирович, давайте вместе подойдём к Ивану Алексеевичу, Вы с ним поздороваетесь, и заодно скажите, как, оценивая Ваше изобретение, он заглянул в будущее – Вы так это назвали. Я думаю, ему будет приятно с Вами встретиться».
- «Да, да, да, Сергей Андреевич, конечно».
Джевецкий с профессором Родионовым встали и подошли к Выш-неградскому.
- «Иван Алексеевич», - обратился Родионов к Вышнеградскому: «я только что познакомился с господином Джевецким Стефаном Казими-ровичем. Он только что выступал на пленарном заседании. Стефан Ка-зимирович говорит, что Вы его знаете», - окончил говорить Родионов.
- «Конечно, знаю и рад снова встретить Вас здесь. … А Вы немножко пополнели. А тогда шесть лет назад в Вене Вы были такой молодой, такой самонадеянный и страшно увлечённый своим делом. Таким я Вас и запомнил. Читал о Ваших одесских приключениях в га-зетах, сегодня слушал Ваш доклад. И скажу, Вы изменились в лучшую сторону. Теперь Ваши технические решения строго выверены, а про-гнозы дальнейшего развития, на мой взгляд, абсолютно правильны. … Да, скажите, Стефан Казимирович, а как дальше развивались дела с тем Вашим прибором, … не помню, как Вы его назвали?» - Вышнеград-ский улыбался и весь его облик, речь, мимика свидетельствовали о его неподдельной доброжелательности. В такого человека было невозмож-но не влюбиться, и Джевецкому даже стало стыдно за ту свою юноше-скую самонадеянность.
- «Силограф, Ваше сиятельство», - ответил Джевецкий.
- «Фу, зовите меня просто, Иван Алексеевич».
- «Хорошо, извините, Иван Алексеевич – силограф. А случилось с ним то, что Вы и предсказывали. Мне поверили. Я потратил кучу ка-зённых денег. Прибор действительно был построен, но на испытаниях показал такую низкую точность, что отверг сам себя. Короче – в серию он не пошёл».
- «Понятно, Стефан Казимирович. … А какими судьбами вы попа-ли к нам, на секцию математики?»
Сказать правду Джевецкий не мог, что он просто наугад поплёлся за понравившейся ему женщиной. Это, в глазах Вышнеградского, вы-глядело бы как верх легкомыслия. Пришлось на ходу импровизиро-вать:
- «Видите ли, Иван Алексеевич, я сейчас проектирую новую более совершенную подводную лодку. При расчётах динамики её движения в горизонтальной и вертикальной плоскостях я получил дифференциаль-ные уравнения четвёртого и более порядков. Сам я их решить не могу. Но мне надо срочно выяснить хотя бы устойчивость её движения в этих плоскостях. Воспользоваться как раньше Вашим критерием, Иван Алексеевич, я не могу, так как он годится только для дифференциаль-ных уравнений третьего порядка. Вот поэтому я и пришёл сюда к вам – математикам чтобы проконсультироваться», - на ходу сымпровизиро-вал Джевецкий. Но он не лгал, это действительно было так. Просто, ко-гда он увязался за блондинкой, он об этом даже и не думал.
Но профессору Родионову интуитивно это объяснение не понрави-лось, что-то было в нём не так – отсутствовала логика поведения само-го Джевецкого, и он подумал:
- «Чего же он со мной целые полчаса разговаривал о чём угодно, но только не о цели своего визита к нам на секцию? … Я не специалист в области решения дифференциальных уравнений, но мог бы ему поре-комендовать юное дарование – гардемарина Лёшу Крылова. Он реша-ет почти все дифференциальные уравнения, тем более, он специализи-руется в области теории корабля. Надо будет с ним поговорить. Он юноша, страстно увлечённый математикой, думаю, Джевецкому не от-кажет».
Кроме основной работы в Университете, Родионов ещё препода-вал математику и в Морском корпусе, в котором в то время учился гардемарин Алексей Крылов.
- «Уважаемый Стефан Казимирович», - любезно сказал Вышне-градский: «мой критерий устойчивости уже устарел. Сейчас в Герма-нии учится гениальный студент, он оканчивает Лейпцигский универси-тет, звать его – Адольф Гурвиц. Хотя он ещё студент, но уже имеет ве-ликолепные научные работы по математике. Так, он разработал крите-рий устойчивости решений дифференциальных уравнений, который назвал своим именем. Пользуясь этим критерием, Вы сможете опреде-лить устойчивость решения дифференциального уравнения любого по-рядка, не находя его аналитического решения. Мой критерий устойчи-вости, которым, как Вы говорите, пользовались раньше, вытекает из более общего определителя Гурвица как некий частный случай».
Когда Вышнеградский говорил эти слова, Джевецкий восторженно думал:
- «Какая поразительная скромность! Чтобы в мире науки маститый учёный сам признал, что его теория устарела, и отдал дань первенства другому, более молодому учёному! Это просто неслыханно! Он велик только за одно это», - а вслух он сказал:
- «Извините, Иван Алексеевич, позвольте Вас перебить».
- «Да, да, пожалуйста», - опять любезно ответил ему Вышнеград-ский.
- «Иван Алексеевич, каким бы умным и талантливым ни был Гурвиц, но именно Вы первым в мире увидели и сформулировали про-блему поиска критерия устойчивости по коэффициентам дифференци-альных уравнений систем автоматического регулирования. Это Ваша заслуга. Вы первым указали ученым, в каком им направлении надо ду-мать. Более того, Вы первым разработали свой критерий устойчивости, который тогда был единственным в мире, других просто не было. По-этому позвольте высказать Вам своё восхищение Вашей скромностью. Мне перед Вами стыдно. Сам я не такой. Признаюсь, большая доля тщеславия всегда присутствовала в мотивах моей деятельности».
- «Хватит, хватит, Стефан Казимирович, позвольте, и я Вас пере-бью. Что Вы мне поёте дифирамбы, как будто перед Вами красна деви-ца. Вот им такие комплименты и говорите. Их уши для этого и суще-ствуют. … А что касается более совершенной теории Гурвица, то я к этому отношусь философски. Это нормально, когда одну теорию сме-няет другая, более совершенная, но старая теория при этом не пропа-дает, а входит в более совершенную теорию как некий частный случай. Уверяю Вас, по логике этой философии, то же самое ждёт и теорию Гурвица. А если говорить конкретно о самой теории Гурвица, то она не будет поглощена другой ещё более совершенной теорией. Она просто отомрёт сама собой из-за своей ненадобности».
- «Помилуйте, Иван Алексеевич, я просто отказываюсь Вас пони-мать!» - опять нетерпеливо прервал его Джевецкий. При этом вид его был растерянный, но глаза горели. Профессор Родионов так же не по-нял предсказания Вышнеградского, моргал глазами и переводил взгляд с лица одного на лицо другого.
- «Какой Вы не воспитанный молодой человек. Всё время меня пе-ребиваете. Надо иметь выдержку, Стефан Казимирович. Я ещё не за-кончил свою мысль».
- «Извините, Иван Алексеевич, не выдержал. Пожалуйста, про-должайте».
- «Теперь оба внимательно следите за моей мыслью», - сказал Вышнеградский, обращаясь к Джевецкому и Родионову: «Вы, Стефан Казимирович, сказали на пленарном заседании, что через сто лет под-водные лодки будут более совершенны, чем «Наутилус» Жюль Верна. Так?!»
- «Да, так», - ответил Джевецкий.
- «Но Вы что, думаете, что только подводные лодки будут разви-ваться и больше ничего?» - здесь Вышнеградский сделал выразитель-ную паузу, в течение которой внимательно посмотрел в глаза Джевец-кому и Родионову. Они послушно молчали, и он продолжил: «Наверно это не так. Более того, я уверен, что ныне имеемые механические ариф-мометры когда-то перерастут в гораздо более совершенные вычисли-тельные машины, которые будут способны автоматически определять корни характеристического уравнения у линейного однородного диф-ференциального уравнения любого порядка. А тогда, спрашивается, зачем нам надо по сложному трудоёмкому определителю Гурвица ис-кать ответ – устойчива система автоматического управления или – нет? По расположению этих корней на комплексной плоскости мы сразу можем сказать, устойчива система или нет. Более того, по степени отда-лённости этих корней от мнимой оси мы безошибочно сможем сказать о степени устойчивости системы или нет. Понятно я вам сказал?»
- «Да, понятно», - почти одновременно ответили Джевецкий и Ро-дионов.
- «А теперь сами подумайте, зачем нам тогда нужен будет опреде-литель Гурвица? … Правда, я думаю, что это произойдёт быстрее, чем через сто лет, как Вы, уважаемый Стефан Казимирович, определили», - потом подумав, добавил: «Теперь, Стефан Казимирович, Вам понятно, почему я столь спокойно без амбиций отношусь к более совершенной теории Гурвица?»
- «Да, Иван Алексеевич, абсолютно понятно. Ещё раз извините за невоздержанность. Я восхищаюсь тем как Вы ясно, и логично видите будущее».
- «Теория Гурвица отомрёт своей естественной смертью», - про-должал Вышнеградский: «А пока столь прекрасные вычислительные машины ещё никто не изобрёл, все учёные и инженеры мира будут пользоваться его теорией. Кстати, сам критерий Гурвица сводится к по-строению и вычислению специального определителя. Сам его опреде-литель строится из коэффициентов линейного однородного дифферен-циального уравнения. Вычисление этого определителя – чрезвычайно трудоёмкая работа. Но у Вас, Стефан Казимирович, сейчас просто нет выбора. Поэтому Вам надо освоить теорию Гурвица. Советую Вам взять у нас в университетской библиотеке его труды. … Да, кстати, Вы немецким языком владеете?»
- «Владею свободно», - ответил Джевецкий.
- «Вот и отлично. Кстати пора начинать заседание секции», - ска-зал Вышнеградский.
- «Иван Алексеевич, позвольте одну ремарку», - спросил профес-сор Родионов.
- «Да, пожалуйста, Сергей Андреевич».
- «Стефан Казимирович, кроме определения устойчивости реше-ния дифференциального уравнения, ещё хорошо бы иметь и аналитиче-ский вид его решения. Здесь могу рекомендовать своего ученика из Морского корпуса – гардемарина Алексея Крылова. Это чрезвычайно одарённый талантливый юноша, как раз специализирующийся на ре-шении дифференциальных уравнений в области теории корабля».
- «Сергей Андреевич, весьма буду Вам признателен. Поговорите с гардемарином Крыловым. Очень буду рад с ним встретиться», - отве-тил Джевецкий. Но тут снова взял слово Вышнеградский:
- «Но уж раз речь пошла о нахождении аналитического вида ре-шений дифференциальных уравнений, то здесь обязан вам сказать», - при этом Вышнеградский обращался уже не к одному Джевецкому, а сразу к Джевецкому и Родионову вместе: «у меня есть одна очень та-лантливая и трудоспособная ученица, которая может находить анали-тические решения любых дифференциальных уравнений, любого по-рядка, в том числе и нелинейные, и неоднородные», - тут непроизволь-но Джевецкий снова перебил Вышнеградского:
- «Вот это да! Это же настоящая фантастика! Иван Алексеевич, Вам, как величайшему учёному с мировым именем – верю, любому другому ни в жизнь не поверил бы. Но я абсолютно не понимаю, как такое возможно?!»
- «А давайте, Стефан Казимирович, я Вас с ней познакомлю. Ду-маю, ей лестно будет поучаствовать в Вашем проекте. … Кстати, вот и она», - и Вышнеградский указал рукой на ту самую блондинку.
Если бы во время боя «Весты» на глазах у Джевецкого разорвался турецкий снаряд, то он бы и глазом не моргнул и продолжал бы вы-полнять свои обязанности по боевому расписанию. Но тут!!! Было во сто крат сильнее самого мощного снаряда. Он замер. Восторг, радость, смятение, стеснение – всё в нём перемешалось. Наяву случилось то, что никогда ему даже не могло и присниться.
- «Стефан Казимирович, что с Вами? Вам что, плохо?» - как сквозь стену доносился до Джевецкого голос профессора Родионова, ибо Джевецкий сильно побледнел, молчал и не двигался. Но усилием воли он справился с собой.
- «Нет, Сергей Андреевич, всё нормально. Это так, … от неожи-данности».
А в этот момент Вышнеградский уже позвал сидевшую рядом блондинку. Она подошла к нему. И ничего не подозревающий Вышне-градский стал просто и естественно их знакомить:
- «Господин Джевецкий Стефан Казимирович», - Вышнеградский в упор посмотрел на Джевецкого, потом перевёл взгляд на блондинку и сказал: «Моя лучшая ученица – Анна Александровна баронесса фон Манштейн», - Джевецкий учтиво поклонился, баронесса слегка ему кивнула. Она вела себя предельно просто, ни капли не смущалась. Джевецкий тут же заметил у неё на безымянном пальце правой руки обручальное кольцо. Это больно кольнуло его сердце. Но он сдержал-ся и не подал вида.
- «Она замужем!» - с досадой подумал он про себя, а Вышнеград-ский продолжал:
- «Стефан Казимирович проектирует, строит и испытывает наше новейшее военно-морское оружие – подводные лодки», - тут баронесса его перебила:
- «Иван Алексеевич, кто такой господин Джевецкий, я прекрасно знаю из газет, из военно-морской среды, где я иногда бываю, а сегодня на пленарном заседании прослушала его доклад».
- «Ах, да, да, я совсем забыл, что и Вы имеете отношение к военно-морскому флоту», - виновато сказал Вышнеградский.
- «Иван Алексеевич, чем я могу быть полезной господину Джевец-кому?» - голос её был чёткий, ясный, звонкий и ни одного лишнего слова.
- «Анна Александровна, в процессе проектирования новейшей подводной лодки у Стефана Казимировича возникли серьёзные препят-ствия. Ему надо решить очень сложные дифференциальные уравнения динамики движения подводной лодки в горизонтальной и вертикаль-ной плоскостях».
- «Хорошо, Иван Алексеевич, я это сделаю. Мне будет приятно на реальной практике применить свои знания», - просто и уверенно отве-тила ему баронесса.
Но тут, преодолевая робость, Джевецкий задал ей вопрос:
- «Анна Александровна, Вы говорите так просто, что Вы их реши-те, не зная их вида. Но это уравнения пятого и шестого порядков, не-линейные и неоднородные. Найти аналитическое решение их крайне непросто».
- «Я ж Вам сказала, что их решу. Но тут только есть один малень-кий нюанс – их аналитическое решение будет, безусловно, верным, но как я его получу – я не буду знать», - от невероятного удивления глаза Джевецкого расширились.
- «Анна Александровна, Вы наверно шутите. А мне не до шуток. То, что Вы только что сказали – абсурд: «Я найду их решения. Но, то, как я их найду, я не буду знать», … Согласитесь. Что так не бывает?»
- «Господин Джевецкий … ».
- «Извините, что Вас перебиваю, но мне было бы приятнее, чтобы Вы ко мне обращались – Стефан Казимирович».
- «Хорошо, Стефан Казимирович, чтобы понять суть моего Вам ответа, в котором, кстати, я не ошиблась, Вам надо послушать мой до-клад на секции».
- «С превеликим удовольствием, Анна Александровна. Не скрою, я очень заинтригован, это какая-то фантастика».
- «Но тогда Вам надо будет набраться терпения, так как я высту-паю последней».
- «Готов ждать Вашего выступления хоть до утра», - галантно от-ветил ей Джевецкий.
В этот момент Вышнеградский позвонил в колокольчик и сказал:
- «Господа, заседание секции математики научной конференции Университета объявляю открытым. Слово для доклада имеет профес-сор … ».
Джевецкий с Родионовым сели на свои места, а баронесса – на своё. Доклады были очень разные. Джевецкий мало что понимал, но всё равно слушал очень внимательно. Кое-что в перерывах между до-кладами ему объяснял профессор Родионов. А вскоре выступил и он сам. Здесь была абсолютно другая публика. С одной стороны, обсуж-дение докладов шло жёстко и принципиально, с другой стороны – ца-рила атмосфера уважения к докладчику и взаимная доброжелатель-ность. Вышнеградский мастерски вёл заседание секции. По всему было видно, что авторитет его в среде математиков – непререкаем.
Джевецкий узнал для себя много нового. Оказывается, та матема-тика, которую он знал и пользовался, и которая в конечном виде сво-дилась к цифре количественного измерения – это оказалось весьма уз-кой, сугубо прикладной инженерной частью математики. Большая часть докладов сводилась к другим ране ему не известным разделам математики, это: синтаксис, семантика, высшая алгебра, топология, структуры, логика и многие другие. Там, для математического описа-ния внешнего мира, докладчики пользовались совсем другими поняти-ями, нежели числом, к которому он привык. Всё это было удивительно, неожиданно и интересно. Пред Джевецким открылся до того не извест-ный ему удивительный мир – мир математики. Перед ним выступали удивительные люди, страстно увлечённые своим делом. Было видно, что почти все они по-своему как-то счастливы. Со стороны они каза-лись не от мира сего, витающие в своих высоких математических аб-стракциях. Но Джевецкий уже давно по собственному опыту понял, что чем теория более абстрактна, тем она более других приближена к практике. Эти абстракции помогают им увидеть главное, отвлечься от второстепенного не существенного, сделать гигантские обобщения.
В зале уже зажгли свечи, когда Вышнеградский объявил, что сле-дующий последний доклад будет делать баронесса фон Манштейн. Джевецкий вздрогнул. Сердце его заколотилось сильнее. Он предельно сосредоточился. Джевецкий понимал, что в какой-то степени этот до-клад будет делаться для него.
В процессе заседания математической секции в зале стоял лёгкий кулуарный гул. Профессора полушёпотом переговаривались друг с другом, обсуждали доклады. Когда баронесса встала и пошла к три-буне, гул в зале сразу прекратился. Стало тихо. Слышались только звуки её шагов и шуршания платья. Она медленно плавно подошла к трибуне, взошла на неё и разложила перед собой на пюпитре свои бу-маги. Потом обвела всех взглядом, нашла Джевецкого, но вида не по-дала. Джевецкий это увидел и покраснел. И она начала:
- «Уважаемые господа, вашему вниманию представляется доклад под названием: «Загадка Хевисайда». Постановка задачи: наш совре-менник, английский учёный Оливер Хевисайд ведёт свои исследования в физике, в частности в области электромагнетизма. В процессе своих исследований он получает дифференциальные уравнения разной степе-ни сложности, как линейные, так и нелинейные, как однородные, так и неоднородные. И все эти дифференциальные уравнения довольно вы-соких порядков. Для целей своих исследований ему надо получать точ-ные аналитические выражения их решений. Решение каждого такого уравнения требует специального отдельного исследования специали-стов-математиков. Сам Хевисайд не является профессиональным специ-алистом-математиком. Плюс сюда наложились и особенности его ха-рактера – он нелюдим и замкнут. Поэтому попросить математиков о помощи – для него психологически непреодолимо. В этой ситуации Хевисайд неожиданно для себя и не имея никакого математического обоснования решает искомую функцию от времени – оригинал x(t) за-менить на какую-то абстрактную функцию в изображениях X(p) где p – есть комплексное число. Затем эту функцию в изображении X(p) умно-жить на комплексное число p в той алгебраической степени, в какой степени была производная в оригинале. Пример для второй производ-ной запишется так», - баронесса подошла к доске, взяла мел и стала пи-сать:

 
оригинал             изображение

Затем баронесса продолжила свой доклад:
- «Здесь a – это есть постоянный коэффициент. Теперь запишем переход от оригинала к изображению в общем виде», - и снова госпожа фон Манштейн подошла к доске и снова мелом написала это выраже-ние.

 
оригинал             изображение

Все выкладки она делала легко, естественно по памяти, и продол-жила свой доклад:
- «Специально подчёркиваю – сам Хевисайд не может теоретиче-ски обосновать правомочность такой замены. Далее, произведя, таким образом, переход от оригинала к изображению всех членов дифферен-циального уравнения, он получил алгебраическое уравнение в изобра-жении. Но главная суть идеи Хевисайда состоит в том, что дифферен-циальное уравнение в оригинале превратилось в алгебраическое урав-нение в изображении. А раз оно стало алгебраическим, то Хевисайд, нисколько не смущаясь и абсолютно не заботясь о теоретическом обос-новании того, что он делает (обращаю на это Ваше внимание третий раз!), выделяет из него искомую функцию X(p) от какого-то неясного ни ему ни нам абстрактного комплексного числа p=a+ib. В результате получается сложная алгебраическая дробь. Затем Хевисайд по обыч-ным правилам математики разлагает её на элементарные составляю-щие, и, по их виду он обратно переводит их из изображений в ориги-нал. При этом Хевисайд получает аналитическое выражение решения дифференциального уравнения любой сложности в оригинале. Теперь, для иллюстрации своих слов, запишу всё сказанное мною на доске на примере простейшего линейного неоднородного дифференциального уравнения».
Снова баронесса подошла к доске, снова взяла мел и снова стала писать и комментировать написанное. По всему было видно, что она глубоко разобралась в своей теме и свободно владеет материалом.
- «Напишем простейшее дифференциальное уравнение первой сте-пени в оригинале:

 
предположим, что у него есть следующие начальные условия: x=0 при t=0. Затем переведём это уравнение в изображение:

 
Здесь упомяну о таком нюансе как то, что постоянные величины Хевисайд в изображении делил на комплексное число p. Теперь, из по-лученного уже алгебраического уравнения, по обыкновенным алгебра-ическим правилам выделяем искомую функцию:
 
 
Полученное алгебраическое выражение по самым обыкновенным алгебраическим правилам разлагаем на элементарные дроби и полу-чим:
 
Теперь снова переходим к оригиналу. Для этого Хевисайд, опять же без всякого математического обоснования, приписывает каждой элементарной дроби в изображениях её вид в оригинале. Для данного примера мы получим аналитическое решение данного дифференциаль-ного уравнения:
 
Точно такое же решение мы можем получить, интегрируя это дифференциальное уравнение обычным способом, находя корни его характеристического уравнения.
Таким способом, по этой аналогии, легко и изящно Хевисайд по-лучает аналитические решения любых дифференциальных уравнений, любых порядков, любой сложности», - на этих словах докладчицы притихший зал взорвался:
- «Браво! Великолепно! Это чудо! Удивительно! Потрясающе! Не-вероятно!» - восторженно, не сдержав переполнявших их эмоций, вы-крикивали профессора.
Джевецкий мало что понимал в тонкостях её доклада, но в целом на качественном уровне он понял, что эта женщина может без труда решить любое дифференциальное уравнение любой сложности. В этот момент всеобщей эйфории, охватившей зал, он про себя решил:
- «Я люблю её! Это как раз та женщина, о которой я мечтал всё время! Как бы мне хотелось прожить с ней всю жизнь! Мы бы с ней вместе мечтали, спорили, строили планы на будущее. Я бы бесконечно любовался её внешностью и столь богатым её внутренним миром. … О, нет, нет, мне не стоило бы любоваться ею, мне надо было бы стремить-ся быть её достойной! Она не может быть сравнима ни с одной другой женщиной. … Хотя её внутренний мир я угадал сразу, когда первый раз увидел в актовом зале. Уже там всё было написано на её лице, ми-мике, жестах, походке. Теперь всё это ярко проявилось, вылилось наружу. … Она прекрасна! … Какое счастье, что я встретил её в жизни! Раньше я никогда и не подозревал, что можно так любить женщину! Для меня чудо она, а не идея Хевисайда. … Это как раз та женщина, о встрече с которой мне предсказывал ещё Лёня Семечкин в Вене, в далё-ком семьдесят третьем году. … О, как мне стыдно за мои прошлые от-ношения с женщинами. Всё то было не настоящее, животное, фальши-вое на примитивном чувственном уровне. Как гадко об этом вспоми-нать! Познав её, я уже никогда не смогу обратить внимание ни на одну другую женщину в мире, именно как на женщину. Какой идеал во всех отношениях создала Природа! Надо будет познакомить её с Маковским и заказать её портрет. … Фу, размечтался! А захочет ли она со мной иметь дело?!» - все эти мысли хаотично за несколько секунд пронеслись в мозгу Джевецкого. Одна мысль, не успев оформиться, наскакивала на другую, а в это время уже возникала следующая мысль. Он ещё сам, как следует, в них не разобрался. Всё было импульсивно, быстро на уровне эмоций.
Но, уже звеня колокольчиком, Вышнеградский призывал всех к порядку:
- «Господа, прошу тишины», - и тишина наступила сразу. Вышне-градский продолжал: «Доклад баронессы фон Манштейн действитель-но очень интересный, но дайте ей его завершить. … Господа, прошу всех сдерживать свои эмоции», - затем, обращаясь к баронессе, сказал:
- «Анна Александровна, завершайте свой доклад».
Баронесса слегка кивнула головой Вышнеградскому и в успоко-ившемся зале с гордо поднятой головой и чувством собственного до-стоинства стала продолжать свой доклад:
- «Господа, все ваши восторги прошу отнести на счёт величайшего английского учёного Оливера Хевисайда. Я изложила лишь его идею. Кстати, английские математики сначала не поверили его идее, тем бо-лее, что она теоретически никак им не обоснована. Они стали прове-рять все его решения обычными методами, например, поиском корней характеристического уравнения для линейного дифференциального уравнения. Так же проверяли его решения и экспериментально. В ре-зультате было одно общее заключение – все его решения абсолютно правильные. Никто в его идее не обнаружил ни одной ошибки. В ре-зультате Хевисайд стал знаменит. Журналисты стали брать у него ин-тервью. На их естественный вопрос: «Как Вы догадались до такого способа решения дифференциальных уравнений без всякого теоретиче-ского обоснования?». Он им отвечал следующим образом», - здесь ба-ронесса выдержала паузу, взяла свой листок бумаги, лежащий у неё на пюпитре трибуны, и зачитала:
- «Люди не станут отказываться от своего обеда только пото-му, что не полностью понимают процесс пищеварения» [4], - и далее снова продолжила свой доклад:
 
Андрей Николаевич Бекетов
 
Иван Алексеевич Вышнеградский
















Оливер Хевисайд
 
Адольф Гурвиц

- «Сразу после этого многие английские математики, а за ними французские и немецкие, стали искать теоретическое обоснование за-гадки Хевисайда. Мой уважаемый учитель – председатель нашей сек-ции Вышнеградский Иван Алексеевич, предложил мне заняться этой проблемой в качестве темы для моей диссертации. И я тоже подключи-лась к этим исследованиям».
Она посмотрела в зал и увидела восторженные глаза Джевецкого. Он с робкой безнадёжностью во взгляде смотрел на неё, как юноша смотрит на недоступную ему светскую красавицу, втайне мечтая обла-дать ею. О, она слишком хорошо понимала этот взгляд! Он сулил ей проблемы, которых она не хотела. Но это был только краткий миг от-влечения, и она снова сосредоточилась на докладе:
- «Дальнейший материал моего доклада будет касаться уже только моих личных исследований», - зал замер, несколько десятков профес-сорских глаз устремились на баронессу. Всем было интересно, как эта красивая, обворожительная женщина пытается разгадать загадку, а вернее чудо Хевисайда. А она, тем временем продолжала:
- «Прежде всего, я абсолютно точно установила, что для перевода членов любого дифференциального уравнения из оригинала в изобра-жение необходимо воспользоваться преобразованием Лапласа. Хеви-сайд этого не знал и просто каждый раз угадывал его результаты. Это первое.
Второе – это если взять интеграл Фурье в комплексной форме, то формально по внешнему виду он здорово напоминает преобразование Лапласа», - и тут она взяла паузу, в течении которой в зале не разда-лось ни единого звука, заинтересованная публика ловила каждое её слово. Затем баронесса продолжила:
- «Предлагаю не писать на доске эти выражения, так как считаю, что в зале сидит достаточно компетентная публика», - опять никто не сказал ни слова. В зале висела полная тишина. Слышно было, как по-трескивают горящие свечи, и она снова продолжила:
- «Отсюда я делаю вывод, что эта таинственная комплексная пере-менная p, которой Хевисайд заменил в изображении естественный и всем нам понятный в оригинале аргумент t – время, физически пред-ставляет собой целый набор гармоник, на который раскладывается лю-бое движение. Теперь давайте рассуждать уже не математически, а об-ще научно. Оглянитесь вокруг себя, господа, ведь мы живём в мире разных циклов, которые в математике описываются разными гармони-ками. Эти циклы существуют и на микро, и на макроуровнях. Живёт по циклу и любая клетка нашего организма. По циклу бьётся наше сердце. Живёт по циклу и сам человек. У любого крупного изделия как-то – корабль или паровоз, тоже есть свой жизненный цикл. По циклам вра-щаются планеты солнечной системы и так далее. Любое движение мож-но разложить на составляющие его гармоники. Циклы – это необходи-мый атрибут Природы во всех её областях. Так может именно так – че-рез набор гармоник, описывающих любое движение, Хевисайд интуи-тивно на основе своих общенаучных знаний и догадался до этих пре-образований? Пока это только моя гипотеза, которую надо строго обосновать и доказать, чтобы она получила статус теории. На этом я своё выступление заканчиваю. Спасибо за внимание», - и зал опять взорвался:
- «Браво госпожа Манштейн! Браво Анна Александровна! Блестя-щая догадка!»
Опять Вышнеградский колокольчиком успокоил зал, после чего предложил всем задавать госпоже Манштейн вопросы. Вопросов было много, но по их сути это был только один вопрос, и произносили его разные профессора в разной форме. Они почти все так или иначе зани-мались динамикой, математически описываемой дифференциальными уравнениями, и все хотели получить свой частный ответ: как их личное дифференциальное уравнение перевести из оригинала в изображение? Подытоживая все их вопросы, баронесса сказала:
- «Господа, все учёные, которые занимаются загадкой Хевисайда, сейчас усиленно составляют таблицу соответствия оригиналов изобра-жению, каждый раз применяя преобразование Лапласа. Эта таблица уже настолько обширна, что практически для перевода своих диффе-ренциальных уравнений в изображения применять каждый раз преоб-разования Лапласа не надо. Вы просто отыскиваете свой член диффе-ренциального уравнения в этой таблице и выписываете оттуда уже го-товое его изображение. Всё очень просто», - снова слово взял Вышен-градский:
- «Как научный руководитель исследований госпожи Манштейн, я считаю необходимым добавить следующее: Неумолимая логика науч-ного прогресса нам говорит, что недавно появившиеся паровые маши-ны будут развиваться и усложняться. Вот, вот ожидается промышлен-ное появление электрических машин. Исходя из этого для нас с гос-пожой Манштейн самоочевидного факта, скоро станет крайне актуаль-ной проблема автоматизации управления этой техникой. Чтобы эту бу-дущую проблему разрешить, нам необходимо будет знать реакцию каждого звена, элемента системы автоматического управления на опре-делённый входной сигнал. Чтобы заранее, ещё на этапе проектирования определить такую реакцию, её оценить и исследовать, необходимо иметь её аналитическое выражение, стоящее между входным сигналом и реакцией звена на него, то есть выходного сигнала. А аналитически отделить входной сигнал от выходного, можно как раз только приме-нив идею Хевисайда. Само это аналитическое выражение для каждого звена системы автоматического управления назовём его передаточной функцией. Без этого в будущем будет не обойтись. Я это вижу уже сей-час».
- «Браво Вышнеградскому! Браво Ивану Алексеевичу! Браво! Браво!» - профессора дружно встали, шумно задвигали стульями и громко ему зааплодировали. Вышнеградский благодарно поклонился и снова взял слово:
- «Господа, посмотрите на свои часы. Уже пошёл десятый час ве-чера. Во всём Университете уже давно закрылись все секции. Предла-гаю Вашему вниманию обсудить проект решения нашей секции, а зав-тра, на заключительном пленарном заседании я его зачитаю».
Все профессора уже устали и проголодались, поэтому сразу со-гласились с тем решением, которое и зачитал Вышнеградский, после чего он торжественно объявил:
- «Заседание секции математики научной конференции Санкт-Петербургского императорского университета объявляю закрытым. Всем спасибо за внимание. Завтра в девять часов утра всех приглашаю на заключительное пленарное заседание в актовом зале».
В этот момент Вышнеградский был на пике своей научной карье-ры. Слава, ученики, признание – что ещё учёному надо? … Но, нет, каждому настоящему учёному ещё надо видеть, предсказывать науч-ные проблемы будущего и решать их уже сейчас. И это с лихвой было у Вышнеградского. Но жизнь распорядилась так, что потом весь этот этап его жизни стал рассматриваться как начальный, как необходимой прелюдией, обязательной разминкой, перед тем гигантским делом, ко-торое ему предстояло сделать в будущем.
Через два года к власти в России придёт новый император – Алек-сандр ;;; и Вышнеградский займёт пост министра финансов в его Пра-вительстве. Министерство ему досталось в крайне запущенном состоя-нии. Огромный бюджетный дефицит сдерживал рвущееся расширение промышленности. Только за первые два года своего правления мини-стерством ему удалось значительно уменьшить бюджетный дефицит и значительно увеличить золотой запас России. Тот гигантский промыш-ленный скачок России во время царствования Александра ;;; во многом обязан деятельности Вышнеградского на посту министра финансов.
Но в тот момент, закрывая научную конференцию 1879 года сек-ции математики Университета, он ещё ничего этого не мог знать. Это всё было впереди. … Случайно ли всё это? … Пожалуй – нет. В исто-рии России, да и других стран, часто бывало так, что существующую острую государственную проблему мог решать только человек нахо-дящийся у власти предержащих в опале, в безвестности, а то и в тюрь-ме. И обычно власти ничего не оставалось делать, как призвать этого человека, наделив его властью и полномочиями.
Это и ошельмованный новгородскими боярами князь Александр Невский, после выигранной им своей знаменитой битвы со шведами в устье реки Ижора. Простой народ Новгорода заставил бояр призвать князя возглавить народное ополчение, когда над их княжеством навис-ла угроза порабощения тевтонскими рыцарями. Это и призыв в армию несправедливо уволенного престарелого фельдмаршала Суворова, ко-гда вся Европа сотрясалась от наполеоновских завоеваний. Это и назначение опального фельдмаршала Кутузова главнокомандующим всей русской армией, когда Наполеон вторгся в Россию. Всё это было до назначения Вышнеградского. А что было после него, через пятьде-сят с лишним лет во времена Сталина?! Это возвращение из тюрем: та-лантливого военноначальника будущего маршала Советского Союза Рокосовского, выдающегося конструктора самолётов Туполева, гени-ального конструктора ракет Королёва, родоначальника советской ра-диолокации адмирала Берга, первого руководителя советского атомно-го проекта Ванникова и многих, многих других.
Это люди, избранные тем, что власть их преследовала, или, в лучшем случае – не обращала на них никакого внимания. Но на кру-тых поворотах истории была вынуждена поставить их на своё место. И все они достойно сыграли свою решающую роль в своей области дея-тельности. То же самое случилось и с Вышнеградским.


8. Дуэль

- «Анна Александровна, Ваш доклад блестящий, потрясающий!», - с чувством сказал Джевецкий, подойдя к баронессе сразу после окон-чания работы секции, и тут же продолжил: «Теперь я полностью пони-маю Вашу фразу, что Вы обязательно решите мои дифференциальные уравнения, но только не сможете объяснить, как Вы получили такое решение».
- «Спасибо за столь лесную оценку моего доклада. Но лично я, по-ка ещё мало что сама сделала в этом направлении», - ровным бес-страстным голосом, не глядя в глаза Джевецкому, ответила ему баро-несса, выходя из конференц-зала секции математики.
Со стороны контекст этой бесстрастности можно было понять так: «Не приставайте ко мне, оставьте меня в покое». Но Джевецкий, ослеп-лённый внезапным страстным чувством, ничего этого не замечал.
- «Позвольте, я провожу Вас до Вашего дома, а по пути мы обсу-дим мои дифференциальные уравнения?»
- «Стефан Казимирович, я не волшебница. Чтобы мне помочь Вам решить Ваши дифференциальные уравнения, мне надо глубоко вник-нуть в их структуру, в физический смысл каждого его члена, задать Вам ряд вопросов и так далее. Всё это на ходу, на морозе, да ещё в темноте – не делается. Поэтому лучше приходите, завтра к нам в Уни-верситет к девяти часам утра и после завершения заключительного пленарного заседания конференции, я уделю Вам внимание здесь на кафедре математики. Тут я глубоко вникну в Ваши дифференциальные уравнения и Вам помогу», - таким же ровным спокойным голосом от-ветила ему баронесса.
- «Анна Александровна, должен Вам откровенно сознаться, что Вы разоблачили мою хитрость. Я просто искал предлог», - потом по-молчав, взглянул в глаза баронессе и трогательно добавил: «Да, я хочу проводить Вас до дома как мужчина, которому очень понравилась женщина. Говорю Вам это откровенно, скрывать не буду», - в голосе Джевецкого прозвучали нотки мольбы, а про себя, с замирание сердца, подумал:
- «Неужели откажет?!»
- «Какая редкая прямота! Ему абсолютно не свойственно кокет-ство. Я думала, что таких людей уже не бывает. Он удивительно не светский. Что ж, этим он меня купил. Такому я отказать не могу», - по-думала про себя баронесса, а вслух сказала:
- «А почему Вы решили, что меня надо проводить? Может на ули-це меня ждёт карета?» - так же бесстрастно, но с лёгкой иронией, отве-тила ему госпожа Манштейн.
- «Знаете, Анна Александровна, я ведь не мальчик, мне уже трид-цать шесть лет. Имеется кое-какой жизненный опыт. И это опыт интуи-тивно подсказывает мне, что домой Вы пойдёте одна», - потом подумав добавил: «Правда я могу и ошибиться», - и опять про себя подумал: «Не отказала. Но и не согласилась. Она предельно проницательна, надо с ней быть откровенным. Она сразу видит любую фальшь».
- «Да, Вы действительно интуитивно догадались правильно. Домой я пойду одна. Но мне интересно, что дало пищу Вашей интуиции?»
В процессе разговора они всё ближе подходили к гардеробу Уни-верситета. Везде горели свечи. В коридорах было безлюдно, только шумной толпой, переговариваясь, шли математики.
- «Анна Александровна, Вас не обидит, если я буду с Вами пре-дельно откровенным?»
- «Нет, не обидит. Я тоже интуитивно чувствую, что Вы человек порядочный и благородный и никакой грубости мне не скажете» - те-перь уже совсем просто ответила ему госпожа Манштейн.
- «Понимаете, Анна Александровна, мне кажется, что Вы баронес-са не природная».
- «Вы правильно догадались. Я вышла замуж за барона Манштей-на, а моя девичья фамилия – Дмитриева. Мой прапрадед был помор-ским крестьянином, но вольным и образованным. Его призвали в ар-мию. Он в армии прошёл все наполеоновские войны, остался жив и до-служился до чина полковника. За это получил пожизненное дворянство и вотчину под Петрозаводском, правда, без крестьян. С тех пор мы числимся в дворянском сословии. А муж мой потомок родственников адъютанта графа Миниха – подполковника Христофора Манштейна. Помните из истории, это тот самый подполковник, который арестовы-вал Бирона. После падения Миниха он бежал в Пруссию и там дослу-жился до генеральского чина. Прусский король – Фридрих Вильгельм ; жаловал его за службу титулом – барона. Императорская геральдиче-ская комиссия, при Екатерине ;;, признала этот титул за всеми его род-ственниками, оставшимися в России».
Они вошли в гардероб, и Джевецкий помог ей одеться. На улицу они вышли вместе и Джевецкий успокоился:
- «Разрешила себя проводить, но ничего об этом мне не сказала», - отметил он про себя.
- «Анна Александровна, а где Вы живёте?»
- «Я живу недалеко отсюда, на Среднем проспекте Васильевского острова», потом, подумав, спросила:
- «Но Вы мне так и не ответили, почему Вы решили, что домой я пойду одна?»
- «Видите ли, Анна Александровна, я много жил в свете в Варша-ве, в Париже, в Вене, в Одессе, здесь в Петербурге и в Берлине. И везде женщины с Вашим титулом одеты не так как Вы. Хотя Ваше платье Вам очень идёт, но оно не светское, оно рабочее. Те женщины не зани-маются наукой и на них всегда много различных украшений: колье, кольца, серьги, браслеты. Вот такие женщины всегда ездят в каретах. На Вас ничего этого нет.  … Да, Вас мог встречать Ваш муж. Но мне показалось, что этого не будет. Вы спросите почему? Я не смогу Вам это как-то рационально объяснить. Ваш облик, выражение Ваших глаз, мне это подсказало. Как видите, я оказался прав».
Они вышли из Университета, и пошли вдоль Невы по университет-ской набережной по направлению к Благовещенскому мосту. На улице было совсем темно, но на центральных проспектах петербургские дворники уже зажгли фонари. Дул лёгкий западный ветер. Он принёс в город тепло и сырость. Температура воздуха постепенно повышалась, но всё ещё был лёгкий слабый мороз. Луна периодически выглядывала из-за рваных облаков. В эти моменты снег освещался мягким серебри-стым светом. Но Джевецкий ничего этого не замечал.
Сначала шли молча, каждый сам по себе. Джевецкий не решался предложить ей идти под руку. Потом он не выдержал молчания и ска-зал:
- «Знаете, Анна Александровна, когда я Вас слушал, то меня так увлекла тема Ваших научных исследований, что очень захотелось са-мому ими заняться. Меня со студенческих лет влекло всё неясное, таин-ственное, непонятное. Идти в неизвестность, быть первым – я до сих пор горю этой романтикой. У меня в студенческие годы в Париже был друг – Гюстаф Эйфель. Если б, Вы только знали, как мы с ним понима-ли друг друга! Жили одними мыслями, идеями, с полуслова понимали друг друга. Теперь мне показалось, что и Вы такая же».
- «Да, Стефан Казимирович, у меня в жизни две великие страсти – это воспитание сына и научные исследования».
Джевецкий сразу себе отметил, что она ничего не сказала про му-жа. Какие-то смутные подозрения насчёт её взаимоотношений с мужем у него усилились, но спрашивать о них он посчитал бестактным. Меж-ду тем Анна Александровна продолжала:
- «Мне было бы приятно иметь коллегу в своей теме исследований. Но у Вас другая тема и очень серьёзные обязательства. К тому же, что-бы заниматься математикой в научном плане, надо иметь специальное математическое образование. Вы, инженеры, знаете математику очень поверхностно, в основном в расчётно-прикладном плане. Чтобы мате-матикой заниматься как наукой, надо знать её основания. А это высшая алгебра, теория множеств. Именно они закладывают аксиоматический фундамент в математику. Именно из них, как некий частный случай вы-текают все её разделы».
- «А если я самостоятельно изучу эти разделы?» - заинтересовано спросил её Джевецкий, мысленно радуясь, что разговор завязался, что у него теперь есть повод, хоть изредка на неё поглядывать. И каждый раз, глянув на неё, ему казалось, что на Земле такой красоты не бывает, что он сейчас где-то на другой планете. Конечно, баронесса всё это ви-дела, но по большей части просто чувствовала. Это её смущало, ей очень не хотелось никаких любовных приключений.
- «Знаете, Стефан Казимирович, сразу после окончания Универси-тета, я некоторое время работала преподавательницей математики в женской гимназии. И должна Вам сказать, что, объясняя какой-либо раздел математики, каждая гимназистка понимала его как-то по-своему. Моя задача, как педагога, заключалась в том, чтобы добиться того, чтобы все ученицы поняли этот раздел правильно, так, как надо.
Я не против самостоятельного изучения каких-то разделов матема-тики, но по своему опыту должна Вас предостеречь, Вы этот материал можете неправильно понять, и Вас некому будет поправить. И все Ва-ши усилия пропадут даром», - Анна Александровна замолчала, а Дже-вецкий не знал, что ей ответить. Между тем они обошли дворец Мень-шикова и свернули на Кадетскую линию Васильевского острова. Но неожиданно молчание нарушила баронесса:
- «Знаете, Стефан Казимирович, а ведь Вам не требуется точного аналитического решения движения Вашей подводной лодки в верти-кальной и горизонтальной плоскостях. При столь большом количестве неясностей, которые на данной стадии проектирования у Вас имеются, да ещё если при этом учесть крайне низкую скорость движения Вашей будущей подводной лодки, обусловленной мускульным педальным приводом её движения, Вам лучше сейчас составить приближённые ли-нейные алгебраические уравнения. Решив их, найти требуемые площа-ди горизонтальных рулей и вертикального руля. А затем эти площади увеличить в три;четыре раза. Тогда Вы точно не ошибётесь. Ведь при столь малой её скорости рули могут оказаться не эффективными, не способные создавать требуемые дифферентующие и крутящий момен-ты. Поэтому я не вижу никакой большой практической надобности в дальнейшей нашей с Вами встрече».
Ох, как это больно кольнуло Джевецкого. Да, он отлично понимал контекст этой фразы. Несомненно, и баронесса понимала, что Джевец-кий хочет за ней ухаживать как за женщиной, и что дифференциальные уравнения – это просто повод для продолжения знакомства. Но она ему ясно дала понять, что не хочет продолжения этого знакомства, что как мужчина он её не интересует. Джевецкому было очень обидно и больно это осознавать. Он почувствовал острое страдание. Раньше ему казалось, что любовь – это одни удовольствия, радости и эйфория. … А тут такая острая боль! Но так просто сдаться и навеки потерять её – он не мог! Джевецкий в этот момент ясно понимал, что второй раз в его жизни ничего подобного уже не будет. Он не мог себе представить, что может быть женщина лучше, совершеннее и красивее, чем баронесса. Возможно, это и есть то главное, что он встретил в жизни.
Надо было до конца играть свою роль и хоть что-то ей ответить, хоть как-то опровергнуть её довод. Да, он в этот момент прекрасно по-нимал, что шансов у него почти никаких нет, что насильно мил не бу-дешь. Но, представив себе, что он больше никогда её не увидит, прида-ло его уму изворотливость, чёткость и точность:
- «Видите ли, Анна Александровна, если говорить только о моей будущей подводной лодке, то Вы абсолютно правы. Всё это так, и спо-рить я с Вами не буду. Но!» - здесь Джевецкий выдержал паузу и про-должил: «В данный момент времени и я и Вы присутствуем только при зарождении подводного кораблестроения. В этой области науки и тех-ники ещё ничего не исследовано и математически не описано. Сейчас здесь нет никаких расчётных утверждённых методик. Всё делается впервые на свой страх и риск, на ощупь. Но я верю, что очень скоро появятся первые двигатели, которые можно будет применить для под-водного хода. Это, в свою очередь, даст мощнейший толчок развития подводного кораблестроения. И вот уже тогда общие аналитические решения дифференциальных уравнений движения подводных лодок в вертикальной и горизонтальной плоскостях будут необходимы как воздух. … Вы мне кажетесь человеком творческим. Неужели Вам не хочется быть первой?! Подчёркиваю – первой! И войти в будущую ис-торию подводного кораблестроения!»
Они уже подошли к пересечению Кадетской линии с Большим про-спектом Васильевского острова и приближались к его пересечению со Средним проспектом. Баронесса ему отпарировала тут же:
- «Красиво сказано, Стефан Казимирович. Но мне кажется, что Вы это придумали только сейчас, а не тогда, когда шли на математическую секцию».
- «Почему Вы так считаете?»
- «Да потому, что после пленарного заседания Вы просто шли за мной по пятам. Вот так Вы и оказались на математической секции. А когда Иван Алексеевич спросил Вас, что Вы тут делаете, Вы эту при-чину придумали на ходу. Интересно, что бы Вы придумали, если б я пошла, например, на кафедру химии?»
Джевецкий густо покраснел. Ему стало стыдно. Стыдно как нико-гда в жизни. Эта женщина его просто вывернула наизнанку. Отпирать-ся было глупо, и он виновато пролепетал:
- «Боже, я уничтожен! Как Вы об этом догадались, Анна Алексан-дровна?!»
- «Вы плохо знаете нас, женщин. Мы затылком видим лучше, чем глазами. А то, что так произойдёт, я ещё поняла на пленарном заседа-нии, когда видела Ваш взгляд. А дальше Ваше поведение я предвидела как содержание давно зачитанной до дыр книги».
- «Невероятно! Вы видите всё насквозь! … Я не представлял себе, что можно быть до такой степени проницательной, и, тем более – жен-щине!»
- «Не казните себя, Стефан Казимирович, в тот момент я искренне сочувствовала Вам, в Вашем единоборстве с богословами».
- «Анна Александровна, я атеист, и их учений никогда не читал. Поэтому мне трудно было с ними спорить».
- «А зря не читали, очень даже любопытно. Например, знаете, как они понимают смысл жизни человека?» - спросила госпожа фон Ман-штейн. При этом голос её был самый дружелюбный, так как ей было слегка неловко, перед Джевецким за то, как она беспощадно вывернула наизнанку все его хитрости.
- «Нет, не знаю», - растерянно и безучастно ответил ей Джевецкий, и баронесса продолжила:
- «По их понятиям жизнь человека вечна. Она у них делится на по-сюстороннюю, то есть земную жизнь и потустороннюю, то есть жизнь после смерти. Так вот, посюсторонняя жизнь у них не имеет никакого смысла, то есть для них это всего на всего «суета сует», кроме того, что ты в этой жизни должен много страдать и быть подобен по своим по-ступкам, желаниям и мыслям Богу. За это тебя ждёт потусторонняя жизнь в раю. Рай для них – это вечный восторг, добавлю от себя – на пустом месте, и благодать, то есть акт того, что Бог воплощается в тебе. В этой посюсторонней жизни они не видят никакого развития, то есть чистая метафизика. Поэтому всеобщие законы развития природы, об-щества и мышления, открытые философом Гегелем, они просто не мо-гут ни увидеть, ни понять».
- «Ах, Анна Александровна, Вы настолько меня деморализовали, вывернув наизнанку, что я просто не поспеваю за ходом Вашей мыс-ли».
- «Хорошо, Стефан Казимирович, представьте себе, что Вы, то есть Ваша душа, находится в раю, и Вам предстоит жить вечно, ничего не делая, так как любая Ваша деятельность там никому не нужна – все вокруг Вас в вечном восторге и блаженстве. Сколько времени Вы смо-жете прожить в полном безделье?»
- «Анна Александровна, безделье, праздность – это хуже любой пытки. И если эту пытку мне предстоит терпеть вечно, то я буду всё время мучиться, ощущая себя живым. Это для меня и есть ад. И тогда я сделаю всё чтобы как можно быстрее уйти из этого ада».
- «Стефан Казимирович, но ведь именно всё это, между прочим, очень серьёзно обсуждается в богословских кругах».
Они свернули с Кадетской линии на Средний проспект Васильев-ского острова. До дома Анны Александровны оставалось пройти всего один квартал. На Среднем проспекте уличные фонари не горели. Сам проспект, дома, расчищенные дворниками тротуары, всё угадывалось в неясных бликах. И только изредка всё это освещалось Луной, когда на короткий миг она выглядывала сквозь рваные облака. Дул сырой за-падный ветер с Балтики. Скоро предстояло им расстаться. И тут вы-держка отказала Джевецкому. Ему трудно было представить, что сей-час они расстанутся, и он в сердцах проговорился:
- «Ах, Анна Александровна, как бы мне хотелось всю жизнь жить рядом с Вами, Вами любоваться, с Вами спорить, вместе творить, меч-тать».
Это было почти признание в любви. Но именно в этот момент со-бытия так резко изменились, что госпожа фон Манштейн даже не успе-ла обдумать ответ.
- «Ш … шпак! Эта женщина … пойдёт со … со мной».
Неожиданно из темноты перед ними вырос низкорослый поручик. Он был пьян. Другой поручик, гораздо более трезвый, поддерживал его под руку.
- «Позвольте, господин поручик. Я провожаю эту даму до дома. Поэтому она пойдёт не с Вами, а со мной», - твёрдо, чётко, выговари-вая каждое слово, ответил ему Джевецкий. При этом оскорбительное прозвище военными всех штатских – шпаками, он пропустил.
- «Что?! Шпак! Ты ещё смеешь со … со мной с … спорить?!» - при этом поручик схватился правой рукой за эфес своей сабли, висевшей у него на левом боку, а своей левой рукой хотел схватить баронессу за отвороты её шубки. Другой поручик стал его отговаривать:
- «Вася, ты пьян, возьми себя в руки!»
Но он не успел это договорить, пока поручик Вася был ещё на но-гах. Сильнейшим ударом в лицо Джевецкий сбил с ног пьяного пору-чика. Его удар пришёлся между левой скулой и носом. Поручик, не успев даже схватиться за саблю, упал навзничь. Из его разбитого носа обильно потекла кровь.
- «Ах!» - только успела крикнуть баронесса.
Другой поручик бросился поднимать своего товарища, но это ему не удалось. Тогда он стал прикладывать комья снега к его носу, чтобы прекратить поток крови.
Обращаясь ко второму поручику, Джевецкий так же чётко и гром-ко сказал:
- «Представлюсь: дворянин Джевецкий. Вот моя визитная карточ-ка», - и он протянул её второму поручику: «Если Ваш товарищ, отрез-вев, захочет получить сатисфакцию, то я к его услугам».
После этого он решительно взял баронессу под руку и так же ре-шительно зашагал с ней к её дому. От полной неожиданности она даже не сообразила возмутиться, что её – замужнюю даму, незнакомый мужчина под руку сопровождает к дому. Они шли молча. Слишком неожиданно произошла эта безобразная сцена. Говорить о ней не хоте-лось. Так они подошли к подъезду её дома.
- «Вот, Анна Александровна, Ваш дом. Очень рад был с Вами по-знакомиться. Видите, как без украшений Вас приняли за простолюдин-ку», - он замолчал. Молчала и баронесса. Потом Джевецкий продол-жил:
- «Я вижу, Анна Александровна, что пришёлся Вам не по душе. Не буду вам навязываться. Извините, что так получилось. Честь имею».
- «Стефан Казимирович, он ведь может Вас вызвать на дуэль», - растерянно сказала баронесса.
- «Очень даже может быть», - ответил ей Джевецкий.
- «Но ведь он офицер и значительно лучше Вас владеет оружием?»
- «Это мы ещё посмотрим, как он владеет оружием», - жёстко па-рировал её возражение Джевецкий.
- «Но ведь никто не отменял указ Петра ;, согласно которому за дуэль оба противника должны быть подвергнуты смертной казни?»
- «Практика это не подтверждает», - опять жёстко парировал её возражение Джевецкий.
- «В этой ситуации Вы забыли обо мне. Если Ваша дуэль всё-таки состоится, то конечно она получит огласку. А теперь сами прикиньте, что тогда люди, а особенно свет, подумает обо мне? … Ведь я тогда буду обесчещена. Меня уже не примет ни один дом. А мой муж полу-чит реальный повод со мной развестись», - Джевецкий молчал. Сказать ему было нечего, а баронесса, помолчав, добавила: «Оба вы подверг-нетесь смертельной опасности, а меня обесчестите!» - а потом уже в сердцах по бабьи: «Ох, зачем я только Вас встретила?!»
- «Извините, Анна Александровна, я могу вас плохо понять. Вы что, намекаете, что пойдут сплетни, что я Ваш любовник?»
- «Да».
- «Понял», - и Джевецкий крепко задумался. Да, об этом он не по-думал. Действительно, баронесса замужняя женщина и принять дуэль из-за её чести фактически означало, что он её любовник. А это её и обесчестит.
Первой опомнилась госпожа фон Манштейн:
- «Будьте счастливы, Стефан Казимирович, и прощайте».
- «Постойте, Анна Александровна. Вот что я Вам скажу. Если он вызовет меня на дуэль, и я останусь жив, то я сумею позаботиться о Вашей чести. У меня есть кое-какие связи при дворе», - при этом Дже-вецкий имел в виду своё знакомство с Победоносцевым: «Это тот мак-симум, что я могу Вам обещать. А сейчас нам лучше расстаться. По-старайтесь уснуть, Анна Александровна, может, ещё увидимся. Честь имею».
Джевецкий развернулся и пошёл прочь к себе на Адмиралтейскую набережную. Баронесса, в свою очередь, поднялась к себе на второй этаж, где она занимала многокомнатную квартиру.
……………………………………………………………………………...
На следующее утро, сидя за завтраком у себя на квартире, Дже-вецкий услышал стук в дверь. Горничная Беата пошла открывать.
- «Стефан Казимирович, к Вам пришёл какой-то офицер», - сказа-ла пани Беата.
Сердце у Джевецкого сразу ёкнуло. Он сразу прекрасно понял, за-чем пришёл этот офицер. Всё стало развиваться гораздо быстрее, чем он предполагал.  Он степенно поднялся из-за стола, не торопясь пошёл в прихожую. В последний момент в голове мелькнула острая мысль:
- «Вести себя с достоинством и никаких лишних слов. Иначе это можно расценить как трусость».
В прихожей стоял товарищ того самого поручика – Васи, которо-го он накануне вечером ударил по лицу. Увидев входящего Джевецко-го, он тут же вытянулся и представился:
- «Поручик Астров – секундант поручика Федотова, с которым Вы вчера невежливо обошлись. Имею честь от его имени передать Вам вы-зов на дуэль».
- «Вызов принят», - сразу чётко, ясно, твёрдым голосом ответил Джевецкий.
- «Вот Вам моя визитная карточка», - поручик Астров протянул её Джевецкому и продолжил: «Буду ожидать Вашего секунданта, чтобы обсудить с ним условия, место и время дуэли».
- «В самое ближайшее время мой секундант Вас найдёт. … У Вас есть, что ещё мне сказать?»
- «Я надеюсь, что Ваш секундант не заставит нас слишком долго ждать?»
- «Разумеется», - ледяным тоном надменно ответил ему Джевецкий.
- «Честь имею», - поручик Астров повернулся и стал выходить из квартиры Джевецкого.
- «Честь имею», - вдогонку тем же ледяным тоном ответил ему Джевецкий и закрыл за ним дверь.
- «Что случилось, пан Джевецкий?» - спросила его горничная.
- «Ничего особенного пани Беата, обычные служебные дела в МТК», - ласково ответил ей Джевецкий.
Долго Джевецкому думать о том, кого попросить быть его се-кундантом, не пришлось. Он мысленно стал перебирать тех знакомых ему дворян, кого он потенциально может попросить о таком одолже-нии:
- «Может Баранова? … Нет! Нет! Он командир героической «Ве-сты» - слишком известен. Тогда Семечкина? … Тоже нет. Он сейчас от-сутствует в Петербурге. … Ба! Да лучше, чем лейтенанта Ипполита Чайковского никого мне на эту роль и не подобрать. … Итак, решено – Ипполит Чайковский!»
Джевецкий вернулся в столовую, быстро закончил завтрак и стал собираться на службу.
- «Счастливого дня, пан Джевецкий», - сказала ему вдогонку на прощание Беата.
- «Спасибо, пани Беата, и Вам так же всего хорошего», - вежливо ответил ей Джевецкий и вышел из квартиры. Горничная Беата закрыла за ним дверь.
Придя на службу, Джевецкий вежливо со всеми поздоровался и сразу направился к Председателю учёного комитета МТК генерал-лейтенанту Сиденснеру, доложить о результатах выступления на кон-ференции. Он постучался в его кабинет.
- «Да, да, войдите», - ответил из-за двери густой бас генерала. Джевецкий вошёл. Генерал Сиденснер с пышными бакенбардами в зо-лотых эполетах сидел за своим рабочим столом и сквозь маленькие круглые очки читал какой-то документ.
- «Ваше превосходительство – служащий Джевецкий. Имел честь исполнять Ваше приказание о выступлении на научной конференции в Университете», - отрапортовал Джевецкий.
- «Да, да, прекрасно помню наш с Вами разговор. Надо поднимать научный авторитет МТК. Вот я и рекомендовал Вам там выступить аж на пленарном заседании. … Да, кстати, садитесь», - и генерал жестом указал Джевецкому на стул для посетителей. Джевецкий сел. Генерал продолжил:
- «Уточняю, Степан Карлович, Вы применили не тот глагол. Я Вам выступать не приказывал, а рекомендовал. Выступать на научной кон-ференции – это дело творческое. Не каждый член МТК в состоянии вы-ступать перед столь учёной аудиторией. Я выбрал Вас. Надеюсь, Вы там достойно выступили и достойно представляли МТК?»
При этом Джевецкий мысленно про себя успел ему ответить:
- «Да, уж как достойно – нажил дуэль!» - а вслух начал доклады-вать:
- «Моё выступление на пленарном заседании было последним. В основном на пленарном заседании выступали одни богословы. Из не богословов был один ботаник, один историк и я», - тут генерал пре-рвал Джевецкого:
- «Конечно, список выступающих на пленарном заседании Универ-ситета утверждал аж сам Константин Петрович!» - и генерал вырази-тельно поднял указательный палец правой руки вверх, затем продол-жил:
- «Вы, Степан Карлович, ему лично знакомы, поэтому он Ваш до-клад и утвердил на пленарном заседании. А Бекетов, будучи сам бота-ником, сумел протолкнуть своего выступающего», - потом генерал за-молчал, крякнул, что-то подумал и продолжил: «Что Вы хотите, ведь Константин Петрович – это учитель самого цесаревича Александра Александровича, пользующийся его безграничным доверием и, к тому же, обер-прокурор святейшего Синода. … Ну, продолжайте, а то я Вас прервал», - и Джевецкий продолжил:
- «На пленарном заседании мой доклад восторгов не вызвал. Бого-словы посчитали это пустой фантастикой. А потом, после перерыва, я пошёл на секцию математики. И вот там, в кулуарных разговорах, мой доклад был очень высоко оценён», - тут генерал опять перебил Дже-вецкого:
- «А почему Вы пошли на секцию математики? Мне кажется, Вам лучше было пойти на секцию механики?»
Джевецкому опять пришлось скрывать свои истинные мотивы:
- «Видите ли, Ваше превосходительство, в процессе проектирова-ния новейшей подводной лодки, мне потребовалось получить точное аналитическое выражение её движения в вертикальной и горизонталь-ной плоскостях. Для этого надо решить довольно сложную систему двух нелинейных неоднородных дифференциальных уравнений. А для этого мне надо было получить консультации у специалистов-математиков. Вот поэтому я и пошёл на эту секцию».
- «А, … понимаю. Ну и как, получили эту консультацию?»
- «Да, Ваше превосходительство. Но я только договорился о кон-сультации. Сразу это не сделать. Ведь система уравнений слишком сложная».
- «Понял, понял», - потом помолчав, подытоживая разговор, до-вольным голосом продолжил:
- «Ну, что ж, Степан Карлович, будем считать, что с моей прось-бой Вы справились отлично. Не смею Вас больше задерживать. Про-должайте проектирование своей подводной лодки».
Джевецкий встал со стула и по-военному спросил:
- «Разрешите идти?»
- «Идите».
Джевецкий развернулся и вышел в коридор. Горькая мысль сидела у него в голове:
- «Какой хороший человек, генерал Сиденснер! Ведь когда-то он узнает правду. Послал меня на конференцию в Университет, а я там нажил дуэль. Вот тебе и достойно представлял МТК! Как это нехорошо выглядит! … Но признаваться сейчас нельзя. Иначе дуэль расстроится, а она необходима», - с этой мыслью он вошёл в общий зал с рабочими местами служащих МТК и сел за своё рабочее место. Рядом сидел лей-тенант Чайковский.
- «Ну, что ж, надо начинать», - подумал про себя Джевецкий:
- «Ипполит, у меня есть к тебе разговор».
 - «Слушаю тебя, Стефан. Только сначала расскажи, как ты высту-пил в Университете», - ответил ему Чайковский.
- «Вот об этом я и хочу с тобой поговорить».
- «Внимательно слушаю тебя, Стефан».
Сначала Джевецкий рассказал ему всё то же самое, что и генералу Сиденснеру. Потом добавил:
- «Специалист по решению дифференциальных уравнений, кстати, которого мне рекомендовал аж сам Вышнеградский – женщина. И, разговаривая о моих дифференциальных уравнениях, я пошёл прово-жать её до дома».
- «Стоп, стоп, стоп, Стефан», - перебил его Чайковский и задал ему неожиданный вопрос:
- «А эта женщина случайно не блондинка?»
- «Блондинка», - удивлённо ответил ему Джевецкий: «А как ты об этом догадался?» - наивно спросил он.
Не обращая внимания на вопрос Джевецкого, Чайковский задал ему следующий вопрос:
- «А она случайно не госпожа баронесса фон Манштейн Анна Александровна, урождённая мадам Дмитриева?»
- «Да, это она. Но как ты её знаешь?!» - с невероятным удивлени-ем, чуть не выкрикнул Джевецкий. И Чайковский продолжал:
- «Так, … Стефан. Теперь мне всё ясно. … Только ты не крути мне байки про дифференциальные уравнения. На начальной стадии проек-тирования твоей подводной лодки они нужны тебе как собаке пятая но-га. Она просто понравилась тебе как красивая женщина, и ты решил за ней приударить. А твои уравнения послужили только поводом для это-го. … Что, скажешь, я не прав?»
- «О Боже! Какие же вы оба с Анной Александровной проница-тельные люди! Признаюсь, она тоже до этого сама догадалась», - отве-тил ему Джевецкий и опять густо покраснел, затем продолжил: «Мне стыдно, Ипполит, но это именно так. А откуда ты её знаешь?»
- «Ещё бы мне её не знать! Когда в юности я был гардемарином Морского корпуса, то я выразил желание посещать вечерние лекции Университета по кафедре механики. Командование корпуса пошло мне навстречу и такое разрешение я получил. В то время в Университете на кафедре математики училась Аня. Она была, да и сейчас остаётся, фор-менной красавицей. Все студенты были тогда в неё влюблены. Был влюблён в неё и я. Но у неё случился бурный роман с моим однокаш-ником по Морскому корпусу гардемарином Володей Манштейном. Он был высокий, красивый, статный. Его семья была близка к высшим кругам света. Аня влюбилась в него без памяти. Всё, что в её душе бы-ло святое, она отдала ему. В какой-то степени мы за неё радовались, в какой-то степени завидовали. Потом мы с Володей выпустились на флот мичманами, и он сразу на ней женился. Через положенное время у них родился сын. А дальше семейная жизнь у них не заладилась. Воло-дя ушёл от неё и через год близко сошёлся с княжной Трубецкой. Она вдова и старше его. Но, тем не менее, у него с ней проблем нет. А Аня так и живёт одна с сыном. И всю свою душу делит между сыном и ма-тематикой. А Володя Манштейн сейчас, как и я – лейтенант, служит штурманским офицером на нашем самом современном новейшем бро-неносце «Пётр Великий». Сейчас он в море. Вот такая – друг Стефан история. Думаю, что у Ани в душе уже всё перегорело и ничего у тебя с ней не выйдет. … А теперь, Стефан, объясни, зачем ты мне собрался о ней рассказывать?»
И Джевецкий честно в подробностях рассказал ему, как он прово-жал Анну Александровну, как они встретили двух поручиков, как у не-го с одни из них возникла ссора, как непроизвольно он подставил ре-путацию Анны Александровны под удар и как сегодня утром он полу-чил вызов на дуэль. Закончил он свою речь словами:
- «Ипполит, я прошу тебя быть моим секундантом».
Чайковский ответил сразу, не задумываясь:
- «Ты и Аня для меня близкие люди и, осознавая всю меру ответ-ственности, я сразу говорю тебе – я согласен».
- «Спасибо Ипполит, иного ответа от тебя я и не ожидал», - Дже-вецкий расчувствовавшись, обнял его и прижался своей щекой к его щеке. Оба молчали, потом Джевецкий продолжил:
- «Вот тебе визитная карточка поручика Астрова, секунданта по-ручика Федотова. Я прошу тебя, приди к нему, представься моим се-кундантом и договорись с ним о месте и времени дуэли. Раз он меня вызвал, то по обычаю я назначаю оружие – это рапиры. Отказ драться на рапирах, я буду расценивать как уклонение от дуэли, о чём я немед-ленно оповещу его командира полка. Согласно обычая, секунданты обязаны принять все меры к примирению противников. Я готов пойти на примирение, но только при одном условии: он признает своё пове-дение недопустимым для офицера и попросит у меня прощения. Ника-кие другие условия я даже не хочу и рассматривать. Мне не о чем со-жалеть. Если б я его не опередил своим ударом по его лицу, то неиз-вестно, что бы он пьяный стал делать с обнажённой саблей. Если он примет мои условия драться на рапирах, то сразу купи две рапиры. Магазин холодного оружия, где они продаются, расположен на улице Коломенской. Эта улица недалеко от Николаевского вокзала, парал-лельна Лиговскому проспекту. И вот тебе деньги на рапиры. Да, и ещё очень важное мероприятие, найди врача, который согласно дуэльному кодексу должен присутствовать на поединке. Но этот врач не должен иметь никакого отношения к армии. Причина самая простая – исклю-чить лишний источник сплетен. И вот тебе деньги на врача».
Чайковский тут же ему ответил:
- «Стефан, не беспокойся, всё сделаю, как ты просил. В беде тебя не оставлю. Только мне не понятно, почему ты выбрал такое экзотиче-ское оружие?»
- «Очень просто. Я люблю фехтовать на рапирах. В молодости, будучи студентом в Париже, меня к рапирам приучил мой друг тех лет Гюстав Эйфель. Хотя, как поляк, я свободно владею саблей и пистоле-том. Но очень неуверен, владеет ли рапирой поручик Федотов. Тем са-мым я делаю себе некоторое преимущество», - ответил ему Джевецкий.
- «Понял тебя Стефан. Теперь последний вопрос: что ты думаешь сделать, чтобы не обесчестить Аню?» - спросил его Чайковский и твёр-до взглянул в глаза Джевецкому.
- «Если я останусь жив, то немедленно пойду на приём к самому Победоносцеву. Всё честно ему расскажу и попрошу замять дело. Ду-маю, он мне не откажет. Он мне дал право прямого обращения к нему. Сознаю, что это слабое утешение для Анны Александровны, но это тот максимум, который я могу для неё реально сделать. … И последнее, Ипполит, это очень личное: если я буду убит, то передай, пожалуйста, Анне Александровне, что я её очень полюбил».
- «Не сомневайся, Стефан, всё сделаю, как ты просил, но, надеюсь, этого не случится. Ты грамотно выбрал оружие», - очень серьёзно от-ветил ему Чайковский и продолжил: «Сегодня, сразу после окончания рабочего дня пойду по тому адресу, который ты мне дал к поручику Астрову. Вечером зайду к тебе и расскажу все результаты перегово-ров».
- «Я буду тебя ждать дома, Ипполит. Ужин за мной», - ответил ему Джевецкий, и опять крепко обнял друга за плечи.
………………………………………………………………………….......
Вечером, придя со службы домой, Джевецкий велел горничной Бе-ате накрыть в столовой ужин не как обычно, а позже, когда к нему придёт офицер его сослуживец.
- «Хорошо, пан Джевецкий», - и больше Беата никаких вопросов ему не задавала.
В десятом часу вечера раздался стук в дверь.
- «Это он», - сказал Джевецкий Беате: «встретьте его и проводите ко мне в столовую и накройте ужин для двоих».
- «Хорошо, пан Джевецкий», - опять так же ответила ему Беата и ушла в прихожую. Джевецкий весь напрягся, что ему сейчас скажет Ипполит?
Через некоторое время послышались шаги по коридору. В комна-ту вошёл лейтенант Чайковский. Его золотые погоны тускло блеснули в свете свечей, лицо его было очень серьёзно.
- «Ну, что скажешь, друг Ипполит?» - с нетерпением спросил его Джевецкий.
- «Я был у поручика Астрова и всё с ним обговорил. А теперь всё по порядку. Первое – примирение невозможно, так как он потребовал твоего извинения. Второе – с большим трудом, при угрозе публичного оглашения факта того, что Федотов уклонился от дуэли, удалось дого-вориться о поединке на рапирах. Он очень хотел пистолеты или сабли. Третье – поединок проводится только до первой крови. Тут мы были единодушны. Надеюсь, ты так же не возражаешь?»
- «Не возражаю», - ответил Джевецкий: «продолжай дальше».
- «Четвёртое – Астров был не против того, что доктор должен быть никоим образом не связан с армией. И, наконец, последнее пятое – поединок состоится послезавтра в десять часов утра в пригороде Сестрорецка на берегу озера Разлив. Там, вдоль озера, имеется пу-стынная дорога. На ней мы расчистим от снега небольшую площадку для поединка. В то время дня там не бывает никого, а к десяти часам утра сейчас уже полностью рассветёт. Мы с Астровым договорились, что рапиры покупаю я и врача тоже ищу я. Далее, расставшись с Аст-ровым, я поехал, как ты мне и советовал, на улицу Коломенскую. Без труда нашёл там магазин холодного оружия и купил две новенькие ра-пиры. Свёрток с ними я оставил в прихожей. Затем я хотел уже идти к тебе и свернул на Кузнечный переулок и тут увидел напротив Кузнеч-ного рынка детскую поликлинику. Я вошёл в неё и с первым попав-шемся мне детским доктором обо всём договорился, щедро заплатив ему вперёд. Он согласился оказать первую медицинскую помощь ране-ному на поединке и клятвенно обещал обо всём молчать, но только до тех пор, пока его не начнут официально допрашивать в полиции, если конечно это случится. Вот теперь, пожалуй, и всё», - окончил свой до-клад Чайковский.
- «Огромное тебе спасибо, Ипполит, за хлопоты. Сколько я тебе должен за рапиры и за доктора?» - спросил Джевецкий, при этом лицо его светилось благодарностью к другу.
- «Давай сочтёмся после поединка. Я надеюсь, что ты останешься жив и здоров. А теперь давай поужинаем, я очень проголодался. А ты обещал накормить меня ужином», – и Чайковский от удовольствия по-тёр руки. Джевецкий позвонил в колокольчик, сразу вошла горничная:
- «Пани Беата, накройте, пожалуйста, ужин на двоих как я и про-сил».
- «Сию минуту, пан Джевецкий, всё уже готово».
Через несколько минут кухарка Млагожата внесла блюда и накрыла ужин на двоих.
……………………………………………………………………………...
На следующий день, находясь на службе в МТК, Джевецкий и Чайковский по-разному отпрашивались у начальства отсутствовать завтра. Джевецкий сказал, что ему удобнее заниматься проектировани-ем своей подводной лодки дома, а Чайковский попросил себе библио-течный день. Командование МТК их отпустило.
Вечером, перед дуэлью, Джевецкий взял одну из рапир и опробо-вал её на руке. Затем повторил ряд приёмов нападения и защиты. Ни-каких предсмертных писем он писать не стал и рано лёг спать. О смер-ти он совсем не думал, а думал только об Анне. Пытаясь вспомнить её образ, он уснул.
На следующий день – день дуэли, западный ветер с Финского за-лива ещё более усилился и в городе, посреди зимы, температура воз-духа перевалила за ноль. Снег стал липкий и сырой. Всё стало таять.
- «Хорошо», - подумал Джевецкий: «сражаться на морозе было бы неудобно».
Было семь утра. Он уже стоял у подъезда своего дома. Вскоре на извозчике к нему подъехал Чайковский, как они и условились. Чайков-ский был в полной военной форме. Они поздоровались. Оба были се-рьёзны и не склонны к разговору.
- «Поехали за доктором», - сказал Джевецкий.
- «Да», - ответил Чайковский и назвал кучеру его адрес. Оказа-лось, что доктор живёт на той же Коломенской улице, рядом со своей поликлиникой. Подъезд его дома был напротив гимназии.
- «Ваше благородие, приехали, куда Вы велели», - сказал кучер, обращаясь к Чайковскому.
Ждать им не пришлось. Тут же из подъезда вышел доктор. Это был низенький плотный человек с круглым очень добрым лицом и ма-ленькими круглыми очками. По внешнему виду – самый настоящий детский доктор. Чайковский представил их друг другу:
- «Доктор Щукин Михаил Петрович, … , господин Джевецкий Стефан Казимирович», - они молча пожали друг другу руки.
- «Очень приятно, Стефан Казимирович. Желаю, чтобы Ваш по-единок закончился благополучно для Вас обоих и мои услуги Вам бы не потребовались», - сказал доктор Щукин. Джевецкий ничего не отве-тил и только поудобнее переложил пакет с рапирами, который он дер-жал на коленях.
- «Гони в Сестрорецк, а там я скажу куда надо», - крикнул Чайков-ский кучеру.
- «Слушаюсь Ваше благородие», - бодрым голосом выкрикнул кучер, довольный столь дальним маршрутом, предвещавшим ему хо-роший заработок.
Коляска покатилась. Трое пассажиров сидели молча. На не очень весёлое дело они ехали. Чтобы не замёрзнуть они кутались, Чайковский в свою офицерскую шинель, а Джевецкий и доктор Щукин – в свои шу-бы. Ехали они полтора часа. К тому времени совсем рассвело, но солн-це не показывалось. Всё небо над Петербургом было покрыто плотным слоем серых облаков. В том месте горизонта, где должно быть солнце, наиболее ярко светились края облаков. Кое-где с крыш домов уже начали капать капли растаявшего снега. Стояла типичная пасмурная петербургская погода. Вскоре, при подъезде к Сестрорецку, они уви-дели ещё один экипаж. В нём сидели два пехотных офицера. Всем стало ясно, что это их противники. Чайковский с Астровым махнули друг другу руками и поехали к условленному месту поединка, указывая до-рогу своим кучерам. Вскоре экипажи приехали на место дуэли. Это был небольшой участок дороги вдоль озера Разлив, где дорога шла прямо вдоль уреза воды. Но сейчас никакой воды не было, так как всё озеро было покрыто льдом, на котором был толстый слой снега. Се-кунданты протоптали небольшую круглую площадку в снегу, и Чай-ковский предложил противникам выбрать рапиры. Противники выбра-ли рапиры и скинули прямо в снег свою верхнюю одежду и головные уборы. Джевецкий – свою шубу и меховую шапку, а поручик Федотов – шинель, фуражку и портупею с саблей. Джевецкий остался в лёгкой куртке, а Федотов – в кителе. Затем Джевецкий надел на свою правую руку кожаную перчатку, взял в неё рапиру и сделал пару резких энер-гичных выпадов и взмахов своей рапирой, с шумом рассекая воздух, почувствовав её эфес в ладони. Потом секунданты развели противников по разным краям площадки, у каждого в руке была рапира. Инициати-ву взял лейтенант Чайковский:
- «Господа, по обычаю дуэли предлагаю Вам помириться и ре-шить дело миром», - сказал Чайковский.
- «Я готов к примирению, но только на моих условиях», - тут же твёрдо ответил Джевецкий.
- «Ваши условия мне не приемлемы», - так же твёрдо ответил ему Федотов.
Джевецкий впервые вблизи видел его трезвым:
- «Вполне нормальный офицер, сейчас даже и не подумаешь, что он мог быть в столь безобразном состоянии», - подумал он.
Но какой-то слабый гонор светился в его глазах. Что-то было в его взгляде неприятное. Но в этот момент снова раздался голос Чайковско-го:
- «Господа, примирение невозможно. … Считаю до трёх. Насчёт «три» сходитесь и начинайте поединок».
Он отошёл в сторону и присоединился к поручику Астрову и док-тору Щукину.
- «Ра! …  Два!», - он немного помедлил и наконец с силой произ-нёс: «Три! Сходитесь!» - поединок начался.
Джевецкий встал в шестую позицию, согнув в коленях ноги, пра-вую руку с рапирой вытянул вперёд, согнув её в локте, а левую руку поднял верх, согнув её над головой, то есть сделал всё, как когда-то в молодости учил его Эйфель. Федотов же наоборот, большими шагами на прямых ногах стал нападать на Джевецкого, делая широкие замахи своей рапирой и при этом со свистом рассекая ею воздух. Джевецкий конечно знал, что в русских юнкерских училищах юнкеров учат фехто-вать на эспадронах. Но что до такой степени плохо учат – это он уви-дел только сейчас, а про себя подумал:
- «Э, … , поручик, я могу проткнуть рапирой тебя сию секунду. Но это уже будет убийство, а не честный поединок. Надо хотя бы для приличия немножко покуражиться».
Он мгновенно успокоился, страха смерти, и ненависти к противни-ку он не испытывал совсем. Надо было немножко разыграть, что это всё-таки поединок, а не банальное убийство. Он стал увёртываться от его ударов, применяя защиту «четыре» и «круг - шесть», но, ни в коем случае не атаковал противника. Так продолжалось минуты две. Федо-тов наверно подумал, что Джевецкий его боится и осмелел. Теперь его замахи рапирой стали ещё размашистей, а свист рассекаемого ею воз-духа – ещё более пронзителен.
С неимоверным волнением, внимательно следили за поединком се-кунданты и доктор. Вот, вот должно было произойти что-то ужасное. Лица их были серьёзны и напряжены.
Джевецкий ухмыльнулся и подумал:
- «Если бы, фехтуя с Эйфелем, я сделал хоть один такой замах, то немедленно получил бы укол в грудь».
А ещё через минуту он решил про себя:
- «Ну, все приличия соблюдены, пора с ним кончать».
В этот момент Федотов сделал очередной замах рапирой, сойдясь с Джевецким в положение «кора-кор». Джевецкий отразил его замах защитой «четыре», то есть, как говорил Эйфель - «маль-паре» и тут же, скользя своей рапирой вдоль клинка рапиры Федотова, сделал мол-ниеносный выпад флешь-атаки, одновременно с этим резко откинув назад поднятую над головой левую руку. Это ещё больше придало скорости его выпада, и максимально распрямил свою правую руку. Всё решали доли секунды! Секунданты замерли, доктор в ужасе закрыл глаза и отвернулся. Из-за стойки Федотова на прямых ногах, он не смог вовремя отскочить назад и отразить молниеносную атаку Джевец-кого.
Ещё какие-то доли секунды и кончик рапиры Джевецкого должен был войти Федотову прямо в рот, проткнуть его сонную артерию и ос-нование спинного мозга. Смерть Федотова была бы мгновенной. Но за какие-то четверть миллисекунды до этого Джевецкий чуть-чуть пред-намеренно придержал свою правую руку, и его рапира глубоко рас-секла левую щёку Федотова. Мгновенно у Федотова обильно потекла кровь. Не сговариваясь, оба секунданта одновременно закричали:
- «Поединок окончен! Поединок окончен!»
Джевецкий остановился, посмотрел на Федотова, тот бросил свою рапиру и инстинктивно двумя руками схватился за свою левую щёку. Все его руки тут же были залиты кровью, она стекала с его подбородка и капала на его мундир. В первое мгновение Джевецкий хотел позвать доктора, но это было, ни к чему. Доктор честно исполнял свои обязан-ности и уже был рядом с раненым. К Джевецкому подбежал Чайков-ский:
- «Ну, слава Богу, слава Богу! Ты жив и здоров, не ранен, и наглец заплатил за свою пьяную выходку кровью».
- «Мне очень хочется быстрее отсюда уехать», - медленно и устало сказал Джевецкий.
- «Подожди, мы ещё должны доставить доктора на место», - отве-тил ему Чайковский.
- «Да, да, конечно», - так же медленно устало промолвил Джевец-кий.
Он резко почувствовал сильную усталость, и ему хотелось быстрее остаться одному. Чайковский торопливо поднял со снега брошенную шубу Джевецкого и подал ему:
- «Надень, Стефан, а то простудишься. Сейчас ты разгорячённый, но скоро начнёшь остывать», - и он помог надеть Джевецкому шубу.
А в это время доктор дезинфицировал рану Федотову йодом. От жгучего действия йода на свежую рану, Федотов сначала взвыл, а по-том всё затихая стал стонать. Джевецкий в презрительной гримасе скривил губы и сплюнул. Потом доктор достал из своего походного медицинского чемоданчика хирургическую иглу, нитки и стал по жи-вому зашивать ему рану. Стоны Федотова усилились. Джевецкий вспомнил, как мужественно раненные моряки «Весты» ждали оконча-ния боя, терпя нечеловеческие боли, чтобы не привлекать к себе внима-ния сражающихся товарищей. Через полчаса доктор закончил свою работу. Рана Федотова была зашита, а вся его голова была забинтова-на. Но всё равно, кровь ещё проступала и через бинты.
- «Ну, всё», - облегчённо с сознанием выполненного долга сказал доктор Щукин и сел в экипаж к Джевецкому и Чайковскому.
- «Трогай!», - резко сказал Чайковский кучеру: «И чтобы ни звука, что ты здесь видел!»
- «Всё понимаю, Ваше благородие, не сомневайтесь», - степенно ответил ему кучер.
Назад ехали молча. Погода стояла сырая, промозглая, пасмурная, как раз под стать их настроению. Наконец через полтора часа снова приехали на Коломенскую улицу и распрощались с доктором.
- «Большое Вам спасибо, Михаил Петрович», - сказал ему на про-щание Чайковский и они вместе с Чайковским пожали ему руку.
Затем экипаж тронулся к дому Джевецкого на Адмиралтейскую набережную.
- «Сейчас хочу дома побыть один, а вечером пойду, запишусь на приём к Победоносцеву. Буду просить его, чтобы дело замяли. Я это обещал Анне Александровне», - устало, глядя себе под ноги, сказал Джевецкий.
- «Да, Стефан, да. Это твой долг как джентльмена. Но я рекомен-дую тебе подождать хотя бы неделю. Может вообще всё удастся сохра-нить в тайне, уголовное дело не возбудят и слухи по Петербургу не по-ползут», - весьма рассудительно ответил ему Чайковский.
- «Пожалуй, ты прав. Так и сделаю, подожду неделю. А пока зай-мусь проектированием подводной лодки».
Через двадцать минут экипаж подкатил к дому Джевецкого.
- «Спасибо тебе за всё, Ипполит», - просто, сердечно сказал Чай-ковскому Джевецкий и на прощание обнял друга.
Однако, дело обернулось не так, как надеялись друзья. Как потом выяснилось, дуэль, и её исход, скрыть не удалось. Всему виной – глу-пость Федотова. Оказалось, что он ещё до начала дуэли разболтал всем в полку, что ему в городе нахамил какой-то шпак, и он его вызвал. По-этому, когда он на следующий день после дуэли явился на службу с за-бинтованной головой, то его россказням, о том, что, гуляя в лесу, он напоролся на острый сук и поранил себе щёку, никто в полку не пове-рил. Дело дошло до командира полка. Тот велел полковому лекарю осмотреть рану Федотова. После чего всем всё стало ясно. Как-то ко-мандиру полка не верилось, что поручик Федотов, в такую рань, гуляя в лесу, распорол себе щёку, напоровшись на острый сук, и при этом предусмотрительно взял с собой на прогулку доктора, который тут же профессионально наложил ему швы. Командир полка официально до-ложил по команде о происшествии, а сверху ему велели оповестить о случившемся полицию. И уголовное дело о запрещённых дуэлях было открыто. Через два дня Джевецкий получил повестку явиться в поли-цейский участок.
Зачем его вызывают в полицейский участок, Джевецкий понял сра-зу, и, не мешкая, в этот же день вечером пошёл на Мойку 30 к Победо-носцеву. В прихожей его встретил чопорный швейцар и важно сказал:
- «Его сиятельства сейчас на рабочем месте нет, они находятся в Гатчине у цесаревича».
Дальше швейцар говорил, что, когда Победоносцев вернётся, ни-кто не знает и что Джевецкий может оставить ему свою визитку. Он По-бедоносцеву доложит о его визите. А уж дальше будет так, как решит Его сиятельство. Джевецкий понял, что ничего больше сейчас он от швейцара не добьётся. Он оставил ему свою визитку и убыл. Но в по-лицейский участок, до встречи с Победоносцевым, Джевецкий решил не ходить. Прошло ещё два дня, и Джевецкий получил сразу две повестки. Одну – повторно прийти в полицейский участок, другую – о том, что сегодня вечером в 19.00 его ждёт у себя Победоносцев. Джевецкий об-радовался и ровно в 19.00 уже сидел в приёмной у Победоносцева. При этом он не забыл прикрепить к сюртуку свой Георгиевский крест. Пунктуальность Победоносцева была феноменальной, и ровно в 19.00 швейцар пригласил его войти в кабинет Его сиятельства. С трепетом, радостью и волнением Джевецкий вошёл в хорошо известный ему ка-бинет и представился. Победоносцев навстречу ему не встал, не поздо-ровался, руки не подал. Это был дурной знак. В мозгу Джевецкого успели промчаться следующие мысли:
- «Если бы я был ему безразличен, то он просто отказался бы меня принимать. А он всё-таки принял меня почти сразу, как прибыл из Гат-чины. Значит не так уж моё дело плохо. Наверно мне сейчас будет вы-волочка. Но что он решит? Вот в чём вопрос!»
В этот момент раздался мерный скрипучий жёсткий голос Победо-носцева:
- «Мне о Вас, господин Джевецкий, докладывали, как о серьёзном человеке. А Вы оказывается мелкий драчун, устроили пьяную драку. А потом продемонстрировали, что закон для вас ничего не значит?! … И на такого человека мы делаем ставку!»
При этом голос Победоносцева резко усилился. Но кричать он не умел. Это был визг. Джевецкий при этом стоял ни жив, ни мёртв. Но голова его была холодна. Он прекрасно понимал, что пока первые эмоции Победоносцева сами собой не иссякнут, с ним говорить, что-то доказывать ему – было бесполезно. Это бы его ещё больше распалило. И он стоял молча, не прерывая Победоносцева. А тот, само возбудив-шись, продолжал:
- «Когда я озабочен поисками инвесторов под Ваш проект, встре-чаюсь и веду переговоры с серьёзными людьми, то Вы, в этот момент, ведёте себя как последний мальчишка! … Кроме того, что закон для Вас не указ, Вы ещё плюёте и на полицию, игнорируя посланные Вам повестки. Мне сегодня утром господин полицмейстер Петербурга всё о Вас доложил. И каково же было моё удивление, что это всё Вы! А те-перь стоите и молчите, так как нечего Вам сказать в своё оправдание», - наконец Победоносцев иссяк.
Джевекий подумал про себя:
- «Ну, что, пора начинать. По-моему, Победоносцев созрел меня выслушать. Главное говорить коротко и сразу «быка за рога», - а вслух сказал:
- «Ваше сиятельство, в тот вечер я провожал до дома специалиста-математика, нужного мне для проектирования подводной лодки. Этот специалист – женщина. Встретившийся мне нетрезвый поручик Федо-тов, пытался силой увести её с собой. Когда я вступился за бедную женщину, то он схватился за эфес своей сабли. На долю секунды я опе-редил его и, ударом кулака по его лицу, я свалил его с ног. В тот мо-мент я прекрасно понимал, что нет ничего ужаснее сабли в руках пья-ного человека. Страшно подумать, как бы он мог её применить. А по-том, на следующий день, я получил вызов на дуэль. Как дворянин, я не имею права от неё уклоняться. Вот кратко и всё», - одним духом выпа-лил Джевецкий. А про себя подумал:
- «Вот первая порция информации. Пока всё, стою и молчу. По-смотрю, какая у него будет реакция».
- «Вот значит, как было дело», - значительно более миролюбивым голосом сказал Победоносцев и продолжил: «Так что же Вы об этом не рассказали в полиции?»
- «Сначала я хотел переговорить с Вами», - ответил Джевецкий.
- «Зачем?»
- «Во-первых, не буду скрывать, я боялся за порученное мне дело. Если я буду осуждён на каторгу, то морская обороноспособность Рос-сии от этого не выиграет. Я рассчитывал на Ваше содействие прекра-тить дело. Во-вторых, женщина – специалист по решению дифференци-альных уравнений, которую мне рекомендовал аж сам Вышнеградский, замужем. И в той ситуации, в которой мы очутились, есть основание предположить, что я её любовник. Сами понимаете, Ваше сиятельство, что начавшееся следствие и судебный процесс, очень сильно повредят репутации этой женщины. Это вторая причина, по которой я сначала хотел встретиться с Вами, а уже потом идти в полицейский участок», - ровным спокойным голосом ответил ему Джевецкий.
При этом, конечно, Джевецкий лукавил и повод знакомства с ба-ронессой он выдал за причину. Но, в отличие от лейтенанта Чайковско-го, Победоносцев этого заметить не мог.
- «Так, так, начинаю понимать ситуацию, в которой Вы оказа-лись», - затем, помолчав, добавил: «Да Вы садитесь, садитесь, Степан Карлович, в ногах правды нет», - и указал ему рукой на кресло для по-сетителей.
По тону его изменившегося голоса и проснувшейся в нём обычной вежливости Джевецкий понял, что мнение Победоносцева о дуэли резко изменилось. Ловя момент, он тут же поблагодарил Победоносцева и сел в предложенное ему кресло. А Победоносцев тем временем возоб-новил диалог:
- «Ну, раз Вам её рекомендовал аж сам Вышнеградский», - здесь Победоносцев сделал выразительную паузу и продолжил: «то это уже говорит о многом. Цесаревич Александр Александрович имеет боль-шие виды на Ивана Алексеевича и внимательно читает все его труды в области финансов».
Потом Победоносцев на минутку задумался о чём-то своём, навер-ное, имеющее отношение к Вышнеградскому. Затем очнулся и мимо-лётно спросил:
- «А что это за женщина, как её фамилия, которую Вы провожа-ли?»
- «Баронесса фон Манштейн», - не задумываясь простодушно от-ветил ему Джевецкий.
- «Что???» - в первый момент Победоносцев аж задохнулся.
- «Так это же известная личность! Ну, теперь мне предельно всё понятно, почему она так переживает за свою репутацию. Ха, ха! Ещё бы ей не переживать! … Да будет Вам известно, Степан Карлович, что её бросил муж, по не ясной нам причине, и ушёл к вдове – княгини Трубецкой. Они живут во грехе. Недавно её муж, лейтенант Манштейн, подал прошение на Высочайшее имя о разводе. Но сначала такое про-шение должно пройти Синод. Я, как Обер-прокурор Синода, наложил свою резолюцию: «Вернуться в законную семью». Государь-император мою резолюцию утвердил. Теперь понятно, что в этой ситуации госпо-жа Манштейн боится, как бы её не обвинили в прелюбодеянии, как причине, по которой её покинул муж».
- «Для меня она прежде всего женщина и специалист-математик, который поможет мне решить сложные дифференциальные уравнения движения подводной лодки в горизонтальной и вертикальной плоско-стях», - ответил ему Джевецкий.
- «Я Вас хорошо понимаю, Степан Карлович. Для Вас, как для джентельмена, наверное, это и есть главная причина, по которой Вы хотите замять дело. Не беспокойтесь, я попрошу господина полицмей-стера Санкт-Петербурга прекратить это дело. Надеюсь, он мне не от-кажет. … Поэтому, пока в полицейский участок не ходите».
- «Большое спасибо, Ваше сиятельство», - поблагодарил его Дже-вецкий: «Но, чтобы покончить с этой ситуацией, я бы хотел ещё кое-что добавить».
- «Слушаю Вас, Степан Карлович», - уже исключительно добро-желательным тоном ответил ему Победоносцев.
- «Ваше сиятельство, я считаю, что поручик Федотов по своим ка-чествам не должен служить в столице империи. Своим поведением он позорит свой полк и столицу».
- «Правильно, Степан Карлович, я думаю его надо послать слу-жить на остров Сахалин в конвойные части. Пусть там проветрится, как следует. А его секунданта, за то, что водит дружбу с таким типом, со-шлём служить на Кавказ. А вот, что делать с Вашим секундантом, я подумаю и не посмотрю, что его брат великий композитор».
Тут его Джевецкий перебил:
- «Простите, Ваше сиятельство, что перебиваю. Но мне кажется, что секундантов трогать не стоит. Они, в данной ситуации, люди под-невольные понятию о дворянской чести. А что касается моего се-кунданта, то он сейчас мне очень нужен. У него университетское обра-зование по механике. Я с ним часто советуюсь по различным вопросам проектирования подводной лодки. Он полностью в курсе моих дел. Бо-лее того, у меня на него есть виды», - от волнения за друга Джевецкий кашлянул и продолжил: «Когда подводная лодка будет построена, то у неё я планирую экипаж из четырёх человек. Нужно назначить коман-дира. Я конструктор и человек штатский, поэтому командиром под-водной лодки быть не могу. Предлагаю на эту должность назначить лейтенанта Чайковского. Лучшей кандидатуры не вижу», - окончил Джевецкий.
- «Ну что ж, Степан Карлович, весьма убедительно. Соглашусь с Вами. … А теперь, раз уж мы встретились, давайте поговорим о деле. Как Ваши дела с проектированием подводной лодки?»
- «Ваше сиятельство, всё идёт по плану, надеюсь весной закон-чить».
- «А точнее нельзя?»
- «Точнее трудно сказать, так как много комплектующих изделий, которые пойдут на строительство и обслуживание подводной лодки, в России не делают. Предстоит их искать за границей. Мне нужны будут частые командировки в Германию, Францию, Англию, Швецию», - тут Победоносцев перебил Джевецкого:
- «Знаете, Степан Карлович, мне сейчас пришла в голову интерес-ная мысль. Я сейчас веду переписку с различными инвесторами под Ваш проект. Желающих вложить в него деньги – много. Но у всех их есть своя корысть. Они хотят засветиться в глазах цесаревича, чтобы в будущем иметь от него какие-либо протекции в их деловых оборотах. … Теперь следите за моей мыслью. Вы дадите мне список комплекту-ющих изделий, которые в России не выпускают, а я, в свою очередь, предложу этим купцам организовать их выпуск в России. И кто из них с этим делом лучше справится, тому я и отдам предпочтение. Как Вам моя мысль?»
- «Мысль прекрасная по своей сути. Но, Вы, Ваше сиятельство, наверно не представляете, что за этим стоит. Например, у нас в России почти нет приборостроительной промышленности. Металлургия и ме-таллообработка на очень примитивном уровне. Многие нужные мне марки сталей у нас просто не могут сделать. У нас в крайне зачаточном состоянии химическая и электротехническая промышленности и так да-лее. Но, главное, почему мы так отстаём от Европы, это то, что у нас нет экономических потребностей или стимулов в этих изделиях. Опять же из-за крайне низкой научно-технической культуры. Вот такие про-рывные наукоёмкие технологии как, например, строительство подвод-ных лодок и могут вытянуть нашу промышленность. Но и начинать надо не с промышленности. Даже имея первоклассные современные за-воды и государственные заказы под их продукцию, у нас некому будет на них работать. Ведь подавляющая масса населения России лишена доступа к образованию. Вот изначальная ниточка, за которую надо дёрнуть, чтобы всё в России закрутилось. Поэтому Ваша мысль, заста-вить купцов что-то сделать в России из того что у нас не делается – хо-рошая и правильная, но вряд ли Вы что-либо добьётесь. Вы увидели только вершину айсберга, а я Вам описал всю его невидимую подвод-ную часть. Вот по этой причине я Вам и не могу назвать точную дату окончания проектирования», - наконец выговорился Джевецкий.
- «Спасибо, Степан Карлович, за хорошую лекцию», - с улыбкой сказал ему Победоносцев.
Джевецкий испугался:
- «Ваше сиятельство, ради Бога извините, вовсе не хотел занимать-ся нравоучением. Как-то непроизвольно вышло, больно много на душе накипело, когда видишь контраст уровня промышленности Европы и наш».
- «Ещё раз спасибо, Степан Карлович, мне эта информация будет очень полезна. Я её обдумаю и обсужу с цесаревичем. А сейчас мне надо заняться делами».
Победоносцев встал из-за стола, давая этим жестом понять Дже-вецкому, что аудиенция окончена. Они пожали друг другу руки и Дже-вецкий ушёл. Он вышел на набережную Мойки. Было по ночному тем-но. Уже почти сутки как направление ветра в Санкт-Петербурге смени-лось с западного на северное. Похолодало, и в город снова пришла зима. Стоял лёгкий мороз. Небо в тот вечер было без туч, ярко светила Луна. Дворники зажгли масляные фонари. Снег скрипел у Джевецкого под ногами. Он предвкушал завтрашнюю встречу с Анной Алексан-дровной, так как завтра был выходной. Он мысленно представлял себе сцену, как он ей будет рассказывать про дуэль, про беседу с Победо-носцевым. Ведь он не только, как самый настоящий рыцарь смыл кро-вью противника её оскорбление, но и добился того, что дело будет за-крыто, так, как ей и обещал. Ему казалось, что Анна Александровна должна быть ему благодарна, и что теперь у него завяжутся с ней нежные отношения. Эта уверенность у него подогревалась той ново-стью, которую ему сказал Победоносцев, что оказывается, она с мужем не живёт. Джевецкий распалял себя подобными мечтами и не заметил, как пересёк Дворцовую площадь и оказался у себя на Адмиралтейской набережной.
Дуэль, подводная лодка, дифференциальные уравнения исчезли у него из головы, как будто их там никогда и не было. Он впервые ис-кренне всей душой полюбил ту женщину, о которой мечтал всю жизнь. И это занимало все его мысли. Раньше он думал, что реально такой женщины нет и быть не может, что это только фантазия его грёз, наве-янная прочитанными книгами и мечтами. Но связать свою жизнь с дру-гой, обычной земной женщиной, которые его окружали, он не хотел. Ему это было не интересно. Зачем обманывать себя и её? Сам факт, что такая женщина, оказывается, есть, что она живёт на Земле и даже в од-ном с ним городе – его окрылял. Он наслаждался своим чувством. Ему казалось, что вся его жизнь разделилась на две части, до знакомства с Анной и после. Завтра он её увидит! Это грезилось ему верхом блажен-ства. О большем его мозг не мог даже и мечтать. Только бы увидеть её, заговорить с ней! Это и смысл, и цель его жизни. Так в тот момент ему казалось. В тот вечер он уснул бесконечно счастливый как никогда.


9. Нет

От счастливого окончания всех переживаний последних дней Дже-вецкий уснул крепким мёртвым сном. Спал он без сновидений. Проснулся, когда на улице было уже совсем светло. Ярко светило солнце. Под окном слышался скрежет лопаты дворника, расчищающе-го снег во дворе его дома. Он сладко потянулся, вспомнил, что сегодня выходной день. Сразу спросонья Джевецкий никак не мог понять, по-чему ему так хорошо? Но через миг всё вспомнил. Сегодня он снова увидит её! Он радостно вскочил с постели, побежал умываться, на ходу бросил Беате, чтобы быстрее накрыла ему завтрак.
После завтрака счастливый Джевецкий вышел во двор. Всё его ра-довало, солнце, мороз, дворник, приветствовавший его, душа пела. На улице он поймал первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Невский проспект в самый лучший цветочный магазин. Там он ку-пил огромный букет чайных роз, наказал их как следует завернуть ро-гожей, после чего велел извозчику ехать на Средний проспект Василь-евского острова. Пребывая в прекрасном расположении духа, Джевец-кий беспечно смотрел по сторонам. Все прохожие казались ему весё-лыми, нарядными, чудилось, что все разделяют его счастье. Вот они, выехав с Большой морской улицы, очутились перед Исаакиевским со-бором, и суровый император Николай ; вздыбил над ним своего мед-ного коня. Вот они проехали мимо Синода и Сената. Вот они подъеха-ли к Медному всаднику. Джевецкий каждый раз, проезжая мимо него, любовался чудом, который создал великий Фальконе – взгляд Петра, устремлённый в ввысь, в бесконечность, поверх всех голов и рука, про-стёртая над бездной, как будто только он один видит великое будущее России.
- «Да, служить такому государю было большое счастье», - отметил про себя Джевецкий.
Потом его экипаж очутился на Английской набережной, и велико-лепная панорама сверкающей на солнце покрытой льдом и снегом Невы в обрамлении роскошных дворцов, отрылась перед ним. Потом они переехали Благовещенский мост и очутились на Кадетской линии Васильевского острова. Здесь сердце Джевецкого заколотилось силь-нее. Он сразу узнал те места, по которым так недавно провожал Анну Александровну до её дома. Он отчётливо вспомнил все события того вечера. Вот в этом месте она разоблачила его попытку выдать предлог их знакомства за причину, вот тут они говорили о богословах. В по-следнее время ему всё казалось, что он увидит её не скоро, а неопреде-лённо когда-то. Но сейчас до него дошло, он ясно ощутил, что это про-изойдёт через считанные минуты. Он даже немного растерялся и не за-метил, как они проехали место встречи с двумя поручиками. Он оро-бел. Мысли застыли. Он забыл, с чего хотел начать разговор. Находясь в эйфории, он даже не подумал, что её может не оказаться дома. Сейчас эта мысль неожиданно пришла ему в голову. Он испугался её. Джевец-кий не боялся вида турецкого броненосца, но вид парадной её дома, лишил его всякой воли. Он машинально расплатился с извозчиком, машинально поднялся на второй этаж, развернул букет и постучал в единственную дверь на этой лестничной площадке. Внутри у него всё сжалось, замерло.
- «Дома она или – нет?» - одна эта мысль сверлила его мозг.
Секунды казались часами. Но вот он за дверью услышал какие-то лёгкие шаги. Без сомнения, эти шаги могли принадлежать только жен-щине. Загремели засовы и дверь открылась. Перед ним стояла моло-дая, миловидная и аккуратно одетая горничная.
- «Вам кого?» - спросила она.
- «Я пришёл к баронессе фон Манштейн. Пришёл без предвари-тельной договорённости, поэтому не знаю, дома ли она», - заикаясь и краснея, ответил ей Джевецкий. Горничная всё это заметила, заметила и букет шикарных чайных роз и слегка улыбнулась.
- «Барыня дома. Как о Вас доложить?»
- «Господин Джевецкий Стефан Казимирович. Ваша хозяйка меня знает».
- «Постойте в прихожей, сейчас о Вас доложу».
Она скрылась за дверью.
- «Наверно эта дверь ведёт в гостиную», - мысленно отметил Дже-вецкий.
Через минуту дверь открылась и в прихожую неторопливо вошла хозяйка. Джевецкого словно обдало жаром.
- «Как она хороша!», - успел он подумать.
Увидя Джевецкого, ничто не дрогнуло на её лице, ни улыбки, ни какой-либо иной мимики. Джевецкий открыл было рот, чтобы что-то сказать, как в этот момент раздался звонкий голос мальчика:
- «Мама, это что, папа пришёл?»
Баронесса не успела ему ответить, как в прихожую вбежал маль-чик, на вид ему было лет пять. Он очень был похож на маму. Правиль-ное овальное личико, серьёзные печальные глазки, худенькое личико, красиво зачёсанные светлые волосы. Одет он был очень аккуратно в белую рубашечку с чёрной бабочкой и тёмные штанишки. Увидев, что это не папа, он обеими ручонками прижался к юбке матери, и такое разочарование отразилось на его бледном маленьком личике, что Дже-вецкому до слёз стало его жаль. В этот момент Джевецкий успел поду-мать:
- «Бедный, бедный мальчик. Как он мечтает, чтобы у него был па-па. У всех его сверстников папы есть, а у него – нет. Как бы я хотел быть его папой».
Но в этот момент раздался ровный бесстрастный голос баронессы:
- «Серёжа, иди, поиграй. Этот господин пришёл ко мне по рабо-те».
Серёжа нахмурился и недоверчиво посмотрел на Джевецкого, на его букет, и молча, разочарованно ушёл к себе в гостиную.
- «Здравствуйте, Анна Александровна», - и Джевецкий, заикаясь и краснея, тут же протянул ей свой шикарный букет чайных роз.
Баронесса молча приняла букет и затем твёрдо, прямо глядя в гла-за Джевецкому сказала:
- «Здравствуйте, Стефан Казимирович, и спасибо за столь краси-вый букет», - потом помолчав и что-то обдумав, добавила:
- «Полагаю, Стефан Казимирович, что Вы хотите мне что-то рас-сказать. Я не хочу травмировать сына, принимая у него на виду незна-комого ему мужчину. Мне было бы удобнее продолжить наш разговор на улице. Вы согласны подождать в прихожей, пока я буду одеваться?»
- «Да», - растерянно вымолвил Джевецкий.
- «Хорошо. Я быстро», - и баронесса ушла в гостиную, унося с со-бой букет роз.
Буквально через пару минут она появилась снова уже одетая, как и в прошлый раз, то есть очень просто. Хотя простота её одежды заклю-чалась в одном – ничего лишнего. Но покрой её платья и шубы был безупречен. Они вместе вышли на улицу. Предложить ей взять его под руку, Джевецкий не решился, а вслух сказал:
- «Анна Александровна, может, посидим в каком-нибудь хорошем ресторане, на Ваш выбор, и там я Вам всё расскажу? Мне ведь дей-ствительно есть, что вам рассказать».
- «Нет, нет, категорически, только не это. Говорите здесь на улице. Я не могу надолго оставить сына одного в свой выходной день. Дело в том, что его отец – мой муж, нас бросил. Я вынуждена много работать, а он всю неделю один с гувернанткой, ждёт выходных, чтобы побыть хотя бы с матерью».
- «Я уже всё это знаю, Анна Александровна», - печально и тихо ответил ей Джевецкий, так как интуитивно очень ясно почувствовал, насколько ей сейчас не до его чувств.
- «Правда? От кого?» - нетерпеливо перебила его баронесса.
Они шли по Среднему проспекту Васильевского острова, но Дже-вецкий уже не замечал яркой солнечной погоды, хруста снега под но-гами, улыбающихся прохожих. Если б она была к нему не равнодушна хотя бы на миллиметр, то её реакция на его приход была бы совершен-но другой. Джевецкий уже успел почувствовать это. Он как-то сразу сник. Скорее всего, все его надежды не сбудутся. Но вместе с тем про-шла и робость. Он снова стал галантным, рассудительным, деловым.
- «Анна Александровна, давайте лучше я Вам расскажу всё по по-рядку, в том числе и то, что я узнал и от кого», - ответил ей Джевецкий.
- «Хорошо, рассказывайте, правда, я уже и так почти всё знаю, что Вы мне собираетесь рассказать».
- «Неужели? А Вы как об этом узнали?»
- «Слухи, сплетни, Стефан Казимирович. Вы наверно никогда не жили светской жизнью и поэтому не знаете, что это такое. Лучше рас-скажите всё сначала Вы».
- «Вы, Анна Александровна, наверно уже знаете, что дуэль состо-ялась. Как видите, я жив и здоров. Ваш обидчик заплатил за своё наглое поведение кровью. Он очень плохо владел рапирой. Я имел все шансы его убить, но пощадил, как щадят несмышлёного дурачка. Вы его уже больше никогда не увидите, так как его, скорее всего, пошлют служить на Сахалин в конвойные войска. Скрыть дуэль не удалось. По её факту открыто уголовное дело».
Тут баронесса его перебила:
- «Стефан Казимирович, я почти всё это уже знаю, кроме того, что этого несчастного поручика пошлют служить на Сахалин. Я даже знаю, что вчера вечером Вы были на приёме у Победоносцева. А вот как прошёл приём, я не знаю. Расскажите, мне это будет интересно».
- «Победоносцев обещал это дело закрыть. Так, что не волнуйтесь, Анна Александровна. Следствие будет прекращено и суда не будет».
- «Ах, Стефан Казимирович, я, конечно, в первую очередь, очень рада за Вас, что Вы остались жив и здоров, но мои дела плохи. Неза-висимо от того, будет суд или не будет, слух о моей неверности мужу уже пошёл. А мне это так навредит … . Кстати, Вы не сказали мне, от кого Вы узнали, что мой муж бросил меня?»
- «Сначала мне об этом сказал мой секундант лейтенант Ипполит Чайковский. Вы, оказывается, вместе с ним учились в Университете».
- «О да, я прекрасно помню Ипполита. Они вдвоём с Володей Манштейном за мной ухаживали. Оба были такие молодые красавцы гардемарины. Но я тогда была такая молодая и неопытная, так меня ослепил блеск высшей аристократической знати Петербурга, что я от-дала предпочтение Володе. Уже потом выяснилось, что я горько ошиб-лась. Но жизнь уже не переделаешь. … Но, извините, я Вас перебила, кто ещё Вам рассказал об этом?»
- «Победоносцев», - просто ответил ей Джевецкий.
- «Победоносцев? … А он откуда это знает?» - баронесса была страшно удивлена.
- «Ваш муж подал прошение на Высочайшее имя о разводе. Но сначала, согласно установленной процедуры, такие дела должны прой-ти через Святой Синод. А его обер-прокурором сейчас и является По-бедоносцев. Он наложил резолюцию о возвращении Вашего мужа в за-конную семью. А государь-император его резолюцию утвердил. Вот и всё», - ответил ей Джевецкий.
Они уже прошли до конца Средний проспект и свернули на 23 ли-нию Васильевского острова. На некоторое время они замолчали, затем баронесса бесстрастно сказала:
- «А я и не знала, что он подал на развод», - потом, помолчав, ещё добавила: «Теперь Вы, наверное, понимаете, почему я так страшусь слуха о моём прелюбодеянии, почему не хочу, чтобы нас увидели в ре-сторане. … Пусть разводится, если он этого хочет, но моей вины здесь нет. Мне вполне хватает сына и любимой работы».
- «Анна Александровна», - негромко и тактично сказал Джевецкий: «в той ситуации, в которую мы оба с Вами случайно попали, я сделал максимум, что только мог. Я наказал обидчика и добился того, что уголовное дело будет закрыто. Повторяю – это максимум того, что я мог сделать. Отменить слухи и сплетни я не в силах. Уж, извините».
Баронесса ничего ему на это не ответила. Так, высказавшись, они продолжали идти рядом молча. Не сговариваясь, так же молча сверну-ли на Большой проспект Васильевского острова и по нему пошли назад к дому Анны Александровны. Джевецкий интуитивно понял, что насту-пила та пауза, когда он может ей открыться. В любой другой предше-ствующей ситуации это было бы неуместно. Но как это сделать, с чего начать? Тем более, что на взаимность надежды нет. Но сказать о своих чувствах надо. Тогда ради чего он всё это затеял? И он, набравшись храбрости с сильно бьющимся сердцем, начал наугад:
- «Анна Александровна, я не вправе спрашивать Вас о причинах ухода Вашего мужа из семьи. Это дело слишком интимное, но я хочу сказать Вам слова, которые обычно каждый мужчина один раз в жизни говорит своей женщине. Для меня эта женщина – Вы – я Вас люблю!»
Джевецкий замолчал, прикрыл глаза, а его сердце всё продолжало свои сильные толчки. Он очень волновался и ждал ответа. … Не сразу баронесса ему ответила:
- «О, … Стефан Казимирович, … я, конечно, чувствовала, что нравлюсь Вам, но что так … » - баронесса замолчала, опустила голову, видимо от неожиданности случившегося растерялась и обдумывала нужные ей слова. Джевецкий воспользовался паузой, глубоко вздохнул и решил высказаться до конца:
- «Мне не надо проверять своё чувство. Я мечтал, я грезил о такой женщине как Вы – красивой, умной, увлечённой серьёзным делом, с которой невозможно было бы наговориться, которой никогда не устал бы любоваться. … Когда я впервые увидел Вас в актовом зале Универ-ситета, то каким-то неясным для себя признаком сразу понял, что это та женщина, о которой мечтал всю жизнь. А дальше я всё больше и боль-ше убеждался в точности своей интуиции. Вы для меня одна на всю жизнь. Я хочу, чтобы Вы это знали, даже будучи замужней женщиной. У меня нет никаких надежд, но я всё равно очень рад, что встретил Вас, что Вы есть на самом деле, а не только в моих грёзах. Мысленно я все свои дела теперь буду посвящать Вам и только Вам. Нет такой силы, которая сможет запретить мне Вас любить. Если когда-нибудь Вам бу-дет плохо и не на кого опереться, то помните обо мне. Видеть Вас, по-мочь Вам – для меня великое счастье. Прошу Вас хотя бы в этом мне не отказать. Сейчас я Вам могу предложить только связь в грехе. Но для меня это не будет грехом», - Джевецкий закончил. Говорил он от души экспромтом. Его слова как-то сами находили себя.
Пока он говорил, баронесса слушала его, не перебивая, опустив голову. Такого крика души она ещё не слышала никогда в жизни. В этот момент она испытывала огромное уважение к Джевецкому, но, правда, и не больше. Ей надо было как-то ему ответить. Но как, – не знала. Пауза затянулась. Джевецкий с нетерпением ждал, что она ему ответит. … И ответила она ему самыми простыми словами:
- «Уважаемый Стефан Казимирович, я ничем не могу ответить Вам на ваши чувства ко мне. Говорю это Вам сразу и честно. Могу обещать только одно, что всё то, что Вы мне сей час сказали, останется тайной для нас двоих. Во всяком случае, от меня никто третий об этом не узна-ет. … А в Анны Каренины я не гожусь – не моя это стезя».
Они уже приближались к Кадетской линии Васильевского острова. До подъезда дома, где жила баронесса, оставались какие-то 5;10 минут хода. Джевецкий ожидал примерно такого ответа, но всё же искорка надежды в нём теплилась. Теперь всё было кончено. Больно и пусто было у него на душе, он молчал. А потом с горькой усмешкой спросил:
- «А кто такая Анна Каренина?»
- «Это главная героиня нового романа модного нынче писателя Льва Толстого. Роман так и называется «Анна Каренина».
- «Это тот самый писатель, который написал роман «Война и мир»?» - угрюмо спросил её Джевецкий.
- «Да, тот самый».
- «Тогда обязательно прочту».
- «Прочтите».
Потом они снова шли молча до самого её подъезда. Между ними всё было сказано, все отношения выяснены. У подъезда они останови-лись.
- «Ну, вот мы и пришли», – ласково улыбнувшись Джевецкому, сказала баронесса: «Прощайте, Стефан Казимирович».
- «Погодите, Анна Александровна. Можно мне хотя бы иногда к Вам заходить?» - умоляюще спросил её Джевецкий. И столько боли слышалось в его словах, что трудно баронессе было устоять. Но хо-лодным рассудком она поняла, что поддаваться жалости не надо, взяла себя в руки и твёрдо ответила ему:
- «Стефан Казимирович, Вам лучше забыть меня. Наши встречи только усилят Ваши страдания. Я уже не говорю о тех слухах, которые ползут обо мне в свете, их и так уже хватает. Пощадите и меня. … А те-перь прощайте».
Она последний раз взглянула Джевецкому в глаза, ещё раз окати-ла его своей жгучей красотой, затем повернулась и решительно стала подниматься по лестнице к себе на второй этаж. Джевецкий только успел ей растерянно вдогонку крикнуть:
- «Прощайте!» - потом повернулся и медленно пешком пошёл к се-бе домой.
10. Цесаревич

Эпиграф
«У России есть только два со-юзника – это её армия и флот»
Император Александр ;;;

- «О, как больно, как больно, … как больно!» - мысленно про себя повторял Джевецкий: «Неужели с этой болью предстоит жить всю оставшуюся жизнь? … О, это будет невыносимо!»
Он не замечал вокруг себя ни яркого зимнего солнца, ни искряще-гося снега на белоснежной глади замёрзшей Невы, ни блеска позолоты шпиля Петропавловской крепости и без всякой цели машинально шёл домой, переходя Благовещенский мост. А горькие мысли всё вертелись и вертелись в его голове:
- «Но, если бы я её вообще не встретил, то не было бы и этой бо-ли», - но он тут же испугался этой мысли: «Нет, нет, только не это! Жить и не знать, что такая женщина есть – это уже не жизнь, это какой-то её бледный слепок. … Но ведь именно такой жизнью я и жил до сих пор! Я радовался жизни и не страдал», - противореча сам себе, раз-мышлял Джевецкий: «Значит, это была не жизнь. Мне только казалось, что это жизнь. … Надо честно самому себе признаться – раньше мной в основном двигало тщеславие. Главное, хотелось быть лучше других, да и хоть какой-то след оставить на Земле после себя. Но теперь, познав, увидев её, мне уже хочется другого. Я хочу быть достоин её. Чтобы ей было не стыдно самой себе сказать, что такой человек меня когда-то любил! Чтобы потом когда-нибудь она смогла бы сама себя упрекнуть, что отвергла мою любовь», - так в тот момент размышлял Джевецкий, жалея сам себя. Но мысли его уже катились дальше:
- «Буду посылать ей к каждому празднику букет роз. Она их лю-бит. Мой букет взяла с явным удовольствием. Букет будет анонимным. Это лучше. Никаких записок. Я уверен, что сама догадается от кого».
Так размышляя, он подошёл к своему дому. Но заходить домой не хотелось. Тогда надо было бы что-то объяснять Беате и Млагожате. А он этого не хотел.
- «Лучше ещё в одиночестве поброжу по городу», - мысленно ре-шил Джевецкий: «Надо жить. … Но у меня есть ради чего жить. Обще-ство добровольного флота, Победоносцев, МТК, а косвенно и сам це-саревич, смотрят на меня, поверили мне, надеются на меня. … Нет, нет, надо работать и работать! Надо бросить эту хандру и срочно заняться проектированием подводной лодки. Но ведь это тоже счастье, что у ме-ня есть такая возможность самовыразиться, оставить свой след на Зем-ле и, … и быть достойным любить её! Пусть только так, но у скольких людей нет и этого! … Наверно это и есть счастье. … Счастье! Я даже не могу понять, что это такое? Но я твёрдо уверен, что лёгким оно не бы-вает. … Итак: работать, работать и работать! Прямо сейчас, не откла-дывая».
Джевецкий развернулся и быстрыми шагами пошёл назад к дому. Это уже произошло где-то посередине Невского проспекта.
Все последующие недели Джевецкий с упоением трудился. Тру-дился с утра до ночи. В основном работал на дому. Руководство МТК это ему разрешало. Изредка консультировался с Чайковским. Про ду-эль на службе так никто и не узнал. Победоносцев сдержал своё слово, и дело о дуэли было закрыто. Никаких повесток явиться в полицейский участок к нему больше не приходило.
Где-то в середине марта 1879 года Джевецкого вызвал к себе По-бедоносцев. Джевецкий незамедлительно прибыл к нему в кабинет в указанный срок. Середина марта в Санкт-Петербурге – это ещё не вес-на, но уже и не зима. Днём светит яркое солнце, снег тает, всюду на крышах вырастают острые сосульки, появляются первые лужи. А но-чью – зимние морозы. Нева всё ещё покрыта льдом и снегом. До заво-раживающего зрелища – ледохода на Неве, было ещё далеко. Жители русской столицы после суровой зимы радовались солнцу, первому теп-лу и красивыми закатами.
- «Здравствуйте, Степан Карлович», - Победоносцев встал из-за стола, протянул Джевецкому руку и жестом предложил сесть в кресло для посетителей.
Джевецкий сразу про себя отметил:
- «Значит всё нормально – это его обычная сдержанная вежли-вость».
Когда Джевецкий сел, Победоносцев ему сказал:
- «Степан Карлович, я вызвал вас, во-первых, проинформировать о своей работе над нашим общим проектом, во-вторых, узнать от Вас, как обстоят дела с проектированием?»
И снова Джевецкий про себя отметил:
- «О дуэли ни слова – хорошо».
А Победоносцев тем временем продолжал:
- «Наконец я остановил свой выбор на одном из инвесторов – это крупный железнодорожный концессионер и банкир Поляков. Он дал нужную сумму в двадцать тысяч рублей, которую мы уже перевели в Государственный банк на счёт ОДФ (Общество добровольного флота). Взамен он не просил ничего кроме дружбы моей и цесаревича. И, меж-ду прочим, сказал следующие слова, что он испытывает гордость, что в какой-то степени способствует укреплению морской мощи России. Мы с цесаревичем Александром Александровичем обсудили все кандида-туры и решили принять его помощь. Так, что финансово наш с Вами проект обеспечен. Теперь расскажите о своих успехах».
- «Ваше сиятельство», - начал Джевецкий: «Процесс проектирова-ния новейшей подводной лодки подходит к концу. Мне осталось на эту работу не более двух недель. Но сразу скажу, мне будет нужен мой одесский строитель – инженер Гарут, которого я намереваюсь вызвать в Санкт-Петербург. Он имеет опыт строительства моей первой подвод-ной лодки – это, во-первых. Во-вторых, мне придётся уехать в доволь-но длительную командировку по европейским столицам для закупки необходимого комплектующего оборудования, которого в России, к сожалению, не производят. Если Вы помните, я Вам об этой проблеме уже говорил».
- «Да, Степан Карлович, я хорошо помню наш последний с Вами разговор. Все Ваши мысли я передал цесаревичу, где Вы чётко обос-новали с чего начать. Обсудив эту проблему с цесаревичем, мы реши-ли, что для того чтобы резко поднять уровень образования населения в России, нужны деньги. А для этого нам нужен сам Вышнеградский. Это пока всё, что я могу Вам сказать по этому поводу на данный момент времени. И ещё», - здесь Победоносцев помялся, улыбнулся и мягким доброжелательным голосом произнёс: «мы с цесаревичем решили, что, начиная с апреля месяца установить Вам заработную плату от ОДФ в пятьсот рублей в месяц».
- «Большое спасибо, Ваше сиятельство», - перебил его Джевецкий: «Я Вас об это и не просил, но сразу скажу, что это для меня очень большая сумма».
- «Вот только потому, что никогда не просили, поэтому мы и ре-шили Вам её дать. … Всё, Степан Карлович, больше сегодня я не могу Вам уделить время. Сейчас меня ждут другие неотложные дела. Жду от Вас сообщения об окончании процесса проектирования. Ваш проект будет принимать специально назначенная цесаревичем комиссия. Же-лаю успехов. До свидания», – он снова встал из-за стола, давая этим понять, что аудиенция закончилась, и протянул Джевецкому руку. Они расстались.
Однако, вскоре у Джевецкого произошло личное горе. 15 марта он получил телеграмму о смерти отца и тяжёлой болезни матери. Он бро-сил все дела и спешно выехал в имение родителей. После окончания всех печальных процедур он снова приехал в Санкт-Петербург и с удвоенной энергией взялся за дело. Голова его пухла от обилия техни-ческих проблем. Но первое, с чего он начал по возвращении в Санкт-Петербург, это подписание 1 апреля соглашения со своим бывшим одесским строителем его первой подводной лодки, талантливым и увлечённым инженером Александром Елиазаровичем Гарутом. По этому соглашению Александр Елиазарович должен получать двести рублей в месяц. Гарут обещал прибыть в Петербург к концу апреля и взять в свои руки руководство строительством новой подводной лодки Джевецкого. А теперь приведём несколько слов о тактико-технических данных этой подводной лодки и её конструции.
«Водоизмещение её составило около 3 тонн при длине корпуса 5,7 метра, ширине – 1,2 метра и высоте – около 1,7 метра. Корпус лодки, напоминавший тело рыбы, в сечении походил на сферический тре-угольник, обращённый вершиной вниз, и собирался на шпангоутах из трёх стальных листов, склёпанных внакрой.
В средней части палубного листа был установлен медный листовой колпак с люком и иллюминаторами. В этом колпаке помещались голо-вы 4-х человек, составлявших экипаж лодки. Люди сидели попарно спиной друг к другу. Все они, нажимая на педали, вращали шестерни привода велосипедного типа, от которого работали основные механиз-мы лодки.
Для погружения и всплытия служила расположенная в средней ча-сти лодки балластная цистерна без крыши, вода из которой откачива-лась помпой. Другая помпа – воздушная – служила для принудитель-ного обмена воздуха. Вооружена лодка была двумя пироксилиновыми минами, расположенными в особых выемках верхнего листа корпуса. В колпаке находился перископ простого устройства» [5].
В первых числах апреля Джевецкий доложил Победоносцеву об окончании процесса проектирования, а уже «7 апреля состоялось пер-вое заседание специально созданной комиссии по использованию про-екта Джевецкого» [5]. Одним из её членов был бывший командир «Ве-сты» Николай Михайлович Баранов, рекомендовавший, в своё время его Победоносцеву. Комиссия проект одобрила, но за собой оставила право «непосредственного наблюдения за строительством лодки и фи-нансовый контроль. Заказы стоимостью свыше 200 рублей, подлежали утверждению через канцелярию Комитета добровольного флота. Туда же изобретатель должен был ежемесячно представлять книгу расходов для ревизии. …
Чертёжные принадлежности, а затем инструменты и материалы для работы закупали в разных петербургских лавках и на заводах. Не-которые детали изготовили заводы Г.Вельке, братьев Пульман, «зри-тельную трубу» - мастерская механика Г.К.Брауэра» [5], его давнего знакомого, делавшего Джевецкому ещё силограф по его чертежам.
«К 10 мая на Невском заводе выгнули листы корпуса и приступи-ли к сборке лодки в мастерской И.Ф.Андреева» [5], которую Гарут нанял за 100 рублей в месяц. Она располагалась на 20 линии Васильев-ского острова в доме №5. «Там же сняли комнату под контору и чер-тёжную» [5].
«На Невском заводе заказали балластную цистерну: цинковый ящик на 13 с лишнем вёдер воды. В Берлин и Париж послали запросы о резервуарах для сжатого кислорода, газовых регуляторах и помпах. …
Тогда же комиссия по исполнению проекта утвердила план загра-ничной поездки изобретателя. Джевецкий собирался лично ознако-миться с изделиями заводов Шварцкопфа (кислородные баллоны), Пинча (газовые регуляторы), Бурдона (манометры), Маркуса (индук-торы и изолированный проводник для подрыва мин). …
Практически весь июнь он колесил по европейским столицам. По-бывал в Берлине, в Вене, в Париже. … Винты разработали на заводе «Форт Э.Шаньтье де Лома». В Париже на заводе Пиа Джевецкий зака-зал шестерни для передач.
Лодка постепенно наполнялась механизмами и приборами. С сере-дины октября ввели ночные работы с полуторной оплатой. Наконец, 8 ноября 1879 года лодку вывели из мастерской и у Горного института спустили на воду для пробы» [5]. При этом педали крутили сам Дже-вецкий, Чайковский и двое рабочих. Как Джевецкий и планировал, от ОДФ командиром лодки был назначен лейтенант Чайковский Ипполит Ильич. «Чтобы облегчить первое испытание, ОДФ договорилось с го-родским управлением об использовании площадки Масляного буяна и прилегающего к нему канала. У Морского ведомства одолжили воз-душный компрессор, снятый с одной из миноносок» [5].
И вот настал день первого погружения вновь построенной подвод-ной лодки Джевецкого. На календаре стояло 11 ноября 1879 года.
Это был обычный промозглый ноябрьский петербургский день, необычным было только само мероприятие. Всё небо было затянуто серыми тучами. С Финского залива дул слабый западный ветер. Вре-менами лил мелкий косой моросящий дождик. На поверхности Невы была лёгкая волна. В такой день хорошо сидеть дома, пить горячий чай, смотреть в окно и наслаждаться домашней сухостью и теплом. Но Джевецкий с Чайковским были предельно собраны, серьёзны и делови-ты. Непогоду они просто не видели, не замечали её. Предстояла про-верка гигантской работы. Вся тяжесть ответственности лежала на Дже-вецком. Ему поверили, на него надеются, под его проект собрали нема-лые деньги!
- «Сработает ли?!» - думал про себя Джевецкий и сам же себя успокаивал: «Конечно, сработает! Должно сработать!» - но внутреннее волнение от такого самовнушения не исчезало, наоборот, всё росло и росло.
Наконец Джевецкий, Чайковский и двое рабочих заняли свои места за педалями. Как командир лодки, всем распоряжался Чайковский:
- «Закрыть крышку люка», - скомандовал Чайковский.
- «Есть закрыть крышку люка», - отрепетовал один из рабочих. Затем он привстал со своего места, закрыл крышку люка и доложил:
- «Крышка люка закрыта».
- «Есть закрыта. … Пошли!» - и все четверо налегли на педали. Волна перехлёстывала иллюминаторы рубки, косой дождь бил в их стёкла. Лодка стронулась с места и медленно, набирая скорость, стала отходить от берега. Гарут с рабочими смотрел на неё с пирса. Он тоже волновался, но крепко верил в Джевецкого. Часть рабочих крестилась. Их детище, их необычный корабль, который они сами строили, уходил в неизвестность. Сейчас он будет погружаться в тёмные холодные воды Невы и исчезнет из вида, но всплывёт ли он?! А ведь там находятся че-тыре души! Умом все понимали, что лодка технически должна всплыть, но, всё равно, смотреть как она медленно погружается во мрак бездны – было жутко.
А в это время в лодке снова раздался громкий голос её командира:
- «Принять балласт!»
- «Есть принять балласт», - репетовал команду Джевецкий и стал медленно открывать соответствующий вентиль. Шумно заурчала по-ступающая вода.
- «Балласт принят!» - доложил Джевецкий и все подводники уви-дали как уровень воды стал подниматься на стёклах иллюминаторов рубки. Вот стёкла иллюминаторов полностью оказались под водой. Серо-зеленоватый свет ещё пока проникал через них в лодку. Находясь под водой, подводники ещё пока могли сквозь мутные воды Невы через стёкла иллюминаторов различить нос и корму подводной лодки. Дальше был мрак, за которым ничего не было видно. Но, уйдя с руб-кой под воду, дальше лодка не погружалась. Ещё оставался небольшой положительный запас плавучести.
- «Уравнять лодку по плавучести», - скомандовал Чайковский.
- «Есть уравнять лодку по плавучести», - снова репетовал команду Джевецкий.
Он правой рукой взялся за ручку, прикреплённую к стержню уравнительного цилиндра и, не спеша потянул её на себя. Водоизмеще-ние лодки стало медленно падать и, через некоторое время, она ото-рвалась от поверхности воды.
- «Лодка уравнена по плавучести», - доложил Джевецкий.
- «Есть», - принял его доклад Чайковский.
Два других члена экипажа никакого участия в управлении лодкой не принимали, а только крутили ногами педали. Управляя горизон-тальными рулями, Чайковский погрузил лодку на глубину три метра. Дальше погружаться было небезопасно, так как свет через толщу мут-ной невской воды туда уже не проникал, и внутри лодки становилось совсем темно. Влага от дыхания подводников конденсировалась на хо-лодном железном корпусе лодки. Корпус стал «потеть», то есть по нему мелкими ручейками стала стекать в трюм вода. Внутри лодки ста-ло сыро. Чайковский поднял перископ и опробовал его работу. Он ра-ботал отлично. Была хорошо видна толпа рабочих во главе с Гарутом, стоявших на пирсе. Один из рабочих увидел поднятый из воды пери-скоп и замахал руками, всем показывая рукой направление на него. Вскоре все стали приветливо махать руками перископу. Чайковский сделал ещё несколько поворотов, менял глубины, всё было нормально. С мерными щелчками и шипением исправно работал редуктор, пода-ющий кислород внутрь лодки, компас надёжно показывал курс. Нерв-ное напряжение у всех спало, подводники полностью освоились со сво-ей ролью и чувствовали себя легко и свободно. Даже было чувство не-которой эйфории. Как же, ведь они проникли в неведомый мир – туда, где раньше могли жить только рыбы! Всем было ясно, что пробное ис-пытание подводной лодки идёт нормально. Чайковский взял курс к пирсу и дал команду:
- «Откачать балласт!»
- «Есть откачать балласт!» - снова чётко репетовал команду Дже-вецкий, при этом он рычагом ввёл в зацепление шестерни помпы с ли-нией вала и открыл клапана на его всасе и напоре.
Вода стала постепенно уходить из балластной цистерны, но при этом резко возросла нагрузка на ноги подводников, крутящих педали.
- «Всплывает! Всплывает!» - в разнобой закричали на пирсе рабо-чие.
Сначала показался верхний конец крышки люка, потом постепенно из воды вышла вся рубка, а затем – и весь корпус подводной лодки. Лодка плавно подошла к пирсу, рабочие тут же её пришвартовали, за-тем все увидели, как открылась крышка люка и из лодки по очереди вылезли живые, невредимые и улыбающиеся подводники. Все сразу бросились с ними обниматься – слишком велика была общая радость от успешно закончившейся необычной работы. Чайковский успел крикнуть:
- «Качать Джевецкого!» - и несколько десятков голосов в ответ за-кричали:
- «Ура Джевецкому! Качать его!»
Джевецкий еще не успел опомниться от пережитого, осознать слу-чившееся, как уже высоко подлетел в воздух.
- «Матка Боска, да они меня уронят!» - успел он подумать по-польски. Но никто его не уронил, а он всё взлетал и взлетал и всё слы-шались восторженные крики: «Ура! Ура! Ура!»
В этот момент Джевецкий был воистину счастлив, счастлив так, как только может быть счастлив человек, живущий на планете Земля. Большего счастья уже не бывает.
Вечером того же дня на Мойке 30, он докладывал о пробном ис-пытании своей подводной лодки Победоносцеву. Сначала Победонос-цев был суров и молчалив, но по мере доклада суровость и строгость постепенно сходила с его лица. После окончания доклада он, доволь-ный и улыбающийся, встал и от души пожал руку Джевецкому. Своим скрипучим голосом радостно улыбаясь, Победоносцев сказал:
- «Дорогой Степан Карлович, очень рад услышать от Вас о таком успехе. Следующий Ваш этап – это выход на цесаревича. Грузите свою лодку и перевозите её в Гатчину. Там, на Серебряном озере, перед дворцом, где сейчас живёт цесаревич, и состоится демонстрация Ваше-го изобретения перед его светлыми очами. Сначала Вы свяжитесь с ко-мендантом гатчинского дворца – генералом Багговутом. Он определит место её хранения и выставит охрану. Потом сделайте несколько проб-ных плаваний по озеру, освойтесь с его акваторией, с его глубинами. Как всё это выполните, то сразу сообщите мне. Сначала туда приеду я лично смотреть Вашу лодку в действии и возьму с собой пару членов комитета ОДФ. Докладывая цесаревичу, я должен во всём убедиться сам. И, если всё будет нормально, то только тогда я доложу цесареви-чу, и он назначит дату и время, когда пожелает посмотреть Ваше изоб-ретение в действии».
- «Всё понял, Ваше сиятельство», - ответил ему Джевецкий.
- «Ну, тогда с Богом, Степан Карлович».
Победоносцев ещё раз пожал Джевецкому руку, и они расстались.
На следующий день Джевецкий велел Гаруту готовить лодку к пе-реводу её в Гатчину, а сам поехал к коменданту гатчинского дворца ге-нералу Карлу Фёдоровичу Багговуту. Это был уже довольно старый 69-летний генерал норвежского происхождения, по вероисповеданию – лютеранин. Типичный дворцовый служака – честный и добросовест-ный, дотошный и требовательный, но, в то же время, и заботливый начальник. За свою усердную и ревностную службу имел много наград.
Гарут нанял подрядчицу Стефаниду Серову, и с её помощью лод-ка была переведена в Гатчину под Санкт-Петербургом. Генерал Багго-вут велел поместить её в одном из сараев при гатчинском дворце и ор-ганизовал её охрану матросами местной флотилии.
Но тут произошёл небольшой казус. Джевецкий с Чайковским бы-ли уверены, что двух недостающих членов экипажа лодки, необходи-мых только для кручения педалей, они найдут среди гатчинских матро-сов. Но не тут-то было! Местные матросы наотрез отказались идти на лодку. Они согласны были лучше пойти в штрафные роты, только не на подводную лодку. Называли её то «машина дьявола», то «богопро-тивным местом», то ещё как-то. А само погружение на ней расценивали как уход из сферы действия царства Божия и вход в царство Сатаны. Разубеждать матросов в их суевериях ни у Джевецкого, ни у Чайков-ского не было ни сил, ни желания. Чайковский просто поехал на мест-ную гауптвахту и договорился там с двумя арестованными унтерами. Пообещал им свободу, прощение всех их грехов и, сверх того, каждо-му по девять рублей за все плавания на озере в Гатчине. Они согласи-лись.
15 декабря 1879 года состоялось первое пробное плавание под-водной лодки Джевецкого по Серебряному озеру. Всё прошло нор-мально. Джевецкий об этом сразу доложил Победоносцеву. 19 декабря в Гатчину прибыл сам Победоносцев с двумя членами комиссии ОДФ. Они разместились на шлюпках и целых 45 минут Джевецкий с Чайков-ским то подныривали под ними, то всплывали, то погружались, то вы-совывали перископ. Сразу после демонстрации возможности подвод-ной лодки Победоносцев вызвал к себе Джевецкого. Встреча состоялась в одной из комнат гатчинского дворца.
- «Степан Карлович, я лично убедился в том, что Вы мне уже рас-сказывали. Никаких претензий у меня к Вам нет. Пока всё идёт нор-мально. Как я Вам и говорил, теперь буду докладывать о увиденном самому цесаревичу. Но, тем не менее, у меня есть к Вам пожелание».
- «Готов слушать, Ваше сиятельство», - с нетерпением прервал его Джевецкий.
- «Не перебивайте, Степан Карлович».
- «Виноват, извините».
- «Видите ли, для большего эффекта при показе цесаревичу, жела-тельно продемонстрировать ему боевую возможность Вашей лодки».
Услышав это, Джевецкий утвердительно закивал головой, боясь снова от нетерпения прервать Победоносцева. А он тем временем про-должал:
- «Что, Степан Карлович, если Вы подорвёте маломощной миной с очень маленьким зарядом, небольшой плотик, и, тем самым, как бы проимитируете цесаревичу подрыв настоящего боевого корабля?»
- «Блестящая идея, Ваше сиятельство. С превеликим удовольстви-ем готов её осуществить», - радостно потирая руки, тут же ответил ему Джевецкий.
- «Так вот, договоритесь с Багговутом, чтобы к показу цесаревичу он организовал для Вас небольшой плотик-мишень», - при этом Побе-доносцев даже улыбнулся, что было так для него не характерно.
- «Не беспокойтесь, Ваше сиятельство, всё будет сделано», - уве-ренно ответил ему Джевецкий.
- «Ну, тогда ждите от меня сигнала. Я сообщу Вам, когда цесаре-вичу будет угодно посмотреть в действии Ваше изобретение».
Они расстались. Джевецкий прошёл все дворцовые караулы и вы-шел на большой плац гатчинского дворца. Крупнозернистый песок, ко-торым был посыпан плац, хрустел под его ногами. Неожиданно нале-тел снежный заряд. Повалил липкий мокрый снег. Зима в тот год в Гат-чине и Санкт-Петербурге стояла не морозная. Часто дул тёплый влаж-ный, западный ветер с Финского залива. Он прошёл мимо памятника Павлу ;, посмотрел на него, улыбнулся и пошёл дальше.
- «Как-никак именно он основал училище корабельной архитекту-ры», – подумал Джевецкий: «сейчас современный флот немыслим без таких специалистов».
Затем он завернул в юго-восточный флигель дворца и вскоре очу-тился в кабинете генерала Багговута. Старый лютеранин сразу понял, что от него хотят и обещал организовать сооружение плота-мишени в течении завтрашнего дня. Джевецкому оставалось только ждать сигна-ла от Победоносцева.
Расставшись с Джевецким, Победоносцев сразу же пошёл к дежур-ному адъютанту цесаревича. Оказалось, что сейчас цесаревича во дворце нет. Тогда адъютант предложил ему записаться на приём на завтра к 10.00. Победоносцев сразу согласился и ушёл в свои дворцо-вые покои.
На следующий день к 10.00 Победоносцев уже стоял в приёмной цесаревича. Ровно в 10.00 дежурный адъютант пригласил его войти в кабинет цесаревича. Победоносцев вошёл:
- «Ваше императорское высочество … », - церемонно было начал он, но цесаревич его перебил:
- «Константин Петрович, дорогой Вы мой учитель, бросьте эти це-ремониальные условности, будьте со мной проще», - радостно улыба-ясь, во всё своё широкое лицо сказал цесаревич, при этом он встал во всём великолепии своей генеральской формы, подошёл к Победоносце-ву, крепко дружески обнял его и усадил в кресло для посетителей.
Конечно, Победоносцев знал, что между ним и Александром Алек-сандровичем существуют очень тёплые доверительные взаимоотноше-ния, которые установились ещё с ранней юности цесаревича, когда он преподавал ему предмет «Правоведение». С тех пор они как-то очень тесно сошлись на почве своих общих консервативных взглядов и пони-мали друг друга с полуслова. Окружение цесаревича, то есть так назы-ваемый «малый двор», хорошо знали это. Знал об этом и «большой двор» самого императора Александра ;;. Но, тем не менее, как умный человек, Победоносцев считал правилом хорошего тона при посторон-них подчёркивать, что он имеет дело не с учеником-единомышленником, а с августейшей особой.
Будучи от природы большого роста и тучным, тем не менее, цеса-ревич Александр Александрович занимал во дворце комнаты неболь-шие с относительно низким потолком. Почему так – никто не знал.
- «Ну, Константин Петрович, рассказывайте, зачем пожаловали?»
- «Александр Александрович, я к Вам по делам Общества добро-вольного флота, куратором которого Вы соизволили быть», - ответил Победоносцев.
- «А, … , а то я уже подумал, что Вы ко мне по делам Синода», - сказал цесаревич, поглаживая правой рукой свою широкую оклади-стую бороду, которую он стал носить недавно вернувшись с турецкой войны. При этом его умные доброжелательные глаза прямо смотрели на Победоносцева.
Победоносцев никогда к нему просто так по пустякам не приходил и никогда ничего не просил для себя.
- «Значит, как всегда скажет что-то важное, нужное, государствен-ного масштаба», - думал будущий император, с любовью глядя на По-бедоносцева.
- «Помните, Александр Александрович, что под эгидой ОДФ мы стали строить судно, способное двигаться под водой, так называемую подводную лодку. Она должна обладать способностью, скрытно под-ныривать под вражеские корабли и их минировать?»
- «Да, Константин Петрович, конечно помню. Расскажите, как идут дела с её строительством?» - при этом лицо цесаревича сразу сделалось серьёзным сосредоточенным, а про себя он подумал:
- «Если это правда, то мы получим в наши руки удивительное оружие, которого пока нет ни у кого. Но так ли это на самом деле?»
Победоносцев продолжил:
- «Подводная лодка уже построена и испытана в Санкт-Петербурге на Неве. Испытания прошли исключительно успешно. Я велел привести её сюда в Гатчину и спустить на воду в Серебряное озеро, что перед окнами дворца. Здесь я велел повторно её испытать в моём присут-ствии. Испытания опять прошли успешно. Цель моего визита, уважае-мый Александр Александрович, рекомендовать Вам лично поприсут-ствовать на её испытаниях здесь в Гатчине на Серебряном озере».
- «Прекрасно, прекрасно, Константин Петрович, обязательно по-смотрю её», - при этом цесаревич взял свой блокнот со стола и стал ли-стать его.
- «Так, … завтра и послезавтра не могу. Эти дни у меня уже пол-ностью расписаны. А вот потом … могу», - он посмотрел на настоль-ный календарь и сказал:
- «Это будет 23 декабря. Давайте, Константин Петрович, в 11.00 к тому времени как раз уже полностью рассветёт. На испытания я при-глашу своего брата, Великого князя Алексея Александровича. У меня на него есть виды как на будущего Морского министра. Ему это будет полезно».
- «Хорошо, Александр Александрович, я скажу об этом Багговуту, чтобы он к тому времени подготовил шлюпку с шестью гребцами во главе с унтером», - спокойно ответил ему Победоносцев.
- «Константин Петрович, а какое Ваше мнение об увиденном, ка-кова перспектива этого дела?» - спросил его цесаревич, не спеша пере-валив своё грузное тело в кресле.
- «Видите ли, Александр Александрович, у меня есть своё твёрдое мнение о увиденном и его перспективах, но я хочу, чтобы сначала Вы сами всё посмотрели, чтобы у Вас у самого выработалось своё мнение вне зависимости от моего мнения. А уже только потом мы с Вами встретимся, обсудим наши мнения и вместе определим перспективу это-го дела», - потом помолчав и помявшись, тихим голосом Победоносцев добавил: «Более того, я бы не хотел присутствовать на испытаниях этой подводной лодки вместе с Вами».
- «Это почему же?» - нахмурив брови, спросил его цесаревич.
Немного, раздумывая как бы более деликатно ответить цесареви-чу, Победоносцев сказал, прямо глядя ему в глаза:
- «Видите ли, Александр Александрович, при малом и большом дворе ходят некорректные слухи, что якобы Вы полностью находитесь под моим влиянием и контролем. Мы-то с Вами знаем, что это не так, что это от зависти, но давать лишнюю пищу сплетням лучше не надо. … Уж извините за откровенность», – Победоносцев умолк.
- «Да, … вот скоты!» – и цесаревич со всей своей громадной бога-тырской силой ударил кулаком по столу. От сильного удара всё, что стояло у него на письменном столе подпрыгнуло, а чернильница чуть не опрокинулась. Успокоившись, цесаревич сказал:
- «Понятно, что можно устроить показательную порку одного – двух сплетников, но этим сплетни только усилишь», – потом подумав, добавил:
- «Пусть будет, по-Вашему. Но 23 числа после обеда, сразу после испытаний, прошу ко мне на обсуждение этого вопроса».
- «Хорошо, Александр Александрович, так и сделаю. … Кажется, мы обо всём договорились. Разрешите откланяться?»
Цесаревич встал, подал руку Победоносцеву и сказал:
- «До встречи, Константин Петрович, 23 декабря сразу после обе-да жду Вас в моём кабинете».
- «Как договорились, Александр Александрович», – после чего Победоносцев вышел в приёмную.
Выйдя из приёмной цесаревича, Победоносцев, минуя великолеп-ные залы дворца, или, как его здесь называли – замка, пошел в свой кабинет при дворце. Увидев в своей приёмной лакея, который сразу вытянулся при его появлении, Победоносцев велел ему немедленно разыскать Джевецкого и привести его к нему. Лакей нашел Джевецкого в сарае, выделенном Багговутом для хранения подводной лодки. Услышав, что его срочно вызывает Победоносцев, сердце у Джевецко-го ёкнуло:
- «Значит, у него состоялась встреча с цесаревичем. Интересно, что он мне сейчас скажет?» - волнуясь, думал Джевецкий.
Бросив все свои дела, он быстрым шагом вместе с лакеем пошёл к Победоносцеву. Идти было недалеко, и вскоре он оказался в дворцовой приёмной Победоносцева. Скинув шубу и постучавшись в дверь, не дожидаясь приглашения от лакея, Джевецкий вошёл в кабинет Победо-носцева:
- «Добрый день, Ваше сиятельство. Жду Ваших указаний», - нерв-но ответил Джевецкий.
- «Здравствуйте, Степан Карлович, садитесь».
Они обменялись рукопожатиями, после чего Победоносцев про-должил:
- «У меня для Вас хорошие вести», - при этом известии Джевецкий довольно закивал головой, а Победоносцев продолжил:
- «Я только что от цесаревича. Он соизволит осмотреть в действии Ваше изобретение 23 декабря в 11.00, и передайте Багговуту, чтобы к этому времени готовил шлюпку с шестью гребцами во главе с унтером. Шлюпка для августейших особ должна к этому времени стоять у двор-цового пирса. Да, забыл сказать, что вместе с цесаревичем будет и его младший брат Великий князь Алексей Александрович. Всё ли Вам яс-но?»
- «Да, Ваша светлость, всё ясно, всё сделаю», - повеселевшим голо-сом ответил ему Джевецкий.
- «Вы осознаёте всю меру ответственности, которая сейчас ложить-ся на Вас?» - строго спросил его Победоносцев, твёрдым взглядом гля-дя прямо в глаза Джевецкому. Джевецкий выдержал его взгляд и так же твёрдо и решительно ответил:
- «Да, Ваше сиятельство, полностью осознаю. Мы с Вами вместе ждали этого момента. Не беспокойтесь».
- «Хорошо, Степан Карлович. Теперь доложите степень своей го-товности», - уже менее строго спросил его Победоносцев.
- «Подводная лодка полностью исправна. Багговут обещал сегодня к концу дня построить плотик-мишень. А я, в данный момент, занимал-ся уменьшением пироксилинового заряда мины, который как раз дол-жен подорвать этот плотик», - торопливо ответил ему Джевецкий.
- «Да, совсем не учёл, обязательно скажите Багговуту, чтобы ун-тер, который будет управлять шлюпкой, держал её как можно дальше от этого плотика до момента её подрыва. Это очень важно! Вы хорошо поняли меня?!» - опять предельно строго и нервно спросил его Побе-доносцев.
- «Разумеется, Ваше сиятельство, не сомневайтесь. Безопасность августейших особ – превыше всего», - серьёзно отвечал ему Джевецкий и добавил: «всё будет строжайше учтено».
- «Меня на этих испытаниях не будет, но обсуждать итоги испыта-ний с цесаревичем сразу в тот же день после обеда, я приеду. … Вот так», – сказал Победоносцев.
- «Очень жаль, что Вас там не будет».
- «Так надо, Степан Карлович. … И помните, глазами цесаревича на Вас будет смотреть вся Россия! Будьте достойны своей роли! А те-перь, с Богом!»
Победоносцев крепко пожал руку Джевецкому и долго смотрел в дверь, за которой он скрылся. Победоносцев сделал максимум того, что только мог. Теперь ему оставалось только пассивно ждать даль-нейшего развития событий. Это было тяжело для его деятельной нату-ры. Но для пользы дела сейчас ему лучше было не вмешиваться.
А в этот момент Джевецкий буквально бежал в контору к Баггову-ту.
- «Карл Фёдорович?»
- «Что опять у Вас случилось, Степан Карлович?» - недовольно с сильным скандинавским акцентом отозвался Багговут.
- «Вам срочное поручение от Его сиятельства», - Багговут тут же в сердцах ему ответил:
- «Последнюю неделю я только и занимаюсь Вашими делами, Сте-пан Карлович. А у мня на плечах замок, и весь город с его домами, улицами, магазинами, больницей, почтовыми станциями, гауптвахтой и так далее. … Ну, ладно, что ещё у Вас там стряслось?» - сердито по-стариковски проворчал Багговут.
- «Карл Фёдорович, Вам велено 23 декабря к 11.00 подогнать шлюпку к дворцовому пирсу с шестью гребцами во главе с унтером, который будет сидеть на руле. В шлюпку сядут две августейшие особы: сам цесаревич и его брат Великий князь Алексей Александрович. Я, со своим экипажем, буду демонстрировать им возможности подводной лодки. В частности, будет имитация подрыва плотика-мишени малым зарядом. Его сиятельство просил обратить Ваше внимание, чтобы Вы проинструктировали унтера, который будет управлять шлюпкой, что-бы до подрыва плотика он держался от него подальше, ради безопас-ности августейших особ. Вот и всё, Карл Фёдорович», - спокойно за-кончил Джевецкий.
- «Что делать, Степан Карлович, раз Вы свалились на мою голову. … Всё будет сделано, не беспокойтесь. А безопасность членов царской фамилии – это моя первейшая обязанность на вверенной мне террито-рии. Поэтому унтера буду инструктировать лично», - медленно рассу-дительно со своим скандинавским акцентом проговорил Багговут.
- «Не сомневаюсь, Карл Фёдорович. А теперь позвольте откла-няться», - Джевецкий протянул руку старому служаке и вышел из его конторки.
- «Этот сделает всё точно, по часам. Пунктуальность его порази-тельна», - подумал Джевецкий, когда выходил из флигеля коменданта.
До назначенного срока оставалось ещё два дня. Экипаж подводной лодки тренировался в плавании по Серебряному озеру, в учебном ми-нировании плотика-мишени.
22 декабря, сразу после очередной тренировки, Чайковский куда-то ушёл, час отсутствовал, а потом пришёл с каким-то загадочным вы-ражением на лице и сразу пошёл к Джевецкому:
- «Стефан, мне передали, что меня ждёт фрейлина Великой княги-ни Марии Фёдоровны – Лидия Оленина. Я только что от неё. Это по-друга по Смольному институту небезызвестной тебе госпожи фон Манштейн. Ухаживая за Аней, я хорошо знал и Лиду Оленину», - при этих словах лейтенанта Чайковского сердце Джевецкого сильно ёкнуло. Те душевные страдания, которые сейчас отошли на задний план, с но-вой силой нахлынули на него:
- «Ну, и что же она тебе сказала?» - подавленным голосом спросил его Джевецкий.
- «Она сказала, что – так как, цесаревич неразлучен со своей су-пругой Великой княгиней Марией Фёдоровной, то, скорее всего, завтра на испытаниях он будет с ней. А дальше Лида Оленина мне прозрачно намекнула, что любимые цветы Марии Фёдоровны – орхидеи. … Ты понял, Стефан, к чему она клонит?» - закончил Чайковский.
- «Да, … уж как не понять, Ипполит. Это большая удача, что мы получили такую информацию. … Давай сделаем так, возьми вот эти деньги», - и Джевецкий вынул из бумажника несколько крупных ассиг-наций: «и пошли в город одного из своих штрафных унтеров, кто по-надёжнее. Там, на центральной улице Гатчины, есть великолепный цве-точный магазин. Пусть закажет огромный букет орхидей на завтра к 10.00 часам с доставкой на дворцовый пирс. Как раз перед нашей по-садкой в лодку. Понял меня?» - при этом в глазах Джевецкого появи-лась хитринка, и он улыбнулся.
- «Стефан, что ты задумал?» - заинтригованно спросил его Чай-ковский.
- «А ты не догадываешься?» - улыбаясь, ответил ему Джевецкий, и неуверенным голосом Чайковский произнёс:
- «Ты что, хочешь выйти из лодки и преподнести этот букет Марии Фёдоровне?!»
- «Ну, Ипполит, ты удивительно догадлив», - и Джевецкий рассме-ялся не столько догадливости Чайковского, сколько самой идеи, кото-рая тут же спонтанно пришла ему в голову. Так они и сделали.
Наступил роковой день 23 декабря 1879 года. Погода в Гатчине была пасмурная, промозглая, стояла оттепель, безветрие, всё таяло. Было тихо, только громко каркали грачи на голых деревьях придвор-цового парка. Берега Серебряного озера были покрыты мокрым сли-пающимся снегом. К 10.00 на дворцовом пирсе, у стоящей там подвод-ной лодки собрался весь его немногочисленный экипаж. Из цветочного магазина прибыл посыльный с громадным букетом орхидей, завёрну-тым в плотную бумагу. Корни цветов тут же поместили в небольшое ведёрко и два унтера аккуратно спустили его внутрь лодки.
- «Ещё десять минут отдыхаем, а потом все в лодку», - скомандо-вал Чайковский, вступив в должность её командира.
- «Волнуешься?» - спросил Чайковский, подойдя к Джевецкому.
- «Очень волнуюсь, Ипполит. … Сам понимаешь, сейчас многое должно решиться», - тихо ответил ему Джевецкий. Глаза его слегка прищурились. По всему было видно, что внутренне он очень напряжён.
Через несколько минут из-за небольшого мыска озера показалась шлюпка с шестью гребцами во главе с унтером. На её корме, на гафеле висел Андреевский флаг.
- «Да, организация у Багговута великолепная», - подумал Джевец-кий.
При подходе шлюпки послышались мерные протяжные команды её унтера:
- «И … и … ррраз! И … и … ррраз! И … и … ррраз!» - потом, через несколько секунд:
- «Загребные, навались! Баковые, не отставать!»
Шлюпка направилась прямо к дворцовому пирсу. При подходе к пирсу унтер увидал золотые офицерские погоны Чайковского и ско-мандовал:
- «Вёсла на валёк!» - по этой команде гребцы мигом вынули вёсла из уключин и поставили их в два ряда вертикально вверх. Зрелище бы-ло великолепное! Вода с вёсел капала гребцам на руки. Сам унтер так же отдал воинскую честь Чайковскому. Чайковский в ответ козырнул, и унтер скомандовал:
- «Вёсла поборту! Кранцы за борт!» - шлюпка мягко своими кран-цами коснулась пирса. Из неё сразу выскочили два баковых матроса и крепко пришвартовали её.
- «Ну, что, пора и нам занять свои места», - сказал Чайковский Джевецкому. Джевецкий в ответ кивнул.
- «Все вниз!» - подал команду Чайковский.
Все подводники послушно спустились в лодку и заняли свои места. Последним спустился лейтенант Чайковский и закрыл за собой рубоч-ный люк. Лодка плавно отошла от пирса и остановилась посреди озера.
……………………………………………………………………………...
- «Саша, смотри, это наверно она?!» - цесаревна Мария Фёдоров-на крепче прижалась к мужу. Это была миниатюрная тоненькая черно-бровая женщина с очень добрым миловидным продолговатым лицом.
- «Да, Минни, это она», - ласково ответил ей цесаревич. Именно так, ласкательно, за её миниатюрность и хрупкость и прозвали жену цесаревича в императорской семье Романовых. Хотя, по правде говоря, впервые её так стали называть ещё при дворе датского короля Христи-ана ;;, чьей дочкой она и была.
- «Она похожа на какую-то гигантскую рыбу, только она стальная, тихая, такая таинственная и страшная. Саша, мы её будем смотреть?»
- «Да, Минни, да», - он обернул к ней, такой маленькой и хрупкой, своё огромное широкое лицо, улыбнулся доброй улыбкой и нежно правой рукой погладил её руку. В ответ, на эту супружескую ласку, она снизу-вверх взглянула в его глаза. Всё её лицо светилось счастьем. Так они подошли к дворцовому пирсу. С ними вместе шёл адмирал брат цесаревича - Великий князь Алексей Александрович. При их при-ближении унтер опять скомандовал:
- «Вёсла на валёк!» - и опять вёсла мигом взлетели в небо и мокрые неподвижно застыли в вертикальном положении. Налетевший лёгкий ветерок развеял полотнище Андреевского флага. На мгновение из-за туч показалось солнце, осветив эту картину, заблестели мокрые вёсла, но скоро солнце снова скрылось в облаках.
- «Вольно!» - подал команду Великий князь Алексей Александро-вич, внешне очень похожий на своего старшего брата-цесаревича. Он был в полной адмиральской форме и поэтому считал своим долгом принимать все морские команды.
- «Вёсла поборту!» - снова скомандовал унтер.
Первым в шлюпку прыгнул Великий князь, при этом она слегка качнулась, матросы помогли ему удержаться на ногах. Затем грузно в шлюпку вступил цесаревич. Под тяжестью его массивного грузного те-ла шлюпка накренилась. Затем он поднял руки, и Мария Фёдоровна с пирса бросилась в его объятия. Своей громадной физической силой он просто поднял её в воздух и плавно опустил в шлюпку. Все были в сборе и расселись на свои места на банках шлюпки.
- «Ваше императорское высочество, разрешите начать движе-ние?!» - громко обратился унтер к цесаревичу.
- «Добро», - просто ответил ему цесаревич.
- «Навались! И … и … ррраз! И … и … ррраз! И … и … ррраз!» - командовал унтер, и шлюпка, плавно набирая скорость, плыла к сере-дине озера. Через некоторое время унтер дал другую команду:
- «Вёсла в воду!» - Гребцы мгновенно опустили вёсла в воду и си-лой удерживали их перпендикулярно борту лодки. Но, из-за большой инерции от тяжести самих гребцов и пассажиров, шлюпка ещё несколь-ко метров прошла вперёд при этом вёсла слегка выгнулись. Вскоре шлюпка остановилась посреди озера.
- «Вёсла поборту!» - скомандовал унтер. По этой команде матросы отпустили вёсла, и они плавно прижались вдоль корпуса шлюпки.
Кругом было тихо, ни души, только на пирсе оставались несколь-ко фрейлин Великой княгини и дежурный адъютант цесаревича. Где-то на берегу несколько раз лениво каркнули вороны и снова полная ти-шина.
В этот момент громадная стальная рыбина бесшумно стала дви-гаться. Она описала круг вокруг шлюпки, затем вдруг стала плавно оседать, всё более и более погружаясь. Вскоре она исчезла из глаз и скрылась в глубинах озера. Все стали напряжённо смотреть в воду. Хотя вода Серебряного озера и была очень прозрачной, но всё равно никто ничего не видел.
- «Вот она! Вот она!» - неожиданно своим звонким голосом закри-чала Мария Фёдоровна.
- «Где она, Минни? Я ничего не вижу», - удивлённо и в то же вре-мя радостно спросил её муж.
- «И я ничего не вижу», - сказал Великий князь.
- «Да вот же она, Саша, смотри сюда, она проплывает прямо под нами», - указывала рукой Мария Фёдоровна.
- «Лёша, да не туда ты смотришь, сюда надо смотреть», - указыва-ла она рукой в воду Великому князю.
- «Вижу! Вижу!» - одновременно закричали цесаревич и Великий князь.
Лодка прошла под шлюпкой. Все бросились к другому борту. Всем было ясно видно, как лодка вышла из-под шлюпки, затем плавно развернулась и снова прошла под ней. На шлюпке все и пассажиры, и команда с нескрываемым интересом глядели в воду. Несколько матро-сов крестились, что-то шепча. Лодка сделала ещё три такие манёвра. На шлюпке было молчание. Все были поражены невиданным зрели-щем. На их глазах в громадной стальной рыбине, проплывающей под ними, трудились и дышали живые люди! Для всех это было фантасти-кой. Все понимали, что они присутствуют при чём-то необычном, что невозможно ещё вчера было себе и представить. От обилия сильного впечатления все онемели, даже не знали, что и сказать. А в этот момент стальная рыбина видно решила их «добить». Неожиданно, в полной тишине она вдруг снова легко и свободно всплыла. В такой же тишине сделала ещё один круг вокруг шлюпки и снова плавно погрузилась. Затем из воды высунулась какая-то «Г» образная трубка и, сверкая своим стеклом на её конце, снова обошла вокруг шлюпки.
- «Это перископ», - сказал Великий князь.
- «А что это такое, Алёша?» - тут же спросила его Мария Фёдо-ровна.
- «Это специальное устройство, которое позволяет подводникам видеть то, что творится над водой», – ответил ей Алексей Александро-вич.
- «А … а», - понимающе протянула Мария Фёдоровна.
Цесаревич при этом молчал и слушал их разговор. Вдруг пери-скоп исчез с поверхности воды. Все бросились смотреть в воду под шлюпку. Но на этот раз ничего не было видно. Прошло ещё несколько минут. Все стали волноваться, уж не случилось ли, что с лодкой? Ведь в ней живые души! Но как раз в этот момент раздался мощный оглу-шительный взрыв и маленький плотик, видневшийся вдали, вдруг под-прыгнул вверх вместе со столбом поднявшейся под ним воды и разло-мился на отдельные брёвна и доски, которые в беспорядке стали падать в озеро. Все вороны с громким карканьем взлетели со своих веток на деревьях придворцового парка. От неожиданности и испуга Мария Фёдоровна сильно прижалась к мужу. Цесаревич ласково её обнял, как бы защищая своим большим и могучим телом. Великий князь и сам це-саревич не так давно вернулись с турецкой войны, где они привыкли к взрывам и свисту пуль. Им стало ясно, что подводники решили прои-митировать минирование и подрыв вражеского корабля.
- «Не бойся, Минни, это очевидно входило в программу испыта-ний – имитация подрыва вражеского корабля», - пояснил ей муж.
- «А … , а то я так перепугалась, уж не случилось ли что с подвод-никами? Это было так неожиданно!» - и снова посмотрела влюблённы-ми глазами на мужа. Цесаревич, видя это, улыбнулся, ещё крепче при-жал её к себе и нежно поцеловал в голову. От счастья Мария Фёдоров-на зажмурила глаза.
- «Лёша, командуй, испытания закончены, нам пора на пирс, там встретим подводников», - сказал цесаревич брату. Великий князь со-гласно кивнул и, обращаясь к унтеру, негромко скомандовал:
- «К пирсу».
- «Есть Ваше императорское высочество к пирсу», - чётко отрепе-товал унтер. Затем последовала серия его команд:
- «Вёсла на воду! Навались! И … и … ррраз! И … и … ррраз! И … и … ррраз!»
Через пару минут шлюпка пристала к берегу, пассажиры вышли на пирс и расселись в специально приготовленные для них плетёные кресла, которые принесли для них люди Багговута, в то время, когда они плавали на шлюпке. Шлюпка ушла к себе в слип, и поверхность озера осталась спокойной, гладкой и пустынной, только в дальнем его конце плавали деревянные остатки плотика. Опять стало совсем тихо, вороны успокоились и снова сели на свои ветки, только где-то недалеко у стен замка слышалось неясное воркование голубей.
Вдруг метрах в пятидесяти от пирса на поверхности воды появи-лась какая-то непонятная рябь, потом из воды показался какой-то круглый блин, стремительно двигающийся к ним, затем медленно из воды показалось тело громадной стальной рыбины, виновницы всего увиденного. Что ещё она сделает необычного, неожиданного – было неясно. Все замерли. В этой рыбине скрывалась какая-то доселе неви-данная мощь, против которой все были бессильны. Это невольно пуга-ло.
Всё, что произошло дальше, было настолько неожиданно, непред-сказуемо, что никто не успел даже ахнуть, даже удивиться, даже ска-зать хоть одно слово. Лодка пристала к пирсу и два матроса тут же её надёжно пришвартовали, третий кинул на неё деревянные сходни. Неожиданно открылась крышка рубочного люка, оттуда выскочил гражданский человек с Георгиевским крестом на сюртуке, затем из чрева лодки ему передали то, что никто даже не мог себе и представить – громадный свежий букет орхидей! Он его взял, ловко проскочил по сходням на пирс и, никому не рапортуя, подбежал к Великой княгине Марии Фёдоровне, припал на одно колено, протянул ей букет орхидей и по-французски сказал:
- «Это дань Нептуна Вашему величеству» [2].
Миниатюрная тоненькая женщина, ещё не отошедшая от своих ис-пугов. От этого «стального чудовища», как мысленно она его называ-ла, и вдруг в мгновение ока у всех на виду из этого «чудовища» выска-кивает человек и изысканно галантно дарит ей столь горячо любимые ею цветы! Всё это произошло так быстро, что в первый момент она машинально взяла букет и даже не знала, что ответить. Но это был только первый момент. Она быстро пришла в себя (ведь она была при-родная принцесса!) и так же по-французски ответила ему, абсолютно незнакомому ей человеку:
- «О, мсье, Ваш подарок мне бесконечно дорог, не столь тем, что это мои любимые цветы, а тем, как Вы мне их поднесли. Я не представ-ляю, как ещё более оригинально можно поднести даме цветы, чем это сделали Вы. Вы настоящий рыцарь, я горжусь Вами» [2].
Затем, погрузив лицо в букет нептуновских орхидей, она, беско-нечно счастливая, с широко открытыми глазами, опять влюблённо взглянула на мужа. Цесаревич весь сиял от удовольствия и от красоты поступка Джевецкого. Он умел ценить рыцарские жесты. Оригиналь-ность галантности Джевецкого была выше всех похвал.
Но в этот момент ум Джевецкого был холоден как никогда. Он прекрасно понимал, что жест, жестом, но пора и честь знать. И тут же обратился с рапортом к цесаревичу:
- «Ваше императорское высочество. Представляюсь – изобрета-тель Джевецкий Степан Карлович. Испытания моей новейшей подвод-ной лодки закончены».
- «Спасибо Вам Степан Карлович, мне много о Вас рассказывал Победоносцев», - и, чуть помедлив, спросил: «Кстати, за что у Вас Ге-оргиевский крест?»
Сначала Великого князя Александра Александровича готовили к военной карьере. В последнюю Русско-Турецкую войну он командовал корпусом и поэтому ценил боевые Георгиевские кресты. Цесаревичем он стал после неожиданной смерти своего старшего брата Николая.
- «Принимал участие в бою фрегата «Веста», - чётко доложил Джевецкий.
- «О! Знаменитый бой «Весты»! Мы приравниваем его к бою брига «Меркурий». Участием в этом бою можно гордиться. … Ну, а теперь о деле».
- «Слушаю Ваше императорское высочество», - нетерпеливо пере-бил его Джевецкий, при этом он весь внутренне напрягся. Ещё бы, ведь именно для этого показа он разрабатывал и строил свою подводную лодку, а Победоносцев искал на это деньги. Сколько трудов положено!
- «Почему Вы не хотите применять электричество, как движущую силу для подводного плавания?»
Как Джевецкий удивил всех оригинальностью своего рыцарского жеста, примерно в такой же степени цесаревич удивил Джевецкого сво-ей технической образованностью. Конечно, Джевецкий знал, что отве-тить на этот вопрос, но то, что такой тонкий научный вопрос задаёт сам цесаревич, для Джевецкого было полной неожиданностью, как гром среди ясного неба. Только по одному этому вопросу он сразу понял, что перед ним стоит очень образованный человек и объяснять ему надо на его уровне.
- «Ваше императорское высочество, да, сейчас промышленность Европы стала выпускать первые электродвигатели, которые, для своей работы, не требуют сжигания кислорода воздуха. И, на первый взгляд, существует большой соблазн поставить их на подводную лодку. Но! А как в ту же подводную лодку доставить электричество? Ведь тогда по-требуется паровая машина для кручения генератора. А она то, требует очень много кислорода, которого под водой нигде не взять. Да и сами электрические машины огромны и маломощны. … Правда, сейчас в ве-дущих университетах Европы пока только на научном уровне ведутся исследования по созданию так называемых электрических аккумулято-ров, которые могут внутри себя хранить уже готовое электричество. Но никто не знает, когда закончатся эти исследования и вообще, реаль-но это научно осуществимо или нет. Поэтому, если коротко, то вопрос сейчас стоит так, ждать, когда это произойдёт, или строить подводные лодки уже сейчас? Но, задумываясь над этим вопросом, надо отдавать себе отчёт, что никто сейчас не знает, сколько придётся ждать: день, ме-сяц, год, десять или сто лет и так далее. А оборона государству нужна прямо сейчас. МТК встал на первый путь, я – на второй. ОДФ, под Вашим покровительством, разделило моё мнение. И вот Вы сейчас ви-дели его результат», - Джевецкий окончил говорить.
Цесаревич слушал его, не прерывая, и когда Джевецкий окончил, задал ему следующий вопрос:
- «Степан Карлович, а почему Вы всё время говорите: промыш-ленность Европы, европейские университеты? Что, у нас своей про-мышленности и университетов нет?» - при этом лицо цесаревича стало серьёзным, взгляд сосредоточенный и проницательный. Было хорошо видно, что эта информация ему не нравится.
- «Ваше императорское высочество, я вижу, что эта информация Вам неприятна, но Вы должны знать правду. Да, наша промышлен-ность ещё пока не может выпускать электродвигатели, а научные ис-следования в области электрохимии по теме получения аккумуляторов у нас находятся только на начальной стадии», - Джевецкий умолк. Це-саревич понимающе покивал головой и ответил:
- «Понял Вас. … Константин Петрович мне рассказывал Ваше мнение о нашей промышленности и о том, с чего Вы предлагаете начи-нать. Пока я над этим думаю», - цесаревич замолчал, видно и сейчас о чём-то думал, потом, опомнившись, сказал:
- «Ещё раз спасибо Вам, Степан Карлович, за Ваше изобретение, за Ваши труды, за ту информацию, которую Вы сейчас мне дали. Се-годня после обеда я назначил совещание по этому вопросу. Будем ду-мать. О моём решении Вам сообщит Победоносцев», - он снова пожал руку Джевецкому и они расстались, затем цесаревич обернулся к своим и громко крикнул:
- «Минни, Алексей, пошли обедать. После обеда я назначил сове-щание по этому вопросу, будет Победоносцев».
А в этот момент Великая княгиня Мария Фёдоровна, Великий князь Алексей Александрович вместе с фрейлинами и дежурным адъ-ютантом оживлённо разговаривали на пирсе с подводниками. Необыч-ность увиденного вызвала много вопросов. Женщин интересовал во-прос о том, какие страхи, по их мнению, должны были преодолеть под-водники, находясь под водой в столь маленьком зажатом пространстве. Великий князь интересовался вопросами управляемости лодки. Но окрик цесаревича заставил всех подчиниться. Все пошли во дворец обедать.
Цесаревич взял супругу под руку, другой рукой Мария Фёдоров-на держала букет орхидей и блаженно всё время опускала в него лицо. Цесаревич любовно взглянул на супругу, улыбнулся и лукаво сказал:
- «Вишь, какой-то хитрый поляк, вздумал, очаровав тебя, подо-браться ко мне. … Хотя уровень его изобретения таков, что для меня это можно было и не делать».
- «Саша, как ты нехорошо говоришь о господине Джевецком «ка-кой-то поляк», - передразнила она его: «Помнишь, как твой великий предок Пётр ; сказал: «Русский тот, кто Россию любит и ей служит», – и при этом не добавил больше ни единого слова. Всё – вот тебе два ка-чества, чтобы быть русским. Чем господин Джевецкий не русский? То-гда и я, по твоей логике, не русская, а датчанка», - обиженно сказала Мария Фёдоровна мужу. Цесаревич опомнился ему сразу, стало стыд-но:
- «Извини Минни, это я, не подумав, сказал так, от какой-то маль-чишеской лихости. Наверно приревновал. … Ещё раз извини, я был неправ».
После обеда, в гатчинском кабинете цесаревича состоялось сове-щание. Кабинет был обширный, но с низкими сводчатыми потолками. На стенах висели портреты великих предков цесаревича, на письмен-ном столе в рамках стояли фотографии членов его семьи. Кресла и ди-ван были красивы, удобны и мягки. Кроме самого цесаревича присут-ствовал Великий князь Алексей Александрович и приехавший Победо-носцев. Обстановка была самая раскованная, непринуждённая без вся-ких титулований. Всё, что мешало делу – отметалось.
- «Господа, в предельно конкретной формулировке вопрос стоит так: запускать подводную лодку Джевецкого в серию уже сейчас, или ждать, когда учёные разработают электрический аккумулятор, а наша промышленность освоит как выпуск электродвигателей, так и аккуму-ляторов? Прошу высказываться. Кто первый?» - глядя на своих собе-седников, сказал цесаревич.
- «Саша, разреши я первый», - сказал Великий князь Алексей Александрович.




 

Всероссийский император Александр ;;;












 

Император Александр ;;; и императрица Мария Фёдоровна








 

Великий князь Алексей Александрович



 

           Генерал Карл Фёдорович Багговут



























Лейтенант Ипполит Ильич Чайковский в подводной лодке Джевецкого










 



 

Подводная лодка Джевецкого в центральном Военно-морском музее













 
Подводная лодка Джевецкого под водой



 

Кабинет императора Александра ;;; в гатчинском дворце






 

 
Виды гатчинского дворца





 

 
Виды гатчинского дворца





 

Памятник подводной лодке Джевецкого в парке гатчинского дворца








- «Пожалуйста, Лёша, начинай», - цесаревич поудобнее уселся в своём кресле и приготовился слушать. Победоносцев угрюмо молчал.
- «Господа», - начал Алексей Александрович весьма уверенным голосом: «в Морском министерстве такого вопроса нет. МТК чётко от-ветил Джевецкому, что тратить казённые деньги на столь несовершен-ную лодку – нельзя. Морской министр — это решение утвердил. У лодки малый радиус действия, она тихоходна … », - в этот момент це-саревич нервно барабанил пальцами по столу. Чувствовалось, что всё, что хочет сказать младший брат, ему давно известно. И сейчас, снова выслушивая это, он испытывал нетерпение и раздражение. А между тем, Алексей Александрович продолжал: «из-за её тихоходности у неё плоха управляемость, как в вертикальной, так и в горизонтальной плоскостях. Решено ждать, когда можно будет поставить на лодку ме-ханический двигатель. Только тогда лодка и будет избавлена от этих недостатков. Иначе, это называется разбазаривание казённых денег впустую. … У меня всё», - и Алексей Александрович умолк.
- «Та…а…а…к, … хорошо. Твоя точка зрения понятна. А что скажет уважаемый Константин Петрович?» - и цесаревич с надеждой в глазах взглянул на Победоносцева. Пока говорил Великий князь, По-бедоносцев молчал, неподвижно уставив свой взгляд на ножку пись-менного стола цесаревича. Со стороны могло показаться, что он сидел отрешённо, демонстрируя отсутствие интереса к разговору. Когда це-саревич предложил ему высказать своё мнение, Победоносцев как буд-то очнулся, вздрогнул, кашлянул и негромким скрипучим голосом начал:
- «А я полностью разделяю точку зрения уважаемого Алексея Александровича и МТК», - при этих словах Победоносцева цесаревич перестал нетерпеливо барабанить пальцами по столу, рот его открыл-ся, а глаза от удивления округлились. А тем временем Победоносцев продолжил: «но я  разделяю эту точку зрения при одном маленьком условии: может ли уважаемый Алексей Александрович предоставить нам гарантийные письма от глав правительств всех великих держав Ев-ропы, что они не объявят нам войны до тех пор, пока не будет изобре-тён электрический аккумулятор?» - здесь Победоносцев загнул один палец: «пока он не будет освоен нашей промышленностью», - здесь он загнул второй палец: «и пока он не будет поставлен на наши подвод-ные лодки … », - здесь уже не выдержал цесаревич и крикнул:
- «Вот оно! Браво, Константин Петрович! Вот он, точно постав-ленный вопрос!»
- «Разрешите, Александр Александрович, продолжить?» - таким же бесстрастным негромким неторопливым скрипучим голосом про-должал Победоносцев. Контраст между вспыльчивым выкриком цеса-ревича и негромкой неторопливостью Победоносцева лишний раз под-чёркивал его глубокую уверенность в своей правоте.
- «Да, да, Константин Петрович, продолжайте», - теперь уже цеса-ревич пальцами по столу не барабанил, а внимательно смотрел на По-бедоносцева.
- «А если уважаемый, Алексей Александрович, таких гарантийных писем нам предоставить не сможет, то я категорически против того, чтобы не запускать подводную лодку Джевецкого в серию. А теперь я подкреплю свою позицию хорошо всем вам известным историческим примером», - цесаревич впился в Победоносцева взглядом, Алексей Александрович казалось, сидел безучастным. Между тем Победоносцев продолжал:
- «Помните, когда в Крымскую кампанию англо-французский флот осадил Севастополь?» - здесь Победоносцев сделал небольшую паузу, никто его не перебивал, и он стал дальше жёстко логически развивать свои мысли:
- «Если б мы в тот момент имели хотя бы одну такую подводную лодку, то ход войны мог бы пойти по совершенно другому сценарию и политические итоги войны были бы совершенно другие, чем те, кото-рые мы получили на Парижской конференции. Это, во-первых. Во-вторых, история нас учит, что война может начаться неожиданно в лю-бой момент. Вспомните, что ещё в начале 53 года никто в Европе не мог даже догадываться, что уже в конце этого года начнётся война», - тут цесаревич опять не выдержал и опять вставил свою реплику:
- «Да, нашей огромности боятся. … Извините что, перебил. Про-должайте, Константин Петрович», - и Победоносцев стал продолжать. При этом, для большей убедительности, он инсценировал официальное обращение к цесаревичу:
- «Что, у Вашего императорского высочества появилось слишком много союзников, после нашей последней победоносной войны с Тур-цией, что Вы можете позволить себе не укреплять наши приморские крепости подводными лодками Джевецкого?» - вопрос был чисто ри-торический и бил наотмашь. Теперь уже как бы Победоносцев пригла-шал цесаревича высказаться. И он высказался твёрдо, кратко, образно и убедительно:
- «У России есть только два союзника – это её армия и флот».
……………………………………………………………………………...
А дальше события развивались следующим образом. Конечно, на том совещании у цесаревича было принято решение – подводные лодки Джевецкого строить, то есть запустить их в серию. Первоначально пла-нировалось построить 100 лодок. Но это оказалось очень дорого, ре-шили – 50. Это обошлось казне в 600 000 рублей. Итак, в России впер-вые в мире приступили к серийному строительству подводных лодок.
«Разработку общих и детальных чертежей, а также инвентарной описи поручили Гаруту. От военного ведомства наблюдать за построй-кой назначили генерал-майора Михаила Матвеевича Борескова – одно-го из ведущих специалистов минного дела в России.
 
Генерал-майор Михаил Матвеевич Боресков

 
Военный министр императора Александра ;;
фьельд-маршал Дмитрий Алексеевич Милютин
 
Товарищ генерал-инспектора по инженерной части обер-гофмейстер
Пётр Михайлович Кауфман
 
Военный министр императора Александра ;;; генерал от инфантерии
Пётр Семёнович Ванновский
В середине февраля 1880 года смета на постройку лодок вместе с докладом Военного министра Дмитрия Алексеевича Милютина была передана цесаревичу. Вместо 20 000 рублей, истраченных ОДФ, стои-мость серийной подводной лодки должна была составить 12 070 руб-лей. После одобрения документов наследником они были представлены императору Александру ;;. 23 февраля 1880 года последовало высо-чайшее повеление о строительстве 50 лодок Джевецкого.
Оставалось найти предприятие, готовое взяться за изготовление такого, достаточно сложного изделия. Таким предприятием оказался «завод Феодосьева», расположенный у Московской заставы по Забай-кальскому (ныне Московскому) проспекту. … Образцом для серийного производства должна была служить гатчинская лодка. 2 апреля её до-ставили в Петербург и в присутствии Джевецкого и Гарута передали Борескову. …
Постройка лодок производилась под техническим руководством Джевецкого и контролировалась высшим военным начальством: ма-стерские посещал Д.А.Милютин и товарищ (помощник) генерал-инспектора по инженерной части Михаил Петрович фон Кауфман. …
К лету 1881 года, уже после трагической гибели императора Алек-сандра ;; и отставки Д.А.Милютина постройка была окончена. … Ис-пытания серийных лодок начались в устье Невы. Для их проведения сформировали команду из офицера и 10 рядовых кронштадтской мин-ной роты. 29 августа 1881 года между Петербургским морским кана-лом и бакеном №9 с борта парохода новый Военный министр генерал Пётр Семёнович Ванновский наблюдал за лодкой, управляемой самим Джевецким.
После ряда манёвров «аппарат подошёл на расстояние около 1,5 версты под стоявшее на якоре судно, выпустил мину и произвёл взрыв с полным успехом» - докладывал 17 октября министр императору Александру ;;;. Эффективность лодок была сочтена доказанной. Теперь следовало направить их в места дислокации.
Генерал Ванновский распорядился 32 лодки послать в Одессу для распределения по 7 приморским крепостям (Очаков, Одесса, Севасто-поль, Керчь, Поти, Новороссийск, Батум), а 16 предназначалась для 4-х балтийских крепостей (Кронштадт, Свеаборг, Выборг, Динамомюн-де). Две лодки оставались в Петербурге «для обучения офицеров пере-менного состава Технического гальванического заведения». Обучением в течение трёх лет занимался Гарут» [5]. А лично сам Джевецкий полу-чил в награду за своё изобретение 100 000 рублей из государственной казны, что по тем временам считалось колоссальной суммой.


11. Да, но – нет

Сразу после расставания с Джевецким в январе 1879 года Анна Александровна фон Манштейн о нём и не вспоминала. Но уже в начале марта в Масленицу он стал периодически о себе напоминать. Сначала она удивилась этому, потом привыкла, потом ей это даже стало нра-виться. И она стала о нём вспоминать:
- «Всё-таки он очень хороший, увлечённый своим необычным де-лом человек. Мне с ним было интересно. Жаль, что я доставила ему страдание, а ведь он из-за меня дрался на дуэли!» - в основном такие мысли были у баронессы в то время.
А началось это так. В один из солнечных дней начала марта 1879 года в разгар Масленицы, в её квартиру постучались. Горничная от-крыла. В дверях стоял мужик – разносчик с каким-то огромным бес-форменным пакетом, завёрнутым в плотную бумагу. Он просил гор-ничную позвать барыню – госпожу фон Манштейн. Когда Анна Алек-сандровна вышла к нему, мужик снял с пакета бумагу, в которую он был завёрнут, и оказалось, что в нём находился громадный красивый букет алых роз, который он тут же ей и вручил. От неожиданности Ан-на Александровна ахнула и инстинктивно сразу спросила:
- «От кого?»
- «Извините, барыня, говорить не велено».
Она тут же дала мужику чаевые и сказала:
- «Хорошо, спасибо, ступайте».
Мужик её поблагодарил и ушёл. Но она и так хорошо понимала от кого. Конечно от Джевецкого. А то, кому ещё? Никакого ухаживания за собой она категорически не допускала. А с Джевецким это получи-лось как-то неожиданно, по рекомендации самого Вышеградского, от-казать которому она не могла. А потом эта неожиданная встреча с пья-ным поручиком, дуэль и она невольно оказалась втянутой в скандаль-ную историю. Но Джевецкий в этой ситуации повёл себя как истинный рыцарь.
- «Ах, если б я могла его полюбить?!» - спрашивала сама себя Ан-на Александровна: «Он так не похож на моего Володю. … Кстати, а почему – моего?»
Так стало продолжаться в каждый праздник: Благовещение, Вход Господен в Иерусалим, Страстная неделя, Пасхальная неделя, День Святителя Николая чудотворца, Вознесение господне, День Святых апостолов Петра и Павла и так далее. И каждый раз громадный букет роз. И каждый раз, ставя их в вазу и любуясь ими, она вспоминала Джевецкого:
- «Интересно, где он сейчас, чем занят?» - спрашивала она сама себя.
Правда букет отцветал, и она о нём забывала. Другие заботы одо-левали её – это любимая ею наука – математика, где она по-прежнему ломала голову над загадкой Хевисайда. Но главное – это воспитание и здоровье сына. Учился он очень хорошо, но здоровья был не крепкого – часто болел и очень скучал по отцу, которого обожал.
Потом, когда приближался очередной праздник, она уже пред-вкушала получение очередного букета роз от Джевецкого. Хотя офи-циально она не знала от кого, но была полностью уверена, что только от него. Что-то романтическое, рыцарское осталось у неё в памяти от образа Джевецкого. Невольно она связывала его образ с образами от-важных героев любимых ею романов Вальтера Скотта, Фенимор Ку-пера, Майн Рида, которыми она увлекалась в детстве и юности. Какая-то исчезающая старинная утончённая галантность была в этом стран-ном ухаживании.
Но, оказывается, таких ухаживаний за своими любимыми в исто-рии было много, и уже в наши дни известный поэт-шестидесятник Ан-дрей Вознесенский написал о них стихи «Миллион алых роз». Латвий-ский композитор Раймонд Паулс сочинил к ней музыку, а исполняла эту песню только одна певица – звезда советской и российской эстрады – Алла Пугачёва. Приведём эти чудные стихи, они здесь как раз будут к месту.

«Жил был художник один, домик имел и холсты.
 Но он актрису любил ту что любила цветы.
 Он тогда продал свой дом, продал картины и кров.
 И на все деньги купил целое море цветов.

 Миллион, миллион, миллион алых роз
 Из окна, из окна, из окна видишь ты.
 Кто влюблён, кто влюблён, кто влюблён и всерьёз
 Свою жизнь для тебя превратит в цветы.

 Утром ты встанешь у окна, может сошла ты с ума.
 Как продолжение сна площадь цветами полна.
 Похолодеет душа, что за богач здесь чудит.
 А под окном чуть дыша, бедный художник стоит.

 Миллион, миллион, миллион алых роз
 Из окна, из окна, из окна видишь ты.
 Кто влюблён, кто влюблён, кто влюблён и всерьёз
 Свою жизнь для тебя превратит в цветы.

 Встреча была коротка, в ночь её поезд увёз,
 Но в её жизни была песня безумная роз.
 Прожил художник один, много он бед перенёс,
 Но в его жизни была целая площадь цветов.

 Миллион, миллион, миллион алых роз
 Из окна, из окна, из окна видишь ты.
 Кто влюблён, кто влюблён, кто влюблён и всерьёз
 Свою жизнь для тебя превратит в цветы».

Неожиданно, в самом конце 1879 года почти под самый Новый год Джевецкий напомнил о себе Анне Александровне самым невероятным образом. Причём на этот раз он сам о себе ей не напоминал. Просто Анна Александровна нежданно нагадано получила письмо из Гатчины от своей старинной подруги ещё по Смольному институту Лидии Оле-ниной, которая служила фрейлиной у Великой княгини Марии Фёдо-ровны. Они никогда не были в переписке, поэтому получение этого письма её удивило. Подруга приглашала на Рождественские праздники навестить её в Гатчине, вместе погулять по великолепному парку при дворце и, самое главное, она написала: «У меня есть некоторые ново-сти, касающиеся тебя лично. Считаю своим долгом их тебе рассказать». Погулять в парке она могла и в Санкт-Петербурге, но эта фраза её за-интриговала.
- «Наверное, она хочет что-то рассказать о Володе? … Хотя что? Сына он стал очень редко навещать, а со мной, оказывается, хотел да-же развестись. Непонятно. … Но ехать надо», - так думала Анна Алек-сандровна. Она написала подруге, что приедет к ней на один день утром 3 января уже 1880 года, больше не может, так как не хочет на длительное время оставлять одного сына.
Наконец этот день настал. В Петербург снова пришла настоящая морозная зима, а с нею снова над столицей великой империи засверка-ло яркое солнце, отражаясь маленькими лучиками от недавно выпав-ших многочисленных снежинок. Снова, вместо чавканья бот по мокро-му снегу, он заскрипел под её подошвами. Это хоть как-то поднимало её настроение. Анна Александровна на извозчике доехала до Витебско-го вокзала, села в поезд и через час уже выходила на вокзале в Гат-чине. Лидия Оленина ждала её на вокзале. Подруги встретились, обня-лись и поцеловались.
- «Анечка, ты как всегда прелестна. Столько лет прошло, а ты всё так же неотразимо хороша!» - радостно с весёлой улыбкой тут же ска-зала ей комплимент Лида.
- «Лидочка, не скромничай, при твоей-то внешности непонятно, почему ты до сих пор не замужем? Наверно от женихов отбоя нет? А ты слишком разборчива?» - ответным комплиментом отпарировала ей подруга.
Лидия Оленина действительно была очень хороша собой: высокая, стройная брюнетка, открытый чистый лоб, красивый разлёт бровей, карие глаза, тонкие плотно сжатые губы и узкий подбородок. Все счи-тали их с Анной самыми красивыми девушками на своём курсе в Смольном институте.
- «Знаешь, Аня, а я ведь скоро выхожу замуж».
- «Да! За кого?» - удивлённо воскликнула Анна.
- «За графа Строганова».
- «О, это очень хорошая партия. Поздравляю».
- «Я уже об этом предупредила Великую княгиню и попросила у неё отставку сразу после свадьбы», - ответила ей фрейлина.
- «Ну что ж, очень рада за тебя Лида. … Теперь расскажи, какой у нас с тобой будет план на сегодняшний день?» - нетерпеливо спросила её Анна. Ей чисто по-женски не терпелось узнать, какие новости, каса-ющиеся её лично, хочет ей рассказать Лида, но обострённое чувство собственного достоинства не позволяло обнаружить эту слабость.
- «Аня, давай сейчас пройдём в парк, там погуляем вокруг Сереб-ряного озера, поговорим, затем в хозяйственном флигеле дворца по-обедаем, а далее смотри, можешь снова уезжать к себе в Санкт-Петербург. Как тебе такой план?»
- «Согласна», - просто ответила ей Анна, но сама не напоминала ей о терзавшем её нетерпении.
Они вышли с вокзала, немного прошлись по центральной улице Гатчины и вышли в придворцовый парк. Всё это время Анна Алексан-дровна терпела и подруге ничего не напоминала, то есть выдерживала характер. Но когда они вошли в сам парк, то Лида ей тут же сказала:
- «Знаешь, Аня, тут твой Джевецкий такое натворил, что мы все были прямо в шоке!»
- «Лида, ну почему он мой?» - фальшиво имитируя возмущение, но, в то же время внутренне волнуясь, произнесла Анна.
- «Ну как же, Аня, ведь он из-за тебя дрался на дуэли?»
В женской части высшего света Санкт-Петербурга негласно счита-лось очень престижным, когда из-за какой-либо представительницы слабого пола мужчины дрались на дуэли. Поэтому, в глазах Лидии Олениной – типичной представительницы света, женский ореол Анны неимоверно вырос, затмив тот факт, что её бросил муж. Не зная тепе-решний образ жизни Анны, её мировоззрения и увлечений, жизненных приоритетов, Лидии Олениной она казалась какой-то сердцеедкой, к ногам которой падают мужчины. Оленина мерила подругу по своим жизненным меркам – это проще и понятней. Более того, она даже не представляла себе, что в жизни могут быть и другие мерила. Таковы были мыслительные ограничения круга, в котором она родилась, вы-росла и вращалась. Понять другого человека, войти в круг его интере-сов, страстей и проблем – гораздо труднее. Не все на это способны. Не была на это способна и Лидия Оленина.
- «Да, дрался, но это вовсе не значит, что он мой», - уверенным го-лосом парировала её довод Анна: «Лучше скажи, что он такое натво-рил?»
Про себя Оленина подумала:
- «Ох, и гордячка! Близко к себе не подпускает. Правда, она всегда была такой», - но раз она пригласила её в Гатчину, то говорить о слу-чившихся событиях всё равно надо:
- «Ты знаешь, он привёз сюда в Гатчину какое-то непонятное страшное устройство, находясь в котором можно плавать под водой. Оно называется … », - и фрейлина, нагнувшись, перешла на шепот, как будто говорила подруге какую-то страшную тайну: «подводная лодка! … Она похожа на какую-то громадную рыбину, только сделана она из стали. Джевецкий с командой на ней погружался и плавал под водой. А сам цесаревич, вместе с Великой княгиней Марией Фёдоровной и Вели-ким князем Алексеем Александровичем наблюдали за ней, находясь в шлюпке. А потом эта стальная рыбина подплыла под специально сде-ланный плотик, под водой прикрепила к нему мину и, не всплывая, по-дорвала его. … Ты знаешь, мы все стояли на берегу, когда неожиданно раздался страшный взрыв. Все фрейлины так напугались! Брёвна и доски взлетели высоко в воздух и потом с шумом и брызгами стали па-дать в воду. А Великая княгиня сидит себе в шлюпке спокойно и ниче-го, только к мужу сильнее прижалась. … А вот что было потом, тебе должно быть особенно интересно», - тут Оленина искоса взглянула на подругу, надеясь увидеть в её глазах огоньки любопытства.
Но не тут-то было. Самообладание у баронессы было великолеп-ное. Она и бровью не повела, как будто это её и не касалось. Фрейлина была явно раздосадована, и уже в полный голос продолжала:
- «Затем это чудище всплыло и подплыло к дворцовому пирсу. Внезапно у него открылся люк, из этой огромной стальной рыбины вы-скочил господин Джевецкий с большим букетом орхидей. Далее он по пирсу подбежал к Великой княгине, припал перед ней на одно колено, и вручил ей этот букет её любимых орхидей, при этом сказав, Марии Фёдоровне какие-то приятные слова, которые мы не могли расслы-шать. Цесаревна и цесаревич были в полном восторге. Затем цесаревич долго с Джевецким о чём-то разговаривал, а все мы были восхищены его изысканным рыцарским жестом …», - в этом месте Оленина мель-ком взглянула на подругу, но та была непроницаема. Казалось, что её интересуют только красивые живописные пейзажи гатчинского парка, залитые столь долгожданным зимним солнцем. … Но это только каза-лось. И фрейлине ничего не оставалось делать, как продолжать расска-зывать дальше:
- «Ты знаешь, … Джевецкий истинный рыцарь, ныне, таких как он, уже нет. В нём чувствуется настоящий парижский шарм».
При этих словах в сердце у Анны Александровны что-то кольну-ло:
- «Значит», - мгновенно промелькнуло у неё в мозгу: «параллель-но не одну меня он пытается очаровать своей галантностью. Ну и ну! Хорош!» - но тут же она взяла себя в руки и стала мысленно себя ру-гать:
- «Что за чушь! Неужели я ревную? Какая глупость! Она же цеса-ревна – Великая княгиня и он это делал на глазах её мужа открыто. Это естественно и нормально. Лидке всё мерещатся какие-то флирты. Она всегда была такая».
В этот момент ни один мускул не дрогнул на лице баронессы, как будто это её совсем не касалось. Оленина была явно раздосадована, ей так хотелось разжечь интригу, посмотреть на эту холодную гордячку Аню. И она её разочарованно спросила:
- «Тебе что, это не интересно?»
- «Нет, нет, что ты, Лидочка, очень даже интересно. Продолжай дальше», - виновато ответила ей Анна.
В этот момент они уже дошли до дальнего конца озера, перешли через небольшой мостик и повернули назад, продолжая обходить озе-ро со стороны дворца. Немного успокоенная Оленина продолжала:
- «А ты знаешь, кто на этой подводной лодке был капитаном?»
- «Кто? Не знаю».
- «А догадайся, кто?» - уже игриво спросила её фрейлина.
- «Ну, говори, кто? Я всё равно не догадаюсь», – уже более заин-тересованным голосом сказала Анна. Она не хотела больше злить Оле-нину своим показным равнодушием.
- «Лейтенант Ипполит Чайковский!» - торжественно произнесла Оленина.
- «Ипполитушка?! … Боже мой! Ну, как, он женился?!» - когда разговор зашёл о её бывшем неудачном ухажёре, Анна решила больше не сдерживаться и стала вести себя совсем раскованно.
- «Женился? … Знаешь, даже не знаю. Мне удалось с ним увидеть-ся наедине на одну минутку. В тот вечер, накануне испытания подвод-ной лодки Джевецкого, я дежурила у Марии Фёдоровны и дольше с ним видеться не могла. Это я передала ему, что, по всей видимости, на испытании она будет с цесаревичем, так как они неразлучны, и что её любимые цветы орхидеи. А дальше ты уже знаешь, как всё получи-лось», - сказала Оленина, а про себя подумала: «Неужели она всё ещё увлечена Ипполитом? А я-то думала, что Джевецкий её новая пассия».
- «Понятно», - равнодушно ответила Анна, и они обе замолчали.
Оленина всё высказала, а Анна никакого особенного интереса к этой информации не показала, как ни старалась.
- «Тебе что, оба Джевецкий и Чайковский безразличны?» - спроси-ла фрейлина.
- «Нет, почему же, я их обоих уважаю и отношусь к ним по-дружески».
- «И только?» - спросила Оленина.
- «И только», - ответила ей Анна.
И они снова замолчали. Потом Оленина спросила:
- «Ты что, так и будешь жить одна?»
- «Нет, почему же, я живу с сыном. С ним много забот, к тому же у меня очень интересная работа».
- «Ну, и что же у тебя за работа?» - уже как-то лениво спросила фрейлина.
- «Я приват-доцент в Университете на кафедре математики».
- «А … а», - протянула Оленина. Было видно, что эта область дея-тельности Анны её абсолютно не интересовала.
Вскоре они подошли к дворцу. Время уже перевалило за полдень. Лидия Оленина, как и обещала, накормила обедом подругу в фрейлин-ской столовой. Анна поблагодарила её за обед. Говорить им было больше не о чем. Обе это понимали, слишком они были разными.
- «Пожалуй, я пойду на вокзал, а то сын меня уже заждался», - сказала Анна. Подруга её не отговаривала.
- «Я провожу тебя», - сказала Оленина.
- «Давай», - так же естественно ответила ей Анна.
По дороге на вокзал они говорили о разных пустяках, вспоминали своих подруг по курсу, обсуждали, у кого как сложилась жизнь. Перед самым расставанием Анна сказала:
- «Спасибо тебе Лидочка за встречу, за прогулку, за информацию. Желаю тебе, чтобы твой брак был более удачный, чем мой».
- «Спасибо и тебе, Аня, что прибыла повидаться, крепись, может и у тебя всё наладится».
Подруги обнялись, поцеловались и расстались. Анна вернулась в Санкт-Петербург. Через некоторое время она стала получать информа-цию о Джевецком и по другим каналам. Испытания подводной лодки Джевецкого в Гатчине и последующие решения на самом высоком уровне, взбудоражили не только военно-морскую, но и научную обще-ственность столицы. А, так как большинство людей знало, что Джевец-кий дрался из-за неё на дуэли, то есть подразумевается, что он имеет какое-то близкое отношение к госпоже фон Манштейн, то все и стреми-лись её проинформировать о новостях, связанных с Джевецким. При-чём каждый старался пересказать ей уже известные события на свой лад. В большинстве, это были жёны морских офицеров, с которыми баронесса дружила, когда ещё жила с мужем. Но информацию, кото-рой Анна Александровна особенно доверяла, дал ей Вышнеградский:
- «Анна Александровна?»
- «Да, Иван Алексеевич».
- «Вы в курсе, что тот самый Джевецкий, который присутствовал в прошлом году на нашей математической секции научной конференции Университета, всё-таки построил свою подводную лодку и продемон-стрировал её аж самому цесаревичу?!»
- «Да, Иван Алексеевич, в курсе», - уверенно ответила госпожа фон Манштейн.
- «А Вы в курсе, что принято решение на самом высоком уровне принять её на вооружение и запустить в серию?»
- «Слышала какие-то смутные слухи, но не придавала им значе-ния».
- «Это же колоссальный невиданный успех Джевецкого! Увидите его, передавайте от меня поклон».
- «Обязательно, Иван Алексеевич».
Столь высокая оценка самого Вышнеградского, вселили в Анну Александровну некую гордость за Джевецкого. И когда очередной раз ей что-то говорили об успехах Джевецкого, она неосознанно это вос-принимала уже как «мой Джевецкий».
- «Надо же, человек, который из-за меня дрался на дуэли, за мной ухаживал, признался мне в любви, оказывается, стал столь знаменит! Не слишком ли жестко я с ним обошлась?» - так стала думать о Дже-вецком баронесса.
А время шло, и вот однажды, в начале марта 1880 года в маслени-цу раздался стук в дверь квартиры госпожи фон Манштейн. Горничная открыла дверь.
- «Скажи барыне, что ей принесли букет роз на масленицу. Кто принёс – не говори», - тихо заговорщическим голосом сказал ей во-шедший Джевецкий.
- «Хорошо, господин», - с улыбкой понимающе ответила ему гор-ничная и ушла в гостиную.
Через какое-то время раздались шаги. Сердце у Джевецкого сжа-лось:
- «Прогонит или не прогонит!», - зажмурив глаза, нервно, сильно волнуясь, думал он.
В этот момент дверь в гостиную открылась и на пороге появилась она – Анна Александровна фон Манштейн.
Разрывы турецких снарядов не били так по его нервам, как этот первый взгляд баронессы, который должен был решить всё. Все успехи прошедшего года он мысленно складывал к её ногам, надеясь хоть как-то изменить её отношение к себе. И вот сейчас это «всё» наконец долж-но было решиться. Именно сейчас он узнает истинную цену себе и сво-им успехам. Все остальные награды были ему глубоко безразличны. Именно ради неё он творил и работал, именно её образ заставлял его забывать о сне и отдыхе. Именно она была главным мотивом его дей-ствий. Образ её всё больше и больше стирался из его памяти. Он каж-дый раз с трудом пытался её вспомнить, и это было ему всё труднее и труднее. И вот … он увидел её всю … .
- «Ах! … Это Вы?!» - удивлённо, но в то, же время радостно вос-кликнула баронесса. Она была в длинном синем глухом платье, и вся такая же бесконечно красивая, желанная, о которой больше года он мечтал и грезил каждый день.
Джевецкий сразу уловил нотки радости в её непроизвольном вскрике. Это вселило в него какую-то уверенность, пропали опасения, что его не примут. Но, всё равно, нарочно смиренным голосом он стал говорить:
- «Анна Александровна, не прогоняйте сразу. Я ведь больше года Вас не видел. Очень по Вас соскучился. Дайте хоть немного на Вас по-смотреть. … Да, кстати, вот Вам букет роз. Розы чайные, я помню, что они Вам когда-то понравились».
Он передал ей букет роз. Она, зардевшись, взяла его и сказала:
- «Спасибо, Стефан Казимирович, раздевайтесь и проходите в гос-тиную», а про себя подумала:
- «А ведь он красив. Почему я это раньше не замечала? Но красота его не кукольная, не кавалергардская, а какая-то внутренняя, глубоко благородная, проступающая наружу во всём: в чертах лица, мимике, жестах. … Да, да, да! Особенно в жестах! Как по-рыцарски он дарит цветы, … и, как выяснилось, … не только мне одной …», - но тут её мысли прервал голос Джевецкого:
- «А как же Ваш сын?»
- «Он сейчас у моих родителей, так что я одна».
- «Хорошо», - просто ответил ей Джевецкий.
Он разделся и вошёл в гостиную. Это была большая светлая ком-ната с высокими стенами и лепкой на потолке. Первое, что его порази-ло – это стиль. Изящная мебель из карельской берёзы, ничего лишнего и идеальная чистота. Доминантой комнаты был большой книжный шкаф, стоящий у стены напротив окна. В нём, за узорчатым стеклом, виднелись многочисленные корешки книг. С потолка свисала красивая хрустальная люстра. Её хрустальные подвески ловили дневной свет и переламывали его на многочисленные маленькие блики, которые пере-ливались всеми цветами радуги. По стенам в красивых золоченых баге-тах висели писанные маслом картины. В основном это были пейзажи. Окна были украшены шторами с изящными ламбрекенами и француз-скими занавесями, которые в данный момент были подняты. Посере-дине другой стены стоял камин, обрамлённый мрамором. На его полке стояли большие бронзовые часы, по бокам от них были расположены бронзовые подсвечники с воткнутыми в них свечами.
Пока Джевецкий разглядывал гостиную, Анна Александровна успела поставить на стол красивую фарфоровую вазу с водой и вста-вить в неё букет чайных роз.
- «Садитесь, Стефан Казимирович, не стесняйтесь. Предлагаю Вам попить чай с печеньем, а к нему ликёр «Бенедиктин».
- «О, это мой любимый ликёр, Анна Александровна».
- «Я рада, что наши вкусы совпадают», - и, сказав это, она вызвала горничную и велела ей накрыть чайный стол с самоваром, печеньем и ликёром.
Пока накрывался чайный стол, они продолжили разговор. Начал его Джевецкий:
- «Анна Александровна, за этот год, что я Вас не видел, у меня столько всего произошло, столько произошло», - повторил он, при этом для выразительности даже раздвинул руки: «что всего и не рас-скажешь».
Баронесса внимательно разглядывала Джевецкого, глаза у неё слегка сощурились. Так она никогда раньше на него не смотрела. Ведь перед ней герой последних петербургских новостей. В военно-морских и научных кругах его имя у всех на устах. А в данный момент он у неё, у скромной бедной дворяночки – Ани Дмитриевой. Так она не то что бы думала, так она в тот момент интуитивно чувствовала ситуацию, а вслух сказала:
- «Стефан Казимирович, я о Вас очень много знаю. Например, я знаю, что Вы, припав на одно колено, вручили букет орхидей Великой княгине Марии Фёдоровне, выйдя из своей подводной лодки, что Вы смертельно напугали своим взрывом всех её фрейлин, что капитаном Вашей лодки был лейтенант Ипполит Чайковский, что сейчас Вашу подводную лодку приняли на вооружение и хотят запустить её в се-рию».
- «Боже мой! Да Вы оказывается, всё знаете. Совсем недавно чуть больше недели назад, 23 февраля, Государь император своим указом высочайше повелел запустить их строительство в серию, а Вы уже всё знаете! Поразительно!» - с удивлением и восторгом ответил ей Джевец-кий. При этом лицо его улыбалось, было видно, что он очень доволен услышанным.
В этот момент чайный стол был уже накрыт и отсервирован.
- «Анна Александровна, давайте выпьем рюмочку этого чудесного ликёра за Вас?» - воодушевлённо предложил ей Джевецкий.
- «Нет, за Вас», - с улыбкой ответила ему хозяйка: «ведь Вы сейчас первый герой всех петербургских салонов».
- «Тогда предлагаю компромисс – за нас?»
- «О, Стефан Казимирович, это уже слишком. … Предлагаю более умеренный тост: за Вас и за меня».
- «Тогда я предлагаю выпить – каждый за свою формулировку этого тоста», - уже шутя, ответил ей Джевецкий.
Он взял бутылку и разлил ликёр по маленьким рюмочкам. Они чокнулись и стали отпивать его небольшими глоточками, смакуя этот душистый изысканный напиток. От удовольствия они даже жмурились. Потом перешли к чаю. Разговор опять возобновил Джевецкий:
- «Удивительно, как быстро распространяются слухи по Санкт-Петербургу?»
- «Да, это так», - ответила ему хозяйка и опять пристально посмот-рела на Джевецкого.
- «Но эти слухи говорят только о каких-то итогах работы, её эф-фектных моментах, а само содержание работы никого не интересует. … А что это была за работа, Анна Александровна, если б Вы только зна-ли!»
- «Расскажите о ней, Стефан Казимирович, мне это очень интерес-но», - перебила его хозяйка, откинувшись на спинку кресла и приго-товляясь слушать.
Черты лица Джевецкого сразу приняли серьёзное, но в то же вре-мя, и одухотворённое выражение. В этот момент он был особенно кра-сив. Красив какой-то особой внутренней красотой глубоко целеустрем-лённого человека, готовящегося рассказывать о сокровенном, о глав-ном в его жизни. Баронесса это сразу заметила, она внутренне любова-лась им:
- «Таким я вижу его первый раз. Раньше я это в нём не замечала», - отметила она про себя. А между тем Джевецкий начал:
- «Самое главное в этой работе была не сама работа, а то, что мы делали – не имея никаких аналогов в мире. У нас не было ни опыта, ни учебников, ни методичек – как делать подводные лодки. Мы делали всё впервые на свой страх и риск. Мы шли в неизвестность, мы были пер-вые. И никто не мог точно сказать, ошибаемся мы или идём в правиль-ном направлении. Но всегда в любом новом деле кто-то должен быть первый. А ответственность давила страшно. Руководство Общества добровольного флота и лично Победоносцев смотрели на меня как на человека, который обязан это сделать только по одному тому, что на это выделены деньги. Я забыл сам себя, что мне надо есть, спать, отды-хать. Одна мысль всё время настойчиво сверлила мой мозг – сделать её!» - тут Джевецкий замолчал, перевёл дух и глубоко вздохнул.
Баронесса как зачарованная смотрела на него, и, казалось, боялась пропустить хоть одно его слово. Мысленно, про себя она отметила:
- «О, Боже, как красиво, как вдохновенно он говорит о своей рабо-те. Многие любят свою работу, люблю её и я, но, чтобы так о ней гово-рить?! … Сначала мне он казался заурядным человеком, влюблённым в меня. Свою влюблённость он неуклюже пытался прятать за какие-то математические расчёты, которые ему были совсем не нужны. Это было так смешно и наивно. … Но теперь, … я прекрасно вижу, что этот че-ловек незауряден. Он делает то, что не может сделать никто».
В этот момент Джевецкий наконец собрался с мыслями, глаза его блестели, и он продолжил:
- «Потом выяснилось, что многие тонкие комплектующие изделия, без которых лодку нельзя было построить, в России сделать невозмож-но. Я поехал за границу. Совершил турне по столицам ведущих евро-пейских держав с одной целью – можно ли эти комплектующие изделия заказать там? При этом у меня внутри всё похолодело – а вдруг и там их не сделают?! Что тогда?! Ведь тогда весь провал проекта свалят на меня. Никто в тонкости работы вникать не будет. Я это прекрасно по-нимал. … Так я жил всё это время».
- «Ах, как я была к нему жестока, как я его заставила страдать!» - мелькнуло в голове баронессы. Ей стало немножко неловко, а Джевец-кий всё говорил и говорил:
- «И когда после первых успешных испытаний лодки на Неве мы всплыли и вышли на берег живыми, то рабочие с криком «качать Дже-вецкого» подхватили меня на руки и стали подбрасывать вверх. И в этот момент я испытал невероятное пронзительное чувство счастья. Я остался жив, дело моё получилось. Я родился и жил не зря!»
- «Браво, Стефан Казимирович, браво!» - глаза баронессы вос-торженно горели: «Как я Вам завидую, … испытать такое!»
- «Но счастье моё было неполным. … Со мной рядом не было Вас», - и снова лицо Джевецкого сделалось грустным.
- «Стефан Казимирович, прошу Вас не надо об этом», - очень мяг-ко, просящим голосом ответила ему хозяйка. И глаза её с какой-то мольбой и застенчивостью посмотрели на Джевецкого. Они говорили только одно: «Я не готова, не давите на меня раньше времени».
- «Хорошо, я об этом не буду говорить, но всё равно это во мне есть, независимо от того говорю я Вам об этом или нет, и Вы это пре-красно знаете».
А в подсознании в этот момент Анна спрашивала сама себя:
- «Господи, не могу понять, как я сама к нему отношусь?! … Неужели?! … Но нет, нет, нет!» - внутренне она была в смятении. Ей надо было дать время разобраться в себе. А Джевецкий ей этого време-ни не давал. Он требовал своё и сейчас. Но время надо было тянуть, для этого следовало избегать обсуждения страданий Джевецкого, и она попыталась деликатно перевести разговор в сторону от опасной для себя темы:
- «Стефан Казимирович, к сожалению, слухи о том, что Вы мне сейчас рассказали о своей работе – сплетниками не распространяются, им такая информация не интересна. Но, прошу поверить мне, – я ис-кренне Вами восхищаюсь! Давайте следующий тост выпьем всё-таки за Вас!»
- «Нет, Анна Александровна, если Вы отказали мне в тосте за Вас, то тогда не будем пить и за меня. Предлагаю другой тост – за Россию и Польшу – ведь я по национальности поляк», - сказав это, Джевецкий снова разлил ликёр по рюмочкам.
- «Я это помню, Стефан Казимирович. Тост Ваш принимается – итак за Россию и Польшу!»
- «Ура! За Россию и Польшу!» - громко сказал Джевецкий и баро-несса также громко его подхватила. И не сговариваясь, они оба встали.
Они чокнулись и небольшими глоточками выпили этот редкий изумительный напиток, затем сели. Наступило молчание, в течение ко-торого каждый допивал свой чай. Молчание прервал Джевецкий:
- «Анна Александровна, расскажите, какие у Вас успехи в теорети-ческом обосновании загадки Хевисайда?»
При этом глаза у хозяйки сразу засветились, лицо её приняло ка-кое-то особое одухотворённое выражение. В этот момент она стала особенно красива. Джевецкий не мог оторвать от неё восхищённого взгляда. Анна смутилась, но стала говорить с не меньшим воодушевле-нием:
- «Ну, такими успехами как у Вас я похвастаться не могу, но кое-что за это время я всё-таки сделала. Во-первых, я заметно расширила таблицу соответствия изображения оригиналу функций. А во-вторых, в теоретическом плане, я всё же склоняюсь к тому, что преобразование Лапласа всё-таки основано на интеграле Фурье в комплексной форме. Иными словами, интеграл Фурье в пределе суммы гармоник, стремя-щихся к бесконечности, сводится к преобразованию Лапласа. А, следо-вательно, переменная интегрирования «р» в изображении – это не что иное, как сумма тех гармоник со своими амплитудами, которые содер-жатся в физической сущности процесса оригинала».
В этом месте глаза хозяйки потухли, она глубоко и печально вздохнула, отвела взгляд в сторону и уже обычным повседневным го-лосом продолжила:
- «Но, Стефан Казимирович, к сожалению, я не могу уделять науч-ным исследованиям много времени. Ведь у меня на руках сын. С ним надо заниматься, он много болеет, скучает по отцу. Поэтому мне надо особо много уделять ему внимания за двоих. Конечно, помогают мои родители», - печально и спокойно поведала ему хозяйка. Грустно было и в глазах Джевецкого. …
Но вдруг Анна Александровна как бы весело опомнилась:
- «Ой, Стефан Казимирович, уже наступили сумерки, сейчас ведь зима и рано темнеет. Давайте зажигать свечи, а Вы мне поможете».
- «С удовольствием, Анна Александровна», - ответил ей Джевец-кий.
И они вдвоём быстро зажги все свечи. От мерцающего света све-чей, от его отражения в хрустале рюмок и люстры, в гостиной стало ещё уютней. Горящий камин плавно разливал тепло по всей гостиной. Хозяйка разлила каждому ещё по чашке чая. Совместный труд по раз-жиганию свечей ещё больше сблизил их. И Джевецкий решился задать ей вопрос, который давно его интриговал, но задавать который он не решался, так как считал это бестактным, и вот только сейчас решился:
- «Анна Александровна, я хочу задать Вам вопрос и заранее про-шу прощения, если он Вас обидит. Этот вопрос очень личный. Я бы сказал интимный. Если он Вас оскорбит, то не отвечайте. Видите ли, мне не понятно, почему Вы, такая красивая, такая умная женщина, жить с которой по моим понятиям – верх блаженства. И вдруг Вас бро-сает муж?»
Баронесса медленно поставила чашку чая на стол, медленно опу-стила глаза и замолчала. Молчал и Джевецкий. Лицо её стало серьез-ным и грустным. После некоторой паузы она твёрдым голосом начала говорить:
- «Видите ли, Стефан Казимирович, мы с мужем очень разные лю-ди, но поняли это слишком поздно. И я его не виню, в том, что он меня бросил. Раз мы поженились, то рано или поздно это должно было слу-читься. Наш разрыв был неизбежен. …
Молодой Володя, когда он был ещё гардемарином, был чрезвы-чайно красив. Высокий стройный тонкий гибкий, черты лица правиль-ные, подчёркивали утончённость его аристократического происхожде-ния. А какой он был обходительный, галантный, какая изысканная речь была у него! К тому же он принадлежал к высшим аристократическим кругам империи – титулованному дворянству. Он же был барон, пото-мок знатнейшего прусского рода Манштейнов. Всё это сыграло свою роль. В него было невозможно не влюбиться. Да и я в молодости была ещё ничего. Обоюдная страсть вспыхнула в нас с неимоверной силой. Нас неудержимо влекло друг к другу. Находясь вдвоём, мы не замеча-ли никого вокруг. Так, на волне этой страсти я и пошла под венец. По-том, через положенное время родился сын. А затем выяснилось, что Володя жить не может без балов, званых обедов, салонов и прочих ат-рибутов жизни высшей аристократии Петербурга. Мне, по началу, это было любопытно, потом надоело, потом стало неприятно. Я считала, что напрасно трачу своё время на пустые бессмысленные мероприятия, и стала всячески этого избегать. А он без этого жить не мог.
Поймите, Стефан Казимирович, эти бесконечные разговоры о нарядах, портных, ювелирах, браках, откровенное сводничество на ма-териальной основе и карты, карты и карты. Они проигрывают шуле-рам целые состояния, разоряются и превращаются в ничто. И в этой атмосфере надо жить не день, не неделю, не год – а постоянно всю жизнь! Уже от одного этого можно сойти с ума. Например, как-то на одном балу я уединилась в боковую комнату, а там две пожилые кня-гини спорят, чей портной лучше. А я в этот момент обдумываю при-знаки сходимости рядов Тейлора и, естественно, их не слушаю. Вдруг, одна из них просит меня высказать по поводу их спора своё мнение. И вот, с высоты высших математических абстракций, я должна была опу-ститься в это мелочное болото зависти, амбиций, хвастовства, надмен-ности и чванства. Это было невыносимо. Я наотрез отказалась ещё хоть раз посещать эти мероприятия. А муж откровенно хвастался мною пе-ред всей этой знатью, так как считал меня красивой. И когда я отказа-лась, он помаялся, помаялся и ушёл от меня. Сначала жил один в Кронштадте, потом сошёлся с княгиней Трубецкой. Она старше его – вдова. Но с ней ему хорошо, они великолепно понимают друг друга. И, насколько я слышала, живут нормально. Володя регулярно присылает мне деньги на сына. Немного денег присылают мне мои родители из своего поместья в Карелии. Кое-что зарабатываю и я сама в Универси-тете. Так и живу: я, сын и наука. …
А душа моя, Стефан Казимирович, с тех пор полностью перегоре-ла. Всю свою пламень, весь свой жар девичьей души я отдала Володе. Теперь там пусто и холодно. … Вот, пожалуй, и вся моя исповедь», - Анна Александровна умолкла, Джевецкий тоже молчал.
- «Да, как в жизни можно обмануться! Она как рыбка, погналась за блестящей блесной, а попала на крючок», - подумал Джевецкий, потом сказал:
- «Анна Александровна, уже поздно, я у Вас засиделся, а ведь я гость незваный. Давайте выпьем по последней рюмочке за здоровье Вашего сына, и я пойду».
- «Да, Стефан Казимирович, спасибо Вам, это очень хороший тост».
Снова Джевецкий разлил Бенедиктин по ликёрным рюмочкам, снова они чокнулись и маленькими глоточками, глядя друг на друга, испили его до дна. Потом допили свой чай. Джевецкий встал, вышел в прихожую и стал одеваться. Одевшись, он стал прощаться. Попытался взять её за талию, но:
- «Нет, Стефан Казимирович, не надо», - хозяйка невольно отстра-нилась: «Пожалуйста, не портите очарование вечера».
- «Извините, Анна Александровна. … Мне было у Вас очень хо-рошо. Этот вечер я запомню на всю жизнь. Теперь я Вас приглашаю к себе в гости. Прошу Вас, не отказывайтесь, посмотрите, как я живу. Иногда у меня собирается компания очень непростых людей, мы ведём интересные беседы, обмениваемся мнениями, в общем, получаем удо-вольствие от совместного общения. Я Вас со всеми познакомлю».
- «Вы сами, Стефан Казимирович, очень интересный человек и мне будет очень интересно познакомиться с Вашими гостями. Так что Ваше предложение принимается и не просто принимается, а принимается с удовольствием», - она улыбнулась ему, но улыбка была вялая, выму-ченная: «И ещё, Стефан Казимирович, спасибо, что меня выслушали. Знаете, как-то на душе стало легче».
- «И у меня на душе стало легче. Ведь когда я шёл к Вам, то думал в лучшем случае букет возьмёт, а меня – за дверь. А вышло вон как! … На этой неделе у меня будет очень много дел на заводе, где будет стро-иться серия моих подводных лодок. А на следующей неделе я выберу время встречи и Вас об этом оповещу заранее. Извозчика я за Вами пришлю сам. Договорились?»
- «Договорились», - уже весело ответила ему Анна Александровна.
- «Разрешите на прощание поцеловать Вашу руку?» - лукаво спросил её Джевецкий.
- «Разрешаю, конечно, разрешаю», - уже искренне улыбаясь, отве-тила хозяйка и протянула ему свою правую руку.
Джевецкий её нежно взял в свои ладони, посмотрел на неё, погла-дил, и, едва касаясь губами, поцеловал. Что-то в этот момент в нём надломилось. Он опустил руку Анны и печально улыбнулся, взглянул на хозяйку и сказал:
- «До свидания», - и сразу вышел.
Когда дверь за Джевецким закрылась, она припала лбом к ней, и сильный стон вырвался у неё из груди, плакать она не умела:
- «Ну почему я первым встретила Володю, а не Стефана?! Была бы совсем другая жизнь! … Но не было бы Серёжи! … О! … Нет, нет, нет!» - вихрь таких мыслей пронёсся у неё в голове.
……………………………………………………………………………...
В последующие дни в Университете в кулуарах многие говорили о Джевецком. Анна всё это слышала и не могла отделаться от навязчивой хвастливой мысли:
- «Говорите, говорите о Джевецком. А он мой, а не ваш, и я знаю о нём больше вас. Он для вас загадка, а для меня – нет. Он был у меня в гостях, и я скоро буду в гостях у него».
И какая-то внутренняя гордость за близость к столь всем извест-ному и, вместе с тем, загадочному человеку, творящему какие-то чуде-са, была у неё. В четверг посыльный мальчик принёс ей записку: «В субботу в 17.00 я пришлю за Вами извозчика. Он довезёт Вас до моего дома. Я с друзьями буду ждать Вас. Целую Вашу руку, Джевецкий». От этой новости сердце у Анны сильно забилось. Она и обрадовалась этому и испугалась. А разум ей говорил:
- «Ну чего у меня забилось сердце, какое оно глупое. Меня несёт по течению ручья, у которого не может быть конца, а я радуюсь это-му».
Сознание у неё раздваивалось. Она металась между зовом рассуд-ка и велением сердца. Но силой воли она положила этому конец:
- «Я дала ему слово, следовательно, буду у него в гостях. Не буду больше переживать по этому поводу, лучше продумаю, что мне одеть».
И она стала продумывать свой наряд.
- «Надену своё парадное глухое чёрное платье».
Декольте она не любила, так как считала, что это только для коко-ток. Уж насмотрелась она на них, на этих великосветских балах, и муж заставлял её надевать платья с декольте.
- «Но из манжет и ворота шеи будут выглядывать белые складки шёлковой рубашки. На шею повешу длинные бусы из белого жемчуга. А в уши вставлю серьги из того же жемчуга. Белые жемчужины бус должны красиво контрастировать на фоне чёрного платья. Вот и всё. С одной стороны, будет строго, с другой – парадно и элегантно. Он ещё никогда не видел меня с украшениями», - так про себя решила Анна.
И вот настала суббота середины марта. Дни стояли солнечные, температура поднималась до нуля, а ночью снова были заморозки. Снег на солнце блестел, но под ногами уже не хрустел, но и не чавкал от сырости. Дети во дворах вовсю катали снежных баб. Ровно в 17.00 в дверь её квартиры постучали. Анна, уже готовая и одетая, открыла са-ма. На пороге стоял извозчик:
- «Барыня, мне велено отвезти Вас на Адмиралтейскую набереж-ную дом №6».
- «Хорошо, пойдёмте», - потом через плечо крикнула горничной:
- «Маша, я пошла в гости, закрой за мной дверь».
Она села в сани, и извозчик её помчал. Проезжая по Благовещен-скому мосту, она невольно залюбовалась открывшемся ей невским простором с величественными дворцами, окаймлявшими оба берега Невы. Снег на льду Невы блестел и искрился.
- «Как мало в Санкт-Петербурге таких солнечных дней, ног как красива столица империи при ярком свете заходящего солнца. Да, дей-ствительно, величественный город», - такие мысли на мгновение посе-тили Анну, когда она переезжала Благовещенский мост.
- «Интересно, какие у Джевецкого могут быть друзья? Ведь он сам человек не обычный, оригинальный, абсолютно ни на кого не похожий. … Очень интересно. … Но скоро увижу», - так думала Анна, когда из-возчик мчал её уже по Адмиралтейской набережной.
Джевецкий, в накинутой на плечи шубе, ждал её у подъезда своего дома. Увидев подъезжающего извозчика с баронессою, он широко улыбнулся и радостно помахал ей рукой. Подойдя к остановившемуся извозчику, он галантно предложил ей руку, чтобы опереться, выходя из саней.
- «Анна Александровна, я очень рад Вас видеть, и, как всегда, не могу на Вас насмотреться», - тут же выпалил ей Джевецкий.
- «А я Вам, прежде всего, скажу, здравствуйте, Стефан Казимиро-вич», - опираясь на его руку, она взглянула на него и тоже улыбнулась.
- «Здравствуйте, здравствуйте, конечно, здравствуйте, Анна Алек-сандровна! Пойдёмте, гости уже все собрались, мы ждём только Вас».
Джевецкий взял её под руку, и они поднялись на третий этаж, за-тем он открыл дверь своей квартиры. В прихожей стоял какой-то муж-чина лет сорока, с длинными волосами с жиденькой кудрявой бород-кой и усиками. Лоб его был высокий открытый, а глаза светлые, свет-лые. Анне показалось, что она его уже где-то видела, но где, не могла вспомнить. Так же в прихожей её ждала горничная Беата. Когда она вошла, то горничная машинально сделала книксен, а мужчина подошёл к ней бесцеремонно, взял её за руку и очень нежно поцеловал её. Дже-вецкий ещё не успел и рта раскрыть, чтобы их друг другу представить, как этот мужчина сказал ему:
- «Знаешь, Стефан, да за такую красавицу я бы на дуэли дрался с самим змеем Горынычем, а не то чтобы с пьяным поручиком».
Джевецкий опять пытался что-то сказать, но этот мужчина снова перебил его, обращаясь к Анне:
- «Вы не представляете себе, как Вы божественно красивы! Я ху-дожник и видел много красивых моделей … », - но тут Джевецкий его сердито перебил:
- «Слушай, Костя, хватит болтать, дай тебя представить», - и, уже обращаясь к баронессе, сказал:
- «Анна Александровна, это довольно известный художник Кон-стантин Егорович Маковский. Для нашей компании – просто Костя. А это», - он указал рукой на Анну, но посмотрел на Маковского: «при-ват-доцент по кафедре математики Санкт-Петербургского император-ского университета баронесса фон Манштейн Анна Александровна».
- «Невероятно! До чего же жизнь несправедлива! Такой красивой женщине надо блистать на балах, играть на сцене, а Вы … », - Джевец-кий опять прервал его:
- «Костя, уймись, дай Анне Александровне раздеться».
Он помог Анне снять её зимнее пальто, шляпку и сам скинул свою шубу. Затем она подошла к зеркалу, находящемуся в прихожей, по-правила причёску и оглядела себя. Парадное чёрное платье красиво облегало её стройную высокую фигуру. На нём изящно контрастно смотрелись бусы из белого жемчуга и белые складки манжет и ворот-ника. Глаза Маковского так и впились в неё.
- «Чего Костя замолчал?» - дружески улыбаясь, спросил его Дже-вецкий.
- «Я убит. Я уничтожен», - удручённо глухим голосом ответил Маковский.
- «Это как понять?» - не понял Джевецкий.
Но на этот вопрос Маковский ответил, уже обращаясь к баронессе:
- «Когда я рисую женские портреты, то всегда, при помощи своей фантазии, я их немного приукрашиваю. Но, глядя на Вас, уважаемая Анна Александровна, я понимаю, что улучшить, приукрасить такую красоту, как Ваша моя фантазия уже не способна. Для меня Вы – со-вершенство».
Анна поправила себя, отвернулась от зеркала и, смущённо улыба-ясь, снова уже сама подала руку Маковскому:
- «Рада познакомиться со столь известным художником как Вы, Константин Егорович».
Маковский снова взял руку баронессы и очень нежно и трогатель-но её поцеловал. А Анна, тем временем, продолжала:
- «Более того, скажу Вам откровенно, я поклонница Вашего талан-та».
- «О, … спасибо, спасибо, Анна Александровна. … А знаете, я Вас зачурикал», - прикинувшись простачком, сказал Маковский.
- «Это как понять «зачурикал»?» - удивлённо спросила его баро-несса.
- «В детстве, когда мы с сестрой делили яблоки, то всегда говори-ли «это чур моё», указывая на понравившееся яблоко. Поэтому, глядя на Вас, я и говорю, это, чур, моя модель».
- «А что я должна делать?»
- «А ничего, только прийти ко мне в мастерскую и позировать».
- «Нет, Константин Егорович, у меня на это нет времени».
- «Очень жаль, очень жаль. … Но тогда позвольте Вашу фотокар-точку».
- «Хорошо, я передам её Вам через Стефана Казимировича».
- «Согласен и на это», - разочарованно ответил ей Маковский.
- «Скажите, Константин Егорович, а портрет жены Бахрушина Вы тоже дофантазировали?»
- «Да», - сразу твёрдо ответил ей Маковский.
- «Это одна из моих любимых Ваших портретных работ. И я сей-час оделась, можно сказать под Бахрушину».
- «Я это сразу заметил», - отвечал ей художник.
В этот момент из гостиной вышел высокий стройный поджарый кавалергард с пышными усами на небольшой голове и с короткой во-енной стрижкой. С заметным акцентом он сказал:
- «Стефан Казимирович, нехорошо, … гости ждут, не дождутся, когда Вы представите нам свою красавицу».
- «Виноват, дорогой Пётр, виноват», - торопливо ответил ему Джевецкий и, обращаясь к Маковскому, сказал:
- «Костя, отдай нам Анну Александровну».
При этих словах все рассмеялись и вошли в гостиную. Гостиная у Джевецкого была огромная, прямо целый зал. Посередине стоял боль-шой овальный стол, весь уставленный всевозможными яствами. Вокруг стола в роскошных креслах сидели гости. У противоположной к окну стены располагался старинный камин, обрамлённый резным мрамо-ром. Сверху на камине по центру стояла красивая фарфоровая ваза, а по её бокам стояли два бронзовых шандала со свечами. На стенах ви-сели картины в основном с морскими пейзажами. В углу гостиной сле-ва от камина стояли старинные высокие часы с боем. Широкое окно было убрано шторами с великолепной драпировкой и с тюлем. Сверху посередине гостиной свисала пышная хрустальная люстра. По всему было видно, что здесь живёт богатый хозяин.
При появлении баронессы все мужчины сразу встали, чувствова-лось, что все гости были людьми очень воспитанными. Слово взял хо-зяин:
- «Господа, представляю Вам моего друга – баронессу фон Ман-штейн Анну Александровну, приват-доцента кафедры математики Санкт-Петербургского императорского университета», при этих словах Анна слегка всем поклонилась и сказала:
- «Господа, спасибо, что Вы меня поприветствовали, пожалуйста, садитесь».
Все сели, а Джевецкий продолжал, обращаясь к баронессе:
- «Представляю Вам, уважаемая Анна Александровна, моих гос-тей», - первым он указал рукой на кавалергарда, тот сразу как по ко-манде встал, вытянулся и щёлкнул шпорами: «Это претендент на серб-ский престол князь Пётр Карагеоргиевич. Он служил во французском Иностранном легионе, участник Франко-Прусской войны, сейчас рус-ский кавалергард», - при этих словах кавалергард поклонился одной головой и сел.
В этот момент в голове Анны творилось что-то невообразимое, она вся была в смятении:
- «Господи, да что это за компания собралась у Джевецкого!? Один – знаменитый художник, другой – претендент на сербский пре-стол. Кто же тогда все остальные?»
Остальные гости были, конечно, очень достойные, но уже не столь знаменитые. А между тем Джевецкий продолжал:
- «Инженер Дюфлон – представитель парижской фирмы «Бреге», ботаник профессор Пуаро и самый молодой в нашей компании – гар-демарин второго курса Морского корпуса Лёша Крылов», - все названные по очереди вставали и кланялись баронессе.
Джевецкий уточнил:
- «Кстати, Анна Александровна, Лёша Крылов очень способный математик, подающий большие надежды, помогает мне в расчётах прочности и теории корабля», - потом, помолчав, добавил: «Прошу всех садиться».
Все расселись за столом. Джевецкий, как хозяин, сидел во главе стола, по правую руку от него сидела Анна. Беата с Молгожатой обо-шли всех гостей и налили всем шампанское в хрустальные бокалы. Джевецкий встал:
- «Господа, я рад приветствовать всех Вас у себя дома. Сегодняш-ний вечер у нас необычный. Впервые в нашей старой мужской компа-нии присутствует дама. Я предлагаю первый тост за её здоровье!»
- «Ура! Правильно! Браво Джевецкий!» - раздалось со всех сто-рон.
Все мужчины снова разом встали и по очереди чокнулись своими бокалами с баронессой. Анна раскраснелась, было видно, что, с одной стороны она смущена, подчёркнутому к ней вниманию столь изыскан-ных мужчин, с другой стороны – явно польщена. Она со всеми чока-лась, всем улыбалась, особенно прелестной улыбкой Анна одарила Джевецкого. В душе у Джевецкого всё пело, сегодня он был в особен-ном ударе.
- «Неужели «Да»? Неужели «Да»?» - мысленно он спрашивал сам себя: «Какое это было бы неземное блаженство!»
Выпив своё шампанское, мужчины сели. Все стали закусывать. Стоял весёлый кулуарный говор, постукивали тарелки, позванивали бокалы. Украдкой все мужчины поглядывали на Анну. Беата с Молго-жатой меняли закуски.
- «Как она хороша», - поделилась на кухне своим мнением с по-другой Беата.
- «Я слышала разговор, что она замужем», - ответила ей Молго-жата.
- «Бедный пан Джевецкий», - горестно вздохнула Беата: «Я тоже слышала этот разговор. Говорят, он из-за неё даже на дуэли дрался. А мы ничего и не знали».
- «Боже мой! Боже мой! Его ведь могли и убить!» - горестно всплеснула руками Молгожата.
- «Но не убили. Говорят, он своего противника ранил рапирой. У того пошла обильная кровь, а секунданты тут же поединок и прекрати-ли». – ответила ей Беата.
- «А ты откуда это знаешь?»
- «Слышала, как этот князь кавалергард рассказывал».
- «А … а», - понятливо протянула Молгожата и тут же добавила: «Да, должно быть какая большая у него любовь».
- «Молгожата, мы задержались, нам пора в гостиную менять за-куски», - опомнилась Беата.
А в гостиной стоял шум, все дружно переговаривались, шутили. Вдруг, заглушая всех, раздался голос Маковского:
- «Стефан, как хозяин, дозволь сказать тост?»
- «О чём речь, Костя! Пожалуйста, без церемоний», – весело отве-тил ему Джевецкий, откусывая бутерброд с чёрной икрой.
Маковский встал и, обращаясь ко всем, стал говорить:
- «Господа, мы, художники, обязаны нести в мир для людей красо-ту: красоту поступка, красоту природы, красоту сцены, даже красоту мысли. Словом, ту красоту, которую прохожий может пройти мимо и не заметить. Красота возвышает душу, может сделать человека счаст-ливым, вдохновляет на подвиги. Но самая сильная красота – это красо-та женщины. Причём красота не кукольная, а красота душевная, кото-рая проступает наружу через черты лица, фигуру, походку, манеры, речь. Такая красота сводит нас мужчин с ума, вдохновляет идти в ата-ку, лезть в огонь, преодолевать шторм, совершать научные открытия, создавать шедевры художественных произведений и многое, многое другое. Именно в этом высоком смысле я хочу произнести свой тост за красоту единственной женщины в нашем обществе, за красоту несрав-ненной Анны Александровны! Ура!»
- «Ура! Ура! Ура!» - вторили ему мужчины. Они повскакали со своих мест и дружно бросились чокаться с Анной.
Анна вся зарделась. С взглядом полным любви и благодарности она с удовольствием чокалась со всеми мужчинами. Особенно благо-дарным взглядом она, на этот раз, одарила Маковского. Маленький укольчик ревности тут же кольнул сердце Джевецкого.
- «Фу, какая глупость», - мгновенно мысленно одёрнул себя Дже-вецкий, но Анна тут же и его одарила подобным взглядом.
Всюду слышался тонкий хрустальный звон бокалов. Изысканный старинный жест вежливости – приветствовать даму стоя, был у этих мужчин в крови, привитый им поколениями дворянского воспитания.
- «Константин Егорович, Вы делаете мне незаслуженный компли-мент. Ваши многочисленные женские портреты уж очень прелестны. Тем более, что там изображены женщины гораздо младше меня. А мо-лодость, как известно, всегда красит», - благодарным голосом прого-ворила Анна.
- «Я с Вами не согласен, Анна Александровна», - упрямо сказал инженер Дюфлон и откусил кусочек апельсина: «Сейчас в Париже есть очень модный художник – Поль Элле. Так вот он тоже рисует женские портреты, и не только женщин молодых, но и дам в возрасте. И они прелестны. Их образы красивы какой-то другой красотой, красотой зрелых женщин, она другая и, даже, быть может более определённая, более глубокая и загадочная, чем у молодых женщин. Он мастерски это подмечает и выражает в своих портретах».
- «О, Поль Элле, это молодой, но очень талантливый парижский художник», - добавил Маковский: «Он пишет не маслом, как я, а в сти-ле сухой иглы. И этим достигает особой выразительности. Часть своих работ он специально оставляет как бы случайно незавершёнными, и тем самым ещё больше возбуждает фантазии зрителей. Заставляя их как бы самим домысливать образ прекрасной дамы. Он в этом великий мастер от рождения. Я с Вами полностью согласен господин Дюфлон».
Тут в разговор вмешался профессор Пуаро:
- «Господа, господа, я недавно был в Риме. Там, в Римской нацио-нальной галерее, были выставлены работы двух известных итальянских художников Джованни Больдини и его очень талантливого ученика Витторио Коркоса. Они тоже пишут женские портреты. О, господа, я видел их работы – это просто чудо! … Мне трудно подобрать слова, но это чудо!»
- «Я и с вами полностью согласен, господин Пуаро», - снова стал пояснять Маковский, проглатывая очередную устрицу: «Уже сам факт того, что их выставили аж в самой Римской национальной галереи, го-ворит о многом. Это сокровищница мировой культуры, пустые работы там не выставляют. Особенность Джованни Больдини, в том, что он пи-сал не столько женские портреты, сколько женские фигуры. В красоте их линий, изгибов поз, он видел особое очарование, особую прелесть. И ещё, он мастер так подбирать нежнейшие краски, что, смотря на его картины, кажется, будто Вы ощущаете тончайший аромат женских ду-хов. …
Кстати, госпожа Манштейн», - он снова обратился к Анне: «Ваш наряд не столько под мой портрет жены господина Бахрушина, сколь-ко под портрет Лины Кавальери величайшего итальянского художника современности – Джованни Больдини».
- «Честно сказать. Я слышала про Джованни Больдини, но его ра-бот не видела», - ответила ему Анна, освежаясь клюквенным морсом.
- «Если б Вы согласились мне позировать в моей мастерской, то там у меня лежит каталог с его работами. Я бы Вам его показал».
Анна поняла, что Маковский предлагает ей приманку и решила промолчать.
- «А что Вы можете сказать о Витторио Коркосе, уважаемый Кон-стантин Егорович», - напомнил ему профессор Пуаро, намазывая го-вяжий язык горчицей. При этом было видно, что большая часть гостей стала живо интересоваться спором о художниках и пояснениями Ма-ковского.
- «Что я могу сказать о Витторио Коркосе?» - мечтательно произ-нёс Маковский, затем он немного помолчал, собираясь с мыслями, и посмотрел вверх: «Это очень молодой и очень талантливый художник. Лучше всего о Коркосе говорят его произведения. Наиболее известное из них, это картина «Мечты», где изображена сидящая, оторвавшаяся от книг девушка и смотрящая прямо на Вас, но не видящая никого. Она вся погружена в себя, в свои мечты. Они мгновенно переливаются Вам. Вы их понимаете, Вы их видите, Вы их чувствуете. Удивительная по силе и выразительности картина. Остальные его работы так же пре-лестны, как и его учителя Джованни Больдини, только манера письма у него несколько отличается».
- «А я всё-таки больше предпочитаю Поля Элле», - упрямо вставил инженер Дюфлон.
Далее среди гостей завязался спор – кому, какие художники боль-ше нравятся.
- «Анна Александровна, пока гости спорят, я бы хотел с Вами и Лёшей Крыловым немного поговорить и о деле. Вы не против?» - весьма учтиво спросил её Джевецкий.
- «Конечно не против, Стефан Казимирович», - очень просто и естественно ответила ему Анна.
- «Хорошо. Тогда я сейчас быстро распоряжусь перекрыть стол к горячему и зажечь свечи, так как стало темнеть, потом мы пройдём ко мне в кабинет».
Джевецкий вызвал к себе Беату и что-то быстро по-польски ей ска-зал, после жестом пригласил Анну и Лёшу к себе в кабинет. Кабинет располагался рядом с гостиной. Он был такой же просторный с такими же высокими потолками. Посередине стоял большой массивный пись-менный стол, напротив него – кульман, за которым Джевецкий чертил свои чертежи. Вдоль всей дальней от окна стены кабинета стоял огром-ный книжный шкаф, полностью уставленный технической литературой. По бокам стояли красивые мягкие кресла для посетителей и небольшая кушетка для отдыха. Когда гости расселись, Джевецкий начал:
- «Анна Александровна, Вы сейчас удивитесь, но я Вас попрошу помочь мне в решении одного дифференциального уравнения из тео-рии воздушного змея».
- «Действительно удивлена, ведь Вы занимаетесь подводными лод-ками, причём тут змей?»
- «Сейчас объясню. Я занимаюсь не только подводными лодками, но и воздухоплаванием. Для этого мне надо математически точно опи-сать полёт змея «с учётом давления ветра не только на сам змей, но и на нить, ибо при длине нити около 1000 и более метров этой силою нельзя пренебрегать по сравнению с давлением ветра на сам змей» [5]. Я сам пытался решить это уравнение, но встретил ряд математических затруднений, в особенности в его интегрировании. Тогда я обратился к Лёше Крылову», - при этих словах гардемарин встал и учтиво покло-нился баронессе. Это был высокий стройный темноволосый юноша с очень умным и серьёзным лицом. Джевецкий тем временем продолжал: «Лёша решил это уравнение, но …. », – тут Джевецкий замолчал и поднял вверх указательный палец правой руки, давая этим понять, что именно сейчас он скажет то, главное, ради чего и позвал их к себе в ка-бинет: «решил он его упрощённо в линейной форме в предположении о постоянстве силы ветра по всей высоте нити. Мне же надо решение это-го уравнения с учётом непостоянства силы ветра по высоте нити. В этом случае это уравнение становится не линейным, и решить его го-раздо труднее. Вот поэтому, Анна Александровна, тут мне и понадо-бится Ваша помощь. Надеюсь, при помощи способа Хевисайда Вы его решите».
- «Я согласна», - сразу и просто ответила Анна.
- «Отлично, договорились», - довольным голосом ответил ей Дже-вецкий, и, уже обращаясь к гардемарину, продолжил:
- «Лёша, договорись с Анной Александровной, когда ты сможешь зайти к ней в Университет и объяснить задачу. А заодно поинтересуйся, как сложнейшие дифференциальные уравнения решаются методом Хевисайда».
- «Не волнуйтесь, Стефан Казимирович, так и сделаю», - ответил ему Алексей Крылов и, уже обращаясь к Анне Александровне, спро-сил:
- «Анна Александровна, можно надеяться, что Вы укажите мне на литературу по этому чудо-методу Хевисайда?»
- «Извините, я не могу называть Вас по имени, как Вас по батюш-ке?» - спросила его баронесса.
- «Николаевич».
- «Так вот, Алексей Николаевич, я Вам укажу на труды самого Хевисайда, но они, правда, на английском языке».
- «Извините, что перебиваю, но английским я владею свободно».
- «Хорошо», - продолжила Анна Александровна: «но в своих тру-дах Хевисайд применяет разработанный им метод, не объясняя его. Он просто о нём интуитивно догадался. Не занимаясь его теоретическим обоснованием. В своих личных трудах, изданных в Университете, я пытаюсь, … подчёркиваю, только пытаюсь теоретически обосновать метод Хевисайда. На эти свои труды я Вам тоже укажу».
- «Большое спасибо, Анна Александровна», - чётко и вежливо от-ветил ей гардемарин.
По тому почтению, с каким он обращался со старшими, было вид-но, что он очень хорошо воспитан. Ни единого лишнего слова – только о деле и лаконичные слова вежливости.
- «Ну, вот и отлично, договорились», - подытожил Джевецкий: «А теперь, Анна Александровна, я Вам коротко объясню, зачем мне так понадобилось именно точное решение этого уравнения», - Джевецкий кашлянул, собрался с мыслями и продолжил: «Дело в том, что при по-становке минных заграждений на течении мины заглубляются на боль-шую глубину, чем их поставили бы при отсутствии течения. Чтобы найти эту дополнительную величину заглубления мины, и надо точно решить дифференциальное нелинейное уравнение о движении воздуш-ного змея».
- «Предельно понятно, Стефан Казимирович», - ответила ему Ан-на: «Как и обещала, я его Вам решу».
- «Ну, а теперь, друзья, пора в гостиную, а то мы слишком здесь задержались», – сказал Джевецкий.
Они втроем встали и перешли в гостиную. А там уже спор о ху-дожниках плавно перерос в дискуссию о дружбе русских и французов.
Увидев входящего Джевецкого, инженер Дюфлон громко сказал:
- «А, вот и хозяин вернулся, а то мы тут уже заждались».
Стол уже был перекрыт под горячие блюда. Молгожата постара-лась ради дорогого хозяина на славу. Здесь были традиционные поль-ские блюда: тушёная капуста с мясом – бигус, копчёная филейная вы-резка – полендвица, запечённые в кишке свиные потроха с пряностями – сальтисон и многое, многое другое. И опять раздался громкий голос Дюфлона:
- «Стефан Казимирович, у меня есть хороший тост, дозволь ска-зать?»
- «Я всегда рад услышать твой голос, дорогой Дюфлон», – ответил ему Джевецкий, садясь во главе стола на своё место.
- «Господа!» - начал Дюфлон: «Я хочу провозгласить этот тост за моего русского друга, господина Джевецкого Стефана Казимировича», при этих словах Джевецкий нагнулся к Анне и на ухо ей шёпотом ска-зал:
- «Он забыл добавить – польского происхождения».
Анна улыбнулась в ответ и понимающе кивнула головой, а Дюфлон тем временем продолжал:
- «Наша парижская фирма уже несколько лет сотрудничает с этим замечательным человеком не похожим ни на кого другого. Стефан Ка-зимирович задумывает и успешно осуществляет технические проекты на грани фантастики. Убедительность испытаний его новейшей подвод-ной лодки была столь самоочевидна, что русское Правительство сдела-ло колоссальный заказ нашей фирме. Стефан Казимирович идёт туда, где до него не был никто и добивается того, чего до него никто не мог добиться.
Мой тост за здоровье уважаемого Стефана Казимировича! Ура!»
- «Ура! Ура! Ура!» - опять закричали гости, воодушевлённые то-стом инженера Дюфлона. Все встали с стали по очереди чокаться с Джевецким. Опять стоял звон хрусталя, а счастливый Джевецкий толь-ко и успевал чокаться с очередным гостем. Чокнулась с ним и Анна Александровна, и опять одарила его обворожительной улыбкой.
- «Неужели!» - радостно подумал Джевецкий и сердце его забилось сильнее: «даже ради одной этой улыбки стоило жить и трудиться».
Гости выпили, расселись и опять весёлый кулуарный говор стал витать над столом. Уже давно горели свечи, на улице было совсем тем-но, а вечер у Джевецкого был в самом разгаре. Снова вспыхнул пре-рванный разговор о дружбе русских и французов. Наиболее активно принимал участие в этом разговоре сербский князь Карагеоргиевич. Но вот разговор достиг своей апогее, и бравый кавалергард попросил у Джевецкого слово для тоста. Конечно, Джевецкий дал «добро». Раз-горячённый разговором князь встал, шпоры его слегка звякнули, пра-вой рукой он расправил свои пышные усы и начал:
- «Уважаемые господа, мне по моему происхождению приходится много заниматься политикой. И вот, что я Вам скажу – союз между Россией и Францией уже предрешён самим ходом истории. Хотя ни французское, ни русское правительства об этом ещё пока не догадыва-ются. Судите сами – у России нет ни одного союзника в Европе среди великих держав. Она как бы в стороне от Европы. Причина одна, как метко сказал цесаревич – её огромности и неисчерпаемости ресурсов, особенно людских – боятся. У Франции, после её разгрома Пруссией, тоже нет союзников, да и статус великой державы она потеряла. Сейчас Бисмарк усиленно завершает объединение всех германских мелких княжеств вокруг королевства Пруссии. Как только это объединение за-кончится, то Пруссия сразу превратится в сильнейшую Германскую империю. И тогда Франции конец. Объединённые немцы её обязатель-но добьют. Франция это прекрасно понимает и усиленно ищет союзни-ка. Но с разбитой ослабленной страной никто не хочет заключать союз. Поэтому, пройдёт ещё немного времени, и Франция с Россией неизбеж-но найдут друг друга.
Поэтому мой тост за союз между Россией и Францией! Ура!»
И опять все гости вскочили, и стали тали кричать:
- «Ура! Ура! Ура!»
А потом восторженно чокаться друг с другом. После того как все восторги утихли и гости приступили к горячим блюдам, Джевецкий по-яснил:
- «Господа, князь Карагеоргиевич имеет моральное право на такой тост: во-первых – по своему происхождению, во-вторых – он кончал Сен-Сир и проливал кровь за Францию в Франко-Прусской войне», - все гости молча одобрили это пояснение.
И снова все принялись усиленно поглощать горячее. То и дело раздавались комплименты в адрес  кухарки  Джевецкого – Молгожаты.  Сама





 

Художник Маковский Константин Егорович (автопортрет)




 

Портрет жены А.А.Бахрушина (худ. К.Е.Маковский)

 

Портрет девушки (худ. К.Е.Маковский)
















































 Худ. К.Е. Маковский – портрет жены
 

Худ. К.Е. Маковский – портрет жены




 


Поль Сезар Эллё – французский художник





 

Женский портрет (худ. Поль Сезар Эллё)


 

Женский портрет (худ. Поль Сезар Эллё)






 

Женский портрет (худ. Поль Сезар Эллё)


 

Женский портрет (худ. Поль Сезар Эллё)






 
Женский портрет (худ. Поль Сезар Эллё)
 

Джованни Больдини – итальянский художник – автопортрет







 
Женский портрет (худ. Джованни Больдини)
 

Женский портрет (худ. Джованни Больдини)


 

Женский портрет (худ. Джованни Больдини)









 

Портрет Лины Кавальери (худ. Джованни Больдини)





 
Женский портрет (худ. Джованни Больдини)
 
Женский портрет (худ. Джованни Больдини)
 
Витторио Матео Коркос – итальянский художник (автопортрет)






 

Мечты (худ. Витторио Матео Коркос)













































Женский портрет (худ. Витторио Матео Коркос)
 
Пётр ; Карагеоргиевич – король Сербии
 
Академик Алексей Николаевич Крылов
Молгожата счастливо улыбалась и усердно прислуживала гостям. В этот момент Анна повернулась к Джевецкому и сказала:
- «Стефан Казимирович, я устала от этих громких тостов и криков «Ура!», может, придадим вечеру музыкальную окраску? Я видела, что у Вас в коридоре висит гитара».
Джевецкий тут же перебил её:
- «Это гитара принадлежит моей горничной – Беате. Иногда она под неё поёт старинные польские романсы».
И Анна продолжила:
- «Я когда-то еще, будучи смолянкой, училась играть на гитаре и могу исполнить несколько русских старинных романсов. … Если ко-нечно это будет уместно, и Вы с Беатой мне это позволите», - очень трогательно извиняющимся голосом попросила Анна.
- «О чём речь, конечно, конечно!» - с готовностью ответил ей Дже-вецкий. Я не знал, что Вы оказывается ещё и гитаристка!» - и тут же обратился к Беате:
- «Беата, подойдите, пожалуйста, сюда», - Беата подошла и Дже-вецкий продолжил:
- «Беата, пани Анна просит Вашего разрешения сыграть на Вашей гитаре. Вы не против?»
- «Что, Вы, пан Джевецкий! Конечно можно. Я сейчас сама прине-су гитару панне Анне».
Она вышла из гостиной и почти сразу вернулась с гитарой:
- «Пожалуйста, пани Анна, возьмите», - и протянула ей гитару.
- «Спасибо Вам, Беата. … Можно я настрою звучание струн на свой лад, как привыкла?»
- «Пожалуйста, пожалуйста, пани Анна».
- «Спасибо, Беата».
Анна тронула струны и стала настраивать их звучание. Чувствова-лось, что в этом деле она не дилетант. Услышав звуки гитары, разгово-ры гостей сразу стихли.
- «Господа, Анна Александровна, изъявила желание порадовать нас своим искусством игры на гитаре. Она исполнит несколько старин-ных русских романсов», - торжественно произнёс Джевецкий.
Раздались возгласы одобрения. Все замолчали и приготовились слушать. А в это время Беата с Молгожатой перекрывали стол под сладкие блюда. Наконец Анна ударила по струнам и тихим проникно-венным голосом запела:

«Ты смотри никому не рассказывай,
 Что душа лишь тобою полна,
 Что тебя я в косыночке газовой
 Дожидаюсь порой у окна,
 Что тоскую, люблю тебя пламенно
 И, страдая, хочу лишь тебя.
Ты молчи, всё скрывай, точно каменный,
Точно в сердце твоём нет огня.

Никому не скажи, что я нежная,
Что люблю, что грущу, что твоя,
Что сковало нас счастье безбрежное,
Что до смерти твоя буду я.
Если любишь меня, не отказывай,
Об одном только помни всегда –
Ничего про любовь не рассказывай,
Ничего, никому, никогда».

Пела она очень выразительно от души, наверное, о том, что пере-жила в жизни сама. Когда она кончила петь, то первые несколько се-кунд слушатели молчали, наверное, своим пением она проникла к ним глубоко в душу и в эти секунды они ещё психологически по инерции не могли отойти от того очарования, под которым только что находились. Потом шумно раздались дружные аплодисменты. И все гости напере-бой просили её спеть что-нибудь ещё и ещё. И Анна пела. Она спела ещё ряд старинных русских романсов: «Гори, гори моя звезда», «Звёз-ды на небе», «Зачем любить, зачем страдать?» и некоторые другие.
Гости не заметили, как пролетело время, и наступила полночь. Наконец Анна Александровна сказала:
- «Господа, спасибо, что вы меня слушали. Я очень устала».
И никто не посмел просить её спеть снова, только слова благодар-ности и возгласы: «Браво, Анна Александровна» и «Спасибо». Джевец-кий, как хозяин, предложил гостям отведать блюда перекрытого стола под сладкое. Опять были тосты, пили ликёры и коньяки. Самый краси-вый и громкий тост был от Маковского – за музыкальный талант Анны Александровны, на что Джевецкий ему потом ответил:
- «У Анны Александровны есть ещё другой более сильный талант – талант к математике, который, к сожалению, виден не многим. Там она подлинный поэт».
- «А что же ты об этом молчишь?!» - уже слегка захмелевшим громким голосом спросил его Маковский.
- «Хватит об Анне Александровне, всему надо знать меру», - спо-койно ответил ему Джевецкий.
Он опасался, что разгорячённый вином шумный Маковский по-требует пить за математические способности Анны, в которых он ров-ным счётом ничего не понимает. А от его шумства и тостов все уже по-рядком устали. Вскоре гости стали расходиться. Все благодарили хо-зяина за великолепный вечер. Джевецкий успел шепнуть Анне, чтобы она подождала, когда все гости разъедутся, после чего он проводит её до дома. Наконец гости разъехались. Джевецкий помог Анне одеться, и они вдвоём вышли на улицу. Был второй час ночи. Но, несмотря на те-мень, дорогу они легко различали, так как дворники исправно зажги масляные фонари на улицах. Кроме того, небо было безоблачным и ярко светила Луна, освещая белый снег своим таинственным серебри-стым лунным светом. А вокруг неё на небе высыпали первые весенние звёзды. Ситуация складывалась романтическая, интимная. Интуитивно Анна почувствовала, что сейчас должно произойти ещё одно объясне-ние Джевецкого. Она не знала, что ему ответить, боялась этого и по-этому, оставшись наедине с Джевецким, чувствовала себя скованно напряжённо. Растопленный мартовским солнцем снег, с наступлением ночных заморозков, превратился в лёд. Дворники ещё не успели посы-пать его песком. Поэтому идти было скользко, и Джевецкий предложил Анне взять её под руку. Она согласилась. Ему было бесконечно прият-но ощущать под правым локтем её руку. Но полного блаженства он не испытывал. Их новые отношения после более чем годовой разлуки и его громких успехов оставались не выясненными. Надо было начинать, но Джевецкий боялся. Боялся отказа, ведь ему сейчас было так хорошо! Он хотел продлить эти сладостные минуты. Так и шли они под руку молча, но пауза затянулась и надо было что-то сказать.
- «Как Вам понравился вечер и мои гости?»
- «О, вечер у Вас был восхитителен. Я запомню его на всю жизнь. И гости у Вас милые. Всё говорили о науке, искусстве, политике и ни-каких сплетен. Это так приятно».
- «Вы их всех очаровали».
В этот момент Анна поскользнулась и, чтобы она не упала, Дже-вецкий правой рукой ещё крепче прижал её к себе, а левой обхватил за талию и прижал её к своей груди. Их лица очутились друг перед дру-гом. Джевецкий на своём лице ощутил её дыхание, и какая-то бешеная сила толкнула его к ней.
- «Не надо, прошу Вас, не надо», - тихо беспомощно глядя ему в глаза, успела вымолвить Анна.
Усилием воли Джевецкий сдержал себя. Его губы остановились в нескольких сантиметрах от её губ. Он опустил свою левую руку, и опять они шли молча под руку. Каждый думал о своём.
- «Скорей всего нет», - горестно думал Джевецкий.
- «Не знаю, не знаю», - растерянно путаясь в своих чувствах, ду-мала Анна.
В этот момент рядом проезжал извозчик. Джевецкий остановил его. Помог Анне влезть в коляску и приказал ехать на Средний про-спект Васильевского острова. Минут через пятнадцать они подъехали к подъезду Анны. Джевецкий помог ей вылезти из коляски, а кучеру ве-лел подождать в стороне. Настала решительная минута. Джевецкий набрался храбрости и начал говорить:
- «Анна Александровна, все те свои чувства, которые я излил Вам более года назад на этом же самом месте, не только не пропали, а наоборот, ещё больше усилились. Весь этот прошедший тяжелейший и, вместе с тем счастливейший год своей жизни я мечтал приехать к Вам на белом коне и повторить то же самое. И вот я снова здесь перед Ва-ми. … Я готов на любые взаимоотношения с Вами, на те, на которые Вы решитесь пойти. Я жду от Вас ответа».
На лице Джевецкого отразилось такое глубокое страдание, кото-рое Анна даже не ожидала, ей стало жалко его. Она положила ему пра-вую руку на грудь, и Джевецкий тут же прижал её к своему сердцу обеими руками и впился в неё взглядом
- «Милый Стефан Казимирович, после Вашего ореола славы и та-кого чудного вечера, в данный момент у меня от всего этого кружится голова и мне трудно принять взвешенное решение. Я должна какое-то время всё обдумать. … Вы же всё знаете – у меня не самая простая женская доля. В самое ближайшее время я дам Вам знать о своём ре-шении. А сейчас прощайте».
- «Дайте мне на Вас взглянуть последний раз», - он ещё раз быстро взглянул на Анну и сквозь силу произнёс: «Прощайте», - затем отвер-нулся и пошёл прочь к извозчику.
……………………………………………………………………………...
С тех пор прошло много лет, а Анна всё не могла забыть искажён-ное страданием лицо Джевецкого в момент их расставания. Она пони-мала, что это очень хороший талантливый человек и ей было бесконеч-но жаль его, но … .
Через два дня после расставания Джевецкий получил от Анны письмо: «Уважаемый Стефан Казимирович! Говорю Вам сразу – нет, ни на какие взаимоотношения я с Вами не пойду. Нечестно будет с мо-ей стороны не назвать Вам причину. Если бы я не была замужем, и у меня не было бы ребёнка, то конечно – да, и я была бы самой счастли-вой женщиной в мире. Мы с Вами одинаково мыслим, у нас с Вами оди-наковые жизненные приоритеты, Вами можно гордиться. Но у меня сын – Серёжа, который обожает отца и тоже хочет быть морским офицером. Володя, мой муж, хоть очень редко, но навещает его. Се-рёжа не потерпит рядом со мной никакого другого мужчину. Если это случится, то он замкнётся в себе и будет молча страдать. От отсут-ствия контакта с сыном буду страдать и я. А когда Вы поймёте, что всё это из-за Вас, то, как благородный человек, Вы уйдёте сами. Я это сейчас ясно вижу и поэтому говорю Вам ещё раз – нет! Чтобы не при-чинять Вам лишние страдания, нам лучше никогда не видеться.
Спасибо Вам за чудесный вечер. Я буду помнить его всю жизнь. Прощайте, Анна».






12. Хроника дальнейшей жизни Джевецкого

А дальше события в жизни Джевецкого развивались так, как и должны были развиваться. До 1885 года его подводные лодки на Бал-тийском и Черноморском флотах осваивались экипажами и несли службу по охране портов и баз флота. А потом случилось то, что все и ожидали, но не знали, когда это случится – появились первые про-мышленные электрические аккумуляторы. Джевецкий сразу ухватился за эту важную техническую новинку. И уже в начале мая 1885 года предложил Главному инженерному управлению (ГИУ) проект модер-низации своих лодок. Вместо велосипедного мускульного привода он предложил поставить помпу, которую намеревался использовать как водомёт. А привод у этой помпы он предложил сделать электрический с питанием от аккумуляторной батареи. Это, во-первых.
Во-вторых, он предложил заменить ставшие уже анахронизмом всплывающие мины, которые лодка могла подкладывать только под днище неподвижно стоящего неприятельского корабля, на самодвижу-щиеся мины Уайтхеда, или торпеды, которыми можно было стрелять и по движущемуся кораблю.
В июле 1885 года выяснилось, что французская фирма «Брэге», где работал инженер Дюфлон, не может изготовить аккумуляторы нужной мощности и габаритов, и Джевецкий сам стал проектировать свою аккумуляторную батарею. В конце этого года он предложил в ка-честве главного двигателя на своих подводных лодках использовать гребной электродвигатель, вместо водомёта.
«Летом 1886 года на Неве состоялись испытания лодки с водомё-том. И хотя лодка выгребала против течения Невы, что уже составляло преимущество, перед первоначальными ножными лодками, конструк-тор ожидал большего. К тому же, выяснилось неудобство перезарядки батареи, для чего её приходилось извлекать из лодки.
Джевецкий принял смелое решение. И, хотя для второй (винтовой) лодки уже была готова гальваническая батарея, он закупил за грани-цей, недавно появившиеся аккумуляторы нового типа. Полученные из Лондона элементы оказались пригодны по электрическим характери-стикам, но были слишком громоздки. Для размещения их пришлось пожертвовать некоторыми достоинствами подводного аппарата. … Тем не менее, на опытах, состоявшихся в конце лета – осенью (1886 года), вторая лодка превзошла водомётную, показав скорость около 4-х уз-лов. … В июне 1888 года подводные лодки Джевецкого были переданы из Инженерного ведомства в Морское министерство. Новый управля-ющий морским министерством вице-адмирал Николай Матвеевич Чи-хачёв поручил главным командирам Кронштадтского порта и Черно-морского флота образовать комиссию для окончательного решения во-проса о пригодности лодок Джевецкого для современной войны на мо-ре» [5].
Комиссия пришла «к выводу, что подводные лодки Джевецкого вовсе не пригодны для дела. …
Учитывая мнения специалистов об ограниченных возможностях лодок, не способных активно участвовать в вооружённой борьбе на море, генерал-адмирал Великий князь Алексей Александрович с раз-решения императора 20 июля 1891 года приказал «разломать» их во избежание дальнейших расходов на содержание» [5].
Джевецкий прекрасно понимал, что бурный технический прогресс обогнал его подводные лодки. И даже чисто электрические подводные лодки тоже уже устарели. У них был слишком маленький радиус дей-ствия. Аккумуляторы быстро разряжались, и для их подзарядки надо было снова возвращаться в базу. Требовались подводные лодки, мо-гущие заряжать свои аккумуляторные батареи прямо в море. И Дже-вецкий предложил для этого использовать на подводных лодках паро-вую машину. В надводном положении она даёт ход и заряжает от элек-трической машины аккумуляторную батарею. В данном случае элек-трическая машина работает в режиме генератора электрического тока. В подводном положении ход лодки даётся от электрической машины, которая теперь работает в режиме электродвигателя, при этом паровая машина не работает.
Таким образом, Джевецкий первым в мире ещё в конце июля 1888 года предложил использовать на подводных лодках два двигателя. Эта схема и поныне считается классической для подводных лодок этого класса. Такую подводную лодку он назвал «Надводный и подводный миноносец». Но в конце ;;; века начале ;; века научно-технический прогресс так бурно развивался, что и это его изобретение устарело ещё в чертежах. В марте 1893 года МТК не принял этот проект подводной лодки Джевецкого из-за слишком низких её массогабаритных характе-ристик, которые, в свою очередь, снижали её скоростные и манёврен-ные характеристики. К тому времени уже появились первые паровые турбины Лаваля. И все ведущие морские державы мира сразу стали их ставить на надводные миноносцы. По тем временам они получили ко-лоссальные скорости хода – до 38 узлов! Пользуясь такой скоростью, миноносец успевал подойти близко к броненосцу на расстояние тор-педного залпа (до 10 кабельтовых) и отстреляться по нему торпедами ещё до того, как он успеет применить по нему свою артиллерию.
Летом 1892 года Джевецкий продаёт свою квартиру в Санкт-Петербурге и покупает в пригороде Парижа участок земли, на котором строит отличную виллу. В ней он и поселился. Теперь он стал работать на русский и французский военно-морские флоты.
В 1893 году Джевецкий предложил российскому военно-морскому флоту проект так называемого водобронного миноносца. Основная его идея – это искать решение вопроса о неуязвимости миноносца в другом направлении, предлагая сделать его полуподводным кораблём. Малая часть такого миноносца торчит над водой, а весь основной его корпус находится под водой. Таким образом, такой миноносец, во-первых, становится малозаметным, во-вторых, кроме брони его защищает и слой воды, и в-третьих – он ставит на него турбину Лаваля. Парал-лельно с этим Джевецкий в конце 1893 года заключил контракт с Мор-ским министерством Франции на поставку откидных минных аппаратов своей конструкции.
«В феврале 1896 года французский морской министр Лакруа объ-явил конкурс на проект подводного миноносца» [5]. Среди многих участвующих только шесть человек прислали проектные материалы, полностью удовлетворяющие условиям конкурса. Джевекий был в их числе. Его проект занял на конкурсе первое место. Кроме того, Дже-вецкий подал на конкурс и свой проект водобронного миноносца.
В 1902 и 1903 годах в России проводились различные опыты с точной копией корпуса водобронного миноносца. Заключительные «опыты начали 6 сентября 1903 года на аквотории между Толбухиным маяком и западной оконечностью Котлина. Стрелял крейсер «Аврора», сделав по пять выстрелов снарядами калибров 75 и 152 мм. Результаты опытов позволили комиссии сделать окончательный вывод «кессон, представляющий часть водобронного миноносца Джевецкого, в смысле потопления, неуязвим снарядами 6-дм и меньшего калибра». Принцип «водобронности» получил законченное подтверждение.
Казалось, главные вопросы, тормозившие постройку водобронно-го миноносца, сняты, и пора заключать контракт с заводом, но … началась русско-японская война, и стало не до проекта Джевецкого» [5].
Но Джевецкий не унывал и снова вернулся к теме проектирования и строительства подводных лодок. В то время все ведущие морские державы мира вплотную подошли к этой теме и начали строить свои первые пробные проекты подводных лодок с двумя двигателями для надводного и подводного хода. Этому способствовали следующие фак-торы:
1. Получила мировое распространение идея Джевецкого о применении на подводных лодках двух двигателей: отдельно для надводного хо-да и отдельно для подводного хода. Причём двигатель для надвод-ного хода должен был в море заряжать электрические аккумулятор-ные батареи для обеспечения подводного хода от электродвигателя.
2. Стало ясно, что применять на подводных лодках паровую ма-шину или турбину – бесперспективно с точки зрения низких мас-согабаритных и тактических показателей.
3. Только, только появились первые двигатели внутреннего сгорания (ДВС): карбюраторные бензиновые с 1893 года и дизельные с 1899 года. Их массогабаритные показатели и коэффициент полезного дей-ствия (КПД) были гораздо выше, чем у паровых машин.
В России такую первую подводную лодку «Дельфин» спроектиро-вал и построил ещё в 1903 году выдающийся русский учёный и кон-структор Иван Григорьевич Бубнов.  Его  подводная  лодка имела бен-зиновые  кар-
 
Управляющий морским министерством вице-адмирал Николай Матвеевич Чиха-чёв
 
Конструктор первых русских боевых подводных лодок Иван Григорьевич Бубнов
 

Подводная лодка «Почтовый»

бюраторные двигатели для обеспечения надводного хода и зарядки ак-кумуляторных батарей в море, и электродвигатель для обеспечения подводного хода. Для этого подводная лодка должна была иметь мас-сивную аккумуляторную батарею.
Повторять опыт Бубнова Джевецкому было не интересно. Он тща-тельно проанализировал достоинства и недостатки такой схемы сило-вой установки подводной лодки и решил, вопреки своей собственной идеи о двух раздельных двигателях, применить единый бензиновый двигатель для обеспечения надводного и подводного ходов. При этом он отказывался от массивной и громоздкой аккумуляторной батареи. Вместо неё он решил иметь множество баллонов со сжатым воздухом. В надводном положении бензиновый двигатель подводной лодки полу-чал воздух из атмосферы, а в подводном положении – от баллонов со сжатым воздухом. Причём, в надводном положении запас сжатого воз-духа в баллонах на лодке пополнялся при помощи компрессоров, так же имеющих привод с бензиновым двигателем.
В итоге получилось, что энергию для подводного хода Джевецкий перенёс с аккумуляторной батареи на баллоны со сжатым воздухом. Он считал, что тем самым ему удастся увеличить продолжительность и дальность подводного плавания лодки. Более того, Джевецкий считал, что увеличится и скорость её подводного хода, кроме того, уменьшатся массогабаритные показатели энергетической установки такой подвод-ной лодки, что, в свою очередь, приведёт к уменьшению её водоизме-щения. А то, что при этом подводная лодка в подводном положении будет себя демаскировать, выпуская выхлопные газы бензиновых дви-гателей за борт, как-то не учитывалось.
Предложение на проектирование и строительство такой подводной лодки было «направлено председателю высочайше учреждённого Осо-бого комитета по усилению военного флота на добровольные пожерт-вования Великому князю Александру Михайловичу (командующему войсками гвардии столичного гарнизона). Скорее всего, С.К.Джевецкий и дирекция Металлического завода разуверились в возможности добиться заказа от Морского министерства.
Предложение сразу же рассмотрела комиссия Особого комитета и согласовала его с незначительными изменениями … . Спроектирован-ная С.К.Джевецким подводная лодка (чертёж подписан 19 февраля 1904 года) обещала гораздо лучшие характеристики, чем гарантиро-вал осторожный директор Металлического завода» [5]. Добровольные пожертвования на строительство этой лодки собрали почтовые работ-ники, поэтому будущую подводную лодку назвали «Почтовый».
Джевецкий, при этом, продолжал жить под Парижем на своей вил-ле, а его «завод запрашивал лишь в случаях, когда его мнение было принципиально необходимо. Тем не менее, это вылилось в интенсивную техническую переписку автора проекта с дирекцией завода. В Санкт-Петербурге Джевецкий бывал наездами» [5]. Находясь во Франции, Джевецкий «был занят размещением на французских предприятиях многочисленных заказов на лодочное оборудование» [5].
Так, например, «Главные и вспомогательные бензиновые моторы заказал фирме «Panhard & Levassor», фрикционные муфты – заводчику «Bonafous» (Бонафусу), механизмы главных передач – «Sebin» (Сабе-ну), баллоны-воздухохранители и часть воздушной арматуры – «Biache» (Бияшу). Заказы получили известные фирмы «Sautter, Harle & C-ie» и «Elwell & Seyrig». Поставки основного оборудования ожида-лись в августе – сентябре 1904 года и требовали постоянного контроля, отнимавшего у Джевецкого много времени» [5].
В такой деятельности, в постоянных разъездах между Парижем и Санкт-Петербургом, Джевецкий и встретил начало, продолжение и окончание Русско-Японской войны.


13. Да, но поздно

                Эпиграф
«Самое обидное, что поставленная цель оказалась самой что ни на есть насущной, она не разочаровала – наоборот, он своими работами приблизился к ней настолько, чтобы увидеть, как она прекрасна, значительна, и достижима. Он ясно видел это теперь, когда срок его жизни кончался. Ему не хватало немного – еще одной жизни» -                Д.А.Гранин [6].

С тех пор, как Джевецкий последний раз видел баронессу фон Манштейн, прошло более двадцати пяти лет. Разрыв взаимоотношений с ней был для него очень болезненным. Первые годы он переживал его наиболее остро. Потом боль притупилась, её образ стал потихоньку стираться из его памяти. Но всё равно, все свои дела, поступки, успехи и промахи он мысленно связывал с ней. Одобрит ли она его, будет ли им гордиться, или наоборот поругает. Об этом он как бы мысленно по-стоянно с ней разговаривал. Так сильно его душа приросла к ней. Не было ни одного года, ни одного месяца, ни одной недели, ни одного дня, чтобы Джевецкий не думал об Анне. Да, был большой соблазн прийти к ней ещё раз, ещё раз увидеться. Но этого сделать он не мог, это было бы его малодушие. Она чётко объяснила ему, по какой при-чине им надо расстаться. За это время жизнь, конечно, много раз стал-кивала его с разными женщинами и красивыми, и умными, и порядоч-ными. Но, любят ни за что-то, а просто потому, что любят. Наверное, какие-то незримые флюиды связывают одну душу с другой. И объяс-нить эту связь невозможно. Как говорит пословица «любовь зла, по-любишь и козла».
Джевецкий мог бы связать свою жизнь с одной из этих женщин, ес-ли бы он не знал Анны. Но это был бы обман самого себя и той жен-щины. Такой брак никогда бы не стал счастливым. Они бы страдали от него каждый порознь, каждый по-своему. Кому это надо? Джевецкий всё это прекрасно понимал, поэтому так и остался холостым. А образ Анны остался в его памяти как некий прекрасный святой символ, на ко-торый он невольно равнялся. Наверно верующие люди так же глубоко в душе воспринимают Бога и разговаривают с ним при помощи мо-литв.
Но вот однажды в его жизни случилось событие подобное взрыву бомбы, которого он никак не мог ожидать. В то время он уже давно жил во Франции и занимался размещением заказов на комплектующее оборудование в ряде французских фирм для строительства подводной лодки «Почтовый». Из России в конце октября 1905 года к нему при-шло письмо:
«Дорогой Стефан! Ты, конечно, удивишься, получив это письмо. Удивишься и тому, что я в нём называю тебя на «ты». Но я имею на это право – я умираю».

На этом месте Джевецкий прервал чтение. Он сразу понял, что это письмо от Анны, и бешеная радость тут же сменилась горем. Сердце, заколотившееся сильными ударами, тут же больно сжалось. Он прочёл ещё и ещё раз первые две строчки, и страшная новость, наконец, стала доходить до его сознания.
- «Анна умирает … », - беспомощно, ещё не веря этой новости, проговорил он про себя.
Ему стало нехорошо. Ведь в то время ему уже было шестьдесят два года. Он машинально сел на скамейку в саду своей виллы и про-должил чтение:

«Все эти годы я помнила о тебе, но видеться нам с тобой было нельзя. А когда сын поступил в Морской корпус, тебя уже в России не было. Я прекрасно осведомлена обо всех твоих успехах и мысленно гор-дилась тобой. В Цусимском сражении погибли мой муж и сын. Отец и мать уже давно умерли, сестёр и братьев у меня нет. Я оглянулась, и поняла, что у меня никого в мире не осталось, кому я нужна, … кроме тебя. Когда-то очень давно ты как-то сказал мне, что если мне ста-нет плохо и не на кого будет опереться, то я могу рассчитывать на тебя. Да, сейчас мне очень плохо. Для меня вся твоя помощь может свестись только к одному, – что ты прочтёшь это письмо и узнаешь о том, что я тебе написала. Мне это будет достаточно, от этого на душе мне станет легче. Спасибо тебе за то, что ты где-то есть, за твою любовь ко мне, и извини меня, что так нелепо сложились наши взаимоотношения.
Твой французский адрес я узнала через Лёшу Крылова – теперь он такой большой начальник, известный учёный-кораблестроитель, но-сит большую окладистую бороду и маленькие круглые очки. Он сказал мне, что часто гостит у тебя под Парижем на твоей вилле.
Сейчас я доживаю свои последние дни в одном из санаториев. Врачи заставляют меня пить минеральную воду, содержащую железо, ведь у меня открылось белокровие.
Я люблю тебя, но не той бешеной любовью, не той юношеской страстью, а гораздо сильнее и глубже. Я это поняла давно. Перед ли-цом смерти я хочу, чтобы ты это знал. Возможно, что, когда ты бу-дешь читать это письмо, меня уже не будет. Умирая, я постоянно буду думать о сыне и о тебе.
Прощай, твоя Анна».

Горькие рыдания стали сотрясать тело уже пожилого человека. Он плакал об Анне, о своей нелепо сложившейся личной жизни, о том, что упустил Анну, переехав жить во Францию. …
Верные слуги Беата и Молгожата, поехавшие за хозяином во Францию, и тоже постаревшие за это время, видели эту сцену сквозь листву сада. Они поняли, что у их хозяина какое-то очень большое личное горе и деликатно его не тревожили.
- «Не могу понять, какое горе может быть у нашего хозяина? Это явно не по его работе. Такие огорчения он переносит шутя. А родных у него никаких нет», - сочувственно сказала Молгожата, утирая слезу платком.
- «Да, … », - тяжело вздохнув, вымолвила Беата: «похоже, что-то случилось с той дамой, которая, помнишь, ещё в Петербурге пела под мою гитару?»
- «Наверно», - еле шёпотом вымолвила Молгожата: «Ведь он был к ней так неравнодушен».
Вскоре рыдания Джевецкого прекратились, и он невидящим взглядом уставился в землю у себя под ногами. С минуту он сидел неподвижно, только лёгкий осенний ветерок шевелил его седые волосы. Потом он вдруг встрепенулся, и стремительный вихрь мыслей пронёсся у него в голове:
- «Нет, … , чего я раскис!? Может, она ещё жива!? Может её ещё можно спасти!? Если её только можно спасти, вложив деньги в её лече-ние, то я сделаю всё, что только можно. Надо немедленно ехать к ней!»
Он схватил конверт, ища её обратный адрес, но … его там не ока-залось. Видно адресат не надеялся получить ответа.
- «Проклятие!» - вскрикнул он про себя: «Как быть?! … Надо срочно ехать в Петербург. Там зайду на её квартиру, может кто-то из слуг знает, в каком она санатории. … А если квартира закрыта и слуг нет?» - Джевецкий опять задумался: «Тогда обращусь в сыскное агентство. По номеру штемпеля города отправления письма можно определить и сам город. А в том городе в полицейском участке по её фамилии имени и отчеств, да ещё громкому дворянскому титулу, мож-но найти и её адрес. … Решено! Надо немедленно действовать, тем бо-лее, что директор Металлического завода настойчиво просит меня при-ехать для консультаций».
И Джевецкий со своей обычной энергией принялся за осуществле-ние своего плана. Через неделю он уже был в Санкт-Петербурге, зака-зал номер в гостинице «Англия» и сразу же на извозчике поехал на квартиру Анны Александровны на Средний проспект Васильевского острова. Дверь ему открыла всё та же горничная, но уже сильно поста-ревшая.
- «Здравствуйте, я знакомый Анны Александровны. Она написала мне письмо, что лечится в каком-то санатории, но в каком именно – не указала. Знаете ли Вы её адрес?» - спросил Джевецкий.
- «Барыня уехала лечиться в Пятигорск на воды. Она очень плоха. А я охраняю её квартиру. Сказала, что если умрёт, то всё отпишет на меня, так как у неё никого из родственников не осталось. Вы знаете, ведь её сын погиб на японской войне», - сказала ему горничная и тут же добавила: «А Вы раздевайтесь и проходите в гостиную, я Вам всё рас-скажу».
Джевецкий разделся и прошёл в ту гостиную, в которой столько лет назад они с Анной провели такой чудесный вечер. Здесь с тех пор ничего не изменилось, всё стояло на своих местах, и было, как и при Анне – безукоризненно чисто. Он сел на своё старое место, села и гор-ничная.
- «Извините, Ваша фамилия Джевецкий?» - спросила она.
- «Да, моя фамилия Джевецкий. … А что?»
- «Барыня часто расспрашивала о Вас своих знакомых, которые к ней приходили. И я Вас помню, ведь Вы из-за неё дрались на дуэли?»
- «Да. … Это было очень давно, но расскажите, как она жила эти годы, как заболела?»
- «Жила она обыкновенно, ходила на работу, занималась с сыном. Потом сын поступил в Морской корпус, отец ему помог. Там он жил на казарменном положении и домой приходил только в выходные дни. Если не дежурил. А барыня всё ждала эти выходные, чтобы повидаться с сыном. Так продолжалось четыре года. Потом его выпустили во флот мичманом. … Ах, как он был красив! Как шла ему офицерская форма! Барыня не могла на него насмотреться».
Тут горничная не выдержала и зарыдала. Джевецкий пересел к ней поближе и стал молча гладить её по спине. Она никак не могла унять свой плачь и сквозь слёзы сказала:
- «Сама всё не могу привыкнуть, что его убили. … Уж простите меня, мы все так к нему привязались. … Бывало, придёт домой из Кор-пуса и мне шоколадку подарит или булочку с маком. Серёжа был та-кой хороший мальчик. А как любил маму! В выходные дни они с ба-рыней были неразлучны. …
Когда барыня узнала, что его убили, то с ней сразу случился об-морок. А когда пришла в себя, то первый день всё рыдала и рыдала, потом затихла. Сидит одна в гостиной, смотрит в одну точку и молчит, молчит и молчит. Я уж думала, не умом ли она тронулась? А потом её вдруг стала одолевать слабость. Сначала ей было тяжело вставать на работу. А придя с работы, она тут же ложилась в постель. Потом она уволилась с работы, а ей становилось всё хуже и хуже. Она мало выхо-дила из дома и всё лежала и лежала и ничего у неё не болело. Я настоя-ла, чтобы она вызвала врача. Барыня согласилась. Пришёл врач, тща-тельно её осмотрел, свёз к себе в клинику и взял анализы. А через неде-лю барыня сказала мне, что поедет лечиться на воды в Пятигорск, что сейчас ей нечем мне платить, и что если она поправится, то снова пой-дёт работать и со мной рассчитается, а если умрёт, то всё своё состоя-ние оставит мне. Чтобы как-то прожить самой, я нанялась уборщицей к одним господам, а живу здесь одна, сторожу квартиру. Вот и всё».
Горничная окончила говорить и вытерла слёзы носовым платком.
- «Как Вас звать?» - спросил её Джевецкий.
- «Мария».
- «А по батюшке?»
- «Ивановна».
Джевецкий достал из внутреннего кармана сюртука бумажник и отсчитал часть денег.
- «Мария Ивановна! Пожалуйста, примите от меня сто рублей за верность хозяйке».
- «Что Вы, что Вы, господин Джевецкий. Это для меня очень большие деньги, я не могу их принять», - испуганно залепетала гор-ничная.
- «Мария Ивановна, за честь Вашей хозяйки я рисковал жизнью – дрался из-за неё на дуэли. Что по сравнению с этим сто рублей!? Анна Александровна мне очень дорога, а Вы на моих глазах проявили такую к ней преданность! Если не возьмёте эти деньги, то я обижусь».
- «Хорошо, господин Джевецкий, из уважения к Вам и хозяйке я их возьму», - она протянула руку и взяла от Джевецкого деньги.
- «Храни Вас Бог, господин Джевецкий, Вы очень хороший чело-век».
- «Мария Ивановна, вспомните, не говорила ли Вам хозяйка, где она остановится в Пятигорске? Ведь я сейчас туда поеду и чем смогу помогу ей вылечиться».
- «Нет, господин Джевецкий, не знаю. Если бы знала, то конечно бы Вам сказала. Она просто сказала, что уезжает в Пятигорск и больше никаких вестей от неё я не имела».
- «Спасибо за информацию, Мария Ивановна, за Вашу предан-ность и верность хозяйке. Я прямо сейчас еду на Николаевский вокзал и первым же поездом выезжаю в Пятигорск».
Джевецкий встал и направился в прихожую.
- «Передайте хозяйке, что её квартира в полном порядке, и что я желаю ей быстрее поправиться и вернуться».
- «Обязательно передам. А теперь прощайте, Мария Ивановна».
Они обнялись, и Джевецкий вышел на улицу. На улице шёл мелкий косой не прекращающийся холодный осенний петербургский дождь. Было сыро и промозгло. Джевецкий нанял первого попавшегося ему извозчика и через пол часа уже был на Николаевском вокзале. На вок-зале он узнал, что ближайший поезд на Кисловодск с остановкой в Пя-тигорске отойдёт только после завтра в 12.00. Поезд будет в пути три дня. Оставался свободным сегодняшний вечер и весь завтрашний день.
- «Отлично», - подумал Джевецкий и велел извозчику ехать на Ме-таллический завод. Поздно вечером, вконец уставший и голодный Джевецкий вернулся в свою гостиницу. Поужинал в ресторане и сразу лёг спать. От усталости и переживаний уснул тут же. Весь следующий день Джевецкий снова провёл на Металлическом заводе, консультируя его директора Лесенкова по различным вопросам строительства под-водной лодки «Почтовый». А на следующий день он выехал в Пяти-горск.
Три долгих ничем не заполненных дня в поезде, когда Джевецкий остался один на один со своими думами об Анне, были очень мучи-тельны для него. Последний день в Петербурге, проведённый на заво-де, хоть как-то отвлёк его.
- «Как произойдёт наша встреча? А жива ли она вообще? О, если бы только увидать её живую! А как она выглядит? … Чёрт, что за мыс-ли! Первое, если она жива, надо немедленно встретиться с её лечащим врачом. Надо поставить вопрос так: готов вложить любые деньги в её лечение, если есть хоть малейший шанс на её выздоровление! Это глав-ное! … Только бы она была жива. … Только бы она была жива. … Только бы она была жива. …»
Под эту навязчивую мысль, под стук колёс он забылся кратким сном. Ему снилось, что они с Анной, держась за руки, идут навстречу встающему солнцу по какому-то полю, усыпанному ромашками, что они разговаривают о математике, о подводных лодках, смотрят друг на друга, смеются и вместе идут дальше. Потом неожиданно прямо в поле возник какой-то громадный броненосец. Он затмил собою солнце и сразу потемнело. Потом он навёл на них свои грозные орудия и стал стрелять. Анна с испугу бросилась к нему в объятия. Сам он своим те-лом защищал её от снарядов, а они рвутся всё ближе и ближе, и огром-ные фонтаны водяных столбов вырастают вокруг них. Как-будто они рвутся в море. … В этот момент Джевецкий проснулся, не понимая в первый момент, где он и что с ним. И сразу горькая явь действительно-сти обрушилась на его сознание. То был жуткий кошмарный сон, но в нём Анна была жива. Потом он, напрягая память, пытался вспомнить её образ, но у него ничего не получалось. Память возвращала ему какие-то неясные блики высокой стройной блондинки. Черты её лица всё вре-мя видоизменялись, но это было всё не то.
Наконец через трое суток утром поезд сделал остановку на желез-нодорожном вокзале города Пятигорска. Джевецкий с багажом вышел на перрон. В отличии от промозглой дождливой пасмурной петербург-ской осени, здесь ярко светило солнце, было тепло, но уже не жарко, все деревья были ещё в зелени. Вокзал был недалеко от подножья горы Машук, а на противоположной стороне от перрона вдали возвышалась другая громадная гора – пятиглавый Бештау. Воздух был чист и про-зрачен, поэтому вдали на горизонте хорошо просматривалась сверка-ющая на солнце снежная цепочка горных вершин главного кавказского хребта. Двуглавый Эльбрус величаво возвышался над ними.
Джевецкий нанял извозчика и велел везти себя в лучшую гостини-цу Пятигорска – «Бристоль». Там он снял номер люкс, кинул свой ба-гаж и, не задерживаясь, велел извозчику ехать в главное полицейское управление по городу Пятигорску, которое располагалось в районе «Ромашки». Там он представился дежурному внетабельному канцеля-ристу и сказал, по какому делу он прибыл. Полицейский чиновник, оглядев респектабельный внешний вид Джевецкого, тут же свёл его к коллежскому регистратору, ведающему учётом всех приезжающих на воды граждан. Джевецкий назвал ему полное имя и титул Анны и по-просил дать ему её адрес проживания. Коллежский регистратор – по-жилой маленький лысый полицейский чиновник, сидя за своей контор-кой тут же ему и сказал:
- «Приезжающие к нам на воды титулованные дворяне всегда у меня на особом учёте. А сейчас не сезон и все они разъехались, за ис-ключением Вашей знакомой баронессы фон Манштейн, которая наобо-рот приехала к нам чуть более месяца назад да раненных на японской войне офицеров, находящихся у нас на долечивании. … А сняла она квартиру в очень известном в Пятигорске доме, его ещё называют до-мом «княжны Мери». Предполагают, что когда Лермонтов писал свою знаменитую повесть, то именно этот дом он описал как дом, где остано-вилась княгиня Лиговская со своей дочерью. Его официальный адрес – Центральный бульвар дом номер двенадцать. Но в Пятигорске его каждый знает, как дом «княжны Мери».
- «Спасибо», - грустно и серьёзно ответил ему Джевецкий.
Он встал и собрался уже уходить, но коллежский регистратор мяг-ко и вкрадчиво его остановил:
 - «Извините, господин Джевецкий, если хотите, ещё пару слов».
- «Да, пожалуйста», - безразличным тоном ответил ему Джевецкий.
- «Видите ли, господин Джевецкий, Пятигорск маленький город и, поэтому здесь все всё знают обо всех. А насчёт госпожи Манштейн го-ворят, что она очень плоха. Извините, если я суюсь не в своё дело».
- «Но она жива?»
- «Да, жива».
- «Хорошо, спасибо», – мрачно ответил ему Джевецкий и вышел из полицейского управления.
- «Дом княжны Мери», - сказал он извозчику.
Это было достаточно, и извозчик сразу уверенно повёз его по названному адресу. Сначала они ехали среди грязных узких кривых улочек южного города, потом снова выехали к железнодорожному вокзалу и уже от него поехали по самому Центральному бульвару. Здесь, справа и слева стояли великолепные особняки петербургской и московской знати. Но Джевецкий ничего этого не видел, он был весь погружен в себя в свои думы.
- «Прошло столько лет и вот сейчас через какие-то минуты я её наконец увижу! Невероятно! Она жива! Как она выглядит? Узнаю ли я её? Узнает ли она меня? Что я ей скажу? Ведь она меня не ждёт. Обра-дуется или наоборот … ? Все говорят одно – она очень плоха. Но всё-таки жива. Может ещё не поздно её вылечить?! О, какое бы это было счастье! Наверное, она заболела с горя, так как не могла пережить ги-бель сына. … Нет, нет, нет! Это не то. Всё что у меня есть брошу на её лечение … .»
- «Барин, приехали», - прервал его мысли извозчик.
Джевецкий очнулся. Они стояли перед одноэтажным каменным домом, сложенным из светлого кирпича с большими окнами и парад-ной дверью, выходящей на бульвар. Дом стоял почти в самом конце бульвара. В этом месте бульвар начинал ощутимо подниматься в гору, поэтому фундамент дома был скошен. Джевецкий машинально распла-тился с извозчиком. Его всего мелко трясло, наступал роковой момент. Он ощущал каждый удар своего сердца. Медленно подойдя к двери, он постучал.
- «Кто мне откроет? Неужели она?! Узнаем ли мы друг друга? А вдруг она не будет рада моему появлению?» - пронеслось у него в го-лове.
Через некоторое время за дверью послышались шаги. Дверь от-крылась. На пороге стояла пожилая седая женщина, явно чеченской наружности.
- «Вам кого?» - с сильным кавказским акцентом и недоверием спросила она Джевецкого, оглядывая его респектабельную внешность и, очевидно, оставшись довольной, что перед ней порядочный человек.
- «Мне сказали, что у Вас квартирует баронесса фон Манштейн Анна Александровна. Я её старинный знакомый, хочу с ней увидеться. … А Вы, я так понимаю, хозяйка дома?»
- «Да», - коротко ответила ему женщина: «А госпожа Манштейн с час назад ушла на Елизаветинский источник. Она два раза в день туда ходит. На большее у неё нет сил».
- «Понятно», - медленно сказал Джевецкий: «а где этот Елизаве-тинский источник?»
- «А так прямо дальше и идите по бульвару вверх. Как он кончит-ся, начнётся длинная парадная каменная лестница в гору. Подымайтесь по лестнице. Как лестница кончится, так Вы сразу и очутитесь на пло-щадке перед источником. … Вон этот источник», - и она показала ру-кой на гору.
На середине горы стояло длинное одноэтажное каменное здание, красиво облицованное светлым дагестанским камнем. В его центре в тени под высокими сводчатыми арками располагалась терраса. Оче-видно, там и находился сам источник.
- «Спасибо», – сказал ей Джевецкий.
- «Пожалуйста», – ответила ему женщина.
Джевецкий медленно пошёл вверх по всё сужающемуся бульвару. И опять сильное волнение охватило его. Встреча с Анной могла про-изойти в любой момент. Удары сердца были так сильны, что отдава-лись в голову. А в его голове всё вертелась и вертелась последняя фра-за, сказанная хозяйкой её квартиры: «На большее у неё нет сил». Его мысли нервно перебегали одна от другой:
- «А вдруг я её не узнаю?! … Пройду мимо и не встречу её! … Нет, нет, нет – должен узнать! … Не могу не узнать!»
Он жадно всматривался в редких прохожих женщин. Но нет, всё не то, не она. Вот бульвар закончился, и началась та самая красивая ка-менная парадная лестница в гору к Елизаветинскому источнику. Он подошёл к ней и медленно шаг за шагом стал подниматься по ней. Уви-дев вдали каких-то женщин, он каждый раз замирал. … Но нет, это всё была не она. Так он прошёл пол пути по лестнице:
- «Неужели меня все обманывают?! … Скоро лестница кончится, а её всё нет и нет», - нервно с сильным волнением думал Джевецкий.
Вот он ступил на площадку, начиная с которой лестница раздваи-валась. Анна всё не попадалась. Джевецкий машинально подумал:
- «По какому разветвлению пойти, по правому или по левому? … А вдруг мы здесь разойдёмся?»
И!!! … Вдруг из-под зелени нависших ветвей кипариса над правым ответвлением лестницы, держась за каменные перила, медленно вышла женщина. … По телу Джевецкого прошёл ток. Его обдало жаром.
- «Она!!!» - молнией пронзило его мозг.
- «Ах!!!» - неожиданно вскрикнула женщина, закачалась и, чтобы не упасть, двумя руками ухватилась за каменные перила лестницы.
Джевецкий подбежал к ней и, не сговариваясь, они бросились друг другу в объятия. Они не рыдали, только крепко обнимали друг друга. От нестерпимого мига счастья их веки невольно закрылись, и только молча ручьями, текли слёзы из их глаз. Нежаркое кавказское солнце начала ноября освещало их, и небольшой ветерок шевелил их волосы. Они плакали о том, как нелепо и трагически сложилась их личная жизнь, о том счастье, что теперь, наконец, они вместе, и о предчувствии той вечности, которая их скоро должна разлучить навсегда. Слов им было не надо, они и так, молча понимали всё. Им было очень хорошо вдвоём. Какая-то капелька счастья, наконец, выпала и на их долю. Слё-зы кончились, они открыли глаза и так же молча смотрели друг на друга. Смотрели и не могли оторвать изголодавшегося взгляда, созер-цая друг друга. Первым очнулся Джевецкий, он нежно погладил её ру-кой по голове и тихо шёпотом сказал:
- «Здравствуй, княжна Мери, я твой Печорин».
И опять слёзы потекли из их глаз. Потом был долгий упоительный поцелуй. И всё из их сознания исчезло. Они были одни вдвоём наверно где-то на другой планете, и только острое чувство счастья продолжало заполнять их целиком. Наверно именно ради одного такого момента стоило жить, трудиться, бороться и, … , и – страдать. Когда они, нако-нец, оторвались друг от друга, Анна, счастливо улыбаясь и глядя Дже-вецкому в глаза, тихо спросила:
- «Наверно я сильно постарела и не такая красивая как раньше?»
- «Что ты, что ты», - ответил ей Джевецкий и стал нежно целовать её светлые пушистые волосы, ощущая их тончайший аромат, и про-должил:
- «Один старый моряк как-то сказал мне, что если женщина краси-ва, то она красива всегда, даже в старости».
- «Какой это хороший моряк», - как-то отрешённо в ответ прошеп-тала Анна: «Я его знаю?»
- «Это адмирал Аркас. Он уже давно умер».
Уяснив, что она его не знает и, помолчав немного, Анна, не торо-пясь тихо и печально ответила:
- «Значит, я скоро с ним познакомлюсь», - при этом глаза её по-тухли и перестали светиться счастьем.
Джевецкий сразу понял, что излишне расслабился, потерял над собой контроль и совершил бестактность, напомнив умирающей о смерти. Ему сразу стало неловко и стыдно. Он попытался изменить те-му разговора:
- «Анна, ведь я приехал к тебе навсегда, теперь мы не будем с то-бой расставаться».
Анна немного приласкала Джевецкого, погладив его ладонью по щеке и очень трогательно, глядя ему в глаза, сказала:
- «Спасибо тебе, милый, что ты нашёл меня и приехал. Я совер-шенно этого не ожидала. Ты словно маленький лучик счастья, блес-нувший на моём закате. Правда, гореть этому лучику осталось совсем немного».
- «Анна, прекрати об этом говорить. Ведь я нашёл тебя не просто так, повидаться, а приложить все силы, чтобы тебя вылечить. Ведь я, мягко говоря, человек не бедный. И, если есть хоть малейшая возмож-ность тебя вылечить, то я вложу в это дело любые деньги».
- «Спасибо тебе, милый, ещё раз, ты очень благородный человек. Но боюсь, что это бесполезно», - при этом всё лицо её хоть и светилось ещё радостью встречи, но глаза оставались печальными.
Анна, не стесняясь, выказывала ему всю свою нежность, называя его «милый» и гладила его по щеке. Ей хотелось, чтобы на прощание, от которого им не уйти, Джевецкий запомнил её женские ласки.
- «Я хочу поговорить с твоим лечащим врачом, здесь на водах», - серьёзно сказал ей Джевецкий: «Скажи, как к нему попасть?»
- «О, это здесь совсем рядом, в здании Пушкинских ванн. Сейчас будем спускаться по лестнице, и я покажу их тебе. Его фамилия – Ко-нради, это родной внук знаменитого здесь в Пятигорске швейцарского врача Фридриха Отто Конради, его звать – Фридрих Владимирович. Сын знаменитого врача назвал его так в честь деда. Он принимает с де-вяти утра. Фридрих Владимирович примерно наших с тобой лет и очень опытный врач».
- «Завтра я у него буду первый на очереди и буду говорить о тебе. … А сейчас обеденное время и я приглашаю тебя в ресторан при своей гостинице «Бристоль», в которой я остановился. Хочу накормить тебя всякими вкусностями».
- «Спасибо, я согласна, только надо предупредить мою хозяйку квартиры о том, что сегодня я у неё столоваться не буду».
- «Анна, отныне оплату твоей квартиры, столования, услуги врача и всё прочее я беру на себя. … И не смей мне возражать!» - уже до-вольно решительным голосом сказал ей Джевецкий: «А сейчас обо-прись на мою руку и давай вместе спускаться по лестнице».
Анна опёрлась на его руку, и Джевецкий сразу почувствовал, как она слаба. Разговаривая, они медленно спустились вниз по лестнице. Здесь начинался знаменитый пятигорский бульвар. Далее они прошли мимо красиво отделанного дагестанским камнем одноэтажного здания Пушкинских ванн. Анна обратила внимание Джевецкого на это здание:
- «Вот здесь принимает доктор Конради».
- «Понял», - коротко ответил ей Джевецкий.
Продолжая идти, они говорили о прожитых годах, о совместных знакомых, о красотах Кавказа, и, конечно, о Лермонтове, о его произ-ведениях, связанных с Пятигорском. Подсознанием Анна понимала, что часто упоминать о своём здоровье не следует. Они открылись друг другу и наслаждались взаимным общением. Ведь столько лет прошло после их последней встречи! Столько воды утекло! Столько произошло событий! Оказывается, и она всё время помнила о нём.
- «Скажи мне, милый, как ты меня нашёл?» - нежно спросила Дже-вецкого Анна и заглянула ему в глаза.
- «Очень просто. Получив твоё письмо, я сразу же из Парижа вы-ехал в Петербург. Прибыв в Петербург, тут же поехал на твою кварти-ру. А там встретился с твоей горничной, Марией Ивановной. И она мне всё рассказала, как ты жила, эти последние годы и где ты находишься теперь. После этого я сразу выехал в Пятигорск. А здесь, в Пятигорске, сегодня с утра, как только устроился в этой гостинице, выехал в глав-ное полицейское управление Пятигорска, где мне и сообщили твой местный адрес проживания. А дальше ты всё знаешь», - тут же ответил ей Джевецкий, и сразу же снова продолжил: «А почему ты мне сразу не написала свой обратный адрес?»
Не сразу ответила ему Анна. Было видно, что ответ на этот вопрос затрагивал её глубинные, очень интимные чувства и переживания. Но надо быть честной до конца, и она помолчала, вздохнула и начала:
- «Постарайся понять меня, Стефан, … мне было очень неловко и нескромно приглашать тебя повидаться со мной, после того как я сама была инициатором нашего разрыва. К сожалению, при сложившихся тогда обстоятельствах этот разрыв был неизбежен, и я ничего не могла поделать, о чём постаралась тогда тебе честно написать. А потом ты уехал в другой город, в другую страну. И только сейчас, когда я по-дошла к краю жизни и заглянула в вечность, я и решилась написать те-бе это письмо. На прощание я хотела, чтобы ты знал, как мне было плохо без тебя, и кто ты для меня такой. Я не надеялась ни на что, … . Поэтому твой приезд был для меня полной счастливой неожиданно-стью».
Пока Анна говорила, Джевецкий внимательно её слушал, потом, некоторое время, они шли вместе молча и, наконец, Джевецкий, со-бравшись с мыслями, извиняющимся голосом ответил:
- «О, прости, мня, Анна. Я невольно заставил тебя говорить мне о столь сокровенном … . Теперь я понимаю, каких душевных сил тебе стоило решиться написать мне это письмо. … Переломить себя, свою женскую гордость … », - тут Анна перебила его:
- «Стефан, дорогой, прошу тебя, давай больше не будем говорить об этом».
- «Извини, Анна, … да, действительно … .»
Так незаметно за разговорами они подошли к дому княжны Мери. Здесь Анна уже официально представила Джевецкого хозяйке. Хозяйка была небольшого роста, седая пожилая чеченка, звали её Джамиля. По всему чувствовалось, что она женщина доброжелательная, основатель-ная и порядочная. Дальше они не торопясь пошли по бульвару мимо сада «Цветник» и через один квартал повернули направо, там была гостиница «Бристоль».
Ресторан гостиницы был полупустой, и они без труда выбрали уютный столик на воздухе на террасе. Солнце уже стояло в зените и на улице стало ощутимо тепло даже для начала ноября здесь на Кавказе в Пятигорске. Широкие двухстворчатые двери открывали проход с тер-расы прямо в главную залу ресторана. Оттуда доносилась музыка и пение цыганского ансамбля. Они сели, взялись за руки и молчали. Им было бесконечно хорошо вдвоём. С молчаливого согласия друг друга они больше не вспоминали о болезни Анны, это будет когда-то потом. А сейчас они были просто счастливы, счастливы молча, глядя друг на друга. Они так истосковались по взаимному теплу, что ценили каждую минуту, каждую секунду, каждый миг такой волшебной близости.
Анна всё ещё, оставалась удивительно хороша, даже в таком воз-расте, даже тяжело больной. Её пышная высокая причёска желтовато белых волос, высокий чистый лоб, удивительный по красоте линий разлёт бровей, большие голубые проницательные глаза и острый под-бородок, как и прежде, пленяли Джевецкого. Да, кое-где появились морщинки, слегка обвисли щёки, но общий её облик – просто завора-живал, мужчины часто провожали её взглядом.
- «Анна, с годами ты не меняешься», - восхищённо, глядя на неё, сказал ей Джевецкий.
- «О, Стефан, это только оболочка. Внутри я уже совсем другая».
В этот момент к ним подошёл официант с ярко выраженной гру-зинской внешностью и подал меню:
- «Что желаете заказать на аперитив, господа?» - спросил он с за-метным кавказским акцентом.
- «Стефан, мне спиртное категорически нельзя», - тут же торопли-во предупредила его Анна.
- «Литр клюквенного морса, пожалуйста», - сказал Джевецкий.
- «Слушаюсь», - ответил официант и сразу ушёл, а Джевецкий с Анной в этот момент изучали меню. Кухня в ресторане в основном бы-ла кавказская. Они выбрали одинаковые блюда: суп харчо на первое и бараний шашлык на второе, а на десерт заказали устрицы и кофе с пи-рожными. Через минуту официант принёс им запотевший от холода морс и принял заказ.
- «Анна, давай немного потанцуем, ты согласна?» - с надеждой в голосе спросил её Джевецкий.
- «Да, дорогой».
- «Тогда я пойду к оркестру и закажу музыку».
- «Какую?» - поинтересовалась Анна.
- «Пусть это будет для тебя сюрпризом», улыбаясь, ответил ей Джевецкий.
- «Люблю сюрпризы», - ответила ему Анна, и Джевецкий пошёл к оркестру.
Он что-то пошептался с оркестрантами, дал им денег, вернулся к Анне и подал ей руку:
- «Пойдём в зал, там будет сюрприз».
Анна встала, и они с террасы перешли в зал ресторана. Заиграла хорошо знакомая ей музыка. В первый момент Анна не могла вспом-нить, что это за музыка, но Джевецкий уже обнял её за талию, Анна по-ложила ему руки на плечи, всем телом она прижалась к нему и блажен-но закрыла глаза. Цыганка нежно, плавно хорошо поставленным голо-сом запела:

«День и ночь роняет сердце ласку,
 День и ночь кружится голова.
 День и ночь взволнованную сказкой
 Мне звучат твои слова.

 Только раз бывает в жизни встреча,
 Только раз судьбою рвётся нить.
 Только раз в холодный зимний вечер
 Мне так хочется любить!

 Гаснет луч пурпурного заката,
 Синевой окутаны цветы
 Где же ты, желанный мной когда-то
 Где же вы, уснувшие мечты.

 Только раз бывает в жизни встреча.
Только раз судьбою рвётся нить.
Только раз в холодный зимний вечер
Мне так хочется любить!»

Они медленно кружились посреди зала, глаза их были закрыты. Стихи романса в какой-то мере напоминали их ситуацию, их неждан-ную встречу. И поэтому он был им особенно дорог. Анна, прижавшись к Джевецкому, слышала каждый стук его сердца. Джевецкий ощутил теплоту её тела, окунул лицо в волосы Анны и с наслаждением вдыхал их аромат. В этот момент весь мир для них куда-то улетел, вокруг они не видели никого. Они остались одни на всей планете со своей любо-вью, и никто им больше был не нужен. Они наслаждались моментом и гнали от себя мысль, что их возможно скоро ждёт. Этого просто не должно быть! Так говорили их сердца, так говорили их чувства. И как это может случиться, раз есть на свете такая любовь?! Только теперь они по-настоящему поняли, что такое жизнь, раз в ней бывают такие моменты! Какой до этого она у них была однобокой скучной и как по-иному они теперь поняли её!
Романс закончился, музыка остановилась, и сказка бесследно уле-тела как лёгкая дымка на лугу от лучей восходящего солнца. Они снова вернулись на грешную землю, где было полно проблем и забот.
После ресторана Джевецкий проводил Анну до её квартиры – до-ма княжны Мери.
- «Всё, милый, дальше нельзя. Я очень и очень устала. Мне надо отлежаться, чтобы прийти в себя. Если я поправлюсь, то мы будем неразлучны с тобой днём и ночью, обещаю. Приходи завтра утром, я буду ждать тебя. Вместе пойдём на Елизаветинский источник».
- «Хорошо», - просто ответил ей Джевецкий. Они на прощание нежно поцеловали друг друга в губы и расстались. Джевецкий вернул-ся к себе в гостиницу.
……………………………………………………………………………...
На следующий день пунктуальный потомок известного на водах врача, Фридрих Владимирович Конради ровно в 09.00 начал приём пациентов в своём кабинете в здании Пушкинских ванн. Джевецкий был первым на очереди. Сестра милосердия вышла из его кабинета и при-гласила Джевецкого войти. Джевецкий вошёл в кабинет и представился. Кабинет был большой просторный. Его высокий потолок, и верхняя половина стен, были побелены. Два громадных окна наполняли каби-нет утренним светом. Внизу на стенах всюду висели медицинские пла-каты с различными разрезами человеческого тела. В углу за ширмой стояла кушетка для осмотра больных и шкафчик с лекарствами. Сам доктор сидел за большим массивным письменным столом спиной к ок-нам. Он был лыс. Но про такую лысину обычно говорят – благород-ная. Сразу поражали его огромные глубоко сидящие умные проница-тельные глаза. Они, по своей выразительности, настолько доминирова-ли, что на их фоне остальные черты лица были незаметны.
- «Садитесь, пожалуйста, господин Джевецкий», - и доктор при-вычным жестом указал ему на кресло для посетителей.
Джевецкий сел и, не успев ещё поблагодарить хозяина, услышал дежурный вопрос доктора:
- «Чем могу быть Вам полезным, господин Джевецкий?»
- «Мне было бы приятней, если бы Вы называли меня – Стефан Казимирович», - вежливо поправил его Джевецкий.
- «Хорошо, Стефан Казимирович, так чем же я могу быть Вам по-лезным?» - повторил хозяин кабинета.
- «Видите ли, доктор, я пришёл к Вам не лечиться сам», - на лице доктора Конради сразу же отразилось удивление. Он почувствовал, что посетителю от волнения трудно говорить и, желая его подбодрить, спросил его спокойным, уверенным и доброжелательным голосом:
- «Продолжайте, Стефан Казимирович, я Вас слушаю», - при этом его умнейшие глаза с интересом разглядывали Джевецкого, а про себя он подумал:
- «Судя по одежде и внешнему облику, он или из Санкт-Петербурга, или из-за границы. Чувствуется, что он человек солидный, состоятельный. … Да, по внешнему виду он не похож на больного».
С надеждой и мольбой во взоре, Джевецкий собрался кратко из-ложить свою просьбу. Сердце его сжалось. От ответа, который сейчас даст доктор, зависело в его жизни всё! Именно ради этого он проделал такой длинный путь из Парижа. Её именем, её образом он жил все эти годы. И вот сейчас он узнает правду. Всё его сознание, все клеточки его организма были настроены только на одно – ответ обязательно должен быть только положительный! Иного он принять не может. Уняв нерв-ную дрожь, как приговорённый к казни человек, которому дают воз-можность сказать последнее слово, Джевецкий начал:
- «Я старый друг баронессы фон Манштейн. Она мне очень доро-га», - тут он тяжело вздохнул, как будто пытался силой протолкнуть воздух в лёгкие и продолжил: «Она написала мне в Париж письмо, в котором сообщила, что умирает. Я тут же бросил все дела и сразу примчался в Россию. И вот я здесь в Пятигорске. Баронесса сказала, что Вы её лечащий доктор. Моя цель – сделать всё, что только возмож-но, чтобы её вылечить. Если для этого потребуется вложить деньги, то я готов в любой момент вложить в её лечение любую сумму. Подчёрки-ваю – в любой момент, любую сумму! Только чтобы она была здорова. Вот доктор, коротко цель моего визита к Вам», - и он замер, затаился. Ещё пока есть надежда, сейчас он услышит приговор. Как подсудимый, которому грозит смертная казнь, он приготовился слушать приговор судьи. Только вместо судьи здесь был доктор.
Внимательно слушая и наблюдая за Джевецким, доктор Конради понял всё. Всё то внутреннее состояние, в котором сейчас находился Джевецкий, его отношение к баронессе. Одному предстояло сказать всю правду без утайки, другому – её принять. Так устроена жизнь. А они оба были солидные зрелые мужчины, к тому же Джевецкий при-крепил на свой сюртук Георгиевский крест, что он делал только при особо торжественных и важных встречах.
Про себя доктор Конради подумал:
- «У этого солидного и видно заслуженного человека пока ещё есть надежда, а мне её надо разрушить. … Как бы меньше причинить ему боли?» - и он начал издалека, при этом лицо его сделалось строгим, а его умные глаза – серьёзными. А из окон его кабинета лился прекрас-ный свет ясного солнечного кавказского утра.
- «Видите, ли, Стефан Казимирович, есть фундаментальный закон жизни – все родившиеся на свет когда-нибудь умрут. Умру я, умрёте Вы, умрёт баронесса. Роль медицины зачастую сводится только к од-ному – оттянуть как можно дольше неизбежную смерть. И я сейчас де-лаю всё, что только может медицина в её случае, чтобы оттянуть этот момент у баронессы. Но, к сожалению, её время пребывания на земле подходит к концу. Да, она очаровательная женщина редкой красоты и обаяния. Я Вас прекрасно понимаю. Мне очень жаль, но у неё пораже-на болезнью вся костная ткань, вырабатывающая здоровую кровь, то есть так называемые красные кровяные тельца. Их у неё становится всё меньше и меньше».
Неожиданно Джевецкий побледнел и схватился за сердце.
- «Ох!» - стон невыносимой душевной боли вырвался у него.
Доктор Конради стремительно вскочил из-за стола, подбежал к шкафчику с лекарствами, налил в мензурку валериановых капель, раз-бавил водой и дал Джевецкому. Джевецкий машинально выпил мен-зурку.
- «Стефан Казимирович, прилягте, пожалуйста, на кушетку. Сей-час у Вас сердечный спазм пройдёт и станет легче».
- «Спасибо доктор», - с трудом проговорил Джевецкий.
Он прилёг на кушетку. Минуты три он лежал, в течение которых они молчали.
- «Да, доктор, отпустило», - сказал Джевецкий и сам встал с ку-шетки, снова сел в кресло для посетителей и продолжил:
- «Неужели ей уже ничем нельзя помочь?»
- «Для этого ей надо заменить все кости её организма. Сами пони-маете, таких операций никто никогда не делал, да и в принципе их сде-лать невозможно. К тому же я не уверен, что метастазы болезни не по-разили другие её органы. Минеральная вода, которую я прописал ей пить, содержит много железа. В какой-то степени это компенсирует убыль красных кровяных телец, но далеко не полностью. Болезнь про-должает развиваться».
Неожиданно Джевецкий перебил его:
- «Скажите, доктор, сколько ей осталось?» - уже овладев собой, стараясь быть хладнокровным, спросил его Джевецкий.
- «Ответить на Ваш вопрос трудно, слишком много факторов надо учесть, о которых я не знаю».
- «Ну, хотя бы назовите срок, который она явно не переживёт?»
- «Месяц», - последовал тут же ответ доктора.
- «О Боже! Так мало!» - вскрикнул Джевецкий, при этом голова его упала на грудь, а доктор Конради продолжал:
- «Недели через две она, от упадка сил, не сможет самостоятельно ходить на источник. Минеральную воду ей придётся приносить. Потом у неё откажет весь желудочно-кишечный тракт. Для питания организма ей придётся ставить капельницы. Большую часть времени она будет находиться в состоянии забытья, похожего на сон. Приходить в себя она будет всё реже и реже. Потом у неё откажет речь, потом зрение. А потом, находясь в забытьи, её не станет. … Вот так, Стефан Казимиро-вич, … мужайтесь».
И они опять замолчали. С трудом подняв голову, Джевецкий спросил:
- «Как же так, она всё время была здорова. Почему так случи-лось?»
- «О, это самый трудный вопрос, который Вы мне задаёте. Точно ответить на него не сможет ни один врач. Могу только догадываться. … Наверно, по части костной ткани у неё в организме всегда была сла-бина. Может это передалось ей по наследству. Скорее всего, известие о гибели её мужа и сына так сильно потрясли её, что на нервной почве у неё и началась эта болезнь».
И опять наступило молчание. Но Джевецкий понимал, что долго задерживаться в кабинете доктора Конради было нельзя, в коридоре ждали своей очереди другие посетители.
- «Большое Вам спасибо, Фридрих Владимирович», - впервые Джевецкий назвал доктора по имени и отчеству: «я получил ответ на все вопросы».
- «Заключительный этап жизни человека всегда очень труден. Я надеюсь, что Вы будете рядом с Анной Александровной?» - уже не лю-безно-формальным, а глубоко сочувствующем голосом спросил его доктор Конради.
- «Разумеется, излишний вопрос», - тут же резко ответил ему Дже-вецкий.
- «Извините, если обидел».
- «Ну, что Вы, что Вы», - сказал, вставая Джевецкий: «И ещё, Фридрих Владимирович, отныне вся оплата Ваших услуг будет только за мной».
Доктор Конради ему ничего не ответил. Они попрощались, и Дже-вецкий вышел из его кабинета. А минут через пять Джевецкий уже сту-чался во входную дверь дома княжны Мери. Анна жила совсем недале-ко от здания Пушкинских ванн.
Дверь открылась, на пороге стояла Анна. Она была одета в свет-лое летнее платье под цвет своих слегка желтоватых волос. Оно краси-во облегало её ещё стройную высокую фигуру. Бусы из чёрного жем-чуга свисали до самого пояса, красиво контрастируя на фоне светлого платья. На её глазах были нанесены едва заметные красивые тени и гу-бы были покрашены красной помадой. В этот миг Анна была боже-ственно красива. Она радостно улыбалась Джевецкому и протягивала к нему свои руки. Не помня себя, Джевецкий бросился к ней. Губы их слились в долгом упоительном поцелуе. Они обоюдно ждали этого утра и не могли оторваться друг от друга. В мозгу Джевецкого про-мелькнуло:
- «Нет, доктор явно ошибся, этой болезни у неё нет. … Не может быть! … Конечно, ошибся, иначе, зачем всё это! Она здорова, здорова, здорова!»
И весь мир опять улетел у них из-под ног. Они опять остались од-ни на всей планете, не замечая никого вокруг. … Наконец они оторва-лись друг от друга. Анна тихо с выдохом блаженно застонала. Она, обнимая Джевецкого за шею, посмотрела ему в глаза и тихо спросила:
- «Почему от тебя пахнет валерианкой?»
Джевецкий явно смутился, он никак не ожидал этого вопроса. Но, задав этот вопрос, Анна сразу поняла и ответ на него. Она живо пред-ставила себе сцену в кабинете доктора Конради. Как Джевецкий узнал правду, как ему стало плохо, и как доктор валерианкой снимал ему бо-ли от сердечных спазм.
- «Зачем я задала ему этот вопрос?» - подумала Анна: «Жаль, … не подумала, поторопилась. Единственное, что я должна ещё успеть в жизни сделать, это достойно доиграть свою роль перед этим очень хо-рошим заслуженным дорогим мне человеком. … Но ведь я его люблю. Бедняга, из-за меня он не создал семьи. Да и я практически семьи не имела. … Возможно это наши последние дни … ».
А в этот момент Джевецкий усиленно думал над тем, как более правдоподобно объяснить Анне, откуда у него появился запах валери-анки:
- «Ты ведь знаешь, я далеко не молод. И столь резкая смена кли-мата: Париж, Петербург, Пятигорск – плохо повлияла на меня. … Ой, совсем забыл тебе сказать, сегодня утром я был у твоего лечащего вра-ча. Ты знаешь, он произвёл на меня очень хорошее впечатление, такой внимательный вежливый и очень умные глаза. Он сказал мне, что у те-бя очень большой шанс поправиться, если ты будешь регулярно пить здешнюю минеральную воду, так как там содержится много железа, так нужного твоему организму».
С грустной иронией слушала его Анна, а про себя подумала:
- «Врёшь ты всё, милый. Врёшь! Глаза тебя выдают, да и голос фальшивый. … Ты тоже играешь свою роль» - а вслух с улыбкой ска-зала:
- «Ну, раз доктор велел мне регулярно пить здешнюю минераль-ную воду, тогда пойдём вместе к Елизаветинскому источнику. Я её пью, и ты тоже попей её со мной за компанию», - она замолчала, а потом с лёгкой иронией добавила: «Может она поможет твоей акклиматизации … ? А потом пойдём гулять, я покажу тебе местные достопримечатель-ности».
Так они и сделали. За лёгкими разговорами Джевецкий и Анна медленно пошли вверх по бульвару. Они прошли мимо здания Пуш-кинских ванн, подошли к началу бульвара и стали медленно подни-маться по красивой парадной лестнице к Елизаветинскому источнику, по той самой лестнице, на которой они вчера и встретились. Джевецкий с удовольствием отметил, что сегодня Анна гораздо бодрее, так как не так сильно опирается на его руку, чем вчера. В его голове мелькнула счастливая мысль:
- «А вдруг доктор ошибся?! И всё не так. Не могу поверить, что он прав! Нет! Наверно ошибся! Не может где-то скрываться смерть в та-кой ясный солнечный безветренный день. Кругом ещё не опавшая листва, щебечут птицы, мимо с довольными лицами проходят редкие в это время гора курортники. … И смерть! … Нет, нет, … всё это как-то не вяжется. … Ну, конечно, он ошибся!»
И Джевецкий решил не думать об этом, а наслаждаться близостью Анны, и тем утром, которое ему подарила жизнь и о котором он не смел даже мечтать. Медленно они поднимались на ту площадку, где вчера встретились. Они взошли на неё и, не сговариваясь, посмотрели друг другу в глаза и одновременно улыбнулись. Каждый из них молча понял, что отныне это место для них памятное. Затем Джевецкий и Ан-на поднялись к самому Елизаветинскому источнику. Красивое длинное одноэтажное здание с высокими арками расположенное на горе раски-нулось перед ними. В центре здания под арками находилась галерея, где и располагались сами источники минеральной воды. Справа и сле-ва от галереи находились магазины курортных товаров. Светлый даге-станский камень, которым было облицовано здание источника, сейчас был освещён лучами восходящего солнца, и со всех концов его обсту-пила темная зелень густой горной растительности. При этом само свет-лое арочное здание источника смотрелось как заброшенный волшеб-ный замок, одиноко стоящий в горах. Перед зданием Елизаветинского источника располагалась довольно обширная мощёная площадка. Именно на ней поутру и собиралось всё водяное общество, как метко назвал его Лермонтов.
В начале ноября 1905 года это общество на три четверти состояло из раненных офицеров Квантунской армии и гарнизона Порт-Артура, находящихся в Пятигорске на долечивании. И на одну четверть – из обычных гражданских лиц. Многие раненные офицеры были на косты-лях, с палками, с руками на перевязи. Лица у них были худые бледные, но улыбчивые.
Что в мире может быть более почётнее, чем раненный на войне офицер? Человек – реально проливший свою кровь за Отечество!
Раненные офицеры радовались, что остались живы, радовались нежаркому ноябрьскому кавказскому солнцу, вспоминали прошедшие бои, сражения и своих товарищей. Почти все они имели Георгиевские кресты.
Когда Анна, поднявшись по лестнице, появилась на площадке пе-ред Елизаветинским источником, то сразу общий говор раненных офи-церов стих. Все стали её приветствовать, каждый на свой лад:
- «Доброе утро, госпожа Манштейн».
- «Доброе утро, Анна Александровна».
- «Доброе утро баронесса».
Другие, просто молча, вежливо кланялись или отдавали ей воин-скую честь. Анна всем благодарно и вежливо отвечала. Всем раненым было известно, что у неё на войне погибли муж и сын. Сопровождав-ший её Джевецкий, несмотря на свой штатский костюм, так же был встречен ими с почтением. Ведь к его сюртуку был прикреплен боевой Георгиевский крест. Раненные прекрасно знали, что просто так такие кресты не даются.
- «Анна, да они все в тебя влюблены?» - тихо спросил её Джевец-кий.
- «Нет, Стефан, нет», - так же тихо ответила ему Анна: «Я просто для них жена и мать погибших на войне офицеров. Тут любовь совсем иная … .»
Джевецкий сразу понял, что эту тему лучше не развивать, чтобы не нанести Анне лишнюю душевную травму. Он промолчал. А Анна, тем временем, подошла к источнику, вынула из своей сумочки малень-кий складной стаканчик, набрала в него из-под крана минеральной во-ды и стала потихоньку её пить. Джевецкий просто смотрел на неё. Напившись минеральной воды, Анна передала стаканчик Джевецкому и сказала:
- «А теперь попей минеральную воду и ты. … Тебе это надо для акклиматизации», - и опять едва уловимая горькая ирония прозвучала в её голосе.
- «Да она всё понимает, что со мной произошло утром в кабинете доктора», - подумал Джевецкий: «Но как держится! … Поразительно мужественная женщина! … Надо быть её достойным», - и Джевецкий молча взял у неё стаканчик, набрал в него минеральную воду, и хотел было выпить, но организм его не принял эту воду, он прыснул:
- «Фу, сплошной сероводород! Как можно пить эту воду?!»
Анна слегка улыбнулась и сказала:
- «Ну почему все пьют её, а ты не можешь?»
- «Я не был готов к такому её вкусу. Хотя запах сероводорода я почувствовал сразу, как мы вошли на галерею».
- «Попробуй осилить хоть один стаканчик».
- «Попробую», - и Джевецкий молча морщась маленькими глоточ-ками, допил этот стаканчик.
- «Всё, хватит, больше не могу», - и Джевецкий передал стаканчик Анне.
- «А теперь пойдём, я покажу тебе здесь местные лермонтовские места», - улыбаясь Джевецкому, сказала Анна.
- «Но я уже два места знаю», - ответил ей Джевецкий: «Дом княж-ны Мери и сам Елизаветинский источник, где поутру собиралось всё водяное общество. Как видишь, и тогда, во времена Лермонтова, и сей-час здесь присутствуют раненные офицеры … . А сейчас ты, наверно, поведёшь меня к гроту, где у Печорина было свидание с его старинной возлюбленной – Верой».
- «Правильно. Откуда ты всё это знаешь?» - удивлённо спросила его Анна.
- «А что же мне было делать в одинокие холостяцкие вечера, как убить тоску одиночества? Вот я и читал. А повесть Лермонтова «Княж-на Мери» - это одна из моих самых любимых книг. Я её читал и пере-читывал много, много раз».
Здесь, в свою очередь, поняла и Анна, что лучше эту тему дальше не развивать. Зная Джевецкого, она прекрасно понимала, что именно из-за неё он остался холостым, и чувствовала какую-то свою вину. А про себя подумала:
- «Милый, извини, что так сложилась жизнь. Я ничего не могла поделать. Ещё тогда, двадцать пять лет назад, я поняла, что ты мой … . Извини, что я вспомнила о тебе так поздно, только тогда, когда одной ногой встала в могилу. А ты бросил всё, нашёл меня и мгновенно прие-хал. Извини, извини, извини, … ».
Анна теснее прижалась к Джевецкому и виновато взглянула на не-го любящими глазами, … в которых постепенно набухали слёзы.
- «О, да ты готова расплакаться?» - удивился Джевецкий. Он по-смотрел прямо в глаза Анны, крепко прижал её к себе, и лицо и глаза его засветилось такой силой любви, которую Анне было трудно вы-держать.
- «Это от любви», - прошептала Анна.
- «О, что я слышу … », - так же шёпотом ей в ухо ответил Джевец-кий.
В этот момент они вошли в грот, который находился недалеко от Елизаветинского источника. Грот, к счастью, был пуст, и они сели там на лавочку.  Молча, Анна и Джевецкий просидели там несколько ми-нут, прижавшись друг к другу, и касаясь друг друга головами. Носо-вым платком Джевецкий вытер Анне проступившие на её глазах слёзы и нежно поцеловал её в голову, наслаждаясь запахом её волос и едва уловимым ароматом её пряных духов. В свою очередь, Анна двумя руками взяла руку Джевецкого, в которой он держал носовой платок, и нежно её поцеловала, и тихо, тихо прошептала:
- «Извини …».
- «Ты это о чём?» - не расслышал её Джевецкий.
- «Это я так, о своём, о женском», - ответила ему Анна, и, глазами полными любви и нежности, посмотрела на Джевецкого.
Оба всё понимали, оба, в этот момент, не хотели думать о буду-щем, которого у них не будет, и наслаждались тем настоящим острым мгновением счастья, который им подарила жизнь. … А ведь этого мог-ло и не быть. Но это всё-таки, вопреки всем обстоятельствам, случи-лось! Случилось слишком поздно, безнадёжно поздно, но – случилось! И чем бы была их жизнь без этой встречи? Без этих разговоров, без этих поцелуев и объятий?
- «Пойдём, милый, я покажу тебе место дуэли Лермонтова, где он был убит», - сказала Анна.
Они встали и вышли из грота.
- «Видишь, в этом гроте мы повторили свидание Печорина с Ве-рой», - продолжила Анна: «как это знаково, как странно».
 Джевецкий ей ничего не ответил, только ещё сильнее прижал Анну к себе. Ему в этот момент было так хорошо, что ни о чём не хотелось говорить. Неожиданно Анна задала ему вопрос:
- «Скажи, а как ты оцениваешь Печорина? Хороший он человек, или – нет? Здесь, на водах, люди часто обсуждают его образ и у всех разное мнение. Мне интересно твоё мнение, раз ты говоришь, что часто читал «Княжну Мери».
- «Видишь, ли», - начал Джевецкий: «здесь я полностью согласен с самим Лермонтовым. Во введении к «Герою нашего времени» он пи-шет, что это типовой, то есть часто встречающийся образ его совре-менника. Поэтому он его так обобщенно и назвал – «Герой нашего времени». Это человек не без способностей и талантов, но, в силу свое-го происхождения и воспитания, не знает, как себя применить в жизни. Он живёт исключительно для себя, для своих удовольствий, которые под конец ему надоели. А как жить по-другому – он не знает. И уже в последней повести «Максим Максимыч», когда Печорин вышел в от-ставку и едет путешествовать, он и говорит: «Авось умру где-нибудь по дороге». Через образ Печорина Лермонтов косвенно говорит нам, что жить так, как жил Печорин – нельзя. Отсюда, по его замыслу, читатель должен сделать себе вывод – в жизни надо приносить пользу другим людям. Если хочешь – здесь исподволь поставлен извечный вопрос о смысле человеческой жизни. Для какой цели мы родились, если всё равно умрём? Аналогично, ещё до Лермонтова, этот вопрос поставил Пушкин в своём знаменитом романе в стихах «Евгений Онегин». Там почти аналогичная ситуация».
Выйдя из грота, они медленно поднялись в гору, и вышли на до-рогу, ведущую вокруг горы Машук. Могучие кроны ясеней и дубов, растущих справа и слева от дороги, смыкались в вышине у них над го-ловой, образуя как бы громадную зелёную туннель. Здесь всегда была тень, тишина и прохлада. В отдельных местах этого туннеля сквозь гу-стую листву проглядывали панорамные виды залитого кавказским солнцем Пятигорска. Они медленно шли и увлечённо разговаривали. Изголодавшиеся по общению с человеком своего мировоззрения, своей системы жизненных ценностей, они не могли наговориться. Разговор их увлекал и, в то же время, отвлекал от того страшного, что их ждало впереди.
- «Скажи, Стефан, а как ты понимаешь свою же фразу – приносить пользу людям? … Эта фраза вроде бы простая с виду, но, в то же вре-мя, она очень важна своим смыслом, который ты в неё вкладываешь», - спросила его Анна.
- «Да, действительно, это сказано просто, но именно в этом я и ви-жу смысл жизни любого человека. Приносить пользу можно в разных масштабах и в разных областях. Можно приносить пользу в семье, на работе в масштабе своего учреждения, в масштабе страны, в своём ми-нистерстве, а особо выдающиеся талантливые или даже гениальные люди, могут приносить пользу в мировом масштабе, но таких людей очень мало. Главное – не жить праздно, а примеров пользы сколько угодно. Это внешне просто, но эту простоту надо выстрадать, понять и трудиться».
- «А вот наши университетские богословы говорят совсем не так», - ответила ему Анна: «Они считают, что смысл жизни человека – упо-добиться Богу, то есть быть во всём на него похожим с единственной целью – в потустороннем мире попасть в рай, чтобы вечно пребывать в блаженстве».
При этих словах Анны Джевецкий усмехнулся, посмотрел на неё и сказал:
- «Это очень легко – надеяться, на небесах попасть в рай. Гораздо труднее построить рай здесь на Земле при жизни. И что это за сомни-тельное удовольствие – пребывать в вечном блаженстве? Да от скуки и безделья мы мгновенно превратимся в тех же Онегиных и Печориных, только там в раю, и будем искать уже настоящей смерти от невыноси-мой муки бессмысленности своего вечного существования».
- «О, Стефан, да я смотрю, ты неисправимый атеист», - улыбаясь ему, ответила Анна.
В этот момент лучик солнца, пробившийся сквозь густую листву, попал ей на голову и заиграл в чудной причёске её светлых волос. Джевецкий невольно залюбовался ей. Он всё ещё не мог привыкнуть, что он здесь в Пятигорске рядом с Анной, что он чувствует тепло ей живого тела и разговаривает с ней на свои любимые темы, которые уже давно мысленно выстрадал. В эти долгие прошедшие годы в его жизни Анна и занимала место Бога. С ней он мысленно сверял все свои дела, с ней он мысленно делил все свои победы, с ней он мысленно переживал и все свои неудачи. А вот теперь она была рядом, доступная, живая, наяву, а не мысленный образ. Всё это было так неожиданно и так не-обычно! Наверно это и был рай для Джевецкого. … Но неожиданно голос Анны вернул Джевецкого из рая на Землю.
- «Стефан, мы часто говорим: человек талантлив или гениален. Ты и сейчас упомянул об этом. Интересно, а как ты сам понимаешь талант и гениальность? И в чём между ними разница?»
- «Аннушка», - впервые так ласкательно назвал её Джевецкий: «Для меня это тоже очень просто. Я долго обдумывал эти понятия. Та-лант – это когда какой-то человек делает какую-то общеизвестную ра-боту лучше других. Например, врач лечит больных лучше других врачей, художник рисует картины лучше других художников, матема-тик, что тебе ближе всего, решает дифференциальные уравнения лучше других математиков и так далее. А вот гений – это уже тот человек, кто делает то, что до него не делал никто. Он, в своём деле, первооткрыва-тель, первопроходец. Результаты его труда сравнивать не с чем. Например, твой любимый Хевисайд – он явный и очень яркий гений. Вот такой человек уже приносит пользу всему человечеству, всему ми-ру. Обычно таким людям живётся очень трудно, их мало кто понимает из современников. Заслуженная слава к ним приходит уже потом, зача-стую после их смерти».
- «Ох, Стефан, какой же ты мудрый и начитанный. Я примерно смутно также себе представляла этих людей. Но так чётко и кратко охарактеризовать их как это сделал ты – я не могла».
В этот момент, держа Анну под руку, Джевецкий почувствовал, что тело Анны резко потяжелело. Он сразу обернулся и увидел, что лицо Анны побелело.
- «Стефан, милый, у меня голова закружилась, мне надо сесть», - слабым болезненным голосом прошептала Анна.
Джевецкий мгновенно сильно подхватил руками её за талию и подвёл к ближайшей скамейке, которая по счастью была рядом. Анна села.
- «Что с тобой, Аннушка?! Тебе плохо?! Давай я быстро сбегаю за извозчиком, отвезу тебя к доктору или домой?»
- «Что ты, милый, не надо, сейчас всё пройдёт. … Дай я к тебе при-слонюсь и посижу немного. … Не спрашивай ни о чём, дай посидеть в покое».
Анна положила голову на плечо Джевецкого и закрыла глаза. Джевецкий обнял её за талию. Они молчали. … Так прошло минут пять. Вскоре цвет лица Анны порозовел, она открыла глаза, подняла голову, улыбнулась, погладила Джевекого рукой по щеке и сказала:
- «Милый, мне сейчас очень хорошо. Всё прошло. Давай пойдём дальше. До места дуэли Лермонтова осталось совсем немного», - и, же-лая показать, что этот приступ слабости – простая случайность, сказа-ла:
- «Стефан, как по твоему мнению, сейчас в России есть гении?»
- «Да, любимая, есть. Это бывшая подданная русского царя. А ныне гражданка Франции полячка по происхождению, то есть моя со-отечественница – Мария Кюри-Склодовская. Два года назад она вместе с мужем стала лауреатом Нобелевской премии по химии. Сейчас весь Париж гордится ими. Она изучает такое явление в физике, природу ко-торого пока никто объяснить не может – это явление радиоактивности. И, конечно, это Дмитрий Иванович Менделеев. Он совершил подлин-ный переворот в химии, открыв знаменитый периодический закон. Это величайшее достижение человечества. Многие учёные на Западе вплот-ную подошли к нему, но первым высказал и сформулировал этот закон Менделеев. Это гордость российской науки», - потом помолчав, доба-вил: «Как ты сейчас себя чувствуешь?»
- «Спасибо, Стефан, всё нормально, не беспокойся. Я просто от-выкла от таких дальних прогулок. … А ведь ты знаешь, я прекрасно помню Дмитрия Ивановича по университету. На его лекции было не прорваться, аудитория была забита полностью. Прямо на лекциях на глазах студентов он ставил химические исследовательские опыты, по-лучал результат и предлагал студентам его объяснить. От его лекций все сходили с ума, он прямо завораживал всех. Студенты воочию чув-ствовали себя первооткрывателями и наперебой предлагали различные свои теории. Любовь к химии захватывала всех, как водоворот воды засасывает всех в него попавших. Он на моих глазах воспитал целую плеяду блестящих учёных-химиков. Раз, послушав его, люди «заболе-вали» химией на всю жизнь. Да, как учёный и педагог он чудо. Сейчас он слишком стар и перешёл работать в институт метрологии. Ты прав – это действительно гений, это действительно гордость России и её науки», - потом, некоторое время, они сидели молча и, наконец, Анна сказала: «Слушай, Стефан, мне совсем стало хорошо. Давай пойдём дальше, я просто отвыкла от таких длительных прогулок».
Они встали и снова медленно пошли по прекрасному тенистому зелёному туннелю дороги вокруг Машука. В этом месте дорога была полностью пустынна. Тишину нарушало только пение птиц. Они были одни. До места дуэли Лермонтова оставалось несколько десятков мет-ров. Но даже если бы они и встретили людей, они бы их просто не уви-дели. Они были настолько поглощены друг другом, что всё равно вряд ли кого-нибудь заметили. Они как бы находились на другой планете.
Но вдруг, на дороге из-за поворота неожиданно появился человек, которого не заметить было просто невозможно. Это был офицер в чине штабс-капитана. В правой руке он держал толстую палку, с трудом опирался на неё и неестественным вывертом ног делал небольшой шаг, при этом всё его тело извивалось. Он с трудом удерживал равновесие, останавливался, тяжело дыша, передыхал и делал следующий шаг. Бы-ло видно, что он был ранен в обе ноги и совсем недавно стал ходить. На его голове над золотыми погонами была надета высокая мохнатая медвежья папаха с маленькой кокардой посредине. Лицо офицера было полностью заросшее чёрной бородой и усами. Анна и Джевецкий не-вольно остановились.
- «Это портартуровец», - сурово и серьёзно сказала Анна.
Не сговариваясь, они молча низко поклонились раненному офице-ру, отдавая дань его мужеству, его самопожертвованию. Офицер уви-дел этот их жест. Он остановился, выпрямился, переложил палку в ле-вую руку, улыбнулся им и правой рукой отдал им воинскую честь и после этого медленно стал ковылять дальше, продолжая разрабатывать свои раненные ноги.
Анна не выдержала этой сцены, уткнула голову в грудь Джевец-кому и расплакалась. Джевецкий молча гладил её по голове.
- «Он изранен, но хоть жив», - всхлипывая сквозь слезы, говорила Анна: «А мой муж и сын погибли. … Ладно, муж, его оплакивает дру-гая женщина, а сын!!! Я помню его маленькой крошкой с тянущимися ко мне ручонками, как нежно он меня обнимал ими! Мы были с ним бесконечно близки, он поверял мне все свои детские тайны. … Стефан, я не могу поверить, что его уже нет! Что он никогда уже не придёт до-мой, не обнимет меня, не скажет: «Здравствуй мама». Жить с этой мыс-лью невыносимо! Каждый прожитый день – это пытка! О, быстрей бы уже … .»
Джевецкий крепко прижал к себе Анну и молчал. Слов утешения не существовало. Он понимал, что это горе безутешно. Он целовал её в голову и нежно гладил по спине. А она всё рыдала и рыдала. … Нако-нец её всхлипы замедлились, и она затихла. Портартуровец скрылся за поворотом.
- «Анна?» - спросил её Джевецкий: «ты знаешь обстоятельства их гибели?»
- «Да», - гулко, прижимаясь к груди Джевецкого, ответила ему Анна: «мне всё рассказали вернувшиеся офицеры».
- «Если ты можешь, если ты в силах, расскажи мне. Может тебе от этого станет легче», - нежно шёпотом спросил её Джевецкий, а про себя подумал:
- «А выдержал бы такое я? Не сошёл бы с ума? Не наложил бы на себя руки? … А ведь она ещё находит силы меня любить! … Это святая женщина, второй такой на Земле нет!»
Анна подняла заплаканное лицо и, прямо глядя в глаза Джевецко-го, начала свой рассказ. Левой рукой Джевецкий крепко прижимал её к себе, а правой – вытирал ей слёзы носовым платком.
- «Броненосец мужа, на котором он служил старшим офицером, находился в самом центре Цусимского сражения. Они бились до конца. От множества попаданий в него японских снарядов он загорелся, потом перевернулся и затонул. Из экипажа не спасся никто».
- «А сын?» - еле слышно с опаской причинить ей боль спросил Джевецкий.
- «Броненосец сына дольше всех вёл огонь по врагу, строго вы-держивая кильватерную линию. Он уже весь был в огне, но всё равно упрямо двигался вперёд. Несмотря ни на что его орудия всё стреляли и стреляли по врагу. Сын, в чине лейтенанта, командовал баковой ору-дийной башней. Неожиданно их броненосец стал медленно погружать-ся в воду. Командир отдал команду экипажу покинуть броненосец, так как надежд на его спасение уже не было. Сын мог выполнить эту ко-манду и спастись, как многие его товарищи. Но Серёжа решил остаться на гибнущем броненосце вместе со своим командиром. Орудия его башни продолжали вести огонь по врагу до последнего момента. Когда его башня дала последний залп, она скрылась под водой», - Анна за-молчала, голова её снова упала на грудь Джевецкому.
Минуту они стояли и молчали, потом тихо Анна прошептала:
- «Стефан, умоляю, больше ни о чём меня не спрашивай. … Я схожу с ума».
Джевецкий молчал, крепко обнимая Анну, целуя её в голову и нежно гладя её спину. Потом он подвёл её к ближайшей лавочке, и они сели. Так в молчании прошло ещё пять минут.
И всё-таки, излив душу, Анне стало легче, теплее, она почувство-вала, что не одна в этом мире, что у неё есть надёжный друг и защит-ник. Она украдкой взглянула на Джевецкого и сквозь слёзы улыбну-лась ему. Джевецкий ещё сильнее прижал её к себе. Анна нежно погла-дила его по щеке.  … И тут не выдержал Джевецкий. Он заплакал. Же-лезный человек, никогда в жизни не знавший женской ласки заплакал. Главная часть жизни у него уже была позади. И вот только сейчас на седьмом десятке он впервые в жизни ощутил, что такое женская ласка от любимой женщины. От неслыханного умиления, от прекрасных от-крывшихся ему новых ощущений, от жалости к самому себе, что эта часть жизни прошла мимо него, он и заплакал. Он не пытался сдержать свои слёзы – не мог и не хотел. Анна своими поцелуями осушала от слёз его лицо. Потом он перестал плакать. Так и сидели они, прижав-шись телами и мыслями как единое неразделимое целое. И опять, как и в гроте, они улетели куда-то далеко, далеко, где никого вокруг нет. Они не видели и не замечали никого. Так бывает только у зрелых мно-го повидавших и переживших людей. Это гораздо больше, чем юноше-ская страсть – это настоящее, крайне редко встречающееся чувство, до-ступное только таким избранным людям как Анна и Джевецкий.
Но прошло какое-то время, которого они не замечали, полёт за-кончился, и они снова вернулись на Землю.
- «Аннушка, ты осознаёшь, что твой сын совершил величайший подвиг?» - спросил её Джевецкий.
- «Я потеряла сына. А об остальном я не задумывалась».
- «Да, тебя можно понять. Но, тем не менее, это так. Твой сын, не нарушив присяги, мог спастись. Но он предпочёл сражаться до конца, ценою своей жизни. Его подчинённые матросы-комендоры, без кото-рых он не смог бы управлять орудиями своей башни, решили последо-вать примеру своего командира. Не за каждым командиром матросы добровольно пойдут на смерть. А за твоим сыном пошли», - Джевецкий умолк.
Молчала и Анна. Она никогда так не думала о сыне. Для неё он был всего лишь нежно любящий её маленький мальчик. Она не плакала и продолжала слушать Джевецкого. А он, тяжело вздохнув, привлёк к себе её лицо и тихо продолжил:
- «Ты знаешь, Анна, когда я беседовал с твоей горничной, Марией Ивановной, то она мне подробно рассказала о твоих взаимоотношени-ях с сыном. И у меня сложилось о нём впечатление, как о маменькином сынке, не больше. … А вот, оказывается, как этот маменькин сынок по-вёл себя в сражении перед лицом врага, перед лицом смерти! … Анна, ты воспитала настоящего героя. Это твоя величайшая заслуга перед Отечеством. Именно ты, не подозревая того, смогла привить ему такую систему жизненных ценностей, руководствуясь которой, он совершил свой подвиг. … Я знаю, что такое морское сражение. Я сам в нём участвовал. Это страшно. На суше солдат может спрятаться на дне окопа, а на корабле ты не спрячешься от вражеского снаряда никуда. Твой сын стал примером не только для своих матросов, теперь он ста-нет примером для многих поколений российских моряков. Таким сы-ном ты можешь по праву гордиться. … Теперь я хорошо понимаю, по-чему тебе оказывают такое почтение раненные офицеры водяного об-щества. Такие вести в офицерской среде распространяются мгновенно».
- «Спасибо тебе, милый, за такие слова о сыне. Но ты забыл, что я мать, и мне тяжело свыкнуться с мыслью о его гибели, даже говорить о нём в прошедшем времени мне больно».
- «Знаешь, Аннушка», - при этих словах Джевецкий поцеловал её в голову и продолжил: «в Морском техническом комитете я читал отчёт о Цусимском сражении. И должен тебе сказать, что у них не было ни-каких шансов победить».
- «Почему», - удивлённо спросила Анна.
- «Потому, что командующий их эскадрой адмирал Рожествен-ский, не читал труды классика современного военно-морского искус-ства Леонида Павловича Семечкина, моего хорошего друга, ныне по-койного. Он ещё в начале семидесятых годов, когда только стали появ-ляться первые паровые броненосцы, в своём известном труде о крей-серской войне предсказывал, что в современном морском сражении по-бедит та эскадра, броненосцы которой будут иметь большую скорость хода, и их орудия будут иметь большую дальность стрельбы».
- «Почему так?» - опять переспросила Анна.
- «А потому, что та эскадра, которая имеет большую скорость хо-да, может насильно установить ту дистанцию боя с кораблями против-ника, на которой её более дальнобойные орудия, смогут своими снаря-дами беспрепятственно доставать корабли противника. Тогда как сна-ряды противника уже никак не смогут достать корабли более скорост-ной эскадры. А, имея более низкую скорость, кораблям противника ни-как не удастся сократить эту дистанцию. Снаряды их орудий, будут обречены падать в воду мимо с большими недолётами, не причиняя противнику никакого вреда. Чтобы повысить общую скорость кораб-лей эскадры, надо перед сражением избавиться от тихоходных кораб-лей обеспечения, различных плавучих баз и госпитальных судов. А адмирал Рожественский нарушил всё, что только можно было нару-шить. И, имея менее дальнобойные орудия, ещё можно было исправить положение, навязывая японцам более короткую дистанцию боя. Но Рожественский этого сделать уже не мог, скованный тихоходными су-дами обеспечения, от которых он перед сражением вовремя не изба-вился. Их надо было пустить самостоятельно пробиваться во Владиво-сток вокруг Японии. Вот поэтому, Аннушка, шансов на победу не было никаких. Массовое мужество и героизм русских моряков, и в частности твоего сына, уже никак не могли изменить ситуацию. Своим решением Рожественский ещё до начала сражения обрёк всю вверенную ему эс-кадру на гибель. Наверно японский адмирал Того или читал труды Семечкина, или сам додумался до его выводов. А вот Рожественский уж точно Семечкина не читал. В отчёте по Цусимскому сражению при-лагались фотографии японских броненосцев, ведущих огонь по эскадре Рожественского. Там чётко видно, что стволы их орудий задраны вверх на угол приблизительно в сорок пять градусов. А это и есть главный косвенный признак того, что японские корабли вели огонь по русской эскадре на пределе дальности стрельбы своей артиллерии. Так что ни-какого японского чуда на самом деле не было. Всё было по науке зако-номерно, заранее японцами просчитано. Очень обидно за Россию, но неизбежный факт уже свершился. Мёртвых моряков уже не воскре-сишь. Вот, горькая цена некомпетентности командующего».
- «Мне, как матери погибшего сына, очень тяжело это слышать. Но как математику предельно ясно. Аналитическое решение дифференци-ального уравнения баллистики полёта снаряда на максимум длинны его полёта, исследуют при помощи первой производной. И по такому аргументу, как угол возвышения ствола орудия находят, что макси-мальная дальность будет при угле в сорок пять градусов. … Ты, Сте-фан, молодец, что так проанализировал эти фотографии. Наверно мас-са людей на них смотрела и этого вывода не сделала».
- «Это, Аннушка, называется – массовая некомпетентность. Не хва-тает элементарного математического образования у наших морских начальников, да и МТК не на высоте».
- «О, Стефан, Стефан, как мне с тобой хорошо и интересно. Ты практически знаешь всё!»
Джевецкий оставил эти невольно вырвавшиеся слова Анны без внимания и продолжал:
- «Я лично знал адмирала Рожественского, когда он ещё был лей-тенантом. Мы с ним вместе служили на корабле «Веста» ещё в послед-нюю турецкую войну. Более того, когда мы вступили в бой с турецким броненосцем и вся прислуга орудия, стоящего на правом шкафуте, бы-ла убита, то лейтенант Рожественский лично встал у этого орудия и вёл из него огонь по врагу как простой матрос. А я, в тот момент, подавал ему снаряды. Для меня, в то время, он стал образцом личного муже-ства и храбрости. Но вот, став адмиралом, он показал свою полную оперативную безграмотность, погубив столько людей и проиграв сра-жение, которое и предопределило наше поражение в войне. … Для вое-начальника столь большого ранга мало иметь личное мужество, ещё надо иметь и соответствующие способности, которых у Рожественского явно не было. И японская шимоза завершила дело».
- «Что такое – шимоза?» - переспросила Анна.
- «Это такое взрывчатое вещество, которым были начинены сна-ряды японцев. Его разрушительная сила гораздо больше нашего пи-роксилина. Стыдно сказать, что заряды наших корабельных орудий были начинены дымным порохом. И после каждого залпа корабль оку-тывался таким плотным пороховым дымом, что невозможно было раз-глядеть результаты своей стрельбы, чтобы её подкорректировать. … Кстати, великий Менделеев работал над проблемой бездымного пороха и разработал такой его состав, который не давал дыма. Но военно-морское руководство, не обратив на это никакого внимания, отправило эскадру Рожественского вокруг света именно с таким дымным поро-хом. Поэтому, я думаю, что если бы Рожественский и был умнее, то у него всё равно ничего бы не получилось. … Вот так, любимая».
Анна закрыла глаза, обвила шею Джевецкого руками и потянулась своими губами к его губам. Их губы слились в упоительном поцелуе. И опять они улетели куда-то далеко, далеко, где никого нет кроме их обоих. Джевецкий снова ощутил порывистость движений её рук, жад-ность её губ, теплоту её тела, той, которая раньше казалась ему такой холодной! И опять в его голове промелькнула счастливая мысль:
- «Нет, доктор ошибся. … Этого просто не может быть! Такое не бывает смертным! Иначе всё в этом мире обман, всё неправда!» - а ведь в тот момент им обоим было за шестьдесят! …
Наконец они оторвались друг от друга, глаза их медленно рас-крылись, уста сомкнулись. Они одновременно сделали глубокий счаст-ливый вздох. Зачем им нужны были слова? Между ними и так всё было ясно. Вот так сидеть, обнявшись, и смотреть друг на друга. А всё остальное им было так мелко, так ничтожно, по сравнению с этим большим и великим чувством. И кроны листвы могучих дубов Машука медленно с тихим шелестом покачивались над ними, как будто нашёп-тывая им:
- «Всё хорошо, всё нормально, сидите, любите друг друга, а мы вас будем закрывать от зноя и дождя».
Анна снова погладила правой ладонью Джевецкого по щеке, усам и клиновидной бородке. От этой нежной женской ласки Джевецкий блаженно зажмурился.
- «Пойдём дальше, милый. До места дуэли Лермонтова осталось совсем немного, несколько десятков метров. Оно тут рядом за поворо-том аллеи», - нежно сказала Анна.
- «Пойдём», - счастливым голосом машинально не задумываясь, ответил её Джевецкий.
Они встали, дошли до поворота аллеи, Джевецкий ещё успел уви-деть сам мемориал, посвящённый месту гибели Лермонтова на дуэли, как вдруг он услышал приглушённый выдох:
- «Ах … », - и Анна всем телом, прислонясь к Джевецкому, стала медленно оседать.
- «Что с тобой!!! Любимая!!!» - испуганно закричал Джевецкий, обхватив её обеими руками.
Анна ещё успела едва слышно прошептать:
- «Мне плохо, … , голова кружится … », - в этот момент сознание оставило её.
Напрягая все свои силы, Джевецкий поднял её на руки и понёс к ближайшей лавочке. Голова, руки и ноги её беспомощно свисали. Он осторожно положил её на лавку, снял с себя свой сюртук и, сложив его в виде подушки, положил ей под голову. Лицо Анны было бело как мел, закрытые глаза ввалились. Джевецкий нервно схватил запястье её левой руки и пытался нащупать пульс, но от волнения он ничего не мог понять. Тогда Джевецкий приложил ухо к её сердцу и наконец, услы-шал редкие слабые удары.
- «Слава Богу, жива!» - отметил он про себя.
Надо было срочно везти её домой и вызвать доктора. Но здесь, на безлюдной прогулочной аллее вокруг Машука никаких извозчиков не было. Оставить её одну, лежащую без сознания, а самому спуститься в город за извозчиком – было немыслимо. Что делать?! Джевецкий огля-делся вокруг – никого, прислушался – ага, из противоположной сторо-ны аллеи, выходящему к лермонтовскому мемориалу, послышались голоса. Вскоре оттуда показалась группа раненных офицеров водяного общества. Не замечая их, они подошли к мемориалу. Джевецкий тут же подбежал к ним:
- «Господа офицеры, баронессе фон Манштейн плохо».
- «Что!!!» - почти одновременно выкрикнули все офицеры.
- «Где она?!»
- «Вон там, лежит на лавочке без сознания!» - и Джевецкий рукой указал на лавочку, где лежала Анна.
Раненые офицеры сразу заковыляли к лавочке, кто как мог быст-ро. Один из них подпоручик даже подбежал к ней. Он был ранен в ле-вую руку, которая была у него на перевязи. Когда все собрались во-круг Анны, подпоручик сказал:
- «Господа, у меня здоровые ноги, я побегу в город за извозчиком, а вы ждите меня здесь. Вместе мы перенесём её в коляску».
Все офицеры не успели даже закивать головой в знак согласия, как подпоручик уже скрылся из виду по ту сторону аллеи.
Прошло пол часа. Где-то вдали аллеи послышался звон колоколь-чиков и цоканье копыт. Через несколько минут подпоручик соскакивал с коляски, а все прочие офицеры вместе с Джевецким уже подняли Ан-ну и подносили к коляске. Общими усилиями её положили на подушки коляски. Джевецкий поблагодарил всех раненных, положил голову Анны себе на колени и приказал извозчику ехать к дому княжны Мери. Ещё через пол часа коляска остановилась перед домом княжны Мери. Джевецкий сразу спрыгнул с неё и стал усиленно стучать в дверь. На его стук вышла хозяйка со своей дочерью. В двух словах Джевецкий объяснил ей ситуацию. Вчетвером: хозяйка с дочкой, Джевецкий и из-возчик сняли Анну с коляски, занесли в дом и положили её на кровать. Тут же Джевецкий расплатился с извозчиком и отпустил его.
- «Господин … ?» - спросила его хозяйка.
- «Джевецкий», - подсказал ей он.
- «Господин Джевецкий, бегите за доктором, а мы с дочкой разде-нем её и уложим в постель», - рассудительно сказала хозяйка.
… Через пять минут, запыхавшийся Джевецкий уже входил в зда-ние Пушкинских ванн. Подбежав к кабинету доктора Конради, он без стука вошёл в него. Доктора в кабинете не было, но в нём сидела сестра милосердия.
- «Где доктор?!» - громко отрывисто не представляясь, спросил её Джевецкий.
- «Он на процедурах», - ответила ему сестра, удивлённая такой его бесцеремонностью.
- «Пожалуйста, скорее передайте ему – баронессе фон Манштейн плохо».
- «Поняла, бегу», - и она сразу убежала за доктором.
Минут через пять доктор Конради в сопровождении сестры уже входил в свой кабинет. На нём был белый халат и белая шапочка.
- «Что случилось?» - твёрдо и строго спросил Джевецкого доктор.
В двух словах Джевецкий ему всё рассказал.
- «О, господи! Да она сама себя убивает до срока. Ей категориче-ски нельзя такие нагрузки! А Вы куда смотрели?» - строго спросил его доктор.
Джевецкий молчал, потупив голову.
- «Ладно, пойдёмте».
Он быстро снял с себя белый халат и шапочку, схватил свой по-ходный медицинский чемоданчик, и они вдвоём быстро вышли на бульвар. Через пять минут доктор уже входил в комнату Анны. Анна до сих пор так и не пришла в себя, но уже раздетая под одеялом лежа-ла в своей кровати. Лицо её было по прежнему белым.
- «Прошу всех выйти, мне надо осмотреть больную», - отрывисто скомандовал доктор. Все сразу вышли.
- «Пройдёмте к нам в комнату, там и подождём», - сказала хозяй-ка.
- «Хорошо, Джамиля», - ответил ей Джевецкий.
Они прошли в комнату хозяев. Сели. Всё убранство комнаты явно выдавало чеченскую национальность хозяйки. Стены комнаты были увешаны коврами, к которым были прикреплены различные кавказские кинжалы.
- «Это моя дочь, Лайла – знакомьтесь», - спокойно сказала хозяй-ка: «Теперь Вам часто придётся с ней общаться».
Лайла слегка поклонилась Джевецкому и сразу отошла за спину матери. Это была высокая, стройная, гибкая, смуглая и черноволосая девушка – ярко выраженная чеченка. Джевецкий сразу почувствовал, что девушка хорошо воспитана и свято почитает старших, как и приня-то на Кавказе.
- «Господин Джевецкий Стефан Казимирович», - отрекомендовал-ся Джевецкий, при этом машинально встал с предложенного ему стула.
- «Кем Вы являетесь баронессе?» - спросила его Джамиля.
- «Только друг и больше никто. Мы знаем друг друга более трид-цати лет», - просто ответил ей Джевецкий, а про себя подумал:
- «Господи! Только бы она больше ничего меня не спрашивала! … Как там дела у доктора?»
По ответу Джевецкого и по его внешнему виду она поняла всё. И, будучи женщиной мудрой и тактичной, больше ничего у Джевецкого она не спрашивала. Так молча, каждый думая о своём, они просидели ещё минут десять.
Вскоре к ним в комнату вошёл доктор. По его решительным дви-жениям чувствовалось, что здесь он уже бывал не раз. Он сел на пред-ложенный ему Лаймой стул и сразу начал произносить свой вердикт, обращаясь ко всем присутствующим:
- «У больной произошёл резкий упадок сил, вызванный чрезмер-ной для неё нагрузкой», - при этом доктор Конради с упрёком посмот-рел на Джевецкого. Джевецкий снова потупился, и доктор продолжил: «Сейчас она находится в обмороке, без сознания. Ей нужен полный по-кой. Предположительно к вечеру она придёт в себя. Если она захочет есть, её надо покормить. Не захочет есть – не настаивайте. Кормить её надо бульонами, овощами, фруктами, молочными продуктами. Из мяса можно только отварную курицу или рыбу. Категорически ничего не давайте ей трудноперевариваемое, то есть жаренное, копчённое, жир-ное. Немножко пободрствовав и поев, она снова захочет спать. Пусть спит, ей сейчас это очень полезно», - потом, уже обращаясь только к Джевецкому, сказал: «Стефан Казимирович, я настоятельно не реко-мендую Вам сегодня показываться Анне Александровне на глаза после того как она придёт в себя. Вы её можете этим только добить. Эмоцио-нально она на Вас тратит очень большие силы, которых у неё уже по-чти не осталось. Сейчас идите к себе в гостиницу и лучше отдыхайте. Джамиля с Лайлой прекрасно справятся и без Вас. Приходите лучше завтра утром, когда она проснётся. Скорее всего, она уже самостоя-тельно не сможет ходить на источник, тогда за минеральной водой для неё придётся ходить Вам самому».
- «Хорошо, хорошо, доктор», - тут же поспешно ответил ему Дже-вецкий.
- «Но помните, Стефан Казимирович, наша минеральная вода со-храняет все свои целебные качества не более получаса после того как Вы её наберёте. Дольше этого времени её коллоидный раствор начина-ет распадаться, и он становится с точки зрения медицины бесполезным. Поэтому ходить за водой для Анны Александровны надо будет очень быстро».
- «Фридрих Владимирович, всё сделаю, как Вы сказали, не беспо-койтесь», - не выдержав, прервал его Джевецкий.
- «Ну вот, пожалуй, и всё на сегодня. Остальное – по ходу разви-тия ситуации», - закончил доктор Конради: «Если что – то сразу ко мне».
- «Большое спасибо Вам, доктор», - ответил за всех Джевецкий.
- «Всего хорошего», - доктор раскланялся и вышел на бульвар.
Джевецкий договорился с Джамилёй и Лайлой о том, что завтра он придёт к девяти часам утра. И что, если Анна Александровна уже сама встать не сможет, то он три раза в день будет бегать на источник за ми-неральной водой для неё. После чего Джевецкий ушёл к себе в гостини-цу.
В эту ночь ему приснился нездоровый кошмарный сон. Ему как наяву снилось, что он находится внутри подводной лодки под водой, и что в лодке случился пожар. Он делает отчаянные попытки всплыть, но ничего не получается. Ему становится трудно дышать, он стал зады-хаться, огонь начал жечь ему лицо, руки, на голове вспыхнули как по-рох его волосы, а он всё ещё жив и видит это … . Он проснулся весь в поту, осознал, что это всего лишь сон, но всё никак не мог надышаться. Джевецкий открыл окно своего номера и до пояса в одной пижаме вы-сунулся наружу. Он с жадностью стал глотать прохладный свежий чи-стейший горный воздух Пятигорска. Стояла самая середина ночи. Чёр-ное прозрачное ночное небо Кавказа было усыпано крупными яркими звёздами. Взошла Луна и от её мягкого серебристого света далеко вда-ли на горизонте забелели снега цепочки горных вершин Главного кав-казского хребта. Громада двуглавого Эльбруса величаво возвышалась над ними. Контраст тёмного чёрного неба, усыпанного крупными яр-кими звёздами и светящегося бело-серебристого снега цепочки гор – завораживал своей прелестью. Невозможно было оторвать взгляд от этой красоты, и Джевецкий подумал:
- «Господи, в жизни, оказывается, есть такие контрасты: только что мне снилось, что я погибал страшной смертью и вдруг в этой же жизни есть такая красота!»
Сон слетел с Джевецкого, он сразу вспомнил события прошедшего дня. Там тоже был контраст: от неземного блаженства взаимной близо-сти, которое они с утра испытывали вместе с Анной, до её обморока на месте дуэли, грозно напомнившей им о её неизлечимой болезни, о том ужасном, что их ждёт впереди. Глядя в окно на горы, звёзды, Луну, Джевецкий продолжал размышлять:
- «Да, … сколько в человеческой жизни есть всего разного. От счастливейших моментов конструкторских взлётов до ужаса медленно надвигающейся неотвратимой смерти. … Нет, жизнь непостижима. Наш мозг слишком слаб, чтобы объять всё её многообразие».
Скоро Джевецкому стало холодно. Он закрыл окно и снова лёг в постель. Второй раз заснул он уже под утро. А без пяти минут девяти часов утра Джевецкий снова шагал по бульвару к дому княжны Мери. Над Пятигорском уже взошло яркое кавказское солнце, и ночная про-хлада постепенно сменялась мягким осенним теплом. Возле двери её дома толпилась небольшая группа раненных офицеров. Увидев Дже-вецкого, их разговор стих, они молча расступились и стали здоровать-ся с ним. Оказывается, они о нём уже узнали всё. Некоторые офицеры знали его по Петербургу. Но среди раненных была небольшая группа и морских офицеров, которые вообще о нём знали всё. Поэтому к утру всё водяное общество офицеров знало о Джевецком всё. Самым глав-ным офицеры считали то, что Джевецкий был награждён Георгиевским крестом. А они-то по собственному опыту хорошо знали, что его про-сто так даром не дают, и второе – он дрался на дуэли за честь баронес-сы. Это так же очень высоко ценилось в офицерской среде. Остальные его конструкторские заслуги – были им не интересны. То тут, то там раздавалось:
- «Доброе утро, господин Джевецкий».
Джевецкий аккуратно пожимал всем правую руку, за исключением тех офицеров, у которых она была на перевязи. У последнего поручи-ка, кому он пожал руку, Джевецкий спросил:
- «Какова причина, заставившая всех Вас здесь собраться?»
 - «Видите ли, господин Джевецкий, в это время года здесь, на во-дах, почти полностью отсутствует светское женское общество, по кото-рому мы так соскучились на войне. Поэтому одна баронесса одновре-менно заменяет нам наших матерей, жён и сестёр. Но главное, что она жена и мать погибших на войне офицеров – наших товарищей. Как же нам не чтить такую женщину? Ко всему прочему она ещё и неимоверно хороша собой, хотя почти всем нам по возрасту годится в матери. На неё смотреть, с ней общаться, слушать её речь, её замечания и оценки – одно удовольствие. Очень начитанная умная женщина. Зная, что она тяжело больна, и что вчера на месте дуэли с ней случился обморок, вот мы и пришли справиться о её здоровье».
- «Понятно, господин поручик. Спасибо Вам и всем вашим това-рищам, за такую преданность Анне Александровне. Сейчас разберусь с ситуацией и всё Вам расскажу», - сказав эти слова, Джевецкий постучал в дверь.
На стук дверь открыла Джамиля, вид её был строг и серьёзен. Это не предвещало ничего хорошего.
- «Здравствуйте, господин Джевецкий, проходите», - сказала она безрадостным голосом и жестом пригласила его войти.
После того, как Джевецкий вошёл в дом, Джамиля сразу пригла-сила его зайти в её комнату, где их вчера инструктировал доктор Ко-нради. Усадив Джевецкого на стул, она стала рассказывать ему обста-новку:
- «Вчера барыня очнулась только к вечеру. Аппетит у неё был. Сразу попросила есть. Мы с дочкой её накормили строго по тем рецеп-там, которые дал доктор. Спрашивала о Вас. Затем она снова уснула и нормально проспала всю ночь. Утром проснулась, сказала, что чув-ствует себя хорошо, подождёт Вас и вместе с Вами пойдёт на источник. Сейчас дочка заканчивает её туалет. … Но я в это не верю. У неё вид тяжело больного человека. Она бледна, глаза ввалились, движения вя-лые, голос слабый. Полагаю, ей самой до источника не дойти».
В этот момент в комнату тихо вошла дочка, она поздоровалась с Джевецким и печальным голосом сказала:
- «Барыня готова».
- «Я пойду к ней», - решительно сказал Джевецкий вставая.
Мать и дочка ничего Джевецкому не ответили, очевидно, молча полагая, что он должен сам во всём убедиться. Когда Джевецкий вошёл в комнату Анны, она, причёсанная и одетая в своё нарядное светлое летнее платье, сидела на кровати. Увидев вошедшего Джевецкого, она вскрикнула:
- «О, любимый!» - сама с усилием встала и протянула к нему обе руки.
Джевецкий подбежал к ней, обнял её и крепко прижал к своей гру-ди. И снова их губы слились в долгом и мучительном поцелуе. Но губы её уже были какие-то сухие, и сама она стала как будто легче. Когда уста их разомкнулись, она виновато посмотрела ему в глаза и нежно сказала:
- «Извини меня, милый, я испортила тебе вчерашний вечер».
- «Что ты, что ты! Даже не думай об этом говорить! … Когда вче-ра тебя доктор Конради осматривал, то после осмотра он сказал мне, что тебе ещё рано совершать такие длительные прогулки. Вот и всего то. Не переживай. Всё нормально. Давай сейчас вдвоём потихоньку сходим до источника и назад. Потом Джамиля с Лайлой тебя покор-мят».
- «Давай», - улыбаясь, ответила ему Анна.
Джевецкий успел заметить какой-то нездоровый блеск её глаз. Ан-на сделала несколько шагов по комнате, потом зашаталась, ухватилась за сюртук Джевецкого и стала медленно опускаться. Джевецкий тут же подхватил её на руки и положил на кровать. Но на этот раз Анна со-знание не потеряла. Лёжа на кровати, она тихо, тихо прошептала:
- «У меня что-то закружилась голова, и в глазах стало сереть. … Сейчас мне уже лучше. … На источник я пойти не смогу …».
- «Я сейчас сам пойду на источник и принесу тебе минеральной воды. А сейчас я скажу Джамиле и Лайле чтобы они тебя раздели и по-ложили в кровать. После того как ты попьёшь воду, они накормят тебя завтраком. И сразу у тебя появятся силы. Не волнуйся, всё будет хо-рошо. Это временно», - взволнованно ответил ей Джевецкий.
- « … Хорошо … иди», - опять еле слышно как-то отрешённо в пу-стоту прошептала Анна.
Жевецкий вышел из её комнаты, прошёл по коридору и зашёл в комнату хозяйки. Джамиля с Лайлой сидели в тех же позах на тех же стульях, на которых их оставил Джевецкий. Он им кратко описал ситу-ацию, попросил у них бидончик для воды и вышел на улицу. А Джа-миля с Лайлой понимающе переглянулись и пошли в комнату Анны. Выйдя на улицу, его тут же обступили раненные офицеры:
- «Стефан Казимирович, как дела?» - слышалось со всех сторон.
Джевецкий сначала зажмурился от яркого утреннего солнца, по-том откашлялся и сказал:
- «Господа офицеры, дела у Анны Александровны не важны. Анна Александровна в сознании, но встать и идти на источник уже не может. Вот я специально и пойду сейчас на источник, чтобы принести ей во-ды», - при этих словах Джевецкий поднял и показал всем небольшой металлический эмалированный бидончик.
- «Господин Джевецкий», - обратился к нему тот самый поручик, который вчера бегал за извозчиком: «позвольте я сбегаю за водой для баронессы? У меня ведь ноги и правая рука здоровы».
- «Нет, господин поручик, позвольте уж мне выполнять эту миссию на правах её старого друга», - сказав это, Джевецкий оставил офицеров и быстрым шагом по бульвару зашагал к Елизаветинскому источнику.
Ковыляя на костылях, держась за палки, офицеры так же двину-лись к источнику – месту их постоянного общения. Взобравшись к ис-точнику по парадной лестнице, запыхавшегося Джевецкого обступила главная масса водяного офицерского общества. Был тот же общий во-прос к нему и тот же его ответ. Затем Джевецкий быстро набрал мине-ральную воду в бидончик и, помня наказ доктора Конради, мигом стал спускаться вниз по парадной лестнице с Елизаветинского источника на бульвар. Войдя в дом княжны Мери, тут же отдал этот бидончик Джа-миле. Она велела ему подождать в хозяйской гостиной, пока они с Лай-лой напоят водой Анну и покормят её завтраком. … Прошло пол часа. В гостиную к Джевецкому вернулась Джамиля с Лайлой:
- «Барыня попила минеральную воду и поела завтрак, правда без аппетита. Ей сейчас стало лучше. Зовёт Вас», - по-прежнему строго, но доброжелательно с сильным кавказским акцентом сказала Джамиля.
Без лишних расспросов Джевецкий сказал:
- «Хорошо», - встал и пошёл в комнату Анны. Две женщины с со-страданием посмотрели ему вслед.
Войдя в комнату Анны, он увидел её в полулежащем положении под одеялом, спина и голова её опирались на высоко сбитые подушки. Она была бледна, глаза её ввалились, виски запали, худые руки она держала поверх одеяла. Увидев вошедшего Джевецкого, она повернула к нему голову, печально улыбнулась и негромко сказала:
- «Стефан, … я умираю».
- «Что ты, милая, что ты! Доктор Конради сказал, что ты обяза-тельно поправишься. А вчера ты просто не по силам перегуляла. Вот увидишь, силы к тебе вернутся, надо просто тебе регулярно пить мине-ральную воду. Вот и всё».
- «Стефан, не надо меня успокаивать. Я не хочу с тобой спорить, призывать доктора Конради. Я это чувствую внутри себя».
Да, Джевецкий сознательно говорил неправду. Он понимал и то, что сама Анна это знает. Но что было делать, как себя вести, как ей от-вечать? … Анна пришла ему на выручку:
- «Я бесконечно благодарна тебе, что ты меня нашёл и приехал. Теперь мне будет легче уйти … . Я изо всех сил старалась подарить те-бе хоть крошку счастья. … Но видишь, мне это оказалось не по силам. … Извини».
Но Джевецкий решил не сдаваться и до конца играть свою роль:
- «Аннушка. Не надо саму себя настраивать на то, чего нет. А что касается смерти, то глупо и неразумно бояться факта естественного конца жизни, то есть смерти. Люди сами по себе смерть не выдумали, она дана нам самой Природой как неизбежный атрибут жизни. Убери понятие смерти – исчезнет и понятие жизни».
- «Я что-то не очень хорошо тебя понимаю, Стефан», – промолви-ла Анна, при этом она повернулась к нему левым боком. Лицо её сде-лалась внимательным, напряжённым, сосредоточенным. Налёт безыс-ходности и отчаяния слетел с её лица. Она стала думать, а, следова-тельно, жить.
- «Сейчас поясню, Аннушка», - Джевецкий поближе пододвинул к ней стул, на котором сидел и снял сюртук: «Давай рассуждать от про-тивного. Допустим, что все люди на Земле сразу станут бессмертными. Теперь давай вместе с тобой представим себе, что же начнёт твориться на Земле?
Первое, что надо при этом уяснить – это исключить дальнейшее деторождение. Ибо, в противном случае, Земля очень быстро перепол-нится людьми, негде будет жить, нечего будет есть и нечем будет ды-шать. Сразу заметим, что все женщины, чей смысл жизни в огромной степени зависит от деторождения – лишаются своего естественного Природой данного им смысла жизни. Мужчины так же лишаются той части своего смысла жизни, который связан с отцовством.
Второе – раз все люди сразу стали бессмертными, то, следователь-но, отпадает надобность в такой профессии и науки как медицина. Ведь естественной смерти сопутствуют болезни, а их то, как раз и не будет. Следовательно, люди, занятые в медицине, так же потеряют свой смысл жизни.
Третье – так как все люди будут жить вечно, то, через некоторое время, абсолютно все в совершенстве овладеют своей специальностью. Следовательно, отпадает потребность в труде огромной армии педаго-гов, начиная от гимназии и кончая университетами. И эти люди так же потеряют свой смысл жизни. Ведь все будут знать всё, что им надо.
Четвёртое – во время работы люди зарабатывают и приобретают какое-то имущество, то есть растёт их благосостояние. А так как жизнь вечна, то, следовательно, через какие-то пару тысяч лет все станут рав-номерно богатыми. Но тогда прекратятся все войны. Ибо первоисточ-ник всех войн – это бедность одних и богатства других. А отсюда сле-дует, что и все военные теряют смысл своей жизни.
Пятое – раз исчезли такие мощные стимулы развития всех наук как вооружённые силы, бессмертие, всеобщее отсутствие бедности, педаго-гика, то тогда теряется естественный смысл развивать все науки. А от-сюда – лишаются смысла своей жизни и все учёные.
Что уже будет в-шестых – совершенно не важно, ибо дальше па-губный процесс лишения людей их смысла жизни в иных областях науки, техники, искусства и так далее – будет нарастать лавинообразно. И тогда логически мы вынуждены будем прийти к тому выводу – что почти все профессии будут не нужны. Науки захиреют, прогресс оста-новится, люди от безделья начнут деградировать в массовом масштабе. Ничей труд никому не будет нужен, да и сами люди никому, кроме са-мих себя, нужны не будут. И тогда все вечно живущие люди потеряют смысл своей вечной жизни. Правда, останутся различные телесные удовольствия, но они имеют свойство быстро приедаться и надоедать, а тут надо жить вечно!
Теперь, Аннушка, давай представим себе моральное состояние че-ловека, вечно скучающего от безделья, чётко осознающего, что он ни-кому не был нужен и в будущем также никому нужен не будет, и что ему тоже никто никогда не был нужен, ибо он всем пресытился. И что каждый последующий его день по своему смыслу, то есть по его пол-ному отсутствию, будет как две капли воды похож на предыдущий. И так надо будет жить вечно!
Мне уже сейчас видится, что такой человек будет тяготиться такой однообразно бессмысленной жизнью. Но особенно его будет тяготить осознание того, что это никогда не кончится, что такую жизнь надо бу-дет терпеть вечно. И тогда он будет жаждать своей смерти как блага».
- «О, Стефан, да ты я смотрю настоящий философ», - прервала его Анна, поудобнее повернувшись на подушках: «Тебя очень интересно слушать. С тобой невозможно не согласиться. Я просто в этом направ-лении никогда не думала. Извини, что прервала, рассказывай дальше».
Джевецкий увидел её живой интерес и невольно обрадовался, что сумел хоть как-то отвлечь Анну от её горестных мыслей о своём безвы-ходном положении. Более того, помочь взглянуть ей на факт смерти – как на неизбежный атрибут Природы и самой жизни, тем более, что они оба уже были на седьмом десятке лет. Наверно это максимум того, что он мог в тот момент для неё сделать.
- «Я рад, Аннушка, что тебе нравится моя болтовня. Я об этом ду-мал долгими одинокими холостяцкими вечерами. А, что мне остава-лось делать в часы досуга? Вот я много читал и думал, думал и думал. Поэтому, всё, что я сейчас тебе говорю – это не экспромт, а плод дол-гих раздумий».
- «Ещё раз извини, Стефан. Я, наверно, жестоко поступила с тобой. Я разрывалась между любовью к сыну и к тебе. А сын боготворил не только меня, но и отца. Он никогда бы не смирился с кем-то другим на его месте. А потерять любовь сына я боялась пуще всего, и прекрасно понимала, что счастье, купленное такой ценой, ты не захочешь сам. Об этом, если ты помнишь, я писала тебе ещё двадцать пять лет назад. … Но, видишь, ты свободного времени даром не терял. … И давай боль-ше не будем говорить об этом, лучше рассказывай мне дальше».
- «Хорошо, Аннушка. Если хочешь, я по памяти прочту тебе одно стихотворение на эту тему?»
- «Да, Стефан, хочу».
- «Это стихотворение написал английский поэт Чарльз Суинбёрн, его очень хорошо складно перевели на русский язык, вот оно:

         «Устав от вечных упований,
          Устав от радостных пиров,
          Не зная страхов и желаний,
          Благословляем мы богов,
          За то, что сердце в человеке
          Не вечно будет трепетать,
          За то, что все вольются реки
          Когда-нибудь в морскую гладь».

 

Пятигорск – дом княжны Мери

 

Пятигорск – Елизаветинский источник






 
                Доктор Фридрих Отто (Фёдор Петрович) Конради
 
Пятигорск – Пушкинские ванны





 

Пятигорск – грот

 

Пятигорск – место гибели Лермонтова



 
Мария Кюри (Складовская)
 
Гибель лейтенанта Манштейн








 

Ретушированное фото – японский броненосец в Цусимском сражении








- «Очень хорошее стихотворение, Стефан, … продолжай расска-зывать дальше».
- «Хорошо, Аннушка. А теперь давай представим себе, что вдруг в такой обстановке, резко у всех удалили бессмертие. Люди начнут уми-рать, но тогда обязательно возродится деторождение. Практически у всех женщин сразу появится естественный смысл их жизни. Сразу воз-родится и медицина. Люди станут рождаться с разными качествами, следовательно, появятся богатые и бедные, а, следовательно, возобно-вятся войны, которые возродят вооружённые силы. А всё это вместе даст естественный стимул для развития всех наук и всей системы обра-зования. Тогда труд каждого будет нужен всем, и труд всех будет ну-жен каждому. А это и есть великий признак того, что жить людям ста-нет интересно, а, следовательно, автоматически возродится и смысл их жизни, и счастье.
А теперь, Аннушка, настало время сделать главный вывод: смерть – это естественный, мудро данный Природой стимул к жизни, а, следо-вательно, и к осознанию его смысла. А если человек осознаёт, что он каждым днём, каждым часом, каждой минутой своей жизни удовлетво-ряет своё понятие о смысле жизни, то он живёт в мире со своей сове-стью, следовательно, он счастлив. Иными словами, через понятие о смерти мы познаём понятие о самой жизни и о её смысле. Нет смерти – нет и жизни, и её смысла. Поэтому на свою будущую неизбежную смерть я смотрю не как на горе, отчаяние – а как на акт торжества, подведения итогов жизни».
- «О, Стефан, теперь я тебя прекрасно понимаю, тебе это будет легко, ведь за тобой столько успехов, столько достижений!» - сказала Анна, при этом лицо её выражало восторг от логики Джевецкого.
- «Да, не буду перед тобой кокетничать. Мне действительно есть что вспомнить, есть чем гордиться. Но и за тобой, Анна, немало заслуг, тебе тоже есть чем гордиться. Во-первых, именно ты разрешила загад-ку Хевисайда и твоё имя, хочешь ты этого или не хочешь, всегда будет стоять рядом с именем величайшего гения нашего времени. Даже я это почувствовал на себе. Лёша Крылов, тогда двадцать пять лет назад, благодаря тебе освоил операционное исчисление и получил аналитиче-ски точное общее решение дифференциального уравнения углубления якорной мины на течении. Но, самое главное, ты родила и воспитала героя, подвиг которого будет жить в веках. На его примере будут вос-питывать целые поколения русских моряков. Вспоминая его, вспомнят и мать, его родившую и воспитавшую».
Тут Анна не выдержала и заплакала. Джевецкий стал её утешать, вытирая носовым платком слёзы.
- «Не плачь, Аннушка, не плачь. Он же был офицером. А для офи-цера смерть в бою – это и есть наивысшая награда. В российской ар-мии и флоте именно так воспитывают офицеров», - говоря это, Джевец-кий нежно гладил Анну по голове.
Через некоторое время всхлипы стали меньше, а потом прекрати-лись совсем. Анна успокоилась.
- «Что касается меня, то тут ты полностью прав. И я тоже не буду перед тобой кокетничать. Я понимаю и осознаю, что мне есть чем гор-диться. Но сын! Ведь он погиб таким молодым! Ему бы жить и жить!»
- «Да, Анна, это страшное горе. Доктор Конради так мне и сказал, что возможно именно переживание тобой этого горя и спровоцировало твою болезнь. Тут мало что скажешь в утешение. Но пройдёт сто – две-сти лет. Наше поколение полностью уйдёт из жизни. И потомки, вспо-миная нас, мало будут придавать значение, кто из нас ушёл из жизни раньше, кто позже, кто, сколько прожил, забудут всех. А образ твоего сына будет жить вечно, во всяком случае, ровно столько, сколько будет существовать российский флот. Если бы ты видела, сколько раненых офицеров сегодня утром столпилось перед твоим домом и все спраши-вали о твоём здоровье! То же было и на источнике, когда я пришёл ту-да за водой. А один поручик со здоровыми ногами даже хотел сам сбе-гать на источник за водой!»
- «Ох, Стефан, мне так их всех жалко! Такие молодые, а уже пока-леченные. Сколько среди них безруких и безногих! Какая их жизнь ждёт впереди?! … Да, Стефан, ты стараешься меня успокоить, я это ви-жу. А я, разговаривая с ними, стараюсь успокоить их. Они ведь так со-скучились по женской ласке, по женскому вниманию к ним, просто по общению с женщиной. Я прекрасно осознавала, что это так мало для них. Но что я могла дать им больше?»
- «Ты молодец, Анна, я тобой горжусь. Но давай больше не будем разговаривать на эту тему».
- «Нет, Стефан, ты неправ. Всё как раз наоборот, душевно мне ста-ло гораздо легче. Ты помог. … Знаешь, я хотела бы услышать твоё мнение на эту тему по одному вопросу, который у меня сейчас возник, когда я слушала тебя».
- «С удовольствием поделюсь своим мнением. Что за вопрос?» - заинтересованно произнёс Джевецкий, явно радуясь, что давно им вы-страданное и всесторонне обдуманное отношение к смерти пошло Анне на пользу.
Вопрос, который Анна намеревалась задать, мог показаться неожиданным. Но это было не так. Анна прекрасно понимала, что дни её сочтены. Поэтому всё мелкое, будничное, бытовое её уже не интере-совало. Она уже жила в другом измерении. Мысленно Анна уже гото-вилась к бесконечности небытия. Сначала ей было трудно представить себе, что когда-то наступит день, в котором жизнь будет крутиться, люди будут куда-то спешить по своим делам, но её уже среди них не будет, она это уже не увидит, не ощутит и не узнает никогда. Но, посте-пенно она привыкла к мысли, что это всё-таки с ней произойдёт и при-чём очень скоро. И Анна стала осмысливать свою жизнь в целом:
- «Вот я жила, потом меня не станет, а жизнь всё также будет про-должаться. Останется ли в жизни хоть какой-то след от того, что я в ней жила? Или я, как умершее животное, только удобрю землю своим те-лом?»
Джевецкий молчал, он понимал, что Анна уже по-другому смотре-ла на жизнь и её оценивала. Поэтому для неё её вопрос не был неожи-данным, напротив, он был очень закономерен, он был выстрадан её думами этих последних дней:
- «Есть понятие смерть, и есть понятие бессмертие. Мне интересно, как ты это понятие определяешь и как сам к нему относишься?» - спро-сила его Анна, при этом слегка повернулась, изменив позу и опираясь на подушки.
Джевецкий ещё ближе пододвинул свой стул к кровати Анны и, обрадованный востребованностью своих мыслей, начал:
- «Я много о чём думал, Аннушка, в том числе и о бессмертии. Это тоже не будет для меня экспромт. … Что я тебе могу по этому поводу сказать? Человек смертен, следовательно, понятие о бессмертии не мо-жет относиться к жизни человека. Когда мы с тобой вчера разговари-вали о Печорине, мы затронули очень важный философский вопрос о смысле человеческой жизни. Но мы его затронули очень поверхностно. Понятие о смысле человеческой жизни гораздо глубже и многогран-нее».
- «Стефан, дорогой, как мне интересно, продолжай», - невольно вырвалось у Анны, при этом глаза её блестели неподдельным интере-сом.
Джевецкий, ещё больше ободренный такой репликой, продолжал уже с воодушевлением:
- «Понимаешь, Анна, не каждый человек в своих душевных иска-ниях дорастает до понятия о смысле жизни. К сожалению, многие об этом даже и не задумываются, а живут так, просто потому, что роди-лись. Но, если человек в своих душевных исканиях всё же дошёл до по-нятия о смысле жизни, то, естественно, всею своею жизнью он будет пытаться его удовлетворить, чтобы жить в мире со своей совестью, то есть быть счастливым. Но он же, человек, осознаёт, что это когда-то кончится, ибо он смертен. Следовательно, для ещё большего счастья человек при жизни старается жить так, чтобы своими делами, своим примером, результатами своего труда служить людям и после своей смерти. Именно так, более глубоко теперь он понимает смысл своей жизни. Ибо, в понятии о смысле жизни уже заключено понятие и о бес-смертии. Таким образом, если сказать очень просто: бессмертие – это служение людям после своей смерти. При этом бессмертие бывает раз-ное по длительности времени служения и по своим масштабам. Диапа-зон бессмертия широк, начиная от того, что человека после его смерти могут помнить только близкие родственники в течении своей жизни, и, кончая тем, что всё человечество помнит его, восторгается им и пользу-ется результатами его прижизненного труда в течении многих веков. И трижды счастливы те люди, которые ещё при жизни осознают, что они будут служить человечеству своим примером, результатами своего труда, или своими идеями и после своей смерти. Воздадут этим людям при жизни должное или нет – это дело слепого случая, стечения обсто-ятельств, но, главное, сами эти люди от осознания ими сделанного уже при жизни необычайно счастливы. … Вот, в общем – то, Аннушка, и все мои мысли о бессмертии».
Всё это время Анна напряжённо смотрела на Джевецкого и ловила каждое его слово. Джевецкому было ясно, что она отвлеклась от мыс-лей о своей тяжёлой болезни, о своём безысходном состоянии. Он ра-довался этому и в то же время страшился мысли – надолго ли ему удастся её отвлекать, хватит ли у него на это тем, разговоров, мыслей?
Джевецкий хотел сказать ещё что-то, но именно в этот момент Ан-на его перебила:
- «Я внимательно слушала тебя, Стефан. В целом, в общем, я, ко-нечно, с тобой согласна. … Но, мне кажется, что твоё понятие о бес-смертии не полное».
- «Очень интересно, Аннушка, поясни, пожалуйста, что я ещё не учёл?» - Джевецкий был уверен, что полнее и короче на эту тему уже не скажешь. Поэтому он был очень удивлён, озадачен, но, в то же время и обрадован, что отвлёк Анну. Она нежно и задумчиво посмотрела на него и стала последовательно излагать посетившие её мысли:
- «Понимаешь, Стефан, бывают в жизни ситуации, когда человек одержим своей идеей, безусловно, полезной людям, с увлечением само-отверженно работает над ней, но уже при жизни реально осознаёт, что завершить своё дело, получить результат – у него не хватит оставшего-ся времени жизни. И, понимая это, он всё равно работает на будущие поколения. Он знает, что результат будет, что он прекрасен, но сам он его никогда не увидит и что этот результат вряд ли свяжут с его име-нем», - потом она немного помолчала и добавила: «По-моему, пример таких людей должен воодушевлять живущих, давать им величайший образец скромности, контрастно показывать, что в жизни человека главное, а что – второстепенное».
- «Блестяще, Анна! Браво! … Но, наверно, ты знаешь реальные жизненные примеры, того о чём сказала?»
Замечание Анны так увлекло и самого Джевецкого, что он сам на время забыл о той ситуации, в которой они находились. Глаза его го-рели. Он взял руку Анны в свои ладони и нежно её погладил. Анна улыбнулась на его неожиданную ласку, затем горько вздохнула, по-вернулась на своих подушках и продолжила дальше развивать свои мысли:
- «Да, действительно, Стефан, слушая тебя, я всё время вспоминала один исторический пример. Сам по себе этот пример прекрасен, досто-ин подражания, но как-то напрямую не вязался с твоей концепцией бес-смертия».
- «Интересно, Аннушка, что это за пример?»
- «Естественно из области математики. Что я ещё могу знать?»
- «Аннушка, рассказывай, заинтриговала».
- «Вернее, этот пример не из области математики, а из астрономии. А если сказать ещё точнее – то из области применения математики в астрономии. Дело было так:
В 1601 году умер известный датский астроном Тихо Браге. Всю свою жизнь он наблюдал небесные координаты движения планет. Все свои наблюдения он записывал в тетради. Он поставил перед собой блестящую, но по тем временам труднодостижимую цель – проанали-зировав эти координаты, открыть законы движения планет. Он уже был слишком стар и прекрасно понимал, что завершить свои наблюдения, их проанализировать и открыть эти законы, у него уже не останется времени. Срок его жизни подходил к концу. Но у него был ученик, немец по национальности – Иоганн Кеплер. Тихо Браге завещал ему все свои наблюдения и умер. А Иоганн Кеплер завершил их и блестяще открыл три знаменитых закона движения планет, которые, впослед-ствии, были названы его именем», - Анна закончила и расслабленно от-кинулась на подушки. Джевецкий отчётливо видел, что она устала даже от напряжения мысли.
- «Да, Аннушка, в науке часто бывает, что суметь увидеть пробле-му, её сформулировать, поставить задачу на исследования – не менее ценно, чем её решить. Тому масса примеров, всех не перечислишь. … А Тихо Браге безусловно осознавал масштаб поставленной им в науке задачи и предчувствовал своё бессмертие. … Конечно, он был счаст-лив. Но понимал это только он один, да, может быть и Кеплер».
Их глаза одинаково горели. Они оба были увлечены поднятой ими темой разговора, темой – на которую они не могли бы говорить ни с одним другим человеком, но, в то же время, она подспудно их всегда интересовала. Они нашли друг друга, им было бесконечно интересно друг с другом. Они не могли наговориться друг с другом. … Но как это было поздно! И где-то в глубине души оба они понимали, что ско-ро их общение прекратится навеки, и оба гнали от себя эту мысль. Слишком хорошо им сейчас было вдвоём. Их души как бы соедини-лись. И, хотя их было двое, но им казалось, что это говорит один чело-век. …
- «Ну почему это случилось так поздно?!!!» - кричали их души. … Им оставалось ловить последние дни, часы, минуты, когда они ещё могли быть вместе. Что будет дальше – им уже было не интересно, они об этом не думали.
Так они и находились в комнате Анны, взявшись за руки, и молча-ли. Но молчание их было бы только для посторонних. Каждый из них про себя прекрасно знал, что в данный момент думает другой. Им не требовался разговор. Они могли разговаривать и молча. Но, всё-таки, неожиданно Джевецкий сказал:
- «Знаешь, Аннушка, я не договорил свои мысли».
Анна в ответ улыбнулась, глядя Джевецкому в глаза, и игриво пе-ребила его:
- «А я знаю, что ты мне не договорил».
- «Неужели?»
- «Ты не договорил о том, как трудно увидеть проблему в науке и её сформулировать. … Верно, я угадала?»
- «Анна, ты волшебница. Ты просто читаешь мои мысли!» - вос-торженно откликнулся Джевецкий и тут же продолжил:
- «Все физические, химические, биологические и иные процессы в Природе, то есть в окружающем нас мире – тесно взаимосвязаны и взаимообусловлены, ибо Мир един и неразделен. И, чтобы увидеть но-вую научную проблему, и её сформулировать, надо иметь способность не только знать все эти взаимозависимые разнородные процессы, но и уметь их анализировать совместно в их взаимосвязи друг с другом. Именно в этом и заключается главная трудность. Ведь разделение це-лого, то есть Природы, на отдельные науки: физику, химию, биологию, медицину, математику и так далее – произведено человеком чисто условно, искусственно для удобства её изучения. И только совместно анализировать массу природных процессов из разных наук могут не все. Это удел талантов или, даже – гениев. Проживи Тихо Браге доль-ше, и законы движения планет наверняка открыл бы он. А сейчас па-мять о нём живёт только в тени Кеплера».
- «Я думаю, Стефан, ты прав, Тихо Браге в глубине души был счастлив».
Потом, пока его Анна не перебила, Джевецкий добавил:
- «Очень хорошо по поводу своего осознаваемого бессмертия ска-зал Пушкин в своём знаменитом стихотворении «Памятник», написан-ным им за несколько месяцев до смерти, где он сам панорамно огляды-вает всё своё творчество и сам даёт себе оценку».
- «Знаешь, Стефан, я тоже сейчас подумала об этом стихотворении. Возьми, пожалуйста, вот там с полки», - она указала рукой на проти-воположную стену комнаты: «томик Пушкина, найди это стихотворе-ние и зачитай мне его».
Джевецкий встал со стула, подошёл к книжной полке, отыскал там затрёпанный томик Пушкина, нашёл в нём это стихотворение и стал его читать. Это была великолепная иллюстрация их мыслей.

«Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру - душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья избежит -
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив буде хоть один пиит.

Слух обо мне пройде по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
 И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
 Тунгус, и друг степей калмык.
 И долго буду тем любезен я народу,
 Что чувства добрые я лирой пробуждал.
 Что в мой жестокий век восславил я свободу,
 И милость к падшим призывал.

 Веленью божия, о Муза, будь послушна,
 Обиды не страшась, не требуя венца,
 Хвалу и клевету приемли равнодушно,
 И не оспаривай глупца».

Джевецкий окончил читать стихотворение Пушкина и оба замол-чали. Каждый из них, вдумываясь в смысл точно к месту подобранных кратких и выразительных слов гениального поэта России, примеривал их к себе, к своим делам, к своим поступкам, к своим целям. И каждый из них мысленно ставил себе вопрос: «А как же я, чем я буду «любезен народу», когда меня не станет? Продолжатся мои дела во благо живу-щих людей и после моей смерти, или я буду забыт тут же, сразу после того, как воткнут крест над моей свеженасыпанной могилой? … И ведь главная основная часть жизни уже прожита значительно большая, чем у Пушкина. И что?!».  … А они всё молчали. … И мысли каждого из них неосознанно вертелись вокруг вопроса, который казался им не-скромным и очень глубоко интимным. Настолько интимным, что даже перед самим собой мысленно им было трудно в нём сознаться. Но, тем не менее, несмотря ни на что, на их внутреннюю скромность, стыдли-вость, этот вопрос с силой молота помимо их воли вбивался им в мозг: «А буду ли бессмертен я?!»
Анна понимала, что у неё уже нет времени что-то изменить в своей жизни, что-то исправить, чего-то достичь и первая нарушила молчание:
- «Стефан, дорогой, можно ли мне задать тебе вопрос глубоко личный, можно сказать интимный? Если тебе не захочется на него от-вечать, то так и скажи, я не обижусь».
Джевецкий ответил ей простыми ясными словами:
- «Аннушка, у меня нет перед тобой никаких тайн. Я с радостью отвечу на любой твой вопрос».
- «Стефан, … а ты сам считаешь себя бессмертным?»
Вопрос действительно был крайне интимным. Джевецкий не сму-тился, но немного подумал и ответил ей уверенно коротко лаконично:
- «Да, … так же, как и ты».
Услышав эти слова, Анна несколько раз их повторила про себя:
- «Так же, как и ты. … Так же, как и ты. …», - и внутренне улыб-нулась.
Тёплая волна осознания не даром прожитой жизни обдала её сво-им сиянием. А мысли её всё возникали и возникали как волны прибоя, бьющиеся о прибрежную скалу:
- «Нет, Стефан не тот человек, он, в силу своей натуры не может льстить. Он слишком прям. Значит это, правда. … И я что-то оставлю после себя …».
Своим восклицанием Джевецкий прервал её мысли. А, вернее, не прервал, а продолжил. Ибо, при помощи непонятных ему флюидов, он ясно их читал:
- «Ты первая разгадала загадку Хевисайда. Отныне операционным исчислением все учёные, инженеры и математики всех стран будут пользоваться сотни и тысячи лет. И, сразу за именем гениального Хевисайда, встанет и твоё имя, хочешь ты этого или нет. Мои же кон-струкции подводных лодок устаревают сразу через несколько лет по-сле их создания. Так стремительно сейчас развивается прогресс науки и техники. Но само направление – создание подводного флота, которое я указал, будет жить теперь уже своей жизнью, независимо от меня, от моей воли. Будущая большая война, несомненно, ярко покажет, что именно подводные лодки станут главным оружием войны на море. А невероятно дорогие гигантские броненосцы будут бездарно отстаи-ваться в своих базах. Я это сейчас ясно вижу. И тогда вспомнят и меня – скромного конструктора польского происхождения. В этом смысле и я, вслед за тобой, тоже буду бессмертен», - а потом, подумав, добавил: «Да, это нескромно, но это правда».
И опять они замолчали. И опять Анна первая нарушила молчание:
- «Знаешь, Стефан, я абсолютно не боюсь того, что меня вскоре ждёт. … Для меня это будет не момент ужаса, а момент торжества. … Уверена, ты понимаешь, что я сейчас говорю тебе предельно прямо и откровенно, нисколько не рисуясь перед тобой», - потом помолчала и очень грустным голосом добавила: «Жалеть буду только о расставании с тобой».
И опять Джевецкий ответил ей коротко и просто:
- «Да, Анна, я верю, что ты говоришь мне искренне и нисколько не рисуешься передо мной. … Я горжусь тобой и восхищаюсь твоим му-жеством. … Ты знаешь, Анна, я начинаю догадываться, почему к тебе так привязались раненные офицеры. Они не слышат того, что ты мне сейчас сказала. Но они как малые дети чутко чувствуют, любят ли их взрослые или нет. Они просто интуитивно чувствуют твоё к ним со-страдание, твою к ним любовь. И именно это отношение они и жаждут прочувствовать от кого-либо, а тем более от женщины и к тому же кра-сивой. Они отдали Отечеству своё самое дорогое, что у них есть, свои жизни и своё здоровье. И им так хочется верить, что это не напрасно! И если б ты в жизни не сделала ничего другого, то только за одно то, что ты поддерживала своими разговорами высокий моральный дух ранен-ных офицеров водяного общества, только за одно это ты уже заслужи-ла бессмертие, хотя бы в их душах», - на этой высокой ноте Джевецкий закончил свою реплику.
Они смотрели друг другу в глаза, и каждый из них мысленно по-вторял одно и то же: «О, мгновение! Длись как можно дольше!». Они говорили, думали, расставляли жизненные приоритеты абсолютно одинаково. Они могли разговаривать друг с другом молча, одними взглядами и абсолютно понимали друг друга, так слились их души, так они проникли друг в друга. Но как поздно это произошло! Как мало им осталось быть вместе! Они понимали это. Так же они понимали, что уже ничего невозможно сделать. Оставалось только смириться и ценить каждую минуту, каждую секунду, что им ещё осталось быть вместе.
Глядя на Джевецкого любящими глазами, Анна сказала:
- «Спасибо тебе, милый, за такие слова. Мне с тобой так спокойно, так хорошо … . Ты знаешь, страшное горе исковеркало мою жизнь. … Но сейчас в душе у меня после прочтения стихотворения Пушкина и беседы с тобой стало так спокойно, так умиротворённо, что если бы у меня были силы, то какую бы я тебе подарила любовь!!! … . Уж изви-ни, что так получилось».
- «Что ты, Аннушка! Не казни себя. Мне достаточно и этих дней. Такое счастье так любить выпадает одной паре на тысячу. Многие лю-ди проживают жизнь, но то, что посчастливилось испытать нам, они так и не узнали».
Неожиданно Анна стала бледнеть, вытянулась и закрыла глаза. Слабым голосом она сказала:
- «Как ты прекрасно говоришь, Стефан, но я так утомилась. Дай я немного полежу с закрытыми глазами, а ты держи мою руку в своей руке. Я так хочу ощущать твоё тепло».
Джевецкий тут же ещё ближе пододвинул свой стул к кровати Ан-ны, взял её левую руку в свои руки, нежно погладил её и поцеловал. Анна улыбнулась, ощущая эту скупую мужскую ласку, окончательно закрыла глаза и вскоре заснула. … Силы медленно и неуклонно поки-дали её.
Перед обедом Анна проснулась, и Джевецкий снова ушёл на ис-точник за водой для неё. После обеда Анна снова спала. А Джевецкий, в это время ушёл к себе в гостиницу обедать. Перед ужином он в тре-тий раз ходил на источник. После ужина Джевецкий с Анной опять долго разговаривали, а потом попрощались на ночь, и он снова ушёл к себе в гостиницу ужинать и спать.
Он вышел на бульвар. Уже настала ночь. На юге рано темнеет. Большие яркие звёзды светились на небе. Стало немного прохладно. Центральный бульвар Пятигорска был хорошо освещён недавно по-явившимися электрическими фонарями. Но вокруг почти никого не было, попадались только отдельные редкие прохожие. Идя через парк Цветник, горькие думы овладели Джевецким. Он думал о Анне о её и своей тяжелой доле, о своей неудавшейся личной жизни. В присутствии Анны он как-то об этом и не задумывался, настолько его занимал раз-говор с ней, а тут раскис.
- «Почему, за что мне выпала такая доля? Что я в жизни сделал плохого? Наконец, мне выпало в жизни неслыханное счастье, и вот, как маленькая искорка, ярко сверкнув, она уже угасает. … Ах, если бы я был религиозен, то пошёл бы к ксёндзу, он наверно нашёл бы слова, как меня утешить. Но и этого я лишён. … А как бы он мог меня уте-шить? … Наверно сказал бы, что Господь наградил меня такой любо-вью за мои страдания и труды? … А что он ещё мог бы мне сказать? … Хотя нет, наверное, ещё что-либо сказал о том, что в потустороннем мире мне все мои страдания зачтутся. … Ох, как трудно построить сча-стье в этом мире, гораздо проще надеяться, что оно придёт там – в по-тустороннем. … Ладно, надо принять жизнь так, как она есть, и нести свой крест до конца. … Хватит раскисать».
Тишина, одиночество, ночь, звёзды, безветрие – всё располагало к раздумью о чём-то общем, большом, главном. Что у каждого человека бывает раз в жизни. Но вскоре думы его прервались естественным об-разом – он подошёл к своей гостинице.
……………………………………………………………………………...
Так прошла неделя. Анна уже самостоятельно не могла встать с кровати. Джамиля с Лайлой добросовестно ухаживали за ней. Сон Ан-ны становился всё длиннее и длиннее, бодрствовала она всё меньше и меньше. Но этот сон уже нельзя было назвать сном, это уже было ка-кое-то болезненное забытие, вызванное непрекращающимся упадком сил.
Вскоре у Анны отказал весь желудочно-пищеварительный тракт. Её питание стало осуществляться только через капельницу. Надобность хождения Джевецкого за водой на источник отпала. Лицо Анны поху-дело, глаза запали, нос заострился. Находясь в сознании, Анна всё по-нимала и, при этом держалась достойно и мужественно. По рекоменда-ции доктора Конради её перевезли в стационар Пушкинских ванн, где ей выделили небольшую светлую чистую комнату. Сестра милосердия три раза в день стала делать ей капельницы. Но была и ещё одна при-чина перевода Анны в здание Пушкинских ванн. Фридрих Владимиро-вич намекнул Джевецкому, что дни нахождения Анны Александровны на Земле сочтены и будет нехорошо, если она уйдёт из жизни в доме Джамили, так как это может повлиять на привлекательность её дома для съёма квартиры. Джамиля, из-за её деликатности, никогда об этом сама Джевецкому не скажет. И когда Джевецкий объявил Джамили своё решение о переводе Анны в здание Пушкинских ванн, то прочёл в её глазах глубокую ему благодарность.
Прошло ещё несколько дней. Анна всё больше и больше то ли спала, то ли находилась в состоянии забытья. Речь её, в часы и минуты бодрствования, становилась всё более и более вялой. Наконец у неё пропала и речь. Доктор Конради предупредил Джевецкого, что её вре-мя стало отсчитывать последние часы или, в крайнем случае – сутки. Раненные офицеры водяного общества установили у здания Пушкин-ских ванн круглосуточное дежурство. Джевецкий с Джамилей и Лай-лой, сменяя друг друга, круглосуточно дежурили у постели Анны.
В тот вечер было дежурство Джевецкого. Неожиданно Анна при-шла в себя. В комнате горели свечи, за окном уже была чёрная кавказ-ская ночь. Анна открыла глаза и увидела Джевецкого. Губы её слегка раскрылись, видно она хотела улыбнуться. Джевецкий тут же накло-нился к ней и нежно поцеловал в губы. По едва заметному движению её губ он ощутил ответный поцелуй. От умиления Анна снова закрыла глаза. Джевецкий двумя руками взял левую руку Анны, погладил её и поцеловал. Анна снова открыла глаза. Взгляд её был устремлён прямо на Джевецкого:
- «Я люблю тебя», - говорил её взгляд.
- «И я тебя тоже очень люблю», - так же взглядом ответил ей Дже-вецкий.
Ему казалось, что глаза её лучились и сверкали прямо как у здо-ровой женщины. И он ощутил слабое, едва заметное пожатие её левой луки, словно она откуда-то уже издалека давала ему какой-то знак. Взгляды их встретились снова. И, через этот взаимный взгляд, который длился меньше минуты, они успели сказать друг другу очень многое, о прошлой жизни, об их любви и о бессмертии. …
Затем её взгляд затуманился, глаза закрылись, и Анна снова впала в забытие. А Джевецкий, неотрывно глядя на её лицо, продолжал дер-жать её левую руку в своих руках. Вскоре, в такой позе, он незаметно для себя задремал. Сколько он проспал, Джевецкий не помнил. Но ко-гда проснулся, то сразу ощутил, что в руке Анны уже нет её прежнего тепла. Острая догадка тут же пронзила его мозг. Была середина ночи. Все свечи уже догорели, и в комнате было абсолютно темно. Джевец-кий на ощупь нашёл запасную свечу, вставил её в подсвечник и зажёг. Он тут же ухом припал к груди Анны. Никаких стуков сердца он не услышал. Лицо Анны, при тусклом свете свечи было ещё как у живой, как будто она спала. Джевецкий не рыдал, не плакал. Он вдруг понял, что это уже не Анна, это только её оболочка, в которой ещё недавно жила её душа. … У этого тела, уже не было души.
……………………………………………………………………………...
Хоронили Анну на кладбище в пригороде Пятигорска, недалеко от озера Тамбукан, откуда брали лечебные грязи, для исцеления ран долечивающихся офицеров. В тот день погода в Пятигорске была пас-мурная, холодная. С гор дул ледяной ветер. Главная вершина Бештау покрылась снегом. За гробом в колонну по два растянулся длинный строй офицеров всего пятигорского водяного общества. По случаю хо-лодной погоды все были в шинелях. Они шли молча, кто на костылях, кто с палками, безрукие и безногие, изрезанные боевыми шрамами и обожжённые пламенем. Они шли отдать последнюю дань их молчаливо признанному символу русской женщины. Она могла каждому сказать ласковое слово, утешить, которая стала для них негласным символом чести, ума, выдержки, тактичности и благородства, в присутствии ко-торой они все невольно делались лучше, сами не замечая этого. Ритуал похорон был прост и величественен. После панихиды местного батюш-ки и выступления офицеров, желающих сказать последнее слово, Анне отдали все положенные воинские почести. Торжественным салютом ко-мандовал тот самый штабс-капитан портартуровец с густой чёрной бо-родой и в высокой медвежьей папахе. Он уже был без палки, но всё ещё сильно хромал. По его команде над разверзнутой могилой взвод офи-церов из своих личных наганов дал троекратный прощальный воин-ский салют. Когда гроб опускали в могилу, то четыре морских офицера приспустили военно-морской Андреевский флаг.
В этот же день вечером в ресторане при гостинице Бристоль Дже-вецкий устроил поминки. Для этого мероприятия он снял весь ресто-ран. Тем офицерам, которым не хватило места в зале ресторана, тут же на улице накрыли длинные столы. Было сказано немало хороших то-стов в честь памяти Анны. Джевецкий, лично знавший покойного импе-ратора Александра ;;; ещё цесаревичем, произнёс его знаменитые сло-ва: «У России есть только два союзника – её армия и флот». Эти сло-ва вызвали всеобщий энтузиазм. Пили и за его память. Но пьяных не было никого.
На следующий день Джевецкий щедро расплатился с доктором Конради и Джамилей и на ближайшем кисловодском поезде убыл в Санкт-Петербург. Его уже давно засыпал срочными телеграммами ди-ректор петербургского Металлического завода Лесенков по поводу проблем, связанных со строительством спроектированной им подвод-ной лодки «Почтовый». То четыре двухцилиндровых бензиновых мо-тора не помещались в моторном отсеке лодки, то какая-то французская фирма задерживала поставку газового насоса, то ещё много всяких те-кущих мелочей, требующих его решения и внимания.
Живым надо было жить.


14. Эпилог

Судьба даровала Джевецкому очень длинную жизнь. Впереди ему предстояло сделать ещё много дел, много думать, анализировать и ука-зывать дальнейшие самые перспективные направления развития науки и техники. Но начнём описывать всё по порядку.
Идея сделать подводную лодку «Почтовый» с единым двигателем для надводного и подводного хода – успехом не увенчалась. Воздуш-ный аккумулятор в виде баллонов с воздухом высокого давления не заменил электрическую аккумуляторную батарею. Кроме того, лодка получилась очень сложной, неудобной с плохими мореходными каче-ствами и крайне низкой надёжностью её механизмов. Но главным её недостатком была потеря скрытности, так как всплывающие выхлопные газы от её бензомоторов, демаскировали лодку своими пузырями и масляным следом. А подводная лодка, потерявшая свою скрытность, превращается из грозного оружия в мишень для противника.
Положительным в идее «Почтового» было одно – эксперимен-тально, в развитии подводного кораблестроения, был доказан тупико-вый путь замены электрических аккумуляторов на воздушные.
А вскоре, после окончания эпопеи с «Почтовым», началась Первая мировая война. Как более тридцати лет назад и предсказывал Пётр Ка-рагеоргиевич – Франция с Россией были союзниками. А здесь, в войне на море, всё произошло именно так, как предсказывал уже Джевецкий. Так, на второй месяц войны, 5 сентября 1914 года немецкая подводная лодка U-21 под командованием капитан-лейтенанта Херзинга одной торпедой утопила лёгкий английский крейсер «Pathfinder». А уже 22 сентября 1914 года последовала самая знаменитая подводная атака, ко-гда немецкая подводная лодка U-9 под командованием капитан-лейтенанта Веддигена в течение одного часа утопила сразу три англий-ских броненосных крейсера: «Hoguc», «Aboukir» и «Cressy». 15 октяб-ря тот же Веддиген утопил старый английский крейсер «Hawke». А 18 октября немецкая подводная лодка U-27 утопила английскую подвод-ную лодку Е-3.
Столь ошеломляющие успехи немецких подводников сразу пока-зали всему миру, какие корабли будут решать исход войны на море. Вскоре за этим последовавшая неограниченная подводная война Гер-мании, которая чуть не вывела Англию из войны из-за полной морской подводной блокады всего побережья её метрополии. Гигантское Ют-ландское морское сражение артиллерийских линкоров и крейсеров Ан-глийского и Германского флотов в июне 1916 года не решило задач морской войны. Оно закончилось почти вничью с небольшим переве-сом Германского флота при подавляющем численном превосходстве Английского флота. При этом осталась блокада немецкого побережья при помощи британского надводного флота и осталась блокада ан-глийского побережья при помощи немецких подводных лодок. Но только стоимость подводных лодок тех лет была на несколько поряд-ков меньше стоимости линкоров, что убедительно доказало всему миру их высочайшую военную эффективность.
Уже в довольно преклонном возрасте Джевецкий занялся пробле-мами воздухоплавания. Так, в 1909 году во Франции появилась его «работа «Воздушные винты», которая через год была издана в России. В Париже многие опыты в рамках теории винтов Джевецкий провёл в аэродинамической лаборатории» [5] своего друга юности «Эйфеля, ко-торая располагалась недалеко от его дома в Отейле. …
Джевецкий занимался также практическим конструированием. В Париже он создал своё техническое бюро и при нём небольшое произ-водство деревянных авиационных винтов. И позднее он неоднократно обращался к проблеме винтов, развивая и углубляя теорию. Обобща-ющая его исследования работа «Theorie generale de l helice» была отме-чена в 1920 году Парижской Академией наук. …
В области воздухоплавания труды Джевецкого заслужили всеоб-щее признание. Его корреспондентами были крупные учёные и инже-неры, занимавшиеся авиацией. Сам он первым перевёл на французский язык сочинения Н.Е.Жуковского. В 1912;1913 годах Джевецкий инте-ресовался обеспечением устойчивости самолёта в полёте и предложил оригинальную  схему аэроплана с передней и задней плоскостями.  Модель этой ма-



 

 

Успехи немецких подводников в начале Первой мировой войны
шины испытали в лаборатории Эйфеля, а затем был построен самолёт, который экспонировался на 4-й Международной воздухоплавательной выставке в Париже в 1912 году» [5].
Далее, уже совсем в преклонном возрасте он занялся вопросами теоретической физики. «В 30-е годы прошлого века на склоне лет он разрабатывал кинетическую теорию газов в приложении к аэро- и гид-родинамике, периодически публикуя свои результаты в Бюллетенях Парижской Академии наук» [5].
Оценивая свой личный вклад в развитие науки и техники, Джевец-кий ясно понимал, что в силу своих глубоких теоретических и практи-ческих знаний он обладал способностью предвидеть дальнейшее разви-тие прогресса, о чём он писал в своём письме от 5 августа 1933 года Лёше, а теперь уже уважаемому академику-кораблестроителю Алексею Николаевичу Крылову: «В мире знания считали меня полусумасшед-шим, хотя не опасным, за мои предвидения. Вспоминаю с некоторой гордостью мой разговор с Д.И.Менделеевым, кажется в 1885 году, ко-гда я ему полушутя предсказывал, что в химии в скором времени будут применяться законы астрономии, так как молекулы (в то время об электронах не было и речи) вращаются одна подле другой наподобие планет вокруг Солнца. Тогда Д.И. замахал руками, как будто я выска-зал нелепость. А что сказал бы сегодня автор Периодической систе-мы?» [5]. 
Сбылись предсказания профессора математики Родионова Сергея Андреевича, данные Джевецкому в далёком 1879 году на научной кон-ференции в Санкт-Петербургском императорском университете. Сам Джевецкий уже давно забыл об этом разговоре и о том знакомстве. Но его предсказания об экспоненциальном характере развития науки и техники сбылись в полной мере. Благодаря своему могучему здоровью Джевецкий дожил до преклонных лет и стал живым свидетелем начала фантастического научно-технического прогресса, особенно в области ядерной физики, изучением которой он на старости лет занялся. И здесь он успел сделать выдающееся предсказание, правда научная об-щественность о нём узнала уже после того как они сбылись. Это случи-лось уже после его смерти.
Под самый конец своей жизни Джевецкий действительно увлёкся отслеживанием успехов развития квантово-ядерной физики. Он подго-товил большую статью, где на основе хроники развития исследований в области физики ядра делал свои очередные предвидения. Эту статью он намеревался так же опубликовать в Бюллетенях Парижской Акаде-мии наук. Но дописать эту статью и опубликовать её он не успел. Здесь лишь приведём небольшие выдержки из этой статьи.
«Прогнозы предвидения бывают двух типов: краткосрочные и долгосрочные. Краткосрочные прогнозы основаны на интерполяции в будущее наметившейся тенденции развития науки в настоящем. Для прогноза долгосрочного необходимо знать хотя бы два последних цик-ла развития данной науки. Только тогда можно заглянуть в будущее далеко за горизонт развития этой науки. Свой прогноз в ядерной фи-зике я буду делать краткосрочным. Для этого сначала дам краткую хронику самых последних достижений в этой области, чтобы опреде-лить, почувствовать современную тенденцию её развития.
В 1900 году немецкий физик Макс Планк, используя излучение абсо-лютно чёрного тела, обнаружил прерывность этого излучения, то есть его квантование, что косвенно указывало на сложную корпуску-лярную структуру атома.
Исследуя катодные лучи при газовом разряде в условиях рентгенов-ского облучения, английский физик Джозеф Джон Томсон в 1905 году открыл электрон, измерил его массу и заряд. Он же впервые в качестве гипотезы предложил первую модель атома. Ему казалось, что это по-ложительно заряженная сфера, в которой электроны находятся в стабильном статическом равновесии с их взаимным отталкиванием и притяжением к положительно заряженной сфере. Такую модель ато-ма учёные прозвали «пудингом Томсона», где под бисквитом понима-лась положительно заряженная сфера, а под изюмом – электроны.
Ученик Томсона новозеландец по происхождению английский учё-ный Эрнест Резерфорд, изучая в 1911 году отклонения ;-частиц (то есть ядер Гелия) при бомбардировке ими Азота, обнаружил, что у атома есть ядро. Согласно этому открытию Резерфорд разработал уже планетарную модель атома. Согласно этой модели, атом состо-ит из очень маленького положительно заряженного ядра, содержаще-го большую часть массы атома, и вращающихся вокруг него лёгких электронов. Частицу, несущую единичный положительный заряд в ядре атома, Резерфорд назвал протоном. Далее, изучая ;-частицы, Резер-форд экспериментально установил, что это ядро атома Гелия, со-держащий два протона и имеющий четыре атомных единицы массы. Отсюда в 1920 году он сделал вывод, что оставшиеся в ядре атома ге-лия две элементарные частицы имеют примерно ту же массу, что и протоны, но электрически они нейтральны. На этом основании Резер-форд высказал предположение, что в ядрах атомов ещё существуют особые частицы – нейтроны. Но только через 12 лет в 1932 году уче-ник Резерфорда английский физик Джеймс Чедвик экспериментально доказал существование нейтрона, облучая бериллиевую мишень пото-ком ;-частиц.
Дальнейшим шагом в ядерной физике, уточнившим планетарную модель атома Резерфорда, явилась планетарная модель датского фи-зика – Нильса Бора. В 1913 году Бор показал, что орбиты электронов, вращающихся вокруг ядра атома, не постоянны. Поглощая квант энер-гии, электрон переходит на более дальнюю орбиту, а, испуская квант энергии, электрон наоборот переходит на более близкую орбиту к ядру атома. Исходя из этого, орбиты электронов строго квантованы. Та-кая планетарная модель атома Нильса Бора соединила в себе откры-тие Планка с моделью Резерфорда.
В 1934 году, то есть через два года после экспериментального подтверждения существования нейтронов Джеймсом Чедвигом, ита-льянский физик Энрико Ферми решил получить новые химические эле-менты с атомной массой больше чем у Урана, которые он назвал – трансурановые. Для этого он бомбардировал атомы Урана нейтрона-ми. Ферми пришёл к выводу, что это будет сделать не трудно. По-скольку нейтрон не имеет заряда, то он не будет отталкиваться яд-ром атома Урана. Проделав такой опыт, Энрико Ферми объявил, что он получил трансурановые элементы.
Получив такую информацию, многие учёные в разных странах стали повторять опыты Ферми, но никаких трансурановых элементов они не обнаружили. Тогда молодая никому не известная немецкая женщина – химик Ида Ноддак в том же 1934 году высказала предпо-ложение, что под действием нейтронов в опытах Ферми ядра Урана разделились на элементы средней части таблицы Менделеева. Свою статью она опубликовала в немецком химическом журнале.
С тех пор прошло почти четыре года, и никто из физиков не об-ратил внимания на её статью. Очень жаль, что физики не читают химических журналов. Я могу только догадываться, то есть предска-зывать, что очень трудно реально получить долгоживущие трансура-новые элементы. Ибо электростатические силы положительно заря-женных протонов, которых в этом ядре 92 (!), всегда будут старать-ся разделить такое ядро предположительно на две части. Поэтому, при таком большом числе протонов в ядре, оно может существовать, не разрушаясь, только с нейтронами. Следовательно, нейтронов в та-ком ядре очень много. При атомной массе ядра Урана – 238 в нём бу-дет: 238-92=146 (!) нейтронов. Поэтому, при делении ядра Урана от облучения его нейтронами ядра двух образовавшихся элементов средней части таблицы Менделеева будут перенасыщены нейтронами, от ко-торых они начнут сразу же избавляться. А уже эти нейтроны (назо-вём их – вторичными) в состоянии, в свою очередь, разделить уже дру-гие атомы Урана. Тогда может получиться цепная реакция деления ядер Урана. В этом случае весь вопрос будет в том: сколько вторич-ных нейтронов будет образовываться от одного акта деления ядра Урана? Если больше одного, то реакция начнёт лавинообразно раз-растаться. Если меньше одного, реакция тут же затухнет. Моё мне-ние – что будет больше одного, так как уж слишком будут перенасы-щены нейтронами осколки деления ядра Урана. Теперь надо учесть, что два осколка деления ядра Урана под действием электростатиче-ских сил отталкивания будут разлетаться друг от друга с огромной скоростью, то есть с большой кинетической энергией. Ударившись о какое-либо препятствие (например, стенки сосуда) они остановятся, а их огромная кинетическая энергия перейдёт в потенциальную энергию тепла. Таким образом, произойдёт колоссальное выделение энергии. Ведь всё это так просто и логически ясно!
 
Лауреат Нобелевской премии Макс Планк
 
Лауреат Нобелевской премии Джозеф Джон Томсон

 
Лауреат Нобелевской премии Эрнест Резерфорд
 
Лауреат Нобелевской премии Нильс Бор
 
Лауреат Нобелевской премии Джеймс Чедвик
 
Лауреат Нобелевской премии Энрико Ферми
 
Ида Ноддак

 
                Лауреат Нобелевской премии Отто Ган
 
Лауреат Нобелевской премии Фриц Штрассман
 
Лиза Мейтнер
 
Отто Фриш

Уже сейчас, в свои 93 года я ясно вижу новую эру человечества, когда оно получит в свои руки невероятные по силе и мощности ис-точники энергии. Как жаль, что я этого уже не увижу! Как будущие главы государств распорядятся этим гигантским источником энер-гии? Неужели опять на войну?»
На этом эта неопубликованная статья Джевецкого заканчивается. В марте 1938 года Джевецкий заболел двухсторонним воспалением лёг-ких. Тяжело в 93 года побороть такую грозную болезнь и, не дожив трёх месяцев до своего 94-летия, 23 апреля 1938 года Джевецкий умер. Если верить словам сиделки, которая в тот момент дежурила у постели умирающего Джевецкого, то незадолго до смерти в бреду, он сказал свои три последних слова: «Польша, Россия, Анна». Свою лаборато-рию Джевецкий завещал правительству Польши.
А дальше всё произошло именно так, как и предсказывал Джевец-кий. В декабре того же 1938 года немецкий физик Отто Ган и его асси-стент химик Фриц Штрассман повторили опыт Ферми. В продуктах опыта они нашли элементы средней части таблицы Менделеева – Лан-тан и Бор. От неожиданности они не могли сразу объяснить результаты этого опыта. Тогда Отто Ган решил посоветоваться со своим другом и соратником Лизой Мейтнер, которая в то время, спасаясь от нацистско-го преследования, эмигрировала в Швецию. Он написал ей письмо в Стокгольм. Лиза Мейтнер получила это письмо, находясь в пригороде Стокгольма вместе со своим племянником Отто Фришем, тоже физи-ком, работавшем в Копенгагене в институте теоретической физики, воз-главляемым Нильсом Бором. Когда Лиза Мейтнер прочла это письмо, она тут же поняла, что произошло деление ядра Урана. О чём она тут же написала письмо Отто Гану. А вернувшийся в Копенгаген её пле-мянник Отто Фриш, сразу всё рассказал Нильсу Бору. Услышав всё это, Нильс Бор воскликнул:
- «Как же мы до этого раньше не додумались!»
А дальше и развернулась та самая ядерная эпоха в истории чело-вечества, о которой предсказывал Джевецкий. Но сначала ядерную энергию применили в военных целях.

18 сентября 2019 года


Список условных сокращений

ГИУ – главное инженерное управление
ДВС – двигатель внутреннего сгорания
КПД – коэффициент полезного действия
МТК – морской технический комитет
ОДФ – общество добровольного флота


Список используемой литературы

1. Сент-Дьери Д. Биоэнергетика, М, 1960.
2. Крылов А.Н. Мои воспоминания, Л, Судостроение, 1984.
3. Гроссман В.С. Жизнь и судьба, М, Терра-Книжный клуб, 2005.
4. Регирер Е.И. О профессии исследователя в точных науках, М, Наука, 1966.
5. Рассол Е.И., Кондратенко Р.В. Степан Карлович Джевецкий и развитие морской техники России, СПб, «ЦКБ МТ «Рубин», 2006.
6. Гранин Д.А. Эта странная жизнь, СПб, Гуманитарный универ-ситет профсоюзов, 1998.








Содержание

Введение от автора 3
1. Венские встречи 4
2. Хроника силографа 21
3. Рождение идеи 24
4. На войне 29
5. Хроника проектирования, строительства и испытания подводной лодки «Подаскар» 35
6. Снова в Санкт-Петербурге 45
7. Загадка Хевисайда 50
8. Дуэль 78
9. Нет 102
10. Цесаревич 108
11. Да, но – нет 142
12. Хроника дальнейшей жизни Джевецкого 194
13. Да, но поздно 200
14. Эпилог 255
Список условных сокращений 267
Список используемой литературы 267
Содержание 268