Путь офицера флота

А.В. Ярошенко













Путь офицера флота


(роман)















Санкт-Петербург
2023 г.










































Повесть посвящаю памяти своего старшего товарища и сослуживца – командующего Северным флотом адмирала Сучкова Геннадия Александровича.
Автор

 
Адмирал Сучков Геннадий Александрович



Введение от автора

Эпиграф
 «Все учёные, писатели, артисты по-своему невменяемы. К ним нужен особый подход, потому, что они живут своей, придуманной ими жиз-нью»
Юлиан Семёнов [1]


Есть один вопрос, который волновал, волнует, и ещё вечно будет волновать думающую часть человечества. Об этом вопросе не принято часто говорить, он слишком личный интимный. Это вопрос о смысле человеческой жизни. Зачем мы родились, если всё равно умрём? И как надо прожить тот отрезок жизни, который нам отпущен? Для тех, кто видит смысл своей жизни в личных удовольствиях, я не советую читать этот роман. Она не для вас. Вам будет скучно. Поступки и мотивы по-ведения героев этого романа вам будут не понятны и не интересны. Книги должны заставлять людей думать, а есть книги, которые наобо-рот, заставляют людей не думать, а просто приятно развлечься лёгким чтивом. Этот роман претендует заставить читателя думать. Итак, о чём этот роман?
Всю свою трудовую активную часть жизни я прослужил на флоте. Правда, параллельно ещё некоторое время служил и в спецслужбе. Так получилось, что рядом со мной всё это время служил и мой товарищ – Грацианов Юрий Александрович. Вот о жизненном пути этого челове-ка и будет рассказано в романе. Юрий Александрович был очень странным человеком ни на кого не похожим. Он сам знал это, но нату-ру свою изменить не мог, да и не хотел. Будучи нахимовцем и курсан-том, он никогда не проводил увольнения вместе со своими товарища-ми. То, как они проводили свои увольнения – было ему абсолютно не приемлемо. У него были другие интересы. У него не было друзей среди сверстников, но он и не стремился их приобрести. Он был слишком са-модостаточным. Ему было хорошо наедине самим с собой. Когда он стал курсантом, то настолько сильно увлёкся наукой, что военная служба стала ему мешать. Но изменять свою жизнь он не захотел. С де-вушками он не дружил, так как в их обществе чувствовал себя очень стеснительно и был крайне не уверен в себе. Таким он девушкам не нравился. Хотя его мужская природа и требовала общения с девушка-ми, но его стеснительность и робость не способствовала этому. Он страдал от этого, но ничего с собой поделать не мог. Много времени он уделял чтению, стал заядлым книгочеем и театралом. Внутренне он жил в каком-то своём придуманном им мире как в коконе и боялся из него вылезти. Он был очень одинок, но от этого не страдал. Ему было хорошо одному наедине со своими мыслями. Внешний мир пугал его своим хамством, грубостью, бездуховностью, бессмысленной жестоко-стью, подлостью, пьянством и развратом. Но вылезти из кокона ему всё же пришлось.
Когда Грацианов стал служить на флоте, в частности на атомной подводной лодке офицером, то начальство по отношению к нему раз-делилось на две части: одни его не любили, но ценили и использовали, другие его ненавидели и тоже ценили, и использовали. Причём это бы-ло у них как-то неосознанно на уровне подсознания, специально об этом они даже и не задумывались. А вот подчинённые ему моряки, наоборот, души не чаяли в своём командире. По его приказу они гото-вы были не раздумывая, идти за ним в огонь и воду, что на самом деле и происходило. А демобилизовавшись, слали ему письма, где благода-рили судьбу за то, что он им повстречался в жизни. Видело ли всё это начальство? – Конечно – да, видело. Нравилось ли им всё это? Конечно – нет, это их только раздражало. Зависть? Не знаю, наверно, но уж точно не у всех. А вот использовали его все начальники – это уж точно. Заботились ли они о нём? Иногда, редко, некоторые, но всё же заботи-лись. Но забота эта была под лозунгом «что-то дать, чтобы ещё боль-ше взять». Другие начальники вообще не заботились. Образно говоря, для одних он был абсолютный, но полезный минус, а для других – аб-солютный плюс. Но вот только нолём он никогда не был, это уж точно. Он испытал на себе весь спектр взаимоотношений между людьми, коме равнодушия, а это и обусловило его особую драматическую судьбу. В двух словах её рассказать невозможно, для этого надо прочесть весь роман целиком. Но если Вы, уважаемый читатель – ноль, или стреми-тесь им быть, то это книга не для Вас. Пожалуйста, положите её на ме-сто и дайте почитать другим.
Так сложилась моя жизнь, что я прослужил с ним рядом и на фло-те, и в училище, и в Академии, и в спецслужбе. Хотя мы были с ним всё время вместе, но другом его я так и не стал. Он не пускал меня внутрь своей души, не раскрывался передо мной, не пытался объяснить глу-бинные мотивы своих поступков. А я, в свою очередь, не лез ему в ду-шу. Когда он демобилизовался по предельному возрасту нахождения на военной службе, то решил написать книгу мемуаров о своей жизни. Он гордился ей. Эту книгу он написал, но, почему-то раздумал её из-давать. А свою рукопись подарил мне. Эту рукопись он назвал «Путь офицера флота». Причём подарил он мне её без всяких условий, просто взял и подарил. Когда я прочёл её, то сразу понял, что она должна по-служить людям, особенно молодёжи. Причём молодёжи всякой, не только военной, не только научной. Конечно, таких ярких биографий таких необычных людей встречается хоть и не часто, но, в общей массе – не так уж и мало. И тогда я поставил перед собой вопрос – а почему эту биографию надо скрыть, если она явно может принести пользу? Поэтому я решил издать эту книгу. Но издать её не просто так, как он мне её дал, а со своим взглядом, как бы со стороны на жизнь Юрия Александровича (для меня он просто Юра). Дополнить описание его жизни теми моментами, о которых он почему-то не написал, но на са-мом деле, они были. Дать им своё видение, как бы проникнуть в его душу, постараться посмотреть на мир его глазами. Название книги я решил оставить такое, как его дал сам Юрий Александрович – «Путь офицера флота».
Сказано – сделано. В этой повести сам текст написанной им био-графии (естественно от первого лица), я дал курсивом, а своё дополне-ние – обычным шрифтом.
Как сказал Михаил Юрьевич Лермонтов: «История души челове-ческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полез-нее истории целого народа» [2]. Поэтому, отдельно взятый частный пример Юрия Александровича я рассматриваю как какой-то обобща-ющий символ скромного принесения пользы. Это всё равно, что Веч-ный огонь в честь памяти неизвестного солдата. В этой абстрактной памяти к неизвестному солдату мы как бы помним всех наших солдат, погибших на войне. Так же я рассматриваю и главного героя этого ро-мана офицера Грацианова – как некий обобщённый абстрактный сим-вол стремления своею деятельностью приносить пользу людям.
Очень хорошо по этому поводу сказала величайшая женщина ми-ра, дважды лауреат Нобелевской премии – Мария Кюри (Складов-ская): «… мне бы хотелось только одного – чувствовать, что я при-ношу пользу» [3]. И сознание этой пользы, наполняет нашу душу радо-стью. Наша жизнь приобретает смысл, и мы становимся счастливы.   

Пролог. Авария

В посёлке Дивноморском, что находится на берегу Чёрного моря, стояли первые числа декабря. Позавтракав, он вышел из столовой са-натория, одиноко прошёлся вдоль пустых пляжей, поднялся на гору и вошёл в рощу из пицундской сосны. Одиночество. Он так его ждал! Он устал от людей, будучи их командиром и, одновременно, подчинённым у своего начальства. Он шёл машинально, ни о чём не думая, разгребая ногами толстый слой упавших пожелтевших от времени сосновых иго-лок. Как ему было хорошо одному! Наконец! Погода была пасмурная, небо было в тучах. С моря дул лёгкий незаметный ветерок. Температу-ра воздуха в это время года здесь, на побережье Чёрного моря, была слегка выше нуля градусов.
Неожиданно для самого себя он лёг на землю, закрыл глаза и вы-тянул ноги. Слегка хрустнули суставы. Он с наслаждением вздохнул. На вкус воздух был очень хорош. Он пах какой-то удивительной сме-сью: прелыми сосновыми иголками и, одновременно, свежайшим, слег-ка уловимым островатым йодистым запахом выброшенных на берег морских водорослей. Это был настоящий природный воздух. Он долго мечтал о нём! Его лёгкие так и ходили ходуном, наслаждаясь его аро-матами. Он давно отвык от него, постоянно в последнее время дыша искусственным безвкусным воздухом с запахами масляных паров, при-дышавшись к которым он даже перестал замечать их. И ещё непривыч-ным ему были звуки. Ласковый шорох сталкивающихся между собой веток с иголками пицундской сосны, а издалека из-под обрыва доно-сился мерный ленивый шум морского прибоя и шуршание гальки вы-званный скатывающимися волнами. Он был так размерен, что убаюки-вал и успокаивал нервы. А ещё изредка, летая над водой, где-то крича-ли чайки, разговаривая между собой на своём особом птичьем языке. После многомесячного непрекращающегося гула турбин, эти звуки воспринимались как некая волшебная мелодия, которую он мог уже никогда больше и не услышать. Но, о том, что случилось в последнем походе, он старался не думать. Он просто радовался жизни, покою, своему слиянию с природой. Как в этот миг ему было хорошо!
Наконец он медленно открыл глаза. Где-то высоко в небе над его головой на слабом ветерке еле раскачивались вершины пицундских со-сен. А прямо перед глазами он увидел стебли высокой, но редко рас-тущей травы. Смотря на них снизу в упор, они казались ему такими мощными и крепкими, как стволы деревьев. Внизу, у подножья стебля ближайшей к нему травинки он увидел, как несколько муравьёв вцепи-лись в сосновую иголку и с трудом куда-то её волокут. А рядом другой муравей нёс какую-то маленькую светлую крошку.
- «Наверно несёт своим детям еду. А они надеются на своего папу, что он их накормит», - умилённо думал он: «А те, наверно, укрепляют свой муравейник. Ведь не сегодня, так завтра здесь может выпасть пер-вый снег. А им надо утеплить своё жилище».
Но вдруг его внимание привлекло очень весомое событие в этом удивительном мирке. Неожиданно над лепестком этой травинки разда-лось слабое жужжание и закружился какой-то жучок. Вот он сел на этот лепесток и мгновенно сложил свои крылышки под панцирь.
- «Ба! Да это же Божья коровка!» - радостно пронеслось у него в голове: «Какая же она хорошенькая», - подумал он и снова умилённо улыбнулся.
Всё это его отвлекало от воспоминаний об ужасах последнего по-хода.
А в это время Божья коровка деловито зашагала вдоль лепестка травинки к её верхнему перегибу. И тут он заметил прилипший к ней крохотный серебристый шарик. Это был шарик с водой.
- «Если бы сейчас было солнце, то, наверно, он бы сверкнул. А так его почти незаметно», - опять пронеслось у него в голове.
Он замер, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть Божью коровку и стал наблюдать дальше. А Божья коровка тем временем наконец до-бралась до этого шарика и остановилась возле него.
- «Наверно пьёт», - опять подумал он, а мысли его всё крутились и крутились, но уже в совершенно новом направлении: «Какой удиви-тельный мир столь маленьких существ. У них нет войн, они живут в мире друг с другом, никому не мешая. А что мы? … Проходя мимо, не замечая и даже не задумываясь наступаем на него ботинком – и нет этого мирка. И останутся дети муравьёв одни голодные без родителей, а Божья коровка так и погибнет, не напившись воды перед смертью. Да, у них нет сознания – одни инстинкты. Но кто знает, может быть боль, причинённая инстинктом, сильнее душевной боли сознания от по-тери близких? … Кто знает. … Как нам надо быть аккуратным. … А как же тогда гулять по лесу? … А как же мы, люди, не аккуратны друг с другом. … Мат, хамство, подлости, пьянство, разврат, рукоприклад-ство. … О, боже, боже!».
И опять его мысли перевернулись. Он был уже не в состоянии сдерживать себя, пытаясь не вспоминать о том, что недавно пришлось пережить.
……………………………………………………………………………...
Их атомная подводная лодка возвращалась из дальнего боевого похода. До базы ещё была целая неделя плавания. Они уже вышли из-подо льда, но пока ещё не всплывали. Да, их экипаж подлодки сжился привык к постоянному ощущению опасности подлёдного плавания и несколько потерял бдительность. Это случилось утром, сразу после обеда, когда на вахту заступила первая боевая смена. Неожиданно громадную лодку сильно тряхнуло, погасло освещение и сразу автома-тически загорелось тусклое аварийное освещение. В отсеках резко ста-ло тихо. Лодка полностью обесточилась. В турбинном отсеке, где ко-мандиром был капитан-лейтенант Грацианов, привычный гул трёх турбин перешёл на неприятный вой их вращения на выбеге. Потом и они остановились, и непривычная тишина сразу надавила на уши всем турбинистам. В отсеке сразу стала нарастать духота, так как вентиля-ция не работала, а масса раскалённых металлических труб паропрово-дов быстро перегрела воздух. Одновременно раздались звонки ава-рийной тревоги. Громкоговорящая связь не работала. По инструкции вся связь должна была осуществляться только через аварийные теле-фоны.
- «Аварийная тревога! Осмотреться в отсеке!» - обливаясь потом от духоты прокричал Грацианов. Моряки команду сразу отрепетовали и через некоторое время посыпались доклады:
- «Корма осмотрена – замечаний нет!»
- «Носовой трюм осмотрен – замечаний нет!»
- «Кормовой трюм осмотрен – замечаний нет!»
И так далее. Никакой паники не было. Матросы чётко выполняли свои обязанности.
- «Пятый осмотрен – замечаний нет!» - доложил по аварийному телефону в центральный Грацианов.
Неожиданно все подводники почувствовали, что палуба уходит у них из-под ног. У лодки стал нарастать крен на правый борт и, одно-временно, стал резко нарастать дифферент на нос. … Стало страшно! … Всем было понятно, что где-то в носовых отсеках случилась какая-то страшная авария. Но конкретно что – никто не знал. Эта неизвест-ность ещё больше усиливала страх. Вопрос встал о жизни и смерти. Надо было что-то делать, как-то занять людей. Он уже хотел было по-дать привычную команду:
- «ГТЗА и АТГ обоих бортов взять на ВПУ!» (ГТЗА – главный турбозубчатый агрегат, АТГ – автономный турбогенератор, ВПУ – ва-лоповоротное устройство – прим. автора), - чтобы предотвратить пе-рекос роторов турбин от неравномерного их охлаждения, но вовремя сообразил: «А толку? … Ведь произошло полное обесточение корабля. Электродвигатели ВПУ работать не будут».
А крен с дифферентом всё нарастали и нарастали. Стоять на ногах, ни за что не держась, уже стало невозможно. Но мичмана и матросы Грацианова держались, паники не было. Вдруг со всех сторон в непри-вычной для турбинистов тишине стал раздаваться сухой, устрашаю-щий металлический треск. Сначала он был слабенький, как лёгкое по-хрустывание, но потом стал раздаваться всё сильнее и сильнее. Он стал напоминать треск разламывающегося металла. Лица подводников вы-тянулись и замерли. Все ждали чего-то ужасного. И только одна мысль вонзилась в голову всем:
- «Неужели это смерть?!» - некоторые непроизвольно закрыли глаза, стало жутко.
Грацианов сразу всё понял – их лодка стала неконтролируемо проваливаться на глубину, началось резкое обжатие металла прочного корпуса. Отсюда и звуки металлического треска, который раньше тур-бинисты никогда не слышали из-за гула турбин. Все взоры матросов сразу обратились на него. Они были так молоды, и каждому так хоте-лось жить! А глаза их кричали:
- «Командир! … Защити! … Сделай хоть что-нибудь! … Дай ка-кую-либо команду! Мы её враз выполним. Ты же всё можешь!».
А что им мог сейчас сказать Грацианов? Единственное, что в дан-ной ситуации он мог сделать, это не выдавать своего волнения и иметь твёрдый и решительный вид, скрывая свою растерянность, свои мысли:
- «Что они там в центральном думают?! Надо срочно всплывать! Ведь мы уже два дня, как вышли из-подо льда!» - пулей пронеслось у него в голове. А сердце у него у самого сжалось от страха: «Неужели это всё – конец! … Я … мы … матросы … мы так молоды … ».
И вдруг неожиданно какая-то мощная сила затрясла гигантский корпус раненной лодки, послышалось характерное шипение расширя-ющегося воздуха высокого давления, поданного во все цистерны глав-ного балласта (ЦГБ). Все турбинисты сразу обрадованно закричали:
- «Ура!!! Ура!!! Ура!!! Всплываем!!!» - кричали их души, кричала каждая клеточка их организма. … Так всем хотелось жить!!!
Грацианов продолжал сохранять каменное спокойствие. И это был тот максимум, что он мог сделать в данной ситуации. Внешне он был спокоен как скала:
- «Я спокоен, я уверен в себе», - внушал он сам себе: «Скоро, после всплытия, начнётся большая работа».
Но душа пела и у него:
- «Спасены!!! … Что они там, в центральном медлили?»
Но в центральном никто не медлил. Сразу после взрыва где-то в носовых отсеках, и полном обесточении лодки, при полумраке аварий-ного освещения, в центральный влетел командир электромеханической боевой части капитан 2 ранга Двинский Георгий Дмитриевич. Быстро по аварийному телефону он связался с вахтенными первого и второго отсеков, хотя ему было и так ясно, что произошло. Доклады вахтенных подтвердили – произошёл взрыв водорода в аккумуляторной яме вто-рого отсека. От взрыва настил палубы вздулся. Сам прочный корпус лодки взрыв выдержал, но повсюду в первом и втором отсеках про-изошло разрушение сальников кабелей обмоток размагничивающего устройства. Они перестали выполнять сою герметизирующую функ-цию. Поэтому трюма первого и второго отсеков стало постепенно и неуклонно затапливать поступающей забортной водой. Раздумывать было некогда, приняв доклады об осмотре отсеков и, убедившись, что больше нигде разгерметизации прочного корпуса не произошло, он сразу дал команду на аварийное всплытие. Тут же рядом на своём ко-мандном пункте находился и командир дивизиона живучести капитан 3 ранга Московчук, который уже ждал эту команду. Получив её, он стал вручную продувать все ЦГБ лодки, так как из-за полного обесточения пульт ОКС (общекорабельные системы – прим. автора) не работал. Корпус подводной лодки неистово задрожал, дальнейшее её провали-вание на глубину прекратилось. Лодка, на глубине 250 метров, была одержана и стала медленно всплывать. Не теряя ни секунды времени, капитан 2 ранга Двинский тут же по аварийному телефону дал команду в шестой отсек на пульт управления ЭЭСК (электроэнергетическая си-стема корабля – прим. автора) готовить к пуску дизель-генератор что-бы сразу после всплытия запустить его в работу, так как аккумулятор-ная батарея была полностью разрушена. Но крен и дифферент лодки всё равно продолжал расти. Они подходили к опасным пределам. С приближением лодки к поверхности скорость её всплытия стала нарас-тать. Во всех отсеках снова послышался сухой металлический треск. Но это уже был треск разжимающегося металла прочного корпуса лодки, избавлявшегося от гигантского давления.
Всё это произошло за несколько десятков секунд, но всем подвод-никам, замерших в своих отсеках, это показалось вечностью. В этот момент они понимали, что сейчас балансируют на грани жизни и смер-ти. И не ясно было – чья возьмёт.
Вдруг лодка резко повалилась на правый борт, одновременно критически клюнула носом, потом так же резко выпрямилась и снова повалилась на правый борт, куда-то проваливаясь. Сначала дифферент выпрямился, но потом снова ещё больше лодка клюнула носом. Внут-ри лодки все незакреплённые предметы с шумом катались по палубе и проваливались в трюма. Началась неимоверная качка. Лодка всплыла на поверхность, а на море в это время был шторм. Все подводники в полутёмных отсеках хватались за что попало, чтобы не столкнуться друг с другом, не биться о переборки, приборы, маховики клапанов. Но все эти неудобства были просто ничто по сравнению с сознанием, что они будут жить! Что они спасены!
В этот момент в седьмом отсеке затарахтел дизель, и, через не-сколько секунд в отсеках лодки снова стало светло – загорелись все лампы штатного освещения. Заработала штатная громкоговорящая связь (ГГС).
- «Пульт!»
- «Есть пульт».
- «Начать ввод ГЭУ!» (главная энергетическая установка – прим. автора).
- «Есть начать ввод ГЭУ».
Это капитан 2 ранга Двинский уже по штатной громкоговорящей связи дал команду на пульт ГЭУ о вводе в действие ядерной энергети-ческой установки. Принимал его команды командир дивизиона движе-ния капитан 3 ранга Тодорич. Дальше Двинский стал давать команды в шестой отсек где находился пульт ЭЭСК:
- «Шестой!»
- «Есть шестой», ответил ему командир электротехнического диви-зиона капитан 3 ранга Ковригин.
- «Отсечь батарейные автоматы. Обесточить яму. Доложить при-чины взрыва».
- «Есть отсечь батарейные автоматы, обесточить яму. О причинах взрыва доложу позже, сейчас провожу переключения в ЭЭСК».
Хотя Двинский прекрасно догадывался о причинах взрыва, но для порядка всё же спросил Ковригина. А в голове у него созревала вся картина мелких повседневных событий предшествующих взрыву:
- «Наверно вышел из строя газоанализатор наличия водорода в яме, а китайцы (на сленге подводников так называют электриков – прим. автора), чёрт бы их побрал, этого не заметили», - потом ещё по-думав, вся логика событий, предшествующих аварии стала ему пре-дельно ясна: «Да, да, … ведь за пол часа до взрыва они доливали ди-стиллят в баки. … Так! … Теперь всё ясно. … Идиоты!!!» - ругнулся он про себя: «Не додумались удостовериться в исправности газоанализа-тора!». При этом Двинский успел обеими руками схватиться за ручки устройства громкоговорящей связи, так как в этот момент лодка резко дёрнулась в бок, подпрыгнула вверх и снова стала проваливаться но-сом. Здорово качало.
- «Слава Богу, что при этом не сдетонировал боезапас. А то бы мы все взлетели на воздух», - продолжал дальше думать капитан 2 ранга Двинский. Потом про себя криво усмехнувшись и сам себе мысленно добавил: «Вернее растворились бы в глубине».
- «Грацианов!» - закричал в пульт громкоговорящей связи капитан 3 ранга Тодорич, находящийся в это время на пульте ГЭУ.
- «Я».
- «Бери все турбины на ВПУ. Пар будет не ранее чем через пол ча-са».
- «Все турбины уже на ВПУ».
- «А что не докладываешь!»
- «Да вот только хотел доложить, а Вы и сами мне позвонили».
- «Ладно. Давай запускай масляные системы и КПС» (конденсатно-питательная система – прим. автора).
- «Есть».
И временно их связь прекратилась. А в это время два управленца (на сленге подводников это два командира группы дистанционного управления №1 и №2 – прим. автора) на пульте ГЭУ, не обращая вни-мания на жуткую качку, уже взвели стержни аварийной защиты у своих реакторов и стали медленно, осторожно пошагово поднимать компен-сирующие решётки. Их взоры впились в приборы пусковой аппарату-ры, ловя момент начала цепной ядерной реакции деления Урана. Сей-час всё зависело только от них, от их мастерства, от их навыков. Тодо-рич был рядом и не мешал им. Это был тот максимум, что он мог сде-лать в этот момент.
Через пол часа появился первый пар. В турбинном отсеке уже во всю работали конденсатные и пусковые питательные насосы.
- «Грацианов!» - опять закричал в пульт ГГС Тодорич.
- «Я».
- «Как вакуум?!»
- «Начал расти».
- «Молодец», - и опять их связь прекратилась.
А в это время в центральном командир подводной лодки капитан 1 ранга Покровский, сидя в командирском кресле, вызвал командира бо-евой части связи капитана 3 ранга Вдовина. Он тут же прибыл в цен-тральный и, держась за полиспастовый механизм перископа, доложил:
- «Товарищ командир, капитан 3 ранга Вдовин по Вашему прика-занию прибыл».
- «Виктор Вячеславович, срочно дайте на базу радио «Аварийно всплыл. Взрыв в аккумуляторной яме. Частично затоплены первый и второй отсеки и, ориентировочно, три ЦГБ по правому борту, начиная с носа. Жертв нет. Работает дизель-генератор. Боезапас не повреждён. Пытаемся ввести в действие ГЭУ».
Несмотря на сильнейшую качку, Вдовин всё тщательно записал.
- «Есть, товарищ командир. Сейчас дам радиограмму», - и он быстро, постоянно хватаясь за переборки чтобы не упасть, спустился палубой ниже к себе в рубку радиосвязи. А лодку продолжало бросать из стороны в сторону. То палуба уходила у подводников из-под ног, и лодка куда-то проваливалась в бездну, то дифферент на нос принимал такие угрожающие значения, что казалось лодка сейчас вот-вот свечкой уйдёт на дно.
……………………………………………………………………………...
В штабе флотилии оперативный дежурный, получив такое сооб-щение по радио, тут же позвонил командующему флотилией вице-адмиралу Кителю:
- «Товарищ командующий, только что получена радиограмма от Покровского», - и он её сразу зачитал.
- «Где они находятся?» - морщась от плохой новости спросил ко-мандующий.
- «Два дня назад они вышли из-под кромки льда и сейчас находят-ся чуть севернее нашего дальнего полигона».
- «Что сейчас делается в этом полигоне?»
- «Лодки дивизии Уланова там сдают задачу №4 – работают с ОБК» (отряд боевых кораблей – пим. автора).
Реакция командующего была мгновенной:
- «Передайте на все корабли, находящиеся в этом полигоне «Уче-ния прекратить. Кораблям ОБК конвоировать лодку Покровского до базы. В случае необходимости оказывать немедленную помощь вплоть до приёма личного состава при самом неблагоприятном развитии ситу-ации. Базирующимся на их палубах корабельным вертолётам осу-ществлять постоянное барражирование над лодкой Покровского. Мо-ниторить ситуацию и докладывать прямо Вам. Вы будете докладывать мне обобщённую обстановку там каждый час. А если она резко ухуд-шится, то докладывать немедленно».
- «Ясно, товарищ командующий. Разрешите выполнять?»
- «Выполняйте».
- «Есть», - машинально ответил оперативный и они прекратили связь.
Положив трубку прямой связи с оперативным дежурным, вице-адмирал Китель снова поморщился – сейчас ему надо было доклады-вать командующему флотом о этом ЧП. А это не сулило ему ничего хорошего.
……………………………………………………………………………...
Прошёл ещё один час. Главная энергетическая установка на лодке Покровского была введена в действие. Но, из-за громадного статиче-ского дифферента на нос, примерно в 5°, точнее сказать было трудно на сильнейшем нерегулярном волнении, лодка всё время зарывалась носом в воду, на мгновение оголяя свой винт. Поэтому, развить ход более 5 узлов было не реально. Динамический дифферент на нос порой достигал 30°. Потом лодка с таким дифферентом как бы на мгновение замирала в этом положении, и в этот момент подводникам было не ясно – сумеет ли она снова отклониться в сторону кормы, или перевернётся? Сердце у всех моряков замирало. Было очень страшно. А до базы с та-ким ходом надо было идти не менее десяти суток. Всем стало ясно, что лодка это не выдержит. Обстановка продолжала оставаться закритиче-ской. У лодки, из-за повреждений в носу и потери части плавучести, была крайне низкая продольная и поперечная остойчивости. Особенно была опасной крайне незначительная продольная остойчивость. С учё-том сильного нерегулярного волнения это могло привести к катастрофе в любой момент времени. Лодка могла не выдержать напора очередной волны и, полностью потеряв продольную остойчивость, мгновенно свечкой уйти на дно и утонуть вместе со всем экипажем. При этом ни-кто бы даже не успел из неё выбраться. Погружаться с такими повре-ждениями – тоже было нельзя. Два ГОНа (главный осушительный насос – прим. автора) работая параллельно на полную мощность, с трудом успевали откачивать постоянно поступающую забортную воду из трюмов первого и второго отсеков. … Что делать?! – Оставалось только одно последнее крайне опасное средство – произвести спрямле-ние аварийной подводной лодки методом контрзатопления. К этому методу подводники прибегают крайне редко, опыта его применения ни у кого не было. Но было ясно и другое – промедление с производством такого спрямления, было смерти подобно. Катастрофа могла произой-ти в любой момент времени. Надо было решаться.
И только один человек в лодке реально понимал всю меру опасно-сти при принятии неправильного варианта спрямления их лодки мето-дом контрзатопления – это был командир турбинной группы капитан-лейтенант-инженер Грацианов Юрий Александрович. Но, чтобы понять всю логику дальнейшего развития событий, надо сделать экскурс в да-лёкое прошлое.




1. Первая выписка из рукописи Ю.А. Грацианова

1.1. О месте моего рождения

Я родился 17 Апреля 1957 года в городе Ленинграде. Ныне ему вер-нулось его историческое название ; Санкт-Петербург. Я люблю оба эти названия. С названием Ленинград у меня, как и у всех жителей Рос-сии, а, наверное, и всего мира, ассоциируется неслыханный подвиг его жителей и защитников в блокаду Великой Отечественной войны. Ле-нинградцы показали всему миру пример неслыханной стойкости и му-жества. Как поёт наш известный бард Александр Розенбаум: «Врагом не сломленный народ», и понесли колоссальные потери в основном от голода. Но выстояли и не сдались!
 С именем Санкт-Петербург тоже связано величайшее историче-ское событие в жизни России ; император Пётр ; «при громе пушек и стуке топоров» здесь «прорубил окно в Европу», «назло надмен-ному соседу», как красиво об этом сказал Александр Сергеевич Пушкин. И задышала Россия и стала быстро развиваться.
 Поэтому, я всегда с гордостью говорил ; я ленинградец, а сейчас ; я из Санкт-Петербурга. И ещё, я люблю свой город за то, что он са-мый красивый в мире, и, особенно, за то, что здесь живут очень ин-теллигентные люди. Это потомки старой дореволюционной петер-бургской интеллигенции, уцелевшие жители блокады и тоже их по-томки. Интеллигентность человека читается везде: в выражении его глаз, мимики его лица, движениях, манерах, речи, одежде и так далее. Жизнь меня научила ; как это много значит интеллигентность челове-ка! Как мне её не хватало на флоте!


1.2. О моём происхождении

Свою родословную я начну описывать с деда по отцовской линии. Он был дворянином, аристократом, генералом, имел титул барона, а затем и графа. Дед занимал очень большую должность при дворе по-следнего русского императора – Николая ;;. Он был министр царского двора. Сейчас подобная должность называется – руководитель адми-нистрации президента. Звали деда – Владимир Борисович Фредерикс. Он был потомок шведского офицера, взятого в плен войсками Петра ;. Уже в солидном возрасте у него случился роман с княжной Щербато-вой Марией Григорьевной. Это была очень красивая потомственная аристократка, фрейлина императрицы Александры Фёдоровны. От этой связи у них в 1900 году родился сын – мой будущий отец. Он был незаконнорожденный.  Дед дал ему немецкую фамилию – Вальзер и назвал Павлом, а отче-
 
Граф Фредерикс Владимир Борисович
 
Княгиня Щербатова Мария Григорьевна
ство оставил своё. Обычно в таких случаях аристократы пристраи-вали своих незаконнорожденных детей в семьи своих слуг и изредка их там навещали. Дед пристроил своего незаконнорожденного сына в се-мью управляющего его имением в посёлке Сиверском находящимся под Санкт-Петербургом. Управляющего звали – Грацианов Александр Ни-колаевич. В 1916 году дед отдал моего отца в Пажеский корпус.
 
 
Пажеский корпус (дореволюционное фото)

Потом в 1917 году случились две революции – февральская и ок-тябрьская. Не дожидаясь, когда большевики разгонят Пажеский кор-пус, в начале 1918 года мой отец самовольно покинул его, опасаясь ре-прессий большевиков и нелегально вернулся в посёлок Сиверский в име-ние своего отца где и вырос в семье управляющего. Александр Николае-вич очень любил Пашу и снова приютил его у себя. В этом же 1918 го-ду от тифа умер родной сын управляющего и, с согласия Александра Николаевича, мой отец взял себе его документы. Так, вместо Вальзера Павла Владимировича он стал Грациановым Александром Александро-вичем. И уже с этими документами в сентябре 1918 года он поступил студентом в Петроградский политехнический университет на физико-механический факультет. В то время поступить в него было просто. Надо было всего лишь показать своё не дворянское происхождение и документы об образовании.
 
Современный вид Санкт-Петербургского политехнического универси-тета имени Петра Великого


 
Современный вид ЦНИИ «Гидроприбор»

После его окончания, он, по распределению, был направлен в науч-но-исследовательский минно-торпедный институт-400, в дальнейшем переименованный в ЦНИИ «Гидроприбор».
Мой отец стал крупным учёным в этой области. Это моя гор-дость, поэтому о его деятельности я расскажу подробнее. Но сначала я закончу рассказ о своих бабушке и дедушке по отцовской линии. Моя бабушка умерла в своём имении в Подольской губернии в 1920 году, ко-гда уже это имение было национализировано советской властью. Дед умер в 1927 году, уже находясь в эмиграции в Финляндии. Они умерли, когда я ещё не родился.
Итак, снова вернусь к отцу. У него была очень интересная тема по магнитным взрывателям. Дело в том, что в морях Северного флота на его континентальном шельфе, находятся большие залежи железной руды, которые начинаются ещё в Швеции. Магнитные взрыватели ре-агировали на это естественное магнитное поле и подавали сигнал на подрыв боезаряда торпеды. Во вторую мировую войну немецкие под-водники от этого очень страдали. Большое количество их торпед на начальном этапе войны взрывались сразу после выхода из торпедных аппаратов, реагируя на естественный природный магнитный фон. Со-ветские специалисты минного оружия это предвидели и научной груп-пе отца поставили задачу – разработать конструкцию такого маг-нитного взрывателя, чтобы он мог отличить магнитное поле корабля от естественного магнитного поля земли в районе месторождения железной руды. Иными словами, ему надо было сконструировать та-кой магнитный взрыватель, чтобы все торпеды, выпускаемые с кораб-лей нашего Северного флота, взрывались, только почувствовав истин-ное магнитное поле вражеского корабля на фоне естественной маг-нитной аномалии скандинавского месторождения железной руды. Отец блестяще справился с этой задачей и, в 1939 году его зачислили кадровым офицером в советский Военно-морской флот, присвоив ему воинское звание «инженер-капитан 1 ранга».
Когда началась Великая отечественная война, то мой отец остался в Ленинграде, проведя в нём всю блокаду. Он работал на одном из оборонных заводов. За время блокады он сильно исхудал, но, все-таки выжил. В ряды ВКП(б) отец не вступил. Он был полностью апо-литичен и слишком сильно был увлечён своей работой. Вскоре, после войны он, по совокупности трудов, стал доктором технических наук, профессором. Женщин он не замечал не только по тому, что был слиш-ком увлечён своей работой, но, главным образом по тому, что по его психологическому складу и мировоззрению, ему был откровенно чужд стандартный психотип советской женщины. Его тайное происхож-дение и воспитание не позволяли ему вступать в близкий контакт с ними. Как женщины они ему были не интересны. Его не тянуло к ним, какая бы внешняя привлекательность у них ни была. Ему просто не о чём было бы с ними разговаривать. Слишком они были разные. Отец воспринимал их только как сотрудников и не больше. Их образ мышле-ния, их идеалы, были ему глубоко чужды. Отец скрывал это, но всё равно, советские власти чувствовали это, но вынуждены были ценить его как учёного.
В 1955 году, отдыхая в Старых Гаграх в пансионате «Жоэквара» он вдруг, неожиданно для себя, очутился за одним столиком в столо-вой с прелестной интеллигентной женщиной почти его лет – учитель-ницей английского языка, бывшей недоучившейся смолянки, бывшей графиней Сахновской Екатерины Андреевны.

 
Старые Гагры пансионат «Жоэквара»

Она тоже в свои 50 лет всё ещё не могла найти себе пару в совет-ской России. Они сразу на чисто интуитивном уровне почувствовали друг в друге родственную душу. Всё остальное было только делом вре-мени. Они поняли друг друга, полюбили друг друга, поженились и в 1957 году у них родился я. Но, в отличие от моих сверстников. Мои родите-ли были уже весьма солидными людьми. Я был у них поздний ребёнок. Моя мама тоже всю блокаду провела в Ленинграде. Она была мобили-зована в армию, получила воинское звание – лейтенант и служила пере-водчицей в разведывательном отделе при одном армейском штабе, так как кроме английского языка она знала ещё и немецкий. В штабе мама поставила себя так, что при её входе в какое-либо помещение, все офицеры сразу вставали и никто за всю войну ни разу не допустил по отношению к ней какие-либо вольности. Она этому никого не учила, не воспитывала, это происходило как-то само собой только от одно-го её присутствия.
У мамы был ещё один интересный родственник – старший брат – генерал Сахновский Константин Викторович. В прошлом он был гра-фом полковником царской армии, преподавал фортификацию в Воен-но-технической академии РККА и в Ленинградской военно-воздушной инженерной академии. Генерал Сахновский плавно, оставаясь на своей старой должности, перешёл на службу к большевикам, и в будущем стал генералом и академиком. В ряды ВКП(б) он так и не вступил. Его научные труды были переведены на многие иностранные языки. Но он умер, когда мне было всего 14 лет.

 
Академик генерал-майор Сахновский Константин Викторович

Родители успели дать мне понять, что я не такой как все мои сверстники, что, грубо говоря, у меня кровь другого цвета и, поэтому, я всегда должен хорошо учиться и вести себя достойно своих предков. При этом они никогда не говорили мне как конкретно надо вести себя достойно. Мне просто надо было впитывать в себя манеры, речь, по-ведение папы, мамы и их взаимоотношения между собой, и этого вполне было достаточно. При мне они никогда не ругали советскую власть, поэтому я, естественно, прошёл все стадии советского обще-ственного воспитания. Я последовательно был октябрёнком, пионером и комсомольцем. А, будучи курсантом, стал и членом КПСС. Потом, в мои лейтенантские годы, они один за другим ушли из жизни, и я остался один.
Вот, пожалуй, и всё о моём происхождении.


1.3. Детство

В самом раннем детстве я жил в комнате коммунальной кварти-ры на улице Коломенской вместе с папой и мамой. Это была типичная коммунальная квартира старого Петербурга, где папа пережил первую блокадную зиму. Кроме нас в этой квартире жило ещё четыре семьи. Всех объединяло общее тяжёлое военное блокадное прошлое. Естественно, общая кухня, общий туалет, общая ванная и общий те-лефон в общем коридоре. Парового отопления тогда ещё не было, по-этому топили дровами. В каждой комнате была своя печь. Для хране-ния дров, каждая семья имела свою клетушку в подвале дома. Во всей коммунальной квартире я был самый маленький. Все соседи меня очень любили и всячески баловали. Летом папа с мамой снимали дачу в посёл-ке Мартышкино под Ленинградом. Сестёр и братьев у меня нет. Мама в основном занималась хозяйством, а папа посвящал всё своё свободное время мне. Лет с трёх я стал ходить в детский сад. И ходил туда до семи лет, то есть до самой школы.
Больше всего я любил играть в войну и рисовать корабли. Жадно слушал рассказы папы о том, как устроен корабль, как устроена паро-вая машина и паровая турбина. А однажды, он рассказал мне, как устроена подводная лодка и почему она может всплывать и погру-жаться. Это меня настолько увлекло, что я взял и самостоятельно нарисовал чертёж подводной лодки. Она у меня была разделена на от-секи, там были цистерны главного балласта, торпеды, машинное от-деление, аккумуляторная батарея, матросские кубрики и каюты офи-церов. Мы с папой обсуждали этот чертёж, он делал замечания, и я его перерисовывал. К сожалению, все эти наивные чертежи пропали. А как бы сейчас хотелось взглянуть на это своё такое далёкое раннее творчество! И ещё я любил, когда папа покупал мне солдатиков. Иг-рать с солдатиками я мог целыми днями. Я их делил на противопо-ложные армии, которые воевали друг с другом. Сажал их в пластили-новые кораблики, которые сам же и вылепливал, и катал их по лужам.
Больше всего играл со мною папа. Правда, играл он со мною в то, что любил сам. Так он научил меня играть в домино, шашки и шахма-ты. И я очень неплохо играл в эти игры. Но больше всего мы с папой любили играть в карты. Сначала он научил меня играть в подкидного дурака. Но однообразие этой игры мне быстро надоело. Тогда он стал учить меня играть в преферанс. А вот эта игра увлекла меня всерьёз и надолго. В эту игру надо играть трём или четырём игрокам, а нас бы-ло только двое. Поэтому вистующий игрок играл за двоих с так назы-ваемым болваном. Чрез некоторое время такой практики, я стал иг-рать в преферанс наравне со взрослыми. Игра в преферанс, в солдати-ки, занятия конструкторским творчеством, требовали знания счёта. Поэтому я очень быстро освоил числа. Точно не помню, но, по-моему, я тогда свободно считал до 100. И так же свободно применял к ним че-тыре арифметических действия. И всё это было ещё задолго до шко-лы. Но вот что удивительно ; читать я не мог. Я, конечно, знал все буквы, но вот прочесть из них слово ; не мог никак. Папа с мамой пы-тались научить меня чтению, но все их усилия были бесполезны, как я при этом, сам, ни старался. Логика моих мозгов тех лет никак не мог-ла понять, ; как это из букв образуется слово? В результате читать я научился только в конце 3-й четверти 1-го класса одним из последних в своём классе. И, тем не менее, как мне потом сказала мама:
; «Твоя воспитательница из детского сада всегда говорила мне, что ты будущий профессор. На что я ей отвечала ; да, но он никак не может научиться читать, а Вы говорите».
; «Ничего вот вспомните мои слова», ; отвечала воспитатель-ница.
Не знаю, насколько мама тогда правильно поняла воспитательни-цу, ведь все мамы предвзяты к своим детям, но профессором я стал.
И вот настал день, когда мне надо было идти в первый класс шко-лы. Это было в далёком 1964 году. Очень хорошо помню этот день. Родители купили мне серую школьную форму, портфель и все необхо-димые учебники. В правой руке я держал букет цветов, а в левой ; портфель. Папа сфотографировал меня тогда во дворе нашего дома. Несколько слов о той школе, куда я пошёл в первый класс и о том, как я в ней учился.
Школа располагалась на той же Коломенской улице в очень вну-шительном здании старой архитектуры. Эта школа происходила из старинной Петербургской ещё дореволюционной гимназии. В ней был очень сильный преподавательский коллектив, и были ещё очень сильны классические традиции старой императорской гимназии. Классной ру-ководительницей у нас была Валентина Сергеевна. Хотя с тех пор уже прошло много лет, но я её всё ещё хорошо помню. Она была строгая, требовательная, но в то же время и очень ласковая. Уже через много, много лет, когда я был командиром воинского подразделения на дей-ствующем флоте, вспоминая Валентину Сергеевну, я старался быть похожим на неё. Но снова вернёмся в первый класс к Валентине Серге-евне. Чувствовалось, что она детей любит. Учился я в среднем на тройки. Почему я здесь говорю «в среднем»? Да потому, что по ариф-метике у меня всегда были только одни пятёрки. Честно говоря, в 1-ом классе по арифметике мне делать было нечего. Но вот по букварю и чтению у меня, как правило, были одни двойки, которые я с трудом исправлял на тройки. Ведь читать то я не умел! И только арифмети-ка делала из меня троечника ; в среднем. Но, наконец, благодаря боль-шим усилиям Валентины Сергеевны я самым последним в классе с боль-шим трудом научился читать. А через несколько недель мне исполни-лось 8 лет. Вот так были устроены мои мозги. Но я не считаю себя каким-то дефективным. Просто это мне не нравилось. А в таком воз-расте очень трудно заставить себя делать то, что тебе не нравится.
Дома настал долгожданный праздник, ; я наконец-то научился читать. Помню, тогда папа купил мне книжку детского писателя Джанни Родари «Приключения Чипполино» и велел мне каждый день читать по одной главе и затем вечером ему пересказывать. Ох, какой это был для меня тяжёлый труд!
Так же в первом классе родители развивали меня и физически. Они устроили меня в спортивную секцию фигурного катания, которую я с удовольствием посещал. Помню, я научился свободно делать «ласточ-ку» и «пистолетик», и другие фигуры. Мне это нравилось.
После окончания первого класса в нашей семье произошли две большие перемены. Расскажу о них по порядку. Во-первых, меня впер-вые вывезли на юг в Анапу на Чёрное море. Июнь и июль я там был с папой, а в августе его сменила мама. Впервые я увидел огромное бес-крайнее море с соленой водой. Но плавать я еще тогда не умел. Там же в Анапе мы с папой попали под землетрясение. Это случилось вечером. Мы с папой готовились ложиться спать. Вдруг одновременно раздался непонятный гул, погас свет и резко из стороны в сторону зашатался наш дом. Мы с папой мгновенно выбежали на улицу. Вся улица уже бы-ла полна народу. Все были одеты кто, во что горазд и никто никого не стеснялся. Люди боялись заходить в свои дома, так как ждали новых толчков. Толчков больше не было. Но на утро Анапа опустела. На пляже, в кафе и столовых стало пусто. Мы с папой решили остаться в Анапе. И правильно сделали.
Второе и главное, что произошло в нашей жизни ; это то, что папе от работы дали трёх комнатную кооперативную квартиру на Заневском проспекте. А я пошёл во второй класс уже совсем в другую школу. Это была обычная типовая школа современной постройки по тем временам. Коллектив учителей был ; какой набрали. А дети в ней учились из семей новосёлов и из соседней деревни Яблоновки, так как по тем временам это была самая окраина Ленинграда. И тут случилось чудо ; я, при таком же моём отношении к  учебе, как и в первом клас-се, вдруг из твёрдого троечника превратился в круглого отличника! Не скрою, мне это очень понравилось. Но, правда и звание отличника стимулировало меня ещё больше добросовестно относиться к учёбе. Более того, папа взял на себя полный контроль над моей учёбой. Так вечером он ежедневно сам вникал в то, как я сделал домашнее задание и, если ему не нравилось, то он указывал мне на это и заставлял переде-лать. Если же какой-либо тип задач я не мог решать с лёту и испы-тывал трудности, ; то он заставлял меня прорешать все задачи это-го раздела. Причём у папы это была не разовая вспышка энтузиазма, ; а глубоко закономерная планомерная ежедневная работа. Только, сдав все уроки папе, я имел право поиграть. Таков был у нас железный за-кон. И так продолжалось вплоть до седьмого класса. В седьмом и восьмом классах папа уже не контролировал меня. Но не контролиро-вал он, мня не по тому, что ленился, а потому, что надобность в этом полностью отпала. За пять лет такого контроля (со второго по ше-стой классы) у меня развилась столь стойкая привычка к усидчивости и добросовестности в учёбе, что его контроль стал полностью изли-шен. Причём, при этом я себя не насиловал, мне просто нравилось учиться, особенно по точным предметам: алгебре, геометрии, физике, химии, природоведению и черчению. Честно говоря, по гуманитарным наукам: русскому и английскому языкам и литературе ; я был не совсем отличник. По ним учился так ; между четвёркой и пятёркой. Но пре-подаватели по этим предметам мне всегда чуть дотягивали оценку до пятёрки, так как по точным предметам я был стопроцентный от-личник.
В этот период родители отдали меня в спортивную секцию по плаванию. Хотя спортсмена из меня не получилось, но зато я научился отлично плавать, а, главное, горячо полюбил этот вид спорта на всю жизнь.
Каждый год летом родители отдавали меня на июнь месяц (пер-вая смена) в пионерский лагерь «Ласточка», что от папиной работы. Лагерь находился на берегу Финского залива в очень живописном месте рядом с посёлком Смолячково. Я полюбил этот лагерь. А на июль и ав-густ родители вывозили меня на юг на Чёрное море в один из самых лучших курортов того времени ; Старые Гагры, то есть туда, где они с мамой и познакомились. Мне там очень нравилось. И уж там я от-водил душу с купаниями. Из воды меня просто было не вытащить. Я и сейчас жду не дождусь лета, чтобы поплавать.
Из зимних видов спорта я полюбил лыжи. Особенно мне нравились дальние лесные прогулки на лыжах в окрестностях Ленинграда, сначала с папой, а потом и самостоятельно. Физически крепким я никогда не был, но свои пятёрки по физкультуре я в основном получал за плавание, лыжи и бег на дальние дистанции, то есть за выносливость. С силой и ловкостью у меня дела обстояли не так успешно.
Научившись в конце первого класса читать, у меня прорвалась скрытая до того страсть к чтению. В новой школе библиотека была довольно слабой. Это были в основном произведения классиков: Пуш-кин, Лермонтов, Толстой, Гоголь, Чехов и так далее, а также произ-ведения советских авторов.
Душа к этим книгам у меня не лежала. Но тут мне повезло. В классе я подружился с мальчиком Вадиком Носовым. Он тоже был отличник, но отличник несколько иного рода чем я. Если я в основном брал знания усидчивостью и трудолюбием, то у Вадика всё было иначе, ; он всё хватал на лету, усидчивости у него не было. Я так не мог. Впо-следствии он стал довольно известным кардиохирургом, а в голодные ельцинские годы ушёл в бизнес по продаже лекарств. Прошло много де-сятков лет, и жизнь нас снова свела, через его старшего брата, с ко-торым я тесно работал в конструкторском бюро по проектированию подводных лодок. Но я отвлёкся от темы.
Так вот, дружа с Вадиком, мы часто бывали друг у друга дома. Отец Вадика ; капитан 1 ранга,  преподавал в Военно-морской акаде-мии. Но когда я туда поступил, его уже там не было. Но, что самое ценное ; в семье Носовых были сокровища (конечно с моей точки зре-ния), это полные собрания сочинений: Жюля Верна, Фенимор Купера, Майн Рида и Вальтера Скотта! И я стал регулярно брать у него эти книги и их жадно читать. Вадик охотно мне их давал. Передо мною открылся тот удивительный мир, которого в своей душе я давно ждал. Это мир романтики, удивительных приключений, мир смелых и отважных людей, людей с высокими надличностными идеалами, людей честных и бескорыстных. А если там описывалась любовь, ; то она была неимоверно прекрасна в своей романтичности и чистоте. Я бук-вально упивался этими книгами и везде таскал их с собой.
Так, постепенно, под влиянием учёбы и книг у меня сложилось своё мировоззрение. И передо мною встал вопрос о том, кем я хочу быть? Но думал я недолго. Мне было ясно, что я хочу быть моряком. Сначала я хотел быть торговым моряком, так как папа сказал, что они боль-ше плавают. Но потом передумал и решил быть военным моряком и обязательно подводником. В связи с этим я хочу вспомнить свой по-ступок с одной стороны смешной, а с другой стороны наивный.
Это случилось зимой в январское воскресенье, в ту пору, когда я еще был школьником-учеником второго класса.
Уже несколько лет, начиная с детского сада, я по непонятной для самого себя причине «заболел» чудо кораблями – подводными лодками. Я их рисовал, чертил их внутреннее устройство, как мне оно казалось, читал все доступные мне книги на эту тему. Страсть моя все разгора-лась. Я с огромным увлечением лепил их из пластилина, пускал в боль-шой луже перед школой, заразил этим всех своих дворовых приятелей. Но мне все было мало и мало. Постепенно меня охватила мечта по-строить «взаправдашнюю» подводную лодку и на ней плавать.
В то январское воскресенье я решил претворить свою мечту в жизнь. Через дорогу от нашего двора велось строительство несколь-ких домов. На стройке была большая бочка, в которой рабочие на ко-стре разогревают смолу. Вот на эту-то бочку я и «положил свой глаз». По моей мысли эта бочка и должна составлять основу будущей подводной лодки. Затем к ней я планировал прикрепить две бочки по-меньше – это цистерны главного балласта, заполнив которые, моя подводная лодка должна погрузиться. К днищу большой бочки по моей мысли должен крепиться твердый балласт – камень, отвязав кото-рый, лодка должна была бы всплыть.
Бочка была очень большая, больше моего роста, и мне одному её было со стройки домой не унести. Я собрал всех своих товарищей со двора, рассказал им свою идею и пообещал после постройки подводной лодки всех их катать на ней. Сейчас я уже не помню, как я это все им сказал, но видимо речь моя содержала столько чувства и страсти, что все единогласно с энтузиазмом принялись мне помогать. Много лет спустя моя мать вспоминала:
- «Звонок. Открываю дверь. Перед входом в квартиру стоит огромная грязная бочка, вся в мазуте и десятка два мальчишек. Все од-новременно кричат: «Давай бочку!» - и пытаются впихнуть её в квар-тиру. От неожиданности я растерялась и поэтому ничего не могла сказать, только успела закрыть дверь раньше, чем хотели бочку впих-нуть в квартиру».
Но мы тогда не упали духом. Раз ко мне нельзя, то решили бочку вкатить в квартиру к моему лучшему другу. Бочку дружно выкатили во двор, но… - перед каждым подъездом уже стояли наготове роди-тели моих друзей, готовые отразить не прошеное вторжение. Видно пока мы бочку снова выкатили во двор, мать успела обзвонить их ро-дителей. Энтузиазм моих помощников упал, и затея так и осталась нереализованной.
В седьмом классе мои намерения стать моряком-подводником сильно поколебались. Дело в том, что по школьной программе физики того времени мы (на сколько я помню) стали проходить раздел ядер-ной физики. Передо мною стали раскрываться величайшие тайны науки. Они были настолько необычны, что меня просто завораживало, от них просто голова шла кругом. Я стал жить от одного урока фи-зики до другого. Естественно перечитал всю доступную мне тогда научно-популярную литературу на эту тему. Всё это очень здорово накладывалось на тот общий настрой, который был в то время в стране. Если сейчас в основном все СМИ восхваляют удовольствия и потребление, то в то время (конец 60-х ; начало 70-х годов) СМИ вы-зывали в нас гордость о том, что первый искусственный спутник наш, что первый человек в космосе наш, что первый атомный ледокол наш, что первая атомная электростанция наша, не говоря уже о мировых достижениях искусства, балета и так далее. И особенно мы все тогда гордились мощью наших вооружённых сил, основанных на ракетно-ядерном оружии. Поэтому профессия физика-атомщика была окута-на легендами, романтикой и налётом таинственности. Тогда перед каждым сеансом кино показывали киножурнал «Новости дня». И там, в основном показывали различные достижения народного хозяйства. Но наибольшее впечатление тогда на меня производили кадры, когда показывали, как на крышке ядерного реактора стоят учёные в белых халатах, или сидят за пультом управления ядерной энергетической установки!
- «Вот и я хочу быть таким же», - думалось мне.
Эти мои мысли были настолько серьёзные, что я стал выяснять, какой ВУЗ лучше всего готовит физиков-ядерщиков. Оказалось, что это Московский физико-технический институт (МФТИ). Но прини-мают туда в основном школьников из физико-математических интер-натов при этом институте, где они учатся девятый и десятый клас-сы.
Передо мной тогда встала следующая альтернатива или посту-пать в девятый класс Нахимовского военно-морского училища, чтобы стать офицером-подводником, или поступать в девятый класс ин-терната при МФТИ? И всё-таки как я ни хотел стать физиком-ядерщиком я выбрал поступать в девятый класс Нахимовского учили-ща. При этом рассуждал я очень просто, ; на флоте есть атомные подводные лодки, а, следовательно, флоту нужны и физики-ядерщики, коим я и планировал быть на флоте. Согласитесь, читатель, что ло-гика железная. Правда, в то время я не понимал, что быть инженер-механиком по эксплуатации ядерных энергетических установок, кем становишься после окончания соответствующего высшего военно-морского инженерного училища, это совсем не одно и тоже чем стать физиком-теоретиком после окончания МФТИ. Но сейчас я о том вы-боре не жалею. Я получил очень интересную жизнь и, в конечном счёте, стал и тем и другим.


1.4. Отчество. Нахимовец

Самое трудное ; это было поступить в Нахимовское училище, самое приятное ; это было ощущать свою принадлежность к флоту. За год до поступления в Нахимовское училище я ещё больше налёг на учёбу. Поступил в спортивную секцию фехтования на рапирах, чтобы поднять свою общефизическую подготовку. Но слабым моим местом был письменный экзамен по русскому языку в форме диктанта. По-этому папа купил мне сборник всех диктантов по русскому языку и в течение года несколько раз я под его диктовку писал эти диктанты, а затем разбирал сделанные ошибки. Последний прогон всех диктантов показал, что ошибок у меня не было.
Кроме медицинской комиссии и экзаменов ещё требовалось и письменное разрешение родителей. Если с отцом у меня было полное взаимопонимание, то мать не хотела моего поступления в Нахимов-ское училище. Потребовался не один месяц бесед с матерью (при нейтралитете отца), чтобы она такое разрешение дала. Насчёт уст-ных и письменных экзаменов по математике я был полностью спокоен. Узнал в райвоенкомате какие документы, и к какому сроку надо со-брать и куда их, потом сдать. Сделал всё как полагается. Я поступил в Нахимовское училище. Но когда я поступил туда и осмотрелся, то понял, что не должен был в него поступить.
Во-первых, ; туда обязательно брали сирот из детских домов, не обращая внимания на экзамены. И это я считаю правильным. Ибо са-ма идея  создания суворовских и  нахимовских училищ зародилась  в мае  1944

 
Нахимовское военно-морское училище

года, когда было много сирот войны.
Во-вторых, ; предпочтительно брали детей из семей флотских офицеров. Ибо статистика показывала, что представители офицер-ских династий наиболее преданно служат на флоте и другого своего предназначения не видят. Идея конечно правильная, но часто (если не сказать больше) родители ; морские офицеры «проталкивали» своих сыновей в нахимовцы, используя свои связи и знакомства, когда их сы-новья не удовлетворяли требованиям вступительных экзаменов. Это, естественно плохо, ибо незаслуженно отсеивались более достойные ребята. Я видел их трагедию, их горькие слёзы и отчаяние перед пер-вой несправедливостью жизни. У меня такой поддержки не было. Па-па категорически отказался мне в этом помогать, ибо считал, что в жизни я должен всего достигать сам, и своей помощью он мне только навредит. Но, если уж совсем честно сказать – папа даже при своём самом горячем желании не смог бы мне ничем помочь, так как сам он не происходил из флотской династии, а морским офицером стал из гражданских служащих и сразу получил воинское звание «капитан 1 ранга». Нужных связей в военно-морских кругах у него не было.
В тот далёкий 1972 год в Нахимовское училище поступало 7 чело-век на место. После прохождения медицинской комиссии осталось 3 человека на место. Медицинская комиссия была очень суровая. Здоро-вье надо было иметь идеальное. Но этого было мало, ибо смотрели ; не испортится ли оно в будущем. Например, нам в глаза закапывали капли Беладонны. При этом зрачки у нас расширялись, и наше зрение на время становилось туманным расплывчатым. Именно в этом состоя-нии врачи-офтальмологи исследовали у нас форму хрусталиков. Оказы-вается, по форме хрусталика можно определить ; испортится ли у человека, зрение в будущем, даже если в настоящий момент зрение у человека отличное. Много абитуриентов было забраковано медицин-ской комиссией именно по зрению. Наверно и это правильно. Я меди-цинскую комиссию прошёл без замечаний. Ну а дальше были устные и письменные экзамены по математике и русскому языку. Я получил все пятёрки. Придраться к чему либо, чтобы меня не принять ; было не-возможно. И я был принят.
Радость моя была безмерна! Силу этой радости я ощущаю до сих пор. С того момента прошло 50 лет, но эту сцену я помню детально. Нас, абитуриентов, построили во дворе флотского экипажа, кото-рый находится на площади Труда (сейчас там находится Централь-ный Военно-морской музей), где и проходили вступительные экзамены. Основное здание Нахимовского училища в тот момент было на ремон-те. Офицер-воспитатель училища Степан Петрович Ромейко торже-ственно объявил: «Внимание! Сейчас зачитаю фамилии принятых в Нахимовское училище» и начал читать. Мы стояли в оцепенении не ше-лохнувшись. Весь мир для нас сосредоточился на стоящим перед нами офицере. И вдруг, я ясно слышу «Грацианов»!!! Ура!!! Бешенный нече-ловеческий восторг объял меня! Мне показалось, что я перестал ощу-щать земное притяжение, что я летаю и могу упасть. Потом офицер сказал, что принятые в нахимовцы ленинградцы могут провести этот день и ночь дома, а завтра в 09.00 должны явиться во флотский эки-паж желательно уже наголо подстриженными. Нас выпустили из экипажа на улицу. Там стояла большая толпа родителей. Я увидел своих родителей и с криком «Приняли!» бросился к отцу и матери. Они тоже были очень рады за меня. Мы на радостях сфотографиро-вались. Затем я затащил родителей в близь лежащую парикмахерскую и потребовал, чтобы меня остригли наголо. На следующий день, я впервые надел военно-морскую форму. Потом был летний лагерь учи-лища, который располагался на живописнейшем озере Нахимовском. Это озеро находится под Ленинградом на Карельском перешейке. Там мы проходили курс молодого бойца, а это значит: жёсткий военный распорядок дня, тревоги с марш-бросками, кроссы и усиленная общая физическая подготовка, корме того изучение уставов и шлюпочное де-ло. О шлюпочном деле хочется сказать с особой любовью.
Во-первых, ; это элемент чисто военно-морских знаний, навыков и умений. Во-вторых, ; через шлюпку прививается любовь к флоту, его традициям и ритуалам. Именно шлюпочные занятия и делали из нас военных моряков. Мы изучали её устройство, шлюпочные команды, хо-дили на ней на вёслах и под парусом. Периодически устраивались шлю-почные гонки на первенство роты и всего курса. Это было очень инте-ресно и весело. Особенно всем нам нравилось ходить на шлюпке под па-русом. Это были такие сильные ощущения, что я разделил свою жизнь на два периода ; до хождения под парусом и после. И те парусные ко-манды, о которых я читал в романах Жюль Верна и Майн Рида, я стал исполнять сам, глубоко понимая их смысл. Дух аж захватывало от удовольствия ; романтика наяву!
Но особенно интенсивно мы занимались строевой подготовкой. Ведь Нахимовское училище ; это визитная карточка страны. Оно од-но, а Суворовских училищ на то время было 14! Поэтому на всех пара-дах в Москве и Ленинграде обязательно должны были участвовать нахимовцы. Сами подумайте, уважаемый читатель ; курс молодого бойца мы начали проходить в августе, а уже 7 ноября мы на всю страну обязаны были показать блестящую профессиональную строе-вую подготовку! Ох, как нас тогда жёстко муштровали!
От таких интенсивных физических нагрузок от всех видов подго-товки на свежем воздухе аппетит у нас разыгрывался отменный. Съе-дали всё до последней крошки и всё-таки есть постоянно хотелось. Первого сентября мы вернулись из лагеря в город и начались регулярные классные занятия. Но не в основном здании Нахимовского училища напротив крейсера «Аврора», которое, как я уже писал, тогда было на ремонте, а в Высшем военно-морском училище им. М.В. Фрунзе. Это первое, и самое старинное военно-морское училище в России, созданное ещё Петром ;. До революции оно называлось «Морской корпус». Сейчас ему вернули это историческое название. А жили мы тогда на плав-казарме «Векса», которая была пришвартована к пирсу на набереж-ной Лейтенанта Шмидта. И мы сразу стали привыкать к чисто флотскому быту с традиционными флотскими названиями: трапы, кубрики, иллюминаторы, шкафуты, бак, ют и так далее. Ребята во взводе попались очень дружные, я их всех хорошо помню. Тот душев-ный настрой, который в то время был у всех нас в тот памятный пер-вый нахимовский лагерный сбор 1972 года, те надежды, мечты и то будущее, что неизбежно ждало всех нас, очень точно передаёт сти-хотворение А.С. Пушкина, написанное им в 1821 году и посвящённое его лицейскому другу Пущину, выбравшему себе военно-морскую карьеру, вот оно:

«И с юных лет, с лицейского порога
  Ты на корабль перешагнул шутя
  И стой поры в морях твоя дорога,
  О, волн и бурь ; счастливое дитя!»

Вся драма моей жизни, развернувшаяся вокруг меня, была моей драмой как учёного. Поэтому о процессе моей учёбы в Нахимовском училище напишу подробнее. По своим традициям и квалификации пре-подавательского состава Нахимовское училище очень здорово напоми-нало мне ту первую петербургскую старинную гимназию, в которой я учился в первом классе. Программа была чуть более углублённой, чем в обычной средней школе, особенно по точным предметам: математике, геометрии, астрономии, физике и химии. Был и ещё один специальный предмет ; военно-морская подготовка.
С отличников я сразу слетел, но и троечником уже не был. Был твёрдым хорошистом. Но что такое «был хорошистом»? По мате-матике, геометрии, астрономии, физике и химии у меня, как правило, бывали одни пятёрки (правда иногда бывали и четвёрки). По англий-скому языку ; тройка, но зато очень стабильная. А вот по русскому языку и литературе ; я всегда получал только двойки, которые затем исправлял на тройки. А в среднем получалось, что я хорошист. Не правда ли, странно, дорогой читатель, иметь такой контраст в оценках? Ну не мог же я быть до такой степени безграмотным, так увлекаясь чтением? Просто здесь я впервые в жизни столкнулся с не-справедливостью. А сколько дальше в жизни у меня было несправедли-востей, да ещё каких! К несправедливостям невозможно привыкнуть они всегда вызывают боль. Но первая несправедливость была особенно больной по тому, что ты сам молодой и потому, что она первая. Бы-ло очень обидно, но я ничего сделать не мог. Оставалось только одно – терпеть. Потом несправедливости всю жизнь преследовали меня. И чем выше по научной лестнице я взбирался, тем несправедливостей становилось всё больше и больше. А в 15 лет это переживалось очень больно, так как не было ещё никакого жизненного опыта, не было жизненной философии. А я, начитавшись романтики, серьёзно верил, что добро всегда побеждает зло. Реальная жизнь показала, что это не всегда так. Но опишу эту ситуацию подробнее.
Математику и геометрию у нас преподавала Антонина Михай-ловна Иванова, а физику ; Клара Наумовна Морозова. Это были по-настоящему блестящие преподавательницы. Что я понимаю под сло-вом «блестящие»? А то, что они обладали способностью предельно простым, ясным языком излагать материал своих довольно не про-стых предметов. Более того, они никогда не стремились силой при-влечь наше внимание. Ибо излагали они материал ещё и в увлекательной форме. Слушать их было интересно, кроме того ещё и полностью по-нятно. После их уроков оставался ещё и хорошо записанный конспект. Я очень любил их уроки и многому у них научился. Научился не столько математики и физики, сколько умению преподавать. А это и стало потом моим основным родом деятельности на службе. Обе они были заслуженными учительницами, подругами и очень красивыми женщи-нами. Причём красивыми не только внешне, но и внутренне духовно. Я был в них просто влюблён. В дальнейшем всю жизнь я помнил их имена и их образ. Естественно, что учился я у них почти на одни пятёрки (повторяю второй раз, ; четвёрки тоже бывали, но редко). И ко мне они относились очень хорошо.
Так же хорошо помню и преподавательницу истории Тамару Пав-ловну Булгакову. До сих пор помню, с какой страстью она преподавала нам свой предмет. Помню и Майю Фёдоровну ; преподавательницу хи-мии, у которой я не имел даже четвёрок. Хорошо помню, как я ей ча-сто задавал вопросы, ответ на которые выходил за уровень програм-мы среднего образования. Например, чем физически объясняется та или иная валентность у химических элементов? И она так же ясно и подробно всё объясняла.
Но вот с преподавательницей русского языка и литературы Ста-линой Константиновной Сизых мои отношения сложились диамет-рально противоположно. Не помню за что и почему, но она меня невзлюбила. Причём невзлюбила не постепенно, а как-то сразу на пер-вых же уроках. Но сначала опишу её внешность. Она была высокая, стройная чуть-чуть полноватая женщина. Лицо симпатичное. Юбки она носила всегда откровенно выше колена. Конечно, этим она привле-кала наше внимание. Было видно, что это ей нравилось, так как одна-жды она игриво сказала нашему товарищу-нахимовцу:
- «Махов, Махов вижу, куда твои глаза смотрят».
Но допустимо ли такое высказывание сорокалетней женщины по отношению к пятнадцатилетнему мальчику? Лицо её всегда блестело от обилия различных кремов, губы были ярко накрашены красной по-мадой, волосы, коротко обстриженные и неестественно белые (навер-ное, она их красила). Как видите, дорогой читатель, внешность её, да и высказывания, мягко говоря, несколько не соответствовали высокому званию педагога преподавателя элитного единственного в стране Нахимовского училища! И никто, кому это было положено, никаких замечаний ей не делал.
На протяжении двух лет, что я у неё учился, я всегда по сочине-нию получал  одни и те же оценки ; 2 / 2, то есть два за содержание и два за грамотность. А сочинений мы писали много: текущие, четверт-ные, полугодовые и годовые. Правда, один раз случилось и небольшое исключение из этого правила, но об этом напишу несколько попозже. Что следовало после этих оценок?
Во-первых, я резко ограничивался в увольнениях. У нас существова-ло правило: что в субботу после ужина увольняются только те нахи-мовцы, которые за неделю не получили ни одной тройки в классном журнале. Остальные не увольнялись. Предполагалось, что остальные нахимовцы должны были сидеть в классах и заниматься исправлением своих плохих оценок. В воскресенье после завтрака увольнялись троеч-ники. Ну а те, кто на неделе имел двойку, ; увольнялись в воскресенье после обеда. Я считаю этот порядок нормальным и справедливым, и, разумеется, очень часто я увольнялся только по воскресеньям после обеда.
Во-вторых, ; надо было делать работу над ошибками по грамот-ности, и её представлять Сталине Константиновне. Да, ошибки у ме-ня были, но не в таком количестве. Гораздо больше, помеченные ей «ошибки», на самом деле ошибками не были при самой тщательной сверкой с учебником русского языка. Но спорить с ней мне было абсо-лютно бесполезно. В ответ она вешала на меня различные ярлыки, но ничего не объясняла. И приходилось делать дурную работу, то есть объяснять те «ошибки», которые фактически ими и не были. Это раздражало, оскорбляло, унижало, но никакого другого выхода у меня не было. Для исправления двойки по содержанию надо было кратко устно пересказать официальную критику того или иного литератур-ного произведения, и при этом обязательно каяться в своих якобы «ошибках», которых я просто не видел. Это было верх унижения! Мне тогда казалось, что в этот момент Сталина Константиновна про-сто млела от удовольствия. Но даже и этого ей было мало. Через не-которое время она стала выговаривать плохо успевающим (по её мне-нию) нахимовцам:
- «По сравнению с Вами даже Грацианов профессор!».
Тем самым она косвенно делала мою фамилию именем нарицатель-ным, мерилом неграмотности. Этим самым ещё больше унижала меня. И это видели все и мои товарищи нахимовцы и другие преподаватели. Я думал жаловаться, но, во-первых, ; в нашей среде это считалось не-допустимым поступком, во-вторых, ; при конфликте с преподавате-лем, конечно, она всегда найдёт способ, как убедить начальство в сво-ей правоте. Перепроверять бы её никто не стал. Оставалось только одно – сжать зубы и терпеть. Но однажды случилось и небольшое ис-ключение из этого правила, о котором я уже говорил.
Одновременно во всех классах нашего курса в качестве выпускного экзамена мы писали очередное сочинение. Для этого в каждый класс был посажен преподаватель, наблюдающий за порядком. К нам в класс попала моя учительница по физике – Клара Наумовна. У нас в классе никто не сомневался в том, какие у меня будут оценки. Не сомневалась в этом и Клара Наумовна. Особенно не таясь и не стесняясь, она ска-зала, обращаясь ко мне:
- «Юрий, дай мне твою тему сочинения, мы с Антониной Михай-ловной напишем его, а ты потом перепишешь».
Я, конечно, поблагодарил её за такое неслыханное участие, и дал свою тему. Она ушла, оставив за себя старшим старшину класса. Че-рез час она принесла написанное сочинение. Половину написала она, а другую половину ; Антонина Михайловна. Все это видели. Я тщатель-но переписал это сочинение, затем дал проверить Кларе Наумовне. Она его проверила, и я его сдал. На следующий день Сталина Кон-стантиновна, вся преисполненная важности своей персоны, пришла к нам в класс объявлять оценки.
Как Вы думаете, уважаемый читатель, на какие оценки она оце-нила «моё» сочинение? Ни за что не догадаетесь, ведь я уже выше пи-сал, что было исключение из правила. Совместное сочинение двух за-служенных учительниц она оценила как 3 / 2, то есть за содержание три, а за грамотность ; два. Когда она произносила эти оценки, весь класс дружно над ней засмеялся. Унять смех было невозможно. А она, по своей глупости, ничего не поняв, при всех сказала мне:
- «Видите, Грацианов, даже товарищи над Вами смеются!».
Этой фразой она добила нас всех. Даже те, кто первоначально не смеялся, а лишь слегка улыбался, теперь не выдержали и хохотали во всё горло.
Но, сейчас я не жалею о том, что жизнь в таком возрасте позна-комила меня с таким человеком, как Сталина Константиновна. Лю-бовь к литературе она у меня всё равно не отбила, но зато дала мне наглядный пример на всю жизнь того, каким я никогда быть не дол-жен. Спасибо Вам за это, Сталина Константиновна!
Сейчас, по прошествии 50 лет, вспоминаются только особенно сильные значимые впечатления, мелочи, случайности отсеиваются и забываются. По этой причине, вспоминая годы, проведённые в Нахи-мовском училище, особо сильное впечатление оставила у меня строевая подготовка. В этом смысле Нахимовское училище выполняло особую уникальную роль в Министерстве обороны. Каждый год оно одновре-менно обязано было участвовать в ноябрьских парадах двух главных городов страны, или, как сейчас говорят, в «двух столицах» Москве и Ленинграде. Ведь негласно мы исполняли своеобразную роль визитной карточки страны. Напоминаю: Нахимовское училище ведь было един-ственным в стране, а Суворовских училищ в то время было 14. Мы это понимали и гордились этим. Но за это надо было платить и платить очень сурово. Кратко опишу ; как у нас проходила подготовка к пара-дам.
Обычно нахимовцы девятых классов принимали участие в параде в Ленинграде на Дворцовой площади, а нахимовцы десятых классов, в Москве на Красной площади. Сразу после начала нового учебного года нас по росту разбивали на шеренги и своё место в шеренге. Строевые занятия были шесть раз в неделю (кроме воскресения) после окончания классных занятий и до ужина. При этом общая организация службы при подготовке к параду в Ленинграде и Москве, резко различалась. Ес-ли в Ленинграде строевой подготовке учили свои офицеры, как сами умели, то в Москве к нашему обучению привлекались офицеры-профессиональные педагоги по строевой подготовке из комендатуры Московского Кремля.

 
Нахимовцы на параде в Москве

Если в Ленинграде учителя задавали домашние задания и никого не волновал колоссальный отрыв времени на строевую подготовку, то, будучи с нами в Москве наши же учителя ничего на дом не задавали. Такое им было дано указание. При этом нахимовцам-девятиклассникам, чтобы не отстать в учёбе в Ленинграде приходи-лось делать свои уроки вместо увольнений в субботу после ужина и весь день воскресенья. Но это совсем не значит, что в Москве было проще. Уровень строевой подготовки, который нам задавали кремлёв-ские офицеры, был настолько высок, что, чтобы хоть в какой-то мере соответствовать ему, мы просто выбивались из сил. Конечно, в такой обстановке нам и в Москве можно было бы задавать домашние зада-ния, но при всём своём желании мы бы их сделать уже не смогли. Тако-ва была сильная усталость. Со второй половины октября всё чаще и чаще проводились ночные репетиции на Красной площади в Москве. Такие же репетиции были и в Ленинграде на Дворцовой площади, но их было гораздо меньше. На следующий день после таких репетиций мы устраняли замечания, сделанные проверяющим командованием. Мне нравилось наблюдать за кремлёвскими офицерами, как они с виду легко, хлёстко и технично демонстрировали нам выполнение различных стро-евых приёмов. Действительно, настоящие мастера своего дела. Глядя на них, мы ясно ощущали своё несовершенство. Но зато как командо-вание в Москве заботилось о нашем досуге! Это просто сказка! Каж-дый день после ужина перед нашей московской казармой выстраива-лась вереница автобусов. У каждого автобуса за ветровым стеклом находилось объявление, ; в какой театр, на какой концерт он едет. Каждый нахимовец индивидуально выбирал, ; куда он хочет ехать, за-писывался у дежурного по роте, куда он поехал и уезжал отдыхать. Это было очень мудрое решение, оно здорово снимало напряжение и усталость. Но именно поэтому к утру после крепкого сна мы были свежи и не измочалены. В Ленинграде такого не было, и мы выматыва-лись гораздо быстрее.
В связи с подготовкой к парадам очень хорошо мне запомнился начальник строевого отдела училища подполковник Тихомиров (к со-жалению, ни имени его, ни отчества не помню). Помню его в шинели и фуражке, в любую непогоду стоящего в кузове грузовика с микрофоном в руке и бдительно наблюдающего сверху за проходом перед ним парад-ных шеренг. Поразительно, но он знал каждого нахимовца в каждой шеренге пофамильно! И часто в микрофон мы слышали: «Шеренга (такая-то), нахимовец (такой-то) Вы вылезли на пол корпуса вперёд. Шеренга (такая-то), нахимовец (такой-то) Вы прыгаете», и так да-лее. Вот так добросовестно он относился к своим обязанностям. Я старался запоминать таких офицеров и брал с них пример. Это вос-питывало.
Да готовили нас к парадам очень жёстко как сейчас принято го-ворить «по-взрослому» без всяких скидок на малолетство. При этом ещё надо было учесть, что подготовка к парадам походила осенью. В это время, как в Ленинграде, так и в Москве шли частые дожди, мок-рый снег, дули сильные ветра, а по утрам уже бывали заморозки. Естественно, что при подготовке к парадам не было никаких скидок и послаблений на погоду. Часто бывало и так: идёт дождь, а мы, не об-ращая на него внимания, всё маршируем и маршируем под дождём по лужам. Промокают: бескозырка, шинель, брюки, отсыревают ботин-ки. Потом неожиданно налетает порыв ветра, холодеет, а мы всё маршируем и маршируем. Простудные болезни выкашивали нас десят-ками. Но освобождали от строевых занятий по болезни не каждого. Критерием «болен, ; не болен» была не обычная температура 370С, что отмечено красной чертой на градуснике, а 37,20С. И только те нахимовцы у кого температура поднималась выше, ; освобождались от строевых занятий. И то, освобождали на день два не более. Как только температура опускалась ниже 37,20С ; снова в строй. Почти все мы чихали, почти у каждого был насморк, но эти мелочи мы пере-носили на ногах.
Но особенно тяжело было на ночных репетициях как в Ленинграде на Дворцовой площади, так и в Москве на Красной площади. Такие ре-петиции проходили в конце октября ; начале ноября, когда как в Москве, так и в Ленинграде по ночам бывали сильные заморозки.  Од-ним из элементов такой репетиции было ; отстаивание сорок минут по стойке смирно на морозе. Тем самым имитировалось выслушивание нами речи Министра обороны в Москве или командующего Ленинград-ским военным округом в Ленинграде, соответственно. Шелохнуться при этом было нельзя, ибо сверху с трибун за нами пристально наблю-дали. Надо было неподвижно терпеть холод сорок минут. Часть моих товарищей не выдерживала и падала в обморок. Командование нас предупреждало, что такое может быть. Для этой цели, каждый правофланговый шеренги, который являлся для нас старшим, получал флакончик нашатырного спирта. И, если такое случалось, то все ря-дом стоящие, должны были такого нахимовца подхватить под руки и не дать ему упасть и тут же сообщить об этом правофланговому. Тот быстро передавал по цепочке флакончик с нашатырным спиртом. Мы быстро с его помощью приводили в чувство потерявшего сознание нахимовца. Придя в сознание, он обязан был дальше продолжать тер-петь холод стоя.
Вы, читатель, скажете ; жестоко не по годам? Да жестоко, но что делать, здесь присутствует государственный интерес, а мы все добровольно решили стать военными и поэтому стойко переносили все парадные тяготы. Парад ; это необходимый и очень дорогой  символ государства. Это демонстрация на весь мир нашей военной мощи, что является элементом общей стратегической стабильности. Но дости-гается эффект от парада очень большим трудом и тяготами как для самих участников парада, так и для готовящих его офицеров.
Говоря о строевом аспекте пребывания в Нахимовском училище, хочется добрым словом вспомнить нашего старшину роты мичмана Косова Дмитрия Дмитриевича. Меж собой мы его любовно звали Дим Димыч. Внешне ; это типичный старорежимный царский унтер ; боцман. Небольшого роста, плотный с громким командным голосом, очень живой и подвижный. Строгим он был до крайности, но никогда не был жесток. Порядок он поддерживал в наших кубриках ; идеаль-ный. Обладал Дим Димыч и своеобразным флотским грубоватым юмо-ром без всякого оттенка пошлости. Как старшина роты Дим Димыч ещё и отвечал за наше обмундирование. Здесь он был пунктуален как самый матёрый немец. Строго следил, чтобы каждый его подчинён-ный был в полной мере снабжён всеми положенными нам предметами обмундирования. Но и очень строго наказывал тех, кто портил своё обмундирование. Дим Димыч во всём был предельно справедлив. Мы очень любили Дим Димыча и гордились своим старшиной. Такое редкое сочетание строгости и справедливости встречается на военной служ-бе не часто. Врезался мне в память Дим Димыч на всю жизнь как иде-альный пример того каким я должен быть по отношению к своим под-чинённым. Не знаю, удалось ли мне это, об этом не мне судить.
Я считаю, что мне очень повезло встретить в начале своей воен-ной карьеры такой яркий пример как Дим Димыч. Но, тем молодым курсантам и (или) офицерам, кому в этом смысле не повезло очень ре-комендую прочесть повесть К.М. Станюковича «Беспокойный адми-рал». Я бы её ввёл в программу по литературе в Нахимовском и всех Суворовских училищах, а также и во всех многочисленных кадетских корпусах, которые сейчас появились.
Чем ещё мне запомнился период пребывания в Нахимовском учили-ще? Это тем, что в этот период у меня проснулась любовь к театру. Первоначально привила мне эту любовь мама. Она покупала себе и мне билеты в театр, когда я был дома на каникулах, и мы вместе туда хо-дили. Потом я стал ходить в театры один. Хорошо помню, как в тот период смотрели мы в театре Ленсовета знаменитый спектакль зна-менитого драматурга Леонида Зорина «Варшавская мелодия», где роль польской певицы Хелены исполняла тогда молодая симпатичная и очень, очень талантливая ленинградская актриса Алиса Фрейндлих. Игра на сцене живых актёров умение ими точно при помощи правиль-ного использования различных психологических жестов и приёмов пере-давать мельчайшие нюансы чувств человека, мотивов его поведения ; завораживали меня. Я просто влюбился в театр, благо в Ленинграде их было много. Особенно мне нравились музыкальные постановки, и из всех театров самым своим любимым я сделал театр Музыкальной комедии. Жанр оперетты ; это мой любимый жанр. Что даёт оперетта? Она даёт мечту. Причём, мечту очень красивую романтичную, идеальную о чистой бескорыстной любви, о верности, порядочности, чести и у оперетты, всегда хороший конец. Выходя из театра, после просмотра такого спектакля, искренне хочется и свою жизнь сделать такой же яркой и красивой. Ведь жизнь тогда только начиналась, и всё ещё бы-ло впереди. Можно сказать, что я вырос на опереттах, они внесли ве-сомый вклад в формирование меня как личности. Но в Нахимовском училище я только, только пристрастился к театру, а наиболее интен-сивно я стал туда ходить уже будучи курсантом. Самое лучшее время проведения увольнения для меня было ; это посещение театра.
Больше всего я люблю классические оперетты Имре Кальмана, Жака Оффенбаха, Франца Легара и Иоганна Штрауса. Весь репер-туар ленинградского театра Музыкальной комедии того времени я просмотрел как минимум трижды. Но одна оперетта, которая, строго говоря, не является классической, ; очаровала меня на всю жизнь. Это оперетта Константина Листова «Севастопольский вальс». Во-первых, ; она о моряках, что мне естественно было близко, во-вторых, ; она о недавней современности. В ней ярко показано мор-ское боевое братство и трогательная нежная любовь в осаждённом фашистами Севастополе. Вот эту оперетту я смотрел раз десять не меньше. Именно через эту оперетту я прощался с Ленинградом, уезжая служить на Северный флот. Но когда я снова вернулся в Ленинград, ко-гда уже Ленинград был переименован в Санкт-Петербург, а я уже был начальником кафедры в Военно-морской академии, я заметил, что уже Санкт-Петербургский театр Музыкальной комедии снял эту оперет-ту из своего репертуара. А это было уже в 2005 году. Тогда я написал письмо главному режиссеру этого театра. В письме я написал, что Санкт-Петербург ; это морская столица России, где находится большое число военно-морских училищ, Военно-морская академия, не-сколько институтов ВМФ и огромный пласт судостроительной про-мышленности. Что на этой оперетте воспитывались целые поколения моряков, что военные моряки на всех своих праздниках всегда хором поют знаменитую арию Аверина из этой оперетты, а самой этой оперетты в городе нет. В своём письме такое положение дел я назвал словом «безобразие», тем более что на следующий год вся страна бу-дет отмечать столетие подводного флота России! Далее, я написал ему, что знаменитые артисты Вашего театра сорокалетней давно-сти, наверное, возмутились бы таким положением дел и точно пере-числил их фамилии. Я помню их до сих пор, это: Гликерия Богданова-Чеснокова, Шаргородский, Тимошин, Семак, Панков и многие, многие другие. Это письмо я отправил по почте. Через некоторое время мне на дом позвонил сам главный режиссёр этого театра и сказал, мне, что это письмо он прочёл в присутствии всей труппы театра, что я их усовестил, и что они обязательно восстановят эту оперетту. Он сдержал своё слово. Оперетта «Севастопольский вальс» была восста-новлена. Я внутренне горжусь, что внёс свою маленькую лепру в куль-турную жизнь Санкт-Петербурга. Ой, как я отвлёкся от темы! Надо снова возвращаться во времена своего пребывания в Нахимовском учи-лище.
А время моего пребывания в Нахимовском училище подходило к концу. Мы все выбрали себе военно-морскую специальность и училище по склонности. У меня, в этом отношении, не было никаких неясностей и проблем. Я выбрал Высшее военно-морское инженерное училище име-ни Ф.Э. Дзержинского (любовно мы его называли «Дзержинка»), фа-культет Ядерных энергетических установок. Мой рапорт был удовле-творён.


1.5. Юность. Курсант

На этот факультет в Дзержинку из нахимовцев моего выпуска попросилось почти тридцать человек. Поэтому командование фа-культета решило всех нас объединить в третий взвод нашей роты. Так как за два года, проведённые в Нахимовском училище, мы все хоро-шо знали друг друга, то такому решению командования факультета мы были очень рады.
Весь август 1974 года, когда курсанты училища, набранные из гражданской молодёжи, находились в летнем лагере училища и прохо-дили курс молодого бойца, мы находились в Ленинграде в самом здании Адмиралтейства, где и располагалось наше училище. Всё это время мы несли караульную службу. Для этого наш класс разделили на две части. Если первая часть стояла в карауле, то вторая ; готовилась к нему. И так попеременно продолжалось целый месяц. Караул ; это очень тя-жёлый ответственный наряд с боевым оружием. И, стоя целый месяц попеременно в караулах, мы очень выдохлись.
 
Высшее военно-морское инженерное ордена Ленина училище имени
Феликса Эдмундовича Дзержинского

К первому сентября из летнего лагеря, после проведения курса «молодого бойца» приехали все остальные курсанты первого курса. Торжественно был проведен ритуал военной присяги, и началась тя-желая, но очень интересная учёба. Занятие в высшем училище сильно отличается от урока в школе (сюда же я отношу и Нахимовское учи-лище). Урок в школе ; это некая смесь преподаваемого нового матери-ала, повторение старого материала, опрос по теории и практических примеров. При этом преподаватель обязан увлечь учеников и следить за их вниманием. Занятия же в высшем училище строго регламентиро-ваны на лекции, практические и лабораторные занятия. При этом структура каждого такого занятия весьма различна и так же строго регламентирована. Как правило, здесь преподаватель не обязан сле-дить за вниманием учеников. Он как бы формально выполняет свою функцию, а дело ученика ; слушать его или нет. Но зато, когда насту-пает сессия (чего в школе нет), вот тут-то, за преподавателями и начинается охота! Практически все предметы мне нравились. Так как русского языка и литературы больше не было, то я снова стал круглый отличник. Учился я страстно и с вдохновением. Особенность моих моз-гов была такова, что я не всегда с лёту понимал материал. Чтобы по-нять тот или иной материал мне всегда требовалась вдумчивая его проработка с учебником и консультация у преподавателя. А многие другие наши отличники, всё ловили с лёту. Я так не мог. Но зато, ко-гда я усваивал материал, то понимал его очень глубоко. Я бы сказал, что эти знания становились для меня простыми и естественными. И вот знания на этом уровне я был способен применять творчески. Здесь под словом «творчески» я понимаю способность применять получен-ные знания в других областях науки и техники, а не только в тех, на которые указал преподаватель. А когда я пытался это делать, то по-чти всегда натыкался на то, как катастрофически не хватает мне знаний!
Первые два года обучения мы в основном проходили общеинженер-ные дисциплины, это: высшая математика, начертательная геомет-рия, технология металлов, техническая химия, физика, теоретическая механика, сопротивление материалов, электротехника и так далее. Начиная с третьего курса, у нас пошли специальные дисциплины. Я по-переменно увлекался то тем, то другим предметом. Всё зависело от мастерства преподавателя увлечь учеников своим материалом. Мне всё время казалось, что я смогу там найти нечто новое. Но, углубляясь в дополнительный материал, всегда находил, что там уже всё давно открыто. Натура моя всегда стремилась открыть в науке, что-то новое, до меня не известное. Хотелось ощутить себя первооткрывате-лем, стоящим на переднем крае науки. Мне всё время было всего мало. Хотелось сделать в науке что-то грандиозное большое, но что именно ; я и сам не знал. И вот тут-то мне на пути и попался преподаватель, который дал мне то, чего я интуитивно искал.
Это был капитан 1 ранга Кубышкин Валерий Васильевич ; заме-ститель начальника кафедры Автоматики Дзержинки. Он был вы-пускник Военно-морской академии кандидат технических наук, доцент, соискатель ученой степени доктора технических наук. А познакомился я с ним во дворе нашего дома на Заневском проспекте, когда приходил к родителям в увольнение. Оказывается, что его жена работала в од-ном и том же институте, что и мой отец. И оба они от института получили кооперативную квартиру в этом доме. Я, как и положено, первым отдал ему воинскую честь. Представляться из какого я учили-ща ; мне было не надо, так как всё было написано на ленточке моей бескозырки. Он спросил мою фамилию и поинтересовался, с какого я факультета. Я всё ему ответил. Потом поинтересовался, как я сдал первую сессию, так как эта встреча произошла, когда я был на втором семестре первого курса. Я ответил, что на все пятёрки. Это явно ему понравилось. И тут он задал мне вопрос в лоб, хочу ли я заниматься наукой по-настоящему? И я, тут же не задумываясь, ответил ему:
; «Очень хочу!»
; «Хорошо, зайдите ко мне на кафедру в понедельник после заня-тий, поговорим».
; «Есть!».
И мы расстались. В понедельник после занятий я был уже у дверей его кабинета. Валерий Васильевич приветливо встретил меня, усадил на диван в своём кабинете и стал рассказывать.
; «В самом ближайшем будущем придёт эра цифровой вычисли-тельной техники. Всё будет работать под управление ЭВМ. Всё будет контролировать ЭВМ. ЭВМ проникнет во все области науки и техники (тогда ещё никто не произносил иностранного слова «компьютер»). Без неё ; ни на шаг! Так вот моё Вам предложение ; желаете ли Вы освоить программирование на ЭВМ?»
; «Очень желаю!»
; «Хорошо. Вот и договорились. Тогда ступайте на вычислитель-ный центр училища, узнайте, какие там стоят ЭВМ и на каких они языках программирования работают. Купите книги по этим языкам и самостоятельно их изучайте. Что будет не понятно, так сразу ко мне на консультацию. После того как Вы освоите программирование на ЭВМ я Вам дам очень интересную самостоятельную научную задачу. Согласны?»
; «Да, согласен».
; «Вот и отлично. А наши с Вами отношения мы оформим тем, что я запишу Вас в кружок НОК (научное общество курсантов) при нашей кафедре. Я буду Вашим научным руководителем. Устраивает ли Вас это?»
; «Да, очень устраивает, спасибо».
Как я был окрылён! Нет слов. Наконец-то у меня появилось направление, вектор моей научной деятельности! Как случайно и кто(!) обратил на меня внимание! Аж сам заместитель начальника кафедры Автоматики! Я пулей помчался в вычислительный центр учи-лища. В то время в вычислительном центре училища было всего две вы-числительные машины. Одна из них ; большая БЭСМ-6, занимающая несколько комнат и работающая на алгоритмическом языке «Алгол», другая ; маленькая «Мир-2» и работающая на алгоритмическом языке «Алмир». Так как тогда в начале 1975 года в стране только, только стали появляться первые цифровые вычислительные машины, то в училищной библиотеке никаких книг по алгоритмическим языкам не было. Всю ту неделю я с нетерпением ждал увольнения. И, наконец, дождавшись увольнения, я тут же побежал в Дом книги, что нахо-дится в центре Невского проспекта (на этом же месте этот знаме-нитый магазин находится и теперь). Там, в отделе математической литературы, я купил нужные мне книги.
Здесь надо сделать небольшое лирическое отступление и отдать дань тому уровню науки, который был тогда в нашей стране. ЭВМ се-рии «Мир» ; это были первые персональные компьютеры в мире! Ни в одной другой стране их тогда ещё не было, ни в США, ни в Японии ; нигде, только у нас в СССР! Как мы тогда гордились своей страной её передовой наукой! Потом по чьему-то командному распоряжению те-му «Мир» закрыли, признав её не перспективной. А вот на Западе-то её как раз и подхватили. И теперь, как говорят, мы отстали от них навсегда. Очень, очень обидно.
Оба этих языка программирования я быстро освоил и доложил об этом Валерию Васильевичу. Как-то незаметно я стал называть его по имени и отчеству, а не по воинскому званию. Валерий Васильевич по-ставил мне следующую первую в моей жизни научную задачу. Когда, в операционном исчислении мы переводим дифференциальные уравнения из оригинала в изображение при помощи преобразования Лапласа, то естественный аргумент «t» ; время, заменяется на абстрактный ком-плексный аргумент «p». Так вот, оказывается, что в момент этого преобразования в действительной и мнимой частях этого аргумента накапливается определённая информация. Эту информацию надо было извлечь и проанализировать. При этом научным результатом счита-лось как само математическое решение этой задачи, так и компью-терная программа её решающая. Большой ЭВМ БЭСМ-6 мне пользо-ваться не разрешили, так как для её обслуживания в работе требова-лась целая бригада работников. И для нужд курсанта никто её для ме-ня не запускал. А вот малую персональную ЭВМ «Мир-2» я освоил пол-ностью и работал на ней самостоятельно. Причём, мне это не просто нравилось, а это было как раз то, что тогда я называл ; счастьем!
Чтобы выполнить поставленную передо мной задачу, мне надо было очень глубоко изучить операционное исчисление. В научных и учебных фондах библиотеки училища таких книг не было. Но мне по-везло, я их купил в том же Доме книги, что на Невском проспекте в отделе физико-математической литературы. Я стал их с упоением читать. Удивительный мир теоретической математики раскрылся передо мной. Какой блеск ума, какая логика рассуждений! Но, самого главного, что я там искал – я так и не нашёл.
Сейчас я попытаюсь это объяснить простыми словами. В опера-ционном исчислении, при переходе от оригинала к изображению при помощи преобразования Лапласа, переменная временит «t» заменяется на некую абстрактную переменную «p», которая является комплекс-ным числом. У комплексного числа есть два числовых коэффициента её действительной и мнимой части «p=a+bi». Так вот вопрос, который тогда меня мучал звучит так – как смысл времени переменной «t» пере-ходит в коэффициенты «a» и «b» у комплексного переменного «p»? Или, ещё более абстрактно – как понять, какой смысл носят перемен-ные нового пространства в операционном исчислении? Раз операцион-ное исчисление работает, следовательно, этот смысл где-то должен быть. Но ни в одной специальной математической книге о нём нигде не говорилось. То, что задание Валерия Васильевича я выполню – я не со-мневался. Это всего лишь техника программирования. Но как познать этот смысл – вот вопрос, который меня мучил и не давал покоя. Я не-вольно очутился там, где всегда мечтал быть – на переднем крае науки. Я как Колумб плыл в неизвестное. Мысленно я сравнивал себя с ним. Это было очень тяжело и непросто. Но, одновременно, это и бы-ло прекрасно. Это было то самое настоящее незабываемое ощущение счастья! Да, по сравнению с этим всё остальное, окружавшее меня, ка-залось мелким и ничтожным. Какие-то там наряды, караулы, строе-вые смотры и ещё много чего другого. Я жил в своём особом счастли-вом мире.
Но этот мир скоро рухнул. Чтобы получить ответ на мучавший меня вопрос, мне не хватало самой малости – ещё одного специального чисто математического образования. Ибо теория операционного ис-числения основывалась на теории дифференциальных уравнений, рядах Фурье в комплексной форме, теории множеств, теории пределов и так далее. Я это понял и мечту пришлось оставить. Да к тому же на это элементарно не хватало времени, надо было изучать свои текущие спе-циальные инженерные дисциплины. Ведь я был тогда всего лишь кур-сантом 3 курса. Но когда я с высоты той математики, которую по-знал, посмотрел на уровень той математики, которую нам в училище преподавали – то чувство горького разочарования охватило меня. Нас учили математике крайне схематично, поверхностно. Лишь бы мы по минимуму поняли математическое описание наших специальных инже-нерных дисциплин, и ни шагу глубже. А я так гордился нашим образо-ванием!
К третьему курсу, поставленную мне Валерием Васильевичем за-дачу, я решил полностью. Не буду здесь описывать все частные нюансы моей работы за ЭВМ, мои ошибки и как машина на них реагировала. Итог ; я полностью освоил алгоритмический язык «Алмир», получил практический навык его применения и массу удовольствия. А все полу-ченные результаты пошли Валерию Васильевичу в его докторскую дис-сертацию. Я стал заметным НОКовцем не только в классе, но и в ро-те, и на факультете. Конечно, от всех экзаменов по кафедре Автома-тики я был официально освобождён с заранее выставленной мне оцен-кой «отлично». Да, в то время мало кто имел навык программирова-ния и работы на ЭВМ, даже среди взрослых преподавателей. Ну, а за-тем я облегчил жизнь всем ребятам моего нахимовского класса. Я стал всем программировать РГРы (расчётно-графические работы) по всем предметам. Так, на каждый РГР имелась изданная методичка с пол-ным описанием того как его выполнять. А в её конце давались различ-ные варианты исходных данных. Преподаватель говорил кому, какой вариант исполнять. После этого курсант, согласно этой методички, должен был по всем прописанным там формулам порешать свой вари-ант. Я один раз программировал все формулы этой методички (но на самом деле было чуть сложней, чем я здесь упрощённо описываю), а потом по циклу просчитывал все варианты, заданные моим товари-щам. Все ребята были очень довольны. А сами эти программы РГРов, записанные на перфоленте, я потом отдавал преподавателям на со-ответствующие кафедры. Слух обо мне пошёл не только по нашему курсу, но и по факультету и по всему училищу. Многие курсанты тоже захотели научиться программировать. И тогда командование фа-культета и кафедры Автоматики предложили мне, простому курсан-ту, написать курс лекций по программированию на «Алмире» и чи-тать его всем желающим курсантам факультативно. Я написал та-кой курс лекций. Это был мой первый курс лекций, потом у меня их бу-дет множество. Сам процесс написания этого курса, то есть, грубо говоря, переработки книги, имея довольно богатый опыт личного про-граммирования, доставил мне истинное наслаждение. Затем, от ка-федры Автоматики, мне выделили аудиторию и назначили время, естественно вне расписания основных занятий, то есть факультатив-но. Все записавшиеся на мои лекции курсанты автоматически стали считаться НОКовцами по кафедре Автоматики. Таким образом, ка-федра Автоматики уверенно лидировала среди других кафедр факуль-тета в соц. соревновании по количеству НОКовцев.
Сначала на мои лекции ходило много курсантов. Потом всё мень-ше и меньше. До работы непосредственно за ЭВМ дошли только не-сколько человек. Может я, плохо читал лекции, а может, просто они ленились, ; не знаю. Ведь уметь программировать хотелось то всем, а вот свой труд вкладывать в это дело смогли немногие.
Когда я уже был на четвёртом курсе, на кафедру Автоматики обратился маститый учёный с Кораблестроительного факультета доктор технических наук, профессор, инженер-капитан 1 ранга в от-ставке Николай Петрович Муру.
Он попросил, чтобы кафедра Автоматики автоматизировала его методику по расчету надводной непотопляемости подводной лодки. Естественно, кафедра выделила на это дело меня. Я это задание то-же сделал. Более того, именно оно затем и стало темой моей диплом-ной работы. Поэтому у меня было два дипломных руководителя: В.В. Кубышкин и Н.П. Муру. Но для этого мне пришлось основательно изу-чить такой раздел теории корабля как его статика. Естественно, что я изучал его по литературе Кораблестроительного факультета. Более того, я так увлёкся самой статикой подводной лодки, что в бу-дущем, уже после выпуска из училища, служа на флоте, я стал само-стоятельно совершенствовать этот раздел теории корабля. Такие за-нятия для меня были любимым отдыхом. Здесь надо сказать несколько подробнее.
У меня появилась идея ; вообще никаких расчётов по надводной непотопляемости подводной лодки (ПЛ) в походной, а тем более в бое-вой обстановке ; не делать. Так как в такой сложной обстановке всё равно никто расчетами заниматься не будет. Во-первых, я ясно уви-дел, что цели спрямления у аварийной ПЛ две: это на улучшение посад-ки и на улучшение её остойчивости. Эти цели не всегда совпадают. Этого в книгах Н.П. Муру не было. Часто достижение полного спрям-ления крайне вредно для ПЛ, так как при этом резко ухудшается её продольная остойчивость из-за вынужденного падения её плавучести. А ещё чаще полного спрямления просто физически нельзя достичь, так как ПЛ раньше утонет от потери плавучести так полностью и не спрямившись. Во-вторых, я предложил для каждого состояния надводной посадки ПЛ заранее расчетом по методике Н.П. Муру определить наилучший вариант её продольного спрямления отдельно на максимальное улучшение её посадки и отдельно на максимальное улучшение её продольной остойчивости. Затем, одинаковые варианты решений соединить плавными кривыми линиями на диаграмме надвод-ной непотопляемости (ДНН).

 
Доктор технических наук, профессор, инженер-капитан 1 ранга
Муру Николай Петрович

Получив такие кривые, я сразу увидел на поле ДНН области где полное спрямление ПЛ уже физически невозможны, где вообще никакое спрямление методом контрзатопления не должно применяться и так далее. И только на очень маленьком диапазоне посадок аварийной ПЛ ещё можно было улучшить её продольную остойчивость методом контрзатопления. При этом, ни о каком полном спрямлении и речи быть не могло. То есть все качества статики ПЛ в зависимости от её посадки стали сразу наглядно видны. Надо только было определить саму аварийную посадку повреждённой ПЛ и наилучший вариант реше-ния на её продольное спрямление методом контрзатопления был виден сразу. Этим устранялось самое главное – официальное требование производить какие-либо расчёты в аварийной обстановке, что прак-тически было неосуществимо. Это понимал я, даже будучи ещё кур-сантом. Но, спорить с таким светилой науки как сам профессор Муру, мне, в то время, было явно не по чину. Однако, уже тогда я реально ощутил себя первооткрывателем в науке. Как я тогда радовался! Как это меня окрыляло! В будущем я мечтал серьёзно заняться теорией корабля. И в будущем я воплотил её в реальную жизнь при своей сов-местной работе с ЦНИИ кораблестроения им. Академика А.Н. Крыло-ва уже служа на кафедре Автоматики в Военно-морской академии. От ЦНИИ со мной по этой теме работал известный ученый Алексей Иосифович Вакс. Она стала темой моей кандидатской диссертации и дипломной работой одного слушателя Академии, у которого я был научным руководителем. Сейчас уже из тех учёных никого не осталось в живых. Нет уже ни В.В. Кубышкина, ни Н.П. Муру, ни А.И. Вакса. Ой, опять я здорово отвлёкся от темы. Пора возвращаться в своё славное курсантское время.
Что ещё, кроме учёбы и науки мне запомнилось в курсантские вре-мена? Это проведение досуга большинством курсантов. Рассказ этот не очень приятный. Но, если писать о впечатлениях курсантской поры, то впечатления о нём остались очень сильные. Это рассказ не обо всех курсантах поголовно, нет, это было бы неправдой, но, к сожалению, это рассказ о проведении типового увольнения большинства курсан-тов.
По выходе из училища в город, обычно у фонтана «шуркенда» (на курсантском жаргоне так назывался Александровский сад, который расположен прямо перед училищем) собиралась спитая в пивных и сбитая в драках компания, которую между собой они называли «стая». Начинал решаться очень «важный» вопрос: «Три ступеньки вниз или три ступеньки вверх?». На их жаргоне так обозначались две пивные на улице Гороховой, что находится напротив училища. В одну пивную с улицы вели три ступеньки вниз, а в другую ; три ступеньки вверх. Вопрос этот был чисто риторический, так как всё равно нака-чивались они пивом и в той, и в другой пивной. Затем, сильно навеселе под пивными парами, чувствуя силу «стаи» (то есть коллектива еди-номышленников) снова шли в «шуркенд» бить «зелёных» (то есть кур-сантов сухопутных училищ). В «стае» считалось, что «зелёным» в «шуркенте» не место. Почему так ; никто не задумывался. Так, мол, и точка. И если в «шуркенте» «стая» встречала группу сухопутных кур-сантов, то тут же завязывалась драка. Конечно «зелёных» (или «сапо-гов» ; ещё одно обозначение сухопутных курсантов) всегда били, а от патруля всегда уходили. И вот, напившись пива и успешно подравшись, «стая», преисполненная чувством полного самодовольства, шла в клуб училища на «пляски» (то есть танцы).
Я всегда считал, что одним из самых ценных качеств женщины, а тем более девушки, является женственность. А женственность ; это, прежде всего скромность, целомудренная ненавязчивость. Если девуш-ка могла выстоять час в очереди на улице, на вход в клуб училища, под оценивающими взглядами курсантов, то это как-то расходилось с мо-им понятием о женственности.
И вот «стая» шла в клуб училища на встречу именно с такими де-вушками. Вид у этих девушек был очень «боевой». Я думаю, что боевая раскраска североамериканских индейцев, может померкнуть перед пестротой применённой косметики у этих девушек. Половина танцев в клубе ; были белые танцы, когда девушки сами выбирали курсантов. Поэтому членам «стаи» особенно не нужно было напрягаться, чтобы завоевать внимание той или иной девушки. Через некоторое время, «сняв» (то есть познакомившись) «тёлок», «клюшек», «морковок» и так далее (это всё обидные жаргонные слова, заменяющие слово ; де-вушка), «стая» рассыпалась кто куда. Кто со своей подругой в «обща-гу» (то есть женское общежитие) ; это кому повезёт, а остальные по «параднякам» (то есть парадным). Там они производили с девуш-ками некие действа (позвольте, читатель, их не описывать) и доволь-ные возвращались из увольнения в училище. Но на этом, дорогой чита-тель, их удовольствия от досуга не заканчивались. Предстоял послед-ний важный обязательный заключительный аккорд. Опишу и его.
Первые два курса мы жили в одной громадной казарме на три взвода. Вместе со старшинами со старших курсов ; это составляло приблизительно сто человек. Наши койки были в два яруса. Члены раз-ных «стай» ложились в свои койки и в полный голос начинали описы-вать свои похождения в увольнении или, иными словами, хвастаться своими «подвигами». Скорее всего, именно в этом аккорде и был глав-ный смысл их увольнения. То есть – смотрите каков я! А кто из Вас круче? А крутость очень даже и ценилась, вызывала восхищение. И каждый своим рассказом стремился вызвать восхищение своих прия-телей. А содержание их рассказов было предельно просто и однооб-разно, то есть кто, сколько пива выпил, скольким «зелёным» набил морду, как лихо ушёл от патруля, каких классных «тёлок» снял на «плясках». А дальше шли откровенные циничные описания тех интим-ных подробностей, которые они проделывали с девушками в «общагах» и «парадняках». И всё это на всю казарму сопровождалось дружным здоровым гоготом (так как эти звуки смехом не назовёшь). А я, придя из увольнения в казарму, весь душевно благоухающий от просмотра очередной кальмановской оперетты, должен был выслушивать все эти гнусности. При этом моё сознание просто раскалывалось от чудовищ-ного контраста между миром моих романтических грёз и грязью дей-ствительности. Делать им замечание было глупо и бессмысленно, так как в ответ я мог услышать, ; какой я никто и какие они крутые. По-том наступало время отбоя и старшины прекращали всякие разгово-ры. Типовое увольнение оканчивалось.
Но однажды «стая» всё-таки затащила меня в пивнушку. Было ли в ней три ступеньки вниз или вверх ; я уже не помню. Да и какая в этом разница? А дело было так. Мои товарищи очень хотели отбла-годарить меня за то, что я им всем на ЭВМ решал РГРы. Их желание было, безусловно, чистым и искренним. Но понимали они эту благодар-ность по-своему в их системе ценностей. Отказаться было невозмож-но, это бы их оскорбило. Вот так я и оказался в увольнении в пивнуш-ке. Помню, что в пивной было не чисто, воздух какой-то кислый, пуб-лика явно не интеллигентного вида. Все пьют пиво за липкими длинны-ми столами. Разговаривают. Перед каждым кучка ошмёток от про-цесса очищения воблы и в кулёчке соленые орешки. Ребята дали мне воблу орешки, поставили передо мною кружку пива и говорят:
- «Давай, Юрка, пей!».
Я покорно ста пить пиво. Оно было какое-то горькое, мне не по-нравилось, а надо было выпить целую кружку, а то товарищи обидят-ся. В «стае» была одна девица с какой-то училищной лаборатории, сейчас уже не помню с какой. По внешнему виду она была явно старше всех в «стае». Поведение её и жаргон был абсолютно такой же, как и у всех членов «стаи». Мне стало интересно ; кто её кавалер? Я стал за ней наблюдать. Потом по репликам и жестам членов «стаи» понял, что она ни чья, а общая. Я мирился со всей обстановкой и потихоньку отпивал своё пиво, как вдруг эта девица громким голосом запела:
- «Я проститутка, я дочь камергера, …».
Это уже для меня было слишком! Я бросил всё: воблу, пиво, ореш-ки и побежал в гардероб за шинелью. За спиной слышу:
- «Юрка, стой, куда же ты?!».
Больше таких «благодарностей» я уже не принимал.
К четвёртому ; пятому курсу обычно «стаи» потихоньку рассы-пались, так как их члены женились. Женились, конечно, на тех девуш-ках, которые были согласны выйти за них замуж. Потом, уже, будучи офицером, часть девушек с «плясок» я встретил в военном городке, где я служил. Должен сказать, что проблемы с нравственностью в нашем городке среди подводников были. Здесь я предлагаю читателю самому сделать логическую связку между этими явлениями. Отслужив поло-женный срок в дальних гарнизонах, обычно офицеры переводились на «Большую землю», то есть в крупные города типа: Ленинград, Москва, Севастополь и так далее. Как правило, 50% из них в это время меняло жён. Они взрослели, появлялись другие требования к подругам жизни, появлялось другое мировоззрение и система ценностей. В результате семьи распадались, а у детей была безотцовщина. Сколько таких пе-чальных случаев было на моих глазах! А мораль здесь очень проста, ; лучше взрослеть в театрах, чем в пивных.
Как я ни предан был учёбе и науке, но природа молодости брала своё. И на четвёртом курсе я пару раз всё-таки сходил в клуб училища на танцы. Очень уж хотелось познакомиться с хорошей девушкой. А познакомиться на улице я не мог, так как стеснялся. И в результате с девушкой я таки познакомился. Уж очень она мне понравилась. Но на самом деле у неё не было абсолютно никаких качеств, за которые она могла бы понравиться. Просто я по своей полной неопытности и наивности в этом деле сам приписал ей те качества, которых у неё не было. И, в результате, я столкнулся с откровенным цинизмом, холод-ным расчетом и предельной практичностью. От сложившегося у меня в голове идеала прекрасной дамы на основе оперетт Кальмана, Оф-фенбаха, Легара, Штрауса ; в ней не было ничего. Но не сразу я это понял. А когда понял, то тут-же порвал с ней все отношения. Но да-ром для моей психики это не прошло. У меня на очень долгое время вы-работался стойкий приобретённый отрицательный рефлекс на всех девушек вообще. Душевно я как бы жил в коконе, в раковине своего ми-ра, вылезать из которого не хотел. В моём мире были одни прекрасные дамы, вне его их не было. С одной стороны, это печально, но с другой стороны, это мне очень помогло в начальные, самые трудные годы офицерской службы. Меня ничего не отвлекало от освоения первой офицерской должности.
И вот подошло время выпуска из училища. Ритуал выпуска из учи-лища прост и торжественен: индивидуальное вручение кортиков и первых офицерских погон, переодевание в парадную офицерскую форму, митинг и торжественное прохождение. И всю нашу роту выпустили на флот. Ура! Мы офицеры! Я был направлен на Северный флот, в нашу самую первую базу атомного подводного флота, - в Западную Лицу. Училище я окончил с отличием.


1.6. Обнинск

Не полностью отгуляв отпуск, положенный нам после окончания училища, я из Ленинграда вылетел в Мурманск. Провожали меня в аэропорту отец и мать. Этот отпуск мы все гуляли не до конца, так как нас ещё в училище предупредили, что если мы будем гулять этот отпуск полностью, то, когда приедем в соответствующие отделы кадров флотов и флотилий, все хорошие места уже разберут. И это действительно так и было.
Здесь надо остановиться и передать своё психологическое состо-яние на тот момент времени. Я впервые за 22 года жизни покинул родной город, где родился и вырос, где у меня был крепкий тыл семьи в трёхкомнатной квартире на Заневском проспекте, где всегда в уволь-нении меня ждали: отец и мать. Они меня очень любили, так как я у них был единственный сын. Я уезжал один в неизвестную для меня взрослую самостоятельную жизнь. Где уже не будет увольнений, а со службы дома никто меня ждать не будет. Да и нового дома то нет. Было жутковато. Как-то сложится у меня дальнейшая жизнь и служба? Но, как и в детстве, я всё продолжал мечтать о дальних морских походах, об управлении сложной грозной техникой и конечно о науке.
И вот мой самолёт приземлился в аэропорту города Мурманск. И реальная жизнь сразу ударила меня по лицу. Из аэропорта я на рейсо-вом автобусе добрался до железнодорожного вокзала города Мур-манск. А на площади, перед ним, был автовокзал дальних рейсовых ав-тобусов в различные населённые пункты Мурманской области. Я встал в очередь в кассу. Стоял долго, часа два. И вот, когда уже подходила моя очередь, ко мне вдруг подошёл очень уверенный в себе деловой ка-питан-лейтенант. И у нас завязался следующий разговор:
; «Лейтенант, куда берёшь билеты?»
; «В Западную Лицу».
; «Вот и хорошо и мне туда же надо. Купишь мне билет?»
; «С удовольствием».
Я купил два билета, и до отправления автобуса у нас ещё остава-лось около двух часов.
; «Лейтенант, обедать хочешь?»
; «Хочу».
; «Пойдём в ресторан».
И мы пошли в ресторан «Дары моря», который находился тут же рядом, недалеко от железнодорожного вокзала. Заказали столик на двоих.
; «Лейтенант, водку пьёшь?»
Водку я пил только в каких-либо компаниях, когда угощали и то понемножку. Никакой любви и тяги к водке в то время у меня не было. Я помялся и неуверенно ответил:
; «Ну, так …».
; «Официант, каждому по пол литра», ; сказал капитан-лейтенант.
; «Лейтенант, пиво пьёшь?»
; «Ну, так …».
; «Каждому по пять бутылок», ; опять скомандовал он офици-анту.
Потом, видя мою робость, он уже сам, не спрашивая меня, зака-зал шикарный обед на двоих. И мы стали пить на неравных основаниях, так как он это дело любил и умел, а я не любил и не умел. Звали его Ва-лерий Алексеевич (фамилию забыл). Он, оказывается, окончил то же училище и тот же факультет, что и я, но уже стал командиром ди-визиона атомной подводной лодки, то есть для меня это уже был большой начальник. Я же только готовился стать командиром груп-пы, то есть должность на ступень ниже его. Через много, много лет жизнь меня снова свела с Валерием Алексеевичем. Мы с ним окончили один и тот же Кораблестроительный факультет в Военно-морской академии и были оставлены в Академии преподавателями, но на раз-ных кафедрах. Оба тогда мы уже были капитанами 1 ранга. Он, ко-нечно, меня забыл, но я напомнил ему ту нашу первую встречу в Мур-манске. В ответ он только улыбнулся. Хороший он человек ; Валерий Алексеевич! Опять отвлёкся в сторону. Пора снова возвращаться в то далёкое время 1979 года.
Капитан-лейтенант Валерий Алексеевич стал произносить тост за тостом: за успешное начало моей службы, просто за флот, за тех, кто в море, за прекрасных дам, за родную Дзержинку и так далее. В общем, мы выпили всю водку, всё пиво и съели исключительно вкусный обед. До того я никогда так много не пил. Когда я встал на ноги, и мы вышли из ресторана, то у меня всё прыгало перед глазами. Наверное, в тот момент я ещё и шатался. Помню, что в тот момент у меня в го-лове была одна мысль ; не упустить из вида его спину в чёрной фор-менной тужурке, а то я не найду автобусную остановку. Валерий Алексеевич помог мне войти в автобус. Я сел на своё место и сразу крепко уснул. Проснулся я через 4 часа, когда наш автобус уже стоял на КПП (контрольно-пропускной пункт) на въезде в закрытую зону во-енного гарнизона. Так как обед был очень плотный, то хмеля я почти не чувствовал. Приехав в Западную Лицу, я с Валерием Алексеевичем простился.
Здесь, в Западной Лице, мне, для ночёвки, надо было встретиться со своим старшим товарищем по училищу капитан-лейтенантом Сер-геем Астаповым. Мы с ним вместе были НОКовцами при кафедре Ав-томатики в училище, и у нас с ним был общий научный руководитель ; Валерий Васильевич Кубышкин. Он окончил училище на 4 года раньше меня, с золотой медалью. Он был гордостью училища, факультета и кафедры. Для меня он был наставник в НОКовской работе и величай-ший авторитет. Я очень гордился дружбой с ним, хотя он и был в то время курсантом пятого курса, а я ; первого. Кстати, он тоже из нахимовцев. Я с ним созвонился, и попросил его приютить меня на не-сколько первых дней после моего приезда в Западную Лицу, пока я не найду себе постоянного жилья. Он согласился. Я сказал ему время мое-го приезда в Лицу. По имеемому у меня его адресу я быстро нашёл его дом и позвонил в квартиру. Он открыл дверь, и мы обнялись, так как не виделись четыре года. Оказывается, он меня ждал вместе со своим однокашником по училищу Володей Васильевым, которого я тоже помню ещё курсантом. Теперь он тоже уже капитан-лейтенант. В честь моего приезда друзья накрыли стол и ждали меня. Я был до глу-бины души растроган таким вниманием. На столе я сразу заметил две бутылки водки! Мне сразу подурнело. Я ещё не вполне отошёл от обе-денной пьянки, а тут снова водка! Но отказаться пить, когда два старших товарища в честь твоего приезда накрыли стол, причём с очень богатыми закусками ; было бы верхом бестактности. И я, не подав вида, принял участие в предложенном мне застолье.
Вот, уважаемый читатель, какие на флоте служат доброжела-тельные, гостеприимные и приветливые офицеры. А как у вас?
На следующий день рано утром, я, весь начищенный и наглажен-ный в полной парадной форме пошёл в отдел кадров флотилии с пред-писанием для назначения на должность. Я был назначен командиром группы дистанционного управления (КГДУ) во второй экипаж подвод-ной лодки, заканчивающей в то время обучение в учебном центре под-московного города Обнинска. Здесь надо пояснить, кто такой КГДУ и почему снова надо было учиться? КГДУ ; это такой корабельный офицер, который управляет всей ядерной энергетической установкой (ЯЭУ), сидя за её пультом. В общем именно этому нас в основном в учи-лище и учили. Но для того чтобы сразу после окончания училища сесть за пульт ЯЭУ ; и речи быть не могло. Знаний не хватало. В училище в основном учат лишь общей теории ЯЭУ. А, получив назначение на кон-кретный проект подводной лодки, требуется ещё дополнительное чи-сто прикладное практическое обучение тому, как конкретно управ-лять ЯЭУ именно этого проекта. Предстояло снова с Севера ехать на юг в город Обнинск. Но только через четыре дня я получил соответ-ствующее предписание. А пока эти четыре дня продолжал жить дома у Серёжи Астапова. Но жить у него нахлебником я не хотел и пред-ложил ему готовить ужин к его приходу со службы, так как его жена на лето уехала с дочкой на Большую землю. Серёжа согласился. Я по-интересовался, что на ужин он хочет себе заказать? Серёжа заказал себе гороховый суп. Я взял дома у него поваренную книгу, купил в мага-зинах все, что для этого супа было надо. И крайне строго по инструк-ции стал готовить.
Почему я так подробно выписываю это откровенно второстепен-ное событие? Да потому, что до этого я вообще ничего сам себе сго-товить не мог. Дома это делали родители, а потом на военной службе я был на всём готовом. Сам я мог себе только заварить чай и нама-зать бутерброд маслом. В результате я сделал отличнейший горохо-вый суп и Серёжа вместе с Володей Васильевым (у него тоже жена вместе с сыном уехали на лето на Больную землю) не могли на меня нахвалиться. А я был очень рад, что могу отплатить за гостеприим-ство и очень горд собой, что с перепугу сготовил такой вкусный суп.
Через четыре дня я получил предписание в Обнинск и снова вернул-ся в Ленинград. Пожил один день дома у родителей и улетел в Москву. В Москве я прибыл в специальную часть, где сдал на временное хранение всю свою флотскую форму одежды, а взамен получил зелёную. Отныне я стал лейтенант внутренних войск. В то время факт того, что там находится Военно-морской учебный центр, ; было строжайшей тай-ной. И всех моряков маскировали под рядом стоящую часть Внутрен-них войск. А вот легенду о том, какая у каждого из нас во Внутренних войсках должность и вообще, чем мы там занимаемся, ; никто ничего нам не говорил. Принцип был простой, ; выкручивайся, как можешь, но, то, что ты подводник не проболтайся. Сейчас уже всё там рас-секречено, и все преподаватели и обучающиеся ходят там во флотской форме одежды. На месте в самом учебном центре с нами проводился очень серьёзный инструктаж о режиме секретности. Нам говорили, что в городе много агентов КГБ, которые следят за нами, ; не болта-ем ли мы о своей принадлежности к флоту? Особенно де много таких агентов среди девушек. Инструктирующий нас офицер понимал, что мы люди молодые, холостые и будем стремиться знакомиться с де-вушками. А если мы вдруг проболтаемся, то, он нас предупреждал, ; какие за это последуют кары. Кары за это нас ждали очень серьёзные. А я был человек очень законопослушный и поэтому всё воспринимал за чистую монету.
А вот теперь опишу, как же этот режим соблюдался на практи-ке фактически. Во-первых, нам выдали зелёную сухопутную форму, а ботинки оставили флотские чёрные. Хотя у сухопутных офицеров в то время ботинки были коричневые. Поэтому не только обнинские де-вушки, но и все жители города знали, что если идёт офицер в зелёной форме и в чёрных ботинках ; то это подводник. Во-вторых, в то вре-мя мы считались завидными женихами и поэтому девушки города Об-нинска старались попасть к нам на работу в учебный центр. Там они о нас узнавали всю информацию и передавали своим подружкам вне центра. Поэтому девушки Обнинска не только о каждом из нас знали, что он подводник, но и то, с какого каждый из нас экипажа, какая у каждого из нас должность и главное ; холостой офицер или нет. В-третьих, очень часто в кафе и ресторанах Обнинска можно было встретить группу слегка захмелевших сухопутных офицеров в чёрных ботинках, распевающих популярную в то время песню Александры Па-хмутовой «Усталая подлодка». И никто таких офицеров не останав-ливал. Спрашивается, с какой стати сухопутные офицеры поют о подводных лодках?
Вопрос в прошлое: начальники тех времён, если Вы по своей не-расторопности, откровенной глупости не в состоянии были организо-вать должный режим секретности, то зачем за это взялись?! До это-го момента я привык смотреть на начальников как на серьёзных умных людей ; а тут откровенный формализм и нежелание вникнуть и ис-править обстановку. Или, иными словами ; лень за счёт интересов государства. Сейчас, наконец, эту дурь, этот бессмысленный фарс с маскарадом переодевания прекратили. Но я в то время во всё это свя-то верил и шарахался от обнинских девушек как от чумы. А вообще, в то время, находясь в Обнинске, я очень сильно страдал от одиноче-ства. Раньше у меня были учёба, театры, наука, семья в которой я вы-рос. Сейчас же осталась одна служба в форме учёбы, а своей семьи у меня не было. По вечерам я был абсолютно один. Очень хотелось иметь друга, с которым можно было бы поговорить о сокровенном, о том, что меня волнует. Но его не было, и я впервые столкнулся с очень неприятным чувством тоски. Женатые офицеры вечера проводили в кругу семьи, а холостые ; в основном бегали в «юбилейку». «Юбилейка» ; это ресторан при обнинской гостинице «Юбилейная». Один раз я тоже сходил туда со своими новыми товарищами. Там надо было много пить (что я не хотел), много танцевать (что я не умел) и всё время мне навязывались какие-то девушки, или товарищи мне их под-пихивали. Но, ни одна из них мне не нравилась. Всё это мне слегка напоминало «три ступеньки» с последующими «удовольствиями» из курсантской жизни, о чём я уже выше писал, но только слегка облаго-рожено. Больше я туда не ходил, а вечерами тосковал в одиночестве. Чтобы как-то убить тоску я обычно по вечерам прогуливался по тро-пинке, извивающейся вдоль протекавшей там речки Протвы. Наверное, необычно было видеть одинокого молодого офицера, прогуливающего-ся в сумерках меж прибрежных кустов Протвы.
Но вскоре пришёл приказ, о том, чтобы нашему экипажу окон-чить учение и срочно прибыть на Север в Западную Лицу. Описывая обнинский период своей службы, несправедливо будет ничего не ска-зать о преподавательском составе центра. В основном это были офи-церы-подводники с тех проектов подводных лодок, на которые они же нас и готовили. У всех у них имелся богатейший практический опыт эксплуатации материальной части. И все они искренне стремились нам его передать. Особое удовольствие они испытывали, когда обуча-ющийся офицер проявлял интерес и рвение к получению знаний. Тут они выкладывались полностью, не формально, забывая о своём личном вре-мени. За три месяца моего обучения в Центре (август, сентябрь и ок-тябрь 1979 года) я почерпнул там для себя много как в практическом смысле, так и в знании ядерной физики. Ничего плохого о преподавате-лях этого учебного Центра память у меня не сохранила. Всё только не просто хорошее, а очень хорошее. Спасибо Вам, уважаемые препода-ватели Центра того времени, за Вашу самоотверженность в Вашем деле!
Обнинск ; это ещё не флот. Но это уже частичка флота. И здесь я впервые столкнулся с таким позорным явлением флотского быта ; как пьянство. Один случай особенно врезался мне в память.
Как-то вечером сидим мы в Центре на самоподготовке. Коллек-тив ; офицеры первого дивизиона электромеханической боевой части. Кто-то предложил в воскресенье сходить всем офицерским коллекти-вом дивизиона в лес за грибами. Надо сказать, что леса под Обнинском были сказочные. Во-первых, они смешанные лиственно-хвойные, во-вторых ; абсолютно сухие. Здесь нет привычной для меня болотисто-сти, что в лесах под Ленинградом. Естественно, само-собой подразу-мевалось, что при этом будет употребляться водка. По части време-ни употребления водки здесь мнения разделились. Одна часть офицеров предлагала употребить её «до того», чтобы впустую не тратить время. Другая часть ; наоборот, считала, что употребить её надо «после того», так как иначе и грибов не соберёшь. Споры разгорались. Я в них участия не принимал, так как мне это было неприятно, да и к тому же с субботы на воскресенье я заступал дежурным по казармам (был там в то время такой наряд). А командир дивизиона майор Кисе-лёв (для пущей маскировки мы все обращались друг к другу согласно су-хопутным званиям) угрюмо сидел и в споре участия не принимал. Затем спорящие решили обратиться к нему, как к третейскому судье.
- «Товарищ майор, а как Вы считаете «до того» или «после то-го»?»
Наконец майор Киселёв соизволил «заметить» спорящих офице-ров. Он нехотя повернулся к ним, и с явным ироничным презрением от-ветил:
- «До того, во время того и после того».
Больше он ничего не соизволил сказать. Потом к нашему «культ-походу» за грибами примкнуло много офицеров из других дивизионов и боевых частей. А теперь, со слов участников «культпохода», опишу, во что всё это вылилось.
Пить «культ-походовцы» начали в воскресенье, поутру, ещё нахо-дясь в офицерском общежитии. Половина, из участников «культпохо-да» так из общежития выйти и не смогла. Другая половина всё же смогла выйти из общежития и самостоятельно дойти до остановки автобуса, который и подвозил их к лесу. В автобусе они продолжили, понятно, что. Когда автобус подошёл к конечной остановке, то из не-го сумели выбраться только два «культ-походовца». Они ещё сумели самостоятельно перейти дорогу, а затем упали в канаву возле кромки леса. А в понедельник я всё это выслушивал как некое «геройское» ба-хвальство.
Бррррр…..р! Жуть! Позже, уже находясь на действующем флоте, я видел не раз такие сцены. Но там всё было гораздо серьёзней, ибо «на руках» был боевой корабль. Можно придумать много оправданий флотскому пьянству: мол такая на флоте традиция, полное отсут-ствие досуга (что без сомнения плохо и провоцирует к пьянству), ис-ключительно тяжелая и опасная служба, закручивание начальством «гаек» до предела и так далее, но, самая главная и единственная при-чина ; это низкая личная культура и воля офицера. И никто никогда в этом меня не переубедит.


1.7. Первый экипаж и Северный полюс

Окончился обнинский период службы. И вновь я оказался на Севе-ре, а точнее в Заполярье в Западном Лице уже как штатный член эки-пажа атомной подводной лодки. Но вся беда была в том, что экипаж то второй! А это значит, что корабль мы держим только тогда, ко-гда основной, то есть первый экипаж ; в отпуске. Да и то второй экипаж командование боится самостоятельно выпускать в море из-за его низкой практической подготовки. Редко, когда какому-нибудь офицеру из второго экипажа удастся ненадолго выйти в море как прикомандированному к первому экипажу. Например, если там (то есть в первом экипаже) офицер заболел или у него случились какие-то сверх тяжёлые семейные обстоятельства. А во вторые экипажи обычно списывают пьяниц, аварийщиков или недисциплинированных офицеров. И, обычно, вся тяжесть гарнизонных нарядов лежит имен-но на вторых экипажах. Поэтому я, как член второго экипажа, и нёс всякие гарнизонные наряды, а в остальное время бездействовал. Очень многих офицеров это устраивало, но не меня. Некоторые мои това-рищи, с кем вместе я оканчивал училище, уже успели сдать все зачёты на СУ (самостоятельное управление) и были допущены к самостоя-тельному несению вахты. А часть счастливчиков, уже к этому времени успела побывать в дальних морских походах. А я заступаю в наряд то в патруль, то помощником дежурного по дивизии, то ещё кем-то. Остальное служебное время, у таких как я, ; не занято никак. Я чув-ствовал, что начинаю деградировать как специалист. Ведь меня ни к кому никогда не прикомандируют, так как без корабля я даже не могу сдать положенных зачётов на допуск к СУ! А кому я такой нужен?! Ужас! Так продолжалось до нового 1980 года. Я страшно переживал и дёргался, ища себе место в любом первом экипаже. Но ничего у меня не получилось. А тут стало ещё хуже ; сразу после Нового года наш экипаж стали отправлять в отпуск за 1980 год на два месяца. Зачем мне нужен был этот отпуск?! Я был исключительно недоволен началом своей службы и прикладывал все силы, чтобы её изменить. А тут в отпуск! Ну, зачем он мне?! А там уже скоро выпустятся и новые лей-тенанты и все хорошие места в первых экипажах достанутся им. А я, год, прошатавшись без дела и до сих пор не сдавший на СУ, автома-тически стану бесперспективным офицером. И, уже в самом начале офицерской службы ; дробь карьере!
И вдруг, маленький лучик надежды забрезжил на горизонте. Дело в том, что о моих поисках места в первом экипаже знал и Серёжа Астапов (сам-то он был с первого экипажа, но мест для меня у них не было). А у него был друг однокашник Володя Фортов капитан-лейтенант командир турбинной группы (КТГ) самого современного по тому времени корабля нашей дивизии с первого экипажа. Он переходил в первые управленцы (КГДУ-1) и освобождалось место КТГ. У них в экипаже искали на его место приличного офицера. Серёжа Астапов рекомендовал ему меня. Мы встретились с Володей Фортовым и по-знакомились. Я его ещё немного помнил по училищу. Это был очень ве-сёлый, доброжелательный и уверенный в себе офицер. В то время он был холост. Никаких исключительных флотских заслуг у меня не было, кроме одного ; я краснодипломник. Володя Фортов мне сразу очень по-нравился. Наверное, и я понравился ему. В будущем мы стали с ним дру-зьями. Володя, после знакомства со мной, сказал мне, что он будет ре-комендовать меня командованию своего экипажа на его место ; ко-мандира турбинной группы. Я был несказанно рад! Радость моя усили-валась ещё тем обстоятельством, что их корабль готовился к походу на Северный полюс!!! Для меня, в то время, это было равносильно то-му, что мне предложили слетать на Марс! Я аж дрожал от того сча-стья, которое мне улыбнулось. Так я боялся его упустить! Но на сле-дующий день мне было приказано убыть в отпуск! Все отпускные до-кументы и деньги были уже на руках. Вдобавок у моего отца через не-сколько дней был юбилей, ; ему исполнялось 80 лет. И, конечно, папа очень бы хотел, чтобы его единственный сын, которым он очень гор-дился, был у него на юбилее. Учитывая всё это, мы с Володей Форто-вым решили так: я на одну неделю съезжу в отпуск в Ленинград на юбилей к отцу и сразу же возвращаюсь назад на службу в Западную Лицу. И, далее, он представляет меня командованию своего экипажа. Если я им понравлюсь, то тогда его командование сначала меня только прикомандируют к ним в экипаж и будут усиленно наблюдать за мной, как я буду сдавать все зачёты на допуск к СУ. Так я и сделал. Родите-ли были очень рады, когда я прибыл с Севера на юбилей к отцу, но также и сильно огорчились, когда узнали, что я через неделю добро-вольно прерываю свой отпуск и снова возвращаюсь на Север. Им было непонятны мотивы моего стремления перейти в другой экипаж. Они считали, что раз я служу где-то там на Севере, то значит уже герой-подводник. И зачем переходить в другой экипаж? ; Непонятно!
Как только я вернулся из Ленинграда, Володя Фортов сразу пред-ставил меня командиру электромеханической боевой части (или БЧ-5) капитану 2 ранга Двинскому Георгию Дмитриевичу. На подводницком сленге такая должность называется просто ; «механик». Несколько слов о Георгии Дмитриевиче, так как в будущим я служил с ним очень долго и не только на подводной лодке. Самая главная его черта ; это стальные нервы. Даже в самых острых аварийных ситуациях он всегда сохранял полное хладнокровие, спокойствие и невозмутимость. Был молчалив, сдержан, нетороплив, вдумчив, прекрасно знал технику, а людей он не только чувствовал, а видел нутро каждого насквозь. От плохих людей избавлялся, хороших приглашал в экипаж. И, конечно, Ге-оргий Дмитриевич был очень внимателен к людям и справедлив. Весь экипаж его очень уважал. Внешне он всегда носил бороду. Хотя офи-циально подводникам и запрещалось носить бороду (так как тогда не-возможно герметично надеть маску индивидуального дыхательного аппарата ; «идашки»), но для Георгия Дмитриевича негласно было сделано исключение. Этим подчёркивалась его особая значимость, как в экипаже, так и во всей дивизии. Я очень любил Георгия Дмитриевича и старался во всём брать с него пример. Можно сказать, что мне по-везло в жизни встретить такого человека.
Итак, снова вернусь к тому моменту, когда Володя Фортов пред-ставил меня Георгию Дмитриевичу. Георгий Дмитриевич всего лишь на меня только взглянул (этого видать ему было достаточно) и вместе с Володей повёл меня в штаб к начальнику электромеханической службы дивизии капитану 1 ранга Стасёнку. Георгий Дмитриевич представил меня ему и сказал, что я краснодипломник, так как никаких других до-стоинств у меня тогда не было и что я планируюсь к нему в экипаж на должность командира турбинной группы (КТГ) вместо капитан-лейтенанта Фортова. Фортов же станет первым управленцем (для справки ; это самый главный оператор по управлению всей ядерной энергетической установкой атомной подводной лодки). Капитан 1 ранга Стасёнок беззлобно ругнулся в адрес кадровых органов, что мол они краснодипломника направили во второй экипаж, когда на дивизии есть вакантные должности в первых экипажах, и велел подготовить приказ по дивизии о прекращении моего отпуска от второго экипажа и прикомандировании меня в первый экипаж к Володе Фортову и Геор-гию Дмитриевичу на время похода на Северный полюс, а там будет видно, как я себя зарекомендую.
Ура! Ура! Ура! Жизнь, почти в безнадёжном состоянии, вдруг неожиданно дала мне неслыханный реальный шанс ; попасть (в пер-спективе!) в первый экипаж и сходить в дальний поход на Северный полюс! Я даже и мечтать не смел о такой удаче. Мне казалось, что нет, это не правда, что такого счастья на самом деле не бывает, что это всего лишь сон и мне всё это приснилось. Все люди казались мне ис-ключительно доброжелательные и приветливые, я готов был расцело-вать каждого. Сама земля плясала у меня под ногами! Каждого встречного мне хотелось обнять и сказать, как я его люблю. Я был по-настоящему счастлив! И сейчас, мне радостно вспомнить, что был у меня в жизни такой светлый момент пронзительного счастья!
Итак, я был прикомандирован в первый экипаж самой новейшей атомной подводной лодки того времени, и мы вышли в море в поход аж на сам Северный полюс! Прикомандирован я был в качестве ста-жёра, то есть вахту нести не имел права, а всё время похода должен был изучать материальную часть подводной лодки и сдавать зачёты на самостоятельное управление (СУ). А мне только этого и было надо. Тут я безжалостно бросил в бой всю свою усидчивость, всё своё при-лежание и все свои предыдущие знания. Я изматывал себя учёбой, вни-кая во все мельчайшие нюансы и тонкости изучения материальной ча-сти. Теперь несколько слов о том, что я должен был знать и в каком объёме. Как корабельный инженер-механик я обязан был знать и уметь на корабле всё за исключением систем оружия и вооружения. Учиты-вая, что подводная лодка с ядерной энергетической установкой ; это очень и очень много. Изучая каждую систему корабля, я должен был:
1 - Знать её назначение и тактико-технические данные (ТТД) си-стемы;
2 - Уметь по памяти нарисовать её схему;
3 - Знать назначение каждого элемента её схемы, его конструк-цию и месторасположение;
4 - Знать наизусть следующие инструкции и уметь самостоя-тельно их выполнять: комплексной проверки системы, пуску системы, работе системы на мощности, остановки системы, планово-предупредительному осмотру и ремонту (ППО и ППР) системы;
5 - Уметь практически пускать систему, обслуживать её в рабо-те и останавливать;
6 – Знать все случаи аварий и поломок системы.
При этом никаких математических и теоретических знаний у ме-ня никто не спрашивал. Другое дело, что на их основе специалист дол-жен был понимать физическую суть системы, но для практики экс-плуатации напрямую такие знания были не нужны. За исключением знаний по физике ядерного реактора (ЯР). Здесь, для практического расчета пускового положения компенсирующих решеток (КРов) без знания физики и математики было уже не обойтись. На всё это офи-церу давалось два месяца. Если офицер в этот срок не укладывался, то это считалось плохо. Я прекрасно понимал, что принимать решение об оставлении меня в первом экипаже и постановки на его штат, или об откомандировании назад во второй экипаж будут сразу же по воз-вращении из похода на Северный полюс. А по плану сам поход продлит-ся две недели. Следовательно, если я хочу перейти в этот первый эки-паж, то на сдачу на СУ у меня в запасе только две недели, о нормати-ве в два месяца можно забыть. Второго такого шанса у меня вряд ли уже будет. А отсюда вывод ; жизнь мне выбора не оставила. И я при-нял этот вызов. Я сам добровольно на него шёл, я сам этого хотел.
Пришлось выворачиваться наизнанку. Спал не более четырёх ча-сов. Приставал с расспросами к каждому офицеру, мичману и даже матросу. Конечно, каждому подводнику нравилось видеть моё рвение и все, к кому я обращался за помощью и разъяснением, с удовольствием передавали свой опыт. Я совершил почти невозможное и за две недели сдал все зачёты на СУ, которые по нормативу было положено сда-вать два месяца. Не скрою, не все системы я сдал на «отлично» без сучка и задоринки.
Часть зачётов я получил авансом на будущее, ибо моё рвение к знаниям было так видно, что подкупило подводников. Теперь настало время рассказать о самом главном, ; о цели похода, о самом моменте нахождения на Северном полюсе.
Саму географическую точку Северного полюса мы пересекли три-жды. Первые два раза под водой, а третий раз в надводном положе-нии. По-моему, (сейчас уже точно не помню) за полчаса до того, как мы должны  были первый раз под водой пересечь  Северный полюс, бы-ла объ-
 

 
24 марта 1980 года – Северный полюс

явлена готовность №1 подводная. По боевому расписанию по этой го-товности пост вахтенного инженер-механика занял «механик» ; то есть Георгий Дмитриевич. Дальше по циркуляру внутрикорабельной трансляции звучал его голос: «До Северного полюса осталось 10 минут хода, … , 5 минут хода, 4 … , 3 … , 2 … , 1 … , 0! Ура! Мы находимся на вершине нашей планеты на Северном полюсе!».
Все подводники во всех отсеках на всех боевых постах (БП) и ко-мандных пунктах (КП) разом закричали Ура! Ура! Ура! Конечно, ника-ких географических особенностей этого места мы видеть не могли. Вокруг всё были знакомые лица, знакомые приборы, механизмы, кото-рые и раньше окружали нас. Но было в каждом из нас, то трудноопи-суемое чувство внутреннего восторга и осознания того, что мы свер-шили. Мы ; русские моряки подводники, в очередной раз покорили вер-шину планеты ; Северный полюс! Мы были горды собой, а бурлящее чувство радости так переполняло нас, что непроизвольно мы все кину-лись в объятия друг друга. В этот момент чувство субординации по-кинуло нас, и мы обнимались как с офицерами, так с мичманами и матросами.  Обнимаясь, мы поздравляли друг друга. Это ещё один очень острый момент счастья, который навсегда врезался мне в па-мять.
Затем началось маневрирование на всплытие. Нам повезло, в тот момент над Северным полюсом как раз была полынья. Предстоял дли-тельный и опасный манёвр вертикального всплытия ПЛ без хода. Чтобы прочувствовать драматизм ситуации и понять, почему этот манёвр длительный и опасный, надо описать его подробнее. Обычно ПЛ всплывает динамически при помощи хода. При этом делается не-большой дифферент на корму и ходом, как бы постепенно взбираясь в гору, ПЛ всплывает на перископную глубину. Затем ход снижается, командир поднимает перископ, осматривает горизонт и, если не ви-дит никакой опасности для всплытия, то даёт команду продуть среднюю группу цистерн главного балласта (ЦГБ). При этом ПЛ всплывает в так называемое позиционное положение, то есть когда над водой показывается только её рубка. Затем продуваются конце-вые группы ЦГБ, то есть носовая и кормовая и ПЛ полностью всплы-вает. После этого можно отдраивать верхнерубочный люк.
Вертикальное же всплытие во льдах происходит совсем по другой технологии. Для начала надо отметить, что само всплытие ПЛ подо льдом очень опасно. Ибо в этом случае ПЛ лишается возможности экстренного аварийного всплытия. Это первичное естественное дей-ствие для спасения людей и корабля, если на борту произошла какая-либо авария. Психологически очень тяжело плавать подо льдами, осо-знавая, что ты лишён этого главного средства спасения. Ты заживо замурован в стальном прочном корпусе ПЛ в буквальном смысле этого слова. Многие подводники были не в состоянии столь длительное время выдерживать это психологическое перенапряжение и сходили с ума. Причём случаи помешательства были настолько сильные не поддаю-щиеся лечению, что такого члена экипажа специальная медицинская комиссия комиссовала с военной службы и далее, он даже не подлежал военному учёту.
Более того, наверх невозможно было пробиться даже торпедами. Ибо средняя толщина пакового льда в Арктике примерно 5;6 м ; тор-педы лёд такой толщины не пробивают. Этот факт ещё более давил на психику. Жизнь каждого подводника в этой ситуации зависела от добросовестности действий всех остальных членов экипажа. И, наоборот, жизнь всего экипажа в целом зависела от добросовестно-сти действий каждого отдельного подводника. Осознание этого рождало особое боевое братство. А что же такое понятие как «бое-вое братство» ; как его понять, как определить?
Во-первых, ; это очень серьёзное отношение к своим функциональ-ным обязанностям, к уровню своей специальной подготовки.
Во-вторых, ; это очень внимательное, чуткое отношение к своим боевым товарищам (как подчинённым, так и начальникам), это знание семейного положения каждого, его личные жизненные проблемы.
Постепенно всё это приводило к тому, что экипаж становился одной большой семьёй. Поэтому очень тяжело семья расставалась со своими боевыми товарищами, когда подходил срок их увольнения или перевода и очень внимательно и придирчиво относилась к кандидатам на вступление в свою семью. И я это очень хорошо понимал. Но я опять отвлёкся от темы, пора возвращаться к всплытию во льдах.
Чтобы всплыть во льдах, сначала надо найти то место, где в принципе можно всплыть, то есть полынью. Для этого сразу парал-лельно несутся две вахты: на эхоледомере и на перископе. Обычно эхо-ледомер показывает толщину льда над нами 5;6 метров. Но вдруг он показывает 1,0;1,2 метра. Ура ; это полынья! На самом-то деле ни-какой полыньи в Арктике не бывает ; это просто пространство между разошедшимися ледяными полями, но тут же затянутое кор-кой льда. А под коркой льда образуется ледяная кашица, от которой и отражаются лучи эхоледомера. При этом сам твёрдый лёд имеет толщину порядка 30;40 сантиметров. Вахтенный на перископе сидит глубоко в трюме центрального поста (ЦП) ПЛ, ибо окуляры убранного внутрь ПЛ перископа находятся в трюме ЦП. Обычно такой вахтен-ный видит в окуляр перископа полную черноту. Ибо через лёд такой толщины свет не проникает. Грубо говоря, он реально своими глазами ощущает нашу фактическую полную замурованность от внешнего ми-ра. Как говорится «темно как в гробу». Конечно, это зрелище не для слабонервных. Это своего рода вперёдсмотрящий. На такую вахту подбираются особо надёжные матросы по третьему году службы. Ибо практика показала, что матросы с ума не сходят, так как они прекрасно знают, что через 3 года вернутся домой. С ума сходят только мичмана и офицеры. И вдруг такой вперёдсмотрящий видит среди черноты ярко зелёное пятно причудливой формы, от которого в разные стороны отходят тонкие ниточки трещин. Немедленно следу-ет доклад в ЦП: «Над нами полынья!». Обычно доклады вахтенного с эхоледомера и вперёдсмотрящего совпадают. Вахтенный офицер сразу объявляет готовность №1 подводную, ; то есть боевую готовность. Все подводники мигом занимают свои командные пункты (КП) и бое-вые посты (БП) как для боя. Идут доклады в ЦП о готовности отсе-ков КП и БП. Затем на пульт главной энергетической установки (ГЭУ) из ЦП следует команда: «Реверс!». Ибо, идя на большой глубине и дви-гаясь с большой скоростью ПЛ сразу проскакивает полынью. Двигаясь задним ходом, ПЛ старается снова отыскать полынью. Повторный поиск полыньи в среднем занимает около часа по времени и это если её ещё удастся отыскать! При этом постоянно идёт маневрирование малыми ходами то вперёд, то назад. Если полынью удается снова отыскать, то тут требуется большое мастерство «механика», то есть Георгия Дмитриевича, чтобы полностью погасить инерцию хода столь гигантского инженерного объекта как ПЛ и при этом ещё умудриться неподвижно встать прямо под полыньёй. На это тоже уходит около часа по времени. Как только ПЛ в подводном положении оказывается без хода, так сразу вырастает опасность появления ава-рийных дифферентов. Чтобы этого избежать требуется особое фи-лигранное искусство командира дивизиона живучести (КДЖ), который по готовности №1 подводная сидит за пультом общекорабельных си-стем (ОКС). Здесь уже не до расчетов, здесь надо кожей чувствовать ПЛ и динамику изменения её дифферентов. И только тогда, когда всё это удаётся, то по команде «механика» КДЖ потихоньку начинает выкачивать забортную воду из уравнительной цистерны. При этом неподвижно зависая на глубине ПЛ начинает медленно, медленно всплывать. В этот момент все подводники начинают внимательно смотреть на глубиномеры, конечно у кого на КП и БП они есть. Стрелка глубиномера очень медленно едва заметно ползёт вверх. Мне посчастливилось наблюдать эту процедуру через специальный подвод-ный телевизор, это нечто напоминающее подводный иллюминатор. Подробно опишу увиденное мною.
Сначала возникает такое ощущение, что ты находишься где-то на дне какой-то очень глубокой горной пропасти. И где-то высоко над тобой виднеется тонкая ломанная линия краёв этой пропасти на фоне неба. А слева и справа от неё находятся чёрные могучие горы. И вот постепенно эти черные горы начинают расходиться вправо и влево, а тонкая ломаная линия краёв этой пропасти становится всё шире и шире. Так продолжается 2;3 часа. В этот момент лодку подстерега-ют две естественные природные опасности. Их надо знать, к ним надо быть готовым.
Во-первых ; «гора» то есть ледяные поля могут неожиданно начать снова резко сходиться. При этом ПЛ немедленно снова должна была нырять на глубину как можно скорее. Так как в противном случае ледяные поля могут её просто раздавить. При этом раздастся хруст ломаемого прочного корпуса лодки, и смерть будет ужасной, но быстрой. Наверх всплывут только пузыри воздуха и машинное масло. Чтобы более наглядно представить себе соотношение силы природы, действующей на корабль в этот момент и при этом силу сопротивле-ния прочного корпуса ПЛ, можно взять наглядный пример раздавлива-ния куриного яйца в слесарных тисках. Здесь соотношение силы сдавли-вания тисками куриного яйца и прочности его скорлупы примерно та-кое же, как соотношение сил сдавливания ледяных полей и сопротивле-ния прочного корпуса ПЛ.
Во-вторых ; при медленном вертикальном всплытии без хода рез-ко начинают сказываться плотности различных слоёв забортной во-ды, обусловленные разной её соленостью. Если при этом вдруг ПЛ по-падёт в слой воды с повышенной соленостью (то есть более плотной), то она начинает резко неконтролируемо всплывать. Это очень опас-но. Суть опасности в том, что нижняя кромка льда не всегда является гладкой поверхностью. Часто там образуются огромные ледяные столбы, типа сталактитов в пещерах. Если ПЛ с огромной скоростью всплытия во льдах без хода налетает на такой «сталактит», то, опять же по аналогии, она насаживается на него как огурец на острия вилки. Итог тот же ; смерть. Поэтому, если вдруг ПЛ начнёт резко неконтролируемо всплывать, надо немедленно резко нырять вниз. А резко ныряя вниз, мы опять же рискуем потерять полынью.
Если через 2;3 часа такого напряжённого манёвра всплытия, ПЛ всё же благополучно достигает нижней кромки льда под полыньёй, то необходимо преднамеренно сделать довольно значительный диффе-рент на корму. Это необходимо для того, чтобы при последующем проламывании льда не повредить кормовые рули и винты. При этом ПЛ приледняется (есть такой термин у подводников полярных морей) к нижней кромке льда двумя точками ; кончиком носа и кончиком руб-ки. Так же при этом внутри ПЛ отчётливо слышен лёгкий шелест и хруст ломающегося льда. Затем наступает самый торжественный момент всплытия, ; продувается средняя группа ЦГБ и с громким треском и хрустом проламывается лёд (повторяю, не более 30;50 см). В этот момент средь глыб льда на поверхности показывается рубка ПЛ и кончик носа. Ура! Мы всплыли во льдах! Можно открывать верх-нерубочный люк, можно проветрить отсеки ПЛ свежим арктическим воздухом.
Полынья, в которой мы всплыли, находилась в 180 метрах от гео-графической точки Северного полюса. Как раз в этой точке находился большой торос, то есть нагромождение ледяных глыб, занесённых сне-гом. Объявляется готовность №2 надводная и подвахтенным разреша-ется от мест отойти. Так же подвахтенным разрешён выход наверх. По общекорабельной трансляции нам объявили, что за бортом -320С.
Когда я вылез наверх, то уже в том торосе, где находилась гео-графическая точка Северного полюса, были воткнуты государствен-ный и военно-морской флаги. Все по очереди и коллективно фотогра-фировались на этом фоне.
Вот она, заветная географическая точка, достичь которую стремились самые лучшие, самые отважные из людей, желающие про-славить свою страну. Сколько их погибло, так и не достигнув её?! А она вот передо мною! И два наших самых любимых флага развеваются над ней! Счастье наше было такое гигантское, такое резкое, такое пронзительное, что казалось, психика его не выдержит, особенно по-сле недавно пережитого пятичасового нервного напряжения всплытия во льдах без хода. В первый момент мы обнимались, кто с кем рядом стоял, не соблюдая никакой субординации. Действительно, если мож-но быть пьяным от счастья, то мы были полностью пьяны! Это было в первый момент.
За что мне жизнь дала такое неслыханное счастье в самом начале офицерской службы? Ведь я ещё по сути ничего существенного в жиз-ни не сделал. И вдруг такое! Конечно, жизнь дала аванс, и его надо от-рабатывать достижениями в строевой службе и науке. И уже сейчас в нынешнее время написания этого воспоминания, я, нисколько не хва-стаясь, могу твёрдо сказать, ; я этот аванс честно отработал. Я знаю цену мною сделанного ; она не малая. Но сейчас жизнь накренила весы счастья в другую противоположную сторону. Не буду ещё раз пи-сать об этой стороне. Так, что в жизни примерно всё поровну. И каждому счастью сопутствует несчастье. Именно это и есть реаль-ная жизнь, которая и познаётся через перепады таких ощущений. Очень хорошо об это написал один из моих любимых современных пи-сателей Михаил Веллер в своих многочисленных произведениях. Но снова возвращаюсь к моменту нашего всплытия на Северном полюсе.
Раздалась команда старпома, и мы построились на льду перед лодкой в две шеренги. Был официальный митинг. Выступал адмирал ; заместитель командующего нашей флотилией, который был старшим на борту. Потом был троекратный салют из автоматов. Непривычно было слышать вместо оглушительного треска выстрелов из автома-тов тихие едва слышные хлопки. Это и понятно, кругом, куда не ки-нешь взор, везде одна ледяная пустыня и звуку просто не от чего от-ражаться. Затем строй распустили и нам предложили поиграть в футбол. Команда инженер-механиков против команды люксов (то есть штурманов, минёров, связистов, гидроакустиков и так далее). Я, никогда не испытывающий любви к игре в футбол, но тогда с удоволь-ствием гонялся за мячом. Ведь играли мы аж на самом Северном полю-се! А на стороне люксов играл и сам адмирал.
С другой стороны этого тороса, замполит экипажа капитан 2 ранга Александрович Валерий Константинович велел во льду вырубить нишу.

 
Всплытие в районе земли Франца-Иосифа

 
Всплытие на Северном полюсе

Внутри её на лёд была положена красная кумачовая скатерть, а на неё был поставлен бюст Ленина. Затем, после окончания игры в футбол, началась процедура приёма матросов кандидатами в члены КПСС. Каждый, вылезающий из лодки офицер или мичман (они в основном все были членами КПСС), был обязан принять участие в столь экзотиче-ском партийном собрании. Замполит (а короче просто «зам» как его за глаза все называли) зачитывал заявление матроса (так как все мат-росы у нас как минимум были комсомольцы) о приёме его кандидатом в члены КПСС. Затем зам предлагал всем желающим выступить. В ос-новном коротко выступал его начальник. Вот примерно типовая речь типового начальника:
- «Матроса Иванова мы все хорошо знаем. Матчасть выучил на «отлично», вахты несёт без замечаний. До службы был Вологодским трактористом. Предлагаю принять его кандидатом в члены КПСС».
Больше желающих выступить не находилось и все хором говорили, что пора голосовать. Голосовали всегда единогласно «За». Так, за ко-роткое время, примерно за один час, почти все матросы экипажа стали кандидатами в члены КПСС. А в учётной карточке такого кан-дидата в графе «Место приёма» с гордостью писалось: «Северный полюс».
Но не всех матросов приняли в кандидаты в члены КПСС. В част-ности моего будущего подчинённого матроса-турбиниста Разгуляева Фёдора Панкратовича ; не приняли. Да он и сам к этому не стремился, ибо хорошо знал, что всё равно не примут и в отпуск не пустят. Но об этом крепко запомнившимся мне, особо колоритном матросе я рас-скажу чуть позже. Трудно судить об искренности желания матросов вступить в кандидаты в члены КПСС, так как им было хорошо из-вестно, что, находясь на срочной службе, после дальнего похода реаль-но матрос может съездить в отпуск только, будучи кандидатом в члены КПСС.
Потом, уже внутри самой лодки, в верхней офицерской и нижней матроско-мичманской кают-компаниях, состоялся торжественный обед. Офицерам, по этому случаю, вместо положенной порции вина, была выдана порция коньяка, которую мы выпили под красивый тост адмирала: «За успешное всплытие на вершине планеты!».
Сразу после торжественного обеда началась подготовка к по-гружению без хода во льдах. Дело в том, что погрузиться обычным способом, просто приняв балласт в ЦГБ средней группы было уже не-возможно. Причина была в том, что глыбы вздыбленного льда, проло-манного корпусом лодки в момент всплытия, были подняты из воды на воздух и мокрая нижняя часть льдин примёрзла к корпусу ПЛ (напоми-наю, что в тот день на Северном полюсе было -320С). Тем самым пла-вучесть лодки увеличилась, и, поэтому погрузиться обычным способом было уже невозможно. Необходимо было сколоть примёрзшие к корпу-су лодки глыбы вздыбленного льда. Для этой работы наверх вышли все подвахтенные вооружённые аварийными ломами и топорами. Причём на равных без всякой субординации работали все подвахтенные, как офицеры, так и мичмана, и матросы. Через два часа такой дружной работы корпус лодки был полностью очищен ото льда. Можно было погружаться. Мы в последний раз посмотрели на вершину планеты и спустились внутрь лодки. Через некоторое время была объявлена го-товность №1 подводная, и мы погрузились.
Всю последующую оставшуюся неделю плавания я продолжал уси-ленно сдавать все зачёты на допуск к СУ. Через неделю мы вернулись в базу. Встречали нас, как покорителей Северного полюса, очень торже-ственно.

 
Возвращение подводной лодки в базу после дальнего похода

На пирсе были выстроены все экипажи дивизии, находящиеся в тот момент на берегу. Военный оркестр играл марш «Прощание сла-вянки». Затем рапорт командира ПЛ командующему флотилией, пре-поднесение нам традиционного жареного поросёнка и объятия друзей соседних экипажей. Поход успешно закончен. Для меня итог был следу-ющий: я успешно сдал все зачёты на допуск к СУ турбинной группой ПЛ и приказом командующего флотилией был переведён на штат в этот первый экипаж на должность командира турбинной группы (КТГ). Этим же приказом Володя Фортов стал первым управленцем или официально ; командиром группы дистанционного управления №1 (КГДУ-1). Теперь он числился самым главным специалистом по физике ядерных реакторов. А через некоторое время нам сказали, что коман-дование дивизии приняло решение отправить наш экипаж в отпуск. Сдавать лодку, или как принято на флоте говорить ; железо, мы бу-дем нашему второму экипажу, то есть тому самому экипажу, с ко-торым я был в Обнинске и с которого я благополучно ушёл. Они, к то-му времени, как раз все вернулись из отпуска. Надо было видеть их изумление, когда они узнали, что вместо отпуска я прикомандировался к первому экипажу, сходил с ними в очень престижный поход на Се-верный полюс, сдал все зачёты на допуск к СУ и был назначен на одну из самых важных первичных должностей в электро-механической бое-вой части корабля, ; командиром турбинной группы. В моём бывшем экипаже меня сразу окрестили титулом «ловкий парень». Мне так не терпелось заняться делами турбинной группы, что идти в отпуск не очень-то и хотелось. Но, что делать! Я военный, а это приказ.
И ещё одно очень приятное для меня бытовое событие произошло в этот момент. Замполит моего нового экипажа капитан 2 ранга Александрович Валерий Константинович, перед строем офицеров объ-явил, что за успешную досрочную сдачу всех зачётов на допуск к СУ я награждаюсь пропиской в военном общежитии. Ура! Это поистине царский подарок. Но особенно трогал факт заботы обо мне зама. Так как до этого я в этом общежитии жил на различных временных ме-стах тех офицеров, которые надолго уходили в море. По их возвраще-нии, койку им естественно, сразу возвращал. Когда таких свободных коек не было, то жил на береговой казарме вместе с матросами. А ко-гда и все матросские койки были заняты (например, отслуживших свой срок матросов ещё не успели демобилизовать, а новое пополнение уже прибыло), то жил прямо на лодке, не сходя на берег, даже когда она стояла в базе у пирса. Да, было тяжело от бытовой неустроенно-сти, но я этого не замечал, ибо всё остальное из моей головы вытесня-ли те цели, которые я перед собой поставил. А тут своё собственное гарантированное место в военном общежитии в военном городке, где я мог уединиться помыться и просто отдохнуть. Радости моей не было предела! Итоги первого года службы я оценивал на «отлично»!


1.8. Командир турбинной группы

1.8.1. Отпуск

Этот второй лейтенантский отпуск проходил весной 1980 года и захватил начало лета. В этот отпуск мы поехали с Володей Форто-вым вместе. Первые несколько недель отпуска мы жили с ним вместе на нашей ленинградской квартире вместе с моими родителями. Мы с Володей довольно крепко подружились. Понравился он и всем моим родным ; простой, рассудительный, самостоятельный молодой муж-чина без вредных привычек холостой и сирота. Он тоже, как и я из нахимовцев. Потом мы с ним вместе купили двадцатидневные тури-стические путёвки на Кавказ по маршруту ; «Красная поляна ; Кудеп-ста». Наша дружба с Володей сложилась как-то незаметно для нас. Мы не навязывались друг другу. По внешним данным и по своей натуре мы были люди очень разные: он на четыре года старше меня, он уже капитан-лейтенант ; опытный подводник, а я всего лишь лейтенант, я не мыслил жить без науки, а он к ней был равнодушен. Но, тем не ме-нее, многое нас и объединяло: мы оба были из нахимовцев, оба окончили один и тот же факультет одного и того же училища, оба были увле-чены паротурбинной установкой ПЛ. Вот именно это нас и сдружило, причём сдружило не просто, а очень крепко. В офицерской среде под-водников не принято было открыто говорить о том, как ты любишь свою матчасть (то есть своё железо), как гордишься своими подчи-нёнными, в каких острых аварийных ситуациях ты побывал и как сумел из них выбраться. Реже, разговоры были о машинах, жёнах, детях, се-мейных проблемах, а в основном о постыдном и банальном, ; о водке и бабах (именно бабах ; а не женщинах). А Володя был полностью оди-нок и поэтому свой подчинённый личный состав турбинистов воспри-нимал как свою семью, так как другой у него просто и не было. Всё что его в жизни интересовало, мог слушать только один я. Он умный чело-век и прекрасно видел, что я не притворяюсь, что мне это интересно. Мне действительно все его рассказы были очень интересны. Человек, который в малом обыденном повседневном способен видеть большое и великое ; я называю поэтом. И не важно, ; может ли этот человек слагать стихи или нет. Так вот ; Володя Фортов в душе был поэтом праротурбинной установки и отцом ; командиром для своих подчи-нённых. Мы оба с ним не пили, и не было у нас с ним ни жен, ни подруг. Я специально не ставил себе цель быть похожим на капитан-лейтенанта Фортова, я просто автоматически бессознательно ста-новился таким же, как он, не замечая этого. Прошло уже очень много лет с тех пор, как жизнь нас с ним развела, но память о нем до сих пор живёт в моей душе. Я помню всё связанное с Володей до мельчайших подробностей.
Хотя я и очень гордился успехами своего первого офицерского года службы, но по большому счёту я прекрасно понимал, что натуру мою мне не изменить, да и глупо это делать. Не родился я строевым начальником. Хотя именно им я и был всю свою офицерскую карьеру. Наверное, как начальник ; администратор я был не плохой, может даже и хороший, но отнюдь не талантливым, не выдающимся. Всю мою натуру неудержимо тянуло в науку. Правда, в первый год офицер-ской службы, мне было не до занятий наукой, но тоска по ней, мечта когда-то ею заняться, у меня осталась. Именно в науке я видел своё главное и основное призвание. Поэтому, в этот второй лейтенантский отпуск я предпринял попытку поступить в адъюнктуру при родной кафедре Автоматики родного Специального факультета родной Дзержинки.
Но вот беда ; капитана 1 ранга Кубышкина Валерия Васильевича заместителя начальника кафедры Автоматики, который, в общем-то, и вырастил меня как учёного, ; на военной службе уже не было. Де-ло в том, что за этот прошедший год он вышел на защиту диссерта-ции на соискание ученой степени доктора технических наук и прова-лился ; защитить свою диссертацию он не смог. Это потрясение он не смог пережить. На всех обидевшись, он уволился с военной службы по собственному желанию, благо его возраст это позволял. Все связи с Дзержинкой он порвал, стал мирным дачником и через несколько лет умер. Возможно, если бы дела с защитой докторской диссертацией у Валерия Васильевича закончились положительно, то он бы наверняка стал начальником кафедры и тогда, я не сомневаюсь, взял бы меня к себе в адъюнктуру, и я бы с такого молодого возраста смог бы про-фессионально заниматься наукой. Но у него всё получилось по-другому. Теперь я ему стал не интересен, и моя судьба его больше не волновала. По фактам формально получается, что он меня просто использовал, когда я производил на ЭВМ все математические эксперименты к его докторской. Но, тем не менее, я всю жизнь буду помнить, что именно он привёл меня в науку. Светлая память о Валерии Васильевиче Ку-бышкине навсегда останется в моей душе.
Далее, в свой первый отпуск, я стал обращаться к другим офице-рам кафедры с просьбой допустить меня до экзаменов в адъюнктуру при кафедре Автоматики. Все преподаватели кафедры примерно го-ворили мне одно и то же:
- «Хороший ты парень, Грацианов, да только мест в адъюнктуре у нас нет».
Как я потом уже позже выяснил, ; это была не правда. Места были, ; да только не про мою честь. У каждого преподавателя ка-федры были свои дипломники, которые разрабатывали его тему и их-то каждый из них и тянул в адъюнктуру. Это правда. Эту правду я тогда интуитивно почувствовал и сделал для себя вывод, ; путь в Дзержинку для меня отрезан. В будущем я всё равно занимался наукой, но это уже было в основном для собственного удовольствия без всякой надежды заняться этим профессионально. Мой вердикт был прост и ясен ; карьеру надо строить только на флоте. С этой мыслью я и прибыл из отпуска в часть.


1.8.2. Первый ремонт и знакомство с гегемоном

Где-то в середине июня 1980 года наш экипаж полностью собрал-ся из отпуска. В считанные дни мы приняли лодку от второго экипа-жа и получили приказ следовать в город Полярный на судоремонтный завод. Ибо после многочисленных всплытий во льдах наша подводная лодка выглядела, как облезлая собака. Во льдах вертикальным всплы-тием мы всплывали не только на Северном полюсе. Чтобы нас допу-стить к такому ответственному походу наша лодка неоднократно до того выходила в море где наш экипаж тренировался всплывать во льдах. Кроме того, в процессе самого похода на полюс мы неоднократ-но вертикально всплывали во льдах, как до него, так и после него. В ре-зультате очень сильно износились как механизмы, так и сам корпус лодки. Так, чисто внешне, во многих местах отлетели куски рупорной звукоизолирующей резины, и была сильно помята обшивка рубки.
По части паротурбинной установки (ПТУ), за которую теперь отвечал я, то у нас были очень большие протечки по второму контуру ядерной энергетической установки (ЯЭУ). Это та питательная вода, которая уходит из второго контура безвозвратно в результате раз-личных не плотностей как по паропроводам, так и по трубопроводам конденсатно-питательной системы. Согласно нормам завода-изготовителя, допускались протечки до 5000 литров в сутки. А со-гласно требованиям флагманских инженер-механиков на нашей диви-зии, допускалось не более 1100 литров в сутки, ; причём это очень плохая тройка. А протечки в 800 литров в сутки и меньше ; это счи-талось на пятёрку. Но таких показателей никто из турбинистов не достигал. У ПТУ нашей лодки протечки составляли порядка 2000 литров в сутки ; то есть очень плохо, это твёрдая двойка, прибли-жающаяся к единице. Я составил ремонтную ведомость по своей мат-части, показал её Володе Фортову, который очень много помог мне советами и сдал её по инстанциям.
И вот в июле месяце в середине полярного лета мы, идя под дизе-лями, пришли в город Полярный.
Что из себя представляет полярное лето, ; опишу его для тех, кто не знает. Это когда солнце целый день крутится по краю гори-зонта, слегка поднимаясь вверх, но никогда не опускается за край гори-зонта. Поэтому круглые сутки стоит день. Иногда в ясную погоду сре-ди ночи солнце светит вам в комнату и появляется ощущение середины летнего дня средней полосы. Хотя, на самом деле ; это глубокое ночное время.
Так продолжается полгода ; это называется полярный день. По-том солнце также на полгода скрывается за горизонт и из-за него уже не показывается, ; наступает полярная ночь. Но это замечают толь-ко береговые жители и моряки надводники. Для нас же ; моряков-подводников первых экипажей атомного подводного флота, такие по-нятия как полярный день и полярная ночь ; это чисто теоретические понятия, которые мы просто должны знать. Ибо основную часть своей службы мы проводим под  водой в подводной лодке,  где нет ни полярного


 
Судоремонтный завод в городе Полярный

дня, ни полярной ночи, а разделение суточного времени на дневное и ночное ; чисто условно.
В походе весь экипаж лодки делится на три боевые смены. Это 4 часа на вахту, 8 часов на сон, отдых, еду, боевую подготовку, прибор-ки и так далее и снова на вахту. У каждой боевой смены своё ощуще-ние времени подводных суток. При этом абсолютно нет никакой раз-ницы ни в температуре воздуха в отсеках, ни в их освещённости. Очень хорошо образно об это написал один флотский поэт. К сожалению, не помню ни его имени, ни фамилии, но стихи его помню наизусть очень хорошо, вот они:
«Здесь день перепутался с ночью,
  Которые сутки подряд,
                Лишь тихо приборы стрекочут,
                Лишь мерно плафоны горят».
Так проходит один день, потом второй, третий и так далее. Всё время одни и те же лица, команды, показания приборов, запахи и при-вычный непрекращающийся монотонный гул механизмов. Например, у меня от такой службы, примерно через месяц развивалось устойчивое психологическое ощущение ; что это и есть единственная форма жиз-ни на Земле, и ничего другого нигде в мире нет. А смутные воспомина-ния о том, что где-то в это время на той же Земле есть жаркий юж-ный пляж, вечерние прогулки по набережной, посещение музеев и те-атров, катание на лыжах в солнечный морозный день в сосновом лесу и вообще, что ты можешь в принципе уединиться и не видеть никого вокруг себя, ; всё это казалось какой-то фантастикой вычитанной в научно-фантастических романах или просмотренной в научно-фантастических фильмах. А вот всё, что вокруг тебя ; это и есть единственно возможная реальная жизнь. Конечно, напрягая память и волю, я понимал, что всё это не так ; это просто такие неестествен-ные психологические ощущения и не больше. Потом, в беседах с това-рищами, я узнал, что примерно то же самое ощущали и они. Но по-том, ещё позже, почитав специальную медицинскую литературу, я узнал, что и не надо, в подобной обстановке гнать от себя такие ощущения. Это очень естественные психологические ощущения в той ситуации, которые помогают человеку не потерять рассудок в такой обстановке, не сойти с ума. Это как бы ответная защитная реакция психики подводника на данную обстановку. По своей идее это как бы напоминает механизм действия прививки от опасных инфекционных болезней. Кто пытался самостоятельно разрушить эту прививку, травя свою память воспоминаниями о былой земной жизни, тот здо-рово подвергал свою психику риску сумасшествия. В дальнейшем так и случилось ; часть людей, со слабой психикой, сошла с ума. Здесь обя-зательно надо оговориться ; все, что здесь написано, не касается под-водников с дизельных подводных лодок. Ибо эти подводные лодки кон-структивно выполнены так, что раз в несколько дней обязаны всплы-вать для зарядки аккумуляторных батарей. Поэтому эти подводники столь сильной психологической нагрузки не получают и случаев сума-сшествия среди подводников ; дизелистов я не знаю.
Однако, ловлю себя на мысли, что я здорово отвлёкся от основной темы повествования. Я опять незаметно скатился в очередное лириче-ское отступление. Но и без них нельзя, ибо тогда сочинение будет очень пресным, скучным и малоинтересным. Лирические отступления ; это как бы кетчуп для шашлыка.
Придя в Полярный, наша лодка встала в огромный немецкий тро-фейный док. После окончания доковой операции и осушения стапель-палубы дока нам разрешили выйти из лодки. Какое великолепное зре-лище нам открылось! Мы увидели осушенные и поднятые из воды кор-пуса четырёх подводных лодок. Наша была одной из них. А раньше в войну в этот док помещался один немецкий линкор «Тирпиц». Именно для его докования и был построен этот док. Мы с интересом разгля-дывали корпус нашей лодки. Какой оказывается, он был большой!
Наш экипаж разместили по каютам плавказармы здесь же на территории судоремонтного завода. На следующее утро начались плановые доковые ремонтные работы. В это утро я впервые в своей жизни лицом к лицу столкнулся с реальным рабочим классом. Или, вспоминая известную фразу Ленина из его произведения: «Две тактики социалдемократии в демократической революции», написанной им в 1905 году: «Рабочий класс ; это гегемон диктатуры пролетариата», ; мы его меж собою так и звали ; гегемон. Сам я происходил из семьи служащих ; интеллигентов. Всё моё окружение, до сего момента, со-стояло из военной интеллигенции. Поэтому рабочий класс я восприни-мал исключительно абстрактно ; как главную опору нашего социали-стического государства. И все органы власти формально как бы должны были отражать интересы главным образом именно рабочего класса. Поэтому вся информация о современном рабочем классе нам преподносилась исключительно так, что этот класс хороший по всем показателям качества. Никакой иной информации о рабочем классе у меня не было, да я и сам не стремился, что-либо о нём узнать подроб-нее. Мне это было не интересно. И вот информацию о рабочем классе ; то бишь гегемоне, я вынужденно был обязан получать не от офици-альной власти, а непосредственно от него самого родимого. Теперь опишу о том, как гегемон смотрелся внешне.
По стапель-палубе к строю нашего экипажа приближалась огромная толпа гегемона. Над всей этой толпой висел гул густого ма-та. Все они были небриты, одеты в рванные засаленные штаны и ват-ники, пахло от них какой-то плохо описуемой дьявольской смесью за-пахов мочи, водочного перегара, табака и блевотины. Очень большую ценность для лингвистов должна составлять их речь. Если известный персонаж известного романа Ильфа и Петрова: «Двенадцать стуль-ев» ; людоедка Эллочка знала всего 33 слова, то гегемон в основном знал всего только три слова, которые начинались на буквы: «Х», «П» и «Б». Причём они как-то эти слова делали то глаголом, то существи-тельным, то наречием или прилагательным, то причудливо склоняли их, то спрягали, то использовали различные приставки и суффиксы и при этом с полуслова прекрасно понимали друг друга. Лингвисты?! … Ау?! Где вы?! Идите, бегите! Да на этой благодатной почве можно написать не одну диссертацию! К стыду своему должен признаться, что через некоторое время я стал довольно сносно понимать их речь. Да, воистину, реальная жизнь оказалась куда более круче сатиры Иль-фа и Петрова! А людоедка Эллочка ; это довольно образованная раз-витая девица и ничего гротескового в ней оказывается, и нет.
Основная цель гегемона ; это не ремонт боевых кораблей, ; а примитивное непрекращающееся пьянство. Я очень сомневаюсь, пони-мали ли они, что живут в социалистической стране, знали ли, что кроме пьянства в мире ещё есть литература, театр, кино, спорт и так далее. Ведь чтобы пьянствовать, надо добыть себе водку или ши-ло. Шило ; это сленговое слово обозначающее 96 градусный спирт. Причём неважно технический он или пищевой. Главное, чтобы крепо-стью он был в 96 градусов. На водку надо иметь деньги, которых у них почти никогда не было, так как свою зарплату они пропивали в первые несколько дней после получки. А до следующей получки ещё о-го-го как долго, а выпить очень хочется. Для этого надо было добыть шило. А добывали они его очень нагло, подло и бессовестно. Приходя на какую-либо подводную лодку (ПЛ), якобы делать ремонт, они предлагали офицерам различные краденные (с другой ПЛ) дефицитные детали от различных механизмов в обмен на шило. Пока шёл торг и обмен, они уже на этой лодке ухитрялись уворовать различные дефицитные де-тали. Затем они обменивали их на шило уже на той лодке, которую ограбили до того. Причём денег они никаких не признавали, а шило пи-ли тут же где его и получали, не задерживаясь, не разбавляя его и не закусывая.
Осознав всё это увиденное, у меня в душе ещё в очень неявной фор-ме появились первые очень нечёткие мысли: «Если основа фундамент нашего государственного строя опирается именно на класс гегемона, а руководство государством формально и выступает как бы от его имени, то, что же это за государственный строй?! А не навязан ли он нам искусственно?!». Я ужасался от этих мыслей, держал их глубоко в душе, ни с кем ими не делился и старался об этом не думать. Но не ду-мать об этом было невозможно. До этого у меня уже в голове были некоторые, назовём их недоумения, которые я сам себе объяснить не мог. Вот одно из них: почему в нашей передовой социалистической стране очень много дефицита по разным общепотребительским то-варам, тогда как в передовых европейских странах «загнивающего» капитализма наоборот ; изобилие по всем товарам? И ещё меня раз-дражало всевластие замполитов. Это были настоящие серые карди-налы в воинских подразделениях. В руках у них была очень большая внешне не видимая власть. Так, например, они могли любого неугодного им человека (в основном это были люди, не скрывающие, что они мыс-лят по-другому) объявить, что он потерял политическую бдитель-ность. И никто их ярлыка оспаривать не будет. А это первая стадия перед объявлением человека политически неблагонадёжным. А уже с таким ярлыком человеку на военной службе делать нечего.
Но я снова отвлёкся от основной темы. Вообще гегемон кое-что и делал. Так, например, они обязаны были приносить по официальной ремонтной ведомости различные запасные дефицитные детали раз-личных механизмов. Опытные офицеры у них эти детали сразу отби-рали без всякого шила, устанавливали их своими силами, а гегемону подписывали наряд за якобы им сделанную работу. При этом внутрь лодки гегемон категорически не пускали, так как понимали, что за ним не уследишь, и он что-нибудь, да и украдёт. Очень эффективно гегемон использовался на работах по наварке свежей протекторной защиты между прочным и лёгким корпусами ПЛ. Там ничего кроме налипших ракушек и присохших водорослей не своруешь. А их не жалко, пожалуй-ста, воруй!
Я, по неопытности, впустил несколько гегемонов внутрь своего турбинного отсека. У них было задание ; сменить паронитовую про-кладку по пару у левого фланца вспомогательного эжектора (ВЭЖа), так как в море она здорово парила, что повышало и без того большие протечки по второму контуру ЯЭУ. Трудность этой работы была в том, что чтобы добраться до этого фланца, надо было демонтиро-вать много попутных трубопроводов. А гайки на шпильках этого фланца так прикипели, что никаким гаечным ключом их было не от-вернуть. Требовалось не менее суток отмачивать их в сильнодейству-ющих кислотах. Я испугался трудностей этой работы и доверил её ге-гемону. Потом позже я очень сильно жалел об этом своём решении. Да, после их работы фланец больше не парил, но по итоговым резуль-татам их работы получилось, что я на целых два месяца сорвал гра-фик государственных испытаний различных новых приборов и меха-низмов, впервые установленных на нашей лодке. Но об этом чуть поз-же.
Как-то раз в субботу вечером я решил немного развеяться, отдох-нуть от однообразия службы, сменить обстановку, посмотреть на непонятную мне гражданскую жизнь и на красивых женщин (да, да я не святой, а природа нет, нет, да и просыпалась во мне) и пошёл погу-лять по городу Полярный. Достопримечательностей и красот там никаких нет, так, что описывать там нечего. Это обыкновенная воен-но-морская база. Гуляя, решил зайти в кинотеатр и посмотрел какое-то кино, сейчас уже и не помню какое. Кино закончилось очень поздно, и я пошёл по дороге на судоремонтный завод. Стоял полярный день, было светло, погода была пасмурной, и тут жуткая картина раскры-лась перед моим взором. Справа и слева по дороге на завод в самых живописных позах повсюду валялись тела гегемона. Первый момент было такое впечатление, что их колонну кто-то покосил очередью из пулемёта. Но нет, ничего подобного ; они все были просто мертвецки пьяны. Я вспомнил, ведь сегодня субботний вечер и гегемон просто рас-слабился. По иному-то они отдыхать не умели. Меж их телами броди-ли тощие псы, наверное, вынюхивая своих хозяев. Тут почему-то вспом-нился мне часто выкрикиваемый на первомайских демонстрациях ло-зунг: «Да здравствует героический рабочий класс ; передовой отряд строителей коммунизма!» и все демонстранты в ответ дружно кри-чали: «Ура! Ура! Ура!». Мне стало тошно. Вот он оказывается какой «передовой отряд»! Омерзительное чувство охватило меня. Мне стало предельно ясно, ; власть не может опираться на этот пролетариат, это не реально. Так на что же она, в конце концов, опирается?! И ещё одна неотвязная вопросительная мысль сверлила мне мозг:
- «Почему в реальной жизни всё не так как учили меня преподава-тели истории КПСС?! Куда мы идём, и чем всё это кончится?!» - от-вета не было.
Очень часто на доке возникали мелкие пожары. Дело в том, что все четыре лодки стояли в доке, плотно обшитые строительными де-ревянными лесами. При покрытии лодок этими лесами, а также при их демонтаже, на стапель-палубе образовывалось очень много стру-жек, опилок и обрезков деревянных лесов. По инструкции весь этот деревянный мусор гегемон был обязан за собой убирать и выносить из дока. Гегемону это было делать лень, и он часто, если за ним вовремя недосмотришь, сметал весь этот мусор в межпонтонное простран-ство дока. А там обычно на поверхности воды были разлиты различ-ные горючесмазочные материалы (мазут, машинные масла и так да-лее), протечки которых постоянно образуются в процессе ремонта. И такая плёнка плавно колыхается на волнении между понтонами дока. Когда на эту горючую пленку попадали опилки, стружки, обрезки дере-ва и так далее, то образовывалось страшно пожароопасное состоя-ние. Опилки, стружки и обрезки дерева пропитывались горючими мас-лами и могли вспыхнуть от малейшей искры. А при множестве одно-временно производимых сварочных работах этих искр было сверх до-статочно. У каждого места сварки выставлялся вахтенный матрос, вооружённый огнетушителями и пожарным шлангом от противопо-жарной системы дока. Его назначение ; противопожарное обеспече-ние сварочных работ. Я, как молодой инженер-механик, очень часто назначался ответственным за противопожарное обеспечение всех сва-рочных работ. Мне, командованием ПЛ, выделялось определённое коли-чество матросов, которых я инструктировал под роспись, обеспечи-вал всем необходимым и выставлял на посты. Естественно, категори-чески запрещалось иметь сварочных точек больше, чем у меня было обеспечивающих матросов. Таковы были правила.
Теперь посмотрим, как же гегемон соблюдал эти правила? Ответ прост ; никак. Они никогда не интересовались, ; сколько у меня в под-чинении обеспечивающих матросов, да и вообще ; противопожарно их кто-либо обеспечивает или нет? Они просто приходили, сколько при-дут и варили, даже не обращая внимание, обеспечивают их или нет? То есть открыто нагло демонстрировали полное игнорирование, каких бы то ни было правил противопожарной безопасности. Чтобы хоть как-то противопожарно обеспечить места сварки, я метался по доку как угорелый, выставляя посты по факту уже начавшейся сварки, пы-тался запретить не обеспеченные места сварки. Что-то мне удава-лось, а что-то ; нет. И то там, то здесь вспыхивали локальные по-жары, когда тугое пламя с завыванием как в хорошей топке разгора-лось в межпонтонном пространстве дока, грозя поджечь деревянные леса окружавшие лодку. Это была очень тяжёлая и нервная служба. О факте пожара я немедленно сообщал дежурному по доку, тот сразу же объявлял пожарную тревогу, взвывал ревун. Обеспечивающие мат-росы уже насильно прекращали другие места сварки и с противопо-жарными брантсбойтами кидались к месту возгорания. Обычно мат-росы, вооружённые мощными доковыми брантсбойтами, быстро ту-шили возгорание. Но самым главным фактором здесь была именно быстрота действий матросов, за что им огромное спасибо!
Всего этого могло и не быть, будь у гегемона хоть на грамм дис-циплинированности и сознательности. Делать им замечания, взывать к их совести ; абсолютно бесполезно. Во-первых, ; они просто не пой-мут мою речь без изрядной порции мата. Во-вторых, ; они тут же молча известным жестом, ; щелчком по горлу, покажут тебе, что хотят выпить. В переводе на нормальный русский язык это означает: «Командир, дай выпить, тогда всё будет, как ты хочешь». Но, во-первых, ; у меня шила не было, во-вторых, ; если бы они выпили, то тогда их категорически было бы нельзя допускать к сварочным рабо-там. В этом случае они могли бы просто спалить весь док вместе со всеми подводными лодками, стоящими в нём, и с собой. Получался за-мкнутый круг. Когда я жаловался Георгию Дмитриевичу (напоминаю – наш командир БЧ-5) на ситуацию с противопожарным обеспечением сварки, он примерно (по памяти) говорил мне следующие слова:
- «Юра, это было всегда. Жаловаться на них бесполезно. Они бе-гут в райкомы, горкомы и даже в обкомы партии. И там кричат, что интеллигенция зажимает рабочий класс. А партийные руководители всегда принимают сторону гегемона, особо не вникая в ситуацию. Они это знают и нагло этим пользуются».
Да, такова была система в государстве. И, наверное, из первона-чально неплохих людей, система образовывала гегемон.
Здесь уместно вспомнить сцену из известного романа Михаила Булгакова «Собачье сердце», прекрасно экранизированного одноимён-ным кинофильмом. Когда управдом Швондер спросил профессора Пре-ображенского: «Вы что, не любите пролетариат?». На что профес-сор Преображенский, глядя Швондеру прямо в глаза, тут же, не заду-мываясь ответил: «Да, не люблю». Прекрасная сцена. Но для своего случая я бы её изменил. Глагол «не люблю», я бы заменил на «ненави-жу», а существительное «пролетариат», заменил бы на «гегемон». Здесь, под словом «гегемон», я понимаю люмпенизированную, развра-щённую, деклассированную и наглую часть пролетариата. Эта часть позорит пролетариат. Чуть позже я столкнулся с другим пролетари-атом, настоящим пролетариатом ; это мастера своего дела и боль-шие патриоты своей страны. Но об этом чуть позже.
А вывод здесь прост ; государственный строй, который как си-стема занимался развращением своих граждан, всегда будет обречён на падение. Сам момент его падения является вопросом только време-ни. Но тогда я этого ещё не знал, не предвидел и даже не догадывался. А время уже тогда неумолимо отсчитывало последние годы советской власти. И всё произошло точно по науке.


1.8.3. Неисправности и офицерское братство

Через некоторое время ремонт был закончен. Предстоял переход в свою родную базу ; Западную Лицу. Командование лодки приняло реше-ние этот переход сделать не под дизелями, а введя в действие в полном объеме ЯЭУ (ядерную энергетическую установку). Я считаю, что это исключительно правильное решение, так как, ещё находясь на судоре-монтном заводе, проверялись главные механизмы корабля. Начался ввод в действие ЯЭУ. Я впервые самостоятельно отвечал за ввод в дей-ствие паротурбинной установки (ПТУ). Мне казалось, что я знаю всё, чтобы грамотно руководить этой откровенно сложной технологиче-ской операцией. Но жизнь показала, что мне это только казалось. Ко-гда температура первого контура достигла 100оС и продолжала рас-ти дальше, то у меня, в турбинном отсеке все смотрели на многочис-ленные манометры по давлению пара. А главное, мы ждали когда вздрогнет и медленно поползёт влево в сторону ;1 кг\см2  стрелка, по-казывающая степень вакуума в главном конденсаторе (ГК). Но, вместо этого, вдруг из разных мест отсека повалил густой белый пар. Точнее, это туман, так как сам пар не видим. Но всё равно мы всегда называли его паром. В отсеке быстро становилось душно, жарко, на всех по-верхностях стала обильно крупными каплями выпадать роса. От не-бывалой сырости стало резко падать сопротивление изоляции во всех электроприборах отсека. В любой момент в любом месте могло воз-никнуть короткое замыкание с неизбежным последующим пожаром. Обстановка сложилась крайне тяжёлая. Она стала усугубляться ещё и тем, что в первый момент никто из турбинистов, в том числе и я, как их командир, не могли сообразить, в чём дело? Через некоторое время с пульта главной энергетической установки (ГЭУ) заорал коман-дир первого дивизиона или командир дивизиона движения (КДД) капи-тан 3 ранга Тодорич Эдуард Дмитриевич:
- «Грацианов, что у тебя там?!».
А я ничего не мог ответить, ибо и сам не понимал, что вокруг ме-ня происходит. Ужас, полная растерянность и стыд из-за осознания своей полной служебной беспомощности обуревали меня. А подчинён-ные, должно быть, ждали моего решения, моих команд: «Командир, приказывай!», ; говорили их глаза.
В этот момент по громкоговорящей связи (ГГС) с пульта ГЭУ раздался спокойный голос Володи Фортова:
- «Юрка, пускай вентиляторы по надводному».
Его рекомендация была мгновенно исполнена. Два мощных венти-лятора, один вдувной, а другой выдувной очень быстро рассеяли туман в отсеке. Мы стали видеть друг друга, видеть приборы. Затем с пуль-та ГЭУ по ГГС опять раздался его знакомый голос:
- «Юрка, а ты вентилировал цирктрассу?».
 От этого его вопроса я сразу понял всё. Ну конечно не вентилиро-вал! Ибо, мой очень маленький опыт эксплуатации ПТУ (паротурбин-ная установка) подразумевал, что она всё время заполнена забортной водой, и надо только проследить, чтобы были открыты приёмная и отливная захлопки и пустить соответствующий насос. Но ведь при нахождении в доке с неё стекла вся вода, а при погружении дока она заполнилась водой не вся. В верхних изгибах её толстых трубопроводов образовались воздушные мешки, которые и мешали свободному прото-ку холодной забортной воды. Вот поэтому пар и не конденсировался и обильно шёл в отсек. Естественно, я влёт дал команду вентилировать циркуляционную трассу (ЦТ). Матросы в момент её исполнили и через некоторое время все параметры ПТУ приняли естественную техноло-гическую норму. Вот так приобретался опыт, вот так изучалась матчасть. Я вспомнил, что в инструкции по эксплуатации ЦТ в при-мечании было сказано, что по выходу из дока ЦТ надо вентилировать. Я это учил, но в данный момент забыл, как не часто востребованное знание. Спасибо Володе Фортову, если бы он мне об этом вовремя де-ликатно не напомнил, то ещё бы через некоторое время раскалённый пар проплавил бы все трубки во всех конденсаторах ПТУ. Вот это бы-ла бы уже очень серьёзная авария. Я её чуть не спровоцировал, и толь-ко благодаря опыту Володи её удалось вовремя избежать. Уже много позже КДД на разборе происшествий этого ввода ГЭУ больше ругал Володю, а не меня. Ему ставилось в вину, что он меня не доучил и что если я опять буду «творить чудеса», то он снова станет командиром турбинной группы (КТГ) а меня, вышвырнут из экипажа. Но «чудеса» на этом вводе ГЭУ только начались.
Через некоторое время автономные турбогенераторы (АТГ) обо-их бортов вышли на номинальные обороты и своими собственными масляными насосами, насаженными на их валы и называемые импелле-рами, должны были сами себя прокачивать смазочным маслом. При этом их пусковые масляные насосы (ПМНы) надо было отключить. При отключении ПМН АТГ левого борта (ЛБ) сразу резко падало дав-ление масла на всасе импеллера АТГ ЛБ. И ПМН АТГ ЛБ автоматиче-ски снова включался в работу. Давление масла на всасе импеллера со-здаёт специальное устройство ; инжектор, который находится непо-средственно в цистерне циркуляционного масла (ЦЦМ) АТГ ЛБ. Созда-валось впечатление, что инжектор вышел из строя. Разбираться в причине на введённой в действие ГЭУ было нельзя и поэтому на рабо-тающем ПМН АТГ ЛБ мы сделали переход из Полярного в Западную Лицу. Это считался аварийный режим, ибо моторесурс этого насоса не был рассчитан на столь непрерывную длительную эксплуатацию. Было ясно, что плавать с такой неисправностью нельзя. А в родной базе нас уже ждала программа государственных испытаний новейшей техники, расположенной у нас на борту. Понятно, что срок начала испытаний отодвигался на неопределённое время. А если говорить от-кровенно, без обиняков ; то до того момента времени, когда я найду причину неисправности и её устраню. КДД капитан 3 ранга Тодорич мне тут же напомнил известную статью из Корабельного устава, где говорится о том, что если в заведовании какого-либо офицера обна-ружится неисправность, то сход ему с корабля на берег и его подчи-нённым запрещён. Это естественно и необходимо. Я чувствовал на себе невероятный груз ответственности. И, конечно, сам с корабля никуда бы не ушёл. Другие офицеры, после двухмесячной разлуки, встретились со своими жёнами и детьми. А я о таких радостях даже не мог и по-думать. Вся турбинная группа ставилась на береговое довольствие на корабле. Из лодки нам разрешалось выходить только на пирс справить естественные надобности и покурить.
В тот вечер сойти на берег разрешили только офицерам ; люксам (на подводницком сленге это офицеры, обслуживающие системы ору-жия и вооружения). А мы, инженер-механики, всю ночь выводили из действия ГЭУ. Наконец под утро парогенераторы (ПГ) были постав-лены на режим мокрого хранения, ; то есть ГЭУ была выведена из действия. Всю ночь мы не спали. Поутру и всех инженер-механиков отпустили по домам. На корабле осталась только текущая береговая вахта и вся турбинная группа во главе со мной.
Я, вконец уставший не выспавшийся и измученный не только физи-чески, но и духовно, наконец, поднялся наверх. Взглянул на небо, на соп-ки, на гаснущие звёзды и разгоравшуюся зарю на востоке, вздохнул све-жий морской воздух, но эти красоты никакой лирики в душе не вызва-ли.
Я продумывал все детали предстоящей редкой и сложной техно-логической операции по перекачке турбинного масла из ЦЦМ АТГ ЛБ в другие ЦЦМы чтобы добраться до искомого инжектора, который там расположен, в неисправности которого никто уже не сомневался. После завтрака я, со всей турбинной группой, приступил к этой опе-рации. Наконец ЦЦМ АТГ ЛБ была осушена от масла. С берега при-бежал Володя Фортов ; не выдержал, не смог отдыхать, душа его пе-реживала за родную матчасть. Мы с ним вместе надели на себя самое старое РБ (одежда радиационной безопасности – прим. автора), вскрыли лаз и спустились вниз внутрь ЦЦМ АТГ ЛБ. Всё так и есть, действительно входной фланец инжектора слегка болтался на ослаб-ленных шпильках. Гайки на шпильках мы тут же подтянули, и нам бы-ло предельно ясно, что вся неисправность в этом и была. Об этом мы доложили КДД капитану 3 ранга Тодоричу, тот Георгию Дмитриеви-чу, он, в свою очередь ; командиру ПЛ, а уже он – в штаб дивизии.
Вскоре оттуда было получено «добро» на ввод ГЭУ. Была объяв-лена готовность №1 надводная, все офицеры и мичмана были при по-мощи рассыльных вызваны на службу. Начался очередной ввод ГЭУ на ещё не остывшей матчасти. Все на корабле уже знали, что Фортов нашёл неисправность. О том, что её мог найти и я, ; не могло быть и речи. Все понимали мою неопытность, да ещё недавний позорный по моей вине ввод ГЭУ в Полярном.
 Где-то через 5 часов, кода АТГ обоих бортов приняли на себя нагрузку, я, с замиранием сердца, стал отключать ПМНы. Подводники всей лодки с нетерпением ждали известий из турбинного отсека. На правом борту все было нормально, но на левом!!! ; всё опять повтори-лось снова!  При  отключении  ПМН АТГ ЛБ  снова  резко  упало  давле-ние 

 
Производство анализов питательной воды и турбинного масла

 
Подготовка вспомогательных линий валов к работе
 
За пультом управления водоопреснительной установки
 
На командном посту управления паротурбиной установкой
 
Прослушивание работы главной турбины

 
Пятый турбинный отсек
масла на всасе импеллера и, чтобы избежать срабатывания аварий-ной защиты (АЗ) АТГ ЛБ, автоматически включился в работу его ПМН. Все поняли, ; не это было неисправностью. Истинная причина неисправности оставалась неизвестной. Снова началась длительная технологическая операция по выводу ГЭУ из действия. При этом у всех настроение было нулевое, ; ведь зря затратили столько времени и сил на ввод ГЭУ! Всем стало ясно ; неисправность у турбинистов очень серьёзная. На меня особенно не злились, так как все с пониманием от-носились к моей неопытности. Часов через пять закончился вывод ГЭУ из действия. Я, со своими мичманами и матросами падал с ног от неимоверной усталости. При нашей малейшей попытке сесть, нас тут же сваливал сон. И, как бы мы не напрягали свою волю, мы ничего с со-бой поделать не могли. От страшной усталости пропал аппетит. Всем турбинистам хотелось только одного ; спать.
На сон нам выделили 4 часа. Как только, не снимая РБ, я лёг на свою койку в шестиместной офицерской каюте, то острое ощущение счастья расслабления и засыпания охватило меня, и тут же весь мир исчез из моего сознания. Никаких сновидений не было, да и быть их не могло. Оказывается, на сновидения тоже нужны силы, а их то и не было. Я просто на время перестал ощущать мир, настолько глубок был сон. Через 4 часа я почувствовал мучительную пытку насильствен-ного пробуждения из такого сна. Вахтенный матрос меня усиленно тряс, пока я не пришёл в себя. Я очнулся и сразу ощутил всю ту гигант-скую тяжесть ответственности, которая давила на сознание и имен-но осознание этого факта отогнало от меня последние остатки сна. Теперь мне уже надо было самому осуществить эту страшную экзеку-цию над своими мичманами, а они, в свою очередь ; над матросами. Мы проснулись, умылись, наскоро позавтракали и собрались на боевом посту (БП) ПТУ. Что делать дальше, никто не знал. Но, тем не менее, именно из-за нас ПЛ не могла выйти в море. Чувство собственного бес-силия доводило нас до отчаяния. Это был наш позор в полном смысле этого унизительного неприятного слова. Мы измучили весь экипаж, по нашей вине срывается план государственных испытаний новейшей во-енной техники. Нашего выхода в море ждёт промышленность, ждёт наука, ; а по моей вине всё это срывается. Конечно, сильно пострадал престиж Володи Фортова, обо мне, и говорить нечего ; у меня его и так не было. Теперь уже никто не спрашивал нашего мнения, ; это особенно унижало.
В это время в кают-компании шло совещание. Совещались три офицера: КДД капитан 3 ранга Тодорич, механик Георгий Дмитриевич и начальник электро-механической службы дивизии капитан 1 ранга Катомин. Здесь надо сделать небольшое лирическое отступление и хоть пару фраз сказать о капитане 3 ранга Тодориче. Это был плохой человек. Чуть позже тех событий он стал казаться мне исчадием ада. Во-первых, ; он был запойный алкоголик, во-вторых, ; он плохо знал матчасть, в-третьих, ; он был ленив, в-четвёртых, ; он был подл. Как он очутился в столь передовом экипаже ; уму непостижимо! Турбин-ная группа ; это самое уязвимое место дивизиона движения. Сам То-дорич в прошлом был КТГ. У него было какое-то извращённое убежде-ние, что КТГ надо давить до тех пор, пока он не сорвётся на неустав-ные взаимоотношения. А, почувствовав во мне полную законопослуш-ность, он давил меня особенно жестоко. Малейшая моя провинность или недочёт представлялись, как моя неспособность руководить тур-бинной группой. Конечно, имея огромную и исключительно ответ-ственную матчасть в своём заведовании и (по лодочным меркам) массу подчинённых, придраться к моей деятельности можно было всегда. А когда он увидел, как я дорожу своим членством в столь передовом эки-паже, то постоянно дразнил меня тем, что угрожал убрать меня с экипажа. Это было особенно больно. Выход у меня был один ; тер-петь, ни в коем разе не срываться на неуставные взаимоотношения и быть лучше всех. Что мне и оставалось делать. Конечно, при этом, я держался очень гордо, например, никогда не подавал ему руки. И чётко отслеживал, чтобы и он, в свою очередь, не переступал неуставных взаимоотношений, например, жёстко пресекал все его попытки обра-щаться ко мне на «ты» или по имени, когда уже потом, гораздо поз-же он пытался наладить со мной взаимоотношения. Всем своим ви-дом, своими жестами я показывал ему своё полное презрение. Это его бесило. Но все права на меня были у него. В дальнейшем я буду ещё не раз возвращаться к этому типу, а пока надо снова вернуться к сове-щанию троих офицеров в кают-компании.
Перед ними лежала схема масляной системы АТГ ЛБ. Она, отно-сительно других схем, не очень сложная и, поэтому, логически опреде-лить в ней, где же могла быть неисправность ; очень сложно. На пер-вый взгляд всё как бы очень просто и самоочевидно, но вот беда ; по отдельности все элементы схемы исправны и работоспособны, а си-стема в целом ; не работоспособна. Наконец эта тройка выдала мне первую свою идею ; проверить качество масла. Я немедленно отобрал пробы масла из всех цистерн, оформил заявку на их анализ и снёс эти пробы в специальную береговую лабораторию. Там уже меня ждали, ибо получили команду сверху сделать анализ моего масла в первую оче-редь. Результаты анализа были великолепны ; масло отличное. Ещё бы, оно, в то время, было изготовлено из высокосортной бакинской нефти. Получив этот анализ и подумав, эта тройка (а главным обра-зом флагманский инженер-механик капитан 1 ранга Катомин) выдали мне следующую свою идею ; сделать перекрёстный режим работы двух масляных систем ; АТГ ЛБ и АТГ ПБ (правого борта). Более по-дробно это означает ; масло с инжектора правого борта надо по-дать на импеллер левого борта. Иными словами, никакой неисправно-сти они не нашли, и поэтому дали мне команду так на «авось», а вдруг что-либо и получиться? Ведь своё лицо им тоже надо было спасать, а исполнять то эту глупость всё равно не им, а мне. Но кому из них было интересно моё мнение? Время, когда меня и Володю Фортова спраши-вали, уже прошло. Принцип был по-военному предельно прост ; на те-бе Грацианов приказ и выполняй его, а твоё мнение нам не интересно. Ох, как тяжело было выполнять приказ, неразумность которого мне была заранее предельно ясна! Так как это был нештатный режим ис-пользования матчасти, то пришлось применять специальные шланги. К концу дня схема эксперимента была собрана. Затем всё как всегда ; готовность №1 надводная и начат ввод ГЭУ. Обычно мне нравилась эта исключительно сложная инженерная технологическая операция, но в этот ввод вдохновения не было, ибо его бессмысленность мне была предельно ясна. Примерно через пять часов напряженной работы всей электромеханической части корабля АТГ обоих бортов вышли на но-минальные обороты. ПМН АТГ ПБ я отключил и его импеллер исправ-но принял на себя всю масляную нагрузку. Затем я отключил ПМН АТГ ЛБ и … ! Произошло то, что и должно было произойти. Опять резко упало давление на всасе импеллера и, только что отключённый ПМН, снова автоматически включился в работу! Эксперимент с треском провалился. Гонор у моих начальников несколько поубавился. Начался нудный пятичасовой вывод ГЭУ из действия. Настроение у всех нас было препаршивое. А тут, в довершение всего, жизнь больно ударила по заднему месту. Под самый конец вывода ГЭУ, когда уже АТГ обоих бортов были взяты на ВПУ (валоповоротное устройство – прим. ав-тора) у одного из экспериментальных шлангов не выдержал крепёж. Шланг с силой вырвало из штатного маслопровода, и толстая тёплая струя турбинного масла в миг с головы до ног окатила маслом меня и стоящего рядом матроса. Хорошо, что мы успели вовремя зажмурить глаза. Вся забота командования о нас была лишь в том, что нам выда-ли новую одежду РБ. Ни о каком мытье в лодке, стоящей в базе, не могло быть и речи. А сход с корабля нам был запрещён. Мы просто наши голые тела обтёрли ветошью, и надели новое РБ. Волосы наши слиплись, и от нас резко пахло турбинным маслом.
Что делать дальше с масляной системой АТГ ЛБ ; уже не знал никто. Командование дивизии предприняло последнюю крайнею меру, ; оно связалось с руководством завода-изготовителя этой системы и попросило выслать к нам заводских специалистов по ней. Те откоман-дировали к нам двух опытнейших инженеров по этой системе. Только через неделю они прибыли к нам на корабль. Пока мы их ожидали, де-лать особенно было нечего, и мне впервые за много месяцев разрешили сход с корабля на берег. Ну, хотя бы отмыться.
Когда я вошёл в холл общежития, то увидел типичную сцену воен-ного городка конца лета. Весь холл общежития был забит вновь вы-пущенными из различных училищ лейтенантами. Часть из них ночевала тут же на диванах холла. Но большая часть лейтенантов, ближе к ночи как-то договаривалась, чтобы их пустили переночевать в те или иные номера. На места тех офицеров, которые или были в море или в эту ночь стояли в наряде. Я знал, что мой сосед по номеру общежития в это время находился в море, и ориентировочно пробудет там ещё це-лый месяц. Я взял к себе в номер трёх первых попавшихся мне под руку лейтенантов. Один из них может спать на койке соседа (естественно только со своим бельём), а два других ; между койками на полу, под-стелив шинели. Привилегированное место на койке соседа каждый день по очереди заменялось следующим лейтенантом. В моё отсутствие я разрешил спать и на моей койке. Лейтенанты ждали приказ о назна-чении в тот или иной экипаж, или ждали командировочное предписа-ние об откомандировании в учебный центр, как и я, год назад. Поэто-му временно свободного времени у них было предостаточно. Общались мы только по вечерам, когда я приходил со службы. Они совместно на всю компанию готовили довольно роскошный ужин. И таким неболь-шим коллективом мы садились есть. В тот год конец лета в Заполярье выдался особенно грибной. Поэтому на ужин у нас обычно была полная сковородка жареных грибов, какой-то простой салат, чай с печеньем и конечно бутылка водки. По очереди мы говорили хорошие тосты, но больше всего лейтенантов интересовало, как прошёл мой первый год офицерской службы. Какие у меня были трудности, как я их преодоле-вал и какие у меня перспективы? Я охотно рассказывал им обо всём пережитом.
Сейчас я уже не помню ни имён, ни фамилий, ни лиц этих лейте-нантов, не помню и содержание тех тостов, которые мы произноси-ли. Осталось в памяти только приятное воспоминание о тех удиви-тельно тёплых дружеских вечерах и о своём тосте, который перешёл в монолог. Вот он:
- «Друзья, я провозглашаю этот тост за офицерское братство, под которым я понимаю бескорыстную помощь друг другу».
Мы выпили, и я подробно рассказал, как год назад более старшие офицеры меня встретили, накормили, приютили, как помогли найти место в передовом экипаже, как помогали мне досрочно сдать на СУ.
; «А теперь я помогаю Вам кровом и советом. Пройдёт год, и я уверен, что и Вы будете делать то же самое с ещё более молодыми лейтенантами. Всё это вместе взятое и есть офицерское братство», ; тогда я сорвал аплодисменты.
; «В меня перешла частичка души Серёжи Астапова и Володи Фортова, может быть и частичка моей души перейдёт к Вам, а Ва-шей ; ещё более молодым офицерам. Вот это и есть офицерское братство», ; аплодисменты повторились.
; «И помните, если кто-то к Вам обратился за помощью, то ра-дуйтесь, что обратились за помощью именно к Вам, а не к соседу. У Вас появился в жизни шанс сделать добро другому человеку ; а это и есть одна из составляющих смысла Вашей жизни. Значит Вы живёте недаром, Вы получили шанс самовыразиться в жизни и от этого полу-чить истинное удовольствие».
Через несколько месяцев наша компания рассыпалась. Кто-то уехал в учебный центр, кому-то замы нашли своё место в общежитии, а кто-то ушёл в море.
А ещё через некоторое время, наконец, прибыли те два долго-жданных инженера с завода-изготовителя масляных систем АТГ. Их ждало командование не только электромеханической службы дивизии, но и флотилии. Сейчас я уже не помню ни их лиц, ни имеем, ни фами-лий. Это были очень высококвалифицированные инженеры, специали-сты-практики по данным системам. На вид им было за пятьдесят лет и тогда они казались мне дедами. Когда эти инженеры вникли в суть неисправности и ознакомились с проделанными нами усилиями по её поиску, то они сказали, что этот случай уникален, не похож ни на один другой за всю их многолетнюю практику. Они успокоили нас, ска-зав, чтобы мы не волновались, так как неисправность они найдут. Сказано это было ими как-то очень просто обыденно, как будто речь шла о смене перегоревшей лампочки. Командование смотрело на них как на полубогов. К ним относились с величайшим почтением. Я стал тесно работать с ними. Ох, как много я от них познал технических тонкостей и тайн, которые скрыты за строками формальных ин-струкций! Это касалось не только масляных систем, но и многих дру-гих систем из моего заведования.
За два месяца работы они идеально отрегулировали всю масляную часть автоматических систем, выдвинули пять версий этой неисправ-ности. Пять раз производился ввод ГЭУ, пять раз их постигала неуда-ча. Почтение к этим инженерам как-то само-собой ушло. А они, под предлогом консультации, уехали на свой завод. Было ясно, что они рас-писались в собственном бессилии. Других, ещё более квалифицирован-ных инженеров по этой системе у нас в стране уже просто не было. Что же делать?! График государственных испытаний был полностью сорван! Вслед за этим, уже как следствие, были сорваны графики вза-имодействия с предприятиями ; контрагентами. Могу себе предста-вить, что в то время творилось в штабах дивизии, флотилии и фло-та, да и в самом Главном штабе ВМФ! Поползли слухи, что теперь государственные испытания передадут второму корпусу ПЛ нашего проекта. Но второй корпус ещё только заканчивал постройку на со-ответствующем судостроительном заводе. А что делать с нашей лод-кой? ; никто не знал. Ясно было только одно ; плавать она не может. В этот момент обо мне как-то забыли. Чего, мол, взять с лейтенан-та?!
В этой ситуации я как-то сел на своём БП и крепко, крепко заду-мался. А ход моих мыслей был следующий: до постановки в док масля-ная система АТГ ЛБ работала превосходно, никаких замечаний к ней не было. Неисправность появилась только после выхода из дока. Сле-довательно, поломка произошла во время докового ремонта. Но непо-средственно саму масляную систему АТГ ЛБ не ремонтировали. Да и вообще, внутри турбинного отсека гегемон только сменил паронито-вую прокладку на левом фланце вспомогательного эжектора (ВЭЖа) (о чём я уже писал выше). Никаких иных ремонтных работ в отсеке не производилось. Следовательно, у меня в голове сразу возникло две вер-сии причины неисправности:
1 - гегемон что-то украл;
2 - неисправность как-то (пока не ясно как) связана с работами по смене прокладки на фланце ВЭЖа.
То, что гегемон в процессе работы мог что-то украсть, что и явилось причиной неисправности, я отмёл. Ибо за время поиска неис-правности все детали масляной системы АТГ ЛБ были многократно перепроверены. Всё было на месте. Следовательно, оставалась вторая причина, ; неисправность как-то связана с работами по смене зло-счастной прокладки на левом фланце ВЭЖа. А, в свою очередь, чтобы понять, как эта неисправность было связана с этой ремонтной рабо-той, нужно досконально вспомнить технологию этой работы. Её тех-нология была следующей ; для того чтобы подобраться к левому фланцу ВЭЖа, необходимо было демонтировать ряд трубопроводов. Тогда возникает вопрос, ; каких трубопроводов? Я стал визуально просматривать и идентифицировать эти трубопроводы. Так, вот трубопровод такой-то системы, вот ; другой трубопровод из другой системы и так далее. И вдруг ; стоп! Следующий трубопровод, кото-рый гегемон демонтировал, как раз и был из масляной системы АТГ ЛБ! Я вдруг интуитивно почувствовал, что напал на истинную жилу, ведущую к разгадке причины неисправности. Меня бросило в жар. Я ещё не мог понять логику причины неисправности, но ясно осознавал, что она где-то рядом! Что это за трубопровод, каково его назначе-ние?  Так мысленно я сам себе задавал вопрос. Это был даже не тру-бопровод, а какая-то мелкая трубочка, диаметром один сантиметр. Я полез по этой трубочке. Один её конец уходил внутрь ЦЦМ АТГ ЛБ, а другой ; подходил к верхней точке перегиба довольно толстой тру-бы диаметром 15 сантиметров. Но что это за труба, каково её назначение? А назначение уже этой трубы я знал наизусть, эта труба мне даже снилась во сне ; это и была та самая искомая труба пода-ющая масло от инжектора на всас импеллера АТГ ЛБ! Именно в этой трубе резко падало давление масла после остановки ПМН АТГ ЛБ. То-гда логически возникал следующий вопрос: а зачем в эту пятнадцати-сантиметровую в диаметре трубу в её верхней точке врезалась при помощи штуцерного соединения другая мелкая трубочка диаметром в один сантиметр? Ведь именно то эту трубочку и демонтировал геге-мон! Ответ на этот вопрос я прекрасно знал ; для вентиляции потока масла от пузырьков воздуха скапливающихся в верхних частях масло-проводов. Таких трубочек вентиляции в этой системе было много. Вентиляция шла в масляную цистерну ЦЦМ АТГ ЛБ. А дальше я логиче-ски рассуждал про себя примерно так:
- «Разве можно удержать давление масла в трубопроводе диа-метром в 15 сантиметров в диаметре, если у него есть дырка в верх-ней точке в один сантиметр? Конечно, нет! Давление будет мгновенно сбрасываться в ЦЦМ по этой трубочке. Но, этого, же быть не долж-но! А чтобы этого не было, надо в штуцерное соединение этой тру-бочки вставить дроссельную шайбу. Следовательно, она и должна там стоять»!
Меня всего затрясло. Кажется, я понял всё! Не теряя ни секунды, я тут же резко метнулся к схеме масляной системы АТГ ЛБ. Да, точно так, дроссельная шайба диаметром 8 мм и дырочкой в 5 микрон там должна стоять! Эврика!!! Я мгновенно дал команду мичману, ответ-ственному за АТГ ЛБ, вскрыть этот штуцер и посмотреть, есть ли там эта шайба? Самим смыслом этой команды он понял всё с лёту. Другой мичман, заведующий АТГ ПБ, не дожидаясь моей ему команды, стал вскрывать точно такое же штуцерное соединение на своём бор-ту. Чуда не произошло. Всё оказалось точно по науке. На правом бор-ту в этом штуцерном соединении была дроссельная шайба, а на левом ; нет!!! Всё стало ясно как божий день! Гегемон, производя работы в доке по замене прокладки на левом фланце ВЭЖа, демонтировал эту трубочку вентиляции, а дроссельную шайбу при этом потерял. Да её и не мудрено потерять, ведь она по своим размерам меньше монеты в одну копейку. Затем, заменив эту прокладку, гегемон все демонтиро-ванные трубопроводы якобы собрал. Но при этом искомую трубочку вентиляции масляной системы АТГ ЛБ прикрутил на место без дрос-сельной шайбы! А её отсутствие логически приводило к тому, что мо-ментально сбрасывалось давление масла на всасе импеллера при оста-новке ПМН АТГ ЛБ! Именно в этом и был корень зла! Вот она истин-ная причина этой неисправности! Путь лодке в море отныне был от-крыт! Но об этом пока знал один я и мои мичмана. В причине найден-ной неисправности я был уверен полностью. Можно было вводить ГЭУ в действие и выходить в море на государственные испытания без предварительной проверки автоматики масляной системы АТГ ЛБ. Я тут же побежал докладывать свою идею Тодоричу. К счастью, в тот момент он был трезв. С полуслова он понял всё и побежал доклады-вать механику ; Георгию Дмитриевичу. Тот тоже всё понял с полусло-ва и тут же доложил командиру ПЛ и по береговому телефону флаг-манскому инженер-механику нашей дивизии капитану 1 ранга Катоми-ну. Тот, в свою очередь, хотел было запросить «добро» на ввод ГЭУ нашей лодки у флагманского инженер-механика флотилии контр-адмирала Никитина Леонарда (отчество его забыл). … Но, было уже поздно. Именно флагманский инженер-механик нашей флотилии или, официально ; начальник электро-механической службы (НЭМС) фло-тилии контр-адмирал Никитин пожелал встретиться со мной лично.
Докладывать ему о том, что неисправность, из-за которой на це-лых два месяца задержались государственные испытания и которую до сих пор никто из специалистов не мог найти, а на самом деле она оказалась мелкой банальностью (кстати которую тут же и устрани-ли) ; никто не решился. Вели меня в штаб флотилии к контр-адмиралу Никитину: Тодорич, механик и НЭМС дивизии капитан 1 ранга Като-мин. Тодорич и механик молчали. Но НЭМС дивизии, зато во всю меня инструктировал, как себя вести, как отвечать на вопросы и, ни в коем случае не говорить ему об истинной причине неисправности.
- «Ну и царедворец», ; подумал я про себя. Конечно, если он спро-сит в лоб:
- «Найдена ли причина неисправности и в чём она заключается?» ; то я отвечу правду, врать не буду. Моё дело доложить правду по ко-манде, а у него в кабинете буду только слушать его, и отвечать на во-просы. Он ещё не знал, что неисправность найдена и поэтому мог при-нять самые крутые решения относительно моей судьбы, судьбы эки-пажа, да и самого корабля. Я это всё прекрасно понимал.
Вскоре, я впервые очутился в штабе флотилии, и мы вчетвером вошли к нему в приёмную. Мичман, выполнявший роль адъютанта, вскоре сказал, что я могу проходить в его кабинет, адмирал меня ждёт. Страха у меня не было никакого, но волнение, безусловно, было. Бояться мне было нечего, ибо в этой ситуации я сделал максимум то-го, что мог, учитывая мою исключительно большую противопожар-ную нагрузку на доке. А теперь, будь, что будет. Боятся только те, кто сделал что-то дурное и теперь трусит получить за это наказа-ние. Но я-то ничего дурного не сделал.
Итак, я один без сопровождающих меня, вошёл в его кабинет. Ад-мирал встретил меня исключительно вежливо, сразу предложил сесть. Затем стал на доске мелом писать хорошо известные из гидромехани-ки дифференциальные уравнения Навье-Стокса и Громеки.
- «Да, видать в училище и академии он был отличником», - поду-мал я про себя. А потом, на основании этих уравнений, сказал, что мне нужно самому лично проверить в работе масляную систему АТГ ЛБ, но перед этим как следует отсепарировать масло и обязательно, чтобы я не забыл, его предварительно подогреть. Это были тривиальные ре-комендации, взятые из соответствующих инструкций, которые обязан знать любой матрос-турбинист. Я, с исключительно серьёзным видом, поблагодарил адмирала за столь ценные указания.
- «А теперь, товарищ Грацианов, отправляйтесь на корабль, я уже дал «добро» на ввод ГЭУ в действие и надеюсь, что сейчас будет всё нормально», - после этого я вышел из его кабинета.
Когда я вышел из кабинета контр-адмирала Никитина, на меня сразу накинулся НЭМС дивизии капитан 1 ранга Катомин:
; «Ну, как прошёл визит?», - я подробно всё рассказал ему.
; «Молодец! Ну, а теперь на корабль, вводиться, а завтра с утра в море на государственные испытания».
Я расстался с ним, и мы втроём пошли на корабль. На корабле ждали только нас троих. Сразу была объявлена готовность №1 надводная и началась комплексная проверка ГЭУ. Часа через четыре пошёл первый пар, а ещё через час АТГ обоих бортов вышли на номи-нальные обороты. Приблизился самый главный момент отключения ПМНов (пусковых масляных насосов) АТГ. Честно говоря, хотя я и был полностью уверен в успехе, но всё равно волновался. Волновались и все мои подчинённые турбинисты, волновался Тодорич и механик. С начала я отключил ПМН АТГ ПБ. Его импеллер в паре со своим инжектором как всегда превосходно заработали. Наступил решающий момент ; я отключил ПМН АТГ ЛБ и … Ура! Ура! Ура! Я мои мичмана и матросы инстинктивно бросились в объятия друг друга. Мы поздравляли друг друга с успехом. Наконец-то импеллер АТГ ЛБ в паре с его инжекто-ром стали блестяще работать согласно спецификации. Неисправ-ность, которую безуспешно в течение двух месяцев пытались найти инженер-механики нашего корабля и заводские специалисты ; была, наконец, то найдена и устранена! Можно сказать, что в этот мо-мент я был счастлив. А наутро мы вышли в море.
А через много, много лет, уже служа в Военно-морской академии, я узнал, что это была типовая авария и случалась она не только у ме-ня, но и у моего старшего сослуживца по Академии капитана 1 ранга Кузнецова [15].


1.8.4. О подхалимах

Мой вклад в поиск этой неисправности был для всех самоочевиден. В один миг, негласно, я приобрёл репутацию опытного турбиниста. Теперь ко мне часто стали обращаться за советом, стали пригла-шать на другие лодки для консультации. Меня перестали кликать «эем». Здесь немного поясню. К сожалению, на флоте есть годковщина не только среди матросов, но и среди офицеров. Проявляется она по-разному. Например, к молодому лейтенанту гонористые начальники вообще никак не обращаются (это у них считается каким-то шиком), а, вместо этого говорят:
- «Эй, ты, ну, короче, сегодня заступишь в (такой-то) наряд».
И, при этом, они были очень довольны собой, что так публично унизили лейтенанта. Наверное, этим обращением они пытались под-нять свою значимость, так как у таких начальников обычно иных настоящих заслуг не было. Кроме того, что меня перестали так кли-кать, мне вернули моё имя и отчество. До того, опять же гонористые начальники, присваивали нам, молодым лейтенантам, единое универ-сальное имя «Молодой» и единое универсальное отчество «Человек». Теперь они вспомнили, что у меня, оказывается, есть родное имя и от-чество. Меня стали величать Юрием Александровичем. Конечно, та-кой внешний почёт мне нравился. Я был очень рад этому и доволен. Сразу оговорюсь, обожаемый мною наш корабельный механик ; Геор-гий Дмитриевич, никогда в общении со мною не пользовался никакими обидными кличками и различными эквивалентами моего имени и отче-ства. Для него я всегда был просто «Юрий». Он, как мой начальник, относился ко мне очень ровно. Он никогда меня не ругал, но и никогда не хвалил. Не хвалил он меня и в этот раз, а просто сказал:
- «Пошли, Юрий, на корабль вводиться», ; это было, когда мы возвращались из штаба флотилии.
Ну, а как он мастерски руководил всплытием во льдах, я уже выше описывал. Это человек со стальными нервами и чуткой душой. Это настоящий военно-морской офицер ; подводник. В него было просто невозможно не влюбиться. И, непроизвольно, я старался во всём под-ражать ему. Честно скажу, ; это мне мало удалось, так как уж очень мы с ним были разные люди.
Но, официально, этот случай со срывом государственных испы-таний нашим экипажем, был представлен совсем иначе. После этого ещё в течении почти целого года на всех крупных партийных и строе-вых собраниях объявлялось:
- «Из-за низкой профессиональной подготовки ни специалисты электромеханической боевой части ПЛ, ни флагманские инженер-механики дивизии, ни представители промышленности не могли найти неисправность в мат. части подводной лодки. В результате чего на целых два месяца был сорван план начала гос. испытаний. И только личное вмешательство НЭМСа флотилии контр-адмирала Никитина позволило найти и устранить эту неисправность».
И, почему-то все вокруг, зная, что это явная неправда, восприни-мали её как норму? Это позорное явление на флоте надо назвать своим законным именем ; подхалимаж! К сожалению, надо признать, что сейчас его стало в ВС гораздо больше. По моим личным наблюдениям, когда какой-либо большой начальник где-то что-то по службе недо-смотрит и его начинают проверять, то именно подхалимы первыми предают его. Ох, как я это испытал на самом себе!
Уважаемый читатель ; бойтесь подхалимов, не доверяйте им, осаживайте их, не попадайтесь на их лесть. А главное ; крепко помните, что именно они первыми всадят вам нож в спину по самую рукоятку, как только Вы где-либо споткнётесь. В мировоззрении под-халима смещены приоритеты. Он, прежде всего, ценит и любит не интересы службы (то есть государства), а свою личную служебную карьеру. И, если у подхалима возникнет дилемма, как поступить: во вред себе, но на пользу службе, или наоборот? То у него не будет ника-ких сомнений, он, безусловно, выберет второе. Подхалимы всегда ловко имитируют свою любовь к Отечеству. Но на самом деле им на интере-сы Отечества глубоко наплевать. Подхалим любит только самого се-бя. Ну да ладно об этих ничтожных людях, слишком большое я им тут уделил внимание, ; они этого не достойны.


1.8.5. О людях и моря, моря, моря

Я слишком много пишу о себе, о своих мыслях, чувствах, пережи-ваниях. Это не есть хорошо, а может даже и плохо. Меня можно об-винить в эгоизме и самолюбовании. Если у какого-либо читателя воз-никнет эта мысль, то я с ней не соглашусь. Это не так. Наверно, осо-бенно, интересно описать людей, которые меня окружали, в период моей службы на действующем флоте, когда я был простым корабель-ным офицером. Я уже много о них написал, но это всё равно мало. В этом параграфе я буду описывать только их. В масштабе лодки я был командиром довольно крупного первичного подразделения ; турбинной группы. Наша группа входила в состав ещё более крупного подразделе-ния ; дивизиона движения. Кроме того, на берегу мне очень много при-ходилось общаться с представителями промышленности. А это всё люди, люди и люди. Для того, чтобы лучше понять роль тех или иных людей, меня окружающих, необходимо описать структуру турбинной группы и тот фон службы на котором действовали мои подчинённые. Начну с фона службы ; а это сплошные плавания, или, как говорят на флоте ; «моря».


1.8.5.1. Мичмана

Во главе турбинной группы стоит её командир. В тот период ко-мандиром её был я. Весь остальной её личный состав состоит из трех троек людей. Первая тройка людей — это мичмана, ответственные за турбины с их обслуживающими системами. За главную турбину отве-чает старшина команды мичман Василий Павлович Баранов. За АТГ ЛБ отвечает мичман Пестов, за АТГ ПБ ; Белоус. Со всеми этими тремя мичманами у меня отношения не сложились. Хотя формально они и обязаны были считать меня своим командиром, но всё равно, не-формальным командиром для них оставался Володя Фортов. Они его воспитанники, его ученики и, наверное, психологически это так и должно было быть. Правда, после того как я нашёл причину неисправ-ности АТГ ЛБ, уважение их ко мне заметно улучшилось. Но служить они дальше не хотели и, вскоре, после случая с дроссельной шайбой, все трое уволились из ВС. Но наиболее колоритной и запоминающейся фи-гурой у них был Вася Баранов. Физически он был очень здоровый и силь-ный. Всем своим видом он напоминал этакого старорежимного унте-ра. Матросы его очень боялись и слушались. Это и было его един-ственное достоинство. Всё остальное было плохо. Во-первых, он очень плохо знал материальную часть, как всей турбинной группы, так и своего личного заведования. Был откровенно ленив. Но это всё цветоч-ки. Он был конченый алкоголик. Он не мыслил себе отдых без спиртно-го, причём пил он всегда в довольно больших количествах. В пьяном ви-де, он становился, абсолютно невменяем. Не буду описывать все его «подвиги», не стоит он этого. Как и любой алкоголик, он не интересо-вался женщинами. Был холст, и даже знакомой девушки у него не было. Ему просто было не до этого, так как весь его досуг занимал алкоголь. Ну и как на любого алкоголика, на него ни в чём нельзя было положить-ся. Он не выполнял моих распоряжений не по тому, что хотел мне насолить, а просто по тому, что напивался. Когда я от него избавил-ся, мне стало намного легче. Другие мичмана были не пьющие, жена-тые, но на редкость безынициативные, то есть выполняли свои обя-занности по минимуму. Конечно, мне это не нравилось, и они это чув-ствовали. С ними я также расстался без сожаления.
Некоторое время после этого я вообще служил без мичманов и даже, в общем, было не плохо, конечно, по сравнению с тем, что было. На выхода в моря мне прикомандировывали мичманов-турбинистов из других экипажей дивизии. Память не сохранила ни их образы, ни фа-милии кроме одного ; старшины команды турбинистов с нашего вто-рого экипажа. Фамилии его не помню, но его образ хорошо запомнил. Это был пожилой мужчина небольшого роста с красивыми пышными усами. Когда я говорю «пожилой», то это надо понимать так, что в то время, он мне казался пожилым, когда мне всего то было 24 года. А по моим нынешним меркам он тогда ещё был молодым, то есть ему ещё не было и 50 лет. Как мне с ним стало легко служить! Я даже по-чувствовал некоторую свою ненужность. Материальную часть он знал превосходно. В сложных аварийных ситуациях был спокоен и не терял-ся. Матросов мог держать в руках. Документацию вёл превосходно. Я очень уговаривал его перейти в наш экипаж, но он не хотел. Во втором экипаже ему было спокойнее, да и вообще, он дослуживал свой послед-ний контракт, а часто выходить в море, ему уже было тяжело по возрасту. Как жаль!
После мичмана Косова Дим Димыча из Нахимовского училища, он так же крепко запомнился мне как образец мичмана ; старшины пер-вичного подразделения корабельных матросов. И, тем не менее, по темпераменту они были очень разные. Если  Дим Димыч жёсток, ре-зок, криклив, то этот старшина команды турбинистов ; спокоен, рассудителен, основателен. Если Васю Баранова матросы откровенно побаивались, то его глубоко уважали. А это то, как раз и есть корень, основа истинной дисциплины в подразделении. Как жаль, что мне так мало посчастливилось с ним служить!
Вскоре мне уже дали моих штатных новых мичманов, Смирнова и Чиликова. Потом, чуть позже дали и третьего. Но сначала расскажу о Смирнове и Чиликове. Оба были ленивы, оба на СУ (самостоятельное управление) сдавали по полгода, хотя норма два месяца. Поэтому в моря эти полгода приходилось брать прикомандированных мичманов с других экипажей. При этом свои штатные были дублёрами. Конечно, это мне чести не делало. Но зато эти оба были не пьющие. После тех кошмаров, которые я пережил с Васей Барановым, это было уже не плохо. Смирнов стал старшиной команды турбинистов и отвечал за главную турбину, а Чиликов отвечал за АТГ ЛБ. Мат. часть они знали плохо. Но, что значит плохо? По готовности №2, когда все системы и механизмы работали в штатном режиме, они могли управлять всей паротурбинной установкой. Но, если случалась нештатная ситуация, предаварийная или аварийная, они откровенно терялись, не знали, что делать и истерично вызывали в отсек меня. Наверное, у них так была устроена голова, что аналитически сопоставить технологическую взаимозависимость всех систем и механизмов паротурбинной установ-ки (ПТУ) они ну никак не могли. Как старшина команды турбинистов Смирнов был никакой. Он совершенно не мог ни обучать матросов, ни ими руководить. Да и матросы всерьёз за старшину его не восприни-мали. Но зато у него было другое прямо золотое качество, ; у него был прекрасный почерк и явная склонность к канцелярской деятельности. Он образцово вел вахтенный журнал и журнал боевой подготовки турбинной группы. Затем освоил правила заполнения всех формуляров на все системы и механизмы ПТУ. А ящиков с формулярами у меня бы-ло около десятка. И всем этим мне надо было заниматься лично! А склонности к канцелярской работе у меня не было никакой. Поэтому, негласно, мы со Смирновым разделили наши обязанности: он берёт на себя всю канцелярскую работу как свою, так и мою, а я беру на себя всё остальное, то есть: обучение и воспитание матросов, смотрю за об-щей дисциплиной в группе (это всё обязанности старшины команды) и плюс выполняю все свои обязанности: по уходу за мат. частью и её грамотной эксплуатацией, за организацией службы, как в море, так и на берегу и так далее. Конечно, Смирнов очень хорошо устроился за моей спиной, но что-то выжать из него большее было абсолютно бес-полезно. На всё остальное он был просто не способен. В дальнейшем я разрешил ему за меня подписываться. И он даже писал за меня все те-кущие рапорта по службе. Перезагруженным я себя не чувствовал, служа за себя и за старшину. Я был влюблён в свою должность, очень любил возиться с матросами и чувствовать их ответное человеческое тепло признательности. Постепенно мои отношения с матросами из уставных регламентированных, превратились в откровенно братские. Я стал для них отцом-командиром. Уважаемый читатель, это совсем не панибратство, это намного больше чем требует устав. Имея такие взаимоотношения, я мог запросто послать матроса выполнять при-каз, связанный с очень большим риском для жизни или с получением неминуемого вреда здоровью. И мне, к сожалению, часто приходилось отдавать подобные приказы. Но здесь у меня как раз и были конфлик-ты с матросами, но конфликты совсем иного рода. Отдавая тому или иному матросу такой приказ, остальные обижались. Смысл их обиды был предельно прост ; почему я послал того матроса а не его?!
Но не подумайте, уважаемый читатель, что это какое-то моё геройство или какие-то мои особые педагогические дарования ; нет, ничего подобного. Это как раз и есть та самая норма взаимоотноше-ний, которая и должна быть на военной службе между командиром и подчинёнными. Если внимательно не формально изучать военную ис-торию, то таких примеров там много. В качестве образца приведу только один пример. Как-то, находясь в отпуске, когда я отдыхал в санатории ВМФ «Солнечногорское», который находится под Моск-вой, поехал я на экскурсию осмотреть мемориальный комплекс на зна-менитом Бородинском поле. Там, где по диспозиции стояли наши пол-ки, сейчас стоят памятные стелы. К каждой такой стеле прикрепле-на бронзовая плита с отлитым на ней текстом. В этих текстах ска-зано, что на этом месте в Бородинском сражении стоял такой-то полк. В нём до начала сражения было столько-то офицеров и солдат. А потом, в одну строчку, ; что осталось от полка после сражения. Так вот, читая эти потрясающие надписи, ясно видно, что наши пол-ки ложились в землю почти все в полном составе, но враг через них не прошёл! И, именно относительно малочисленные офицеры-дворяне вдохновляли и вели в бой на смерть гораздо более многочисленную сол-датскую массу из крепостных крестьян. И на их глазах первыми всту-пали в бой и первые падали сражённые! Солдаты гордились своими офицерами и видели в них отцов-командиров. Хотя социальная разни-ца в то время между офицерами и солдатами ; была огромна. Очень хорошо образно и поэтично сказал об этом наш великий русский поэт Михаил Юрьевич Лермонтов в своём знаменитом стихотворении «Бо-родино». Здесь приведу соответствующий отрывок из этого стихо-творения:

«Полковник наш рождён был хватом:
  Слуга царю, отец солдатам …
  Да, жаль его: сражён булатом,
  Он спит в земле сырой.

  И молвил он, сверкнув очами:
  «Ребята! Не Москва ль за нами?
  Умрём же под Москвой,
  Как наши братья умирали!»
  ; И умереть мы обещали,
  И клятву верности сдержали
  Мы в Бородинский бой».

Так неужели тогда, в мою молодость, в советское время, когда социальная разница между офицером и матросом гораздо меньше, должно быть иначе?! Ещё раз повторю ; это норма. И если в Вашем подразделении, читатель, не так ; значит Вы плохой командир. Не обижайтесь на меня. Обидеться на меня легко, гораздо труднее оби-деться на самого себя.
Ну да ладно, я опять увлёкся очередным лирическим отступлени-ем. Пора спуститься на землю и хоть пару слов сказать о мичмане Чи-ликове. Так же, как и Смирнов, Чиликов не кончал школу техников ВМФ (четыре года). Мичманом он стал по двум признакам, ; он полно-стью отслужил срочную службу матросом и имел среднее образова-ние, то есть окончил десять классов школы. Таким бывшим матросам при изъявлении ими желания и успешном прохождении медицинской комиссии присваивалось мичманское звание, и он отправлялся служить на действующий флот. Если Смирнов после окончания срочной службы успел пожить на гражданке и даже обзавестись семьёй (жена и ребё-нок), то Чиликов сразу после окончания срочной службы стал мичма-ном. По своей сути это был вчерашний матрос, переодетый в мичман-скую форму. Причём матрос, мягко говоря, ; не самый лучший. Сразу перечислю его хорошие качества, так как это сделать гораздо проще. Он, как и Смирнов, абсолютно не пил. После того как я намучился с Васей Барановым, то это качество было для меня особенно ценно. Он был полностью порядочен, то есть никогда не врал, не обманывал и морально был безупречен. Все остальные качества у него были плохие. Он плохо знал материальную часть (правда по моим меркам), был ле-нив, безынициативен, был говорлив, имел склонность к демагогии и был полностью безответственен. Нрав имел лёгкий весёлый. Теперь опишу, как эти его качества проявлялись в реальной жизни. Однажды, нахо-дясь в дальнем автономном походе, когда мы уже не первый месяц плыли под сплошным покровом толстого пакового льда, когда нервы у всех были натянуты до предела, так как людей выматывает даже ощущение чувства смертельной опасности, вдруг меня ночью после вахты будят в каюте и срочно вызывают в центральный (на подвод-ницком сленге это обозначает – центральный пост управления подвод-ной лодкой). Я, как и положено, прибыл в центральный и доложил о своём прибытии вахтенному офицеру и вахтенному инженер-механику (ВИМу). И вот, что они мне сказали:
; «Твой Чилик, стоя на вахте, оседлал своего подчинённого мат-роса Зарубина и скакал на нём, играя к конный бой со своим корешком ; таким же балбесом как и он сам ; мичманом Борисовым, который прибыл к нему из соседнего отсека со своим матросом. Мы их замети-ли по телевизору и обоих сняли с вахты. Иди, Грацианов, и разбирайся с ним».
; «Вот болван», ; подумал я про себя.
; «Мало того, что он самоустранился с вахты, развращает мат-роса Зарубина, так у него ещё хватило ума играть в конный бой в ко-ридоре по правому борту на верхней палубе между турбинами! В том коридоре, который с двух сторон просматривается телекамерами! Ну и идиот!»
Что мне в такой ситуации было делать? Я быстро собрал стро-евое собрание своих мичманов, объявил им, что произошло, и стал ру-гать Чиликова:
; «Мы ведь на боевой службе. Страна надеется, что в случае начала войны мы её защитим. А Вы самоустранились с вахты, развра-щаете хорошего матроса Зарубина. Над нами шестиметровый пако-вый лёд, который не берёт ни одна торпеда. От такой Вашей халат-ности все мы и в том числе, и Вы могли бы погибнуть страшной смер-тью. И вообще, вспомните, что Вы уже не матрос, а мичман!», ; а Чиликов стоял, молчал, опустил голову и, наверное, внутренне ухмылял-ся. Максимум, что я мог ему сделать, это объявить «строгий выго-вор», который, как видно, был ему абсолютно безразличен. По-моему, данный случай полностью характеризует внутреннюю суть этого ти-па. Хватит, больше писать о нём не буду, слишком много чести.
Третий мичман пришёл ко мне довольно поздно, но года два я с ним послужил. Ясно помню его образ, а вот фамилию его забыл, по-моему, Титенко, но могу и ошибиться. Это был зрелый мужчина. Уже в довольно солидном возрасте решил пойти на флот мичманом. Тихий, не пьющий, исполнительный, дисциплинированный, хорошо выучил ма-териальную часть, очень деликатный, трудолюбивый ; вот что я могу о нём  сказать. Плохого о нём мне, нечего сказать. Если б я ещё дольше продолжил с ним службу, то обязательно сделал бы его старшиной команды, поменяв местами со Смирновым. Но в тот момент я был пе-реведён к другому месту службы.


1.8.5.2. Бокий и Озимко

Теперь буду описывать матросов. По штату их должно быть 6 человек ; 3 водянщика и 3 маслёнщика. Но фактически их всегда было человек 10, так как остальные были внештатные дублёры, которые готовились занять штатные должности после ближайшей демобили-зации годков. Всего у матросов за три года службы было шесть гра-даций, согласно числу отслуженных полугодий: шнурок, карась, обор-зевший карась, полторашник, подгодок и годок. Водянщики отвечали за конденсатно-питательную систему, различные системы забортной воды и все паровые системы. Вахту несли на водоопреснительной установке. Маслёнщики отвечали за все масляные системы и системы их обслуживающие. За 6 лет службы на лодке через меня прошло много матросов. Опишу только некоторых из них, которые мне особенно сильно запомнились.
Конечно, надо начать со старшины 1 статьи Бокия ; командира отделения водянщиков. Он мне достался ещё от Володи Фортова. Этот матрос своим примером поведения, знанием материальной ча-сти, дисциплиной воспитывал многих офицеров, не говоря уже о мич-манах. Он был на редкость правильный матрос, строгий, грамотный, трудолюбивый. Бокий был кандидатом в члены КПСС. Причём канди-датом он был не по хитрости, отличиться перед замполитом и тем самым заработать себе отпуск, а по глубокому убеждению. Держался он очень независимо. А на партсобраниях вообще чувствовал себя на равных с офицерами. Но это и понятно, если знать, из какой семьи он происходил ; его папа коммунист, Герой социалистического труда, председатель колхоза.
Водянщик матрос Озимко Владимир Ильич (надеюсь понятно по-чему я запомнил его имя и отчество) ; очень умный, прекрасно знаю-щий материальную часть, но, тем не менее, слегка разнузданный и пошловатый. В присутствии Бокия он и пикнуть не смел, настолько был высок его авторитет. Когда демобилизовался Бокий, то вся пош-лятина из него так и полезла. Теперь её пришлось пресекать уже мне. Но в целом его великолепное знание материальной части и надёжное бдительное несение вахты в море позволили мне его считать хорошим матросом.


1.8.5.3. Разгуляев

Ещё при Бокии и Озимке, будучи дублёром, начинал свою службу турбинистом-водянщиком матрос Разгуляев Фёдор Панкратович. Это была очень интересная, противоречивая и колоритная личность. Вот потому-то я и запомнил его имя и отчество. В нём было ровно столь-ко отрицательных черт, сколько и положительных. Хотя он был очень недисциплинированный матрос, но относился я к нему с большой любо-вью и он, наверное, это чувствовал. С любовью и пишу о нём. Сейчас Вы, уважаемый читатель, поймете, почему это так.
В отличии от всех остальных, Разгуляев был настоящий моряк, в том смысле, что нормально функционировать он мог только в море. Берег ему был категорически противопоказан. Но зато в море он был просто виртуоз своего дела. Он не просто великолепно знал вверенную ему материальную часть, но он как-то интуитивно прямо кожей ощущал все происходящие в ней физические процессы. Как турбинист-водянщик он нёс вахту на БП управления водоопреснительной установ-кой. Так вот, уже через двадцать минут после того как он получал команду на ввод её в действие, он умел так обессоливать забортную морскую воду, что по анализу на соленость наваривал питательную воду (идущую на подпитку ЯЭУ) даже без дополнительного её обессо-ливания при помощи ионообменных фильтров! Это просто был техни-ческий циркач-виртуоз. И не просто сам он был так ярок, но и ещё ак-тивно учил этому искусству молодых матросов: Полякова, Зарубина, Сидорова. Содержал он водоопреснительную установку безукоризнен-но. Конечно, Разгуляев знал себе цену. Меня он никак не хотел называть по воинскому званию «товарищ лейтенант» или чуть позже ; «това-рищ старший лейтенант». Называл он меня только «командиром», тем самым выделяя меня от остальных офицеров корабля. И вообще, в море он был абсолютно дисциплинированный матрос.
Но вот демобилизовались Бокий и Озимко, державшие Разгуляева в руках, и Разгуляев, в ранге подгодка, стал самым старослужащим матросом среди турбинистов. И вот здесь то и вылезло его одно, очень тяжёлое отрицательное качество ; он оказался алкоголиком. Как только наша лодка возвращалась с моря, и мы пришвартовыва-лись к пирсу, Разгуляев незаметно исчезал. А через некоторое время мне сообщали, что твой хвалённый Разгуляев найден на территории бере-гового камбуза пьяным и дежурный по камбузу дивизии уже сдал его на гауптвахту. Причём напивался он до такой степени, что лежал брев-ном в невменяемом состоянии. В таком виде его и доставляли на гауптвахту. А через 2;3 дня нам срочно надо было снова уходить в мо-ре. Срок отсидки Разгуляева на гауптвахте ещё не кончался. Тогда, че-рез командование дивизии, его досрочно освобождали с гауптвахты и прямо оттуда везли на корабль. В море, желая загладить свою вину, Разгуляев, как всегда был технически блестящ и безукоризненен в дис-циплине. А, придя с моря, всё повторялось снова. Откуда он брал спиртное (но 100% не с корабля), он молчал как партизан, хоть режь его. Честно говоря, про себя я даже уважал его за эту своеобразную порядочность. Потом мне намекнули, что, скорее всего спиртное ему поставляли две разведёнки-официантки с берегового камбуза дивизии. И, что, мол, я сам должен догадаться, за какие такие услуги. Но не было у меня, ни желания, ни времени разбираться с этой грязью. Да и не очень-то я в это верил. Пусть замполит с этим делом разбирается. Для меня он, прежде всего, был первоклассный моряк. А насчёт этой его слабости мне было искренне жаль его. Что с ним будет, когда он демобилизуется? Наверное, Разгуляев как-то интуитивно чувствовал эту мою к нему симпатию, моё неформальное к нему отношение, не-смотря, на все его береговые «подвиги», и ответно платил мне своей своеобразной грубовато-фамильярной привязанностью. Так мы с ним и служили. Но вот однажды случилась беда.
Мы уже давно были в море подо льдами. Как-то раз я сменился с вахты в 12.00, так как я нёс вахту в третью смену. В каюте сменил куртку РБ на кремовую рубашку с погонами и пошёл в кают-компанию обедать. Для этого мне надо было пройти путь из кормового отсека в носовой через свой турбинный отсек. Когда я вошёл в турбинный от-сек, то сразу в нос мне ударил резкий запах гари. Вахту в отсеке воз-главлял Смирнов. Я спросил его:
; «Почему в отсеке так резко пахнет гарью?»
; «Никакой гарью не пахнет», ; был его ответ.
Как я уже потом выяснил, он не врал мне, а говорил искренне. Про-сто он успел придышаться к запаху гари и перестал его идентифици-ровать. По этой причине он не ощущал, что в отсеке была крайне ава-рийная обстановка. А я вошёл в турбинный из соседнего шестого отсе-ка, где воздух был нормальный, и поэтому сразу почувствовал запах га-ри. Контраст запахов был слишком велик.
; «Только что-то парит из-под левого турбогенератора (того самого АТГ)!» ; продолжал Смирнов.
Я тут же подошёл к этому месту и понюхал. Сомнений быть не могло, это не пар, а лёгкий белый дым шёл из-под АТГ ЛБ. Чтобы не объявить аварийную тревогу на пустом месте (так как возможно это мог быть какой-то пустяк), я велел Смирнову немедленно собрать в отсек всю турбинную группу. Все мгновенно собрались. Так как АТГ ЛБ было в заведовании мичмана Чиликова, я велел ему немедленно органи-зовать поиски источника дыма. Одновременно обо всём доложил на пульт ГЭУ. Там всё приняли к сведению и велели постоянно их инфор-мировать. Менее чем через минуту Чиликов доложил мне:
; «Дымок идёт из-под обшивки теплоизоляции АТГ ЛБ».
; «Иван Матвеевич (так звали Чиликова) берите всех матросов, расставьте их по местам и снимайте всю теплоизоляцию с АТГ ЛБ пока не найдёте источник этого дымка».
; «Есть!», ; был его ответ.
Работа закипела. А когда был снят последний слой теплоизоляции с корпуса АТГ ЛБ, то случилось ужасное. ; Из трюма турбинного от-сека на три палубы вверх с воем рванул столб яркого пламени и повалил чёрный дым. В отсеке сразу стало душно, жарко, нечем стало ды-шать, а дым стал разъедать глаза. Я пулей рванулся к переговорному устройству «Каштан», связался с ЦП (центральным постом управле-ния подводной лодкой – прим автора) и криком доложил:
; «Аварийная тревога! Пожар в 5 отсеке, горит турбогенератор левого борта!» ; и тут же дал команду в отсек:
; «Всем включиться в ПДУ (портативное дыхательное устрой-ство – прим. автора)! Полякову тушить пожар системой ВПЛ (это аббревиатура системы пенотушения – воздушно-пенная лодочная)».
По всей лодке немедленно зазвучали частые звонки аварийной тре-воги и по циркуляру ВИМ (вахтенный инженер-механик) репетовал:
; «Аварийная тревога! Пожар в 5 отсеке, горит турбогенератор левого борта!».
Немедленно отсек был изолирован от всей лодки мёртвым закры-тием всех переборочных люков, а механизм их открытия был постав-лен на стопор. Теперь мы не имели не только юридического права по-кинуть аварийный отсек, что расценивается как дезертирство, но и не имели даже физической возможности это сделать. Либо мы по-беждаем огонь, либо огонь побеждает нас. Здесь третьего не дано. Это закон подводной службы, чётко прописанный в РБЖ ПЛ (Руко-водство борьбой за живучесть подводной лодки). Никакой паники и даже намёка на панику абсолютно не было. Дальнейшее развитие си-туации зависело только от меня. На моих глазах Витька Поляков (об этом выдающемся матросе я ещё расскажу ниже), разматывая ка-тушку шланга ВПЛ, бросился к месту пожара. Так как, согласно рас-писания по аварийной тревоге, он отвечал за этот участок трюма. Но затушить пожар он никак не мог, так как для этого он был слиш-ком умным. Ум его заключался в слишком большой голове, которая ме-шала ему подлезть с верхней палубы под аварийный турбогенератор. Да и коренаст он был с широкой мощной грудью. Конечно, в тот мо-мент он ничего этого не осознавал и действовал исключительно авто-матически как я его и учил на учениях по борьбе за живучесть. Ком-плекция всех рядом со мной стоящих мичманов и матросов тоже была довольно внушительной, перепоручить им действия Полякова было бесполезно. Самым тощим из всех был я. Эта оценка длилась в моей го-лове доли секунды. Моё решение было мгновенным и однозначным:
; «Смирнов ; остаётесь на связи с центральным и пультом за ме-ня. Пожар буду тушить я сам».
; «Есть!».
Я выхватил у Полякова шланг ВПЛа и стал лезть под горящий турбогенератор вниз головой. Но командирский изолирующий проти-вогаз (ИП), находясь в котором я мог переговариваться, мешал мне. Я содрал его с лица и легко пролез под аварийный турбогенератор. Ды-шать стало невероятно тяжело, глаза резало от едкого дыма, брови и ресницы мгновенно обгорели, лицо пекло. Внизу подо мной был огонь и валил дым. Я открыл пипку на конце шланга ВПЛа, но вместо поло-женной пены пошёл воздух. От этого огонь стал раздуваться ещё больше. Тогда я закричал:
- «Воздух! Воздух!».
Сверху Чиликов стал мне протягивать губной зажим ПДУ, навер-но думая, что я задыхаюсь и прошу именно это. Потом из шланга ВПЛа пошла сильная струя воды. Ей я и залил огонь. А когда я уже вы-лез наверх, то из шланга ВПЛа наконец пошла долгожданная пена, ко-торая уже была не нужна. Я немедленно доложил в центральный:
; «Центральный?!»;
; «Есть центральный!»;
; «Пожар в пятом потушен!»;
; «Есть пятый!», ; а через несколько секунд из центрального:
; «Личному составу пятого покинуть отсек, перейти в шестой через шлюзовое устройство. При покидании отсека перевести все ра-бочие механизмы на «автомат» и захватить с собой все средства ин-дивидуальной защиты!».
; «Есть центральный!».
Немедленно все, что ещё не работало на «автомате» было пере-ведено на «автомат». И, захватив все средства индивидуальной защи-ты, в три приёма (так как быстрее не позволял малый объём шлюзо-вой камеры) я благополучно вывел в шестой живыми всех своих подчи-нённых. Как и положено, на флоте, я покидал свой отсек последним.
В этот момент ПЛ резко изменила курс и на полном подводном ходу стала выходить из-подо льда. Это было крайне необходимо, так как лодка нуждалась в немедленном всплытии. Благо кромка льда была не далеко. Пятый необходимо было срочно вентилировать в атмосфе-ру. Ибо, по докладу начальника химической службы (сокращённо ; начхима), в отсеке было 600 ПДК (предельно-допустимая концентра-ция) по СО (угарному газу)! Только потом, задним числом, я осознал в сколь крайне опасной обстановке мы находились. Счёт шёл на секунды! Замедли я дать команду о включении в ПДУ и турбинисты стали бы один за другим терять сознание, за которым следовала неизбежная смерть. До выхода из-подо льда воздух в пятом стали разбавлять пор-циями, подавая его из баллонов ВВД (воздуха высокого давления) и од-новременно отсасывая компрессорами заражённый воздух. Этой опе-рацией воздух в пятом снизили с 600 ПДК до 30. Ниже ПДК не падало.
Перейдя в шестой, я тут же доложил в центральный:
; «Личный состав пятого полностью без потерь перешёл в ше-стой, все механизмы пятого работают на «автомате», все средства индивидуальной защиты из пятого перешли в шестой!»;
; «Есть Грацианов!» ; а через несколько секунд из центрального, крайне официальным тоном мне был передан устный приказ:
; «Командиру турбинной группы вместе со страхующим зайти в пятый на разведку!».
Так было положено по соответствующей инструкции из РБЖ (Руководства по борьбе за живучесть). Я ждал этот приказ. Его смысл был в том, чтобы убедиться, что очаг пожара потушен надёжно и нет других источников возгорания. И тут произошла очень короткая, но по своей психологической сути, очень драматичная сце-на.
Я выстроил всех своих чумазых и обгорелых турбинистов в одну шеренгу на нижней палубе шестого отсека и сказал следующую речь:
; «Я иду на разведку в пятый. В любой момент пожар там мо-жет разгореться с новой силой. Мне нужен страхующий, цель которо-го ; вынести меня из пятого в шлюзовую камеру на входе в шестой, ес-ли я потеряю сознание. В случае возобновления пожара шансов вер-нуться назад живыми мало. Я имею право приказать это любому из Вас, но надёжнее пойти туда с добровольцем. Кто добровольно хочет пойти со мной в пятый страхующим ; поднять руку?!».
Весь строй мичманов и матросов разом подняли руки. Не поднял руки только один Разгуляев. Вместо этого он вышел из строя, и, при всех, обращаясь ко мне, его командиру (!) на «ты» просто сказал:
; «Командир, они все молодые им жить надо, я пойду с тобой», ; при этом он мичманов  как бы не учитывал, а что касается матросов, то действительно он был старше их всех. И тогда я ответил:
; «Друзья, спасибо Вам, иного ответа от Вас я и не ожидал».
А потом, обращаясь к Разгуляеву, сказал:
; «Одевай ИП (изолирующий противогаз) и пошли шлюзоваться».
Многих я тогда обидел, многие хотели пойти со мной страхую-щим. Но обидеть Разгуляева я не мог. Быть хорошим матросом в море ; это единственное, что у него ещё оставалось и лишить его этого, ; значит плюнуть ему в душу, значит не оказать помощи просящему о ней. И я чисто интуитивно чувствовал, что Разгуляев из тех, кто бу-дет сам погибать, но меня из горящего отсека вынесет. Да и другие турбинисты, наверное, думали так же, и, несмотря на свои обиды, интуитивно понимали психологическую правильность моего выбора.
Но нашёлся на корабле один человек, который тоже на меня «обиделся» за такой выбор. Но «обиделся» он на меня совсем в другом смысле. Правда, свою «обиду» он высказал мне гораздо позже, когда уже всё закончилось. Этим человеком был заместитель командира ПЛ по политической части капитан 2 ранга Александрович Валерий Кон-стантинович, которого мы меж собой сокращённо звали «зам». Он мне высказал следующую претензию:
- «Вы что, товарищ Грацианов, не могли взять себе в страхующие какого-нибудь комсомольского активиста? А выбрали самого недисци-плинированного матроса!».
Здесь уместно с иронией вспомнить слова Ленина, сказанные им о декабристах: «Бесконечно далеки они от народа». А больше на «оби-ду» зама я ничего не скажу.
И мы с Разгуляевым, включившись в ИПы и отшлюзовавшись, во-шли в родной пятый отсек. Всё было на месте, всё работало на «ав-томате». Электрики всю нагрузку с АТГ ЛБ сняли и перевели её на пра-вый борт. Аварийный турбогенератор вращался в холостую. Мы осмотрели место возгорания и всё вокруг. Пожар был затушен надёж-но, никаких новых очагов возгорания мы не обнаружили. Но зато я об-наружил причину возгорания, ; износилась тонкая резиновая прокладка на крышке масляного механического фильтра масляной системы АТГ ЛБ. Масло из-под неё по капельке стало протекать, пропитало всю теплоизоляцию корпуса АТГ ЛБ, и, от высокой температуры, стало чадить. Именно этот запах гари я и почувствовал, когда после смены с вахты вошёл в пятый. А когда матросы, ища источник дыма, отодра-ли последний кусок теплоизоляции (то есть стекловолокна), то при-ток свежего воздуха и вызвал самовоспламенение пропитанной маслом теплоизоляции. Что и произошло. Обследовав отсек, я доложил в цен-тральный обстановку, и сказал, что причину возгорания и сам турбо-генератор вполне можно полностью отремонтировать в море, так как в ЗИПе (запасное имущество) у меня имелось запасная резиновая прокладка к крышке масляного фильтра и запасные куски теплоизоля-ции. Учитывая, что ПДК по СО в отсеке упала до 30, центральный дал «добро» производить ремонт в море в подводном положении. При этом работы вести в 3 смены, каждая смена работает по 15 минут, затем шлюзование и переход в безопасный 6 отсек. Не буду описывать все технические тонкости этого ремонта, ведь я пишу о людях. А люди работали как звери. Тяжело через 15 минут покидать работу, когда в неё только, только вошёл. Не скрою, у меня были определённые труд-ности со своевременной сменой людей. Но своевременно сменять людей было абсолютно необходимо, так как турбинисты в столь труднодо-ступных местах могли работать только без средств индивидуальной защиты, а в отсеке все, же было 30 ПДК по СО! А угарный газ очень коварен, человек сам не замечает момента потери сознания. Сам я находился в отсеке бессменно на связи с центральным постом и для общего руководства ремонтом. Хотя рядом со мной и был командир-ский ИП, но я им не пользовался, демонстрируя свою солидарность с мичманами и матросами. Но смерть меня не взяла. А через полтора часа таких работ мы, наконец, вышли из-подо льда, всплыли и свежий арктический холодный и бесконечно вкусный воздух, тугой струёй хлы-нул в отсек. Теперь работали все сразу и в одну смену. И только через три часа, наконец, последствия пожара были полностью устранены. АТГ ЛБ принял на себя штатную нагрузку, а сам отсек был отмыт от копоти.
Всё это длилось около шести часов. Я всё это время был на ногах в предельно нервном напряжении. Наконец напряжение спало, и я почув-ствовал сильную усталость и голод. Обед и ужин уже давно прошли, а вскоре надо было снова заступать на вахту. Я попросил у Георгия Дмитриевича разрешения выйти наверх подышать свежим воздухом и поесть в нештатное время. Отказа в моей просьбе не было. Я быстро надел свой ватник пилотку и поднялся наверх. Вздохнул полной грудью такой вкусный свежий воздух, вкус которого может ощутить только подводник, полюбовался мощью лодки, раздвигающей ледяную шульгу, посмотрел на небо, на звёзды, которых ещё недавно имел шанс больше никогда не увидеть, и нервы постепенно отпустили. В душе всё пело:
- «Жизнь! Я люблю тебя!».
Чувствовал я себя победителем ; шутка ли, справился с такой аварией без жертв! Я вернул целыми и невредимыми женам мужей, не-вестам женихов, а матерям их сыновей.
С тех пор пошло более сорока лет. Сейчас на российской эстраде появилась очень хорошая песня Олега Газманова «Господа офицеры». В ней, в частности, есть такое двустишье:

                «Я пою офицерам, матерей пожалевшим,
                Возвратив им обратно живых сыновей».

Это одна из моих самых любимых песен. Когда я её слушаю, то комок подступает к горлу, я вспоминаю свою молодость, своих матро-сов и мне кажется, что эта песня и про меня тоже. Через очень много лет я узнал, что и эта авария была типовой, и она так же была у мое-го старшего товарища – сослуживца по Военно-морской академии ка-питана 1 ранга Мещерского [15]. Но пора вернуться в, то далёкое и славное время.
Когда в кают-компании я ел, то на меня приходили посмотреть гражданские специалисты, которые вышли с нами в море на испыта-ния. Все эти 6 часов зам вел репортажи по общекорабельной трансля-ции об обстановке в пятом, как он сам её понимал. Поэтому я и ока-зался в центре внимания. При этом вид у меня был просто никудыш-ный, ; лицо обожжено местами до красноты, а местами до волдырей, бровей и ресниц не было вообще (сгорели полностью), сам я был весь черный от копоти, пота и турбинного масла.
Через несколько дней мы вернулись в базу. Как только ГЭУ была выведена из действия и парогенераторы поставлены на режим мокро-го хранения, по общекорабельной трансляции раздалась команда:
- «Всей турбинной группе собраться в центральном посту».
В этом было что-то тревожное и непонятное. Я привёл всех сво-их людей в центральный. И тут незнакомые мне люди жёстко и реши-тельно всех моих подчинённых и меня в том числе, развели по разным каютам и заперли. В последний момент я успел сообразить, что это особисты, что будет допрос каждого по отдельности о деятельно-сти в этой аварии. Я успел крикнуть, чтобы все говорили только правду и ничего не придумывали, все действовали правильно и грамот-но. Через несколько часов меня разбудили и повели на допрос. И вот меня всего грязного, чумазого, небритого и обожженного вводят в ка-ют-компанию. … Ба, кого я там увидел! Передо мною сидел в накрах-маленной и хрустящей форменной кремовой рубашке, аккуратно под-стриженный побритый и пахнущий одеколоном старший лейтенант Вова Шведов ; мой однокашник по училищу. Мы учились с ним в одной роте, но в разных классах. Помню, на первом курсе с ним была связана одна очень некрасивая история, ; он был пойман с мелким воровством у своих же товарищей. Разгневанная рота намеревалась исключить его из комсомола. А это влекло за собой автоматическое отчисление из училища. Но видать у него были очень влиятельные покровители. Наш командир роты капитан 3 ранга Касай Валерий Петрович откровенно упрашивал нас этого не делать. Он был для нас авторитетом, и мы ему уступили. В результате он тогда получил по комсомольской линии строгий выговор с занесением в учётную карточку. В комсомоле он был оставлен и из училища не отчислен. Все 5 лет пребывания в училище с ним особенно никто не дружил. Случай этот больше не вспоминали, но всё равно каждый о нём помнил. Служить как все мы по строевой ин-женерной части он, по своим человеческим качествам, не мог. Но в особом отделе КГБ он сгодился. И вот теперь он, очень уважаемый человек, которого все боятся (так как особист!) должен был допра-шивать меня. Если даже сейчас в настоящее время я ни перед кем не заискивал, то в то время, да ещё перед ним (!) ; и подавно. Обоюдной радости от встречи не было. Мы вели себя просто и официально. До-просив меня, я был отпущен.
Через некоторое время, этот случай с пожаром у нас на борту, стал известен всей флотилии. А ещё через некоторое время, по слухам от писарей (наших и штабных) я узнал, что меня, за грамотное руко-водство борьбой за живучесть хотят как-то очень высоко наградить. Но когда наградные бумаги дошли до командующего флотилией, то он по тем, же слухам якобы сказал:
- «Да его надо не награждать, а судить, за то, что он такое до-пустил».
Короче, меня за этот случай не наградили, но и не судили. А мне это только и было надо. Меня увлекал сам процесс службы. Тёплые че-ловеческие отношения ко мне моих подчинённых, были для меня всегда неизмеримо важнее, каких бы то ни было наград и отличий. Я этим гордился, я это публично выставлял напоказ, и я же этим некоторых своих начальников злил до бешенства. Вот в данный момент и до злил их.
Вот так, начал рассказывать о Разгуляеве, а вскрыл такой пласт человеческих взаимоотношений! Но ведь тема этой главы и есть ; «о людях». А они очень разные и действуют в жизни по-разному. И тут происходят различные коллизии от хороших и героических, до плохих. Это и интересно, это и есть сама реальная жизнь. И только сейчас, я увидел такую закономерность, ; чем жизнь тяжелее, тем больше в ней смысла, а, следовательно, и самоудовлетворения от её результатов. Как сказал знаменитый французский философ Вольтер: «Никогда не бывает больших дел без больших трудностей». Французский писа-тель Сент Экзюпери сказал знаменитую фразу: «Роскошь человече-ского общения» ; как она замечательна! Оставить свой след в душах других людей ; вот цель достойная того, чтобы ей посвятить свою жизнь. Получать, но не добиваться, благодарностей, грамот, меда-лей, орденов, званий и так далее ; это не плохо, это даже хорошо, но это должно быть вторичным как навязываемая тебе плата за твои дела. Это то, как должно быть идеально. Я не настолько наивный че-ловек, и прекрасно понимаю, что в реальной жизни в большинстве слу-чаев как раз всё наоборот. Но неумолимая логика жизни такова, что всегда, через некоторое время вся фальшь и ложь становятся видны. Так же становится видно и всё действительно прекрасное, и настоя-щее, что до времени было скрыто. Очень хорошо об этом сказано в Евангелие от Матфея: «Нет ничего тайного, что не стало бы со временем явным. И нет ничего сокровенного, что не открылось бы». Вы, дорогой читатель, спросите примера, да их масса. Вот, по-жалуйста, первое, что приходит на ум. Как ни возвеличивали Сталина и его дела, но всё плохое и преступное, что он сделал или чему потвор-ствовал, ; всплыло. И отмахнуться от этих фактов нельзя. И наобо-рот, роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», как его ни аресто-вывали, как ни запрещали, но настало время, и он стал знаменит. Да таких примеров миллионы, потому что это и есть неумолимая логика жизни. Поняв и глубоко осознав эту логику ещё при жизни, надо и свою жизнь строить по ней. Пустые звания и должности без реальных по-лезных дел, лопаются как мыльные пузыри ещё при жизни, всё настоя-щее вечно и незыблемо.


1.8.5.4. Асанов

Но меня опять занесло в сторону лирических отступлений. Пора возвращаться на грешную землю и вспомнить очередного своего мат-роса. Следующим по порядку матросом мне вспоминается матрос Асанов Оразбай Исманович. По национальности он казах. Причём ка-зах матёрый, настоящий. Он родился в казахской семье, учился в казах-ской школе, окончил казахский техникум, жил среди одних казахов. По-русски почти ничего не говорил и почти ничего не понимал. Я хорошо помню, как забрал его с плаца штаба дивизии, распределённого на нашу лодку в турбинную группу, как вёл его на береговую казарму, как при этом, идя по дороге, говорил ему, что всех старших надо слушаться ; в ответ: «Есть», и ещё что-то ему говорил. И каждый раз он мне от-вечал коротко по-военному: «Есть». В конце концов, мне это надоело, и я спросил его:
; «Асанов, а ты знаешь ещё какие-либо русские слова корме слова «Есть»?», -  а он мне в ответ снова:
; «Есть».
И тут выяснилось, что по-русски он говорить совсем не может, а понимает очень мало. Впервые в жизни очутившись в отрыве от семьи на суровой военной службе да ещё среди одних русских, ; он всего боял-ся и, поэтому, старался изо всех сил. Асанов был дисциплинирован и исполнителен до последней крайности. Я назначил его быть маслёнщи-ком. Одной из его обязанностей по этой специальности было умение делать очень точные химические анализы питательной воды и тур-бинного масла. Для этого надо было разбираться в кислотах, щелочах и солях. Я решил идти ему навстречу. Для этого мне приходилось пи-сать ему химические уравнения того или иного вида анализа, а он мне по-казахски задиктовывал, как это у них называется, а я ему то же самое задиктовывал по-русски. И он, эти непонятные ему слова, запи-сывал по-казахски. Мы с ним договорились, что в процессе учёбы я буду учить его по-казахски, а он мне будет отвечать по-русски. Так, до по-следней степени интенсивно, я обучал его два месяца. В конце процесса обучения мы обоюдно перешли исключительно на русский язык. Служил Асанов отменно. Я всегда был полностью уверен, что, отдав Асанову какое-либо приказание, оно будет выполнено беспрекословно, точно и в срок. А через 1,5 года, когда Асанов уже стал командиром отделения маслёнщиков, я, за его исключительно надежной спиной, чувствовал полное спокойствие за исправность и боеготовность всех масляных си-стем. Демобилизовался он в воинском звании старшина 1 статьи. В процессе службы я применил к нему очень редкое и особо почитаемое матросами поощрение. Я написал письмо его родителям, где благода-рил их за воспитание такого сына. Конечно письмо это было офици-альное и ушло оно за подписью командира ПЛ и замполита. Но особо помнится мне сама процедура этого награждения. Замполит перед строем экипажа публично зачитал это письмо, при всех его запечатал и опустил в специально для этой цели снятый и принесённый почтовый ящик. Асанов плакал, матросы молчали, … потом были рукоплескания.
Где ты сейчас, Оразбай, и помнишь ли ты ещё своего командира?


1.8.5.5. Поляков

А теперь расскажу о своей особой гордости ; матросе Полякове Викторе Поликарповиче. Он ученик Разгуляева, то есть водянщик, и вахту нёс за водоопреснительной установкой. Я уже писал, что он очень умный, естественно, что у него хватило ума взять от Разгуляева только всё хорошее, что в нём было. Специалистом он стал не хуже Разгуляева. Быть специалистом лучше, чем был Разгуляев, ; было уже не реально. Ибо он умел выжимать из техники максимум того, что она только в принципе может.  А во всём остальном он был полной копией Бокия, то есть, дисциплинирован, исполнителен, выдержан, стойко переносил все тяготы и лишения военной службы, очень трудо-любив, общителен. Демобилизовался он также кандидатом в члены КПСС и в воинском звании ; главный старшина. Но, если Бокий был с гонором и держался от офицеров независимо, то Поляков наоборот, был очень скромен. До службы он был вологодским трактористом, окончил техникум. Правда более 50% моих матросов как раз и были из вологодских трактористов с образованием ; техникум (только таких и брали на атомный подводный флот).
Очень интересна история его семьи. Его отец, Поликарп Поляков, был седьмым и самым младшим ребёнком в семье. Все семь были маль-чики. А когда началась война, то все семь братьев пошли воевать. Шесть старших братьев погибли. Поликарп Поляков получил тяжёлое ранение, но жив остался. И когда он вернулся с войны, то дал себе сло-во жениться и в браке нажить шестерых сыновей и всех их по порядку назвать в честь своих шестерых погибших братьев. Витька Поляков был последним шестым мальчиком в этой семье. Его отец своё слово сдержал. Но сдержал он своё слово уже в весьма солидном возрасте. Прокормить такую большую семью отцу было очень трудно, поэтому Витьку Полякова отдали в интернат. Там он и окончил школу.
Уважаемый читатель, сами подумайте, мог ли матрос из такой семьи, с такими вековыми традициями, с такими устоями служить плохо? Да, Витька Поляков ; это моя гордость, но не заслуга. Это всецело заслуга его родителей. Я лишь не мешал ему служить так, как велел ему его отец. Я настолько привязался к нему, что просто не мог себе представить, что наступит момент, и жизнь нас разведёт наве-ки. Эта мысль никак не могла уложиться в моей голове, казалось, что мы с ним вдвоём будем служить вечно. Как же я буду без него, без его рассказов о своей семье, о своей любимой девушке Тане, которая его ждёт. Но настал роковой день, мы в последний раз взглянули друг на друга, с трудом по-мужски, сдержали слёзы. Я тут же на память о себе подарил ему свой портфель типа «дипломат» и мы расстались навек. Я никогда не поверю, что он не вспоминает своего командира, ну хотя бы раз в год на День флота, слишком мы с ним были близки.


1.8.5.6. Лисицын

Следующий матрос, о котором я хотел бы рассказать ; это матрос Лисицын. С виду он был очень щуплый, худенький юноша не-большого роста со светлыми волосами. Он был очень неоднозначный матрос, нечто среднее между Разгуляевым и Поляковым. Да, он был великолепный специалист, блестяще освоил две турбинные специально-сти матросов водянщика и маслёнщика. Это у матросов случается крайне редко. Но если говорить о его дисциплинированности, то я бы сказал, что он больше был недисциплинированном матросом, чем дис-циплинированным. Его недисциплинированность была особого рода. Он не употреблял спиртные напитки, не нарушал распорядок дня, не пор-тил формы одежды, не грубил старшим и был трудолюбив. Вы спро-сите, уважаемый читатель, так в чём же заключалась его недисци-плинированность, если он при этом был ещё и великолепный специа-лист? Его недисциплинированность основывалась на его высоких ум-ственных способностях, на преувеличенном мнении о самом себе и пол-ной безответственностью. Оказалось, что в школе и техникуме он был круглый отличник. Все преподаватели его всегда хвалили и, по-моему, здорово перехвалили. А его к тому времени несформировавшийся ха-рактер и психика к этому ещё не были готовы. В результате у него развилось осознание своей исключительности. Наверное, у него уже бы-ла эта врождённая склонность, а педагоги её в нём развили. Когда он попал ко мне, то первоначально я не мог нарадоваться как быстро и легко он схватывает конструкцию устройств и принципы действия сложнейших систем паротурбинной установки. Например, он с перво-го объяснения понимал то, что другие матросы осваивали дни и неде-ли. И еще, будучи в категории «карася», я допустил его до самостоя-тельного несения вахты водянщиком. Он, будучи очень молодым мат-росом, блестяще рассаливал водоопреснительную установку, удивляя меня и Полякова. Но!!! Его полная, этакая залихватская безответ-ственность, постоянно приводила к мелким авариям и поломкам, по своему масштабу не выходивших за пределы турбинной группы. Он, как бы всем пытался демонстрировать, что такую сложную технику ему Лисицыну (!) эксплуатировать пара пустяков, так шутя между делом. А такая его внутренняя психологическая установка неизбежно приво-дила к потере бдительности. В конце концов, мне всё это надоело, и я перевёл его в маслёнщики, так как там техника более простая и надёжная. Вряд ли он там что-либо совершит, так я думал про себя. Ох, как горько я ошибся! Да, как специалист, он стал великолепным маслёнщиком, но и там он своей залихватской безответственностью сумел совершить предпосылку к очень тяжёлой аварии, далеко выхо-дящей за пределы турбинной группы. Тяжесть её усугублялась ещё и тем, что мы в тот момент находились на боевой службе глубоко подо льдами.
Одной из обязанностей матроса-маслёнщика турбинной группы в море является сепарация турбинного масла. Процесс сепарации ; это процесс тонкой очистки турбинного масла от примесей, основанный на разной скорости центробежных сил самого масла и примесей. При-меси образуются от того, что часть турбинного масла, попав на осо-бо горячие от трения части механизмов, пригорает и образуется кокс, который уже не обладает комплексом смазочных свойств. Так же в примеси попадают и мелкие частицы выкрашиваемого металла. Если масло постоянно и своевременно не сепарировать, то через некоторое время оно теряет все свои смазывающие свойства и паротурбинную установку тогда надо останавливать. Для такой тонкой очистки масла существует специальная система её сепарации. На первый взгляд это довольно сложная запутанная система. Хотя, когда в ней полно-стью разберешься, то ничего в ней сложного и нет. Она позволяет лю-бым сепаратором брать масло на сепарацию из любой масляной ци-стерны и в него же его и сбрасывать после процесса очистки. Так же эта система позволяет перекачивать масло масляным насосом любого сепаратора из любой одной цистерны в любую другую. Множество всех этих режимов настраивается четырьмя рычагами. Каждый та-кой рычаг имеет много фиксированных положений. Комбинацией по-ложений этих рычагов и выбирается тот или иной режим использо-вания системы сепарации масла.
Став маслёнщиком, Лисицын прекрасно освоил эту систему и гра-мотно её эксплуатировал. Но, из-за своей разудалой безответственно-сти, однажды небрежно переключил рычаги системы сепарации. И, в результате, турбинное масло стало забираться на сепарацию из ци-стерны циркуляционного масла (ЦЦМ) АТГ ПБ а сбрасываться в ЦЦМ главной турбины. Через некоторое время уровень масла в ЦЦМ АТГ ПБ упал ниже допустимого уровня. Первыми забили тревогу электрики, так как у них аварийно сработала автоматика, ; АТГ ПБ автомати-чески сбросила нагрузку по сигналу падения частоты вращения. Вся электрическая нагрузка легла на АТГ ЛБ. Затем забил тревогу вахтен-ный по турбинной группе мичман Титенко и вахтенные операторы пульта ГЭУ (главная энергетическая установка). И там и там одно-временно выпал предупредительный сигнал минимума давления смазоч-ного масла АТГ ПБ. Вахтенные пультов ГЭУ и ЭЭС (электро-энергетической системы) почти одновременно доложили об этом ВИМу (вахтенный инженер-механик), а тот немедленно объявил тур-бинной группе готовность №1. Пока шли эти доклады, Титенко вызвал к себе Лисицына и указал ему на все эти симптомы. Лисицын мгновенно побелел, так как с лёту понял, что он натворил. Когда я как ошпарен-ный влетел в турбинный отсек, то Лисицын уже перегонял масло об-ратно из ЦЦМ главной турбины в ЦЦМ АТГ ПБ. Через некоторое не-большое время уровень масла там опять достиг штатного значения, все предупредительные сигналы аварийной сигнализации исчезли, и электрики снова разделили нагрузку побортно. Можно было перевести дыхание. Но где-то полчаса громадный подводный крейсер, выполняя важнейшую государственную задачу на боевой службе подо льдами, оставался без резерва по выработке электроэнергии! Это было страшно! Через некоторое время уже весь экипаж знал о предпосылке к ЧП, произошедший в турбинной группе. Как и полагается, больше всего влетело мне. Главное и, в общем-то, справедливое обвинение меня в том, что во вверенном мне подразделении не налажена организация службы. Но здорово стали драть и Лисицына. Конечно, главным экзе-кутором его должен был стать я. Здесь я действовал по давно отра-ботанной методике.
Суть моей методики в том, что недовольство его поступком должен Лисицыну высказывать не я ; как командир подразделения, что мне положено по должности, а весь коллектив турбинной группы, начиная с самых младших его членов и кончая уже мной. То есть не-терпимость к такому проступку должна быть всеобщая, без исключе-ний. И только в этом случае можно было рассчитывать на какой-нибудь педагогический эффект. Самое глупое и, к сожалению, часто практикуемое дисциплинарное воздействие, это когда командир нака-зывает какого-либо своего подчинённого, а всё подразделение к этому безразлично, либо откровенно жалеет провинившегося. Это ведёт к расколу между командиром и его подчинёнными и ничего кроме вреда служебным интересам не приносит. Но, чтобы идти по моему вари-анту, надо уже до того иметь нормальные человеческие отношения в коллективе подразделения, нормальные (конечно уставные) взаимоот-ношения между командиром и подчинёнными. Иными словами, коман-дир для подчинённого должен быть авторитетом не только по своей должности, но и по своим человеческим качествам. Поэтому моя ме-тодика, к сожалению, применима не для всех. Да и методика это не моя ; это просто норма того как должно быть.
Итак, сначала я побеседовал с каждым из мичманов в отдельно-сти и попросил их выступить на строевом собрании (иногда это были комсомольские собрания) с осуждением проступка Лисицына. Без вся-кого труда они согласились. Затем вызвал к себе командиров отделе-ний водянщиков ; Полякова и маслёнщиков ; Асанова. Побеседовал с ними о проступке Лисицына. При этом цели своей я не скрывал, гово-рил открыто, что нужно всеобщее порицание его проступка, а не только моё. Они умные ребята и конечно всё понимали. Они заверили меня, что не только сами выступят с осуждением, но и гарантируют мне, что матросы их отделений также выступят с осуждением. С их подчинёнными матросами я уже не говорил, но беседы эти состоялись. Конечно, Лисицын знал и видел, что над ним готовится «суд». Скрыть от него эту подготовку было невозможно, да и ненужно. Лисицын сильно нервничал, переживал. И наконец, это строевое собрание в пя-том отсеке состоялось.
Я формально открыл это собрание, а дальше как бы в нём и не участвовал. Всё пошло по маслу без сучка и задоринки как я и задумал. После первых двух осуждающих выступлений молодых матросов Лиси-цын не выдержал и попросил у меня слова. Я дал ему возможность вы-сказаться. Он заверил всю группу, что глубоко раскаивается в своём проступке, что он лично виноват передо мной, что не реагировал на мои ему неоднократные замечания о его беспечности и безответ-ственности, что по глупости возомнил себя самым умным, что он про-сит строевое собрание прекратить, его наказать, но оставить в эки-паже. После такой его речи вести собрание дальше было глупо. Я со-брание прекратил, построил всех в одну шеренгу в проходе на верхней палубе отсека по правому борту и объявил Лисицыну «строгий выго-вор». Надо было видеть, с каким удовольствием он его принял, лишь бы больше его не клевали. Затем сказал, что вопрос об оставлении Ли-сицына в экипаже зависит только от самого Лисицына. Если он будет нормально бдительно нести вахту и тем самым докажет, что больше такого с ним не повторится, то в экипаже он останется. Но если бу-дет с его стороны хоть малейший проступок, то по приходу с моря он покинет экипаж. Надо сказать, что матросы очень дорожили своей принадлежностью к плавсоставу атомного подводного флота. Это была их гордость. Поэтому психологически эта просьба Лисицына бы-ла закономерна, более того, я её ждал, и ответ уже заранее пригото-вил.
Как вы думаете, уважаемый читатель, как дальше служил Лиси-цын? … Вы думаете правильно, ; оставшийся период службы он слу-жил без замечаний и конечно остался в экипаже. Вот так, если пра-вильно и нормально работать с людьми, то их можно изменять в луч-шую сторону. Не скрою, мне очень нравилось работать с людьми. Видя положительные результаты своих педагогических усилий, я испытывал огромное удовольствие. Такое изысканное удовольствие, не купишь ни за какие деньги. Я ощущал, что жизнь наполняется реальным смыслом. А мне этих ощущений как раз и не хватало, так как сама моя жизнь была очень тяжела и крайне однобока, ; у меня полностью отсут-ствовала личная жизнь. Личный состав турбинной группы я восприни-мал и как службу и как свою семью одновременно.
Но пора снова возвращаться к Лисицыну. Дело в том, что этим случаем с угоном масла, все истории, связанные с участием Лисицына, не кончились.
Это произошло на боевой службе в дальнем морском походе. Шёл второй месяц автономного плавания. Мы, как всегда, были глубоко по-до льдами. Вдруг Смирнов мне очень осторожно доложил, что давно нами известная течь в конденсатно-питательной системе (КПС) у нижней пробки ионообменного фильтра (ИОФ) второго контура по левому борту перешла из режима мелкой струйки в веерное разбрызги-вание. Эта течь возникла уже в ходе этой автономки. Сначала это были отдельные мелкие капли. Потом капель с неё усилилась и перешла в тонкую мелкую струйку. А в этот день уже пошло веерное разбрыз-гивание. Сначала я велел водянщикам поджать эту пробку. Её поджа-ли. Течь исчезла, но через несколько дней опять возникла. Пробку снова поджали, но уже до упора. Этого снова хватило только на несколько дней. И опять течь повторилась, но поджимать прокладку на пробке было уже некуда. Тогда я велел образовавшуюся капель завести в не-штатную систему сбора протечек. Потери питательной воды при этом от этой пробки исчезли. Конечно, о возникновении этой течи и принятых мерах, я доложил по команде. Однако докладом сути неис-правности не устранишь. Но в этот день протечки питательной воды так увеличились, что завести их в систему сбора протечек было уже не реально. Стало ясно, что у нижней пробки ИОФ ЛБ прорвало паро-нитовую прокладку и давлением питательной воды её остатки размы-ло. Прокладку надо было менять. В противном случае, чтобы посто-янно восполнять столь большие протечки, необходимо было, как ми-нимум в 2;3 раза увеличить время работы водоопреснительной уста-новки. А это, в свою очередь, резко уменьшало скрытность ПЛ, так как приходилось бы чаще запускать помпу для откачки воды из ци-стерны рассола. Именно работа помпы и являлась одним из самых главных демаскирующих факторов ПЛ. А весь смысл боевой службы ПЛ и заключался в её скрытности. Как говорил наш командующий флотилией Герой Советского союза вице-адмирал Евгений Дмитриевич Чернов: «Подводная лодка, потерявшая скрытность, превращается в нелепицу, так как легко будет уничтожена противником». Кроме то-го, повышенное время работы водоопреснительной установки, резко увеличивало вероятность её поломки. Если бы это случилось, то это была бы уже катастрофа.
Короче ; требовалась немедленная замена этой прокладки. Одна-ко, согласно требованиям определённых руководящих документов, та-кой ремонт допускался только на выведенной из действия установке. Но выводить из действия ядерную энергетическую установку, находясь на боевой службе подо льдами, ; не могло быть даже и речи. Это был бы ничем не оправданный риск, граничащий с авантюризмом. Такой вопрос перед командование ПЛ даже и не ставился. Механик и коман-дир дивизиона движения (КДД) смотрели на меня, что я скажу, ибо, к тому времени, со мной считались как с опытным турбинистом. Я предложил следующую схему:
1 - установку из действия не выводить, а временно на период ра-бот   снизить её мощность до минимально возможной;
2 - отсечь ИОФ ЛБ от КПС соответствующими клапанами и временно работать на одном ИОФ ПБ;
3 - заменить прокладку на ИОФ ЛБ и снова ввести его в действие;
4 - поднять мощность ЯЭУ до необходимого уровня.
Конечно, мой план был принят, ибо в той ситуации другого и быть не могло. Вроде бы на первый взгляд простая и ясная ремонтная операция, но имелся один очень серьёзный нюанс. Дело в том, что в трюме турбинного отсека находилось 2;3 тонны холодной забортной воды. Она там накапливалась от многочисленных протечек по заборт-ным охлаждающим системам. Фланцы трубопроводов по забортной воде скреплялись стальными толстыми шпильками. На большой глу-бине гигантским забортным давлением эти шпильки растягивало, и образовывались многочисленные течи по забортной воде от капельных до струйных. Когда ПЛ всплывала то все эти течи прекращались.  Пе-риодически помпой трюм турбинного отсека сушился. Но пуск помпы, как одного из самых демаскирующих факторов, санкционировался лич-но командиром ПЛ. Причём такую санкцию он, как правило, давал только тогда, когда ПЛ находилась в тех районах, где гарантировано отсутствовали установки стационарного гидроакустического ком-плекса НАТО. В тот момент времени, пускать помпу было нельзя. Но, чтобы подобраться к нижней кромке ИОФ ЛБ, нужно было пролезть под очень толстой трубой водоотливной системы. Она располагалась в трюме турбинного отсека, и вся была погружена в натёкшую за-бортную очень холодную воду.
Матрос, которого необходимо было послать менять эту про-кладку, должен был бы войти в эту ледяную воду, поднырнуть под трубопровод водоотливной системы, с другой его стороны вынырнуть и, стоя по грудь в ледяной воде, произвести замену этой прокладки. Затем, так же поднырнув под этой трубой, вылезти из ледяной воды. Предложенная мною технология работ так же была принята механи-ком и КДД. Осталось только эту технологию практически осуще-ствить. Для этого я собрал всю турбинную группу на строевое собра-ние и объяснил суть предстоящей сложной ремонтной операции. Ав-томатически встал вопрос, кто конкретно будет менять эту про-кладку, то есть, кто конкретно полезет в ледяную воду? Эта мат-часть была закреплена за водянщиками, следовательно, само собой ра-зумеется, что это должен был сделать матрос-турбинист-водянщик. Негласно подразумевалось, что это, наверное, на себя возьмёт коман-дир отделения водянщиков ; старшина 2 статьи Поляков. Я планиро-вал предложить это сделать добровольцу. Но получилось всё по-иному. Я не успел ещё поставить вопрос о добровольце, как вдруг жал-кий, затравленный, тщедушный Лисицын попросил слова. Умоляющим голосом он сказал:
- «Товарищ старший лейтенант, пустите меня заменить про-кладку, ведь я бывший водянщик, очень Вас прошу».
Какая боль, какая мольба, была в его голосе, какая надежда све-тилась в его глазах! Казалось, сейчас будет решаться вопрос о его жизни или смерти. Эту сцену трудно описать словами, её надо было видеть и прочувствовать. И я интуитивно почувствовал, что отка-зать ему нельзя. Это был бы плевок прямо ему в глаза, да и во всю тур-бинную группу. Чтобы понять это, надо сделать небольшое лириче-ское отступление.
После проступка Лисицына прошла уже неделя. Лисицын был мною наказан (о чём я уже писал выше) и вахты с тех пор он нёс нор-мально. Но зам вокруг его проступка развил бурную деятельность. Де-ло в том, что зам обязал каждую боевую смену каждого отсека каж-дый день выпускать по боевому листку. То есть в сутки с каждого из отсеков ему поступало 3 боевых листка. Если всё это умножить на число отсеков ПЛ и количество дней похода, то отчётность зама по парт-полит работе можно мерить мешками. Зам строго всем редак-торам боевых листков приказал всячески критиковать проступок Ли-сицына, вплоть до карикатур. Несчастный самолюбивый Лисицын страдал от этого просто невыносимо. В конце концов, это возмутило всю турбинную группу. Ведь всё хорошо в меру и наказания тоже. Я пошёл к заму и попросил его дать команду прекратить травлю Лиси-цына. В частности, я ему сказал:
; «Он уже и так наказан и очень тяжело переживает свой про-ступок».
В ответ зам высказал мне свою позицию, она кратка и предельно ясна:
; «Вы, Грацианов, разложили Лисицына, и теперь я вынужден ра-ботать за Вас».
Я так ни с чем от него и ушёл. Лисицын всё это знал, и он любой ценой хотел реабилитироваться. Как в моих глазах, так и в глазах турбинной группы, да и вообще всего экипажа. А тут подвернулся та-кой случай отличиться. И он ухватился за него как утопающий за со-ломинку. Для порядка я предупредил Лисицына:
; «Ты осознаёшь, что, залезая в ледяную воду, ты подвергнешь свой организм риску заболеть тяжёлыми хроническими болезнями ти-па: ревматизма, радикулита, артроза и так далее?» - в ответ умоля-юще:
; «Пустите, только пустите!» - и я дал ему «добро».
В определённый час мощность ЯЭУ была снижена и ИОФ ЛБ от-сечён от КПС. Операцию можно было начинать. Мы с матросами со-брались на нижней палубе турбинного отсека, приготовили весь необ-ходимый инструмент, новую паронитовую прокладку, обильно смазан-ную соответствующим маслом. У меня в руках была небольшая кани-стра с шилом (напоминаю ; это сленговое название спирта в 96%). На пайолы постелили одеяло. Лисицын без всяких лишних красивых слов разделся догола и мужественно вошёл в ледяную воду. На наших глазах он начал быстро синеть. Я подавил в себе чувство жалости и состра-дания ; главное выполнить поставленную задачу. Ещё мгновение, и он поднырнул под водоотливную трубу. И ещё одно мгновение, и он вы-нырнул с другой её стороны. Встал на ноги. Вода ему была по грудь. Мы сверху сразу передали ему соответствующий гаечный ключ и уси-литель к нему. Молча Лисицын приладил гаечный ключ к злополучной пробке, надел на него усилитель, и со всей силы, которой он обладал, грудью дёрнул его. Ура! С первого его рывка пробка поддалась, ибо я опасался, что на второй рывок у него просто не хватит сил. Затем он уже голыми руками отвернул пробку. Из ИОФ ЛБ хлынула оставшаяся там питательная вода второго контура. Как только вода слилась, мы передали ему обыкновенную отвёртку, которой он зачистил фланец от остатков старой сгнившей прокладки. Работали мы, молча, так как без слов понимали друг друга. Все смотрели только на Лисицына. Мне казалось, что он уже должен 10 раз окоченеть, а он всё работал и ра-ботал. Наконец он очистил фланец, и мы сверху передали ему новую прокладку. Он умело вставил её на место и тут же прижал её проб-кой. Оставалось совсем немного. Лисицын завернул пробку руками, сколько мог. Затем снова насадил на неё гаечный ключ, надел на него усилитель и тремя мощными рывками, где каждый последующий ры-вок был слабее предыдущего, затянул пробку. Мгновенно мы ввели фильтр в работу. Всё было нормально. Молодец Лисицын! Молча Ли-сицын передал нам весь инструмент назад и попытался поднырнуть под эту злополучную трубу водоотливной магистрали. Ноги его непо-движно стояли в ледяной воде и, по всей видимости, окоченели, так как нам видно было, что они его плохо слушаются. По другую сторону этой трубы матросы уже сунули по плечи свои руки в ледяную воду и шарили ими там, пытаясь зацепить Лисицына. Наконец один из мат-росов нащупал его там и радостно крикнул об этом. Все остальные матросы бросились туда, и под водой стали хватать Лисицына кто за что зацепится. Наконец его полуживого окаменевшего за руки, за волосы, за плечи вытащили из-под воды. Сразу положили на заранее, постеленное на пайолах одеяло, насухо вытерли его полотенцами. За-тем я стал поливать его тело шилом из канистры, а матросы стали усиленно его растирать. Густой запах спирта бил в нос. Минут через пять всё тело Лисицына уже покраснело и горело огнём, ; друзья мат-росы растёрли его на славу! Я выдал ему чистое сухое новое разовое бе-льё. Он уже сам мог одеться, так как окоченение было снято. Затем я налил ему полную металлическую кружку чистого 96% спирта (;400 гр) и велел выпить её до дна. Выпил он её легко почти как воду, навер-ное, его внутренние органы всё ещё были окоченевшими. Тут же дал ему такую же кружку воды запить, чтобы не спалить желудок. Он и её выпил. Затем мы вылезли на верхнюю палубу турбинного отсека, и по-вели его в кормовой матросский кубрик. Спирт на него уже подей-ствовал и по пути он стал уже неконтролируемо засыпать и падать. В кубрик его уже втащили волоком под руки. Я велел положить Лиси-цына на его койку и накрыть шестью одеялами. Лисицын непрерывно проспал 28 часов. Конечно, все вахты за него несли другие матросы.
О прошедшем ремонте и принятых лечебных мерах в отношении Лисицына я доложил механику и КДД. И очень просил Георгия Дмит-риевича, чтобы уже он поговорил с замом о прекращении этой разнуз-данной травли Лисицына.
Каков же итог всей этой эпопеи, которая длилась всего-то при-близительно десять минут? Самое главное ; неисправность была пол-ностью устранена, травля Лисицына прекратилась. А сам Лисицын не получил ни насморка, ни простуды, ни ревматизма. Довольный и счастливый он проснулся и пошёл нести свою очередную вахту. Все ему улыбались. Так благополучно он дослужил до своей демобилизации в нашем экипаже, как он и хотел. Об этом случае сразу стало известно всему экипажу, а когда вернулись в базу, то и всей дивизии. При этом Лисицына не поощрили, но и не наказали на уровне дивизии. А своё взыскание я максимально торжественно и публично снял с Лисицына через полгода.
Но, самое главное, случилось как раз то, к чему Лисицын с самого начала службы и стремился, ; к нему пришло уважение, уважение матросов, мичманов и офицеров. Но не то фанфаронское уважение, к которому он стремился в самом начале своей службы, пуская всем пыль в глаза своею разудалой лихостью, а настоящее глубокое честно заслуженное уважение. Я был очень рад за него. Демобилизовался он совсем другим человеком. … Вот так бывает в жизни.
Сейчас, по прошествии стольких лет, вспоминая то славное время своей молодости, я с уверенностью могу сказать, ; это была не насто-ящая жизнь, ; это была волшебная сказка, столь прекрасна она была! Сказка о прекрасных людях, о волшебном подводном братстве, о больших целях и больших делах! Но, как и любая сказка, она исчезла, растаяла как лёгкий дымок. И сейчас, я смотрю на старые фотогра-фии, вижу, молодые лица своих друзей-матросов и мне не верится, ; неужели всё это когда-то было со мной?!
Как много матросов, мичманов и офицеров моих подчинённых, прошло через меня за 42 календарных года службы в Вооружённых си-лах! Многих, очень многих я уже и забыл, их лица и имена стёрлись из моей памяти. Помню только самых ярких, то есть или очень хороших, таких как Бокий, Асанов, Поляков, или очень плохих, например, таких как Вася Баранов, или очень неоднозначных, таких как Разгуляев и Ли-сицын. Но ведь было много и обычных, заурядных. Например, таких водянщиков, которые, заступая на вахту и получая приказ о вводе в действие водоопреснительной установки, через некоторое время до-кладывали мне, что забортная вода в этом месте или на этой глубине слишком солёная и рассолить водоопреснительную установку невоз-можно.
Огромную радость доставляло мне наблюдать результаты своего труда, то есть изменение людей к лучшему. Методы моего воспитания были очень просты. Самый главный из них ; это личный пример во всём, от ношения военной формы одежды до уровня знаний по специ-альности. Причём я никогда не опускался до труда матросского, я ни-когда не крутил гаек, не таскал шлангов и так далее. Мой труд был только трудом командира. Я обучал, я контролировал, я организовы-вал. И второе ; это создание в коллективе духа полной и всеобщей не-терпимости, к каким бы то ни было нарушениям. Но это приходит не сразу, а только после тяжёлого длительного и систематического ко-мандирского труда. Да и вообще, у людей, как и у животных, очень сильно развито чувство интуиции. Они просто нутром, кожей чув-ствуют, любит ли их командир или нет. Отсюда вывод, мой юный чи-татель ; любите людей!


1.8.5.7. Зарубин, Сидоров, Рощин и я

Это случилось в преддверии самого торжественного момента. Наша подводная лодка после длительного успешного подлёдного авто-номного похода возвращалась в родную базу. Мы всплыли. Сначала нас непривычно закачало. Но потом качка стала утихать, так как мы начали входить в узкость фьорда, ведущую в базу. Наверху был ветер. Берега входа во фьорд были каменные и скалистые. Лодка шла чётко по створу фарватера. Отклонение вправо или влево от фарватера бы-ло недопустимо, так как корабль рисковал сразу сесть на прибрежные камни. В это же время в самой базе на пирсе, куда оперативный де-журный назначил швартоваться нашей лодке, был выстроен для тор-жественной встречи весь наличный состав экипажей дивизии, кроме тех, которые находились в море. Для встречи нас, «героев-подводников», на пирс прибыл командующий флотилией вице-адмирал Чернов. У самого края пирса, расположился военный оркестр флоти-лии, готовый исполнять торжественный марш «Прощание славянки». Наверху стояла полярная ночь и дул сильный ветер со снегом.
А внутри лодки у всех нас было приподнятое настроение. Ведь мы успешно выполнили все задачи очень трудной боевой службы в отда-лённых районах океана. Трудно скрываемая радость была на всех ли-цах. Подводники предвкушали радость встречи с семьями и ожидания скорого долгожданного отпуска. Я сидел на БП (боевом посту) ПТУ (паротурбинной установки), так как из-за прохода узкости в лодке была объявлена готовность №1 надводная, и весело болтал со своими подчинёнными мичманами и матросами. Казалось, что все трудности и невзгоды похода остались позади. Но это только казалось. Вдруг неожиданно в отсеке раздался непонятный щелчок и почти сразу за ним раздались сигналы срабатывания аварийных защит всех турбин отсека. А затем привычный, въевшийся в уши турбинистов гул турбин сменился на характерный вой их остановки. Подводная лодка потеря-ла ход, и сильным ветром нас понесло на прибрежные камни. Мгновен-но наше положение стало отчаянным. Все невольно сжались, ожидая неминуемого удара о грунт и железного скрежета разламываемого лёг-кого корпуса. Командир по радио доложил оперативному дежурному обстановку. Вместо торжественной встречи к нам из базы навстречу вышел мощный буксир снимать нас с прибрежных камней.
В первый момент никто не мог понять, что случилось, так как всё было неожиданно и скоротечно. Я понял только одно, что случилось что-то у меня. Но что?! ; Не мог сообразить. Мгновенно оглядел все приборные доски БП ПТУ. Все приборы показывали только одно ; во-обще всё нормально, но только полностью исчезло давление пара во вспомогательном паропроводе. Глядя на приборы, складывалось впе-чатление, что где-то разорвало вспомогательный паропровод. Но только пара в отсек почему-то не поступало. Бегать по отсеку и всё осматривать было бесполезно. Надо было думать и думать только мне как самому квалифицированному турбинисту. В том, как быстро я соображу, и было наше спасение. Все мои подчинённые с испуганными лицами уставились на меня:
- «Командир, думай и приказывай!», ; говорили их глаза.
Согласно руководящего документа «Руководства по борьбе за живучесть ПЛ» (РБЖ ПЛ) на думанье, то есть принятие решения, и начало исполнения противоаварийных действий даётся всего 30 се-кунд. Но в данный момент счёт шёл на единицы секунд, никто бы мне в такой ситуации не дал думать 30 секунд. Я весь сосредоточился, мыс-ленно анализируя все физические процессы в ПТУ по многочисленным приборам. Мне бы только никто не мешал. Как вдруг из переговорного устройства «Каштан» с пульта ГЭУ раздался истошный вопль ко-мандира дивизиона движения (КДД) моего прямого начальника (кото-рого я терпеть не мог) капитана 3 ранга Тодорича (напоминаю ; для оного слишком большая честь, чтобы я привёл его имя и отчество):
; «Грацианов!!! Что у тебя там случилось со вспомогательным паропроводом?!!!», - чтобы он отстал от меня и не мешал думать, я с презрением и шуткой ответил ему:
; «Да вот, разорвало вспомогательный паропровод, и паром ошпарило Чилика. Вот он здесь и визжит».
КДД мгновенно заткнулся, так как ему надо было хоть что-то до-ложить в центральный, демонстрируя тем самым, что он владеет об-становкой. А я всё думал и думал. Вдруг из «Каштана» по циркуляру раздался серьёзный голос зама:
; «В пятом отсеке произошла серьёзная авария, ; разорвало вспомогательный паропровод. Тяжело ранен мичман Чиликов».
Я невольно сплюнул на эту собачью чушь испорченного телефона, ; думать мешают.
А думал я так. Раз во всех точках замера давления пара во вспомо-гательном паропроводе приборы показывают ноль давления, а разрыва этого паропровода нет, следовательно, пар туда просто не поступа-ет. Но на пути пара в этот паропровод последовательно стоят два клапана: ручной и автоматический, то есть регулятор давления пара (РДП), автоматически поддерживающий заданное давление пара в нем. Ручной клапан слишком прост, в нём просто нечему ломаться. … Стоп!!! Следовательно, всё дело в РДП!!! Это сейчас я пишу долго и подробно. На самом деле от момента аварии до момента моей догад-ки прошло секунд 5;10 не более. Если бы ещё и КДД не отвлекал на свои глупости, то времени на догадку ушло бы гораздо меньше.
Как только эта догадка возникла у меня, я глянул на матроса За-рубина, который и так во все глаза смотрел на меня, и сказал ему только одно слово:
- «Фонарь!»
Зарубин мгновенно снял с соответствующего щита аварийный фо-нарь и подал его мне. Вооружившись фонарём, я мгновенно полез в но-совой трюм отсека. Ещё мгновение и я добрался до РДП, который был расположен в сыром и тёмном месте трюма и осветил его. Всё так и есть!!! Стальной шток РДП толщиной с палец лопнул. Хорошо был виден металлический срез обломков. А далее давлением пара тарелку клапана с обломком прижало к его седлу и поступление пара во вспо-могательный паропровод прекратилось. Странный щелчок, который мы все на БП услышали, и был звуком удара тарелки по седлу РДП. А раз пар на эжектора не пошёл, то тут же просел вакуум в главных конденсаторах обоих бортов. И, по аварийному сигналу: «Падение ва-куума», почти мгновенно сработали аварийные защиты всех турбин и реакторов. Всё было как всегда предельно ясно и просто. Когда я выле-зал из носового трюма, то над лазом в него на корточках уже сидели механик и Тодорич. Их взгляды впились мне в лицо:
- «Что!!!» - кричали их глаза.
Я кратко доложил:
- «Лопнул шток РДП вспомогательного паропровода».
Сразу они вдвоем бросились туда в трюм к РДП. Без слов одним взглядом я подозвал к себе матроса Сидорова, который так же глядел на меня во все глаза:
; «Сидор, перекрой пар на вспомогательный паропровод ручни-ком. Затем маленькими ручными тисками зажмёшь торчащий обло-мок штока РДП и полностью вынешь весь шток до упора. Затем, чтобы тарелку РДП снова паром не прижало к её седлу, намертво за-тяни грунд-буксу РДП. После этого ручником подашь пар на вспомо-гательный и вручную лично ты будешь держать спецификационное давление пара».
Сидор вмиг всё исполнил и далее, до самого вывода ГЭУ из дей-ствия, вручную, манипулируя ручным клапаном, держал заданное дав-ление пара во вспомогательном паропроводе, то есть стал работать вместо РДП.
А вне турбинной группы в это время происходило следующее. По-сле доклада о случившемся оперативному дежурному, командир ПЛ, видя что лодка потеряла ход от главной турбины (пока ему было не ясно по какой причине), приказал срочно ввести в действие вспомога-тельные движители ; электромоторы. И, работая ими, стараться максимально возможно отгребать от берега, на который нас стре-мительно понёс ветер и волны. Здесь блестяще сработали «китайцы» (так на подводницком сленге называют электриков). Они вмиг ввели в действие дизель-генератор, и от него напрямую запитали электро-энергией гребные электродвигатели (ГЭДы). Можно было бы их запи-тать и от аккумуляторной батареи (АБ), но это было бы слишком рискованно, так как она стремительно автоматически разряжалась, обеспечивая электроэнергией расхолаживание ГЭУ обои бортов. После блестящей работы «китайцев», всё стало зависеть от одного матро-са Рощина, моего подчинённого турбиниста-маслёнщика в заведовании которого, и находились вспомогательные линии валов (ВЛВ). Конечно, в процессе обучения, я тренировал его довольно жёстко по обслужива-нию ВЛВ и приведение их в готовность к работе. Но, в то же время я всегда понимал, что это всего лишь вспомогательные, а не главный движитель, которыми пользуются редко, в основном при спокойной обстановке перешвартовок. Но сейчас от быстроты и точности дей-ствий Рощина зависело не что-то вспомогательное, а всё ; целост-ность корабля и честь экипажа. В этот момент Рощин был в конце-вом отсеке, а я был в турбинном. Как-то в этот момент повлиять на Рощина я уже не мог никак. Мысленно я обращался к нему: «Рощин!!! Не подведи!!!». … И Рощин не подвёл!!! Блестяще, перекрывая все нор-мативы, он быстро приготовил к действию вспомогательные линии валов и лодка, до предела напрягая свои гребные электродвигатели, всё-таки сумела одержаться почти у самой кромки берега. Ура!!! Ко-рабль спасён! Слава Рощину! В душе у меня всё ликовало! Но общая об-становка всё ещё продолжала оставаться грозной.
Первые два управленца (командиры групп дистанционного управ-ления или сокращённо ; КГДУ), подхватив падающие решетки реакто-ров, снова стали вводить ГЭУ в действие. Через полчаса пошёл первый пар. А ещё через 15 минут мы приняли нагрузку на АТГ обоих бортов и дали ход от главной турбины. Подошедший к нам буксир, покачался рядом с нами на волнах, да и снова ушёл в базу. Он оказался не нужен. Всем выстроенным на пирсе экипажам и военному оркестру пришлось постоять лишний час на ветру и морозе. А далее торжественная встреча нашего экипажа прошла по традиционному ритуалу без сучка и задоринки. Оркестр заиграл торжественный марш «Прощание сла-вянки», командир лодки отдал традиционный рапорт командующему флотилией, который кончался прекрасными словами:
- «Экипаж корабля готов выполнить новое задание Родины», - потом традиционный жареный поросёнок и крики «Ура!».
Затем был пятичасовой вывод ГЭУ из действия. И только к сере-дине ночи я добрался до своего номера в общежитии. Шёл из базы в городок медленно. Наслаждался свежим натуральным морозным воз-духом заполярья, видом россыпи ярких полярных звёзд и красивейшими сполохами Северного сияния. Какая красота была вокруг! Нет, только подводники, длительно оторванные от привычной наземной жизни, могут так тонко чувствовать красоту природы.

 
Северное сияние в заполярье

А ещё меня переполняла гордость за своих матросов: за Зарубина, за Сидорова, за Рощина, в этот раз за Рощина особенно. «Ах, какие же Вы у меня герои ребята! Как я Вами горжусь!» ; думал я про себя.
Поспать в ту ночь так и не удалось. Пока в общежитии мылся, стирался и гладился, настало утро. Надо было снова идти на службу. А на службе всё повторилось в точности, как и в предыдущие разы. Сначала зам, ни в чем не разобравшись, обвинил меня в потере бди-тельности. А механик наоборот, хотел представить меня к награде. Фактически получилось всё как всегда, ; меня не наказали, но и никак не поощрили.
Своих матросов ; героев, я поощрил сам. Но главным для них по-ощрением было то, что я проследил, чтобы всех их отправили в от-пуск к родным на родину. А вскоре и всех нас отправили в долгождан-ный длительный отпуск.
Через много, много лет, находясь в Военно-морской академии, я узнал, что подобная авария была и у моего начальника кафедры капи-тана 1 ранга Кузнецова Александра Ивановича [15].


1.8.5.8. Гэгээновцы

В этом параграфе я пишу о людях, но это не значит, что только о членах экипажа ; моих любимых подчинённых. Здесь я хочу ещё напи-сать и о рабочих с ГГНа, то есть рабочих с государственного гаран-тийного надзора. Гэгээновцы ; это те рабочие, которые откоманди-ровывались к нам в базу с различных заводов-изготовителей военно-морской техники нашей огромной страны. Здесь в базе они осуществ-ляли мелкий ремонт и наладку изделий своей номенклатуры. Внешне у них тоже название ; рабочие, но это принципиально другие рабочие, чем полярницкий гегемон. Во-первых, все они имели высшее образова-ние, то есть, по сути, они были дипломированными инженерами. А на рабочую сетку они пошли только потому, что в Советском Союзе ра-бочему платили гораздо больше, чем инженеру. Во-вторых, гэгээновцы очень серьёзно относились к глубинному смыслу такой дидактики как «моя рабочая совесть». Например, полярницкий гегемон даже не по-нимал, что это такое «совесть». Возможно, это какая-нибудь новая марка водки под названием «совесть». А работали гэгээновцы именно на совесть, тщательно и основательно. Они вызывали к себе чувство огромного уважения и восхищения. Я их очень любил. Предложить им за работу шило было категорически нельзя. Это бы их оскорбило. Правда, выпить с командиром, они были не дураки, но только после окончания ремонта у них в общежитии, где командир, принёсший ши-ло, был желанный и уважаемый гость. Они накрывали хороший стол, за которым пьяных никогда не было. У них была очень высокая культу-ра застолья. С некоторыми гэгээновцами из Ленинградского адмирал-тейского объединения (ЛАО), где и строилась наша лодка, я подру-жился очень близко. Именно их руками наша страна и стала великой. Именно их руками строились сверхсовременные подводные лодки, само-лёты, танки, возводились заводы, фабрики, электростанции, возника-ли новые города. Вы, уважаемый читатель, можете меня спросить, а где же при этом был гегемон? Ответ здесь прост, ; а гегемон здесь был не причём.


1.8.5.9. Коля

Но реальная жизнь гораздо сложнее и разнообразнее, чем упро-щённое полярно противоположное разделение всего рабочего класса на гегемон и гэгээновцев. Среди них есть много представителей и каких-то промежуточных людей. Вот одну такую колоритную личность, которую я очень хорошо запомнил, я и хочу здесь описать. Его звали Колей, фамилию и отчество его не помню, да тогда они мне были и не нужны. Он был сварщик. Жил Коля в будке для сварочного оборудова-ния на нашем пирсе. Эта будка представляла собой стальной метал-лический каркас, на который были наварены жестяные листы. Верх-ний жестяной лист образовывал крышу. Со временем эти жестяные листы покрылись толстым слоем ржавчины. В самой будке хранились: понижающий сварочный трансформатор, длинный электрический сварочный кабель и пучки запасных сварочных электродов. Тут же на полу, то есть фактически на палубе пирса, был брошен грязный дыря-вый матрас, засаленное матросское суконное одеяло и такая же гряз-ная подушка. Ни о каком белье в таких условиях и речи быть не могло. Сам Коля был среднего роста, с круглой головой, сплошь заросшей ко-лечками русых кудряшек и всегда небритый. Одет он был обычно: ват-ник, штаны, сапоги и треух. От него всегда пахло потом и шилом. Но пьян Коля никогда не был. Тогда как понимать, что, Коля жил в этой будке? Фактически там был его склад. А ночевал он в ней только ле-том в тёплую погоду. А так спал он, где придётся, то есть на той лодке, пришвартованной к нашему пирсу, на которой он накануне про-изводил сварку. За свои услуги Коля денег никогда не брал. Хотя, навер-ное, он понимал, что такое деньги и зачем они нужны. Но лично ему деньги были не нужны. Работал он только за шило и закуску, то есть вроде, на первый взгляд ; типичный гегемон. Но это только на первый взгляд. На самом деле у Коли была какая-то внутренняя врождённая порядочность, что напрочь отсутствовала у гегемона. Коля ну просто физически не мог ничего воровать, что тоже было очень несвойствен-но гегемону.
Общение с Колей происходило следующим образом. Когда наша лодка после очередного дальнего похода пришвартовывалась к родному пирсу, то Коля уже с нетерпением ходил по пирсу и ждал меня. Нако-нец, когда я выходил наверх, то Коля, увидев меня, снимал свой треух, махал им и радостно кричал мне: «Командир! Командир! Командир!». Я весело в ответ ему махал рукой, спускался по трапу на пирс, и мы крепко по-дружески обнимались. При этом Коля как сытый довольный кот чревовещательно мурлыкал на распев и с явным удовольствием произносил:
; «Командиррр … , командиррр … ». В переводе на русский язык это мурлыкание означало:
; «Командир! Я тебя ждал из моря. Мне без тебя было скучно. Если у тебя есть какая-нибудь сварочная работа, то я готов немед-ленно её делать».
; «Коля, есть работа, готовь оборудование, а я пойду оформлять разрешение на проведение сварочных работ».
И пока я оформлял заявку, подписывал её у Георгия Дмитриевича, выставлял противопожарный пост и всё это расписывал в вахтенном журнале, Коля готовился к сварке. Он выкатывал из будки свой сва-рочный трансформатор, подключал его к сети у электроколонки пир-са, протягивал от него сварочный кабель, ставил деревянные распорки на все люки, через которые он проходит и уже готовый к сварке с пуч-ком электродов ждал меня в турбинном отсеке. После окончания ра-боты я обычно говорил Коле:
- «Коля сворачивай своё оборудование и приходи ко мне на БП» (напоминаю ; это боевой пост).
Коля быстро сворачивал своё оборудование и шёл ко мне на БП. Он понимал, что сейчас будет вознаграждение за работу. У меня на БП в самом его центре стояла красная кнопка аварийной защиты (АЗ) глав-ной турбины. Чтобы на эту кнопку никто случайно не мог нажать, сверху она накрывалась бронзовым колпачком с ручкой, тоже покра-шенным в красный цвет. Если этот колпачок снять, то он напоминал рюмку грамм на 100. Напоминаю, если подавляющая часть гегемона знала только 3 слова на буквы: «Х, П и Б», то Коля был значительно более начитан и знал ещё четвёртое слово «командир», которое он произносил с разными оттенками: то радостно, то грозно, то прося-щее, то умилённо довольным и так далее.
Так вот, убрав своё сварочное оборудование, Коля приходил ко мне на БП, снимал красный бронзовый колпачок с кнопки АЗ и, протягивая ко мне руку с этим колпачком, просящим тоном говорил:
; «Командир».
В переводе на русский это означало:
; «Командир, наливай шило и давай закус».
Я, из своей канистрочки, наливал ему полный колпачок шила и Ко-ля, умилённо щурясь, тут же с явным удовольствием выпивал его. Ко-нечно, воды для запивки столь крепкого напитка я ему не предлагал, так как это означало бы «испортить продукт». Тут же у меня наго-тове было несколько вскрытых банок с тушёнкой и хлеб. Коля закусы-вал и снова выпивал. При этом вести с ним какой-то разговор не полу-чалось, ибо Коля, со своим скудным словарным запасом, никакой мысли выразить не мог, да и его самого мало что интересовало в жизни. Он просто пил, закусывал и блаженно мурлыкая нараспев произносил:
- «Командиррр … , командиррр … », ; при этом он также бла-женно прижимался ко мне плечом и тёрся о него. Затем я Колю укла-дывал спать на ГУП, так как зимой в его будке не поспишь ; мороз. ГУП ; это главный упорный подшипник, очень большое сооружение. Сверху на него были накиданы резиновые мешки с СГП (спасательный гидрокомбинезон подводника). В результате получался довольно мяг-кий резиновый матрас. Утром Коля просыпался, я кормил его остав-шимся после береговой вахты завтраком, и он выходил на пирс ожи-дать прихода следующей лодки. Так и протекала его жизнь. Была ли у него семья, ездил ли он когда-нибудь в отпуск ; не знаю.
Но случаи общения с Колей бывали разные. Например, бывало и так, что придёшь с моря, а сварочных работ мне не требовалось, но шило у меня было. Тогда я говорил Коле:
- «Коля, работы нет, но всё равно по дружбе приходи ко мне на БП».
И я поил и кормил Колю как обычно без всякой работы. Но бывало и не так. Иногда я приходил с моря, обнимался с Колей и говорил ему:
- «Коля, работы уйма, но шила нет».
Вот если Коля слышал такие слова, то тут он бросал все, лишь бы выручить меня. Так как своим внутренним чутьём глубоко порядоч-ного человека он чисто на интуитивном уровне понимал, что ему по-везло, что ему выпал шанс продемонстрировать мне своё бескорыстие, что не за шило и тушёнку он работает, что дружба со мной ему го-раздо важнее. И Коля так же добросовестно работал даром.
Вот тут, уважаемый читатель, я спрашиваю себя:
- «К кому Коля ближе? К гегемону или к гэгээновцам?».
Но нет, причислить Колю к гегемону, значит даже мысленно оскорбить его. Но и гэгээновцам он конечно тоже не был. Вот такова палитра жизни, уважаемый читатель. Её надо принять такой, какой она есть. Изучать жизнь, понимать её и быть адекватным в самых разных обстановках, в общении с самыми различными людьми.


1.9. Чуткость

Здесь я начну рассказывать о нашем замполите капитане 2 ранга Александровиче Валерии Константиновиче, и обязательно хочу под-черкнуть один нюанс, показывающий его ум. Этот нюанс на практике выражался в том, что он мог понять ситуацию, в которой был по-ставлен тот или иной офицер и у него хватало мужества брать на се-бя часть ответственности за этого офицера. Теперь более подробно расскажу, в чём здесь суть дела.
В то время мы активно участвовали в государственных испыта-ниях. На практике это выражалось в том, что в море мы бывали по 10;15 суток, потом приходили в базу на 2;3 дня, меняли новую технику и снова уходили в море. Мне, как командиру турбинной группы, за эти 2;3 дня надо было успеть принять все необходимые запасы и произве-сти мелкий ремонт матчасти, который в море на введённой ГЭУ было невозможно сделать. Поэтому часто за эти 2;3 дня ни я, ни мои под-чинённые на берег так и не сходили. Ну, в лучшем случае, добежать до городка или береговой казармы (для матросов) помыться, сменить бе-льё и снова на лодку. Но за эти 10;15 суток, что мы были в море, оче-редной генсек (а они тогда менялись очень часто) успевал наговорить кучу речей, которые необходимо было всем нам конспектировать и предъявить заму. А тот был обязан доложить в политотдел дивизии, что в экипаже такая-то речь очередного генсека всем личным соста-вом законспектирована. Более того, между замами было даже сорев-нование, кто раньше доложит. Так вот, за эти 2;3 дня стоянки в ба-зе, ни у меня, ни у моих турбинистов, не было никакого времени зани-маться этими глупостями. Я так прямо заму и говорил, что помимо ремонта матчасти, моя главная задача для людей за это время выде-лить им хоть какое-то время на сон. Спать 4 часа подряд для нас то-гда казалось большой роскошью. Зам всё это видел, понимал и с «эти-ми глупостями» ко мне и моим людям не приставал. Конечно, доло-жить в политотдел дивизии правду он не мог, его бы там просто не поняли. Естественно, он везде докладывал, что в экипаже весь личный состав законспектировал ту или иную речь. Тем самым он, понимая ситуацию, брал ответственность на себя. Я это видел, понимал и це-нил. Через некоторое время у меня с ним установились очень дружеские доверительные взаимоотношения. Я перестал обращаться к нему формально по воинскому званию: «Товарищ капитан 2 ранга», а стал называть его по имени и отчеству: «Валерий Константинович». Я чув-ствовал, что он ждал от меня такого к нему обращения, но сам ска-зать мне об этом, наверное, стеснялся.
Но любили ли они меня (то есть Георгий Дмитриевич ; механик и Валерий Константинович ; зам) ; не знаю. Точно могу сказать, что нелюбви ко мне у них явно не было, не было у них ко мне и безразличия. Но вот любили ли они меня? ; оставляю вопрос открытым. Если у них и была ко мне любовь, то я в этом не уверен. Ведь любовь выражается в конкретных действиях. Да попроси я их о чём-нибудь по службе или в личном плане конечно и тот, и другой моментально откликались и чем могли, тем и помогали. Но реальная жизнь сложнее только просьб и откликов. Бывают в жизни такие ситуации, когда Ваш подчинённый явно нуждается в Вашей помощи и поддержке, но открыто попро-сить об этом по тем или иным причинам не может. Здесь начальник должен сам об этом догадываться и принять меры. Это то качество человека, которое обычно называют ; чуткость. Но чтобы быть чутким, надо ох как много знать о подчинённом! А бывает ли любовь без чуткости? Думаю, что нет.
В этой связи опишу не очень приятный для меня случай полного отсутствия чуткости ко мне со стороны таких любимых и уважае-мых мною людей как Георгий Дмитриевич и Валерий Константинович. Да, я немного разочаровался в них, но всё равно моя любовь к ним в большом смысле осталась. Я успокаиваю своё небольшое разочарова-ние словами: не суди, и судим не будешь, и идеальных людей не бывает. Да, действительно, образ Андрея Болконского в знаменитом романе Л.Н. Толстого «Война и мир» ; не жизненный. Ну, не встречал я в ре-альной жизни таких всесторонне правильных людей как Андрей Бол-конский. Да, это символ, к которому следует стремиться, но это не реальный человек, в жизни таких людей не бывает. А вот Сомс в «Саге о Форсайтах», классика английской литературы Джона Голсуорси, как раз реален. Он одновременно и нудный, и замкнутый и кажется не-приятным, но он вместе с тем предельно порядочен, честен и предан семье. Это человек реальный жизненный, сотканный из разных проти-воречивых качеств, то есть именно так, как и бывает всё в реальной жизни. Поэтому, подходить к оценке Георгия Дмитриевича и Валерия Константиновича, да и вообще к оценке любых других людей, с точки зрения сравнения их с образом Андрея Болконского ; принципиально не-правильно, не для того этот литературный образ существует. Никто не обязан никого любить. Но в своей душе я их невольно сравнивал с об-разом Андрея Болконского, а они на него явно не потянули. Это было моё лёгкое разочарование, уж больно они мне нравились. Но ничего не поделаешь ; такова реальная жизнь, и её надо воспринимать такой, какая она есть. Глупо строить себе воздушные замки. А теперь рас-скажу о самом этом случае.
За все наши боевые дела командир подводной лодки капитан 1 ранга Покровский получил высочайшую оценку Родины ; стал Героем Советского Союза. Механик и зам также получили очень высокие ор-дена. Часть офицеров получили медали «За боевые заслуги». А я, ко-мандир турбинной группы, обеспечивающий кораблю ход, выработку электроэнергии и выработку пресной и питательной воды, никаких боевых наград не получил. Ну и ладно, значит, не достоин, ведь людей получше меня не забыли и наградили. И ни зависти, ни сожаления, ни обиды у меня не было никакой. Но в этот момент у меня как раз вышел срок получения обычной медали «За безупречную службу» третей сте-пени. К сроку эту медаль дают всем офицерам подряд, почти не смотря на их службу. Срок настал, а я её не получил. В других экипа-жах, где замы безразличные, офицеры моего года выпуска её получили, а я ; нет. Конечно, если бы я вовремя сказал об этом механику, или за-му, то без сомнения получил бы её к сроку. Но никак я не мог заставить себя попросить их об этом! Чувство гордости, стыда, офицерской че-сти, мешало мне попросить их об этом. Я ещё внутренне надеялся на чудо, думал, что от меня скрывают представление, чтобы сделать мне сюрприз. Но чуда не произошло.
Читатель, в реальной жизни чудес не бывает, в ней всё прагма-тично и закономерно. Вот так жизнь учила меня жизни. Нет, моя лю-бовь к Георгию Дмитриевичу и Валерию Константиновичу у меня всё равно осталась. Их ведь тоже можно понять, они так были затюка-ны службой, что этот для них мелкий нюанс, конечно, упустили из ви-да. А мне так хотелось хоть каплю чуткости и внимания к себе! Так хотелось получить эту медаль без напоминания! Но, увы! Мне оста-лось только удовольствие от самосознания честно выполненного долга. А теперь второй раз повторяю ; любви без чуткости не бывает. Вы, читатель, сами думайте ; любили ли меня по-настоящему Георгий Дмитриевич и Валерий Константинович? После этого случая я поклял-ся сам себе, что никогда, ни при каких обстоятельствах, я так не по-ступлю ни с одним своим подчинённым. Спросите, читатель, моих подчинённых ; сдержал ли я свою клятву?
А здесь в этом сочинении, я мог бы и не описывать этот случай, но описал. Цель моя проста ; чтобы молодые люди, читающие это сочинение, были всегда чуткими не только к своим подчинённым, но и вообще ко всем окружающим их людям. Чтобы увидели, какую душев-ную боль причиняет отсутствие чуткости. Да, сказано просто, да не просто делается!


1.10. Забавные истории на флоте

Тяжела военно-морская служба корабельного состава действую-щего флота. Ох, как тяжела! И, чтобы выжить в ней, нормально служить и не сойти с ума ; её нужно любить. Причём, чувство любви к флоту невозможно в себе воспитать или развить. Оно в тебе либо есть, либо его нет. Это определяется фактом твоего рождения. Ро-дился ты с психологическими качествами и приоритетами, на основе которых в дальнейшем разовьётся чувство любви к флоту, или нет, ; никто не виноват. Он так родился, и это не является его виной. Ведь никто не виноват, что он родился именно мальчиком, а не девочкой.
Но если служить на флоте его не любя, то жизнь превращается в каторгу. Причём каторгу невыносимую. И тут возможно всё: пьян-ство, разврат, сумасшествие. Так, только за последние несколько лет у нас в экипаже сошло с ума шесть человек! Причём сходили с ума по-настоящему, не прикидывались. Их сначала клали в специальное отде-ление госпиталя, но вылечить их было уже невозможно. Сходили они с ума на всю жизнь. Их не только комиссовали с военной службы, но и полностью снимали с военного учёта в военкоматах. Они уже не под-лежали никакому призыву даже во время войны. Это было ужасно. Я не хочу описывать все эти случаи, повторяю, ; они ужасны. У чита-теля они могут вызвать чувство нелюбви к флоту. А я этого не хочу. А если какой-либо психолог ими заинтересуется, то пусть свяжется со мной. Индивидуально я ему всё расскажу.
Но как бы, ни была тяжела наша служба, много в ней было смеш-ного и весёлого. Иногда этот смех был сквозь слёзы, пот и кровь. Но он всё же был! И от этих фактов никуда не денешься, ведь они были, бы-ли, были! Даже в самых тяжёлых ситуациях были у нас и шутки и смех. Вот об этом я и хочу написать в этом параграфе. По сути ; это тоже рассказы о людях, но только с другой стороны.


1.10.1. Культпоход в дом офицеров города Полярный

В октябре 1982 года у нас начались бесконечные интенсивные пла-вания. Они были не продолжительные, но частые. Бывало по три раза на неделе мы выходили в море. Чуть больше суток постоим в базе и снова в море. Что делать, шла программа государственных испыта-ний, которую я так задержал с историей потери дроссельной шайбы. Придя из моря, 5;6 часов длился вывод ГЭУ из действия, потом надо было принять необходимые запасы, сделать мелкий ремонт и снова на 5;6 часов ввод ГЭУ и выход в море. Не всегда на этих кратких стоян-ках я успевал сходить к себе в общежитие, получить письма, помыть-ся и постираться. Такой режим службы выматывал людей до крайно-сти. Но люди выдерживали, а вот техника, а точнее металл ; нет. И вот однажды, когда уже ввели ГЭУ в действие, и надо было отчали-вать от пирса, кто-то из швартовой команды заметил, что громад-ный кусок обшивки специального отделения лёгкого корпуса лодки оторвался по верхнему шву и отошёл от прочного корпуса ПЛ на не-сколько метров. Конечно, ни о каком выходе в море с такой неисправ-ностью не могло быть и речи. ГЭУ вывели из действия. А нас, в сроч-ном внеочередном порядке, снова погнали в Полярный на хорошо знако-мый нам судоремонтный завод. И всё началось так же, как и два с по-ловиной года назад. Опять борьба с гегемоном, опять противопожар-ные посты, опять это безудержное пьянство гегемона. Но только то-гда это было лето, и стоял полярный день, а теперь это уже была зи-ма (октябрь месяц в Заполярье уже настоящая зима) и полярная ночь.
Ремонт шёл своим чередом. Вдруг вызывает меня к себе в каюту (а жили мы тогда на плавказарме) зам и объявляет мне, что в субботу, после окончания ремонтных работ, матросы срочной службы со всего экипажа (то есть не только мои, но и из других подразделений кораб-ля) должны совершить культпоход в дом офицеров города Полярный. А я назначаюсь на этот культпоход старшим. Там артисты театра Краснознамённого Северного флота дают спектакль «Любимая».
; «Вы у нас театрал, Грацианов, вот Вам и карты в руки. По-смотрите с матросами спектакль, а заодно проследите за дисципли-ной строя при следовании в дом офицеров и дисциплинированное их возвращение на территорию завода. Но помните, строжайше запре-щаю Вам вести строй через Рабочий посёлок».
Рабочий посёлок, это такой микрорайон Полярного, где находят-ся одни общежития молодого гегемона, ещё не успевшего обзавестись семьями. Я коротко по-военному сказал ему: «Есть». Настала суббо-та. После ужина я построил всех матросов нашего экипажа на пирсе, к которому была пришвартована наша плавказарма, и произнёс, как говорят, краткую, но пламенную речь:
- «Идём в культпоход в дом офицеров смотреть спектакль теат-ра Северного флота. Идя в строю не разговаривать. В доме офицеров могут быть женщины, поэтому вести себя прилично, главное не мате-риться. Помните, что Вы комсомольцы и советские моряки-подводники!».
И культпоход начался. Чтобы обойти рабочий посёлок, надо бы-ло сделать большой крюк по городу. Строй матросов шёл чётко, мол-ча, в колонну по два с флажками и фонарями, то есть всё как положе-но по уставу. Спектакль «Любимая» ; на флотскую тему. Я уже смотрел его в Ленинграде в отпуске в Малом драматическом театре на улице Рубинштейна. Кратко опишу его сюжет. Главный герой спектакля офицер-подводник капитан-лейтенант. Служит он в отда-лённом Заполярном гарнизоне. Его подводная лодка стоит в ремонте на заводе. Он женат на красивой артистке, которая не желает жить с ним в такой глуши. Она вся в искусстве. А её искусство требу-ет обязательного нахождения в большом городе. На судоремонтном заводе главный герой знакомится с очень простой девушкой, работа-ющей сварщицей. Разумеется, что это знакомство носит исключи-тельно служебный характер. Их деловые отношения затем плавно пе-ретекают в дружбу, а затем и в любовь. Мораль спектакля предельно простая ; настоящая советская женщина должна пойти за своим мужем офицером ; защитником завоеваний социализма, хоть на край света. Именно в этом и видится настоящая любовь. В общем-то, всё правильно как в песне «Катюша», но по-советски крайне упрощённо. Реальная жизнь гораздо сложнее этих агит-штампов.
Итак, пришли мы в дом офицеров. Матросы сняли свои шинели, расправили свои форменки и синие гюйсы на них и расселись по своим местам. Я, тем временем, оценил публику в зале. В основном это были матросы с ремонтирующихся кораблей со своим офицером во главе. На первом ряду сидели стройбатовцы во главе со своим прапорщиком. Здесь надо немного пояснить. Сейчас стройбата нет. А раньше туда брали ребят со Средней Азии. По-русски они говорили очень плохо. Воспитывались они в основном на местных обычаях. Что такое «со-циализм» понимали слабо. Школу заканчивали не все. По сути, они бы-ли дикие. Им даже во время службы не доверяли оружие.
Спектакль начался. Так как спектакль я уже смотрел, то мне бы-ло интересно наблюдать за реакцией матросов. В самом расцвете мо-лодости с 18 до 21 года их на 3 года призывали во флот, где они не могли видеть женщин даже воочию. Естественно, что от отсут-ствия женского общества они быстро дичали и у них вырабатывались определённые комплексы поведения. С одной стороны (издали) они очень хотели женского общества, что вполне естественно для их воз-раста, а с другой стороны (вблизи) они дичились женщин, терялись, стеснялись и просто не знали, как себя вести в их присутствии. Это так же естественно при их длительном отрыве от них.
И вот на сцене театра они увидели живых настоящих женщин. Причём женщин не простых, а красивых, так как они артистки. Более того, они увидели женщин, играющих любовную историю. Кстати, надо сказать, что играли они довольно хорошо, в образы вжились пре-восходно. Матросы, как малые дети, верящие в сказки, с широко от-крытыми глазами предельно внимательно следили за развитием сю-жета. Они все были захвачены магией спектакля. Они так искренне переживали за героев пьесы, так вжились в её обстановку, что каж-дое движение, каждая реплика артистов глубоко трогали их за душу. Они словно забыли, что это всего лишь игра актёров, а не реальная жизнь. И вот настала сцена, которой я опасался. Главный герой вме-сте со своей сварщицей, чисто по-дружески решили вместе встретить Новый год. И вот, они вдвоём сидят за праздничным столом, между ними стоит бутылка шампанского. Слово за слово и главный герой её нежно обнимает, она не сопротивляется, и он прямо на сцене собира-ется её поцеловать. Матросы в зале замерли, слышны были даже ма-лейшие шорохи. Ведь не шутка-дело, сейчас при них прямо на сцене ар-тисты будут целоваться! Но в этот момент, по ходу пьесы, раздаёт-ся звонок в дверь. Главный герой, оторвавшись от сварщицы, пошёл её открывать. На пороге появился матрос, у которого на рукаве шинели была пришита одна лычка, то есть матрос по первому году службы, или короче ; «карась». И этот артист, играющий матроса, по ходу пьесы обращается к главному герою:
- «Товарищ капитан-лейтенант, Вам срочно прибыть в часть».
И словно взрыв произошёл в этот момент. Задрожали стены, за-качались кресла, зал наполнился неистовыми криками. Все матросы со-скочили со своих мест, замахали руками, и в разной последовательно-сти кричали одно и то же:
- «Карась! Дай людям поцеловаться!».
А стройбатовцы с первого ряда пытались за полы шинели сдёр-нуть со сцены артиста, игравшего матроса, набить ему морду, а главных героев заставить целоваться. Я с дуру инстинктивно бросился наводить порядок. Но это было уже бесполезно. Матросы меня про-сто не видели. Казалось, они искренне верили, что если бы не этот ка-рась, то главные герои обязательно бы при них стали целоваться. За-навес упал. Зал шумел ещё несколько минут. Постепенно публика успо-коилась. Занавес подняли, и артисты благополучно доиграли спек-такль. Наверно артисты были уже закалённые, ведь театр то был во-енный.
Когда после спектакля матросы надели шинели и вышли на улицу, я их построил в двух шереножный строй, повернул его направо и повёл обратно на завод. Как сейчас помню, стояла прекрасная полярная ночь. На фоне чёрного звёздного неба сполохи Северного сияния посто-янно меняли свои очертания и цвета. Но не трогала меня в тот мо-мент эта красота. Я, весь гневный забыл предостережение зама и по-вёл строй на завод кратчайшей дорогой через Рабочий посёлок (!), что мне было строжайше запрещено, и всё время ругал матросов:
; «Что за поведение?!» ; строй молчит и идёт на завод.
; «Как могли Вы, моряки-подводники, так вести себя в культур-ном месте?!» ; строй матросов молча идёт на завод.
; «А ещё называется комсомольцы!» ; строй матросов продол-жает молча идти на завод.
; «А ты, Поляков, кандидат в члены КПСС и такое поведение! Как бы было стыдно твоему отцу, если бы он сейчас увидел, как ты себя ведёшь!» ; Поляков молча, понурив голову, идёт в строю на завод.
Ведь никому нечего мне в ответ сказать, да и говорить в строю не положено. И тут случилось то, против чего меня предупреждал зам. Мы зашли в центр Рабочего посёлка, куда категорически нельзя было мне водить матросов. А это был субботний вечер. Все дома культуры были ярко освещены, в них шли танцы. Прямо через окна был слышен девичий смех, играла музыка. Мои матросы всего этого просто физически вынести не могли. И, хотя в строю разговаривать запреще-но, они все (!) каждый на свой лад истошно завопили:
; «Товарищ старший лейтенант, разрешите сходить на танцы?! Очень Вас просим! Ну, разрешите?!».
; «Да какие Вам танцы после такого поведения в театре?!»
; «Будем хорошо себя вести, только пустите на танцы! Очень Вас просим!».
; «Да какие Вам танцы после такого поведения! Марш на завод!».
; «Пустите! Пустите! Товарищ старший лейтенант! Пустите! Пустите!».
И тут я ясно почувствовал, что все их просьбы, пойти на танцы, продиктованы уже не сознанием, регулируемым волей, а прорвавшимся мощным инстинктом молодости, долго сдерживаемым длительными плаваниями. Они уже больше не владеют своей волей, и что если я буду и дальше продолжать упорствовать, то спровоцирую их на крупный уголовный проступок массового неповиновения и загублю все их моло-дые судьбы. Соображать приходилось очень быстро согласно резко меняющейся обстановке.
; «А если у Вас возникнет конфликтная ситуация с гражданскими парнями из-за девушек, то как Вы будете себя вести? Небось, устрои-те крупную драку?».
; «Никакой драки не будет, пусть нас бьют, только пустите на танцы!».
; «Ну ладно, так и быть, пойдём на танцы … ».
; «Ура! Ура! Ура!».
; «Но, ни в какие конфликты с гражданской молодёжью не всту-пать, вести себя с девушками корректно по-рыцарски. Помните, что Вы советские моряки-подводники, комсомольцы. И, чтобы никакого сквернословия! Слышите?!».
; «Да, да, да!!!», - а про себя подумал:
; «Ох, сейчас будет драка, патруль, гауптвахта, грубый просту-пок на экипаж. А уж как мне влетит от зама! Трудно даже себе и представить!»
С такими мыслями я ввёл моряков в вестибюль молодёжного дома культуры. Мои матросы раздеваются, снимают шинели, разравнива-ют форменки, надевают голубые гюйсы ; ну, прямо красавцы. Разде-ваюсь и я. Под шинелью у меня был китель. Вошли в зал. Глаза у деву-шек разгорелись, как же, сразу вошло столько красавцев – кавалеров! Конечно, ни о какой конкуренции с гражданскими ребятами не могло быть и речи ; девушки смотрели только на моих матросов. Дракой не пахло. Я успокоился. Я приветливо обратился к матросам:
; «Ну, приглашайте девушек».
И сам стал подавать им пример, приглашая на танец то одну де-вушку то другую. Неожиданно, через некоторое время меня объяло не-приятное чувство стыда. А дело было вот в чём. Мои матросы сби-лись в кружок, друг перед другом трясутся, девушек не приглашают. В глазах у девушек разочарование, ирония, слышны усмешки. В перерыве между танцами я вошёл в их кружок и грозно на них зашипел:
; «Вы что, сволочи, флот позорите?! А ну быстро всем пригла-шать девушек!».
Но не тут-то было, глаза от меня воротят, краснеют и молчат. Прошло ещё пару танцев. Ситуация не изменилась. Больше такой стыд я терпеть не мог, вошёл в их кружок и отчётливо сказал:
; «Танцы окончены, всем в гардероб, одеваться и идти на завод».
На завод шли, молча в колонну по два. А я, раздражённый пере-житым чувством стыда, ругал их в диаметрально противоположном смысле:
; «Флот опозорили, к девушкам подойти не могли! А ещё являе-тесь комсомольцами, подводниками! Какого стыда я от вас натерпел-ся! Ну надо же, кто бы мог подумать ; к девушкам подойти не смог-ли!» ; строй молчит.
; «А ты, Лисицин, хвастался, что числишься секс-разбойником у себя в деревне! Видел я, каков ты разбойник!» ; Лисицин молчит.
; «Да чтобы я ещё раз повёл Вас в культпоход!» ; строй молчит. И так далее и в том же духе до самого КПП завода. То есть ругал их как раз, наоборот, за отсутствие той активности, которая ключом из них била в доме офицеров во время спектакля.
Приведя строй на плавказарму, сдал матросов старшему офицеру дежурной боевой смены и пошёл докладывать заму. Постучал в дверь его каюты:
; «Войдите», ; я вошёл, приложил правую руку к шапке и как по-ложено доложил:
; «Товарищ капитан 2 ранга, культпоход матросов в дом офице-ров прошёл без замечаний».
; «Молодец, Грацианов, идите, отдыхайте», - я вышел из его ка-юты и горько, горько про себя подумал:
; «Бедные, бедные ребята».


1.10.2. Сварщица

Стоять в сухом доке на судоремонтном заводе да ещё внепланово ; большое удовольствие. Поэтому, как только ремонтные работы с лёгким корпусом были завершены, была проведена доковая операция и нас вывели из дока. Производить дальнейший ремонт, нам было прика-зано на плаву в родной базе своими силами и силами гэгээновцев, чему я был очень рад. Ведь ремонт совместно с гэгээновцами, это не просто очень качественный ремонт, но и роскошь общения с умными, порядоч-ными и просто хорошими людьми. Состоялся наш переход под дизеля-ми в Западную Лицу. Мы встали к какому-то пирсу, но не к своему обычному. Наверху по верхней палубе затопала швартовая команда и через некоторое время мы нежно коснулись кранцев пирса. Всё шло обычно по накатанному. Матросы уже надели ватники и шапки и ждали команды выйти наверх таскать кабель-трассы для приёма пи-тания с берега. Но вдруг какому-то весёлому человеку в центральном стукнуло в голову дать по трансляции неуставную информацию:
- «На пирсе баба!».
И, не дождавшись команды выйти наверх таскать концы пита-ния, матросы ринулись к трапам, которые вели к люкам выхода на верхнюю палубу. Как же! Ведь на пирсе настоящая живая баба! Ох, как они соскучились по виду настоящих живых женщин! Три года в са-мый сок юности они видят только одни мужские лица и железо, желе-зо и железо. А тут на тебе, подвернулся случай воочию посмотреть на настоящую живую бабу! Природный инстинкт в них сработал момен-тально. Мои мигом выбежали в соседний электротехнический отсек, так как там был такой выход на верхнюю палубу. Я, возмущённый та-кой недисциплинированностью, пошёл в соседний отсек наводить по-рядок.
Возле тумбы тубуса водолазного колокола стояла жаркая возня с матерщиной, вот, вот готовая перейти в драку. Суть конфликта бы-ла в следующем: два соседних и, в общем, то дружных коллектива матросов это мои турбинисты (на подводницком сленге ; турбинёры) и электрики (повторяю, на подводницком сленге ; китайцы) желали первыми выйти наверх смотреть бабу. При этом аргументом моих было то, что они на корабле вообще самые главные, так как от них зависит всё: ход ПЛ, выработка электроэнергии, пресной и питатель-ной воды и поэтому:
- «Цыц, китайцы и не рыпаться!».
Это, конечно был результат моей работы с личным составом.  У китайцев тоже был свой весомый аргумент, это их отсек и поэтому они первыми должны подняться наверх, смотреть бабу. А турбинёрам они издевательски советовали сделать свой люк в своём отсеке и через него и лазать наверх. Такое издевательство ещё больше распаляло турбинный шовинизм моих. Как раз в этот момент из центрального раздалась команда:
- «Свободным от вахты выйти наверх таскать концы питания с берега».
Медлить было нельзя, так как в дело вот, вот могли вступить ку-лаки. Я быстро подошёл к трапу, ведущему наверх, и как можно более серьёзным голосом (так как меня душил смех) спросил:
- «В чём дело?!»
Мгновенно с двух сторон мне были высказаны претензии друг к другу. Соображать пришлось очень быстро. Как офицер я по своему статусу не мог полностью принять ту или другую сторону. Рассудил я так:
- «Да, действительно, от турбинистов на корабле зависит всё. Хотя я и сам главный турбинист, но, тем не менее, прямо скажу, что-бы мы турбинисты делали без электриков? Поэтому сделаем так: вы-ходить наверх будем по очереди, один электрик, один турбинист и так далее. Но начнём все, же с электриков, так как в этом отсеке хо-зяева они».
Это был нормальный взвешенный никого не обижающий компро-мисс. Через минуту и китайцы и турбинёры были уже наверху.
Последним вышел наверх и я, и что я вижу? Молча, в одну шеренгу стоят матросы вдоль покатых бортов лодки и смотрят. Рты у всех открыты, у некоторых текут слюни.
; «А где же баба?» ; спросил я у стоящего рядом матроса.
; «А вона», ; и он махнул рукой в сторону начала пирса.
Я присмотрелся. Да, действительно, по пирсу шёл человек, явно гражданский. Одет он был в традиционный наряд гегемона: ватник, ватные штаны, заправленные в кирзовые сапоги. К нижней губе прилип хопец «Беломора» (в то время были такие дешёвые папиросы). Человек на ходу изредка подсасывал этот хопец, не вынимая его изо рта. Но странно, больно он для гегемона был чисто выбрит. Ба! Да у него на голове вместо традиционного гегемоновского треуха тёплая серая ко-сынка! … Так вот она разгадка этого человека ; она и есть та самая баба! Через плечо она за собой тянула сварочный кабель, а под мыш-кой у неё торчал пучок электродов. Так и есть, новая сварщица этого пирса. Надо было иметь очень большое воображение, чтобы ловить кайф от созерцания такой бабы. Или быть очень голодным до вида женщин. Скорее всего, именно это и было у матросов, что даже от такого «зрелища» у некоторых текли слюни.
И опять я подумал про себя:
- «Бедные, бедные матросы. До чего же Вас довела жизнь!».
А вот и она, настоящая гегемоновская советская сварщица, а не какая-то рафинированная интеллигентка, какой она преподносилась в спектакле «Любимая». Но, в то время — это несоответствие никого, и в том числе и меня, не удивляло. Ибо люди во всём государстве уже давно привыкли, что в стране параллельно существуют две правды: одна официальная, провозглашаемая с трибун и в СМИ, а другая ре-альная фактическая, которую официально, как бы не замечали, и о которой говорить было нельзя. Постепенно это подтачивало веру в советскую власть. Вот потому-то она так легко и рухнула в 1991 году.


1.10.3. Журнал «Огонёк»

Шёл второй месяц нашего дальнего океанского подлёдного похода. А впереди ещё плавать и плавать. И никаких симптомов предвкушения ожидания скорого возвращения в базу я на лицах подводников не заме-чал. Все были внимательны, деловиты, озабочены и стремились как можно лучше выполнять свои служебные обязанности. Правда, кое-кто уже тогда начал считать дни до возвращения в базу. Видно про-цесс уменьшения числа дней доставлял им удовольствие. Каюсь, считал дни и я, но считал их с обратным знаком. Мне это тоже доставляло удовольствие, но совсем иного рода. Вот как примерно я тогда мыс-ленно сам с собой разговаривал:
- «Ура! Нам в море ещё быть два месяца. Какое блаженство».
Через месяц я думал уже не так:
- «Ах, всего лишь месяц осталось быть в море. Как быстро текут дни».
Проходили ещё три недели, и я впадал в полное уныние:
- «Всего лишь неделю осталось побыть в море. Как тут хорошо! А там, на берегу, опять начнутся наряды, смотры, инспекции, проблемы с дисциплиной Разгуляева и так далее. Как мне всего этого не хочется! Вот так бы всю жизнь плавать и плавать. Красота! Но, увы, через неделю этот рай кончится».
Рай для меня заключался в строгой, размеренной, жёстко регла-ментированной службе. Где я выполнял свои задачи, у меня всё получа-лось, и я мог прогнозировать близкое будущее. По итогам недели мой отсек часто занимал первое место по кораблю, и я этим очень гордил-ся. Проблем ни с матчастью, ни с дисциплиной матросов не было ни-каких. Красота! Живи и радуйся. Впереди только одна забота ; вах-ты, вахты и ещё сотни раз одни вахты. Иногда они прерывались объ-явлением готовность №1 подводная для всплытия во льдах. А это про-сто сказка ; увидеть такую красоту Арктики! Потом снова бесконеч-ные вахты, вахты и вахты. Конечно приборки, а по выходным (а они у нас были даже в море) ; просмотр кинофильмов в кают-компании. Как мне нравилась такая жизнь!
Но вдруг, как гром среди ясного неба ; у меня в море появились проблемы с дисциплиной матросов. И это где ; в дальнем морском подлёдном походе, на боевой службе! А дело было так.
Я отстоял вечернюю вахту своей третьей боевой смены, попил ве-черний чай в кают-компании и уже готовился пройти по отсекам к себе в кормовую каюту (офицерская каюта на шесть коек) чтобы по-спать, как вдруг при всех офицерах третьей боевой смены зам очень вежливо после чая предложил зайти к нему в каюту:
- «Юрий Александрович, будьте любезны, после чая зайдите ко мне в каюту, есть разговор».
Такая подчёркнутая публичная вежливость зама означала только одно ; меня ждал разнос. Но за что?! Вроде всё у меня нормально. Но тогда за что же? Ждать долго не пришлось. В своей каюте тон зама резко изменился:
; «Товарищ Грацианов, Вы, почему распустили своих матро-сов?!».
; «Я, я, я … я?!».
; «Да, Вы».
; «Да у меня всё нормально: матчасть работает исправно, вахты несём без замечаний,  боевые листки выпускаем регулярно … »,  ;  но тут
зам меня прервал:
; «У Ваших матросов в кубрике порнография!».
; «Что?!!! Не может этого быть. Да я каждый день по многу раз проверяю порядок в их кубрике и никакой порнографии я там не заметил».
; «Значит, плохо Вы проверяете порядок в кубрике своих матро-сов. Вы их распустили. Немедленно идите к ним в кубрик, изымите порнографию и мне доложите. Всё!».
; «Есть!».
И я вышел из его каюты. Когда шёл по отсекам в их кормовой куб-рик думал:
- «Неужели среди моих появился замовский стукачёк? … Нет, не может этого быть. Скорее всего, у них действительно что-то есть и они расхвастались. А стукачёк тут как тут. Тук, тук заму и вот он меня и выдрал».
 Тут мне к месту вспомнилось любимое замовское выражение: «Лучше стучать, чем перестукиваться» (для справки ; подводники пе-рестукиваются только в аварийных отсеках, когда «стучать» уже поздно). Но мысли мои оборвались, так как в этот момент я вошёл в кубрик своих матросов.
Свет в кубрике был выключен, но на тумбочке горела ночная лам-почка и шесть голов, сидя, что-то там смотрят. Не давая матросам опомниться, я резким движением рук раздвинул их головы и … . О бо-же! Что я там увидел! …  Перед ними лежал титульный лист журна-ла «Огонёк». В его левом верхнем углу красовался орден Ленина. А на самой обложке была шикарная цветная глянцевая фотография народ-ной артистки СССР Людмилы Гурченко. Она сидела в низком кресле, в красивом атласном платье с глубоким декольте и обворожительно улыбалась, но … при этом одна её нога была закинута на другую, и прямо в центре обложки были видны её оголившиеся страшно соблаз-нительные коленки. И вот они, шестеро бедолаг, смотрели на эти ко-ленки и молча пускали слюни. Представляю, какие глупые мысли рои-лись в их головах в этот момент!
Но, уважаемый читатель, Вы наверно забыли, что я вообще-то был строгий начальник и свою роль играл на пять баллов:
; «Что?!!! На боевом корабле, на боевой службе ПОРНОГРА-ФИЯ!!! Вот значит, какие Вы комсомольцы и кандидаты в члены КПСС!!! А ну давайте мне сюда эту порнуху, сейчас же порву её на Ваших глазах».
; «Товарищ капитан-лейтенант, не рвите нашу последнюю ра-дость. Ведь у нас кроме этой фотографии ничего нет. Вы ведь тоже когда-то были молодой и Вам тоже, наверное, нравилось смотреть на красивых женщин, а мы их три года даже живьём не видим!».
; «Ну ладно, уговорили. Но смотрите, ещё раз увижу ; порву пе-ред строем», - я как бы быстро «сломался», так как не видел за ними вообще никакой вины, но лицо «строгого начальника» всё равно дер-жал.
; «Спасибо, спасибо, товарищ капитан-лейтенант. Да, даём сло-во, больше не увидите».
Тут я вышел из их кубрика и опять, сквозь все отсеки, пошёл в ка-юту зама, расположенную в носу, докладывать о проделанном меро-приятии. Подойдя к его каюте, я осторожно постучал в её дверь:
; «Товарищ капитан 2 ранга?! Разрешите войти. Грацианов».
; «Войдите», ; и я вошёл:
; «Ну, докладывайте», ; я принял тон несправедливо обиженного офицера и стал докладывать:
; «Никакой порнографии в кубрике моих турбинистов нет. В их тумбочках лежат только конспекты первоисточников (знал, что зам это любит) и мыльные принадлежности. Всё. … Правда ещё обнару-жил у них титульный лист от журнала «Огонёк» с орденом Ленина на нём и фотографией артистки Гурченко в атласном платье. … А вот в залах Эрмитажа, например, очень много живописи с изображением обнажённых женщин и так же много таких же статуй. И никто не считает это порнографией. Посетители любуются и восторгаются прелестями красоты обнажённого женского тела».
Дальше я хотел ему рассказать об особенностях такой живописи у Рубенса, Дега, Боттичелли, скульптур Антонио Канновы, Родена и так далее. Но зам меня резко прервал, так как по его официальным по-нятиям всё это была просто демагогия.
; «Сегодня, Грацианов, они смотрят на Гурченко в атласном платье, а завтра, если Вы этого не прекратите, они начнут смотреть … », ; далее зам стал мне подробно рассказывать, что могут матро-сы смотреть завтра. Из этого рассказа я ясно понял, что сам зам, наверное, часто смотрит подобные журналы. Мне надоело слушать его галиматью и, набравшись смелости, я, в свою очередь, уже сам прервал его:
; «Товарищ капитан 2 ранга, у меня сейчас положенное время сна, разрешите идти?» ; зам явно рассчитывал повоспитывать меня ещё минут 15;20. Ему то что, ведь он вахт не несёт, и спит он, когда хо-чет и сколько хочет. А со мной он просто от скуки развлекался. Но тут зам сжалился надо мной:
; «Ладно, идите», ; и я вышел из его каюты.
; «Бедные, бедные ребята», ; думал я про себя, идя в свою каюту.


1.10.4. Приём спиртных напитков

Очень тяжела служба подводника. Тяжела она тем, что подвод-ник поставлен в неестественные для человека условия жизни. Он дол-жен длительное время находиться в замкнутом тесном пространстве, что давит на психику, дышать не свежим воздухом, пропитанным масляными парами и обеднять свой организм полным отсутствием физических нагрузок. Зато в преизбытке нагрузки психологические, их, хоть отбавляй. И, даже если всё нормально, то всё равно постоянно на психику давит чувство потенциальной опасности. Ведь мы идём под водой и подо льдами! Конечно, всё это не идёт на пользу здоровью, а наоборот ; вредит ему. Как правило, от такой жизни почти у всех подводников пропадает аппетит. Ели только потому, что есть было надо. Для поднятия аппетита в рацион подводников как обязательный продукт входит приём вина перед обедом. Конечно, вина дают немно-го, всего 50 грамм ; не опьянеешь. Если процесс приёма вина матроса-ми пустить на самотёк ; то, как показал опыт, это неизбежно при-водит к коллективному пьянству. Печально, но это действительно так. Один день всё вино сливается одной группе матросов, и они напи-ваются до пьяна, другой день ; другой группе и так далее по кругу. Чтобы этот процесс взять под контроль, была разработана специ-альная инструкция по организации приёма вина личным составом срочной службы. Для человеческого достоинства эта процедура уни-зительна, хотя внешне она смешна и забавна. Но, увы, без неё нельзя. Опишу, как происходил этот процесс.
Зам составлял график дежурства офицеров на приёме вина мат-росами. Когда выпадала моя очередь такого дежурства, то я спускал-ся в нижнюю матросскую кают-компанию. Там уже боцман, получив на камбузе определённое количество бутылок, ждал меня и доклады-вал:
; «Товарищ капитан-лейтенант, вино получено».
; «Есть, боцман. Начинай», ; затем давал общую команду мат-росам:
; «Кружки на стол ; ставь!» ; все матросы должны были разом поставить на стол перед собой свои пустые железные кружки и руку от неё убрать. В этот момент боцман сливал всё полученное вино в большой железный флотский чайник. Вино в бутылках обычно бывало разное: сухое, полусладкое, креплённое, вермуты и так далее. В чайнике боцмана получался неимоверный купаж. При этом никакого винного запаха в матросской кают-компании не было, так как корабельные вентиляторы быстро меняли воздух. Слив в чайник вино из всех буты-лок, боцман докладывал мне:
; «Товарищ капитан-лейтенант, вино в чайник налито».
; «Есть боцман. Вино разлить!».
Боцман с чайником поочерёдно обходил все матросские кружки и своим глазомером точно наливал всем ровно 50 грамм этого купажа, затем шёл его доклад мне:
; «Товарищ капитан-лейтенант, вино разлито».
; «Есть боцман», ; и, обращаясь к матросам, я командовал:
; «Кружки взять!» ; по этой команде матросы должны были взяться рукой за кружку, но вино не выпивать. После этого я уже да-вал главную команду:
; «Вино выпи-вай!» ; по этой команде матросы должны были быстро выпивать свою порцию вина, и я тут же давал следующую ко-манду:
; «Кружки на стол ставь!» ; при этом матросы ставили свою кружку на стол и убирали от неё руку. Затем боцман обходил матрос-ский стол и заглядывал в каждую кружку. Убедившись, что все кружки пусты, он докладывал об этом мне:
; «Товарищ капитан-лейтенант, кружки пусты». На этом моя функция заканчивалась, я желал всем приятного аппетита и разряжал обстановку двумя ; тремя фразами, в которых отмечал того или ино-го матроса за хорошие показатели в несении вахты. Затем поднимался наверх и докладывал заму:
; «Товарищ капитан 2 ранга, приём вина личным составом сроч-ной службы прошёл без замечаний».
; «Есть. Идите сами обедайте, Юрий Александрович».
Не хорошо всё это. Как-то по-скотски, унизительно для человека. Ведь есть в мире культура приёма пищи и вина. Она ни в коем разе не допускает такого грубого насилия и жёсткого контроля. Но иначе было нельзя.
; «Ох, какие мы ещё дикие!» ; думал я про себя.


1.10.5. Лыжи

И вот, наконец, сбылось то, чего я так не хотел, ; окончилась ав-тономка, мы всплыли и пришли в родную базу. Нас торжественно встретили. Всё как всегда, строго по ритуалу: оркестр, строй экипа-жей дивизии, рапорт командира командующему, жареный поросёнок, команда «Вольно» и объятия своих товарищей из других экипажей. Но, в тот момент я всего этого не видел. Не было сил подняться наверх, да и впереди меня ждала тяжёлая ночь вывода ГЭУ из дей-ствия. Ядерная энергетическая установка ; это Вам не машина или мотоцикл, которых раз ; включил, раз ; выключил. Ввод и вывод её из действия в плановом (не аварийном) режиме занимает примерно 5;6 часов. Это комплекс очень сложных технологических процессов. По-следним из действия выходит паротурбинная установка, то есть как раз моя матчасть.
Через некоторое время, когда мы уже приняли электропитание с берега, офицеров, не являющихся инженер-механиками (на подводниц-ком сленге их называют ; люксы), отпустили по домам. А мы, инже-нер-механики, вместе со своими подчинёнными, всю ночь выводили ГЭУ из действия. Когда у меня в отсеке был отключён последний механизм, то на уши так непривычно, так неуютно надавила тишина. Было очень странно, после многомесячного непрерывного привычного гула турбин вдруг ощутить тишину. Весь организм как наркотика требо-вал этого гула, а его то, как раз и не было. Мои мичмана и матросы падали с ног от усталости, и я отправил их спать по каютам. Пусть поспят до обеда. Они это заслужили. Офицеры ; инженер-механики, тоже пошли спать в каюты. До подъёма флага ещё оставалось полча-са и я, со слипающимися глазами, шатаясь от усталости, перед сном решил выйти наверх, подышать свежим воздухом, полюбоваться по-лярным небом, звёздами, да и просто посмотреть на реальный берег, каков он? Я хотел насладиться кратким мигом покоя, одиночества, красотами береговой природы, по которой скучал в море. Хотел пре-поднести себе этот краткий кусочек счастья, ну всего лишь 1;2 мину-ты, а затем долгожданный сон в каюте. Но, как оказалось, это было моей ошибкой.
Когда я, превозмогая усталость, поднялся наверх и вышел на палу-бу лодки, то первое что я увидел, это не звёзды и прочие сентимен-тальности, а широко улыбающееся лицо заместителя командира по политической части капитана 2 ранга Александровича. В руках у него были лыжи, лыжные ботинки и лыжные палки:
; «Товарищ Грацианов, как хорошо, что Вы поднялись наверх са-ми. Вот Вам лыжи ботинки и палки. Через полчаса старт на первен-ство дивизии. Уверен, Вы не уроните честь экипажа. Желаю успехов».
; «Товарищ капитан 2 ранга, да я еле стою на ногах от устало-сти. Я же не спал всю ночь, выводил ГЭУ из действия. Все мои люди только что легли спать, и все офицеры электромеханической боевой части тоже легли спать. Мы все очень устали. А я перед сном решил выйти наверх подышать … », ; но тут зам прервал мой бесполезный жалобный спич и с металлом в голосе произнёс:
; «Товарищ Грацианов! До старта осталось 28 минут», ; и грубо вручил мне весь лыжный инвентарь.
Делать было нечего. Это называется, попался. Свежие выспавши-еся люксы, которые с вечера были отпущены по домам, на службу ещё не успели вернуться. А заму надо было хоть кого-то выставить на со-ревнование, о котором он сам, наверное, только что узнал. Ему оста-валось бежать самому на лыжах за честь экипажа, так как будить уставших инженер-механиков он не решился. А тут такая «добыча» в моём обличии сама попалась к нему в руки. Представляю, как он был рад, увидев меня. Я с досады сплюнул, ну надо же так глупо попасться! Вот почему я так не любил береговой жизни! Но делать было нечего, времени оставалось в обрез. Надо было быстро в санпропускнике пере-одеться, то есть снять с себя одежду РБ (радиационная безопас-ность) и надеть свою военную форму, от которой отвык. А затем успеть добежать до места старта. Я всё так и сделал. Привычное чувство ответственности брало своё. О расслабляющей хандре от усталости я просто забыл. Прибежал, получил номер, и только стал на линию старта, как раздалась команда «Марш» и гонка на десять километров началась.
Лыжи ; это один из моих любимых видов спорта. Всего таких ви-дов спорта у меня три: это лыжи, бег на длинные дистанции и плава-ние, ; то есть всё на выносливость. С видами спорта на ловкость и силу у меня всегда были проблемы. Но за счёт выносливости, я в учили-ще с трудом получил общую пятёрку по физкультуре. И всегда в зимние курсантские каникулы одним из моих самых любимых препровождений времени было катание на лыжах по Карельскому перешейку в пригоро-де Ленинграда. Моим любимым маршрутом было: Комарово ; озеро Щучье ; озеро Красавица и назад. Другим моим любимым маршрутом было катание по заснеженному льду Финского залива от Сестрорецка до форта Тотлебен а затем и до форта Обручев и назад. Душа прямо пела, так мне было в этот момент хорошо! Чистый морозный воздух, полное одиночество и красота карельской природы. Как раз то, что мне так было и надо. А если в этот день я ещё успевал попасть и в те-атр, ; ну тогда это был уже не день, а просто сказка!
Но вот гонка началась. Стартовало нас человек сто. Почти сразу после старта половина участников гонки сошла с дистанции. В основ-ном это были офицеры из севастопольских училищ. Ну чего с них взять, если снега там нет круглый год. Сначала я резко вырвался вперёд и бе-жал в группе лидеров. Я наслаждался любимыми движениями. Все мои лыжные навыки мгновенно восстановились. Но, через некоторое время, я стал заметно отставать. Появилась ломота в суставах, боли в мышцах и самое главное ; не хватало дыхания. Это стало сказываться длительное отсутствие тренировок и последняя бессонная ночь. Бук-вально прямо как у Грибоедова «С корабля на бал». Я превозмогал себя как мог. Вопрос теперь стоял только об одном, ; дойти до финиша. Перед глазами сыпались искры, я задыхался, но с дистанции не сходил и, переломив себя, на одной воли дошёл до финиша. Потом на финише нас всех построили. Начальник политотдела дивизии произнёс какую-то речь и нам стали выдавать грамоты. Оказалось, что я к финишу пришёл четвёртым! Но первых трёх мне было, ни в жизнь не догнать, даже интенсивно тренируясь. Оказалось, что они были спортсменами разрядниками и на всех флотских соревнованиях выступали то за диви-зию, то за флотилию, то за флот.
Затем я пришёл на нашу береговую казарму, доложил заму свой ре-зультат и сдал ему лыжный инвентарь. В ответ: «Молодец» и только. У зама уже были другие заботы, а гонка на лыжах для него был лишь эпизод. Ему надо было срочно заткнуть брешь в своей работе. Он её заткнул и вроде бы не плохо. Больше это его уже не интересовало. А что до Грацианова, что он был усталый и не спал ночь ; ну ничего он ведь у нас двужильный. Наверно, так думал зам. А для меня это был ещё один урок ; никогда нельзя относиться к людям потребительски. Да, обидно, хотелось всего-то каких-то тёплых слов, но не было и их. Зато был ещё один жизненный урок.
Я пошёл на корабль. Вскоре мои турбинисты должны были проснуться. Надо было принимать запасы питательной воды до пол-ной нормы, снести в лабораторию пробы турбинного масла на анализ, посадить в очередной раз Разгуляева на гауптвахту (наверное) и так далее. И меня закрутил вихрь обычных береговых забот. … Ох, скорей бы снова в море!

1.10.6. Воинская честь

Что-то задержались мы на берегу, давно не посылали нас в море. Ну, вот и дождался. Поставили меня дежурным по режиму базы. Это значит, целые сутки проверять на КПП (контрольно-пропускной пункт) пропуска на вход и выход из базы. А командование лодки поста-вило в этот наряд меня, у которого на корабле забот полный рот. А ведь много было офицеров, у которых в заведовании гораздо меньше матчасти, чем у меня, а у некоторых нет даже и подчинённых. Но всё равно поставили меня. Делать нечего, служба военная. Приказали, ска-зал: «Есть» и пошёл заступать в наряд. Служба в этом наряде не очень тяжёлая ; проверять пропуска, но ответственная. Если что-то упустил, то фитиль получишь сразу на уровне флотилии, а для экипа-жа это уже ЧП. В основном пропуска проверяют мои помощники ; мичмана. Но в самые напряжённые часы вечера и утра, я и сам должен заниматься этой проверкой. Скучно и однообразно текло время. Но вот случился позабавивший меня казус.
Подходит к КПП очень симпатичная женщина в форме мичмана. Предъявляет мне пропуск. Всё в порядке, и я её пропускаю. Но мне, же скучно! И от скуки и однообразия я начинаю к ней придираться. Во-обще строго по Уставу при этой процедуре мы были обязаны друг другу отдавать честь. Причём она, как младшая по званию должна была это сделать первой. Но, чтобы ей, такой симпатичной жен-щине, явно избалованной вниманием мужчин, причём мужчин не про-стых, а штабных, то есть, ; начальства, отдать честь какому-то корабельному каплею (флотское сокращение ; капитан-лейтенанта), ; да у ней в голове даже такой мысли в принципе появиться не могло. А тут я жёстким металлическим голосом обращаюсь к ней:
- «Товарищ мичман, Вы, почему мне честь не отдаёте?!».
Она не вздрогнула и не посчитала нужным даже обернуться в мою сторону и через плечо мне небрежно бросила:
- «Воинскую, товарищ капитан-лейтенант, воинскую», ; и пошла дальше так и не обернувшись.
Только через минуту я оценил свой промах и её находчивую иронию. Мне стало смешно. Позабавился, развеял скуку.
- «Да», ; подумал я про себя: «Красивая женщина имеет право так себя вести».


1.10.7. Иллюзии

Это произошло в море, в автономке подо льдами. Шёл третий месяц похода. Бесконечное однообразие будней, постоянное, не на миг не отпускающее чувство опасности своего положения, как-то притуп-ляло все остальные чувства, желания, мысли. Мне стало казаться, что так люди живут везде, во всём мире и никакой другой жизни просто нет. Это постоянный гул главных механизмов, лёгкая вибрация, одни и те же лица и нескончаемые вахты, вахты и вахты. А всё остальное – ложь, вычитанная из книг и просмотренных кинофильмов. На самом деле так не бывает. Так казалось. И, чтобы не распалять себя, я с этим соглашался. Так было проще.
Понятия дня и ночи были чисто условными. Поэтому во временной интервал отдыха плохо засыпалось, а во время бодрствования – наоборот клонило ко сну. Организм сам не понимал, чего он хочет, к чему надо привыкнуть. Вдобавок, всем нам пришлось подстраиваться под тот распорядок дня, который выбрал себе командир корабля. Кроме руководства вахтой в лице вахтенного офицера и вахтенного инженер-механика ещё была особая командирская вахта, которую де-лили между собой командир подводной лодки и его старший помощник или сокращённо – старпом. Чтобы хотя бы изредка связываться с бе-реговым командованием, нам надо было всплывать на сеансы связи. Всплытие во льдах без хода – очень сложная и опасная операция, о которой я уже выше писал. Проходит она по сигналу «Боевая тревога! Всплытие во льдах!». Все подводники разбегаются по своим команд-ным пунктам (КП) и боевым постам (БП) согласно расписания по го-товности №1 подводная. Мой БП – это руководство турбинной груп-пой в турбинном отсеке. В основном мы всплывали на сеанс связи, ко-гда была командирская вахта непосредственно командира лодки. Ему так было удобнее. А это период с 0 часов до 12 часов, то есть фор-мальное время ночи. А я как раз в 0 часов сменялся с вахты, а к 8 часам утра снова заступал на неё. Поэтому большинство всплытий во льдах было во время моего сна.
Бывало, что, сменившись с вахты и попив вечернего чаю в кают-компании, я ложился на свою койку и думал:
- «Даст сегодня командир поспать, или нет?».
Всё зависело от того – проплывём мы под полыньёй, или нет. Непосредственно определял полынью матрос, сидящий на вахте в трюме центрального поста за сложенным перископом. Обычно в оку-ляры перископа он видел сплошную черноту, так как на большую глуби-ну, на которой шла наша лодка, свет не проникал. Тем более, находясь под паковым льдом толщиной в 5;6 метров. Но вдруг, в сплошной чер-ноте, высоко над лодкой в окуляре перископа появится тоненькая светло-зелёная ниточка. Ура! Это и есть полынья. На самом деле ни-каких полыней в Арктики нет. В ней только идут подвижки громад-ных ледяных полей. И, если в процессе таких подвижек ледяные поля расходятся, то между ними образуется щель. Это и есть то, что мы называем полыньёй. Сверху её не видно, так как на морозе поверхность воды сразу замерзает и образуется относительно тонкий лёд толщи-ной до 1 метра, который мгновенно запорошит снегом. Вот такой лёд всплывающая подводная лодка вполне может пробить своим корпу-сом.
Само вертикальное всплытие во льдах длиться 5;6 часов. Особен-но тяжёл и опасен, бывает последний этап всплытия, когда лодка протискивается между ледяными полями как в расщелине между скал. Если в этот момент ледяные поля начнут сходиться, то в считанные секунды лодке надо срочно погружаться, иначе она просто будет раз-давлена льдом. Для арктических ледяных полей раздавить лодку всё равно, что человеку раздавить в ладони куриное яйцо.
Бывало всю ночь просидишь по готовности №1 при вертикальном всплытии, а в результате наверх пробиться так и не удалось, и лодка снова уходит на заданную глубину. И на связь не вышли и люди не вы-спались.
А где же смех, спросит меня читатель? Ведь это раздел весёлых историй, а смеха до сих пор нет. Подождите ещё немного, уважаемый читатель, сейчас он будет.
В тот вечер я, как всегда, сменился с вечерней вахты, попил в ка-ют-компании вечерний чай с печеньем, вернулся к себе в кормовой спальный отсек в свою шестиместную офицерскую каюту, забрался на свою верхнюю полку, закрыл глаза и приготовился спать. Конечно, в го-лове неотвязно сидела мысль:
- «А посплю ли я в эту ночь, или всё будет как всегда?»
Потом я мысленно пытался вспомнить различные сценки из каль-мановских оперетт. Но они то возникали, то снова пропадали, и я не заметил, как уснул. Во сне я продолжал напрягать свою память, и эти сценки на миг то появлялся, то снова исчезали. Потом я оставил это занятие и решил полетать по кормовому отсеку, где находилась моя каюта. Я плавно и медленно, ничего не касаясь, вылетел в коридор и пролетел вдоль главного распределительного щита. При этом вахтен-ного кормовых отсеков я не заметил. Затем плавно залетел в кубрик своих матросов. Они все мирно спали: вот спит Асанов, вот Поляков, вот Разгуляев, вот Сидоров, Зарубин и Рощин, а вот и Лисицин.
- «Спите, спите, дорогие мои, вам это так редко перепадает» - подумал я про себя.
Потом снова вылетел из кубрика в проход и, не касаясь трапа по воздуху быстро пролетел на нижнюю палубу. Потом проплыл вдоль вращающейся главной линии вала, затем мне надоело летать, и я снова медленно прилетел в свою каюту и плавно опустился на свою койку.
И как раз в этот момент раздался сигнал:
- «Боевая тревога! Всплытие во льдах!»
Я автоматически спрыгнул со своей койки, мгновенно одел подвод-ницкие сандалии и из спального кормового отсека бегом побежал в свой турбинный. Наверно, я первым выбежал из своей каюты, так как из других кают ещё никто не выбегал, но это меня не смутило. Ведь я первый – самый послушный! Пробежав несколько отсеков, я наконец очутился в своём на своём КП. И что я увидел?! Старшина команды турбинистов мичман Смирнов, упёршись лбом в штурвал ходового клапана, мертвецки спал, находясь на вахте. Сильным пинком в бок я разбудил его. Подняв опухшее ото сна лицо с налитыми кровью глазами и увидев меня, первое, что он произнёс:
- «А я не сплю», - хотя прекрасно понимал, что своим непосред-ственным начальником он пойман с поличным спящим на вахте.
Не дожидаясь разборки с ним, я тут же бодрым и решительным голосом сделал упреждающий доклад на пульт главной энергетической установки (ГЭУ), куда мне было положено докладывать по всем видам готовностей:
- «Пятый к бою готов присутствуют все!» - в ответ вахтенный оператор пульта ГЭУ сильно неуверенным голосом репетовал:
- «Есть пятый …».
Затем, будучи в нервном возбуждении и с преизбытком воли, я ре-шительным голосом стал отчитывать Смирнова:
- «Почему тревогу проспали!!! Где люди!!!»
Смирнов, осознавая свою вину (ведь проспал аж саму боевую тре-вогу!), стал просить у меня разрешения сбегать во второй отсек раз-будить наших (то есть турбинистов):
- «Товарищ капитан-лейтенант, разрешите сбегать во 2-ой под-нять наших».
- «Пулей во второй!!! Всех пинками в пятый!!!»
- «Есть!» - и Смирнов убежал.
В этот момент по громкоговорящей связи с пульта ГЭУ вахтен-ный оператор капитан-лейтенант Володя Абрамов вдруг спросил ме-ня:
- «Юрка, а что, разве тревога была?!» - тут я не выдержал и со-рвался:
- «Да что у Вас за боевая смена! Мой дурак спит, пульт ГЭУ спит! Кто же лодкой правит?! А ещё называетесь передовиками соц. соревнования!»
Володя тут же заткнулся. Видимо стал опрашивать другие от-секи, подчинённые пульту ГЭУ, о том, почему никто не докладывают о готовности по тревоге. В этот момент из второго отсека прибежал Смирнов:
- «Товарищ капитан-лейтенант, а во втором никто сигнала тре-воги не слышал».
- «Что???!!! … Вы спите, пульт ГЭУ спит и ещё весь второй спит!!! … Ну и боевая смена у Вас!!!» - потом подумав добавил: «Лад-но, оставайтесь в пятом за меня, а я сам пойду во второй будить наших. Я уж им покажу!!!». Воля из меня так и брызгала.
Идя во второй отсек, мне надо было сначала прибыть в цен-тральный пост и пройти несколько шагов до трапа спуска на вторую палубу где и находился переборочный люк во второй отсек. Но не успел я дойти до этого трапа, как вахтенный инженер механик капитан 3 ранга Ковригин Пётр Михайлович, увидев меня спросил:
- «Юрий, а что твой Смирнов бегает во второй, а не находится на своём КП, где ему положено быть на вахте?»
- «Пётр Михайлович, это я его посылал будить своих, до сих пор ещё по тревоге в отсек не прибыли».
Пётр Михайлович смутился, повернул голову к вахтенному офице-ру и спросил:
- «А ты что, разве тревогу объявлял?»
- «Нет», - тут же ответил вахтенный офицер. И они оба, не сго-вариваясь, посмотрели на командира подводной лодки, который в этот момент мирно дремал в своём командирском кресле в централь-ном посту. Потом они оба посмотрели на меня. Медленно их лица рас-плылись в улыбке, а потом они оба прыснули смехом.
Несколько секунд я ничего не мог понять и вдруг … я понял всё! В действительности никакой боевой тревоги никто не объявлял, она мне просто приснилась. Приснилась от нездорового сна, когда все сновиде-ния кажутся как наяву. Так сильно была задёргана нервная система моего организма.
И под громкий хохот всей второй боевой смены – отличников соц. соревнования, я с позором прошествовал через все кормовые отсеки в свою каюту и лёг на свою койку досыпать, сколько мне ещё оставалось.


1.10.8. Пьяный дебош

Очередной раз мы вернулись из длительного подлёдного автоном-ного похода. Очередной раз была торжественная встреча. Очередной раз все радовались, а я ; не очень, ведь опять наступал нелюбимый бе-реговой режим службы. Правда долго он не продлится, так как в ско-ром времени экипаж отправят в отпуск. Такие мысли роились у меня в голове в тот момент. Да, совсем забыл, ведь мне надо представляться. Дело в том, что летом 1983 года я получил очередное воинское звание «капитан-лейтенант» и по флотской традиции должен был предста-виться в этом звании офицерскому коллективу экипажа.
Каждый корабельный офицер при получении очередного воинского звания, назначении на вышестоящую должность, женитьбе, рождении ребёнка и так далее, должен был представиться. Что такое пред-ставление? ; Это значит, что офицер должен был организовать вече-ринку с выпивкой и закусками, где и представлялся в своём новом каче-стве всем офицерам экипажа. За время перед автономкой, когда у нас были сплошные плавания и само время автономки, таких офицеров, которые обязаны были представиться по тому или иному случаю ; набралось с десяток. Мы все собрались и решили представиться не по отдельности, а все вместе. Для этого мы решили снять банкетный зал в гарнизонном ресторане «Северное сияние» (на подводницком сленге его кратко называли «Эс-Эс»). Мы скинулись деньгами и заказали много хорошей выпивки и хороших закусок. Дата и время вечера представле-ния была объявлена всем офицерам экипажа. Были приглашены все офицеры. Правда, по укоренившейся традиции, командир, старпом и зам на такие мероприятия не ходили, но формально их всегда пригла-шали. Готовился представиться и я.
С утра в тот день, когда у нас был назначен вечер в Эс-Эсе, мне вдруг неожиданно объявляют, что сегодня я заступаю дежурным по береговому камбузу дивизии! Вот те на! Это же не мой наряд, я к нему не допущен. По приказу его имели право нести только помощники ко-мандиров лодок, то есть третьи люди в экипажах. Но, тем не менее, нарушив всё, поставили в этот наряд меня. Это очень тяжёлый и от-ветственный наряд. Вся его тяжесть заключается в борьбе с расхи-тителями продуктов. Здесь надо очень чётко отслеживать весь про-цесс от получения продуктов на продскладе до их закладки в колы. Ко-нечно, ни о каком моём участи в вечере представлений и речи быть не могло. Я всем своим товарищам офицерам сказал:
; «Извините, принять участие в вечере представлений не могу».
В ответ товарищи мне сказали:
; «Очень жаль, Юрка! Но не волнуйся, мы за тебя выпьем, так что представление пойдёт в зачёт».
Я заступил в наряд, а в Эс-Эсе начался запланированный вечер представлений.
Наверно он проходил бурно и весело. Наверно очень даже бурно и очень весело, так как один наш офицер, скорее всего недавно посмот-рев зарубежный фантастический фильм тех лет «Человек проходит сквозь стену», под влияние этого фильма и выпитого вообразил себе, что и он может пройти сквозь стену. И своё намерение он таки вы-полнил! Он вышел на улицу через окно ресторана, разбив своим телом два витринных стекла. У самого его ни одной царапинки. Но морозный воздух заполярной зимы ворвался в залы ресторана. Ресторан мгновен-но вымерз. Вся его деятельность сразу прекратилась. Из администра-ции ресторана тут же позвонили в комендатуру, так как в гарнизон-ном городке в то время никакой милиции не было. Оттуда очень быстро прибежали патрули, всех схватили и отправили на гауптвах-ту (так как в основном это были младшие офицеры). По утру, когда все отрезвели, на гауптвахту прибежали: зам, инструкторы поли-тотдела дивизии, флагманские комсомольцы и так далее, то есть вся та публика, которую мы, корабельные офицеры, в своём кругу обычно называем ; политрабочие. Политработяги резво начали допросы и быстро выяснили весь список представлявшихся. В этом списке я был самый старший по возрасту и по воинскому званию. Политбратва тут же назначила меня главным зачинщиком. А тот факт, что при этом я отсутствовал, так как стоял в наряде, их абсолютно не сму-щал. Они честно отработали свой хлеб, как они его понимали. Я попал в чёрный список. После этого на всех отчётно-выборных партсобрани-ях экипажей дивизии и даже на уровне флотилии ещё примерно полго-да в разделе отчётов «Они нас позорят», политработяги озвучивали: «В ноябре 1983 года в экипаже … коммунист Грацианов организовал пьяный дебош».
Конечно, об этом случае узнала вся флотилия. И когда очередной политработяга зачитывал эти слова на соответствующем партсо-брании, то офицеры ехидно ухмылялись, и был нездоровый смех. Офи-циальная неправда, ложь, нанесла гораздо больший урон дисциплине, чем само это представление, ведь все знали правду.
И только сейчас, вспоминая то время, я понял, что это был не частный случай, а система, которая действовала по всей стране по разным поводам. Уже стало нормой, к которой все привыкли, что од-новременно существовали две правды официальная и не официальная. Это страшно разлагало людей. Наверное, потому-то в 1991 году ни-кто и не стал защищать советскую власть, и она рухнула сама собой.


1.11. Служебный тупик

Я прослужил на действующем флоте 6 лет в должности коман-дира турбинной группы, где предусматривалась штатно-должностной категорией (ШДК) воинское звание «капитан-лейтенант». У меня был здоровый нормальный офицерский карьеризм. Я хотел расти и дальше в должностях и воинских званиях. Но, как ни странно, командование моего родного корабля стало для меня на этом пути непреодолимым препятствием. Когда у нас в экипаже освобож-далась очередная должность командира дивизиона в электромеханиче-ской боевой части с ШДК «капитан 3 ранга», то своё командование брало на эти должности офицеров с других экипажей, но меня не дви-гало. Подавляющее большинство моих сверстников, кто хотел, уже давно стали командирами дивизионов. Более того, на эти должности уже стали назначать офицеров младше меня по возрасту и имевших гораздо меньший опыт плаваний, ухода за матчастью и работы с лич-ным составом по сравнению с моим опытом. Было очень горько и обидно. Но последующие два случая просто убили во мне последние капли моего уважения к командованию корабля.
Дело в том, что как-то помощник командира нашего корабля по-лучил назначение в другой экипаж на должность старшего помощника (то есть с повышением) и предложил мне пойти вместе с ним в этот экипаж командиром дивизиона. Я с радостью согласился, но предупре-дил его, чтобы он всё делал тайно, так как если узнают свои, то не отпустят. Он всё понял и стал организовывать мой перевод тайно от своих. Но у него ничего не получилось. Наши узнали об этом и мой пере-вод в другой экипаж на вышестоящую должность был ими сорван. Потом всё тоже самое повторилось с нашим старшим помощником командира. Он уходил на должность командира ПЛ в другой экипаж, и тоже тайно предложил мне уйти вместе с ним на должность ко-мандира дивизиона. И опять я с радостью согласился, и опять свои об этом узнали, и опять перевод мне задробили. Обидно было до слёз. Как служить в такой обстановке?!
Конечно, я прекрасно понимал, что главный виновник, пресекаю-щий мой служебный рост, был мой прямой начальник командир диви-зиона движения капитан 3 ранга Тодорич. Я о нём уже вскользь немно-го писал, напишу о нём ещё пару строк. Это тупой ограниченный и подлый алкоголик. Больше мне о нём сказать нечего. Турбинная группа ; это основа дивизиона движения. И, имея меня командиром турбин-ной группы, ему очень хорошо жилось за моей спиной, и потерять меня больше всего не хотел именно он. Механик, зам и командир тут явно были ни при чём, но пошли у него на поводу. Естественно, что в такой обстановке я никакой критики в свой адрес от Тодорича не терпел, а также демонстративно не подавал ему руки. И если он хоть как-то пытался меня драть, то я тут же писал рапорт с просьбой о снятии меня с должности и нёс его механику ; Георгию Дмитриевичу. Ре-шиться написать такой рапорт, для меня было очень тяжело, так как дело своё я любил до беспамятства. Столько там было пролито крови и пота, столько вложено любви в личный состав! И, тем не ме-нее, я от всего этого отказывался. Так глубоко я чувствовал себя оскорблённым, и так велико было моё презрение к этому человеку. Та-кие рапорта я подавал Георгию Дмитриевичу. Он их брал, но реагиро-вал на них по-своему. Его реакция выражалась в том, что после этого Тодорич замолкал недели на две ; три не больше, но и с должности ме-ня он не снимал. А потом всё начиналось по-старому. Таких рапортов я подал Георгию Дмитриевичу три. Итог их был один и тот же. Я по-нял, что писать такие рапорта и дальше было бесполезно. Образова-лась странная служебная ситуация: меня свои в должности категори-чески не повышали, но и с занимаемой должности категорически не снимали, как ни проси. Это был служебный тупик, и я это чётко осо-знавал. Просто я всех очень устраивал в должности командира тур-бинной группы, и никто не хотел со мной расстаться.
Я смирился с этой ситуацией, ведь жить как-то надо и искал утешения в самой службе, в общении со своими матросами, которых любил как родных младших братьев. Да и они открыто выражали мне свою безграничную преданность. Это утешало. И ещё утешали меня мои научные занятия. Моя училищная страсть к науке была лишь вре-менно приглушена службой, но она не пропала. Теперь я стал уделять этой своей страсти больше времени. Но откуда было взять это время строевому много плавающему корабельному офицеру, да ещё и коман-диру турбинной группы? А очень просто: это отпуска, это выходные, и это время, отнятое ото сна. Других резервов времени у меня не было.
Сначала я написал большой труд, обобщающий мой опыт борьбы с протечками питательной воды по второму контуру ядерной энерге-тической установки. Все предложенные в этом труде рекомендации я внедрил в реальную практику. В результате получил потрясающие успехи. Судите сами, читатель: заводская норма таких протечек ; 5 тонн в сутки. Норма, установленная во флотилии флагманскими ин-женер-механиками ; 1,1 тонны в сутки. Я же добился протечек в 300;350 литров в сутки!!! Второго такого результата я не знаю. Это был колоссальный труд всего моего подразделения. И об этом труде я подробно написал в той монографии. Я мечтал, что этот труд будет издан в дивизии и послужит на пользу эксплуатации других подводных лодок. Но, к моему сожалению, этого не случилось. Плоды этого бес-ценного опыта остались только при мне. Оказывается, повышение боеспособности кораблей флота никому не надо!!! Очень, очень жаль!!!
Здесь можно написать красивую фразу, что, мол, такова была общая система в то советское время. Да, система, мягко говоря, была не совсем хорошая, но не до такой степени. Никакие приказы, никакие политрабочие не мешали флагманским инженер-механикам внедрить на других подводных лодках хотя бы нашей дивизии, то, без сомнения хорошее, что я убедительно доказал на своём корабле. Как говорится, всем всё было по барабану, то есть безразлично. На флоте в то время даже ходила нехорошая поговорка: «инициатива наказуема».
Степень той своей юношеской наивности я осознал только сейчас. Дело в том, что недавно мне в руки попался очень интересный доку-мент ; это авторское свидетельство №6353с на изобретение атом-ной бомбы [4]. А теперь обратим внимание на дату заявки на это изобретение ; 17 октября 1940 года!!! Два наших талантливых со-отечественника: В.А. Маслов и В.С. Шпинель ; оба кандидаты физи-ко-математических наук из Физико-технического научно-исследовательского института АН УССР (г. Харьков) в то время (!) подали эту заявку. Сначала она разбиралась в АН СССР и была откло-нена. Затем В.А. Маслов написал письмо, лично наркому обороны и она разбиралась в Генеральном штабе и тоже была отклонена! Так что же Вы хотите, уважаемый читатель, если заявки на изобретения та-кого уровня и такого государственного значения (да ещё в то грозное предвоенное время) отклоняются, то смешно даже подумать, что мой опыт по борьбе с какими-то протечками по второму контуру ядерной энергетической установки (ЯЭУ) будет внедрен, хотя бы в масштабе дивизии! Да, уж действительно наивный, дальше некуда!!! Лично зная уровень знаний, умений, навыков и общей эрудиции части (не всех!) со-временного офицерского состава, и, полагая, что в то время он был примерно такой же, я могу смело предположить, что, отказывая в этой заявке на изобретение В.А. Маслову и В.С. Шпинелю, они пример-но могли думать так:
- «Что эти умники с ума сошли, что-ли? В то время, когда у нас самая лучшая в мире конница, заниматься какой-то бомбой! Вон, как в Гражданскую мы белых рубали! Лучше бы думали, как сделать прочнее и острее клинки. Вот это было бы здорово! А то делать им нечего, какую-то новую бомбу выдумывают! А может они какие-то вредите-ли? Надо чтобы соответствующие органы их проверили».
Скорее всего, я в этом предположении не ошибаюсь и это очень и очень печально. Но 7 декабря 1946 года В.А. Маслов и В.С. Шпинель все же получили авторское свидетельство на изобретение. Но какой ценой!!! Было безвозвратно бездарно потеряно на необходимые науч-ные исследования шесть драгоценных лет! Уже случился первый ядер-ный взрыв в Аламогордо, уже атомная бомба получила своё боевое применение в Хиросиме и Нагасаки. Если бы тогда к их заявке отнес-лись с должным вниманием, то мировая история могла пойти по со-вершенно другому сценарию. Возможно, что Вторая мировая война закончилась бы гораздо раньше. И не было бы столь гигантских люд-ских жертв с обеих сторон. А холодная война вообще могла бы не начаться. Если бы, если бы, но, как известно, история не знает сосла-гательного наклонения. Вот, наглядная цена невежества и чванства!!! Россия должна гордиться такими своими сынами как Виктор Алексее-вич Маслов и Владимир Семёнович Шпинель! Они на целых шесть лет опередили передовых ученых мира! И, в конечном итоге, все бомбы стали делать по ими разработанной конструкции. Но мало кто знает об этих героях, ибо их история ; укор России. А я, бесконечно наивный, свято верил, что сейчас вся дивизия ухватится за мой труд по борьбе с протечками питательной воды во втором контуре ЯЭУ!
 А может, здесь всё было в глубинной природе человека? Ведь только начни внедрять мой опыт по борьбе с протечками в практику, как я тут же стану очень заметной фигурой как минимум в дивизии, а то и во всей флотилии! А кто добровольно хочет работать на про-движение чужой известности?! Кому это лично надо?!
Сейчас в стране кардинально изменился социальный строй. Люди другие, время другое, социальный строй в государстве иной, а общий итог один и тот же!!! Нет, наверное, корень всего этого в самой природе человека. Ну, никак начальники не могут простить того под-чинённого который что-то делает лучше их, а ещё, не дай Бог сделает то, что начальники даже в принципе не в состоянии сделать. Такие вещи уже не прощаются. Самый, самый, самый ; может быть только начальник! И если ты всей сутью своей деятельности показываешь начальнику, что ты с этим согласен ; то только тогда, при случае начальник, может быть, продвинет тебя по службе.
Если офицер поставил себе цель сделать карьеру любой ценой, то он тогда должен помнить две заповеди:
1 - не залетать на секретах, женщинах и водке;
2 - нигде и никогда не высовываться.
Более того, самое страшное ; это высовываться, то есть от-крыто показать, что ты выше среднего, что у тебя-то вообще-то на всё есть своё собственное мнение по любому вопросу, а не только мне-ние начальника. Да лучше бы ты пил, терял секреты и развратничал ; это нормально и понятно. Но вот высовываться, то есть быть вы-скочкой ; это уже человек «нон грата»! Естественно, что в неявной форме такие люди подвергаются травле. Опасаясь выскочек, началь-ники постепенно образуют касту, куда вход только своим. Причём свой ; не по виду ВС или роду войск, а по духу, по мировоззрению, по своим мелким целям, по своей личной преданности и своей полной бес-таланности. Это я уже заметил в юности на уровне дивизии. Правда, в частности, на уровне одного человека, может быть и не так. И та-ких случаев история знает много, не буду их здесь повторять. Это надо понимать только как общую тенденцию. Но именно такие вы-скочки, не вписывающиеся в общую тенденцию, и двигают мировой прогресс в науке, именно такие выскочки выигрывают сражения, имен-но такие выскочки создают гениальные художественные произведения.
Однако, все эти истины не новы. Он стали новыми для меня, так как сама жизнь натолкнула на них. Раньше на эту тему я просто не думал. А вот другие выдающиеся деятели думали, так, как и их, в свою очередь, жизнь натолкнула на них. Здесь полезно привести цитаты их высказывания на эту тему. Этих высказываний много. Здесь я приведу только самые яркие, только самые лаконичные, вот они:
«…талантливому труднее. Ибо талант – всегда характер, а это значит, что не всем и не всегда удобен», - Сергей Павлович Коро-лев [5].
«Мы часто о гениях говорим, что это был человек с несчаст-ливой судьбой опередивший свое время. Откуда появляется эта фраза? Она появляется от трагической страшной судьбы гения в том обществе, в котором мы живем. Поэтому гений – это не по-дарок – гений — это ноша, это испытание», - Матвей Ганополь-ский, журналист, писатель [6].
«Великие личности всегда подвергались яростному нападению завистников, стремившихся отыскать под бронею гения несовер-шенные человеческие существа», - М. Кюри [3].
 «Для того чтобы быть услышанным людьми, надо говорить с Голгофы, запечатлеть истину страданием, а ещё лучше – смер-тью», – Л.Н.Толстой [7].
«Нестандартные люди, которых часто не понимают, осуж-дают. Они часто не вписываются в сообщество, их отторгают, потому что у них скверные характеры и так далее. Но, в конце концов, именно им принадлежат те главные открытия, которые сделаны в науке», – академик Ю.А. Золотов [8].
«Во мне тоже живёт надежда, что Разум восторжествует. Невежество всегда временно, как и те, кто служит ему. Жаль только, что победа зачастую приходит поздно, когда уже нет тех, кто приближал её», – писатель, журналист В.С. Губарев [9].
«… в истории всегда не понимали тех, кто шёл на шаг впереди остальных», – академик РАН В.Н. Михайлов [9].
«Жизнь показывает, что больших талантов очень мало, и по-этому их надо ценить и оберегать … . Чтобы выиграть скачки, нужны рысаки. Однако призовых рысаков мало, и они обычно норо-висты … . На обычной лошади ехать проще и спокойнее, но, ко-нечно, скачек не выиграть», – академик РАН П.Л. Капица [10].
«… если ты собираешься творить великие дела – готовься к великим терниям», – писатель М.Веллер [11].
«…Современники часто не замечают гения, таланта, пророка в своем окружении. Они не могут, а зачастую и не хотят выделять выдающиеся, превосходящие их способности ближнего. С раздра-жением говорят о таком выдающемся человеке, возводя его в луч-шем случае в разряд чудаков и везучих людей.
Выдающейся личности не могут простить её величия, не мо-гут признать её достижений. Ординарная натура не соглашается, что рядом человек необычный, особенный. Ну и, конечно, богат-ство, капитал, привилегия, неправедная власть не могут допу-стить, чтобы кто-то превосходил их своим истинным блеском, значением, смыслом. Во многие века, да и поныне, они пытаются поставить все в услужение себе — попирая ум, честь, гордость, по-рядочность. Победы и достижения гениев и талантов, конечно, нужны неправедной власти и капиталу — они защищают, укреп-ляют, возвеличивают, да, кроме того, по прошествии времени, многое из достигнутого можно выдать за результаты «разумного и мудрого» руководства властей предержащих. Те же победы, кото-рые нельзя присвоить себе, следует преуменьшить, а то и забыть их, пренебречь ими», – писатель В.Н. Ганичев [12].
Но, пора снова вернуться в то далёкое советское время моей мо-лодости. Закончив работу с протечками, я снова вернулся к теме моей дипломной работы об автоматизации процесса расчета вариантов спрямления повреждённой подводной лодки профессора Н.П. Муру. Николай Петрович Муру конечно выдающийся теоретик и методист в области статики ПЛ. Это у него не отнять. Но вот как практик ; он просто никакой. Всем нам, корабельным инженер-механикам, флаг-манские специалисты раздавали распечатанную его методичку вместе с альбомом таблиц, облегчающим этот расчет. Теперь более подробно опишу, что такое «этот расчёт». Офицер должен самостоятельно вручную на бумаге или при помощи микрокалькулятора рассчитать все параметры продольной остойчивости повреждённой ПЛ. Затем он должен на глаз (!) подобрать вариант спрямления методом контрза-топления повреждённой ПЛ и снова повторить этот расчёт. После того как офицер закончит этот расчет он получит значения уровней воды в цистернах главного балласта (ЦГБ). Далее с этими параметра-ми офицер должен был снова делать этот расчёт второй итерации. Всего Н.П. Муру предлагал делать до трёх таких итераций. Теорети-чески хорошо подготовленный и натренированный офицер в береговых условиях и при наличии полной информации о степени затоплений во всех отсеках и ЦГБ ориентировочно будет делать такой расчет пол часа. А теперь представим себе аварийную ПЛ в море в надводном по-ложении. Это жуткая качка, это полумрак в отсеках, так как скорее всего ПЛ будет без хода и полностью обесточена. Гореть будет толь-ко слабое аварийное освещение. Это шоковое и предшоковое состояние людей, в любой момент могущее перейти в панику, это, в конце концов, полное отсутствие связи! И в этой ситуации профессор Н.П. Муру предлагает делать столь изощрённый сложный расчёт!!! Это не про-сто глупость и чушь. А это глупость, помноженная на чушь и возве-дённая в куб!!! Или яркий образец того, как в реальной жизни никогда не бывает. Но Николай Петрович ; береговой кабинетный теоретик никогда не бывший корабельным офицером. А вы то, флагманские ин-женер-механики, гораздо лучше меня понимающие всю эту глупость и чушь и, тем не менее, официально формально навязывающие нам этот расчет! Говоря словами Буратино, из известной детской повести Алексея Толстого: «это поле чудес в стране дураков». Но вот незада-ча, живя в этой стране, я ну никак не хотел быть её «Дуремаром». И вот я решил переделать эту глупость.
Моя идея была проста до безобразия. Во-первых, я чётко увидел, что оказывается у ПЛ есть две принципиально разные цели спрямле-ния: на улучшение её продольной остойчивости и посадки. И варианты спрямления методом контрзатопления у них будут различны. Во-вторых, основная моя идея заключалась в следующем: я брал фиксиро-ванную посадку ПЛ, то есть фиксированное водоизмещение и фиксиро-ванный угол дифферента. Принятую воду (то есть – балласт) разме-щал в самых дальних отсеках и ЦГБ (цистернах главного балласта) ПЛ. Затем, для такого варианта затопления я спокойно заранее (!) рас-считывал самый лучший варианты спрямления методом контрзатоп-ления на максимальное улучшение её продольной остойчивости. Потом брал другую фиксированную посаду и делал всё-то же самое. Затем на диаграмме надводной непотопляемости (ДНН) ПЛ у каждой точки её посадки проставлял наилучший вариант её спрямления. Потом все точки с разными посадками, но с одинаковыми вариантами спрямле-ния при разных углах дифферента и водоизмещения, соединил на ДНН плавной линией. Получились кривые одинаковых вариантов спрямлений на максимально возможное увеличение продольной остойчивости, но с разной посадкой. Потом делал то же самое, но уже искал наилучший вариант спрямления на максимальное улучшение её посадки (при этом продольная остойчивость во внимание уже не принималась). Получи-лись кривые одинаковых вариантов полных спрямлений. Анализ этих кривых на ДНН сразу дал массу новой доселе не известной информации, то есть знаний:
1 – оказывается, что спрямление может иметь две принципиально разные цели: на улучшение продольной остойчивости аварийной ПЛ и на улучшение её посадки;
2 – продольную остойчивость аварийной ПЛ можно улучшить только в крайне редких случаях;
3 – улучшая посадку аварийной ПЛ, как правило, почти всегда будет ухудшаться её продольная остойчивость;
4 – на ДНН были ясно выделены области, где вообще невозможно сде-лать полное спрямление на улучшение посадки аварийной ПЛ (при этом лодка раньше полностью потеряет свою плавучесть и затонет так и не спрямившись);
5 – теперь, в аварийной обстановке, вообще никаких расчётов делать больше не надо, так как исходя из цели спрямления (на улучшение её продольной остойчивости или посадки), с ДНН сразу выбираем её наилучший вариант.
Сам перед собой я был очень горд, что добыл такие новые знания. Здесь читатель меня может спросить: а как к этому новшеству от-нёсся сам профессор Муру Николай Петрович? Ответ прост до преде-ла: узнав от меня об этой идее, а я встречался с ним в отпуске, он тут же прервал со мной всякие взаимоотношения. Вот так! Может это какой-то извращённый вариант научной трусости – не знаю. Верно лишь то, что он использовал меня в мои курсантские времена, когда ему лично это было надо, а как только я перестал ему быть нужным, да ещё стал выдвигать какие-то свои мысли, ставящие под сомнение его методику, так сразу и бросил. Вот так, молодые люди, читающие эти строки, имейте в виду, что в жизни бывает и такое. Ну да ладно о Николае Петровиче, он всё-таки очень заслуженный человек, вернём-ся лучше в то золотое время моей молодости.
Естественно, что подобные научные результаты я тщательно оформил и сдал флагманскому «живчику», то есть флагманскому ин-женер-механику, отвечающему за живучесть подводных лодок дивизии, это капитан 2 ранга Курилло (ни имени его ни отчества – не помню). Кстати, он же в дивизии отвечал и за организацию научной работы офицеров дивизии. Здесь надо пояснить. По приказу Министра оборо-ны каждый офицер обязан заниматься научными исследованиями по своей специальности. Как Вы думаете, уважаемый читатель, как по-сле этого повысилась живучесть подводных лодок дивизии, не говоря уже о подводных лодках флотилии и флота? … Вы правильно подума-ли ; никак! Причина этого ; та же что и с протечками. А каковы мои дальнейшие действия? ; Заняться новой научной проблемой.
Да, я был и есть наивный человек. Но не до такой степени, чтобы не понимать, что и с будущими моими научными работами будет все, то, же самое. Как говорил известный социалист Бернштейн: «Движе-ние всё ; конечная цель ничто». Для меня занятия наукой стали обра-зом жизни, неким наркотиком или самообманом, при помощи которо-го я уходил в иной иллюзорный мир. Мир справедливости, где воздают по заслугам и продвигают по службе за это. Я усиленно гнал от себя мысль, что я буду вечным командиром турбинной группы.


2. Спрямление

От жуткой качки его мутило. Тошнота то подступала к горлу, то отпускала. Очень хотелось лечь. Но такое самочувствие было у всех подводников, а он был командир. Подчинённые смотрели на него, они держались. А его долг был подавать им личный пример. Но в данной ситуации жалеть себя – было слишком большой роскошью. Как только дали ход под ГТЗА, он, как никто другой на лодке, осознал опасность той ситуации, в которой они оказались. Но как бы его ни мутило, мыс-ли его были ясны:
- «Явно они там, в центральном, сейчас предпримут спрямление методом контрзатопления. Мы припёрты к стенке, другого шанса на спасение у нас просто нет!» - и тут его бросило в жар так, что он даже перестал замечать качку:
- «О боже! Ведь они сейчас воспользуются таблицей (ТНН – таб-лица надводной непотопляемости – где на основную часто встречаю-щуюся часть посадок аварийной ПЛ заранее предусмотрен вариант её спрямления методом контрзатопления – прим. автора), и тогда нам ко-нец! Там же даётся вариант на полное продольное спрямление, а это неизбежно приведёт к почти полной потери плавучести, и тогда про-дольная остойчивость ещё более ухудшится! Это будет стопроцентной катастрофой! Тогда мы погибнем все! … Что делать?!!! … Что де-лать?!!!» - но все эти мысли пронеслись у него в голове почти мгновен-но, и он понял, что настал его час, его мгновение, то, к которому он го-товил себя всю свою предыдущую жизнь. Любой ценой, он должен был выполнить свою миссию, не задерживаясь ни на секунду.
Если он прямо сейчас не убедит механика (на сленге подводников это командир электромеханической боевой части пять, в данном случае это капитан 2 ранга Двинский Георгий Дмитриевич – прим. автора) – то всё – катастрофа и жуткая смерть в отсеках лодки. А дальше он дей-ствовал быстро, решительно, напористо и смело. Качку он уже просто не замечал.
Он побежал в корму в свою каюту, схватил там тетрадь со своими расчётами и миллиметровку с ДНН (диаграммой надводной непотопля-емости – прим. автора), где он при различной посадке аварийной ПЛ плавной линией при помощи лекала соединил варианты одинаковых спрямлений методом контрзатопления на максимальное улучшение её продольной остойчивости и посадки. И с этой тетрадью и миллимет-ровкой пулей помчался в центральный. По пути из-за сильной качки, он несколько раз больно ударился головой о переборки, но он этого даже и не замечал, хотя по лицу сразу поползли капли крови из разби-той головы.
И он успел! Успел как раз вовремя, когда уже механик хотел дать команду на пульт ОКС (общекорабельных систем – прим. автора) на контрзатопление ЦГБ №13, 12 – обоих бортов и ЦГБ №11 – левого борта. А это как раз и было то, что категорически допускать нельзя! Да, это соответствовало ТНН и статический дифферент был бы полно-стью восстановлен, но от резкого уменьшения плавучести неизбежно резко уменьшилась бы площадь действующей ватерлинии, а это уже обусловило бы крайне низкую продольную остойчивость аварийной лодки. Такого шторма она бы уже выдержать не смогла.
- «Георгий Дмитриевич! Стойте! Стойте! Не спрямляйте лодку! Прошу у Вас пол минуты выслушать меня», - неистово громко с чув-ством заговорил Грацианов.
- «Что у тебя случилось, Юра? И почему ты здесь в центральном?» - как всегда ровно, как бы безучастным голосом переспросил его меха-ник.
- «Смотрите!» - и Грацианов, стерев ладонью с лица капельки кро-ви, быстро развернул перед ним свою миллиметровку, где им была тщательно перерисована ДНН с нанесёнными на неё вычисленными кривыми спрямлений на максимальное улучшение продольной остой-чивости и кривые полных спрямлений: «Если мы примем Ваш вариант спрямления, то очутимся здесь», - и он указал пальцем эту точку на ДНН: «А если контрзатопим только одну ЦГБ №13, то – здесь», - и опять он указал пальцем на ДНН но уже другую точку и сразу про-должил: «Видите, насколько в этом случае будет больше максимальное плечо продольной остойчивости (оно меряется визуально по отрезку на оси абсцисс ДНН – прим. автора)», - и, не давая механику опомниться, он быстро стал развивать дальше свою мысль: «В этом случае макси-мальное плечо продольной остойчивости только увеличится, а, если воспользоваться рекомендацией таблицы – то только уменьшится. Там за критерий взято полное снятие аварийного дифферента. Это хорошо, когда мы входим в док, а сейчас нам нужна только продольная остой-чивость и ещё сто раз только продольная остойчивость. Да, статиче-ский дифферент останется, но ведь остойчивость только …».
В этот момент в разговор грубо вмешался старпом капитан 3 ран-га Вакуленко (на сленге подводников это – старший помощник коман-дира ПЛ или второе по старшинству лицо на ПЛ после его командира – прим. автора).
- «Георгий Дмитриевич, что Вы его слушаете!» - и, повернувшись к Грацианову закричал на него:
- «А ну марш в свой отсек!»
- «А Вы на меня голос не повышайте!» - огрызнулся на него Гра-цианов.
- «Что???!!!» - от неожиданной неслыханной субординационной дерзости он чуть не задохнулся от злобы, глаза его округлились.
Здесь, чтобы понять скрытую логику их взаимоотношений, нужно сделать небольшое лирическое отступление.
……………………………………………………………………………...
Да, для Грацианова старпом Вакуленко был очень большим начальником. Но! Старпомом к ним в экипаж он был назначен за не-сколько месяцев до их похода. На СУ (самостоятельное управление – прим. автора) он так и не сдал положенные зачёты, но всё равно пре-тендовал в море нести командирскую вахту. На флоте про таких гово-рят «тупой, но решительный». В устройстве ПЛ он почти не разбирал-ся, но все свои команды давал уверенным в себе решительным голосом, что попробуй их не исполнить! А некоторые его команды просто чисто технически невозможно было исполнить. Эти его команды можно было бы сейчас здесь привести для смеха, но читатель, не знакомый с устройством ПЛ всё равно не поймёт их тупости. Втихомолку над ним смеялись, а он этого и не замечал, уж очень был самоуверен в себе. Ему всё сходило с рук, так как он был сыном ЧВСа (член военного совета – начальник политуправления флота, герой Советского Союза, вице-адмирал Вакуленко, иными словами, это второй человек на флоте по-сле его командующего – прим. автора). Командир ПЛ его явно боялся и не трогал. Но однажды в этом походе случилось непредвиденное. Как обычно лодка шла на глубине 150 метров с ходом «средний вперёд», над нами был паковый лёд (напоминаю, его толщина 5;6 метров, для лодки он непробиваем даже торпедами – прим. автора).  Вроде всё бы-ло обычно, как всегда. На командирской вахте был старпом. На нём была надета не застёгнутая канадка, и сидел он, удобно развалясь в командирском кресле. Неожиданно эхоледомер, который меряет тол-щину льда по курсу лодки, вместо обычных 5;6 метров зашкалил за глубину в 50 метров. Мерять толщину льда более 50 метров он не мог, исходя из своей конструкции. Всем в центральном сразу стало ясно, что перед нами айсберг. А глубина льда его подводной части могла до-стигать и километра. Поэтому, вполне оправданно вахтенный штурман спокойным голосом запросил у старпома разрешения изменить курс, чтобы обогнуть айсберг.
- «Ерунда, проскочим», - лениво ответил старпом, не изменяя сво-его положения в командирском кресле. Но очевидцы той сцены гово-рят, что вместо слова «ерунда», он сказал другое слово – матерное. По вполне понятным причинам я его здесь написать не могу.
Мгновенно все в центральном посту побелели. А если не проско-чим, тогда смерть неминуема всем, в том числе и ему. Какова глубина подводной части айсберга – никто знать не мог. Вот так просто, от пре-ступной самоуверенности, он решил сыграть с экипажем в гусарскую рулетку, правда, не спросив на то нашего разрешения. В этой ситуации вахтенный офицер незаметно вызвал в центральный пост вестового матроса с офицерской кают-компании и тихо на ухо, чтобы не услышал старпом, шепнул ему о ситуации и велел немедленно будить команди-ра. Матрос оказался смышлёным, мгновенно всё понял и пулей выско-чил из центрального. Буквально секунд через 15;20 из люка централь-ного поста показалась взлохмаченная ото сна голова командира и, ещё не успев полностью вылезти из люка, он неистово закричал:
- «Реверс!!! Право на борт!!!»
На пульте ГЭУ как раз в это время вахту нёс Грацианов и, уди-вившись такой команде, тем не менее, сразу её исполнил, дав главной турбине полный задний ход. И, громадная атомная подводная лодка, разогнанная  всей  своей гигантской  массой на  «средний вперёд» стала  резко

 
Атомная подводная лодка подо льдами

одерживаться, дав полный задний ход. При этом вся лодка даже не за-дрожала, она затряслась как гигантский больной в лихорадке, но всё же вовремя одержалась. Лодка чудом, благодаря быстрому бегу мат-роса-вестового и её командира, уцелела. Экипаж был спасён. А дальше, как рассказывают очевидцы, командир пришёл в ярость. Он уже боль-ше не боялся отца старпома. Выполнение боевой задачи и жизнь всех членов экипажа были выше этого страха. За это честь ему. Командир, не сдерживаясь, никого в центральном не стесняясь, как следует отма-терил старпома, и прямо в лицо ему сказал правду о том, чего он сто-ит. После этого он своим приказом отстранил его от должности и от командирской вахты, а вместо него на командирскую вахту назначил механика. А старпому велел достать забытый им зачётный лист сдачи зачётов на СУ и, пока он его как следует, не закроет, своего приказа он отменять не будет. С тех пор старпом как побитая собака шатался по лодке с зачётным листом и приставал ко всем, чтобы ему рассказывали о механизмах своего заведования. Конечно, гонору у него поубави-лось. Приставал он и к Грацианову, и он вежливо ему всё объяснял. Поэтому дерзкий ответ Грацианова на наглое приказание старпома, ко-торое, кстати, юридически он уже и не имел права давать – вполне пси-хологически понятен.
……………………………………………………………………………...
- «Георгий Дмитриевич! Он же абсолютно не грамотен! Не думай-те его слушать!» - так же сорвавшись на крик, в присутствии старпома закричал Грацианов.
- «Что???!!!» - закричал Вакуленко: «Как ты себя ведёшь???!!! Смирно!!!» - спесь большого начальника ударила ему в голову.
- «Да не орите вы оба», - тихо примирительно сказал Георгий Дмитриевич. Старпом сразу смяк и уважительным голосом, обращаясь к механику сказал:
- «Георгий Дмитриевич, за эту самодеятельность Грацианов ещё ответит, а мы с Вами обязаны чётко выполнять действия, официально предписанные нам Таблицей надводной непотопляемости. Дайте ко-манду контрзатопить ЦГБ №13, 12 и левую половинку ЦГБ №11».
Механик даже не обратил на него никакого внимания и спокойным ровным голосом сказал:
- «Юра, ну ка, ещё раз покажи на ДНН результаты этих двух ва-риантов спрямления».
И Грацианов ещё раз, на своей миллиметровке, с вычерченной на ней ДНН, показал Георгию Дмитриевичу всю самоубийственную суть рекомендованного штатного варианта спрямления. Закончил он свой краткий рассказ словами:
- «Этот штатный вариант спрямления нельзя назвать не правиль-ным. Он абсолютно правилен, если бы нам надо было на ровной воде без дифферента входить в док чтобы ровно, не повредив корпус лодки стать на кильблоки. Сейчас у нас абсолютно другая задача …», - но тут механик его прервал, а, вернее перестал слушать, так как, не обращая дальше внимания на пояснения Грацианова, спокойно дал команду на пульт ОКС (общекорабельных систем – прим. автора):
- «Контрзатопить ЦГБ №13 обоих бортов».
- «Есть контрзатопить ЦГБ №13 обоих бортов» - репетовал вах-тенный на пульте ОКС.
Обычного шипения выходящего воздуха из затапливаемых ЦГБ в центральном никто не услышал, так как мощный рёв шторма проникал даже и сюда в центральный сквозь прочный корпус. … А дальше всё произошло точно по науке. Всё в центральном сразу почувствовали, как размах продольной качки заметно снизился, лодка перестала больше зарываться носом в воду, пугая всех своим динамическим диф-ферентом. Страх постепенно стал отпускать. У всех появилась уверен-ность, что до базы они дойдут.
- «Юра, сходи к доктору, пусть он тебе голову зашьёт. И на свою миллиметровку, вон она вся в крови».
Вот и всё. Старпом мгновенно исчез из центрального поста, а о разыгравшейся здесь сцене мгновенно стало известно всем в лодке. За-слуга Грацианова в их спасении была для всех подводников неоспори-ма. Но, как скромный человек, он в своей книге ничего об этом не написал.
А дальше всё уже было не интересно. Ровно через десять суток они благополучно дошли до своей базы и аварийно, без очереди встали в док для ремонта. Лодку принял второй экипаж, а весь их экипаж, вме-сте с жёнами, был отправлен в военный санаторий «Дивноморское» на побережье Чёрного моря для поправления своего здоровья – как обя-зательного элемента продолжения боевой службы. Но, интересно отме-тить, что перед постановкой в док у их лодки были контрзатоплены ЦГБ №13, 12 обоих бортов и ЦГБ №11 левого борта и, при этом, лодка успешно села на кильблоки. Опять же всё произошло строго по науке.

3. Встреча

Вот и подошёл срок окончания послепоходового восстановления здоровья их экипажа в санатории «Дивноморское». Все подводники со своими семьями стали разъезжаться в отпуск. Уехал в отпуск и Грациа-нов. Стоял конец декабря 1983 года. Куда в такое время поедешь в от-пуск? И Грацианов решил провести его дома в Ленинграде, в полном одиночестве, в пустой квартире. Несколько лет назад один за одним умерли его родители, дожив до весьма преклонного возраста. Но он не пугался одиночества, как раз всё наоборот – он им наслаждался. Впе-реди его ждали люди, моря, тревоги, погружения и всплытия, ремонты и всё это люди, люди и люди. В отпуске он планировал много кататься на лыжах по своим любимым маршрутам в пригороде Ленинграда, а вечерами ходить в театры. В слякотную погоду, когда невозможно бы-ло кататься на лыжах – ходить в музеи. И, конечно, очень много чи-тать. Он уже наметил себе солидный план для чтения, это Толстой, Голсуорси, проза Пушкина и Лермонтова, Джек Лондон, Стефан Цвейг, о … всего не перечислить! И, конечно, из всех театров его са-мым любимым был театр Музыкальной комедии.
Оперетта уводила его в нереальный иллюзорный мир где цар-ствуют прекрасные дамы и мужественные кавалеры, где любовь всегда романтична, где добро всегда побеждает зло и все истории всегда име-ют хороший конец. Короче так, как в реальной жизни почти никогда не бывает. Это, своего рода наркотик или кокон от грубости внешнего мира и Грацианов хотел снова в него залезть.  Ему там было хорошо, там он отдыхал душой. А для него это сейчас и было самым главным.
 

 
Интерьеры Санкт-Петербургского театра Музыкальной комедии

И вот в один из таких вечеров, когда его отпуск уже подходил к концу, он пошёл в театр Музыкальной комедии уже в который раз смотреть оперетту Имре Кальмана «Марица». Просмотрев первый акт и вдоволь насладившись танцами зажигательного венгерского Чарда-ша, он вышел в
фойе. Душой он был весь под обаянием этой оперетты и не хотел заме-чать никого вокруг. Мысленно он жил в том сказочном мире благо-родных и весёлых людей. Грацианов молча ходил по прекрасным за-лам театра, наслаждаясь видом изысканного дворцового интерьера. Как здесь ему было хорошо! Небрежно он прошёлся взором по чёрно-белым фотографиям артистов театра. Все они были ему хорошо знако-мы. Вот Тимошин, вот Панков, вот Гликерия Богданова-Чеснокова, вот Семак и, … и … вдруг его взор упал на прекрасный лик незнакомой ему артистки с тонко вычерченными чертами лица.
В первый момент ему показалось, что это вовсе и не фотография, а карандашный рисунок какого-то незнакомого ему художника, где он нарисовал женщину, которой в реальности не бывает – женщину своей мечты. Но если это так, то это была и его мечта. Женщина была боже-ственно красива: правильный слегка вытянутый овал лица, высокий от-крытый лоб, острый подбородок, прямой нос, но глаза её были в тени и только угадывались, а взгляд её был прямой, уверенной в себе воле-вой женщины.
И вообще, сама она выступала как бы из ночи, из темноты. И всё. А всего остального было не надо, и Грацианов уже безошибочно читал на её лице ум, начитанность, волю, строгость и, конечно, осознание своей красоты. Но, присмотревшись к этому изображению, он, конеч-но, понял, что это фотография, а не рисунок. Под ним даже стояла подпись – «Солистка балета – Б.Р. Вайгль». И дальше он уже не мог оторвать взора от этой фотографии. Он забыл о прекрасных интерье-рах театра, не замечал никого вокруг и только смотрел, и смотрел на её фото не в силах от него оторваться. Антракт кончался, прозвучал пер-вый звонок, Грацианов даже не шелохнулся, потом второй. Фойе теат-ра стремительно пустело. И только когда пожилая служащая театра, продававшая программки, подошла к нему и сказала:
- «Молодой человек, пора идти в зал», - он опомнился и быстро пошёл в зал.
Второй акт прошёл у него как в тумане. На сцене он её не видел, хотя смотрел во все глаза и мечтал по окончании спектакля ещё раз взглянуть на это фото – не больше. Впервые в жизни его так сильно за-дела женщина. В этом образе он как бы угадал то, что подспудно все-гда ждала его душа, о чём он мечтал, находясь в своём коконе, даже не зная, как она должна была выглядеть.
В её образе он понял сам себя, чего он хочет, о чём мечтал всю жизнь. Так же, как и его отец, который сразу узнал его будущую мать, когда впервые увидел её в столовой пансионата «Жоэквара», так и он, сразу
 
Солистка балета – Б.Р. Вайгль

узнал её. Но только его отец увидел его будущую мать живую, рядом сидящую, а он – только фото. Грацианов и радовался, и не радовался этому.
Радовался, что такая женщина вообще где-то есть и не радовался, что отпуск кончается и ему её уже не успеть отыскать. Да и захочет ли она с ним общаться, ведь судя по фото, было явно видно, что она как минимум лет на десять старше его. В этих его раздумьях и окончился спектакль. Он сразу вышел в фойе, даже не оставшись благодарить ар-тистов, и снова уставился на эту фотографию. Он не хотел с ней расста-ваться, но последние зрители уже вышли из зала, и надо было уходить самому. Грацианов бросил на неё последний взгляд и быстро спустился вниз. Уже без очереди взял в гардеробе свою шинель, фуражку, оделся и вышел на улицу в прекрасный морозный вечерний Ленинград. Он шел, а на душе у него было очень хорошо – оказывается, в мире такая женщина где-то есть. В тот момент это было для него самым главным. В таких думах он прошёл по короткой Михайловской улице и вышел на Невский проспект. Ночь. Бесшумно падал снег, горели огни фона-рей, слышался шум проезжающих машин. В конце Невского виднелся красиво освещённый шпиль родного Адмиралтейства как величествен-ная доминанта – символ Ленинграда. Какое всё это для него было род-ное, своё, близкое, сколько он здесь ходил в театры, будучи ещё кур-сантом! А скоро снова уезжать на Север, отпуск кончается.
Грацианов решил прогуляться вдоль ночного канала Грибоедова, пройти вдоль его тихой старинной набережной, насладиться видом старого Петербурга. Петербурга Пушкина и Достоевского. Он стазу вспомнил известное четверостишье Пушкина из его поэмы «Медный всадник».

«Люблю тебя, Петра творенье,
 Люблю твой строгий стройный вид,
 Невы державное теченье,
 Береговой её гранит, …»

А он всё шёл и шёл вдоль канала Грибоедова. На душе у него бы-ла только одна лирика. И он радовался этому, как это хорошо жить в мире лирики! Скоро, очень скоро ему уже будет не до лирики. Но он гнал от себя эти мысли.
- «Почему я не могу жить сегодня, настоящим моментом времени, наслаждаться сейчас тем, что вижу, чувствую? Ну, хоть немного по-жить, помечтать для самого себя. Что здесь плохого?» - такие мысли вертелись у него в голове и вдруг … !!!
Перед ним разверзлась земля, взорвалась атомная бомба, нача-лось извержение вулкана – … перед ним на скамейке напротив чугун-ной решётки набережной одиноко сидела женщина! Но этой женщиной была Она!!!
Грацианова как будто кто-то сильно ударил по голове, его просто сшибло с ног от такой неземной красоты. Красота её просто невыноси-мо жгла душу. Живая, она была ещё прекраснее, чем на фото в фойе театра. Она отрешённо сидела на лавке, мыслями уйдя глубоко в себя, и незрячим взглядом глядела сквозь чугунную ограду на заснеженную поверхность канала. Она в одиночестве думала о чём-то своём глубоко личном интимном. Она была одета в короткую норковую шубку серого цвета, из-под которой в разрезе выглядывал кусок тёмно-красного пла-тья. На голове красовалась такого же серого цвета кокетливая меховая шапочка. А на ногах надеты высокие дамские зимние сапожки на тон-ком и высоком каблуке. Руки были одеты в кожаные чёрные перчатки, изящная тёмная дамская сумочка с золотым замком была у неё под ле-вой рукой. Она была очень элегантна. Любой мужчина, посмотрев на неё, сразу бы сказал, что это артистка. Своим нарядом она резко отли-чалась от всех женщин, встречавшихся на улице.
- «Но почему она одна, и никто её не сопровождает? Таких жен-щин обычно возят только в шикарных машинах. … Странно», - про-мелькнуло у Грацианова в голове. И его потянуло к ней с такой неодо-лимой силой, что его комплекс стеснения, страхов и своей неуверенно-сти просто напрочь растаял, как растаивает кильватерный след погру-зившейся подводной лодки. Потом ему уже стало очевидно, что этот комплекс он сам себе придумал, а грёзы от кальмановских оперетт ему показались просто кукольными. Дальше он уже действовал быстро, решительно, напористо, то есть так, как он обычно действовал на службе.
- «Добрый вечер, прекрасная солистка балета», - с оттенком робо-сти, но, в то же время и решительно, проговорил подошедший к ней Грацианов.
Женщина была настолько погружена в свои мысли, что она даже не вздрогнула и ещё несколько секунд так и продолжала отрешённо смотреть перед собой. Её мысли были где-то очень далеко, и ей требо-валось сделать усилие, чтобы вернуться в окружающий её мир, … в ко-торый её насильно позвали. … Наконец она повернула голову и по-смотрела на Грацианова. Поймав её взгляд, он продолжил:
- «Сегодня я видел Ваше фото в фойе театра Музыкальной коме-дии, а вот теперь увидел и Вас наяву, … так Вы ещё прекраснее».
От этих слов ничего не изменилось в её лице, не дрогнул ни один мускул, не шелохнулись и её глаза. И она нехотя, обычным усталым голосом ответила ему:
- «Добрый вечер. … Сегодня, когда я выходила из театра, одна билетёрша мне сказала, что какой-то молодой офицер долго разгляды-вал мою фотографию, висевшую в фойе. … Так это были Вы?»
- «Да, я».
Она немного помолчала, потом так же бесстрастным голосом не спеша сказала:
- «Знаете, … молодой человек, я очень хочу остаться одна, … хоть сегодня вечером. Я очень устала от мужского внимания. … Пожалуй-ста, оставьте меня в покое», - и снова отвернула голову, а про себя по-думала: «Как они мне все надоели! … Им от меня надо только одно. … А вот теперь и этот юноша привязался. … Покою от них нет. Одной не дают побыть».
- «Да, это очень некрасиво навязываться. Я это прекрасно пони-маю, и, конечно, оставлю Вас одну в покое, не волнуйтесь. У меня это произошло непроизвольно, можно сказать помимо моей воли. Я про-сто с юношеских лет очень люблю оперетту. Она будоражит мою меч-ту, уводит меня в мир иллюзий, из которого я до сих пор не могу вый-ти. Когда я сегодня в фойе театра увидел вашу фотографию, то сразу понял, что именно Вы моя Марица, моя Сильва, моя принцесса цирка, моя Весёлая вдова, моя Летучая мышь. Раньше это был для меня ка-кой-то неясный прекрасный женский образ. А теперь я его ясно увидел в вашем лице. … Простите меня за это. Через ваш образ я глубже узнал себя, чего я хочу и глубоко прочувствовал вашу душу. Ещё раз про-стите меня за это», - а в печальных глазах его светилась одна мольба, мольба без всякой надежды, и это тронуло женщину.
- «О, какая длинная тирада. И всё это я должна выслушивать», - подумала женщина, а вслух с иронией промолвила: «А что бы сказала ваша жена, если б всё это услышала?»
- «У меня нет жены».
- «Вы разведены?»
- «Нет, просто я никогда не был женат».
Тогда женщина, слегка дернувшись, сказала:
- «Извините, а то я о Вас плохо подумала».
- «Знайте. Если я сейчас уйду, то всё равно буду из-за угла дома наблюдать за Вами. Я это говорю Вам очень честно. Уж поверьте. Ведь именно в Вас я встретил свою мечту!»
- «И такая «мечта» Вас ждёт в каждом порту?» - опять с иронией сказала ему женщина, явно давая ему понять, что заметила его мор-скую форму.
- «Я служу на атомной подводной лодке. Такие корабли, ни в ка-кие порты не заходят».
- «О! Да Вы, я смотрю, герой-подводник!»
- «Что Вы, что Вы. Скажу гораздо скромнее – я просто бродяга морей. Так будет точнее», - потом Грацианов секунду подумал, опу-стил голову и добавил: «Мне неприятно, что Вы обо мне плохо поду-мали. Через два дня у меня кончается отпуск, и я с Вами всё равно рас-станусь, поэтому не буду от Вас скрывать – я полный девственник».
- «Ого! Но это уже ваш недостаток».
- «А я и не святой. Напротив, начальство видит во мне одни недо-статки».
На этом их разговор как бы исчерпал себя. Грацианов не уходил, а она его больше не гнала. Напротив, женщина стала с интересом его разглядывать, потом сказала:
- «Ну что ж, раз Вы мне угрожаете в любом случае за мной наблюдать, то очарованию побыть хоть немного одной, в одиночестве, Вы меня лишили. … Ладно, так и быть, разрешаю Вам проводить меня до дома и не более. Слышите меня?!»
- «Да, да, конечно. Я очень рад. Спасибо!»
Женщина встала:
- «Я живу на набережной Фонтанки, отсюда не так уж и далеко. … Пойдёмте, а заодно расскажите мне как Вы глубоко прочувствовали мою душу», - с игривой издёвкой она повторила его же слова.
Они пошли рядом. Взять её под руку Грацианов не решился. Снег скрипел у них под ногами и густыми хлопьями падал на их плечи, на его фуражку и её меховую шапочку. Здесь было тихо, жёлтый свет фо-нарей озарял набережную, и он начал:
- «Вы очень красивая женщина и сами осознаёте это. К тому же Вы умная, знающая себе цену, увлечённая своей профессией».
- «Да, всё это так», - подумала женщина. А Грацианов всё продол-жал:
- «Вы очень много читаете, любите литературу, прекрасно знаете историю театра и балета. И вообще – очень хорошо разбираетесь в ис-кусстве. В детстве Вы были очень романтичны и всё ждали какого-то сказочного принца. Но в личной жизни Вам не повезло. Своей красо-той Вы остро привлекаете к себе внимание мужчин. При этом обычные робкие юноши просто боятся к Вам подойти, а наглые и нахальные начальники, да ещё с большим кошельком, не дают Вам прохода. Сна-чала Вам – молодой девчонке было лестно внимание таких респекта-бельных мужчин. И, пользуясь вашей неопытностью, они пытались Вас развратить, иными словами – грубо использовали …».
- «О, боже, да он просто читает мою жизнь, как будто подгляды-вал за мной всё это время! … Поразительно!» - уже со страхом поду-мала женщина, но ничего ему не ответила, однако, уже с интересом по-смотрела на своего неожиданного кавалера. Они уже оставили позади Казанский собор и приближались к Банковскому мосту. А он всё гово-рил и говорил:
- «Вас просто оглушили обильно посыпавшимися на Вас дорогими ресторанами, гостиницами, модными курортами и изысканной одеж-дой. Сейчас Вы ни в чём не нуждаетесь. Но, вместе с тем, Вы потеряли интерес к своим сверстникам с их скромным заработком, а респекта-бельных, самодовольных мужчин, кстати – все они были женаты, Вы стали глубоко презирать, так как, получив своё, они теряли к вам инте-рес».
Тут женщина не выдержала и перебила его:
- «Скажите, только честно, Вы что, наслушались театральных сплетен, а теперь эффектно пытаетесь всё это выдать за свою прозорли-вость? … Это ведь так?»
- «Нет», - сразу твёрдо и решительно ответил ей Грацианов. И они оба замолчали.
- «А я ему верю», - подумала женщина: «Такие не врут».
Они прошли Банковский мост со своими золочеными грифонами и уже приближались к Мучному мосту.
- «Это просто мой опыт общения с людьми. Когда ко мне в под-разделение приходит какой-либо новый матрос или мичман, то, по-смотрев на его лицо, выражение глаз, суетливость рук, на то, как он носит свою военную форму, послушав его речь, я уже могу почти точ-но сказать, что это за человек передо мной. И угадываю почти точно, процентов так на восемьдесят. Двадцать процентов оставляю на нюан-сы, которые уж очень индивидуальны. Но для этого надо всё время думать, анализировать, сопоставлять и очень много читать, и … тоже думать над прочитанным. ... Так что вот так ... всё очень просто», - как-то очень обычно без всякого пафоса и хвастовства ответил ей Грациа-нов.
- «Продолжайте дальше. Мне стало очень интересно с Вами. … А я Вас чуть не прогнала», - виновато сказала женщина.
Они уже подходили к Каменному мосту, через который проходила Адмиралтейская улица. Грацианов заметил, что редко встречающиеся прохожие оглядываются на них, а про себя подумал:
- «Конечно, их интересует моя спутница, так как вид у неё слиш-ком шикарный для гуляния по городу. А таких бедолаг как я в Ленин-граде пруд-пруди», - а вслух сказал:
- «Хорошо, я могу продолжать и дальше, но не всё я Вам скажу лицеприятное. Если Вы согласны?»
- «Я согласна. Мне очень любопытно, как Вы, не зная человека, читаете его жизнь?»
- «Хорошо, тогда слушайте» - он кашлянул и продолжил: «От та-кой жизни у Вас развился цинизм.  Вы уже не можете вернуться к обычной жизни с детьми, с поликлиниками, с вечной нехваткой денег, с очередями в магазинах, с дефицитами и так далее, но и нынешняя жизнь Вас уже не устраивает. Вы видите её пустоту, но вырваться из неё не можете. Вы к ней привыкли. От этого у вас произошло раздвое-ние личности. Вы не знаете, что Вам делать, как дальше жить. По-старому Вы не хотите, а по-новому – не можете. Вот Вас и потянуло на одиночество, на обдумывание своей жизни. И я могу себе представить, как Вы устали от мужчин! … А теперь сами подумайте, мужчины ли это?»
- «Да, Вы удивительный человек, хотя и такой молодой», - с вос-хищением сказала женщина. Потом, немного помолчав, добавила: «Не зная женщин и так тонко всё подмечать!» - она уже с нескрываемым ин-тересом посмотрела на Грацианова, но голос её уже был печальный.
- «Почему? Я только девственник. А так меня много учили женщи-ны, и перед глазами был пример взаимоотношений моих родителей. Это уже очень немало. А, главное – книги и голова», - и опять они за-молчали, любуясь фасадами старинных петербургских домов, которые с двух сторон окружали набережные канала Грибоедова. Молчание не выдержал Грацианов:
- «А знаете, ведь моя фамилия, которая должна быть настоящей, очень созвучна с вашей».
- «Очень интересно. Расскажите теперь о себе. Обо мне Вы и так всё сами знаете».
- «Хорошо. Ваша фамилия Вайгль, а первоначальная фамилия мо-его отца - Вальзер».

 
Зимний вид канала Грибоедова

 
Зимний вид канала Грибоедова - Семимостье


- «О! Ваш отец немец?»
- «Сейчас мой отец уже умер. Но немцем он никогда не был».
- «Ничего не понимаю. Расскажите».
- «Хорошо», - и Грацианов рассказал своей спутнице свою родо-словную. Она его не прерывала и слушала с явным интересом, изредка поглядывая на столь необычного случайного кавалера. Тем временем они прошли Каменный мост и дальше шли по набережной канала Гри-боедова. В этом месте канал резко поворачивал влево и пересекал пе-реулок Гривцова. Они перешли Демидов мост, когда Грацианов окон-чил свой рассказ.
- «А Вы не боитесь мне об этом рассказывать?» - при этом женщи-на внимательно посмотрела на Грацианова.
- «Совершенно не боюсь».
- «Почему?»
- «Потому что Вы выпечены из того же теста, что и я».
Они замолчали и опять некоторое время шли молча, только пар выходил у них изо рта. А снег всё падал и падал. Было безлюдно. При жёлтом свете уличных фонарей старинные здания старого Петербурга создавали впечатление какого-то сказочного города.
- «Какая удивительная случайная встреча», - подумал Грацианов: «Теперь для меня начнётся совсем другая жизнь. Неясная сладкая меч-та, поселившаяся во мне с нахимовских времён, обернулась явью. … Как я рад этому! … Но чем всё кончится? … Ведь мы такие разные!» - и он украдкой ещё раз взглянул на свою спутницу: «О боже! Ведь это сама красота мира!» - опять восхищённо подумал он.
Все эти мысли пронеслись у него в голове за несколько секунд, но они были прерваны так как женщина неожиданно заговорила:
- «Да, теперь я понимаю, почему Вы так похожи на лорда Маунт-беттена в молодости».
- «А кто это такой?»
- «Это родной дядя принца Филиппа».
- «А тогда кто такой принц Филипп?»
- «Это муж английской королевы».
- «А! … Не знал».
- «Не знали, что у английской королевы есть муж?»
- «Нет, догадывался, что кто-то у неё должен быть мужем, но кон-кретно кто? – Никогда не интересовался. … Расскажите мне о лорде … . Как Вы сказали?»
- «Маунтбеттене».
- «Да, да о нём, хоть пару слов. Кто он? На кого, Вы говорите, я похож».
- «Это адмирал английского флота. Последний вице-король Ин-дии. При нём Индия получила свою независимость. Член королевской семьи. В 1979 году был убит ирландскими националистами. … Вот ес-ли коротко, то всё».

 
Лорд Маунтбеттен в молодости (художник – Филипп Алексис де Лас-ло)

- «А почему Вы решили, что я на него похож?»
- «Во-первых, над вашим обликом трудилось не одно поколение князей, баронов и графов. И всё это написано на вашем лице. А во-вторых, я просто хорошо изучала живопись придворного художника высшей английской аристократии Филиппа Алексиса де Ласло – потря-сающий художник портретист. Один из его портретов как раз и изоб-ражает лорда Маунтбеттена в молодости. Вы на него очень похожи. Такое же открытое продолговатое лицо, прямой нос, очень высокий аристократический лоб и серьёзный проницательный взгляд. … Я предполагаю, что женщины должны на Вас засматриваться».
- «Не знаю. Не обращал внимания».
- «Да, Вы действительно девственник. Сколько бы мужчин вос-пользовалось вашей внешностью в своих эгоистических целях! А Вы её даже не замечаете», - сказала женщина с сожалением.
- «Вот уж не думал, что такая красивая женщина как Вы, будет де-лать мне подобный комплимент. Очень необычно себя чувствую после такого. Не скрою, мне приятно слышать такой комплимент от Вас, но уж
больно это необычно».
- «Ну ничего, Вы ещё встретите свою любовь, и она Вам будет го-ворить не такие комплименты, а я для Вас слишком стара», - но тут Грацианов её перебил:
- «Нет, нет! Вы просто меня не знаете. Этого никогда не будет. Ес-ли бы это было не так, то наверно я бы уж раз десять быть женатым. … Нет, нет, давайте об этом лучше не будем разговаривать и дело здесь не в разнице возрастов. … Лучше скажите мне, как ваше имя и отче-ство, а то кроме вашей фамилии и рода занятий я ничего не знаю о Вас».
- «Это не совсем верно. Вы и так обо мне уже много знаете. Прав-да, об этом Вы догадались сами, а моё имя и отчество – Берта Рудоль-фовна».
- «О! Да я смотрю у Вас немецкое имя и отчество. Вы, наверно, из немецкой семьи?»
- «Да, мой папа, дедушка и прадедушка – все были обрусевшими немцами и служили музыкантами. А некоторые, даже, руководили ор-кестрами и были дирижёрами. А по женской линии у меня были одни балерины, это и моя мама, и бабушка, и прабабушка, а глубже я про-сто никого не знаю».
- «Понятно. … А теперь скажите, как я могу познакомиться с рабо-тами этого придворного художника. … Забыл его фамилию».
- «Его звать Филипп Алексис де Ласло. У нас в стране издан со-лидный фолиант с хорошими фотографиями его картин. Его состави-тель – Жиглов.
Если Вы хотите приобрести этот фолиант, то, скорее всего его можно купить только в киоске, находящимся в фойе Академии худо-жеств. А если просто захотите его посмотреть – то в библиотеке Салты-кова-Щедрина. Сразу скажу – фолиант очень дорогой».
- «Ну, это меня совсем не смущает – я просто не знаю, на что мне тратить деньги, которые я получаю», - Берта Рудольфовна не стала комментировать эту реплику Грацианова, а он, в свою очередь, не-сколько раз повторил полное имя художника и фамилию составителя.
Снова некоторое время они шли молча, наверно, переосмысливая столь большую информацию друг о друге, так неожиданно свалившу-юся на них.  После  Столярного переулка канал  Грибоедова  сделал ещё  один

 
Обложка фолианта с фотографиями картин художника
Филиппа Алексиса де Ласло
поворот, теперь уже направо. На улицах Ленинграда становилось без-людно, только уютный жёлтый свет фонарей освещал медленно пада-ющий снег. Неожиданно Грацианов спросил свою спутницу:
- «Берта Рудольфовна, а почему сегодня в спектакле я не видел Вас на сцене?»
В ответ женщина горько усмехнулась, потом тяжело вздохнула и несколько свысока ответила:
- «Молодой человек …».
- «Извините, Берта Рудольфовна», - мягко перебил её Грацианов: «Мне неприятно, что Вы так ко мне обращаетесь, я ведь назвал Вам своё имя и отчество».
- «О! Извините, совсем не хотела Вас обидеть. Но, можно я буду называть Вас просто Юрием?»
- «Да, конечно».
- «Очень хорошо. Ведь я намного старше Вас».
- «О! Для меня это не имеет значения», - так же снова мягко пере-бил её Грацианов.
- «Так вот, … я могла бы обидеться на ваш вопрос, но прекрасно понимаю, что Вы не специалист в области балета и не понимаете его специфики. А мой ответ Вам будет прост – я уже слишком старая для балета, чтобы выступать. Уже не та высота прыжков, не та пластика, не та гибкость. Теперь я являюсь руководителем балетной труппы театра или, как у нас говорят, – старший балетмейстер. Под моей фотографи-ей ещё просто не сменили название моей новой должности. И сейчас я ставлю балетные номера в опереттах. Но в опереттах это уже называет-ся кордебалет. А это уже несколько не то. Поэтому на сцене Вы меня уже больше не увидите».
- «А как же Мая Плисецкая?»
- «Мая Плисецкая – это редкое исключение. Я, к сожалению, таким исключением не являюсь. И, вообще, сейчас я уже живу не своей жиз-нью. Я всегда в себе чувствовала только балерину, а сейчас я уже рабо-таю педагогом-постановщиком. А это не одно и то же. И я чувствую, что это работа не моя. Но, увы – возраст. А больше ничего другого я делать не умею».
- «А знаете, Берта Рудольфовна, ведь я тоже проживаю не свою жизнь».
- «Очень интересно. Почему так? А мне почему-то показалось, что Вы гордитесь своей профессией».
И Грацианов стал ей рассказывать о своём детстве, как он начитал-ся различных романов Жуль Верна, Фенимор Купера, Майн Рида, Вальтера Скотта и так далее, как заболел чудо-кораблями и уже беспо-воротно хотел стать моряком-подводником, но потом вдруг увлёкся ядерной физикой и захотел стать физиком-ядерщиком, и как долго в нём боролись эти два желания, однако победила всё же тяга к морской романтике. Но, уже находясь в высшем военно-морском инженерном училище, тяга к научным исследованиям вновь вспыхнула в нём с но-вой силой. Но уже было поздно что-либо менять. Закончил он свою речь словами:
- «Поэтому, Берта Рудольфовна, я тоже проживаю не свою жизнь», - и Грацианов умолк. Пока он говорил, Берта слушала его, не преры-вая. После Столярного переулка они уже прошли проспект Майорова, Подьяческий мост и стали приближаться к Львиному мосту. Так неза-метно они всё ближе и ближе познавали друг друга. Время от времени Грацианов украдкой посматривал на свою спутницу.
- «Какая же она красивая», - мысленно восторгался Грацианов: «Чем всё это кончится?»
Он боялся думать о будущем. Уж больно они были разными людьми во всём. Но они ещё только начали узнавать друг друга. Гра-цианов понимал, что это ещё только первое впечатление, но, правда, обычно оно всегда было правильным.
- «Какой он необычный», - думала Берта: «И как он не похож на тех мужчин, которые крутятся вокруг меня? … А вообще, это ещё надо подумать, кто из них настоящий мужчина. … Да, цинизм. Он прав. Эта болезнь убивает все чувства, саму душу, оставляя только голый прак-тицизм. Во всём виноваты мужчины. Они сделали меня такой. Да я и сама хороша. … Ах! Если бы он был лет на десять постарше, да и я бы была не такой! А сейчас только и остаётся – «если бы», - она усмехну-лась про себя и продолжила думать: «А во мне всё умерло, и душа моя стала холодна как лёд. Я уже ни на что не способна. Мне всё надоело и ничего мне уже не интересно. … А он горяч как огонь, но этого сам не понимает …», - здесь её мысли прервались, она посмотрела на Грациа-нова и неожиданно для самой себя стала продолжать свои мысли вслух:
- «Знаете, Юрий, когда Вы подошли знакомиться со мной, то, дей-ствительно, в тот момент я жалела себя, свою несостоявшуюся личную жизнь, которую я тратила на удовольствия, как потом оказалось – пу-стые. А потом я посмотрела на небо и увидела там мириады звёзд. Вот как сейчас, посмотрите», - и они вместе посмотрели на небо, после чего Берта продолжила: «А каждая звезда – это солнце, но только другое. И, возможно, вокруг них тоже крутятся какие-то планеты, и, возможно, там тоже живут разные существа. И вот всё это было за тысячи и мил-лионы лет до нас и будет столько же после же после нас. И что наша жизнь, желания, страсти по сравнению с этой вечной Идеей! Вся наша жизнь не что иное как суета сует».
- «Я не считаю это правильным».
- «Почему?»
- «Смысл в самом процессе жизни, то есть, говоря словами свя-щенников – её смысл как раз и есть в суете сует, а не в потустороннем вечном блаженстве. Ради этой суеты сует, то есть жизни, мы и живём, трудимся, любим, мечтаем, думаем».
- «Хорошо, я об этом подумаю, а как Вы, как скрытый потенци-альный учёный думаете: мы сможем когда-нибудь достичь других пла-нет, где есть разумная жизнь? Возможно, тогда мы сможем заглянуть и в наше будущее. Ведь так интересно знать, каким будет наш мир через сто, … тысячу лет?»
- «О! Берта Рудольфовна, это моя любимая тема. Я много об этом читал и с удовольствием поделюсь с Вами своими мыслями. Но сразу скажу – ответ будет неопределённый».
- «Вот как?»
- «Да – неопределённый. Всё дело в том, что теоретически это можно сделать, но вот практически – сейчас это невозможно».
- «Поясните, пожалуйста, поподробнее. Очень интересно», - при-готовилась слушать Берта и Грацианов продолжил:
- «Во-первых, такой космический корабль обязательно должен ле-теть только со скоростью света из-за очень больших расстояний, так как в нашей солнечной системе ни на одной планете, кроме нашей Зем-ли – жизни нет. Во-вторых, чтобы нам разогнать космический корабль до такой скорости, надо иметь фотонный двигатель, горючим к кото-рому будет антивещество».
- «Сразу перебью Вас, поясните, пожалуйста, что такое антивеще-ство?» - заинтересованно спросила его Берта и глянула ему прямо в лицо. От её взгляда Грацианова обожгло. Он стал на что-то надеяться, но взял себя в руки и продолжил рассказ:
- «Тогда сделаю очень небольшой экскурс в физику. Вы знаете, что все вещества состоят из атомов. А атомы состоят из положительно заряженного ядра и отрицательно заряженных электронов, вращаю-щихся вокруг ядра. Ядро состоит из положительно заряженных прото-нов и электрически нейтральных – нейтронов. Число положительно за-ряженных протонов равно числу отрицательно заряженных электро-нов. Поэтому атом в целом электрически нейтрален».
- «Это я хорошо помню из курса школьной физики. Хотя даже в хореографическом училище мы учили её в усечённом виде».
В этот момент они уже огибали Никольский сад с Никольским морским собором и, не доходя до семимостья, Берта повернула влево. Теперь они пошли вдоль Крюкова канала до его пересечения с Фон-танкой. А тем временем Грацианов, оседлав свою любимую тему, увле-чённо продолжал:
- «У антивещества всё наоборот – электроны заряжены положи-тельно и теперь они уже называются – позитроны, а протоны заряжены отрицательно. При контакте вещества и антивещества они оба исчеза-ют, превратившись в мощный яркий поток света. Отражаясь от гро-мадного зеркала фотонного космического корабля, этот свет может разогнать его своим давлением до самой скорости света.
Главная здесь трудность это – как получить, находясь на Земле, огромное количество тонн антивещества? Да, наука сейчас открыла не-которые очень  дорогостоящие  ядерные реакции,  которые на выходе  дают
 
Фотонный космический корабль (рисунок)

единичные позитроны и отрицательные протоны. Такие реакции тре-буют колоссального количества электроэнергии. И это не учитывая электроэнергии, которая требуется для удержания полученного анти-вещества в магнитных ловушках, так как антивещество должно хра-ниться при полном вакууме и ни коем образом не касаться стенок сосу-да».
- «Юрий, но неужели такая страна как наша или Америка не смо-гут наработать требуемое количество антивещества?»
- «Нет, не смогут. Приведу Вам очень приблизительное сравнение. Например, если все электростанции мира целый год будут работать только для получения антивещества, то за год они максимум смогут собрать один грамм его – не больше. И это только одна, но главная причина, почему человечество не может сейчас полететь в дальний космос. А ведь есть ещё и другие причины, например, радиация, кос-мическая пыль, метеориты и так далее».
- «Юрий, мы вышли на Фонтанку, нам направо».
- «Да, да», - машинально сказал Грацианов и тут же продолжил свой рассказ: «Наша планета Земля прикрыта сильнейшим магнитным полем и плотной атмосферой. Поэтому мы надёжно защищены от ра-диации. А в открытом космосе всего этого нет. Поэтому космический корабль должен быть под очень толстым слоем биологической защиты из свинца и воды. И, чтобы разогнать такой массивный космический корабль до скорости света, это потребует ещё больше антивещества как горючего».
Они уже пересекли Лермонтовский проспект.
- «Юрий, скоро мой дом. Вон, видите, на набережной стоят три большие липы», - она указала на них рукой.
- «Да, вижу».
- «Напротив них находится парадная моего дома».
- «О! Как быстро мы дошли. А я ещё столько много хотел Вам рассказать», - разочарованно сказал Грацианов. И тут до его сознания дошло, что сейчас они расстанутся и возможно навсегда. А он так увлёкся рассказом, что об этом как-то и забыл.
- «Юрий, Вы мне быстренько расскажите до конца. А то, я чув-ствую, что Вам и ночи не хватит. Мне же надо как следует выспаться. Ведь завтра с утра у меня репетиция, а потом и сам спектакль».
- «Хорошо, я постараюсь завершить очень быстро», - обиженно сказал Грацианов, а лицо его было очень расстроено:
- «Помните, в самом начале я Вам сказал, что мой ответ будет не-определённым?»
- «Да, помню. … А что, всё-таки есть надежда?»
- «Надежда только на то, что учёные физики откроют природу других ещё более мощных и реально доступных источников энергии. Например, сейчас, как факт зафиксированы новые сверх гигантские космические силы, такие как тёмная энергия и тёмная материя. А при-рода их до сих пор не ясна. Да и вообще, сама скорость света не всегда была такой низкой, как мы её знаем сейчас …».
- «А вот и мой подъезд, Юрий. Спасибо Вам за прекрасную лек-цию. Вы так просто рассказываете о столь сложных вещах, что мне, че-ловеку очень далёкому от науки было всё понятно и очень интересно. Но всё когда-то кончается. Вы очень необычный человек, Юрий, наверно Вам нелегко живётся в среде военных. Вы для них как белая ворона. … Права ли я?»
- «Да, Берта Рудольфовна, это и так и не так».
- «Не очень понятно, поясните».
- «С офицерами у меня ровные нормальные, но только официаль-ные отношения. Мне не нравится, как они проводят свой досуг. Зато с матросами у меня самые тёплые, можно сказать семейные отношения».
- «Вот видите, и я тоже могу читать Вашу жизнь».
Грацианов ничего ей не ответил. Наступило молчание. Он потупил голову и жадно искал слова – как бы так убедительно сказать Берте о продолжении знакомства, чтобы она сразу не отказала. Он понимал, что второго шанса у него не будет.
- «Ой, сейчас он будет умолять меня о следующей встрече … . Как бы ему тактично отказать, не обидев», - думала Берта: «Уж больно он хороший человек …», - но в этот момент Грацианов заговорил:
- «Берта Рудольфовна, у меня остались два дня от отпуска. Сего-дня вечер вторника. А рано утром в пятницу у меня самолёт на Север. Пожалуйста …», - здесь он тяжело вздохнул и взглянул ей прямо в глаза. Острая сила её красоты ещё сильнее поразила его душу. Мысли его путались и он закончил свою фразу самыми простыми словами: « … пожалуйста, подарите мне эти два вечера?»
Берта была поражена выражением его глаз. Такие глаза, наверно, бывают только у голодающего ребёнка, просящего кусок хлеба. Отка-зать ему было невозможно:
- «Юрий, завтра я уже расписала свой вечер. А вот послезавтра вечером я свободна».
- «Отлично! Где мне Вас встретить?» - обрадовался Грацианов. А глаза его до того ещё такие грустные, мгновенно заискрились непод-дельной радостью.
- «У служебного выхода из театра сразу после окончания спектак-ля. И Вы сможете проводить меня до дома тем же маршрутом. … Со-гласны?»
- «Конечно, конечно, согласен, Берта Рудольфовна. Спасибо! Обя-зательно буду Вас ждать», - теперь лицо Грацианова было залито ис-креннем счастьем, глаза его искрились. Он этого не скрывал.
- «Кстати, Вы можете прийти на этот спектакль. В четверг у нас идёт
«Весёлая вдова». Там в третьем акте, когда графа Данилу находят в ре-сторане «У Максима» мои девочки будут танцевать канкан. Советую посмотреть».

 
Театр Музыкальной комедии – «Весёлая вдова» - канкан

- «Обязательно приду».
- «А теперь до свидания. И ещё раз спасибо за прекрасную про-гулку», - она протянула ему свою тонкую руку и очаровательно улыб-нулась.
Грацианов осторожно пожал её, и Берта вошла в подъезд своего дома. Дом её был старинный каменный двухэтажный с тремя подъез-дами. На каждом этаже располагалось по одной огромной квартире. Она вошла в средний подъезд. Вдруг над её подъездом на втором эта-же загорелся свет.
- «Значит номер её квартиры - четыре», - подумал Грацианов. На всякий случай он запомнил и номер её дома. Стоять дальше под окна-ми уже было неприлично, и он медленно пошёл до ближайшей станции метро. Душа его пела:
- «Не отказала! Ура! Ура! Ура! … Я с Севера буду писать ей пись-ма. Если она мне ответит, то через год, в отпуске сделаю ей предложе-ние. … О! Какое это будет неземное блаженство!» - он был весь в эйфо-рии и не заметил, как дошёл до станции метро «Технологический ин-ститут».
Уже, находясь в метро и несколько поостыв, он трезво понял, что быть женой морского офицера в том смысле, какой он знал и видел – конечно она не сможет. Мысли его вертелись о его возможном буду-щем с Бертой:
- «Скорей всего у неё имеется домработница, которая убирает у неё в квартире и готовит ей еду. … Да, она слишком роскошна для ме-ня. И захочет ли она бросить свою карьеру ради меня? … Наверно – нет. … Но я согласен с ней жить хотя бы в отпусках. … Но захочет ли она этого? Ведь она избалована вниманием мужчин. … Ах, да, да, да – она же цинична. А я и забыл это. … Нет, романтика встреч и расстава-ний – явно не для неё. … Да она меня просто пожалела, согласившись после завтра встретиться со мной. … Конечно это так», - горько поду-мал Грацианов – он медленно трезвел. Потом его мысли приняли дру-гой оборот:
- «Она сказала, что у неё на завтра назначена встреча – это раз. Она избалована вниманием мужчин – это два. И завтра у неё тоже есть спектакль – это три. Следовательно, завтра после спектакля она будет встречаться с каким-то мужчиной её круга. Интересно, каков он? … А что мне мешает это выяснить? … Да ничего. … Тогда решено – завтра пойду на спектакль в её театр, и, после спектакля, посмотрю, что за мужчина будет ждать её у служебного выхода. А, чтобы не привлекать к себе внимания, одену штацкое. Это не очень хорошо – выслеживать, но дома мне всё равно будет не усидеть. А знать это очень хочется. … Итак – решено».
А в этот же момент времени, находясь в своей гостиной, обстав-ленной изысканным старинным гарнитуром из карельской берёзы, сидя в кресле под хрустальной люстрой закинув ногу за ногу, Берта двумя пальчиками аккуратно взяла чашечку из тонкого старинного саксон-ского фарфора с чайного столика, отхлебнула глоток и поставила её на место. Затем долила в чашечку чайную ложку бальзама «Старый Тал-лин», снова отпила глоток чая и крепко задумалась:
- «Какой он всё-таки чистый юноша, … как странно, что он воен-ный, да ещё подводник. Говорят, там очень грубая жизнь, а он такой хрупкий, такой чуткий и нежный. Представляю, как ему не просто жи-вётся. … А что моя жизнь? Но я слишком грязна для него. … Ох! Зав-тра опять этот Отто», - мысли её скакали, перескакивая с одной темы на другую: «Как он мне надоел! Опять будет предлагать мне стать его любовницей. Я знаю всё наперёд – а это становится не интересно. … Ах, если бы Юрий был лет на десять старше, а я не была бы так грязна … . Нет, нет, лучше наоборот, мне быть лет на десять моложе. … И опять поведёт меня в «Садко». … Нет, лучше пусть свезёт меня в «Мет-рополь», «Садко» надоел. … Зря я согласилась на встречу с ним. Только причиню ему лишние страдания. Он прав – я цинична и, к тому же, холодна как лёд. Зачем я ему такая? … Зря, не хватило силы воли ему сразу отказать. Теперь дала слово. Но я чувствую в нём какой-то стальной стержень при всей его внешней мягкости. … Как всегда, зака-жу устрицы и гребешки. … Ладно, пора спать. … Ох! Какое это бла-женство – спать одной!»
……………………………………………………………………………...
На следующий день, посмотрев оперетту Кальмана «Баядера», Грацианов, одетый в штацкое платье, одним из первых вышел из теат-ра. Сразу он занял удобную позицию в Михайловском сквере, что напротив Русского музея. Он стал пристально смотреть на дверь слу-жебного выхода. Ждать долго не пришлось. Вскоре из неё вышла Бер-та. Одета она была так же шикарно в своей изящной собольей шубке. Но не успела она ещё спуститься со ступенек паперти, как вдруг из тол-пы выходящих из театра зрителей к ней подошёл высокий осанистый явно солидный мужчина средних лет. Он изящно привычно взял её правую руку, отогнул край перчатки и поцеловал её. Всё это произо-шло так быстро и естественно, что Грацианов ещё не успел всё это про-чувствовать. В ответ ему Берта широко улыбнулась, обнажив свои кра-сивые ровные белые зубы. Но! – И это «но» и было самым главным, что с лёту заметил Грацианов – улыбка её была явно неестественной, сделанной, хотя и очень эффектной. Он хорошо помнил, как она улы-балась ему. То была совсем другая улыбка, настоящая, чуткая, есте-ственная. Мужчина этого не заметил, или был не в состоянии это заме-тить. Он был крупный явно уверенный в себе человек с большой голо-вой и гривой густых светло-каштановых волос, зачёсанных назад, го-ловной убор он не носил. Лицо его было, как говорят – до безобразия правильное, то есть типично европейское. На нём было элегантное, яв-но модное пальто, в вырезе которого виднелась белая сорочка с гал-стуком-бабочкой!
- «Такие галстуки советские люди не носят», - сразу отметил про себя Грацианов. Но обдумывать этот факт ему было некогда – он наблюдал дальше.
Мужчина плавно привычно взял её под руку и повёл к недалеко стоящей машине. Но что это была за машина! Она была большая, ши-рокая вся сверкала никелем и хромом. Спереди на её капоте был при-креплён знак фирмы «Мерседес». Это была шикарная иномарка, таких в Ленинграде, в то время, почти не было. Но это ещё было не последнее удивление Грацианова – на ней был дипломатический номер! Затем мужчина повёл Берту к задней правой дверце машины, лёгким изящ-ным движением открыл её и помог Берте сесть на заднее сидение. После чего он дверцу закрыл, обошёл сзади машину и тоже сел на заднее си-дение, но с левой стороны. Как только он закрыл за собой дверцу – машина сразу плавно тронулась.
- «Всё понятно», - сообразил Грацианов: «Значит там сидел ещё и третий человек - водитель». Если бы Грацианов мог слышать, то услышал бы то, что говорили они на чистейшем немецком языке.
Общий вывод Грацианов сделал простой и естественный. Во-первых, это была не деловая встреча, мужчина явно был её кавалер. Во-вторых, он был важный иностранный, скорее всего западный ди-пломат. И в-третьих – был явно её возраста. Но был у него ещё и чет-вёртый вывод, в котором он до конца не был уверен – чувства любви, или хотя бы симпатии у Берты к нему не было.
- «Наверно, такая шикарная жизнь ей просто нравится», - думал Грацианов, и сам себе сразу ответил: «А кому она не нравится?»
Но был ещё и пятый вывод, который сам для себя Грацианов не отметил – у него совершенно не возникло чувства ревности. И причи-ной тому была её явно деланная улыбка. С этими мыслями он пошёл к станции метро «Невский проспект». Наступал его последний день от-пуска.
……………………………………………………………………………...
В этот день он с утра был в какой-то лихорадке. Грацианов гото-вился к свиданию, от которого, как он ожидал, должно многое изме-ниться в его судьбе. Он явно нервничал. Находясь в театре, Грацианов с трудом следил за ходом пьесы. Все мысли его были о будущем сви-дании. В антрактах он всё время проходил мимо фотографии Берты и каждый раз её загадочный прямой взгляд с фото заставлял его сердце колотиться сильнее. У него даже появилось какое-то чувство гордости, что сегодня именно ему эта женщина позволила проводить себя до до-ма. Именно его она выбрала для этой цели. Находясь в таком состоя-нии, он даже не сумел оценить прелесть разудалого весёлого канкана, который в этом спектакле ставила Берта.
Он одним из первых вышел из театра и сразу подошёл к двери выхода сотрудников театра. Скоро из неё вышла и сама Берта. Сердце Грацианова ёкнуло, и какая-то неестественная робость сковала его все-го. Берта была одета так же, как и вчера и позавчера, то есть дорого, броско и шикарно. Любой человек, бросив на неё взгляд, безошибочно скажет, что это артистка.
- «Добрый вечер Берта Рудольфовна».
- «Добрый вечер Юрий», - и тут же, не давая ему опомниться, она спросила: «Вы вчера следили за мной, когда я выходила из театра?»
- «Да».
- «А Вы знаете, что это некрасиво?»
- «Да», - и тут же нашёлся, что добавить: «А вы уверены, что тот мужчина с бабочкой сейчас не следит за Вами?»
- «Да, уверена. Он сегодня работает».
- «Начиная с завтрашнего дня, и я тоже буду работать. И буду ра-ботать очень длительное время без перерыва. Так что помехой вашему кавалеру я не буду».
Они шли по Михайловской улице, мимо филармонии и их разго-вор продолжался дальше.
- «Вы ему не помеха», - безразличным голосом ответила ему Бер-та.
- «Я это знаю. Он Вас так же мало интересует, как и я».
- «О! Вы слишком смелый!»
- «Ничего подобного. Просто обыкновенная наблюдательность и длительный опыт работы с личным составом».
- «А личный состав, это что, ваши матросы?»
- «Да и мичмана тоже».
- «Тут я Вам, безусловно, верю. В прошлый раз Вы мне это бле-стяще доказали», - Берта с лёгким восхищением посмотрела на Грациа-нова и улыбнулась ему.
- «Вот теперь ваша улыбка естественна и доброжелательна. Она греет душу и даёт надежды».
- «О! Юрий, давайте не будем об этом. Пожалуйста, не стройте се-бе никаких планов насчёт меня. Вы очень хороший человек, и я не хочу Вам причинять никакие страдания. По себе знаю, как они больно ранят сердце. Сколько раз я влюблялась, будучи глупой девчонкой. А конча-лось каждый раз так некрасиво».
- «Но мне об этом не надо знать».
- «А я Вам и не расскажу, хотя уверена, Вы всё подозреваете пра-вильно».
Они только что пересекли Казанский мост и шли мимо памятника Кутузову. Слева от них был канал Грибоедова. Они молчали. Пауза затянулась. В этот вечер снег не падал, но зато он заметно хрустел под ногами. Слова Берты «не стройте себе никаких планов» больно ранили душу Грацианова. Сказала она это искренне, Грацианов это прекрасно чувствовал. Страдания его уже начались.
- «Что Вы молчите, Юрий?» - первая нарушила молчание Берта.
Грацианов глубоко вздохнул и с трудом выдавил из себя:
- «Да вот, … завтра поеду защищать социалистическую Родину».
От этих слов Берта слегка отстранилась от Грацианова и, прищу-рив глаза, спросила его в упор:
- «А Вы что, с вашей то родословной, верите в коммунизм?»
- «Отец и мать молча презирали советский строй. Я искренне ве-рил в него, пока не столкнулся на службе с реальным рабочим классом. Мы его называем «гегемон» от слов Ленина «гегемон диктатуры про-летариата». От его имени и выступает наше правительство. Насмот-ревшись на эту реальность, теперь я уже не так в это верю. Но всё рав-но не готов поверить, что это неправда».
- «Расскажите, Юрий, что в рабочем классе так покоробило вашу веру?»
И Грацианов честно и откровенно рассказал ей всё о своих встре-чах и контактах с рабочими судоремонтного завода в городе Поляр-ный. Адмиралтейская улица уже осталась позади. Они приближались к косому Демидову мосту, соединяющему две части переулка Гривцова. Берта внимательно слушала его, не прерывая. Когда Грацианов окон-чил говорить, она тут же сказала:
- «А вот теперь послушайте о тех людях, которые нами руководят и которые прикрываются якобы защитой интересов того самого рабо-чего класса, от имени которого они и правят», - жёстко с нескрываемой злобой сказала Берта. И она стала рассказывать ему как партийные бонзы на свои вечеринки и попойки приглашают их – артистов. Расска-зывала о том, как они там себя вдут, как сквернословят, напиваются и пристают к ним с интимом. Отказ от интима грозит немедленным увольнением не только девушке, но и самому директору театра. И этот хитрый ход высшего партийного руководства заставляет директора подбирать себе в труппу соответствующих артисток. Её девочки страшно боятся этих поездок в райкомы, горком и, даже в сам обком партии.
- «Теперь Вы видите, как так называемая советская власть заживо гниёт не только снизу, что видели Вы, но и сверху, что видела я. И всё это покрывается тотальной ложью на всей вертикали власти. Реальная жизнь в стране полностью не соответствует официальным речам власть предержащих. Отсюда я делаю вывод – дни советской власти сочтены, и она рухнет гораздо раньше, чем мы с Вами думаем. Счет идёт на го-ды – не больше. Как это произойдёт – не знаю, лишь бы без крови».
- «Берта Рудольфовна, теперь в свою очередь, я задам Вам вопрос, который задавали мне Вы», - он слегка кашлянул в кулак и спросил: «А Вы не боитесь мне, коммунисту, всё это рассказывать?»
Берта внимательно посмотрела на Грацианова, опять исключи-тельно доброжелательно улыбнулась ему и слегка усмехнулась:
- «Позвольте Вам на этот вопрос даже не отвечать».
И под влиянием её улыбки, Грацианов слегка передразнил Берту, ответив ей же её репликой, которую она произнесла в отношении его минуту назад:
- «О! Вы слишком смелая женщина», - тут они оба не выдержали и рассмеялись уже вместе.
Этот совместный смех их как-то сблизил, душевно им стало теплее. Но слова Берты «не стройте себе никаких планов» – как нож гильотины висел над ним. Он понимал, что этого совместного душевного тепла ему осталось на час – не больше. А как жить дальше, уже без Берты – он не представлял себе. Ещё час сладостной муки, а что потом? Может он зря встретил Берту? Лучше б ему совсем было её не знать? Да, от этой мысли ему просто становилось дурно. Нет, нет, только не это! Он бесконечно счастлив, что та неясная женщина, о которой он столько мечтал, начиная с нахимовских времён – реально существует и сейчас находится рядом с ним. Это ли не счастье?! Ну, хоть ещё всего на один час, – но зато это настоящее счастье! Ну, что делать, раз так жизнь сложилась. Надо уметь радоваться и этому. У других нет и такого. И он вспомнил ту грязь семейных взаимоотношений части офицеров, ко-торая как заразная болезнь распространялась у них в заполярном гар-низоне.
Когда та или иная подводная лодка возвращалась из дальнего подлёдного похода, то обычно, от частых всплытий во льдах. Она ста-новилась очень потрёпанной и её сразу посылали на судоремонтный завод в город Полярный. И когда открывался верхнерубочный люк, то часть изголодавшихся по женщинам офицеров, как паршивые кобели выскакивали из люка и сразу бежали в самое близлежащее к заводу ка-фе «Ягодка», которое среди части подводников называли – «Ягодицы». Там они снимали тёлок, морковок, клюшек, поганок и так далее, это всё были сленговые названия портовых женщин, пропустивших чрез себя не один экипаж. Они проводили с ними определённое время и сразу заражались различными венерическими болезнями. Самой распро-странённой среди них был триппер. Потом они занимались самолече-нием и, не долеченные, по окончании ремонта их лодки, возвращались назад в базу где их ждали законные жёны. Скрыть от жён это, – было невозможно, и, в результате семьи распадались. Всей этой грязи Гра-цианов насмотрелся предостаточно. А сейчас он утешал себя тем, что лучше, так как у него, чем так, как у части подводников. Да, они жили не человеческой жизнью, но он их не оправдывал – человек должен всегда оставаться человеком при любых условиях и не опускаться до уровня животного.
- «Юрий! Вы чего загрустили? Вы же провожаете женщину до до-ма и должны развлекать меня разговором», - игриво сказала ему Берта и опять так искренне так ослепительно ему улыбнулась, и эта улыбка как огонь обожгла его.
- «А ему она так не улыбалась», - успел подумать Грацианов, а вслух сказал:
- «О! Извините, Берта Рудольфовна, задумался. Просто стал жа-леть себя от того что вижу Вас в последний раз».
- «Юрий, я же просила Вас – не надо об этом», - а про себя поду-мала: «Зря я согласилась на это свидание, … которое не имеет смысла, так как наши отношения всё равно не имеют будущего. Зачем ему эти лишние страдания. Ах, дура я дура, теперь мне придётся занять его ка-ким-то разговором», - и вслух она сказала:
- «Юрий, а скажите, Вы действительно верили в коммунизм, когда вступали в партию?»
- «Да, тогда я искренне в это верил».
- «А ваши родители, ничего Вам об этом не говорили?»
- «Они были слишком умны, чтобы силой навязывать мне своё ми-ровоззрение. Они понимали простую вещь – я должен жить в том об-ществе, идеологию которого невозможно игнорировать. Да, я видел их скепсис, но у них хватило ума мне не мешать».
- «Понятно, теперь придётся мне на правах старшей по возрасту взять на себя их функцию. … Я вижу, что Вы хотите мне возразить. …  Не надо. Лучше послушайте.
Большевики соблазнили народ очень простым и понятным лозун-гом «Долой эксплуатацию человека человеком». И вся бедная масса пошла за ними. А теперь давайте вдумаемся, что такое эксплуатация человека человеком? – Это когда один человек живёт за счёт труда другого человека. Естественно, что такая несправедливость возмущает людей. А теперь давайте вспомним формулу коммунизма «От каждого по способности, каждому по потребности». Иными совами, пусть та-лантливый и работоспособный вкалывает, а бесталанный и ленивый, но зато с большими потребностями, должен жить за их счёт!!!??? Так вы-ходит?! А это и есть прямая эксплуатация одного человека другим че-ловеком. Только здесь эксплуатация с другой стороны, когда талант-ливому и работоспособному человеку должно, по мысли большевиков, нравиться кормить тунеядца!!! Да в этом лозунге уже заложен обман народа и его развращение, что мы сейчас с вами и наблюдаем».
Берта вошла в раж. Её понесло. Ей очень захотелось высказаться. Высказать те мысли, которые давно в ней накипели и требовали своего выхода. А кому их высказать? Иностранцу Отто – да он их просто не поймёт и будет только глазами хлопать. Своим девушкам? – Да упаси боже! Их надо беречь. А вот потомку старой русской аристократии давно бы пора реально представлять себе структуру общества, в кото-ром он живёт. И она продолжила:
- «Есть всеобщий закон политэкономии, надеюсь, Вы слышали о такой науке?»
- «Да, конечно».
- «Так вот, этот закон гласит, что каждый человек должен жить ровно настолько хорошо, насколько он вкладывает свой труд в обще-ственный мировой продукт. Люди не равны между собой. Поэтому та-лантливый и работоспособный должен жить лучше бесталанного лен-тяя. Искусственным общественным строем и искусственной юриспру-денцией этот закон можно нарушить и проигнорировать, сделав все-общую уравниловку. Но, как всеобщий закон Природы и общества он всё равно и здесь будет действовать, но только уже по-другому – он будет разрушать этот искусственный общественный строй и его искус-ственную юриспруденцию», - потом Берта перевела дух и спросила Грацианова:
- «Вы что, этого не знали?»
- «Нет, Берта Рудольфовна, я так никогда не думал», - виновато, как школьник ответил ей Грацианов. А они уже подходили к Николь-скому скверу. Впереди виднелись красиво подсвеченные золотые купо-ла Никольского морского собора.
- «А зря! Вам-то, с вашей родословной, очень было бы полезно подумать об этом, а не только о своих подводных лодках и матросах».
Грацианову было нечего ей сказать, и он молчал, а, тем временем, Берта продолжала:
- «Но это с одной стороны, – общественной. Однако, глупость коммунизма можно разоблачить ещё и с другой стороны – с биологи-ческой».
- «А это как?»
- «Слушайте, Юрий, и не перебивайте. … Помните, Юрий, из ис-тории, что, придя к власти в 53 году, Хрущёв обещал, что в восьмиде-сятых годах советские люди будут жить при коммунизме?»
- «Да, помню», - а про себя подумал: «Интересно, куда она кло-нит?»
А в этот момент Берта продолжала:
- «Вот сейчас восьмидесятые годы. И где этот коммунизм?» - но этот вопрос был чисто риторическим и, не останавливаясь, Берта про-должила: «Чтобы у людей была высочайшая сознательность и реально работала формула коммунизма, надо было воспитать нового человека. И партийные бонзы это понимали. Но одним воспитанием и коммуни-стическими лозунгами человека не переделаешь, для этого надо изме-нить его глубинную суть, заложенную в его генах от рождения. А для этого надо изменить структуру молекулы дезоксирибонуклеиновой кислоты, или, сокращённо – ДНК, то есть того, из чего и состоит тело самого человека. Ибо ген – это сама структура ДНК. В этой структуре и заложена вся информация о человеке. А сама молекула ДНК имеет очень сложную структуру атомов в виде двойной закрученной спирали большой длинны. Изменяется эта структура только под действием из-менения среды обитания человека, то есть от изменения температуры воздуха и его газового состава, от давления атмосферы, от гравитации и магнитного поля Земли. И эти изменения должны идти методом по-степенной эволюции миллионы лет. Тогда естественно и меняется структура ДНК человека, а, следовательно, и информация, заложенная в его генах. Большевики же, напрочь проигнорировали и этот закон Природы, объявив, что они всего за тридцать лет, то есть за смену од-ного поколения людей, при помощи только одних лозунгов, коренным образом изменят структуру ДНК, то есть глубинную суть самого чело-века. А как они изменили суть человека, Вы видели сами, находясь в Полярном на судоремонтном заводе. … Ну, что теперь скажите?»
Это уже было слишком! Такая концентрированная смесь редкой красоты и столь изощрённого ума сняли все тормоза приличия у Гра-цианова и его спонтанно неудержимо прорвало:
- «Берта Рудольфовна! Я Вас люблю! Я хочу, чтобы Вы стали мо-ей женой. Обычно мужчины о таком предложении некоторое время думают, мне же незачем думать. Для меня и так всё ясно. Вы очень кра-сивая женщина, глаз от Вас оторвать невозможно, а теперь я вижу, что Вы ещё и так умны. Для меня ни одна другая женщина никогда не за-менит Вас. После Вас я уже никогда не смогу смотреть ни на одну дру-гую женщину. Вы для меня всё, сам мир, сам я. В душе я не могу отде-лить Вас от себя. Вы именно та, о которой я мечтал с ранней молодо-сти. … Если Вы мне откажите, то я готов на роль вашего любовника, друга, знакомого или просто иногда за вами подглядывать», - с жаром в один миг выпалил Грацианов. В глазах его светилась мольба и вос-хищение, … восхищение и мольба!
- «Ах! Что я наделала! Довела его до такого состояния! Как же быть! Он теперь так будет страдать! … Что я наделала!» - вихрем про-неслось в голове Берты: «Нет, надо решительно рвать, не давать ника-кой ему надежды. Это только усилит его страдания», - она взяла себя в руки и твёрдо решительно сказала:
- «Милый Юрий, – ни то, ни другое, ни третье. Просто – нет. При-мите это как данность. Вам придётся смириться с этой мыслью».
- «Тогда мне остаётся только любить Вас про себя!»
- «Это уж как Вам будет угодно. Я вижу, что Вы волевой человек и сумеете заставить себя забыть меня».
- «Забыть самого себя невозможно», - тут же тяжело произнёс Грацианов.
Они уже свернули к Фонтанке и шли вдоль Крюкова канала. Вре-мя окончания их свидания шло уже на минуты. Они молчали. Грациа-нов смотрел себе под ноги. Муки неразделённой любви уже во всю му-чали его душу.
- «Как мне смягчить ему последние минуты? Он так страдает! Мне его так жалко!» - подумала Берта, а вслух сказала: «Юрий, мы с Вами очень разные люди и не только по возрасту. Вам положено служить. А я не могу, да и не хочу посвятить свою жизнь мужчине. Вы правильно заметили, от переизбытка внимания мужчин я стала цинична. Во взаи-моотношениях между мужчиной и женщиной меня интересует только одно – оставьте меня в покое. Какая уж тут жена! Да к тому же я ничего по дому не умею делать. Сейчас у меня есть домработница, которая убирает мне квартиру и готовит мне еду. Но, самое главное, если пере-до мной встанет вопрос: мужчина или сцена, то я выберу сцену. Без этого я не могу жить. Если я за Вас выйду замуж, то Вы скоро почув-ствуете мою холодность и полную растерянность в бытовой жизни. Че-рез некоторое время это начнёт Вас оскорблять, и Вы сами не захотите жить со мою. Я это сейчас очень ясно вижу. … А вот и мой подъезд. Прощайте, милый Юрий».
Она протянула ему руку. Грацианов её молча пожал. Лицо его было страшно. Берта резко развернулась, и, не сказав больше ни сло-ва, скрылась в своём подъезде.
На следующее утро Грацианов улетел на Север. Его отпуск кон-чился. Он летел на Север, но ещё не мог знать, что его служба на дей-ствующем флоте скоро закончится.


4. Предложение

Прошло полгода. Стояло лето 1984 года. В Большом доме на Ли-тейном в своём кабинете сидел полковник Коршунов Виталий Леони-дович – представитель Первого главного управления КГБ по городу Ленинграду и Ленинградской области. Ему было 49 лет. Это был опытный разведчик. Он был высок ростом, несколько грузен. На голо-ве у него была большая залысина, лоб высокий весь в морщинах, что свидетельствовало о постоянной умственной работе, на глазах носил большие очки в солидной роговой оправе, глаза у него были спокой-ные умные, рот нос и уши у него были большие и мясистые как у большинства русских людей. В настоящий момент он думал. Думал в тиши своего кабинета, где за его спиной висел портрет Дзержинского. Думать – это было его любимое и основное служебное занятие. В это время в его голове рождались планы будущих операций. Всё остальное – было исполнением этих планов. Это тоже было важно. Но уже второ-степенно. Самое главное рождалось у него в голове сейчас в процессе обдумывания очередной операции внешней разведки. А в данный мо-мент ему было о чём думать. Он просмотрел все оперативные материа-лы, касающиеся военного атташе посольства Федеративной республики Германии в СССР генерал-майора Отто Заукера.
- «Что-то часто он зачастил в Ленинград, – этот немец», - подумал Коршунов и ещё раз прослушал все записи оперативного наблюдения за его переговорами и встречами. Он прекрасно знал английский и немецкий языки.
- «Да, не за делом ты мотаешься в Питер», - продолжал думать Коршунов.
Большая часть всех оперативных материалов о пребывании гене-рала Заукера в Ленинграде касалась его банальных свиданий с артист-кой театра Музыкальной комедии Бертой Рудольфовной Вайгль. Он посмотрел её фото.
- «Да, хороша, даже очень хороша. Судя по фото, она ещё и умна. … Да, такая может развернуть любого мужчину куда захочет», - ре-шил про себя Коршунов, изучая фото Берты: «А главное, – она холо-стая и это решает всё», - закончил думать Коршунов. Её возраст, пре-красное знание немецкого языка – это всё уже не имело почти никакого значения.
Думать дальше ему было особенно незачем. В таких случаях ре-шение в их оперативной работе было стандартным и напрашивалось само собой – гражданку Вайгль надо привлечь к их работе или, коро-че, – завербовать с целью получения от генерала Заукера интересую-щей их информации. Более того, по оперативным данным нашей рези-дентуры в Бонне, он планируется на назначение на какую-то высокую должность в Западногерманской разведке, а этот факт усиливал необ-ходимость успешной вербовки Вайгль. Больше думать на эту тему Коршунову было не интересно – и так всё ясно. Теперь предстояло осуществить задуманное на практике, то есть осуществить саму вербов-ку. И здесь тоже требовалось думать, ибо положительного эффекта надо было добиться с первого раза. Эта дама не из тех, кого можно прогнуть силой или запугать. С ней надо действовать тонко. Коршунов прекрасно понимал, что лучше всего это может сделать он сам. Поэто-му вербовочную беседу он оставил за собой, не передоверяя её никому. По своему опыту он прекрасно знал, как наши красивые женщины мо-гут добывать нужную нам развединформацию. Сейчас он вспомнил свою молодость и дело «Синеглазки» – такой оперативный псевдоним был у Ларисы Кронберг.

 
Лариса Кронберг

Коршунов прекрасно помнил, как он, ещё будучи молодым раз-ведчиком, под руководством опытного генерала КГБ Олега Грибанова разработал план вербовки дипломата Франции Мориса Дежана, кото-рый успешно воплотила в жизнь Лариса Кронберг. Эффект от такой вербовки был колоссальный. Под влиянием завербованного нами Де-жана, его страна сделала ряд важных уступок Советскому Союзу, а в 1966 году де Голль принял решение вывести Францию из состава НАТО. Тогда успех Первого управления КГБ был потрясающий!
- «Попытаюсь сделать из неё «Синеглазку №2». У неё для этого есть все данные», - продолжал думать Коршунов: «Чтобы её сразу не спугнуть, повесткой явиться к нам в Управление, поеду к ней на вер-бовку сам. Так будет вернее. Во всяком случае, этот первый ход будет уж точно безошибочным».
………………………………………………………………………………
Через два дня Берта, возвращаясь своим любимым маршрутом к себе домой после очередного спектакля, свернула с Крюкова канала на набережную Фонтанки и сразу увидела, как чёрная «Волга» останови-лась у подъезда её дома. Из неё вышел солидный респектабельный мужчина в дорогих роговых очках с залысиной на голове и одетый в хорошо сшитый костюм. Увидев Берту, он сразу направился к ней. В правой руке он держал шикарный букет чайных роз.
- «Господи! А это кто такой? … Неужели очередной поклонник, который решил поймать меня здесь? … Как они мне все надоели!»
Но в данный момент мысли Берты резко оборвались, так как к ней подошёл этот мужчина и очень вежливо представился:
- «Добрый вечер, Берта Рудольфовна! Я полковник КГБ Коршу-нов Виталий Леонидович», - и для убедительности раскрыл перед ней своё служебное удостоверение.
- «А … а … а», - от неожиданности протянула Берта. Но никакого страха при этом у неё не возникло. Доброжелательный вежливый голос полковника её тут же успокоил. А Коршунов, не давая ей опомниться, начал:
- «Берта Рудольфовна, возьмите, этот букет Вам», - и он протянул его удивлённой Берте.
- «Спасибо! Это так неожиданно – полковник КГБ и букет роз!» - и с явным удовольствием Берта взяла букет.
- «А я к Вам с предложением …», - начал было полковник.
Но тут же сама Берта его прервала:
- «Виталий Леонидович, насколько я догадываюсь, Вы сейчас предложите мне следить за Отто?», - при этом её глаза и вся мимика лица говорила: «Как я Вас раскусила, а?»
Лицо полковника сразу расплылось в улыбке:
- «Я знал, что еду к очень умной женщине, но не смел предполо-жить насколько Вы проницательна», - тут же с явным комплиментом ответил ей Коршунов, а про себя сразу отметил: «Ох и умна чертовка! … Ну до чего же хороша, аж обжигает!»
- «Знаете, я ждала, что когда-то вы на меня выйдите с этим пред-ложением, и, как видите, не ошиблась».
- «Берта Рудольфовна, Вы, конечно правы в общем, но тут, в ва-шем случае, есть ряд особенностей. Я бы хотел их с Вами обсудить. Предлагаю продолжить наш разговор в более благоприятной обста-новке, например, в ресторане. Выбирайте любой на ваш вкус и так же удобное для Вас время. Я подожду».
- «Вы очень любезны, Виталий Леонидович. Сегодня вечер у меня свободен, а в качестве лучшего помещения предлагаю свою квартиру. Так что – милости просим», - и она указала ему рукой на дверь в свою парадную.
Коршунов сразу поспешил вперёд и открыл перед ней дверь, про-пуская её вперёд. Берта приняла это как само собой разумеющееся:
- «А они могут быть очень галантны, … когда им что-то надо», - подумала она про себя, и при этом вдыхая аромат роз.
Когда они вошли в её квартиру, то Коршунов слегка даже при-свистнул:
- «Ого! Да у Вас здесь настоящий музей».
- «Да, Виталий Леонидович, это всё досталось мне по наследству от моих родителей, дедушек и бабушек. Все они были музыкантами и балеринами и обожали всё истинно красивое и прекрасное. … А это перед Вами гарнитур из Карельской берёзы. Правда, очень изящная мебель?»

 
Чайный столик в гостиной Берты

- «Да, Берта Рудольфовна, великолепно. У вашей родни был вели-колепный вкус», - и он с удовольствием осмотрел её гостиную.
Берта, тем временем, поставила букет роз в хрустальную вазу и быстро накрыла чайный столик, достав свой сервиз из саксонского фарфора. Затем она разлила ликер по крошечным рюмочкам, постави-ла на стол две вазы с фруктами и печеньем и предложила Коршунову сесть. Он сел, взял в руки рюмочку и с удовольствием понюхал аромат ликёра:
- «Старый Таллин, … где Вы его достаёте?» - спросил он, поудоб-нее усаживаясь в кресле.
- «Виталий Леонидович, смотря Вам в глаза, я ясно вижу, что Вы и так сами догадываетесь, где я его достаю. Так что этот вопрос излиш-ний», - с этими словами она села в кресло напротив Коршунова и заки-нула ногу за ногу. Ноги у неё были стройные и длинные, а красивые округлые коленки были отчётливо видны из-под её короткого тёмно-красного летнего платья.
- «Ах, как она хороша!» - опять подумал Коршунов. А вслух ска-зал: «Вы очень проницательная женщина, а в нашем деле – это уже по-ловина успеха», - потом, несколько секунд подумав, взглянул Берте прямо в глаза и продолжил: «Знаете, Берта Рудольфовна, садясь за ваш изящный столик, я хотел первый тост произнести за знакомство, но сейчас, немного поговорив с Вами, я передумал и решил начать с кон-ца. Пусть этот тост будет за успех вашей миссии», - Коршунов хитрил – этим тостом он сделал ей ещё один очень тонкий не явный компли-мент. Он изо всех сил старался завлечь её в свои сети и, как бы, уже по-вязать её будущим результатом. …  Да, наверно самое трудное в рабо-те разведчика, – это вербовочная беседа.
- «Но …», - произнесла, было, Берта.
- «Давайте всё-таки сначала выпьем, а потом продолжим беседу», - на ходу прервал её Коршунов: «Я прекрасно понимаю, что Вы мне сейчас хотите сказать», - продолжил он.
Они стали отглатывать столь душистый ликёр маленькими глоточ-ками, наслаждаясь его ароматом.
- «Да, … он не прост и очень умён. Он прямо меня околдовывает. Я не удивлюсь, если он сквозь свои очки видит меня всю голую», - по-думала Берта. Но тут мысли её прервались. Поставив свою рюмочку на столик, Коршунов заговорил:
- «Берта Рудольфовна, я буду говорить коротко и по существу, ес-ли при этом у Вас будут какие-либо возражения или Вам что-либо бу-дет не понятно. То не стесняйтесь и сразу прервите меня. Хорошо?»
- «Хорошо», - машинально ответила ему Берта. А про себя поду-мала: «Прошло чуть больше минуты, как мы сели за столик, а он уже заставил меня слушать его. Да, … хватка», - но уже зазвучал голос Коршунова:
- «Вы знаете, что Отто Заукер – генерал-майор – военный атташе Федеративной республики Германии и что он женат?» - Берта утверди-тельно кивнула головой, и Коршунов продолжил: «По нашим опера-тивным данным он неоднократно предлагал Вам переехать жить в За-падную Германию и быть его любовницей», - Берта опять утвердитель-но кивнула ему головой, и Коршунов снова продолжил: «И Вы всё время ему отказываете, но ухаживания его принимаете», - и опять Бер-та утвердительно кивнула ему головой.
- «А вот теперь, самое главное, Берта Рудольфовна», - твёрдо ска-зал Коршунов: «Мы предлагаем Вам принять его предложение и пере-ехать жить в Западную Германию, но при одном условии – он заранее должен найти Вам работу по специальности, допустим в каком-либо театре, кабаре, варьете или Мюзик-Холле. Тогда Вы будете от него и там финансово независимы, а, следовательно, более свободны. В какой степени входить с ним в близкие отношения – это уже Ваше дело.
Теперь отвечу Вам на ваш возможный закономерный вопрос: а за-чем нам это надо? – Дело в том, что по данным нашей резидентуры в Бонне Отто Заукер в самое ближайшее время будет отозван из СССР и возможно, будет назначен на очень высокую должность в Западногер-манской разведке. А отсюда Вам должен быть и понятен наш интерес к нему. Мы предполагаем, что Вы будете слушать его разговоры – а немцы очень хвастливый народ».
- «Я это знаю», - вставила Берта.
- «Очень хорошо. … Разрешите продолжить?»
- «Да, да, конечно».
- «Вы будете знать, с кем он встречается. А это для нас очень важ-но при сопоставлении с другими разведданными. И, наконец, если у Вас установятся с ним там тесные отношения и Вам удастся хоть на время завладеть его ключом от сейфа, то мы дадим Вам специальную мастику, при помощи которой Вы сделаете его слепок. А мы по нему изготовим дубликат настоящего ключа. Тогда Вам, при соответствую-щих обстоятельствах, удастся вскрывать его сейф и перефотографиро-вать хранящиеся в нём документы. Но это, сами понимаете, это очень опасно и сопряжено с большим риском. Тут мы настаивать не будем. Это Вы будете решать на месте сами. Сколько это продлится – мы не знаем. Всё будет зависеть от вашей безопасности, за которой наша ре-зидентура будет следить. При возникновении малейшей опасности, мы Вас немедленно выводим из страны. … Вот так, Берта Рудольфовна. В самых общих чертах я Вам рассказал, чем Вы нам можете быть инте-ресна. Теперь главный вопрос к Вам – Вы согласны принять наше предложение?»
- «Да», - сразу без раздумий тихо и серьёзно произнесла Берта.
- «Блестящий ответ, Берта Рудольфовна! Я на него так рассчиты-вал. Но, честно Вам скажу, до конца в нём уверен не был», - Коршунов облегчённо выдохнул, потом широко улыбнулся, глаза его заблестели, а про себя он подумал: «Не надеялся, что всё будет так легко. … А она молодец. … Наверно предвидела возможность подобного разговора и уже заранее всё для себя решила. … Молодец!» - и снова вслух сказал: «Берта Рудольфовна, теперь давайте выпьем за наше с Вами будущее сотрудничество».
- «Согласна», - просто ответила Берта.
Коршунов разлил ликер по рюмочкам, они чокнулись, и стали мелкими глоточками его отпивать.
- «Чай остынет. Давайте попьём чай с печеньем», - предложила Берта, поставив на стол свою рюмочку.
- «С удовольствием», - ответил ей Коршунов.
Она разлила чай, заварку и они стали его пить с печеньем.
- «Какой у Вас красивый сервис», - отметил полковник.
- «Он мне тоже достался от родителей по наследству. Это замеча-тельный саксонский фарфор. Его ещё называют Мейсенский фарфор».
Они допили свой чай, и Коршунов продолжил:
- «Теперь, Берта Рудольфовна, я Вам расскажу об обратной сто-роне медали, то есть о том, какой новый статус у Вас будет», - при этом он слегка кашлянул и продолжил. Это уже был вспомогательный при-ятный разговор – главное уже было сделано:
- «Берта Рудольфовна, Вам надо будет уволиться из театра и по-ступить к нам на действительную военную службу и принять присягу, после чего Вам будет присвоено воинское звание. Затем Вы пройдёте краткий курс обучения в нашем учебном центре под видом нахождения в санатории. При выходе на пенсию, Вы будете получать её не как ар-тистка балета, а как офицер КГБ. А эта пенсия гораздо больше. Кроме того, пока Вы будете находиться в заграничной командировке всё ваше денежное содержание, так у нас называется зарплата, будет отклады-ваться на ваш счёт в банке. А оно у Вас будет не малое, учитывая то, что Вы будете находиться на особом положении за границей. Кроме того, всё Вами заработанное в Западной Германии – это тоже всё будет Ваше».
- «Понятно, всё понятно, Виталий Леонидович. Но я же согласи-лась, ещё не зная ваши блага».
- «Я это заметил, Берта Рудольфовна и сразу оценил. Мне было бы интересно узнать причины такого безоговорочного вашего согласия».
- «Во-первых, я русская, хотя по национальности и немка. И, если страна меня позвала, – то я готова. Хотя я и критически отношусь к нашему строю».
- «Берта Рудольфовна, извините, что перебиваю Вас, но мы это знаем. Сейчас многие так относятся к порядкам в стране. Но у государ-ства есть ещё и свои интересы, которые не зависят от его строя. Вот их-то нам с Вами и выпала честь защищать. … Уж извините за пафос», - потом, немного помолчав, спросил: «Насколько я знаю, ваши родители – блокадники?»
- «Да, и именно это основа моего патриотизма».
- «Ещё раз извините, что перебил. Продолжайте дальше».
- «Во-вторых, – это банальная жажда приключений и в-третьих, – надоела повседневная рутина, хочется новых впечатлений, новых зна-комств».
- «Берта Рудольфовна, служба во внешней разведке КГБ — это не приключения, это очень тяжёлая и опасная работа».
- «Я это понимаю, уж насмотрелась фильмов про Йоганна Вайса и Штирлица».
- «Там красиво показана внешняя романтика нашей работы, в ре-альной жизни всё прозаичнее и жёстче».
- «Я подразумеваю, что это так, но своё согласие я уже дала».
- «Ну что ж, Берта Рудольфовна, для первого раза мы с Вами до-говорились более, чем я планировал. Далее, Вы будете действовать под руководством моих подчинённых офицеров. Чтобы Вам идентифици-ровать их, что они посланы мной, они Вам будут называть моё воин-ское звание, фамилию и отчество. Это как бы будет их паролем, кроме того, они каждый раз будут предъявлять Вам удостоверение сотрудни-ка КГБ. А Отто Заукеру скажите, что Вы согласны».
- «Хорошо».
- «А теперь давайте выпьем ещё по рюмочке вашего чудесного ли-кёра, и я пойду».

5. Вторая выписка из рукописи Ю.А. Грацианова

Но вдруг, неожиданно моя служебная ситуация резко изменилась. Дело было так. Все свои научные работы я сдавал флагманскому ин-женер-механику – помощнику начальника электро-механической служ-бы дивизии по живучести подводных лодок капитану 2 ранга Курилло. На сленге подводников такого офицера называли просто «флагман-ский живчик». Кроме своей основной должности он ещё имел и допол-нительную нагрузку ; ответственный за организацию научной работы в дивизии. Этот офицер с удовольствием брал все мои научные рабо-ты, и, как я потом догадался, складывал их в письменный стол. А ко-гда приезжала какая-либо инспекция, и требовалось предъявить от-чётные материалы по научной работе, проводимой в дивизии, он их оттуда доставал и предъявлял. Инспекция, в соответствующей графе, ставила галочку, мол, с наукой в дивизии всё нормально. На этом ка-питан 2 ранга Курилло считал свою деятельность по организации научной работы в дивизии полностью выполненной. А чтобы вникать в то, что написал автор и как-то стараться это внедрить ; упаси Боже! Такое ему, наверное, могло присниться только в страшном сне. Но, тем не менее, даже так убого выполняя свои обязанности, он здо-рово повлиял на мою судьбу. За это, я ему и по сей день благодарен.
Прежде чем продолжить своё повествование дальше, я сделаю не-большую ремарку. Её суть в том, что уже будучи преподавателем Во-енно-морской академии с воинским званием капитана 1 ранга и имея ученую степень кандидата технических наук, я всё же внедрил в прак-тику всего флота эту свою юношескую научную работу по автомати-зации спрямления аварийной ПЛ методом контрзатопления. А тот аварийный случай, когда по моей подсказке такое спрямление было фактически осуществлено, очень помог мне при защите кандидатской диссертации. Сделал я это внедрение, найдя единомышленников в Цен-тральном научно-исследовательском институте (ЦНИИ) корабле-строения имени академика А.Н. Крылова в Санкт-Петербурге. В част-ности, одним из учёных этого прославленного института был ; Алек-сей Иосифович Вакс, ; ныне покойный. Пусть земля ему будет пухом. В то время я уже занимался совсем другой научной темой, интенсивно проводил научные исследования по теме будущей докторской диссер-тации. Но всё равно, всё время помнил о той важной для флота, но не реализованной в общефлотском масштабе своей ранней научной рабо-ты. Как жаль, что это внедрение задержалось на целых 15 лет!
А теперь снова вернёмся на действующий флот, где я уже капи-тан-лейтенант опытный подводник командир турбинной группы и мастер военного дела, глушащий свой служебный тупик усиленными за-нятиями наукой. Неожиданно в штаб дивизии меня вызвал к себе флагманский живчик капитан 2 ранга Курилло. Я зашёл к нему в каби-нет и как положено по-военному по всей форме доложил:
- «Товарищ капитан 2 ранга, капитан-лейтенант Грацианов по Вашему приказанию прибыл».
Мы поздоровались за руку. И только уже потом я заметил сидя-щего в углу его кабинета пожилого капитана 1 ранга.
; «Товарищ Грацианов, вот тут к нам в дивизию приехал на пре-подавательскую стажировку из Ленинграда доцент кафедры Теории, устройства и живучести корабля (ТУЖК) Высшего военно-морского училища подводного плавания (ВВМУПП) имени Ленинского комсомола капитан 1 ранга Григорьев. Я показал ему Ваши научные работы. Вид-но они ему понравились и Антон Всеволодович (так звали этого капи-тана 1 ранга) попросил меня познакомить его с Вами. А сейчас мне не-когда и я убегаю, оставляю Вас вдвоём в моём кабинете», ; и Курилло куда-то убежал. Мы остались одни.
Так я познакомился с капитаном 1 ранга Антоном Всеволодовичем Григорьевым. С виду очень мягкий интеллигентный человек, тоже ко-гда-то в юности начинал свою службу командиром турбинной группы. Он ; кандидат технических наук. Антон Всеволодович попросил меня рассказать о себе. Я добросовестно всё рассказал. Особенно его заин-тересовала моя научная деятельность, будучи курсантом в училище. Оказывается, он знал некоторых моих преподавателей и защищал свою диссертацию в Дзержинке по теме гидромеханики. Окончил я свой рас-сказ описанием своего служебного тупика и с выражением отчаяния в голосе я завершил свой рассказ следующей фразой:
- «Антон Всеволодович (я как-то сразу стал называть его по име-ни и отчеству), для офицера очень тяжело вкладывать все силы всю душу в боеспособность флота и в то же время осознавать свою неза-служенную служебную бесперспективность».
Я думал, что эта фраза произведёт на него особенно сильное впе-чатление, так как сказана она была от преизбытка душевных пережи-ваний, но я ошибся. Эта фраза на него вообще не произвела никакого эффекта. Зато его интересовал другой вопрос:
; «Как у Вас, Юрий Александрович, обстоят дела с жильём в Ле-нинграде?».
; «Я являюсь владельцем квартиры, которая досталась мне по наследству от моих родителей. И ещё – я холост».
; «Отлично, тогда, Юрий Александрович, я имею честь сделать Вам предварительное предложение перейти на службу в Ленинград в ВВМУПП на кафедру ТУЖК в должности начальника тренажёра с ШДК (напоминаю ; штатно-должностной категорией) «капитан-лейтенант».
От этих слов внутри меня как будто обдало жаром. Сердце бе-шено застучало. Такая неслыханная перспектива профессионального занятия наукой посреди служебного тупика!!! … Я никогда не ждал радостей от жизни, ; но это была сверх радость! Это счастье дли-лось доли секунды, но потом мой рассудок меня мгновенно самоосту-дил:
- «Э, да наши меня опять выследят, и всё снова сорвётся», ; поду-мал я про себя.
; «Большое спасибо, Антон Всеволодович, конечно да, согласен, но, … », ; и тут я рассказал ему, как сорвались две мои предыдущие по-пытки перевода с повышением.
; «Пусть это Вас, Юрий Александрович, не волнует, у нас свои ка-налы. Но, повторяю, это только предварительное предложение, так как окончательное решение будет принимать мой начальник кафедры после беседы с Вами. О Вас и сделанном Вам предложении я ему доло-жу по прибытии в Ленинград. Поэтому, когда будете в Ленинграде в отпуске, позвоните мне (он тут же дал мне свой служебный номер те-лефона) и я устрою Вашу встречу с начальником кафедры. И ещё по-следний вопрос к Вам, Юрий Александрович, Вас не смущает то об-стоятельство, что этот возможный перевод не является для Вас по-вышением по службе, так как ШДК этой должности ; «капитан-лейтенант»? ».
; «Абсолютно не смущает», ; был мой ответ.
; «Ну, что ж, очень хорошо, Вы будете единственный претен-дент на должность начальника лаборатории с ШДК ; «капитан 3 ранга». А если защитите диссертацию, то при первой же вакансии Вас назначат преподавателем кафедры с ШДК «капитан 2 ранга». К сожалению, Юрий Александрович, главным критерием при переводе офицера с флота в Ленинград являются не его личностные качества, а наличие у него жилья. Но у Вас с этим всё в порядке», ; затем мы с ним расстались.
Естественно, что на службе о сделанном мне предложении я не говорил никому и так же естественно, что я с нетерпением стал ждать отпуск. Но, впереди была ещё одна подлёдная автономка. … Прошла и она. И вот я в Ленинграде в отпуске. Звоню Антону Всеволо-довичу. Он меня не забыл. Через некоторое время перезваниваю ему, и он мне назначает дату и время собеседования с начальником кафедры. В тщательно вычищенной и выглаженной форме я являюсь к нему на беседу в училище, то есть в ВВМУПП им. Ленинского комсомола.
Теперь надо сказать несколько слов и о самом этом начальнике кафедры. Для капитана 1 ранга он был довольно пожилой, то есть ему в то время было где-то под шестьдесят. Это типичный военный интеллигент. В нем сочетались такие качества как исключительная интеллигентность манеры держать себя, доброжелательность, веж-ливость, но в то же время жёсткость, требовательность и конечно главное ; ум. Звали его ; Жаров Анатолий Иванович. Я им был просто очарован. В естественной беседе с ним я даже забыл, что эта беседа может решить мою судьбу и мне надо бы стараться как можно луч-ше себя преподнести. В конце беседы Анатолий Иванович сказал мне:
- «Теперь, Юрий Александрович, ждите приказа Главнокоманду-ющего».
Итак, решение о моём переводе Анатолием Ивановичем было при-нято положительное. Об этом дополнительно мне по телефону сооб-щил Антон Всеволодович. Кончился отпуск. Я снова вернулся на Север и приступил к выполнению своих обычных служебных обязанностей ко-мандира турбинной группы. Мы стали готовиться к следующей авто-номке. О возможном будущем переводе я молчал как рыба, ибо пре-красно знал, к чему приведет утечка информации. Вдруг, наконец, пришёл долгожданный приказ. … В экипаже это была бомба! Все ах-нули:
- «Кто? Грацианов?! Не может этого быть! Да он родился на корабле, на корабле и умрёт! Как? Грацианов и берег?! Непонятно. … Да он человек только на корабле, а на берегу он вообще никто. … Без Грацианова в море не пойдём!».
Вот такие примерно были разговоры сразу после объявления при-каза о моём переводе в Ленинград. Фразу: «Без Грацианова в море не пойдём!» ; сказал мой матрос Зарубин, который после демобилизации Полякова стал командиром отделения водянщиков. Зарубина никто не остановил, ; значит, все думали примерно так же. Это высказывание было очень опасно. Поэтому я собрал весь личный состав турбинной группы в родном отсеке и провёл с ними беседу примерно такого со-держания:
- «Отказ выполнять приказ идти в море ; это уже уголовное пра-вонарушение. Вам пришьют дезертирство и отправят служить в дис-бат. Вы этого хотите?!», ; здесь я сделал паузу: «А как я с Вами мо-лодыми неопытными матросами ходил в море, когда демобилизова-лись: Бокий, Озимко, Разгуляев, Поляков, Лисицын, Асанов и другие?! Вы что, думаете, мне было с Вами тогда легко? Нет, ;  мне было очень тяжело, но я и виду не подал. А Вы хотите быть вечно мною прикрытыми. Вы этим высказыванием любите не меня, а себя. Ничего вечного в жизни не бывает. Сейчас ухожу я, когда-то уйдёте и Вы. Так устроена жизнь, так устроена военная служба. Вам скоро дадут но-вого командира турбинной группы. Да, он будет не такой опытный, как я. Но я Вас всех учил на совесть. Верьте в свой опыт, в свои знания и помогите новому Вашему командиру освоиться с должностью. По-верьте, мне очень, очень тяжело расставаться с Вами, но я не могу отменить логику жизни ради Вашего спокойствия».
Несколько дней я сдавал дела и должность временно прикоманди-рованному для этой цели офицеру из второго экипажа. Затем обошел все отсеки, и со всеми сердечно распрощался, и навсегда покинул род-ной корабль. Больше я его уже никогда не видел. Обычно в такой ситу-ации командир строил экипаж, произносил какие-то теплые слова в адрес подводника, покидающего родной корабль, давал ему ценный по-дарок и грамоту. Все в этом случае аплодировали. Затем давали слово убывающему. Когда уходил я, ; ничего этого не было. Прощались со мной все в частном порядке. Мне было очень и очень обидно. Ведь столько сил я отдал кораблю и экипажу. Прослужил на нём 6 лет. Сколько обучил и воспитал мичманов и матросов! И вот на! То сами не повышали, то на повышение не отпускали, и с должности по моей просьбе меня не снимали. А когда ушёл помимо воли начальства, ; то расстались со мной просто по хамски. Выбросили за борт как дохлую собаку. Какое это всё-таки свинство, так откровенно потребитель-ски относиться к людям! Если нельзя с тебя чего-то поиметь, то и не помню кто ты такой ; вот мерзкий девиз потребителя. Здесь сразу всё встало на свои места: и случай с не присвоением мне медали «За безупречную службу» третьей степени, и случай с переутомлением на лыжных гонках и многое, многое другое.
Вечером того же дня, когда я прощался с экипажем, у меня на квартире собрались близкие мне офицеры. Я давал отвальную. Были тёплые хорошие тосты за меня, за мою службу, пожелания всего хо-рошего на новом месте. Большое спасибо Вам, дорогие ребята, за эти тёплые слова. Я до сих пор их помню. Под конец вечера мой товарищ ; командир группы гидроакустиков Саша Новиков, предложил мне по-кататься по дорогам в сопках на только что им купленной машине. Он с женой Светой и я. Я с радостью согласился. Было очень весело и хо-рошо. Красота майских северных сопок завораживала. Как мало заме-чал я эту красоту в процессе службы! А вот сейчас так остро её ощу-тил. Это мхи, карликовые берёзки, кустарники, камни-валуны и много-численные небольшие страшно живописные озёра. И нигде никаких сле-дов человека. Первозданная природа Севера! Одиночество, тишина и только мы втроём. Только утром мы вернулись с такого путешествия.
Я простился с Сашей и Светой. Затем в последний раз зашёл в свою северную квартиру, взял свои вещи, по русскому обычаю присел на дорогу и пошёл на остановку рейсового автобуса, идущего на Мур-манск.
Больше уже никогда Западной Лицы я не видел. Казалось, минул главный эпизод жизни самый сложный и самый опасный. Но это только казалось. Тогда я ещё не мог знать, что всё самое главное в мо-ей жизни меня ещё ждёт впереди, и тем более не мог знать, куда заве-дёт меня моя научная работа. Душа пела! Жизнь казалась радостной, и хотелось служить, служить и служить!
Но Север не отпускал. Сразу после моего переезда в Ленинград, на меня обрушился поток писем. Писали мне мои матросы.  Письма их были
 

 
Северные сопки летом

невероятно тёплые, таких волшебных слов о себе я не слышал ни от ко-го. Их никто не заставлял писать мне эти письма. Писали даже те, кто демобилизовался ещё до моего ухода с экипажа. Видно действова-ло матросское братство. Описать все эти письма невозможно. Все они очень уникальны. Но общее в них было одно, ; все они благодарили меня, за то, что я встретился им на их жизненном пути, что я стал для них символом чести, порядочности, человечности и конечно про-фессионализма. Спасибо Вам дорогие мои ребята за эти тёплые слова. Ваши письма я бережно храню до сих пор. Это мои подлинные ордена.


6. Отпуска в Ленинграде

Перечитывая рукопись Юры Грацианова, я обнаружил два инте-ресных факта. Первый факт – это то, что он вообще никак и ничего не пишет о Берте, что очень странно, учитывая его неожиданно вспых-нувшую столь яркую и безответную любовь, так по-новому осветив-шую его жизнь. И второй факт, о котором я уже писал – это то, что Юра подарил мне свою рукопись, без каких бы то ни было условий. Иными словами – делай с ней то, что хочешь. И только недавно я за-думался над двумя вопросами: почему он ничего не пишет о Берте (?) и есть ли какая-то взаимосвязь, логическая взаимозависимость между этими двумя фактами. Сначала у меня вообще не было никаких мыс-лей, потом, вдумываясь, я идентифицировал эти два факта и только не-давно стал искать взаимосвязь между ними. Сам себе я вообще так во-прос не ставил, но потом, постепенно, кое какие мысли стали появлять-ся. Правильные они или – нет, не знаю, ведь очень трудно залезть в душу другого человека, тем более такого необычного как Грацианов, и пытаться смотреть на мир его глазами. А рассуждал я примерно так.
Когда тяжелораненому войну сделают операцию, после которой он весь перевязанный лежит на госпитальной койке, то сначала его боль нестерпима, потом она постепенно затухает и становится равно-мерно ноющей болью. Далее раненный к ней привыкает и даже пере-стаёт её замечать. Но когда ему делают перевязку и бередят рану, то боль снова возвращается с прежней силой. Примерно так же всё было и с душевной раной Грацианова. С головой окунаясь в дела службы, он как бы о ней забывал, а любое воспоминание о ней сразу и резко отда-валось острейшей душевной болью. Боль была очень большая от осо-знания им её пожизненности. А если ещё и при этом писать о своей не-разделённой любви, то эта боль становилась просто нестерпимой. Ведь когда пишешь о своей душевной боли, то в неё надо вдумываться, под-бирать для её описания слова, строить из них предложения – а для него это было страшно больно. И, чтобы уйти от этой боли, этих излишних страданий, Юра, скорее всего, ничего не писал о Берте и о своей любви к ней. Но, наверно, он хотел, чтобы о его любви что-то было написано, остался какой-то след от неё. Уж слишком она была кристально чиста, возвышенна и идеальна. И тогда он выбрал для этой цели меня, как че-ловека пишущего, подарив мне свою рукопись, надеясь, что я об этом напишу. А явно просить меня об этом ему было неудобно. Может, уважаемый читатель, я и ошибаюсь – может быть, но, во всяком случае, сейчас, добавляя его рукопись, я именно так и думаю.
Весь тот год, после того как Грацианов в Ленинграде расстался с Бертой, он писал ей письма с Севера. Он описывал ей свою жизнь и, конечно, писал ей о своей любви.
Больше всего Грацианов любил ей писать о своих матросах. О том, как он полностью входил в их семейное положение. Ему было очень интересно знать из каких семей они к нему прибыли, какие были взаимоотношения между членами их семьи. О том, как он их учил, кто и как осваивал материал, как они постепенно начинали самостоятельно нести свои первые вахты, как они поверяли ему свои мечты чем жили, о чём думали. Писал о тех острых ситуациях, которые порой встреча-лись в море и о бесконечных ремонтах. Писал о том счастье, которое он испытывает от ответной любви своих матросов. И, конечно, писал Берте о своей любви к ней. О том, что постепенно её образ стал сти-раться у него в памяти. И, только очень сильно напрягая свою память, он на несколько мгновений снова ясно представлял себе её образ, кото-рый затем исчезал. А как много раз он просил её выслать ему свою фо-тографию – но всё было напрасно.
В то время на флоте кругом царствовала годковщина, а у него в подразделении даже намёка на неё не было. Матросы Грацианова были исключительно преданы своему командиру, и каждый из них мечтал, чтобы именно ему досталось самое трудное задание, именно на него больше всего возлагал командир свои надежды. Начальство это раз-дражало до бешенства. Омерзительная чёрная зависть их съедала от того, что они так не могут. И самые тяжёлые наряды, и поручения до-ставались только Грацианову. Это и была обратная извращённая сто-рона признания того, как его ценят. Сказать ему какое-то хорошее сло-во? – Да вы что, он почти никогда его не слышал. А вот если у него в заведовании, что-либо сломается? О! Тогда, вместо помощи, сразу раздувалось целое дело! В стенгазете и в Боевых листках сразу писа-лось как всё у него плохо, какие у него оказывается разболтанные мат-росы и, о наглость (!) – о том, как они – начальство «вынуждены рабо-тать за него»! – Вот только с должности не снимают, сколько ни проси и на повышение не отпускают, сколько бы его не звали в другие экипа-жи. Единственное – что не били и то, только потому, что бить сейчас нельзя, да и он сам как ни как – офицер! И обо всём этом горьком Гра-цианов тоже писал Берте. Но – увы!
Он заранее предвидел, что, скорее всего, Берта ему ни разу не от-ветит. Но всё равно, он надеялся на чудо, и, как оказалось – напрасно. Она ему не ответила ни разу. Умом он понимал, что, по всей видимо-сти, она не хочет доставлять ему никакие лишние страдания, то есть, нет – так нет!
Но страсть – она не подвластна уму. Она живёт по своим законам, которые человек не в силах в себе побороть. Нет, время не лечит, время может только затянуть рану, но при случае она снова вскрывается и порой становится ещё больнее. И, тем не менее, он благодарил судьбу, за то, что она познакомила его с Бертой, что те неясные сладкие грёзы, навеянные ему кальмановскими опереттами, воплотились в реально существующей женщине. Ему даже страшно было подумать о том, как он мог раньше жить, не зная о существовании Берты!
Поэтому, когда через год Грацианов снова очутился в отпуске в Ленинграде после очередной подлёдной автономки и санатория, он сразу побежал не к капитану 1 ранга Григорьеву Антону Всеволодови-чу, а напрямик к Берте. Он вбежал в среднюю парадную её дома, и ми-гом взлетел на второй этаж. Но!!! Дверь её квартиры была опечатана! Везде на прорези её двери и дверной рамы были наклеены какие-то бумаги с печатями. Чтобы испить чашу до дна, он несколько раз нажи-мал на дверной замок – но всё было напрасно, никто ему дверь не от-крыл. Когда, понурив голову, Грацианов спустился на первый этаж, то в дырочках её почтового ящика он увидел битком набитые свои письма к Берте. Всё было ясно – за это время она куда-то уехала. … Но куда? И ему не оставалось ничего другого, как пойти в отдел кадров её теат-ра и там всё узнать. Что он на следующий день и сделал.
Я не буду здесь описывать то, как он проник за дверь служебного входа в театр – всё это очень мелко. Наконец, он оказался перед две-рью начальника отдела кадров театра Музыкальной комедии, и робко постучал в неё.
- «Да, да, войдите», - послышался оттуда голос.
Грацианов вошёл. Перед ним за столом сидел пожилой мужчина, весь седой, лицо в морщинах. Из-под небольших круглых простых оч-ков на него смотрели самодовольные, жёсткие и бесцветные глаза. На нём был хорошо сшитый, но старый костюм и со вкусом подобранный галстук под цвет рубашки.
- «Прошу садитесь», - просто ответил ему хозяин кабинета и ука-зал рукой на стул для посетителей. Кругом его письменного стола по всем стенам стояли стеллажи с личными делами актёров и служителей театра.
Грацианов снял свою фуражку и сел за предложенный ему стул. Как – то сразу начальник отдела кадров ему не понравился:
- «Наверно сам бывший актёр театра», - успел подумать Грациа-нов, но в этот момент начальник отдела кадров сказал:
- «Судя по вашему внешнему виду, Вы, молодой человек, пришли не наниматься на работу в театр», - это, наверно, он намекал на его во-енную форму: «Слушаю Вас», - и Грацианов начал:
- «Видите ли, Аркадий Петрович», - имя и отчество начальника отдела кадров театра он успел прочитать на табличке, прикреплённой к двери со стороны коридора, и он начал излагать свою просьбу всё как есть, ничего не утаивая и не приукрашивая, потому что именно таким правдивым он и был: «Год назад, находясь в отпуске в Ленинграде, я познакомился с вашей солисткой балета Вайгль Бертой Рудольфов-ной», - в этом месте рассказа Аркадий Петрович слегка усмехнулся, но продолжил вежливо слушать, а Грацианов всё рассказывал и расска-зывал: «Не скрою, она мне очень понравилась. Целый год я писал ей письма, но ответа так и не получил, а вот вчера, снова приехав в отпуск в Ленинград, сразу побежал к её дому и увидел там, что дверь в её квартиру кем-то опечатана. То есть она там уже не живёт. Вот поэтому я и оказался у Вас, чтобы узнать, где теперь её искать? Больше мне об-ратиться не к кому».
Начальник отдела кадров понимающе покивал ему головой и сра-зу ответил:
- «Где она сейчас, Вы спрашиваете? – Я и сам не знаю, могу толь-ко догадываться. Дело в том, что прошлым летом она неожиданно не пришла на работу и в этот же день к нам явились двое мужчин в штац-ком спортивного вида. Они предъявили свои удостоверения сотрудни-ков КГБ, отдали мне её заявление об уходе с работы, забрали все её вещи и ушли. На следующий день один из них снова прибыл ко мне и забрал её оформленную Трудовую книжку. Вот и всё, что я сам знаю. Больше мне Вам добавить нечего».
Грацианов слушал его молча, опустив голову. Когда кадровик кончил свой короткий рассказ, он поднял голову – лицо его было пронзительно печально:
- «С таким лицом ему бы играть юного Вертера по роману Гёте», - успел профессионально подумать бывший актёр.
- «Аркадий Петрович», - печально сказал Грацианов: «… но Вы ещё сказали, что можете только догадываться где она. Тогда скажите мне хоть свою догадку, где мне её искать?»
- «О! … Молодой человек, … в своей догадке я, скорее всего не ошибаюсь. Но Вы её всё равно там не увидите».
- «Пожалуйста, Аркадий Петрович, поясните, где, по Вашему мне-нию, она может быть?» - с болью в голосе произнёс Грацианов.
- «Ох! … Молодой человек. … Молодой человек. … Лучше бы было Вам с ней не знакомиться, спокойней б жили».
- «Аркадий Петрович! Вы же прекрасно видите мои страдания … . Где она?! Я разыщу её хоть из-под земли», - Грацианов уже почти кри-чал от отчаяния.
- «К сожалению, оттуда Вы её не достанете. … Ну да ладно, хватит преамбул, слушайте», - он тяжело вздохнул и с большим сочувствием и видимым состраданием взглянул на Грацианова: «Дело в том, молодой человек, что Берта Рудольфовна позволяла себе очень много болтать о том, как она любит советскую власть, конечно в кавычках. К тому же она демонстративно никогда по понедельникам не ходила на политза-нятия. А театр – это очень завистливый коллектив. И многие ей завидо-вали, завидовали её красоте, таланту балерины и, главное, завидовали её ухажёрам. А это в нашей среде не прощают. Вот кто-то из этих за-вистников и «капнул» на неё в КГБ. Одно время она держалась на сво-их обкомовских связях. Помощник зав. отдела культуры обкома про-сил её пристроить свою дочку в Вагановку, а внучку зав. хоз. отдела обкома она аж взяла в свою труппу. Кстати девочка не плохая. Но, ви-дать, она доболталась до такой степени, что и её связи ей не помогли. Вот КГБ её и арестовало. А сейчас она наверняка уже сидит в местах, не столь отдалённых. Правда, … », - здесь кадровик сделал небольшую паузу, тем самым подчёркивая важность того, сто собирается сейчас сказать, и быстро закончил: «… если она ещё жива».
- «Но позвольте, Аркадий Петрович, ведь официально её никто не арестовывал, она просто сама уволилась, правда, как Вы говорите – заочно», - чуть не плача, цепляясь за любую мелочь, как утопающий за соломинку, сказал Грацианов, впившись своими умоляющими глазами в кадровика.
- «Ах, молодой человек, молодой человек, … времена чёрных во-ронков уже прошли, сейчас на дворе «перестройка» - думаю, Вы о ней слышали», - с лёгкой иронией в голосе сказал кадровик: «Кто в наши дни выражает недовольство властью, того, как и раньше арестовывают, только форма ареста теперь другая. Официально сейчас человека объ-являют психически больным и помещают в так называемые специаль-ные психологические лечебницы, которые находятся, как принято го-ворить, в местах не столь отдалённых. Оттуда, как правило, никто не возвращается».
Грацианов сидел молча, опустив голову. Теперь он её уже не под-нимал, а только плечи его время от времени вздрагивали. Но он не плакал.
- «Я был бы рад ошибиться, но я в Советском Союзе прожил очень большую жизнь, видел и не такое. ... Так что, молодой человек, сове-тую Вам с этим смириться и принять это как данность. ... Больше мне Вам сказать нечего», - и он замолчал.
Ещё несколько мгновений Грацианов продолжал сидеть, опустив голову, потом встал и упавшим голосом сказал:
- «Спасибо, Аркадий Петрович, за понимание и за информацию. … Прощайте», - и больше, не сказав ни слова, он быстро вышел из его кабинета.
Фотография Берты из фойе театра была снята.
……………………………………………………………………………...
Прошёл ещё один год. Опять были бесконечные моря, погружения и всплытия, тревоги, торпедные атаки, проламывание льдов в Арктике и, конечно, купание в роскоши общения с матросами. Всё это размыва-ло, отводило на задний план мысли о Берте. Но всё равно, Грацианов уже смотрел на мир по-другому, другими глазами, – он смотрел на не-го сквозь призму своей любви. Мысленный образ Берты стал для Гра-цианова как икона для верующего. Он сверял с ним все свои поступки и мысли, он старался быть достойным этого образа, он его идеализиро-вал, превратив в какое-то божество – икону. И когда пришёл приказ о его переводе во ВВМУПП им. Ленинского комсомола, он взглянул на свою жизнь очень трезво и строго.
Во-первых, он понял, что никакая другая женщина никогда не сможет заменить ему Берту, и во-вторых, – саму Берту ему никогда не увидеть. Нет, конечно, он мог бы жениться, но, в силу чисто женской интуиции, любая женщина сразу бы почувствовала, что она не любима. Скрыть от неё свою страсть к Берте было бы невозможно. Он бы раз-бил жизнь ей, – да и себе. Это Грацианов прекрасно понимал. Поэтому такой вариант устройства своей личной жизни он начисто отметал. Это автоматически лишало его отцовства, а он мечтал о своих детях. Меч-тал, чтобы какая-то крошка называла его папой, радовалась его при-ходу со службы, ласкалась к нему, шептала бы ему на ухо свои детские мечты, просила бы его с ней поиграть. Он бы ощущал её детское тепло, любовь и привязанность. О! Как это прекрасно! И как часто люди не замечают того, что имеют!
Но как тут ему быть, если даже сама мысль не то, чтобы о женить-бе на Берте, а даже о том, чтобы её ещё хоть раз увидеть – полностью исключалась? В этом смысле приказ о его переводе служить в Ленин-град очень многое менял. Теперь Грацианов перестал быть бродягой морей, как он сам себя раньше называл, и каждый вечер мог уже быть дома – дома, где его не ждал никто. Здесь сама логика сложившегося нового уклада жизни Грацианова подсказала единственный выход – ему надо взять ребёнка из детского дома – это уже было, в-третьих. Сказано – сделано. Но когда к нему пришло это решение, то главным мотивом взятия ребёнка, для него было удовлетворение своего соб-ственного ощущения полноты жизни. Другого мотива не было. Здесь было что-то эгоистическое. Грацианов решился и буквально на следу-ющий вечер, сразу после службы пошёл в самый ближайший от учи-лища детский дом. Кстати, он находился на набережной канала Грибо-едова, только на другой стороне от той по которой они с Бертой гуля-ли. Это уже была какая-то мистика, как какой-то данный ему знак судьбы.
Проходя мимо железной решётки, которой был огорожен садик детского дома, Грацианов увидел этих детей. Совсем маленькие дети трёх – четырёх лет неторопливо копались в песочнице, часть детей ка-талась на качелях. И он увидел, … нет, остро почувствовал, как впи-лись в него их серьёзные детские глазёнки, какая чудовищная не дет-ская была в них печаль! У всех детей в их глазах было написано только одно: «Дядя! Возьми меня к себе. Я буду тебе хорошим ребёнком. Только возьми! … Ты слышишь меня?! … Возьми! Возьми! Возьми! … Не уходи! … Возьми! Возьми! Возьми! …». Они провожали его своими умоляющими взглядами. Особенно его поразила маленькая девочка в косыночке и коротеньком платьице. Она сидела в стороне от других детей на самом краю песочницы и лепила куличики. Её печальные гла-зёнки уже называли его «папой». … Но как её взять?! Сердце Грациа-нова разрывалось. Более старшие дети пяти – шести лет уже ни на кого не смотрели. Им всё было ясно, эти дети ни на что не надеялись – таких как они уже не берут. Это было ещё страшнее. … Сдержать слёзы было не реально. Грацианов торопливо вынул носовой платок и дрожащей рукой вытер им свои глаза, а слёзы всё равно лились и лились.
За что судьба так жестоко их обделила, лишив этих детей самого главного в жизни – детства, то есть тепла матери и отца! И как они – маленькие крошки чутко осознают и переживают свою обделённость! Как они рвутся в семью! Семью любую – лишь бы быть в ней, лишь бы обнять кого-либо за шею, прижаться к ней, ощутить тепло и назвать своей мамой и папой! А кем они вырастут, так и не познав, что такое семья?!
- «Нет, ребёнка надо брать ради него самого, а не ради себя. … Стыдно после такого увиденного думать иначе», - примерно такая не чётко оформленная мысль возникла в тот момент в голове Грацианова. … Он взял себя в руки и вошёл внутрь детского дома.
На двери кабинета директора детского дома висела табличка с указанием её фамилии, имени и отчества. Грацианов успел запомнить только её имя и отчество, после чего постучал в дверь. Оттуда разда-лось стандартное:
- «Да, да, войдите».
Грацианов вошёл, снял фуражку и представился. Директриса спо-койным вежливым голосом ответила ему:
- «Пожалуйста, садитесь», - и рукой указала ему на стул для посе-тителей.
Грацианов сел и внимательно посмотрел на директрису. Ведь сей-час от того, как он её попросит, будет зависеть его личная жизнь и судьба ребёнка. На него смотрела женщина средних лет, слегка полная, лицо типично русское – круглое, но выражение её карих глаз с лёгким прищуром и плотно сжатые губы говорили ему, что эта женщина стро-гая, волевая, но, в то же время умная и доброжелательная.
- «Я слушаю Вас, Юрий Александрович», - спокойным ровным голосом произнесла директриса. Грацианов знал только одно, – что самая лучшая тактика в разговоре – это излагать свои мысли ясно, честно, открыто, исключая их двойное толкование. И, поэтому, как че-ловек военный, он сразу начал с главного:
- «Алла Фёдоровна, я хочу взять к себе на воспитание ребёнка и усыновить его, как положено по закону».
- «А почему Вы пришли ко мне один? Где Ваша жена?»
- «Алла Фёдоровна, – я холост».
- «Ах, вот оно что!» - подумала директриса.
Ох, сколько у неё уже было таких вот посетителей среди одиноких женщин, которые по тем или иным причинам остались одинокими, но очень хотели получить ребёнка. Одни были непривлекательные и их не брали замуж, другие – от несчастной любви. Но и те и эти не могли иметь своих детей по медицинским показаниям. Она их очень жалела, ведь это была человеческая трагедия, но ничем им помочь не могла. Но чтобы к ней явился здоровый молодой холостой мужчина и просил об этом?! – Такого в её практике ещё не было никогда. Это уже было что-то из ряда вон выходящее.
- «Наверно у него несчастная любовь и он очень страдает», - про-должала думать директриса: «Как бы потактичнее ему отказать. Ведь в таком состоянии человек очень обидчив», - а вслух она сказала:
- «Видите ли, Юрий Александрович, у меня есть соответствующая инструкция Министерства, где чётко сказано, что усыновлять или удо-черять детей из детского дома имеют право только семейные пары и при этом они должны предъявить следующие документы», - и она стала загибать пальцы: «личное заявление обоих супругов, – это раз, меди-цинскую справку, что они не могут иметь своих детей, – это два, справ-ку о наличии у них жилплощади, – это три, справки о доходах супру-гов, – это четыре и, наконец, их характеристики с места работы, – это пять», - она кончила загибать пальцы и тут же снова продолжила: «И только получив все эти документы, мы выносим этот вопрос на педсо-вет детского дома. Если педсовет большинством голосов решит этот вопрос положительно, то только тогда, на основании его протокола я издаю соответствующий приказ, и мы законно отдаём ребёнка. Нару-шать эту инструкцию я не имею права», - здесь она сделала паузу и снова продолжила: «Так что, уважаемый Юрий Александрович, вы-дать Вам ребёнка я не могу. Я это говорю Вам сразу, чтобы не мучать Вас напрасными надеждами».
Директриса сразу увидела, как он мгновенно потемнел в лице, гла-за его, в которых ещё светилась какая-то хрупкая надежда, – мгновенно потухли.  В них виделась жуткая душевная боль. Боль, которую она не могла вынести. Алла Фёдоровна сделала паузу, глубоко вздохнула и с участием и состраданием продолжила: «Это формальная часть вопро-са, но у меня лично есть ещё и неформальная часть», - и она опять взя-ла паузу. Директриса сразу заметила, как упала голова Грацианова, как безжизненно повисли его руки, как безнадёжно он выдохнул, и она спросила: «Смотря на вашу военную форму, я вижу, что Вы моряк. А если завтра Вы надолго уйдёте в море, то кто станет заниматься ребён-ком? Вы об этом подумали?»
- «Я пришёл к Вам только после того, как меня перевели служить на берег», - с трудом промямлил себе под нос Грацианов.
- «Но Вы же человек военный, сегодня Вас переводят служить на берег, а завтра снова пошлют на корабль и в море!»
Грацианов никогда не задумывался, что так может быть. Но она была права, и ему ничего не оставалось делать, как ответить ей:
- «Да, Алла Фёдоровна, мне нечем Вам возразить. … Извините, я, наверно, по пустому разговору отвлекаю Вас от текущих дел. … Ещё раз извините».
Не поднимая головы, Грацианов молча встал, надел фуражку, ему всё было ясно, и он уже собирался выйти из её кабинета, но директриса его остановила. Она чётко видела, какая глубокая трагедия сейчас разыгрывается перед ней, и ей, как женщине, как матери, очень хоте-лось хоть чем-то утешить этого молодого мужчину:
- «Юрий Александрович, Вы ещё так молоды, у Вас вся жизнь впереди. Я уверена, что Вы ещё встретите в жизни достойную девушку, полюбите её и у Вас будут свои дети. Вы ещё будете счастливы, верьте мне. Я всё-таки старше Вас».
- «Я уже встретил ту любимую женщину, о которой мечтал всю жизнь. Теперь её уже нет».
- «Она, что – умерла?»
- «Нет».
- «Она замужем?»
- «Нет».
- «Если она Вас просто не любит, то, уверяю Вас, это временно. Вас просто невозможно не полюбить. Но, если …».
- «Да, именно – «но, если …», - перебил её Грацианов и как-то обиженно глянул на неё.
- «Ах!» - непроизвольно вырвалось у директрисы, при этом она инстинктивно правой ладонью прикрыла себе рот, и лицо её сразу приняло испуганное выражение.  Но затем директриса быстро взяла себя в руки и уже другим голосом – не уверенной в себе жёсткой жен-щины – администратора, а женщины глубоко сострадающей, сказала: «Философия жизни такова, Юрий Александрович, что всё течёт, всё изменяется. И что сегодня кажется незыблемым, то завтра оно рухнет. … Я Вас не знаю, но чувствую, что Вы очень хороший светлый чело-век. У Вас будет очень трудная жизнь. Вы, как целеустремлённый и во-левой человек преодолеете все трудности, многого добьётесь и будете счастливы», - потом она сделала небольшую паузу и снова продолжи-ла: «Знаете, нам положено отслеживать дальнейшую судьбу наших вы-пускников после того, как они покинут детский дом и, по этому поводу, делать отчёты. Специфика детского дома такова, что одни выпускники становятся уголовниками, другие – генералами или профессорами, среднего не дано. Так вот, наблюдая за нашими детьми в три ; четыре года, я уже сейчас могу точно сказать, какова будет их дальнейшая судьба. И мой прогноз сбывается не на 50, не на 80, не на 90 и даже не на 99 процентов – а на все сто! Может это моя интуиция, может телепа-тия – не знаю, но это именно так. Сейчас, расстроенный, Вы уйдёте от меня и, возможно, забудете этот наш с Вами разговор, но когда станете счастливы, то обязательно вспомните обо мне и о моём прогнозе. … Верьте мне, именно так всё у Вас и будет, я это уже сейчас ясно вижу».
- «Спасибо, Алла Фёдоровна», - прочувствованно ответил ей Гра-цианов: «Прощайте», - при этих его словах директриса встала, а он, не оборачиваясь, молча вышел из её кабинета.
Она села и ещё некоторое время задумчиво смотрела на закрытую за Грациановым дверь. Взгляд её был печален, но, в то же время, и одухотворён чем-то необычным, ни на что не похожим, возвышающем душу.  Что-то очень драматичное сейчас произошло в её жизни. Такого необычного визита в её практике ещё никогда не было. Она о чём-то думала, внутренне чему-то улыбалась, но в этот момент на её письмен-ном столе зазвенел телефон, она подняла трубку и сразу с головой окунулась в текущие дела детского дома.
А Грацианов угрюмо шёл вдоль набережной канала Грибоедова. На душе у него было черно – ни любимой женщины, ни детей в его жизни не будет уже никогда! От самосознания этой мысли можно было сойти с ума, от неё никуда не деться, она как пожизненное заключение будет с ним до конца его жизни. От невыносимой душевной боли он за-стонал. – А что толку? – Его уже никто никогда не утешит. И, напрягая всю свою силу воли, он, про себя, скрипя зубами произнёс:
- «Я должен заставить себя жить».


7. Третья выписка из рукописи Ю.А. Грацианова

7.1. Моя служба во ВВМУПП имени Ленинского
комсомола

7.1.1. Долгов

Прежде чем начать рассказывать о своей службе в Ленинграде в ВВМУПП, необходимо более подробно рассказать о том приказе Главнокомандующего ВМФ, которым я был переведён. Оказывается, этим приказом на эту кафедру из Западной Лицы переводился не один я, а ещё двое исключительно заслуженных и глубоко уважаемых мною офицеров. Я был этому очень рад. Один из них ; это мой механик или официально ; командир электромеханической боевой части капитан 2 ранга Двинский Георгий Дмитриевич о котором я уже неоднократно много писал. Он шёл на должность преподавателя кафедры. Конечно, я был очень рад, что и дальше мы с Георгием Дмитриевичем будем совместно служить, теперь уже на одной кафедре.
Другим офицером был начальник электромеханической службы (НЭМС) соседней дивизии из нашей флотилии капитан 1 ранга Долгов Владимир Афанасьевич. Он шёл на должность начальника этой ка-федры. А Анатолий Иванович Жаров демобилизовался по возрасту, который у него итак уже давно был запредельный для капитана 1 ран-га. Личность Владимира Афанасьевича Долгова очень колоритна, и о нём надо рассказать особо подробно. Тем более что, служа в училище, у меня с ним сложились очень неоднозначные взаимоотношения.  Суть этой неоднозначности состояла в том, что иногда Владимир Афана-сьевич относился ко мне хорошо, но в большинстве случаев либо плохо, либо очень плохо. А странность этой неоднозначности была в том, что, терпя его упрёки и жестокие наказания, я всё равно понимал, что передо мной выдающийся НЭМС дивизии атомных подводных лодок равных которому я не видел. Конечно, ничего плохого я не делал. Про-сто мы с ним поверхностно в мелочах были очень разные люди, и толь-ко внутренний стержень у меня с ним был, безусловно, одинаков. А вот как начальник кафедры он был никакой. Не потому, что он был к этой должности неспособен, нет, а потому что после должности НЭМСа дивизии он должность начальника кафедры не воспринимал серьёзно, он просто её перерос. Итак, расскажу о нём более подробно.
 
Капитан 1 ранга Долгов Владимир Афанасьевич
Владимир Афанасьевич был очень влюблён во флот, в свою специ-альность. Так же, как и я, он был шесть лет командиром турбинной группы. Так же, как и меня, его, никуда с этой должности не отпуска-ли и с неё не снимали. Правда, в отличие от меня, он никого не просил об этом. Если мне повезло, что я встретил капитана 1 ранга А.В. Гри-горьева, который устроил мой перевод в училище, то ему повезло, что он натолкнулся на очень хорошего и перспективного командира ПЛ Чернова Евгения Дмитриевича.
Он стал его, безусловно, заслуженно продвигать по службе. Сам Е.Д. Чернов впоследствии стал командующим нашей флотилии ; вице-адмиралом, Героем Советского Союза. Так Владимир Афанасьевич быстро стал командиром дивизиона (ШДК капитан 3 ранга), потом командиром электромеханической боевой части ПЛ (ШДК капитан 2 ранга), потом флагманским специалистом (ШДК капитан 2 ранга) и наконец стал НЭМСом дивизии (ШДК капитан 1 ранга). Планировался он стать и НЭМСом флотилии (ШДК контр-адмирал), но тут ему кадровики сказали: «Владимир Афанасьевич ; Вы неуч»(!), то есть, у него нет академического образования. А по возрасту, к тому времени, он уже не годился для поступления в Академию. Хотя, по своим каче-ствам, он вполне мог поступить в Академию. А ему всё было некогда, ; так увлекала его текущая служба. Поэтому и не стал он контр-адмиралом. Конечно его, так же, как и меня, неблагодарно использова-ли, и конечно, я догадываюсь, что Владимир Афанасьевич в глубине ду-ши всё это прекрасно понимал. А держали его на действующем флоте так долго потому, что на всех должностях, которые он занимал, Вла-димир Афанасьевич наводил идеальный порядок. Матчасть на всех лодках его дивизии была всегда в строю, люди обучены и дисциплиниро-ваны.
Одно время наша лодка временно была передана в его дивизию, и тут я с ним столкнулся лицом к лицу. Это человек, от которого невоз-можно было скрыться, он был буквально везде. Он лично знал состоя-ние материальной части любого корабля его дивизии и деловые каче-ства всех офицеров электромеханической службы. Его энергия и его знания потрясали всех, кто его знал. Естественно, что, очутившись в его дивизии, он очень быстро добрался и до меня. Как-то в море мы сдавали задачи курса боевой подготовки. На борту были офицеры штаба дивизии в роли инспектирующих. Долгов распределил объекты проверки всем своим флагманским специалистам, а сам пришёл ко мне в отсек лично проверять мои знания (при этом ещё раз напомню, что он сам шесть лет был командиром турбиной группы). Вообще, тур-бинный отсек атомной подводной лодки ; это гигантское переплете-ние трубопроводов, кабель-трасс, скопища различных клапанов, сотни приборов, теплообменников и насосы, насосы и насосы. Проверял мои знания Владимир Афанасьевич очень конкретно. Он брался рукой за ка-кую-нибудь трубу и спрашивал меня:
- «Что это за трубопровод, из какой он системы и зачем он ну-жен?».
 Так же он брался рукой за любой другой прибор, деталь, кабель насос, теплообменник и так далее и задавал всё тот же вопрос. Если проверяемый офицер путался с ответом, то он задавал более общие вопросы по той системе, к которой принадлежал данный предмет. И очень быстро общий уровень знаний офицера ему становился ясен. Шкала оценки знаний у Долгова была двухбалльной. Сначала все почти поголовно получали у него двойку, а потом долго и мучительно ходили к нему в штаб дивизии, чтобы исправить двойку на тройку. Никаких других оценок у него не было. Когда Долгов подобным образом стал опрашивать меня, то на каждый его вопрос я моментально давал пол-ный обстоятельный ответ пока он сам меня не останавливал. Было ясно видно, что своими ответами я доставляю ему огромное удоволь-ствие, так как улыбка разлилась по всему его лицу. А мне его вопросы и не казались особенно каверзными. Для меня они были откровенно ба-нальны и самоочевидны. Я действительно по турбинному делу всё знал и всё умел. И случилось неслыханное ; Долгов с первого раза поставил мне четвёрку! Правда, за что он мне снизил оценку на один балл, он мне не сказал, наверно пятёрки он оставлял только для себя. Но по этому поводу я совершенно не переживал. А когда мы вернулись с моря, то слух о том, что я с первого раза получил четвёрку у самого Долгова, мигом облетел всю дивизию. На меня стали показывать пальцем, ав-торитет мой заметно вырос.
После этого, наверное, не, случайно, Владимир Афанасьевич дове-рил мне своего сына на воспитание, когда тот в качестве курсанта пятого курса прибыл на флот на преддипломную стажировку. Сын его Володя был полной противоположностью отца. Он был вежлив, по-чтителен, тих и полностью безынициативен. Стажировался он по принципу, ; мне не сказали, и я не сделал. Но в увольнение домой к ро-дителям всегда инициативно просился. Я его отпускал. Как-то раз я пожаловался отцу на такое «странное» отношение к служебным обя-занностям его сына. Но был тут, же выдран за то, что я его недо-статочно нагрузил. Второй раз я встретился с Владимиром Владими-ровичем (сын Долгова) лет так через 15. Я уже был преподавателем Военно-морской академии, а он был её слушателем. Но 15 лет службы на флоте Владимир Владимировича никак не изменили. Он был всё тот же. Сил к учёбе он прикладывал по минимуму ровно столько, чтобы получить тройку. Перенапрягаться, как всю жизнь делал его отец, он явно не хотел.
- «Жаль Владимира Афанасьевича», ; думал я про себя.
Но в том далёком 1985 году Владимиру Афанасьевичу было меня не жаль. Если на флоте, по моему мнению, у меня с ним были нормаль-ные обоюдно уважительные взаимоотношения, то в училище было всё не так. Не буду писать вокруг да около, скажу открыто и прямо ; он меня презирал. Это сказывалось во всём, во всех мелочах. Да и сам он этого не скрывал. Как-то сказал мне, что дальше начальника лабора-тории он мне продвижения не даст. А когда я наивно спросил:
; «За что?», ; то ответ был короток:
; «У Вас не тот послужной список», ; и всё, разговор окончен.
По его мнению, я слишком рано удрал с флота, спасаясь от его тягот и лишений, так и не сумев занять никакой иной флотской должности кроме первоначальной. При этом спорить с ним, чего-то доказывать ; было абсолютно бесполезно. Но прав он был не вообще, а по-своему, исходя из его собственного менталитета, из прохождения своей очень тяжёлой службы.
Обычно мы не любим того, кто не любит нас. А у меня с Долговым всё было не так. Он меня не любил, а я его любил, при этом испытывая на себе всю силу его нелюбви. Больше ни с кем у меня в жизни так не было. Я ясно видел, что он открытый честный порядочный человек.


7.1.2. Томко

Описывая свою службу во ВВМУППе, конечно нельзя не упомянуть о его начальнике контр-адмирале, а затем и вице-адмирале Томко Его-ре Андреевиче. Он был командиром соседней дивизии в нашей флоти-лии. В его дивизии был идеальный порядок. Томко отличался предель-ной жёсткостью и требовательностью, но, в то же время, был прям, честен и порядочен, то есть таким же, как и Долгов. Кроме жёстко-сти и требовательности он ещё был и убеждённый коммунист. При-чём как коммунист он был не пассивный член партии, какими мы были все, а исключительно воинствующий. Впоследствии это и сгубило его карьеру. Я так подробно его описываю, потому, что в дальнейшем, служа в училище, моя служба так сложилась, что я стал по службе замыкаться на него непосредственно напрямую, хотя между ним и мною и был целый ряд промежуточных начальников.
Томко был назначен начальником ВВМУПП примерно за год до мо-его, а вернее нашего перевода в Ленинград вместе с Георгием Дмитрие-вичем и Владимиром Афанасьевичем. Он был Героем Советского Сою-за. Поэтому за глаза его уважительно называли не Егором Андрееви-чем, а Героем Андреевичем. Хорошо помню, что он всё никак не мог по-лучить положенное ему воинское звание контр-адмирала как команди-ра дивизии. В его дивизии всегда был образцовый порядок, её всегда ставили всем в пример. Но вот парадокс, другие командиры дивизий назначались на свои
должности после Героя Андреевича, получали положенное им воинское звание контр-адмирала и уходили на повышение. А Герой Андреевич всё тянул и тянул лямку командира дивизии, будучи капитаном 1 ранга. Впоследствии, более тесно с ним пообщавшись, я понял, почему было так.

 
Герой Советского Союза вице-адмирал Томко Егор Андреевич
.
Томко был слишком крут к различного рода нарушителям, раз-гильдяем и, будучи сам от сохи, особенно ненавидел протекционизм, в то время опутавший и разъедавший флот. И эту свою нелюбовь он не скрывал. Наверное, высшее командование ВМФ и поставило его начальником ВВМУПП, так как там с этим делом было особенно пло-хо. Училище славилось своей самой низкой дисциплиной в Ленинград-ской военно-морской базе. Когда Жаров представлял меня Томко, как вновь назначенного в училище офицера, то Томко сказал ему:
 - «Зачем Вы испортили офицеру карьеру?».
Иными словами, он мыслил точно так же, как и Долгов. Да и внешне они были похожи друг на друга. Оба высокие, крепкие, поджа-рые. Правда лица у них были принципиально не похожие, хотя и очень волевые. Если у Героя Андреевича лицо имело классические правильные европейские черты, то у Владимира Афанасьевича лицо было типично русское. За англичанина, француза или немца он не сошёл бы никогда.


7.1.3. Начальник квартирно-эксплуатационного отдела

Моя новая должность на кафедре называлась ; начальник тре-нажёра по управлению подводной лодкой. Тренажёр был очень ста-рый. Ему на тот период было более 30 лет. Элементная база его была ламповой. В основном тренажер работал очень хорошо и ломался ред-ко. Мне надо было постоянно заключать договора на гарантийное об-служивание тренажёра с соответствующей радиоэлектронной орга-низацией. И, если вдруг тренажёр ломался, то, согласно этим догово-рам, вызывалась ремонтная бригада. Но, подчёркиваю, такой договор заключался один раз на несколько лет, а сам тренажёр ломался очень редко. Непосредственных подчинённых у меня не было. Два раза в месяц я стоял в наряде дежурным по режиму. Вот и всё. Появилась масса свободного времени. Я, за это время, сдал экзамены кандидатского ми-нимума по философии и иностранному языку и много самостоятельно занимался научными исследованиями в области теории корабля. Про-должая начатые ещё на флоте работы в этом направлении, мечтал открыть тему диссертации на соискание ученой степени кандидата технических наук на основе этих работ. Свои служебные обязанности выполнял безукоризненно. С одной стороны, это не жизнь, а рай. Но, с другой стороны, мне было скучно. Я привык совсем к другому темпу деятельности и уровню ответственности. Так продолжалось год или два точно не помню. Но, вскоре, этот навязанный мне рай в одночасье рухнул.
Как-то вызывает меня к себе Долгов и говорит:
; «Товарищ Грацианов, приказом начальника училища Вы назнача-етесь временно исполнять должность начальника квартирно-эксплуатационного отдела (сокращённо КЭО), пока не найдут нового штатного начальника, так как старый ушёл. Идите и принимайте де-ла и должность».
; «Есть!» ; и я вышел из его кабинета.
Ну конечно начальник училища просто так меня бы не в жизнь не назначил на эту должность. Ведь, кто я для него такой? Тем более моих деловых качеств он не знает, а должность очень серьёзная. Ко-нечно, дело было так: Томко приказал Долгову, как начальнику инже-нерной кафедры, выделить на эту должность офицера с кафедры. А Долгов меня и выделил, руководствуясь тем соображением, что моё отсутствие на кафедре не так уж и надо, то есть без меня можно и обойтись. По-своему, он был абсолютно прав. Я бы на его месте сде-лал тоже самое. А объяснять всё это мне он не посчитал нужным. Кто я для него такой, чтобы объяснять мне своё решение?
Чтобы понять, что это за должность ; начальник КЭО, надо сначала описать само хозяйство КЭО и штат его сотрудников. Учи-лище состоит из двух военных городков и шлюп-базы. Военный городок №1 ; это сам комплекс  зданий училища, находящийся в Ленинграде. По площади он занимает целый квартал, состоящий из нескольких де-сятков зданий, котельной, бассейна, с десяток дворов и автопарк. За работоспособность всех этих зданий, сооружений с их крышами и подвалами, с их инженерными коммуникациями в виде электроэнерге-тической сети, сетями: отопления, канализациями, водопровода хо-лодной и горячей воды ; теперь отвечал я. Военный городок №2 ; это летний загородный лагерь на берегу Финского залива. Он состоял из де-сятка длинных деревянных казарм и прочих деревянных домиков офи-церов с проржавевшими прожжёнными печками. В дополнении ко все-му этому в устье Невы была ещё огороженная территория шлюпочной базы с деревянным ангаром для хранения шлюпок и административным домиком. Теперь ответственность за поддержание в рабочем состоя-нии всего этого хозяйства свалилась на меня.
Далее опишу то, какими силами я располагал, чтобы выполнить возложенные на меня обязанности. На меня замыкались следующие подразделения КЭО: ремстрой группа, бригады сантехников, электри-ков, вентиляционщиков, маляров-штукатуров и коллектив дежурных операторов котельной. Кроме того, по отдельности на меня замыка-лись: старшая бухгалтерша, у которой в подчинении ещё была и младшая бухгалтерша, прораб, начальница склада КЭО, все бригадиры всех бригад и училищный плотник. В сумме это где-то чуть больше ста человек. Кроме того, на меня ещё замыкалась огромная группа уборщиц, которыми руководил санитарный техник. Их тоже было чуть больше ста женщин. Для простоты я не буду здесь рассматри-вать штат моих сотрудников летнего лагеря, с которыми тоже мно-го пришлось повозиться. На должность начальника КЭО смотрели как на расстрельную. Обычно начальник КЭО был весь во взысканиях, крайне задёрган, рано получал целый букет болезней сердца и умирал от инфаркта. Так в последующем случилось и с моим предшественни-ком на этой должности. По службе начальник КЭО замыкался на за-местителя начальника училища по материально-техническому обеспе-чению, или сокращённо ; зам по МТО. На этой должности тогда сто-ял капитан 1 ранга Кузнецов Алексей Иванович. Так же на него ещё за-мыкались начальник продовольственной службы училища и начальник вещевой службы со своими подчинёнными. У них, как и у начальника КЭО была ШДК ; «майор».
Теперь несколько слов о личности зам по МО Кузнецове Алексее Ивановиче. Это был человек добрый, отзывчивый, чуткий, порядочный и честный. И это всё-то положительное, что я могу сказать о нём. Ко мне он относился великолепно. В служебном плане он был полный ноль, то есть абсолютно пустое место. Он был слаб характером, истери-чен, воли у него не было совсем никакой, так же не было у него никакой распорядительности и трудолюбия. Всем было ясно, что своей долж-ности он не соответствует. Томко замучился его уговаривать добро-вольно уйти с этой должности на должность преподавателя всё рав-но, какой кафедры, лишь бы он согласился. Но нет, он упорно цеплялся за эту должность, с которой справиться не мог. Героя Андреевича он боялся, как огня и поэтому, при случае, на доклад к Томко о делах в службе он старался посылать меня.
Теперь опишу то, какая ситуация была в КЭО на тот момент, когда я принял эту должность. Почти все крыши текли. Особенно сильно текли крыши спортзала и бассейна. Вода попадала на кабель-трассы чердачных помещений. Поэтому, часто случались короткие замыкания, сопровождающиеся мелкими возгораниями с последующими обесточениями соответствующих зданий. Правда, пожаров не было ни разу. Основная масса зданий были ещё дореволюционной постройки с деревянными перекрытиями, которые в большинстве случаев от вре-мени и сырости прогнили. Поэтому во многих местах были прогнутые потолки, которые могли в любой момент рухнуть. Примерно одна треть всех гальюнов была забита так, что пробить их, никак не уда-валось. Люди ходили отправлять естественные надобности на другие этажи или даже в другие здания. Часто лопались проржавевшие тру-бы отопления, холодной и горячей воды. В одном из дворов училища из-под земли постоянно шёл пар. И странно, все к этому безобразию дав-но привыкли и не обращали на это никакого внимания. Здесь я не опи-сываю, в каком ужасном состоянии была мебель и оконные рамы. Были окна с выбитыми стёклами, которые никто не заменял. Их заколачи-вали досками или фанерой. Но самое ужасное было то, что даже при наличии людей и бригад они мало что могли сделать. Так как не хвата-ло почти всего: стёкол, смолы, дров для её растопки, труб различного диаметра и длинны, электродов для сварки, деревянных брусков раз-личных размеров, инструмента и так далее и тому подобное, ну почти всего! Училище просто доходило.
Когда я во всё это вник, то пришёл в ужас! Немедленно обо всём этом доложил Томко, так как такое право к нему обращаться непо-средственно он мне дал. Мы оба понимали, что Алексей Иванович ; это пустое место. Когда Томко услышал от меня правду, чем он руко-водит, то лицо его вытянулось. Он ясно понял, что в любой момент может разразиться ЧП громадного масштаба, а ему за всё отвечать. Он был серьёзен как никогда.
; «Что будем делать, товарищ Грацианов? Ваши предложе-ния?».
; «Первое, товарищ контр-адмирал, это надо снабдить КЭО все-ми необходимыми материалами. Сейчас просто нечем работать. За-тем, исходя из того, что удастся достать, я составлю необходимый план работ и дам его Вам на утверждение. Доставку материалов беру лично на себя, не передоверяя её никому».
; «Молодец», ; была реплика Героя Андреевича.
; «Сейчас мне нужно от Вас только одно право ; это беспрепят-ственно пользоваться автотранспортом для поездок по складам и до-ставке всего необходимого материала», ; Томко тут же нажал на кнопку селектора начальника гаража, и из него раздался голос:
; «Начальник гаража – старший мичман Петров».
; «Товарищ старший мичман, все заявки начальника КЭО капи-тан-лейтенанта Грацианова удовлетворять в первую очередь. Не дай Бог он мне на Вас пожалуется, что Вы его чем-то вовремя не удовле-творили!»
; «Есть!» ; раздалось из селектора.
; «Желаю успехов, товарищ Грацианов».
; «Разрешите идти, товарищ контр-адмирал».
; «Да».
; «Есть!» ; и я по Уставу развернулся через левое плечо и вышел в приёмную.
Чтобы описывать ход дальнейших событий в КЭО, надо понять предысторию того, почему в КЭО почти не было никакого материала.
Весь материал КЭО хранится на складах КЭО, которые разбро-саны по всему училищу. Отвечает за эти склады начальница склада КЭО Иванова Раиса Петровна. Это исключительно колоритная лич-ность и её надо описать особенно подробно. Это высокая крепкая женщина лет сорока пяти, с резким громким командным голосом. Ма-неры у неё были грубые, хамоватые. При малейшем раздражении она срывалась на сквернословие, то есть ; мат. И ещё, – она была исклю-чительно амбициозна. Раиса Петровна искренне считала, что КЭО руководит не её начальник, а она, так как непосредственно в её власти было решать, что кому выдать. Естественно, что если кто-то хотел у неё что-то получить, то должен был показать ей своё уважение. И если ей уважение просителя понравится, то она может что-то и вы-дать. Но при этом она была человеком исключительно порядочным и никаких «подарков» не брала, как бы ей не пытались их всучить. Есте-ственно, от такой власти в голове Раисы Петровны что-то зашкали-ло, и она вела себя почти со всеми людьми дерзко и самовластно. А тут ещё и Томко подлил масла в огонь. Дело в том, что на ленинских коммунистических субботниках (тогда такие мероприятия были в мо-де), когда по благоустройству территории училища были обязаны ра-ботать все, то Герой Андреевич всегда работал в паре с Раисой Пет-ровной. Такой дружбой Райка (как её называли за глаза), очень горди-лась и иногда, если ей надо было кого-то приструнить, пускала её в ход. Естественно, что меня, как нового начальника КЭО, она просто «не видела» и, как ни в чём не бывало, продолжала «руководить» КЭО так, как она считала это нужным. Но только при этом на складах у неё почти ничего не было, и в этом был главный корень всех бед КЭО. Своевременно пополнять склад КЭО это была её прямая служебная обязанность. Но, из-за её внешней грубости и хамства, ей нигде ничего не выдавали. Мне было предельно ясно, что наводить порядок в КЭО надо с того, что поставить Райку на место. И вот как я это сделал.
Как-то я зашёл к ней на склад и спросил:
; «Раиса Петровна, а почему вы выдаёте инвентарь КЭО по накладным, где нет моей утверждающей подписи?».
; «Чего??!! Да пошёл ты … » ; тут она схватила с ближайшей полки какой-то предмет, попавшейся ей под руку, и с силой запустила им в меня. Вслед за этим предметом полетел в мой адрес отборный мат. Я увернулся, и сам, в свою очередь, схватил первый попавшийся мне под руку предмет с ближайшей полки и так же с силой запустил его в Райку и так же покрыл её матом (флот научил), гораздо более крепким, чем она меня. Райка тоже увернулась. Видать такой мой сильный ответный жест ей очень понравился: «Свой парень!» ;  наверное, подумала она.
; «Ну ты чё Саныч, чё ты?» ; примиренческим голосом сказала Райка.
; «В общем так, Раиса Петровна, чтоб впредь без моего ведома никому даже ни одного куска мыла или ветоши не выдавали», - глаза Райки мгновенно округлились от такой, по её мнению, моей наглости. Но я не дал ей времени опомниться и продолжил с прежним напором: «А известно ли Вам, Раиса Петровна, что Вы только что выдали ко-мандиру роты кучу швабр и вёдер, которые он не имел больше права получать!  Так как уже давно превысил положенною ему по приказу Министра обороны норму. По идее он, должен всё это теперь поку-пать за свой счёт. А теперь Вы за это ответите. Ишь, развели себе любимчиков! Вот пойду и доложу Егору Андреевичу, как Вы распоря-жаетесь вверенным Вам инвентарём. Тогда, небось, в следующий суб-ботник он будет работать со мной, а не с Вами!» ; тут Райка совсем обмякла. Но я стал «добивать» её дальше:
; «А на складах КЭО, тем не менее, у Вас ничего нет кроме швабр, мыла да ветоши. А где всё остальное?! Почему у Вас ничего нет из громадного списка положенной КЭО номенклатуры??!!».
; «Да я … »;
; «Молчать!!! Я Вам ещё слово не дал», ; а потом примиренче-ским голосом сказал:
; «В общем так, Раиса Петровна, завтра я лично еду на цен-тральные склады в Приютино за трубами. Поэтому, чтоб завтра к утру у меня на руках были все положенные накладные на все типы труб всех диаметров и длинны. Вам ясно?!!!»;
; «Саныч, да я всё сделаю, но они там все м…ки им там всем дав-но пора я…ца открутить».
Затем она стала мне при помощи изрядной доли мата объяснять, какие они там все в Приютино плохие люди и что мне всё равно ничего не дадут и ей придётся туда ехать самой.
На следующий день рано утром я, вместе с водителем Володей на грузовике с длинным прицепом для опоры труб, выехал в пригород Ле-нинграда в поселок Приютино. Тогда ещё никаких пробок не было и ча-са через два мы добрались до места. Я вошёл в контору, нашёл там дверь, на которой висела табличка с надписью «Начальник централь-ных складов КЭО по Ленинградской военно-морской базе» (сокращённо ; Лен ВМБ), постучал в дверь и вошёл. Напротив меня сидел пожилой лысый мужчина в очках и внимательным взглядом посмотрел на меня. Я представился как новый начальник КЭО Ленкома (так на военно-морском сленге называлось это училище). Дале, я сходу стал извиняться перед ним за безобразное хамское поведение своей начальницы склада Ивановой Р.П. Заверил его, что больше такого не повторится и что теперь он будет иметь дело только со мной. От такой речи началь-ник центральных складов чуть не упал со стула. Оказывается, в этом проклятом Ленкоме ещё есть вежливые люди и перед ним извиняются за поведение этой хамки Райки которую он на дух терпеть не мог.
; «Давайте свои бумаги, товарищ капитан-лейтенант, и пойдём-те, я покажу Вам, где брать трубы».
Когда я увидел, что собой представляет центральный склад КЭО Лен ВМБ в Приютино, то пришёл в ужас от вопиющей бесхозяйствен-ности тех лет излёта советской власти. Склад представлял собой го-лое поле, правда, огороженное, где в разных местах были свалены в кучу какие-то ящики, бухты кабель-трасс, трубы, унитазы (частично би-тые), различные клапана, насосы, вентиляторы и так далее. Всё это было под открытым небом. Зимой всё покрывалось снегом, а летом все эти вещи и оборудование поливали дожди. Всё это портилось, и нико-му до всего этого не было никакого дела. Более того, в то время суще-ствовал даже план по сбыту инвентаря со склада и поэтому началь-ник центральных складов был очень рад моему приезду.
; «Ничего себе, как Райка его допекла, что даже в такой ситуа-ции он ей отказывал!», ; подумал я про себя.
; «Вот, товарищ капитан-лейтенант, место склада, где хранят-ся трубы. Берите, какие хотите и сколько увезёте. Одна беда, ничем помочь при погрузке я Вам не смогу. Нет у меня сейчас ни людей, ни автопогрузчиков. Могу только дать Вам с водителем рабочие рукави-цы. Уж извините»;
; «Хорошо, спасибо».
Он ушёл, а я пошел к машине, в кабине которой сидел водитель Володя.
 
Главное здание ВВМУПП им. Ленинского комсомола со стороны плаца

 
Мемориал, посвящённый советским подводникам на плацу училища
; «Володя», ; обратился я к нему;
; «Я прекрасно знаю, что водителям не положено работать на погрузке. Но я тебя очень прошу помочь мне погрузить трубы. Они очень тяжёлые и мне одному не справиться. Ни людей, ни автопогруз-чика начальник склада мне не дал. За это я гарантирую тебе один лиш-ний выходной, когда попросишь»;
; «Саныч, без проблем. Я тебе верю».
Затем Володя заехал на территорию склада, подвёл машину как можно ближе к трубам, и мы стали работать. Вскоре нам стало жарко. Я снял шинель, китель, и в одной тельняшке и брюках грузил трубы, а это был конец октября. Погода в Ленинграде уже была весь-ма холодная.  Это была очень тяжёлая физическая работа. Особенно тяжело было грузить трубы больших диаметров. Уже после первого часа такой работы к нам подбежал начальник склада и спросил:
; «Товарищ капитан-лейтенант, позвонил Ваш дежурный по учи-лищу. Вас там ищут, что ответить?»;
; «Ответьте, что гружусь»;
; «Хорошо», ; и он убежал.
; «Конечно, дежурному по училищу нет до нас никакого дела. Ско-рее всего, волнуется и переживает только Томко», ; подумал я про се-бя.
Через три часа такой работы мы полностью выдохлись, но тру-бы всех нужных нам диаметров загрузили под завязку.
; «Ну, Володя, теперь смотри не усни за рулём», - сказал я води-телю и дружески похлопал его по плечу.
; «Саныч, может быть всё. Наблюдай за мной и ежели что, ; бу-ди».
Мы двинулись в обратный путь. Волей всё время приходилось напрягать сознание. Малейшее расслабление и туман сна от устало-сти заволакивал нас. Но, к счастью, всё обошлось. За два с лишним ча-са, всё время, контролируя Володю, мы благополучно въехали на плац училища. А там вовсю шли строевые занятия курсантов по подготовке к ноябрьскому параду. Естественно, наш грузовик, да ещё с прицепом-опорой полностью перегородил плац и, на время, сорвал строевые за-нятия. Я вылез из кабины. Ко мне подбежал какой-то капитан 2 ран-га, руководивший этими занятиями, и в присутствии курсантов за-орал на меня:
; «Вы что, срываете важное государственное мероприятие по подготовке к параду?! Вы будите за это отвечать!»;
; «Во-первых, не Вы один служите государству. Во-вторых, Вы позволяете себе повышать на меня голос в присутствии курсантов. Это нетактичное поведение я расцениваю как Ваше хамство по отно-шению ко мне. Так можете себя вести дома, если там это терпят. А здесь военное училище»;
; «Что?! … Ты ещё будешь меня учить?! Вот пойду сейчас к начальнику училища и доложу ему о срыве занятия!»;
; «Согласен, только побыстрее ему доложите, а то я тоже иду к нему с докладом. А заодно на ходу продумайте, как Вы будете ему объяснять Ваше неуставное обращение ко мне на «ты» в присутствии курсантов».
Лицо этого капитана 2 ранга сильно покраснело, оно было пре-красно в выражении классической злобы. Зубы его скрипнули. Я улыб-нулся ему и это его добило. Он резко развернулся и бегом побежал до-кладывать Томко, окна кабинета которого как раз и выходили на плац. А я, тем временем, сказал Володе, чтобы он ждал меня, так как я пойду сейчас организовывать разгрузку в складское помещение, кото-рое находилось на другом дворе училища, и к которому на машине не-возможно было подъехать. Не спеша вошёл я в главное здание училища и поднялся на второй этаж, где находился кабинет Томко. Затем по-просил мичмана ; дежурного адъютанта доложить обо мне. Но он сказал мне, что начальник училища меня уже ждёт. Я постучал в дверь его кабинета и вошёл. Перед Томко на вытяжку стоял тот самый ка-питан 2 ранга, судя по его лицу, явно облегчившийся докладом на тему о том, какой я плохой и какой он хороший. Лицо Томко при этом было строго и непроницаемо. Правая рука моя непроизвольно потянулась к козырьку фуражки, чтобы отдать воинскую честь и доложить по уставной форме. Но Томко нетерпеливо опередил меня:
; «Ну, как дела?» ; на его неуставной по форме вопрос я так же решил ответить неуставным манером:
; «Посмотрите в окно, товарищ контр-адмирал, и ответ на Ваш вопрос Вам сразу станет ясен», ; Томко повернул голову к окну и не-много привстал. Я продолжал:
; «Здесь, товарищ контр-адмирал, все долги нам по трубам за предыдущие годы, плюс я взял их ещё впрок лет этак на пять»;
; «Молодец!» ; непроизвольно вырвалось у Томко. При этом от строгости и каменности его лица не осталось и следа. Оно стало при-ветливым, естественным, он широко улыбнулся. Я сразу понял, что этот момент надо ловить, и продолжал:
; «Товарищ контр-адмирал, так как строевые занятия всё равно сорваны, а трубы надо занести в складское помещение, находящееся на Лабораторном дворе, куда машина не может заехать, то я предла-гаю: пусть курсанты вместо строевых занятий занесут на склад тру-бы», ; а потом, ехидно улыбаясь, и повернув голову к капитану 2 ранга, всё ещё стоящим на вытяжку перед Томко, я продолжал:
; «А товарищ капитан 2 ранга пусть будет руководить этим процессом. Но чтобы занятие всё-таки совсем не пропало, пусть кур-санты при переносе труб, тренируются печатать строевой шаг. И раз товарищ капитан 2 ранга так болеет за строевые занятия, то пусть он проследит за этим», ; Томко не удержался и прыснул смехом. Минуту он не мог с собой справиться. Но потом усилием воли всё-таки преодолел себя и всё ещё смеясь, сказал мне:
; «Не забывайтесь, товарищ Грацианов, не забывайтесь», ; при этих словах Томко я придал своему лицу как можно более глупое вы-ражение и, пуча глаза, громогласно отрапортовал:
; «Есть не забываться, товарищ контр-адмирал!» ; а потом шутливый тон сменил на нормальный деловой серьёзный и спросил:
; «А как же насчёт моей просьбы, товарищ контр-адмирал?»;
; «Да, да выполняйте товарищ капитан 2 ранга, то о чём просил товарищ Грацианов»;
; «Есть!» ; и капитан 2 ранга по-уставному развернувшись, вы-шел из кабинета.
Кстати, строевые занятия почти не сорвались. Так как курсанты всей своей массой за 10 минут перенесли все трубы на склад, которые мы с Володей грузили 3 часа. Ну а этот капитан 2 ранга получил от меня наглядный урок о том, что с ним может быть, если он и дальше будет хамски вести себя с младшим по званию.
Примерно в таком же духе я продолжал работать месяца два. В результате я полностью забил инвентарём все складские помещения КЭО. Теперь в КЭО было вдосталь всего: туб, унитазов, смолы, кра-сок, кистей, досок разного сечения и длинны, стёкол, мыла, швабр, ве-тоши, клапанов, вентиляторов, выключателей, кабелей и так далее. Следующей моей задачей стало организовать чёткую эффективную ремонтную деятельность по всем направлениям работ, так как зима была уже на носу, и надо было торопиться. Но, прежде чем описать всё это, я хочу ещё раз остановиться на динамике развития своих вза-имоотношений с Райкой. Надеюсь, читателю это будет любопытно.
На следующий день утром, после того как я привёз трубы, в мой кабинет постучали. Я ответил:
; «Да, да войдите», ; и обомлел! Вошла Раиса Петровна??!! До сей поры Раиса Петровна стучалась только в кабинет Томко, ко всем остальным она входила без стука. А теперь постучалась и в мой каби-нет! Неслыханно! Зауважала меня Райка так же резко как недавно ха-мила. В обращении ко мне исчезло фамильярное «Саныч» и «ты». Те-перь только «Вы, Юрий Александрович». Я не акцентировал своё вни-мание на этой перемене, как будто всегда, так и было. Но так как я по сути занимался её работой и очень успешно, то внутренне ей было передо мной неловко. Я это ясно видел и понимал. И косвенно она ста-ла изо всех сил мне помогать. А именно это мне и было надо.
; «Юрий Александровия, поздравляю Вас с таким успехом! Как Вам удалось получить такое количество труб?» ; с явным уважением в голосе сказала Раиса Петровна;
; «А я воспользовался Вашим советом, Раиса Петровна»;
; «А какой я Вам давала совет, Юрий Александрович?»;
; «Вы сказали, что в Приютино надо всем открутить я…ца. Что я и сделал. Вот и результат».
Такие и подобные фразы, типа, что кому-то надо открутить я…ца, она говорила в день раз десять не меньше. Для неё это было всё равно, что сказать ; «здрасте». Поэтому она искренне не могла за-помнить всех тех, кому она накануне что-то резкое сказала. Конечно, Раиса Петровна прекрасно понимала, что я шучу, но переспросить правду не решилась. А я ничего не стал ей говорить. А зачем? Всё равно моя беседа её не исправит, кроме того, что может только озлобить, а мне надо было использовать то без сомнения хорошее, что в ней есть.
Теперь мне не надо было давать ей указания и назначать время их исполнения по подготовке накладных на получение того или иного иму-щества КЭО. Она в этом вопросе взяла инициативу на себя, но внешне обставила это таким образом, как будто она мне покровительству-ет:
; «Ну, Юрий Александрович, не знаю, куда мне Вас завтра отпра-вить», - потом, подумав, добавляла: «А поезжайте-ка Вы лучше в гос-тиницу «Советская» там даром раздают списанную мебель, а она ещё в очень хорошем состоянии», ; и так далее в том же духе.
Таким образом, я, как бы, внешне ей подчинялся. Тем самым я по-мог ей сохранить своё лицо «хозяйки КЭО». Далее у меня с ней не то чтобы не было проблем, а напротив, она всячески помогала их мне ре-шать. И когда мне приходилось организовывать круглосуточные ава-рийные ремонтные работы и требовалось их непрерывное обеспечение различным инвентарём, то уважаемую Раису Петровну мне никогда не приходилось упрашивать. Она вместе со мной сутками не выходила из училища, даже если это были выходные. И вообще, Раиса Петровна оказалась очень чуткой, глубоко порядочной, трудолюбивой и предан-ной своему делу женщиной. Это действительно была гордость КЭО и училища. Ну, а внешняя её грубость и хамоватость ; то это, конечно, её недостаток, видно в детстве у неё гувернантка была не того каче-ства. А кто из нас без недостатков? Но, продолжу разговор о Раисе Петровне дальше.
Так как Раисе Петровне приходилось очень часто общаться с зам по МО капитаном 1 ранга Кузнецовым, которого, напоминаю, звали ; Алексей Иванович, а меня Юрий Александрович, то, волнуясь, Раиса Петровна часто нас путала и называла меня Алексеем Ивановичем. Ес-ли это происходило, то я, абсолютно не смущаясь, тут же обращался к ней, как, бы ненароком изменяя и её отчество:
; «Слушаю Вас, Раиса Максимовна».
Услышав, что её называют Раисой Максимовной ; как звали жену М.С. Горбачёва (тогда Генерального секретаря ЦК КПСС), она тут же взрывалась! Взрыв её длился минут десять. По соображениям цен-зуры, такие слова, которыми она называла жену Горбачёва, никогда не печатают. Да, она грубо выражала свои эмоции, но, по сути, она была права. Жена первого лица государства, прежде всего на международ-ной арене олицетворяет собой всех женщин СССР. И должна быть в тени мужа, вести себя скромно, но с большим достоинством. Оде-ваться просто, но в тоже время элегантно. Всем своим видом и пове-дением она должна помогать имиджу мужа. Как это делала её совре-менница ; английская принцесса леди Диана, которую обожали не только англичане, но и весь Мир.
А что мы тогда видели с экранов телевизоров? Дорвавшись до власти, Раиса Максимовна стала одеваться дорого, вычурно, броско. А о её поведении и говорить нечего. Она открыто стала поучать всех и по всем вопросам. Конечно, ничего плохого она не говорила. Но её тон, то есть, как она всё это говорила, ; был менторский, назида-тельный. Ну, кому это понравится? Остановить её, подсказать ей, было некому. И в результате, вместо того чтобы способствовать ро-сту имиджа мужа, она, своим поведением, наоборот его уменьшала, который и так падал без её участия.
Вообще, провинциализм лез из нее, где только можно. Видать царских офицеров у неё в роду не было. Но что такое провинциализм? Как его понять? Провинциализм ; это не категория места житель-ства относительно столицы. Нет, нет и ещё раз нет. Можно жить в провинции, но быть умным, достойным и порядочным человеком. А можно жить в столице, но быть форменным провинциалом. Провин-циализм ; это отношение человека к центру власти. Причём ; к цен-тру власти любого уровня. Приведу соответствующие примеры своего уровня власти.
Я знал тихих скромных преподавателей, которые, становясь начальниками кафедр, выводили свои кафедры в передовые по всем по-зициям: по дисциплине, по учебной, научной и методической работе. И так же знал именитых профессоров, которые, становясь начальника-ми кафедр, занимались только одним делом, ; возвеличивали свою лич-ность. Каждый член такой кафедры должен был знать насколько «ве-лик» её начальник и насколько ничтожны все остальные. На таких ка-федрах развивался подхалимаж, так как на него был спрос и группов-щина, то есть деление кафедры на «своих» и «чужих». Как правило, такие кафедры распадались. Аналогичные явления я наблюдал и на дру-гих уровнях власти, но только в иной специфичной для них форме. Власть ; это как лакмусовая бумажка, которая сразу проявляет суть личности и чётко отвечает на вопрос: кто есть кто? Ум и глупость, распорядительность и беспомощность, смелость и трусость здесь проявляются очень ярко. Иными словами ; всё то, что в человеке было раньше скрыто и завуалировано, то на уровне центра власти стано-вится всем ясным самоочевидным фактом. Яркий тому пример ; пове-дение Раисы Максимовны. Ну да ладно, опять отвлёкся в сторону. По-ра вернуться к делам в КЭО.
Собрав под завязку весь инвентарь КЭО, забив им все складские помещения, я стал обдумывать план организации ремонтных работ. Аварийных мест было столько много, что силами одного КЭО ликви-дировать их до зимы было не реально. А тут в стране на флоте про-изошло крупное ЧП. В городе Североморске сломался насос централь-ной котельной. Вода на обогрев всех зданий города не пошла. Но на Се-вере зима уже наступила. В то время там уже были морозы. Вода во всех батареях отопления города замерзла, и они полопались вместе с трубами. Жить в городе стало невозможно, и он просто вымерз. Начался процесс эвакуации из него гражданского населения. В связи с этим крайне ужесточились требования инспекции КЭО со стороны Морской инженерной службы (сокращённо ; МИС) Лен ВМБ. Перед самой зимой МИСовская инспекция должна была проверять училище на предмет его подготовки к зиме. Конечно, самым главным проверяе-мым был я и вся моя деятельность. Я всё это чётко понимал и осозна-вал всю меру своей личной ответственности. Как быть в данной ситу-ации? Как быстро и эффективно решить все проблемы и достойно пройти инспекцию? Я чётко осознавал, что здесь решается не моя судьба, а само дело, которое мне поручено, весь мой гигантский уча-сток работы. Ответственность давила неимоверно.
Трезво оценив всё это, я понял, что из создавшегося положения всё-таки можно реально выйти. Но для этого мне как минимум надо ещё десять бригад мичманов по 5;6 человек в каждой бригаде. Теперь снабдить их необходимым инвентарём я мог легко, нужны были только рабочие руки. С этими предварительными намётками я и пошёл к Томко. С одной стороны, Герой Андреевич прекрасно знал о ЧП в Севе-роморске и о предстоящей грозной МИСовской инспекции, с другой стороны, с моих слов, так же прекрасно знал и о предаварийном со-стоянии училища. Я попросил у него несколько дней на обдумывание плана. Он их мне дал. И когда я наконец пришёл к нему с готовым пла-ном, то невооружённым глазом было видно, как он меня ждал. Я быстро довёл до него мою основную мысль. Он так же быстро её вос-принял и с ней согласился. Немедленно был издан приказ начальника училища и почти все мичмана со всех кафедр оказались в моём подчи-нении. Иными словами, я обобрал почти весь лабораторный состав кафедр училища. Конечно, почти все начальники кафедр на меня взъ-елись, но мне было не до них. Всех мичманов я разделил на десять бри-гад, назначил в каждой бригаде старшего. У меня был общий список всех инженерных прорех училища. Из этого списка я на неделю каждой бригаде (в том числе и бригадам из штатных работников КЭО) ста-вил задачу, и при этом говорил им следующие волшебные слова, кото-рые действовали прямо наповал, без единой осечки (молодые читатели ; этот урок для Вас):
; «Уважаемые электрики (сантехники, маляры-штукатуры, вен-тиляционщики, мичмана и так далее), ставлю Вам объём работ на не-делю. Всем положенным инвентарём Вы будете снабжены по полной норме. Сделаете этот объём работ к вечеру понедельника, ; гуляете до утра следующего понедельника. Сделаете его к вечеру пятницы, ; всё равно гуляете только до утра следующего понедельника. Надеюсь не надо напоминать, что слово своё я сдержу?»
И всё. Этого было достаточно. Деньгами я распоряжаться не мог, но зато служебным временем ; сколько угодно. Конечно, объём работ я давал примерно в три раза больший, чем штатные бригады КЭО делали за неделю до меня.  Причём более квалифицированную ра-боту я давал штатным бригадам КЭО, менее квалифицированную, но требующую физической силы ; бригадам мичманов. И работа закипе-ла! Надзора за ними не надо было почти никакого. Раз в день я обходил все участки. В основном с целью поздороваться с людьми и узнать, нет ли каких у них нужд?
Причём нужд производственных не было никаких. Ибо я всем бри-гадирам всех бригад дал разрешение напрямую, то есть помимо меня, обращаться к Раисе Петровне за необходимым им инвентарём и ма-териалами. А Раисе Петровне дал указание немедленно все их просьбы удовлетворять, чтобы у них не было простоя. При этом обещал ей на всех накладных не глядя ставить свою утверждающую подпись, когда она меня найдёт. Ну а Раисе Петровне чувствовать себя полновласт-ной «хозяйкой КЭО» это как раз то, что ей и было надо. Всё заверте-лось, как в хорошо отлаженном часовом механизме. Мне оставалось только ставить задачи и принимать работы.
Поэтому, когда я ежедневно обходил все участки и спрашивал лю-дей о их нуждах, то нужды были в основном личного характера. Люди стали делиться со мной своими семейными трудностями и проблема-ми. В основном люди жили плохо, бедно. Было много проблем со здоро-вьем детей и жён, и почти поголовно у всех было тяжёлое безвыходное положение с жильём. Я терпеливо выслушивал людей и помогал, чем мог. Но мог, то я немного. Ну, например, отпустить домой раньше времени (конечно, при обязательном условии, выполнения недельного плана), устроить на приём к врачу-специалисту в поликлинику училища или в поликлинику при Военно-медицинской академии и так далее. Так как теперь у меня появилось гораздо больше свободного времени, то я старался, как мог больше удовлетворить личные нужды всех своих многочисленных подчинённых. Такая моя деятельность была у всех на виду, и поэтому просьб чем-либо помочь людям ко мне приходило всё больше и больше. А потом я заметил прямо пропорциональную зависи-мость, ; чем глубже и больше я уделяю время, решая личные нужды своих подчинённых, тем всё более и более качественным становился их труд. В среднем по всем бригадам недельный план они выполняли к обе-ду в четверг. Здесь я чётко держал своё слово и отпускал всех по до-мам до утра понедельника. Только дежурные электрики и сантехники оставались в училище. Люди были очень довольны такой организацией работы. Был доволен и я. А польза училищу была колоссальная.
Каждый день о ходе работ я докладывал Томко лично. Постепен-но в инженерной инфраструктуре училища стал наводиться порядок. Остеклялись забитые фанерой окна. Прогнившие рамы были заменены на новые и покрашены. Наконец, стали пробиваться годами забитые унитазы. При этом кое-где пришлось даже менять канализационные трубы. Во всех помещениях засветились все лампочки. Прямо на бе-тонных крышах зданий я велел разжечь костры и растапливать смолу, которой затем промазывались бетонные стыки крыш. Так же чини-лись и жестяные покрытия крыш. Как результат, совсем прекрати-лись короткие замыкания с последующим обесточением зданий. Специ-альными лебёдками на чердаки и в отдельные помещения поднимались мощные деревянные брусы, при помощи которых мы подпирали или заменяли прогнившие деревянные перекрытия зданий. Позорное парение из-под земли на Лабораторном дворе тоже было устранено. А эту ра-боту я опишу чуть подробнее.
Для обеспечения этой работы я, через Томко, заказал себе роту курсантов в моё распоряжение. Во главе этой роты стоял её командир в звании капитан 3 ранга (ни фамилии его, ни имени и отчества я уже не помню). Потом я его инструктировал:
; «Товарищ капитан 3 ранга, сразу после занятий строите роту (а это около 100 человек) и идёте на склад КЭО. Там Вас будет ждать Раиса Петровна. Она должна каждому курсанту выдать ло-пату или кирку по Вашему усмотрению. Затем Вы лично расставляете курсантов вдоль парящей трубы на Лабораторном дворе. После этого курсанты взламывают кирками асфальт, где он есть и обкапывают эту трубу справа слева сверху и снизу не менее чем на один метр. Саму трубу категорически не трогать, так как она, наверное, очень худая от ржавчины, а в ней пар. Малейшее её повреждение и вырвавшийся пар может ошпарить курсантов. В поликлинике училища возьмете дежурную медсестру с походной аптечкой. Команда ей такая дана. Она должна быть всё время рядом с Вами. Всё ли Вам ясно по части организации работ?»;
; «Да это не реально, это не осуществимо!» ; здесь я прервал его возражения и далее продолжал с металлом в голосе:
; «Товарищ капитан 3 ранга, Ваше мнение по поводу осуществи-мости моего Вам приказания мне не интересно и знать его я не желаю. Если до 17.30 Вы мне не доложите об окончании работы, то ровно в 17.30 ни секундой раньше, ни секундой позже я докладываю Томко, что Вы не справились с порученным Вам заданием и проигнорировали моё Вам указание. Всё ли теперь Вам ясно?»;
; «Да».
; «Идите. Время пошло. Желаю Вам успехов».
Где-то в районе 17.00 он постучался ко мне в кабинет:
; «Войдите», ; он вошел;
; «Товарищ капитан-лейтенант, принимайте работу»;
; «Пойдёмте».
Курсанты, вдоль траншеи с парящей трубой, стояли грязные и потные, но труба была тщательно со всех сторон обкопана. Из мно-гочисленных её трещин струился пар. Она была страшно изъедена ржавчиной. Глядя на неё, было предельно ясно, что зиму она бы не пе-режила. А на ней держался весь училищный камбуз! Поранившихся кур-сантов не было.
; «Хорошо, товарищ капитан 3 ранга, работа принята. Ведите роту в котельную, там горячей водой тщательно организуйте помыв-ку лопат и кирок, затем всё по списку сдайте Раисе Петровне»;
; «Хорошо», ; и мы расстались.
Об окончании этой работы я тут же сообщил начальнице тепло-хозяйства КЭО ; Марине Николаевне. Она ждала моего сообщения, и, получив его, тут же с бригадами сантехников и трубопроводчиков начала выдвигать к трубе газорезательное и сварочное оборудование. Бригада мичманов принесла со склада новую трубу соответствующего диаметра. Дальше, я ждал доклада начпрода о том, что посуда после ужина помыта. Около 19.30 я получил такой доклад и сразу дал ко-манду в бойлерную отсечь эту трубу по пару. Дальше надо было про-сто не мешать Марине Николаевне. А она женщина опытная, сразу организовала разрезание этой трубы газорезкой на отдельные куски. Ночь была очень холодная, и она быстро остыла. Начальнице электро-хозяйства КЭО ; Наталье Александровне я велел организовать освеще-ние работ. Всё было в точности сделано. Остывшие куски старой трубы мичмана вытащили из траншеи и аккуратно спустили туда но-вую трубу. Сварщик её сначала прихватил с двух сторон, чтобы она держалась, а затем тщательно обварил швы с обеих сторон. Всю ночь, не смыкая глаз со мной находились: Марина Николаевна, Наталья Александровна и Раиса Петровна, которая, не дожидаясь моих указа-ний, своевременно обеспечивала все работы ацетиленом, кислородом, сварочными электродами, рабочей одеждой и так далее. Никаких по-нуканий никому делать было не надо. Все были серьёзны и осознавали крайнюю важность это работы. В случае неудачи завтрак курсантов был бы сорван. А это уже ЧП! В 5 часов утра все работы были закон-чены. Я дал команду в бойлерную подать пар на трубу. Ура!!! Труба нигде не парила. Я всех сердечно поблагодарил за самоотверженную работу, своим начальницам сказал, чтобы они предоставили дополни-тельный выходной своим подчинённым за ночную работу. А всем, кто замыкался на меня, я сказал, что по их желанию я даю им один выход-ной в любой удобный для них рабочий день. А сейчас всем спать до обеда. Люди сдали инвентарь Раисе Петровне и разошлись спать по кабинетам. Отпускать людей домой было глупо, так как метро ещё не работало, а личных машин тогда почти ни у кого не было.
Когда все разошлись, я пошёл в рубку дежурного по училищу и до-ложил ему, что все работы успешно завершены и завтрак курсантов сорван не будет. Дежурному по училищу об этом надо было доложить Томко сразу на утреннем рапорте, так как, понятное дело, он волну-ется и ждёт этого доклада. Расставаясь с дежурным по училищу, я сказал ему:
; «Товарищ капитан 1 ранга, я пойду спать к себе в кабинет. Скажите об этом Томко. Если он потребует мой личный доклад, то, безусловно, будите меня».
Но Томко, приняв утренний рапорт дежурного по училищу, не ве-лел меня будить. Спасибо Вам за это, Герой Андреевич!
Это всего лишь один эпизод из того гигантского объёма работ, выполнение которых мне необходимо было организовать. Вот так по таким отдельным крупицам восстанавливалась инженерная инфра-структура училища. Я здесь не пишу о том большом объёме работ, что мне пришлось организовывать во втором военном городке учили-ща, ; то есть его загородном лагере. Там всё было ветхо, гнило, дер-жалось на соплях, и не выдерживало требований никакой пожарной инспекции. Но, тем не менее, порядок был наведён и там. Как это уда-лось сделать? Об этом надо написать ещё одну отдельную главу. А за-чем? Не хочу. Там не будет никаких новых мыслей или поучительных примеров. Лишь описание тяжкого труда, усиленного отдалённостью от основной базы училища.
Среди рабочих будней, кутерьмы работ, вспоминается мне не-большой, но очень трогательный эпизод, который своим ярким лучи-ком скрасил ежедневную напряжённость службы. Как-то постучался ко мне в кабинет пожилой старшина оркестра (к сожалению, забыл его фамилию, имя и отчество) старший мичман, и, обращаясь ко мне, говорит:
; «Уважаемый Юрий Александрович, большое Вам спасибо, что Вы, наконец, пробили гальюн помещений оркестра. А то мы уже не один год ходим в другой корпус, что очень неудобно. От лица коллек-тива оркестра, в качестве нашей благодарности то чистого сердца примите, пожалуйста, наш подарок ; бутылку коньяка. Не обидьте, пожалуйста, отказом», ; с этими словами он стал протягивать мне бутылку коньяка.
В этот момент я прекрасно понимал, что моя близость к Томко и влияние на него у многих вызывает зависть. Так же понимал, что не всем нравятся методы, которыми я навожу порядок в училище на по-рученном мне участке работы. И так же понимал, что весь личный со-став оркестра знает, что их старшина пошёл вручать мне бутылку коньяка, на которую они все (по-видимому, как я догадывался) скину-лись. В этот момент в голове я мысленно смоделировал ситуацию, что будет, если я возьму эту бутылку. Об этом конечно старшина оркест-ра скажет всем музыкантам. А личный состав оркестра об этом факте, конечно, скажет своим друзьям из других подразделений учи-лища. А те друзья скажут, в свою очередь своим друзьям и так далее. К вечеру об этом факте станет известно всему училищу и конечно Томко. Но ему мои недоброжелатели конечно об этом скажут совсем другими словами, например, как вариант:
; «Товарищ контр-адмирал, за Вашей спиной, пользуясь Вашим доверием, капитан-лейтенант Грацианов за свою служебную деятель-ность вымогает у личного состава училища взятки. Так, например, се-годня он потребовал взятку бутылкой коньяка от оркестра за пробой их гальюна. Возможно, он берёт взятки и деньгами. Его служебная де-ятельность разлагает коллектив училища и курсантов. Просим Вас оградить нас от деятельности Грацианова», ; или что-то в этом ро-де. Читатель может сказать:
; «Ну, Юрий Александрович, Вы и хватили, ну не могут быть люди такими плохими».
Ничего подобного, уважаемый читатель! Да я ещё мягко написал, что они могли сказать Томко.
Как мне было выкрутиться из этой ситуации? Конечно, коньяк ни за что нельзя было брать. Это ясно. Но и обидеть отказом пожилого, явно порядочного человека, я тоже не хотел. Здесь можно было бы придумать отговорку, начать выкручиваться, лгать, что, мол, я яз-венник и так далее. Но это всё не мои методы. Мой не слишком боль-шой жизненный опыт того времени, но вполне достаточный опыт ру-ководства людьми на низком служебном уровне, выработал у меня же-лезный принцип ; не стесняться, не бояться всегда говорить людям только правду. И, исходя из этой правды, принимать решения и дей-ствовать. Ты должен быть для собеседника полностью прозрачен и открыт. Именно эта позиция и вызывает к тебе уважение и доверие. Именно таких начальников слушаются. Именно такой начальник имеет моральное право приказывать подчинённому перенапрячься, и он будет выполнять это приказание. Так было у меня на флоте, так я поставил дело здесь в КЭО училища.
Поэтому, в тот момент, я долго не думал, как мне поступить. Обратившись к старшине оркестра по имени и отчеству, я рассказал ему о своей ситуации, то есть то, о чём я только что написал выше. А закончил такими словами:
; «Но, тем не менее, несмотря на всё то, что я Вам сказал сейчас, бутылку коньяка я у Вас беру. Только давайте договоримся так: раз я её хозяин, то поручаю Вам хранить её у себя в оркестре. А 7 ноября после парада, когда Вы все замёрзшие и промокшие вернётесь в учили-ще и захотите корпоративно в своём кругу отметить праздник и при-гласите меня, то я приговариваю эту бутылку к распитию. Вы нальё-те мне из неё рюмку, и я с большим удовольствием произнесу тост и выпью за здоровье коллектива оркестра»;
; «Придёте точно?»;
; «Даю Вам слово офицера»;
; «Ваше слово для меня более чем достаточно», ; и мы расста-лись.
Вот так, молодой человек, читающий эти строки, мотайте себе на ус, как надо поступать в подобных ситуациях. Никогда нельзя обижать людей, а тем более пожилых, заслуженных и явно порядоч-ных. Это большой грех. Он ушёл. А у меня на душе на краткий миг ста-ло теплее. Внутренне я улыбнулся. Как хорошо, что есть на Земле та-кие люди.
А неумолимое время всё шло и шло. В делах и заботах дни проте-кали очень быстро. Список намеченных мною срочных работ подходил к концу. Томко мне всё время говорил, что он с трудом отбивается от просьб начальников кафедр вернуть их мичманов назад на кафедры.
; «А какие гадости они говорят про Вас, товарищ Грацианов, ес-ли б Вы только знали?!»;
; «Товарищ контр-адмирал, я Вас очень прошу эти гадости мне не пересказывать, мне не интересно знать, кто и что Вам негативное про меня говорит. Я удивляюсь, что Вы их слушаете. А вот моё отно-шение к ним прошу Вас им передать … », ; разговор начал принимать опасный поворот и Томко его прекратил.
Наступила зима. МИСовская комиссия, по проверке военных го-родков Лен ВМБ, свирепствовала. Сыпались двойки, за которыми сле-довали приказы командира Лен ВМБ об объявлении выговоров, снятия с должностей, объявления той или иной части оргпериода для устра-нения замечаний и так далее.  Напоминаю, ведь это был тот самый год, когда по вине местного КЭО вымерз Североморск! МИСовское начальство Лен ВМБ было очень напугано той катастрофой, и по-этому было особенно придирчиво. Ждал такой комиссии и я. Да, ; я конечно волновался, но страха? ; не испытывал никакого. Я прекрасно осознавал, что сделал максимум возможного на моём месте, выжав из училища все внутренние ресурсы, и при этом не сорвал учебный про-цесс. Более чем я сделал за это время, было уже невозможно сделать. Оставалось только ждать комиссию и оценку. Волновался и Томко. Отношение его ко мне стало подчёркнуто формальным. Я внутренне улыбался этому и про себя думал:
; «Ох, Герой Андреевич, как Вы мне понятны со своим формализ-мом. Ведь не дай Бог, что я у Вас, на радость многим, стану козлом отпущения. Скольким людям публичная порка меня доставит удоволь-ствие?!» ; но удовольствия я им не доставил. Дальше события разви-вались следующим образом.
В первых числах декабря МИСовская комиссия нагрянула и в наше училище. Возглавлял её генерал-майор, но одетый в чёрную морскую форму. Вместе с ним было около десятка полковников, тоже обмунди-рованных в чёрную морскую форму, но с красными просветами на пого-нах. Работала эта комиссия в училище около недели. Проверили всё, даже самые отдалённые закоулки всех военных городков училища. Написали акт. И вот наконец, в конференц-зале, который располагал-ся рядом с кабинетом начальника училища, было собрано всё командо-вание училища, в том числе все офицеры службы материального обес-печения училища и, конечно, все члены комиссии. МИСовский генерал-майор стал зачитывать акт. Он был большой, но итог короткий ; общая оценка училищу за подготовку к зиме ; «хорошо»!!! Это была бомба!!! Все мы надеялись на тройку со многими минусами, только чтобы не двойку. А тут четыре!!! В этот миг я испытал яркое чув-ство счастья! Ведь мой труд так высоко публично оценили! Но, конеч-но моя фамилия тут и не упоминалась. Все лавры достались штатно-му зам по МО капитану 1 ранга Кузнецову Алексею Ивановичу. А тот, как нив чём не бывало, принимал их как должное. Поздравил и я его со столь большим служебным успехом. Но, в то же время комиссия ска-зала, что четвёрка ; это завышенная оценка. По общему состоянию инженерной инфраструктуры, училище такой оценки не достойно, так как слишком ещё много остаётся замечаний. Но они всё-таки еди-ногласно решили её поставить, исходя из того огромного рывка, кото-рое училище сделало по наведению порядка по сравнению с прошлым годом. Далее оставалось только озвучить мою фамилию, но они это не сделали. Тем не менее, за всей этой помпой, я видел и слышал, и дога-дывался, что все всё прекрасно понимают, кто есть, кто. Что делать ; субординация есть субординация и отменять её нельзя. Но с меня хватило и ощущение острого чувства счастья. Как это было прекрас-но! Далее, я не дал себе волю предаваться этому чувству. Надо было продумывать текст приказа о поощрении всех своих многочисленных подчинённых.
Через некоторое время после отъезда комиссии, Томко своим при-казом отобрал у меня всех выделенных мне мичманов. Они вернулись на свои кафедры. Расставание было очень тяжёлым. Мичмана не хотели уходить от меня. У меня им было хорошо. Они просили меня убедить Томко, оставить их в КЭО, так как ещё было очень много замечаний. Но Томко мою просьбу не удовлетворил. А ещё через некоторое время пришёл приказ, и Герой Андреевич получил очередное воинское звание вице-адмирала. Пора и мне было подумать о своём очередном воин-ском звании капитана 3 ранга. О том, какая при этом разыгралась драма, я расскажу через параграф. А сейчас хватит читать о серьёз-ном, пора и улыбнуться.


7.1.4. Забавные истории в КЭО

Не может человек долгое время быть серьёзным. Он так устроен. Через какое-то время шутки и смех всё равно прорвутся. Даже в самых тяжёлых и серьёзных условиях без них просто не обойтись. Хорошая шутка всегда естественна. Она вытекает из повседневности событий. А бывает, что и шутить не надо ; события жизни сами становятся хорошей шуткой. Проходит много лет, а ты о них всегда вспоминаешь с улыбкой. Были такие случаи и со мной в КЭО.
Как-то раз (со стуком!) заходит ко мне в кабинет Раиса Петров-на и тихо заговорщическим тоном спрашивает меня:
; «Юрий Александрович, а правду говорят, что Вы с Героем Ан-дреевичем родственники?» ; налету я сообразил обернуть эту глу-пость в шутку и таким же заговорщическим тоном, придав лицу серь-ёзное выражение, ответил:
; «Ага, братан он мне», ; и мы вместе с Раисой Петровной от души рассмеялись.
А теперь проанализируем, что стоит за этим вопросом? Значит, по училищу ходят такие разговоры среди офицеров. И кто-то среди офицеров решил об этом спросить Раису Петровну, как наиболее при-ближённое ко мне лицо. Это ясно. Но на основе чего возникли такие разговоры? Чтобы ответить на этот вопрос точно, не надо иметь семь пядей во лбу. Просто мои служебные взаимоотношения с Томко естественным порядком сложились очень тёплые, доверительные и приветливые. Мы с ним одинаково мыслили, имели одинаковые жизнен-ные ценности, одинаково видели перспективу. И при всём своём жела-нии никак не мог Герой Андреевич, общаясь со мной, носить маску грозного начальника. Не получалось у него это, но главное ему самому это было не нужно. Такие взаимоотношения внешне напоминают род-ственные. Вот, наверное, отсюда часть офицеров и решила, что мы с ним родственники. Но это уже не смешно. У этого подобия офицеров просто в их головах никак не могло уложиться, что на службе к чело-веку можно хорошо относиться всего лишь за трудолюбие, распоря-дительность, старание, инициативу, волю, ум, напористость и прочие положительные качества. В их испорченном мозгу всё было перевёрну-то. Что это, мол, всё внешне, а на самом деле положительные каче-ства человека никакой роли не играют, их, мол, на этой глупости не проведёшь! ; Родственники они вот и всё. На их взгляд только такой вывод и мог объяснить теплоту наших взаимоотношений.
Это глубоко испорченные люди. Это шлаки офицерского сообще-ства. Это наша боль, это наш позор. Но, самое страшное, что эти отбросы офицерского сообщества сами воспитывают будущих офи-церов и волей-неволей сами заражают их своим гнилым взглядом на службу. Разве может такой офицер совершить подвиг?! Или вдохно-вить своих подчинённых на подвиг?! Или просто быть у них автори-тетом? Видать неспроста не хотели мичмана в массовом количестве возвращаться на свои кафедры.
Возможно, Вы скажите, дорогой читатель, что это мол было раньше в советское время, что мол общая обстановка в стране в то время и замполиты развращали офицеров, что сейчас всё не так. На это мой ответ ; ничего подобного! С момента крушения Советского Союза прошло уже более 30 лет.
Время сейчас не советское, ; а суть человеческая всё та же самая. А Вы говорите! Вопрос в том, как таких людей не допустить в офи-церский корпус? А если они уже там есть, то, как от них избавиться? Ответы на эти вопросы я не знаю. Но зато знаю другое ; в отсеках подводных лодок таких людей нет. То есть везде, где опасно, где сви-стят пули, и пахнет жаренным, ; их нет. Но зато в училищах и шта-бах ; их полно. И сидят они в своих норках, и зорко оттуда следят, чтобы в их коллектив попал только «свой». А любой «чужак», то есть нормальный офицер, исповедующий принципиально иную служебную философию ; подлежит немедленной расправе в назидание остальным и для демонстрации собственной силы. Очень поучителен в этом смыс-ле был у меня диалог с Томко. С удовольствием опишу его.
Как-то захожу я к нему в кабинет с очередным докладом. Доло-жил. Затем он меня спрашивает:
; «Товарищ Грацианов, скоро нас придёт проверять МИСовская комиссия. Всё ли у Вас готово к ней?»;
; «Товарищ контр-адмирал, я уже чуть более полугода ВРИО начальника КЭО и то, что я уже сделал, Вы видите и так. Сделать больше за это время я просто физически не могу. Чтобы навести в училище тот порядок, который видится мне, нужно ещё как минимум год такой интенсивной работы, которая идёт сейчас. Поэтому от-ветить прямо на Ваш вопрос: готов ли я к МИСовской инспекции ; я не могу»;
; «Ну, смотрите, в случае чего спрос будет с Вас»;
; «Товарищ контр-адмирал, разрешите ответить откровенно и без обид?»;
; «Да»;
; «Я Вас не боюсь. Конечно, мне неприятно, когда Вы меня ругае-те и приятно, когда хвалите. Это есть. Но и не более того, что мне просто неприятно и приятно. На самом деле боюсь я только одного человека ; это самого себя. Страшно боюсь собственных укоров сове-сти, что я что-то поленился сделать, где-то не проявил распоряди-тельности, смекалки, трудолюбия и, в результате, безвозвратно упу-стил драгоценное время. Этого боюсь страшно, а не Вашего гнева. А самое лучшее для меня поощрение ; это когда я сам доволен собой. Ко-гда я осматриваю результаты своего труда и чётко осознаю, что сде-лать за это время большее было просто невозможно. Поэтому Ваши поощрения я ощущаю не более чем тяжесть муравья, ползущего по мне. Не обижайтесь ; это так, это правда. Я прекрасно знаю цену себе, своим подчинённым, Вам и этой мрази, которая за моей спиной ходит к Вам и говорит обо мне всякие гадости, а потом цепенеет от страха Вашего гнева, когда я раскрываю Вам истинное положение дел»;
; «Товарищ Грацианов, прекратите, Вы забываетесь, с кем разго-вариваете!»;
; «Извините, товарищ контр-адмирал, очень не хотел Вас оби-деть», ; а потом он немного подумал и очень простым голосом сказал:
; «А знаете, товарищ Грацианов, я сам такой и во всём с Вами согласен. Ну, а теперь идите, работайте. А то мы с Вами ещё чёрте-до чего договоримся», ; и я ушёл.
Сейчас, когда я пишу эти строки, у меня возникла дилемма: окон-чить мысли этого сюжета, или нет? Мешает мне их окончить чув-ство скромности. Я остановился, прекратил писать, задумался … и … всё-таки решил исписать мысли этого сюжета до дна. Ибо, рисуясь скромником, упущу ту ценную мысль, которую считаю нужным дове-сти до читателей. Итак, в диалоге с Томко я сказал, что знаю себе це-ну. Но цену себе я знал не только в молодости, будучи командиром турбинной группы или начальником КЭО, но и сейчас, как учёного, доктора технических наук, профессора, начальника кафедры Военно-морской академии. Я прекрасно осознаю масштабы того, что я сделал для науки, а, следовательно, и для всего общества в целом. Прекрасно осознаю масштабы моих научных разработок, как для их локального прикладного применения, так и для их мировоззренческого смысла в масштабах теоретической математики. Так же я реально осознаю, что я, по сути, просто опередил своё время. Люди ещё просто не при-выкли мыслить, опираясь в своих решениях на столь общие математи-ческие понятия о формальной теории и о формальной науке. Как ска-зал Ленин «Чем более абстрактна теория, тем она ближе к прак-тике» [13]. Кстати, очень хорошо, красиво и художественно, а, глав-ное точно по этому поводу сказал Александр Сергеевич Пушкин в чер-новиках к своему произведению «Египетские ночи» [14]:

«Стремиться к небу должен гений
 Обязан истинный поэт
 Для вдохновенных песнопений
 Избрать возвышенный предмет».

Если какой-либо человек ; ученый, полководец, писатель, артист, политик и так далее, добивается успеха выше среднего, то всем нор-мальным людям становится интересно, ; а как это у него получилось? Поэтому я и не сомневаюсь, что пишу это сочинение недаром. Пишу для тех, кто будет жить после меня, кого я никогда не увижу и о ком я никогда не узнаю. Именно в этом я вижу истинный мотив своего труда, а если хотите, дорогой будущий читатель ; свой долг. В этом высоком смысле, решение не писать об этом из-за скромности, я рас-сматриваю как ложную скромность или демонстрацию своей скромно-сти, что по сути уже не скромно. Нет, это норма, так должен по-ступать каждый, кто чувствует, что его жизнь будет интересна лю-дям. А мемуары академика А.Н. Крылова, полководцев: Г.К. Жукова, К.К. Рокоссовского и, так далее ; это что, нескромность или долг?
Ну, наконец, оставим эту тему и перейдём к следующему истинно комическому сюжету. Был у меня в КЭО очень комичный случай. Кото-рый я всегда вспоминаю с улыбкой. Помню его до сих пор и с удоволь-ствием опишу.
Как-то заходит ко мне в кабинет инженер по технике безопасно-сти ; отставной капитан 1 ранга и говорит:
; «Юрий Александрович, Вы, когда последний раз сидели в тюрь-ме?», ; я опешил от такого начала разговора, понял, что за этим сле-дует какой-то мой большой прокол и спросил его:
; «А что случилось?»;
; «Да, слава Богу, пока ещё ничего не случилось. Но в любой мо-мент может случиться»;
; «А нельзя ли поточнее?»;
; «Понимаете, Юрий Александрович, у Вашей женской бригады малярщиц-штукатурщиц, которые, кстати, ведут в основном высот-ные работы, вышел срок их медицинского допуска к таким работам. Теперь, не дай Бог, если с ними что-либо случится, тогда Вы попадёте или в тюрьму, или Вас по суду обяжут пожизненно выплачивать им пенсию по инвалидности. Вам это надо?».
; «Я Вас понял, большое спасибо, что предупредили».
Инженер по технике безопасности ушёл. Я велел вызвать к себе в кабинет бригадиршу малярщиц-штукатурщиц Валентину Васильевну (в КЭО её всегда звали, просто Валька). Через некоторое время она вошла ко мне в кабинет. Это была уже не молодая слегка полноватая жен-щина низкого роста. Лицо типично русское, очень простое. Голова её всегда была повязана косынкой. Одета она была в рабочий комбинезон весь испачканный разными красками. Характер у неё был очень мягкий, покладистый, но свою бригаду она в руках держала. Страшно любила поговорить, говорунья была хоть куда:
; «Добрый день Валентина Васильевна»;
; «Привет, Саныч, что случилось?»;
; «Валентина Васильевна, у женщин Вашей бригады вышел срок медосмотра», ; тут она меня прервала:
; «Ну и плевать. На кой он нам нужен этот медосмотр? Что мы, без него плохо работаем?»;
; «Ну что, Вы, Валентина Васильевна, я Вас, наверное, уже ода-рил грамотами за примерную работу. Но, Валентина Васильевна, во-первых, медосмотр нужен Вам для контроля собственного здоровья, а во-вторых, он нужен мне», ; и тут я честно рассказал, зачем он мне нужен.
; «Саныч, да ничего с нами не случиться. Ты не переживай, не подведём. Мы бабы с опытом и всё знаем, что надо. Да ты к тому же и сам понимаешь, зарплата у нас маленькая, а прораб все дни медо-смотра нам за трудодни не зачтёт»;
; «Валентина Васильевна, да раз всё дело только в трудоднях, то я прикажу прорабу все дни медосмотра зачесть Вам в трудодни. Де-лов то!»;
; «Вот это, Саныч, ладушки. Всё, по рукам, договорились», ; мы с ней пожали друг другу руки.
; «Но, Саныч, есть проблема. Нам нужен гинеколог. А, насколько я знаю, в училищной поликлинике его нет. А без него наш медосмотр не действителен»;
; «Понял, Валентина Васильевна, обязательно поговорю с начме-дом. Он, либо пошлёт Вас в другую военную поликлинику к гинекологу, либо пригласит его в училищную поликлинику специально для Вас», ; на этом мы с ней и расстались.
Сразу, как только она ушла, я пошёл в училищную поликлинику к начмеду. Объяснил ему суть дела. Оказывается, проблемы то никакой и не было. В поликлинике училища был свой штатный гинеколог. Но это был очень, очень старый дед. Про таких говорят, ; он ещё в Рус-ско-Японскую воевал. Работал он на четверть ставки и поэтому при-нимал пациентов раз в неделю. Не все женщины училища знали об этом. Я согласовал с начмедом дни прохождения медкомиссии моими сотрудницами. Затем пришёл к себе в кабинет и снова вызвал Вален-тину Васильевну и прораба. Когда они все собрались у меня в кабинете, то я дал всем нужные указания и всех отпустил. Медкомиссия женщин маляршиц-штукатурщиц началась. Я был доволен. До конца недели они должны были её пройти.
На следующий понедельник, то есть когда медкомиссия уже должна была пройти, заходит ко мне в кабине Валентина Васильевна. На её простом открытом лице блуждало какое-то загадочно-хитрое выражение. Я сразу насторожился. Мы поздоровались.
; «Саныч, а ты знаешь, ведь он оказался нахал».
; «Кто нахал?», ; не понял я.
; «Гинеколог».
; «Гинеколог? Да он же страшно стар!».
; «Старый то он старый, но полез он ко мне как молодой. Спро-сил бы как все «Жалобы есть?» и получил бы ответ, что жалоб нет. И всё тут. Так нет же старый хрен. Видать молодость вспомнил», ; и тут Валентина Васильевна стала мне в подробностях рассказывать, что он ей велел сделать, в какие позы ставил и что там руками делал. Мне было предельно понятно, что дед осматривал их добросовестно. Бешеный смех охватил меня. Его нервные разряды пытались сотрясти всё моё тело, а горло так и хотело выплюнуть смех. Я кусал себе губы, пытался представить себе что-то ужасное, лишь бы не рассмеяться. Я прекрасно понимал простодушие простой русской женщины, Вален-тины Васильевны, и её искреннее желание поделиться со мной пере-житым. Она ждала, чтобы я понял её и посочувствовал. Если б я то-гда не выдержал и рассмеялся, то это, несомненно, глубоко бы её оскорбило. А она всё рассказывала и рассказывала. Это превратилось в форменную пытку.
; «Понимаешь, Саныч, он же всё равно уже ничего не может, так зачем же бабу заводить?! Кроме того, чтобы только полапать, он уже ни на что не способен. Но всё ему старому хрену мало!»;
; «Да, Валентина Васильевна, очень Вам сочувствую. А с виду та-кой интеллигентный, ещё и галстук носит! Вот не подумал бы?!» ; Валентина Васильевна получила от меня то, чего хотела, то есть моё понимание и сочувствие. Больше ей нечего от меня было не надо. Она выпустила из себя пар и спокойно ушла работать. Как только дверь за ней закрылась, я полностью прекратил себя сдерживать и с насла-ждением отпустил нервы. Минуты три я хохотал как ненормальный, всё тело моё тряслось. Потом смех отпустил. Наступила минута пе-редышки. А потом накатил второй приступ смеха. Ну, до чего же жизнь интересная штука!


7.1.5. О том, как я стал капитаном 3 ранга

Почему со мной всё время так получается, что когда начальству надо от меня взять мою службу, то берут её без оглядки, даже забы-вая сказать волшебное слово «спасибо», не говоря уже о грамотах и наградах. А когда надо наоборот дать то, что мне причитается, то об этом забывают и брать своё приходится силой со скандалом. Не хорошо это. Так было и на этот раз с присвоением мне очередного во-инского звания «капитан 3 ранга». Безобразная история, но, в назида-ние потомкам, опишу и её.
Когда Долгов сдал меня в КЭО, то я стоял на штате начальника тренажёра лаборатории по управлению подводной лодкой. ШДК (напоминаю это ; штатно-должностная категория) у меня тогда бы-ла «капитан-лейтенант». Пока я командовал КЭО мой штатный начальник этой лаборатории капитан 3 ранга Смирнов Валерий Пав-лович, получил повышение и стал преподавателем кафедры с ШДК «капитан 2 ранга», а я, автоматически, был назначен на должность начальника этой лаборатории с ШДК «капитан 3 ранга». Но, так как я приказом начальника училища был откомандирован в КЭО, то Вале-рий Павлович Смирнов продолжал руководить этой лабораторией до моего возвращения из КЭО. Оба мы, и он, и я давно уже переходили по сроку в своих воинских званиях даже по береговым меркам. Как-то ве-чером, Валерий Павлович Смирнов позвонил мне в кабинет начальника КЭО и сказал:
; «Юра, Долгов написал на меня представление на «капитана 2 ранга», наверное, на 7 ноября я его получу. Насчёт тебя ничего не знаю, наверное, не написал. Мой тебе совет, подойди к нему сам и попроси его»;
; «Большое спасибо за предупреждение, Валерий Павлович, так и сделаю».
На следующий день вечером я зашёл в помещение кафедры ТУЖК (напоминаю ; теории, устройства и живучести корабля) и постучался в кабинет к Долгову.
; «Войдите», ; я вошёл и по всей положенной уставной форме представился.
; «Что Вам надо?» ; сам тон его вопроса, выражение лица, сует-ливость телодвижений очень ярко, как я думал, говорили мне: «Граци-анов, Вы мне не приятны, я Вас презираю». Я очень кратко изложил суть своего к нему визита. Ответ его был хлёсток, прост и предельно ясен:
; «Чтобы я написал на Вас представление о присвоении Вам оче-редного воинского звания «капитан 3 ранга» Вы должны мне доказать своей службой, что Вы успешно справляетесь с этой должностью. Неужели Вы рассчитываете услышать от меня что-либо другое?».
; «Товарищ капитан 1 ранга, Вы же сами сдали меня в КЭО, ко-гда Томко приказал Вам выделить человека на должность ВРИО начальника КЭО. Я не вижу здесь никакой своей вины. Я всеми силами стараюсь выполнять новые для меня непростые служебные обязанно-сти и терпеливо жду, когда кадровые органы найдут штатного начальника КЭО. За что Вы меня так наказываете?».
; «А мне плевать, что Вы ВРИО начальника КЭО! Вы находитесь на штате начальника лаборатории, и выполняйте эти обязанности, и при этом, находите время совмещать это с руководством КЭО», ; дальше он начал мне рассказывать, как он когда-то на флоте тоже параллельно выполнял сразу две должности одновременно и справился. А вот я, по его мнению, уклоняюсь от исполнения обязанностей началь-ника лаборатории, прикрываясь должностью ВРИО начальника КЭО. Кончил он свою речь тем, что приказал мне с завтрашнего дня являть-ся на кафедру и выполнять обязанности начальника лаборатории.
В первый момент я был потрясён. Совершенно не ожидал я тако-го поворота дела. Но спорить с ним было бесполезно.
; «Разрешите идти?».
; «Идите», ; и я вышел из его кабинета.
; «Ну, нет, наверно он меня просто стращает, что мол, а вдруг я смогу одновременно потянуть эти две должности? А сам, наверное, втайне от меня всё равно напишет на меня представление. Нет, не может этого быть, чтобы не написал», ; так я думал про себя, так я сам себя успокаивал.
Но, так как Долгов по штату для меня является начальником, а я получил от него официальный приказ завтра с утра явиться на кафед-ру и исполнят обязанности начальника лаборатории, что категориче-ски не позволит мне исполнять обязанности начальника КЭО, то об этом инциденте я доложил зам по МО:
; «Алексей Иванович, Долгов приказал мне с завтрашнего утра ис-полнять обязанности начальника лаборатории, и совмещать это с ру-ководством КЭО. Как мне быть?».
; «Что???!!! Да он, что с ума что-ли сошёл?! Сейчас, накануне МИСовской инспекции, когда Вам даже на минуту нельзя никуда отлу-читься и на такое!!!», ; потом, когда его первый гнев прошёл, он успо-коился и добавил:
; «В общем так, Юрий Александрович, Вы мне доложили, я Вас выслушал и категорически запретил Вам исполнять обязанности начальника лаборатории до тех пор, пока кадровики не найдут штатного начальника КЭО и Вы ему не передадите дела. Вам всё яс-но?».
; «Да, спасибо, Алексей Иванович»;
; «А с Долговым я поговорю сам, чтобы он Вас больше не трети-ровал».
; «Ещё раз спасибо, Алексей Иванович».
Естественно, на следующее утро я на кафедру не пошёл. Об этом нечего было даже и думать. На носу была МИСовская инспекция, а на мне висела основная ответственность за подготовку училища к зиме. Оторваться от своих обязанностей начальника КЭО было абсолютно нереально. Конечно, была у меня мысль, пойти к Томко и объяснить ему свою ситуацию с присвоением мне очередного воинского звания и ту позицию, которую при этом занял Долгов. Но я решил до поры до времени этого не делать. Во-первых, у меня всё же теплилась надежда, что Долгов меня просто постращал, пытаясь выжать из меня все со-ки, принуждая выполнять эти две должности:
; «Он человек порядочный и не такой злой и грозный, каким хочет казаться. Конечно, втихую, напишет на меня представление», ; так я тогда думал.
Во-вторых, сейчас перед МИСовской инспекцией не ко времени что-то просить у Героя Андреевича для себя. Ещё неизвестно как пройдёт эта инспекция. Томко сейчас нервничает и стал очень при-дирчив ко мне. Своей несвоевременной просьбой я поставлю его в сложную ситуацию. И я принял, как мне тогда, да и сейчас кажется, единственное разумное и взвешенное решение, ; во-первых, подождать 7 ноября и, во-вторых, подождать итогов МИСовской инспекции. А там видно будет. Так я и сделал.
На следующий день на кафедру я не пошел, а продолжал зани-маться делами КЭО. Алексей Иванович как-то с Долговым поговорил и больше он не принуждал меня заниматься делами лаборатории, но и со мной прекратил здороваться и подавать мне руку, тем самым унижая меня своим косвенным презрением. При встрече где-нибудь в училище, мы просто отдавали друг другу воинскую честь. Естественно, я это делал первым.
; «Оставаться навсегда в КЭО мне не хотелось, но и на кафедру возвращаться было страшно. Что и говорить, тяжёлая у меня тогда сложилась служебная ситуация. А как я мечтал заниматься наукой, уходя с флота! А вот, что вышло. Ох, наивный же я человек!», ; так мысленно жалел я сам себя. Но надо было собрать всю волю в кулак, оставить всё личное и максимально эффективно выполнять ту ответ-ственейшую задачу, которую Томко поставил передо мной. Иного вы-хода у меня просто не было.
Наступили ноябрьские праздники. Шестого ноября в канун празд-ника, весь офицерский состав был собран в актовом зале училища. Дел у меня был более чем достаточно, чтобы официально не ходить на это собрание. Но, по понятной причине я пошёл на него. И не просто пошёл, а сидел на нём с сильным волнением. Сначала выступил Томко, сказал правильную дежурную к этому случаю речь, потом выступил начальник политотдела училища и тоже сказал правильную шаблон-ную в таких ситуациях речь. Затем началось то, ради чего я и пришёл на это собрание ; наградная часть. По традиции, наградная часть всегда начиналась с присвоения некоторым офицерам очередных воин-ских званий, затем следовали медали, ценные подарки, грамоты и бла-годарности в приказе. Присвоение очередных воинских званий офице-рам ; это строгий, торжественный и красивый ритуал. Начальник отдела кадров зачитывает очередную фамилию счастливого офицера, он встаёт и строевым шагом подходит к Томко и рапортует ему о своём прибытии. Помощник начальника отдела кадров, при этом по-даёт Томко очередную пару погон, перевязанную лентой. И Томко торжественно вручает их офицеру. Все аплодируют, оркестр играет «Тушь», счастливый офицер круто разворачивается лицом к залу и произносит святые слова: «Служу Советскому Союзу» и строевым шагом с сияющей улыбкой идёт на место.
Я, весь на нервах, впился глазами и ушами в начальника отдела кадров. Сначала выходили офицеры, которым было присвоено воин-ское звание «капитан 1 ранга», потом ; «капитан 2 ранга». Здесь вы-шел сияющий Валерий Павлович Смирнов, потом пошли «капитаны 3 ранга». Вот вышел один, потом другой и … далее начальник отдела кадров перешёл к медалям!!! … О, Боже, какая острая душевная боль!!! Да, в первый миг мне, конечно, было очень обидно, жалко себя. Но это было только в первый миг. Потом это быстро прошло. Но очень силь-ная душевная боль все же оставалась. Самое, самое больное для меня было ; это разочарование в человеке.
; «Эх, Владимир Афанасьевич, Владимир Афанасьевич ; какой же Вы оказались мелочью! Вы, выдающийся НЭМС дивизии атомных под-водных лодок, теперь начальник кафедры, опустились до того, что сводите счёты с человеком вдвое Вас моложе и намного ступеней ни-же по служебному положению! Тьфу!!! Вы же легенда первой флоти-лии Северного флота! Вас все нам ставили в пример! Каждый из нас, инженер-механиков, мысленно сравнивал свою службу с Вашей! И Вы, наш идол, опустились до мелкой мести, но кому?! Всего-лишь капитан-лейтенанту! Во что оказывается, я верил?! Кого боготворил?!», ; примерно такие мысли проносились тогда у меня в голове.
 Именно это, страшное по своей силе разочарование в Долгове, и составляло тогда главную мою душевную боль. Теперь, когда мы с ним по-прежнему снова встречались в училище и молча, отдавали друг дру-гу воинскую честь, и он по-прежнему не протягивал мне руки, то я пе-рестал переживать по этому поводу, но не мог заставить свои губы не кривиться в презрительной к нему усмешке. Видел он это или нет? ; не знаю. Наверное, видел. Но мне уже это было глубоко безразлично.
; «Да, как сложно устроен человек! Нет людей чисто хороших и нет людей чисто плохих, или, образно выражаясь ; нет людей чисто белых и нет людей чисто чёрных. В основном все мы серые, только имеем разный оттенок серости. И я и Долгов и Томко ; все мы серые. И никогда нельзя забывать, что Долгов имеет блестящие командир-ские волевые качества, блестящее знание специальности. А тут?! Неужели так велико презрение ко мне, или это ревность к моей близо-сти к Томко? Но слово «зависть» я никак не могу к нему применить. Да уж лучше бы он всю свою неуёмную энергию направил на воспитание своего бездельника сына, чем гнобить меня. Но это труднее, гнобить меня легче, да и, наверное, приятнее», ; так продолжал я в, то время думать, немного успокоившись.
А как события развивались дальше? Да очень просто и предсказу-емо. После триумфального завершения МИСовской инспекции я напи-сал на имя Томко рапорт. По памяти воспроизведу его содержание: «Прошу Вас освободить меня от обязанностей ВРИО начальника КЭО и отпустить служить на кафедру. Основание ; я уже давно переходил срок пребывания в своём воинском звании. Но мой прямой начальник по штату капитан 1 ранга В.А. Долгов объявил мне, что он только тогда напишет на меня представление на присвоение мне очередного воинско-го звания «капитан 3 ранга», когда я в его глазах проявлю себя в долж-ности начальника лаборатории. Совмещать же эти две должности я не могу», ; и далее я подписался: «Капитан-лейтенант … Ю.А. Граци-анов».
Отдавать этот рапорт Томко самому, я посчитал некоррект-ным и попросил это сделать зам по МО капитана 1 ранга Алексея Ивановича Кузнецова. То, как это произошло в кабинете Томко, я знаю со слов Алексея Ивановича. Воспроизведу их по памяти:
; «Юрий Александрович, когда Томко стал читать Ваш рапорт, то лицо его аж вытянулось от гнева. Он тут же по селектору вызвал дежурного по училищу и велел ему немедленно найти Долгова и пере-дать, чтобы он явился к нему в кабинет. Через пару минут Долгов уже был в кабинете Томко и докладывал ему о своём прибытии. Томко молча, дал ему почитать мой рапорт. Когда Долгов стал его читать, то густо покраснел. Видать понял, что сейчас придётся отвечать за свой поступок. Но отвечать и оправдываться Томко ему не дал».
; «Товарищ Долгов, если завтра на утреннем докладе начальник отдела кадров не принесёт мне на утверждение, подписанное Вами представление на присвоение Грацианову воинского звания «капитан 3 ранга», то тогда Вы станете ВРИО начальника КЭО, а Грацианов вернётся на кафедру. Всё ли Вам понятно?».
; «Да».
; «Исполнять!».
; «Есть!» ; и Долгов вышел из его кабинета. Вот так, Юрий Александрович».
; «Спасибо за рассказ, Алексей Иванович».
Надо ли мне, уважаемый читатель, спрашивать Вас о том, вы-полнил ли Долгов — это приказание? Я думаю, что не надо и так ясно.
В тот момент, когда Алексей Иванович закончил свой рассказ, я про себя горько усмехнулся:
; «Вот оказывается, как Томко прогнул Долгова за его поступок! Спасибо Вам, Герой Андреевич, не ожидал, что Вы так за меня засту-питесь! Вот было бы забавно, если бы Долгов проявил принципиаль-ность и официально отказался бы написать на меня явно положи-тельное представление! Как же так, по его мнению, плохому офицеру да ещё присвоить очередное воинское звание», ; так я тогда думал.
Но «принципиальным» Долгов был только передо мной. После угрозы стать вместо меня начальником КЭО от его «принципиально-сти» не осталось и следа, и он написал на меня положительную атте-стацию. Когда, на следующее утро, я узнал этот факт от Алексея Ивановича, опять горько усмехнулся и про себя подумал:
; «Вот было бы забавно, если бы Долгов этого не сделал и пошёл бы он тогда вместо меня командовать КЭО. Интересно, чего бы он там накомандовал? Ведь он знает только один метод руководства ; это командирский рык. Рыкнул бы он так пару раз на слесарей и сан-техников КЭО, да как послали бы они его далеко, далеко. … Вот была бы потеха! Как захлопал бы он тогда своими глазками, да как замахал бы руками от бессилия! А куда на них побежишь жаловаться? ; ведь это гегемон! И любой политрабочий ему ласково объяснит, что это основа, костяк нашего советского государства. И, что интеллигенция, как «прослойка» нашего советского общества, должна искать подход к пролетариату (то бишь гегемону по Ленину)», ; так я в то утро ду-мал про себя. Но этого не случилось.
Да, на действующем боевом флоте многое держится на коман-дирском рыке. Но при этом слушаются (а не имитируют послушание) только тех, кого уважают. А Долгова, безусловно, на флоте очень уважали и поэтому, он и привык к такому методу руководства. Мо-жет, он с кем-нибудь и применял другие методы руководства, ; не знаю. Я этого, во всяком случае, ни разу не видел. Здесь я позволю себе сделать небольшое лирическое отступление и рассказать о своих ме-тодах руководства людьми.
Да, в жёстких аварийных ситуациях на флоте и я применял ко-мандирский рык. Выше я уже об этом неоднократно писал. Да, это было, но было очень редко. В основном я старался построить взаимо-отношения с подчинёнными так, чтобы у них был положительный внутренний мотив подчиняться всем моим требованиям. Это от «за-рабатывания» себе отпуска до гордости за принадлежности к под-водному флоту. В КЭО, не имея возможности дифференцированно платить людям за их личный вклад в дело, я заинтересовывал их «зара-батыванием» себе лишних выходных. Об этом я уже выше писал. И это всё действовало и действовало очень эффективно. Но особенно много я стал применять этот метод, став в будущем начальником кафедры в Военно-морской академии.  Но, чтобы подчинённые мне по кафедре офицеры перенапрягались по службе добровольно, я мотиви-ровал их труд тем, что представил его им как работу над темами их собственных будущих кандидатских диссертаций. Но для этого надо было напрягать собственную голову (для справки: используя метод ко-мандирского рыка головы не надо напрягать совсем). Я беседовал с каждым офицером индивидуально. Каждому из них я показывал, какие служебные перспективы открываются перед ним, раз он попал ко мне в подчинение. Иными словами, я старался зажечь у своих офицеров здоровый энтузиазм. И, в результате, почти каждый подчинённый мне офицер имел свою тему кандидатской диссертации со своим утвер-ждённым план-проспектом, который чётко соответствовал с одной стороны его, непосредственно выполняемой на кафедре работе, а, с другой стороны ; индивидуальным склонностям этого офицера. Для меня это была очень большая, кропотливая и вдумчивая работа, но зато и результаты она дала потрясающие! Никаких поблеем с испол-нительностью и дисциплиной у меня не было. Вот так, учитесь, моло-дые люди, читающие этот роман.
А вот теперь, для пущего контраста, второй раз опишу по памя-ти Вам, мой уважаемый молодой читатель, реальную сцену того, как никогда не должно быть. Эта сцена ; диалог Долгова со мной, где он по своему «мотивирует» мою службу:
; «Вы, Грацианов, больше чем начлабом у меня никогда не будете и воинское звание «капитан 3 ранга» ; это Ваш предел».
; «Почему?».
; «У Вас не тот послужной список, Вы слишком рано ушли с фло-та».
Тем самым он мне ясно давал понять, что как бы я хорошо не служил, для него это ровным счётом ничего не значит. Никакого слу-жебного роста у меня всё равно не будет.
От такого контраста у читателя может возникнуть вывод, что Долгов просто глуп. Но категорически это не так. Долгов умён, и я бы сказал, очень умён, раз сумел так блестяще служить на флоте, наве-сти такой образцовый порядок во вверенной ему электро-механической службе дивизии атомных подводных лодок! Здесь дело в другом. Как говорил Маркс: «Бытие определяет сознание». И пример Долгова, то-му блестящее подтверждение. Он просто с молодости был воспитан по-другому. Он всё время находился в тяжёлой сложной специфической среде подводного атомного флота. Перед ним повсюду были другие примеры успешного руководства. Ни о каких других методах руковод-ства он просто не знал и даже видеть их не мог. Ну чего можно было от такого человека ожидать? В своём роде его поведение было абсо-лютно логически понятно и предсказуемо. Он просто откровенно находился не на своём месте. Выше я уже писал, что он перерос долж-ность начальника кафедры, и она была ему просто не интересна. Он откровенно дослуживал. Это была его беда, но, ни в коем разе не глу-пость. И в какой-то небольшой степени в глубине души мне было даже как-то неприятно, что я через Томко так грубо «прогнул» такого за-служенного человека.
; «Не хотел я так с Вами поступить, уважаемый Владимир Афа-насьевич. Но Вы не оставили мне выбора», ; вот примерно так я то-гда мыслил. Но, чтобы так мыслить, надо было глубоко со всех сторон анализировать ситуацию и думать, думать и ещё раз думать.
Но от этих, безусловно, полезных абстрактных размышлений, по-ра снова вернуться в, то далёкое время моей молодости. После того случая в кабинете Томко, менее чем через месяц я стал капитаном 3 ранга. На этом можно было бы и закончить этот параграф, но будет жалко, ибо, по моему мнению, представляет интерес описание того как, при каких обстоятельствах, я стал капитаном 3 ранга. Смысл этого интереса я вижу в том, чтобы показать читателю то, как ни-когда не должно быть.
Недели через 3 после сцены с Долговым в кабинете Томко в пятни-цу вечером, прибегает ко мне в кабинет радостный Алексей Иванович и говорит:
; «Юрий Александрович, поздравляю, приказом Министра оборо-ны № … Вам присвоено очередное воинское звание ; капитан 3 ранга!»;
; «Спасибо, Алексей Иванович», ; а про себя я подумал:
; «Военторг уже закрыт и негде купить себе новые погоны, звёз-дочки и нашивки. Вот в понедельник куплю их себе и начну перешивать-ся», ; после этого пошёл домой.
Новость для меня была, безусловно, приятная, но той радости, которую она должна была бы вызвать ; не было. В душе уже всё пере-горело. Хотелось, чтобы это было своевременно, публично с оркест-ром, в общем, как у всех. В воскресенье вечером, абсолютно неожидан-но для меня, мне на дом позвонил дежурный по училищу и сообщил, что в КЭО ЧП ; встала котельная и что он своей властью срочно вызыва-ет меня на службу. Это было очень серьёзно. Я ответил:
; «Есть. Принято», ; и тут же перезвонил своей начальнице теп-лохозяйства ; Марине Николаевне и сообщил ей о случившемся и, в свою очередь, велел ей срочно прибыть в училище. Через час мы с ней уже встретились в котельной, там уже была и Раиса Петровна. По каким-то своим каналам она узнала о ЧП и, не дожидаясь моего вызова, сама явилась в училище.
Картина перед нами открылась очень неприглядная. Дежурный оператор котельной, находясь на дежурстве, напился до пьяна, упал и мертвецки заснул. В положенное время нужные переключения не сделал. В результате сработала автоматическая защита, перекрыла доступ в него газа и котёл встал. Наши попытки разбудить дежурного опе-ратора не дали никакого результата. Иногда он мычал, но глаз всё равно не открывал. Этот котёл питал паром училищный камбуз. Зав-трак курсантов начинается в 8 часов утра. Для его приготовления пар на камбуз должен быть подан не позднее 6 часов 30 минут утра. У нас в запасе оставались остатки вечера и ночь. Надо было что-то срочно делать. Я принял решение срочно вызвать в училище подсменных опе-раторов, кого удастся найти. Как назло, у всех их не было домашнего телефона (мобильников тогда вообще ни у кого не было). Я взял их до-машние адреса у Марины Николаевны, доложил дежурному по училищу обстановку и попросил его указания в гараж выделить мне дежурного водителя и газик для срочного оповещения хотя бы одного подсменного оператора котельной. Он дал необходимые распоряжения, и я выехал в город. Но безрезультатно. На месте их никого не оказалось. Я оставил им записки, и оставалось только ждать, что они их прочтут и не-медленно прибудут в училище. С этой надеждой я вернулся в училище. Марине Николаеве и Раисе Петровне я предложил идти спать в свои кабинеты, но обязательно в 6.30 назначил им сбор в котельной. Наступило утро. В 6.30 мы снова собрались в котельной. Никто из подсменных операторов не прибыл. Все наши попытки снова разбу-дить дежурного оператора опять не увенчались успехом. По расписа-нию следующий дежурный оператор должен прибыть на дежурство только к 9 часам. Если его ждать, то завтрак у курсантов будет со-рван. А это уже сверх ЧП!!! Марина Николаевна в основном занималась административной работой по теплохозяйству и правилам обслужи-вания котла не была обучена, не говоря уже о Раисе Петровне. Что де-лать???!!!
В этой ситуации я принимаю последнее крайне рискованное реше-ние ; вводить газовый котёл в действие самому. В конце концов, к то-му времени я уже был очень опытный инженер. Так как времени не бы-ло никакого, то пришлось всё соображать на ходу. При первой же мо-ей попытке ввода котла в действие, сразу сработала аварийная за-щита, и котёл тут же встал даже, не начиная работать. Видать что-то я сделал не по инструкции, и автоматика защитила котёл. Потом сделал ещё две попытки ; итог тот же, котёл работать не начинал. Тут в котельную позвонил дежурный по училищу. Я взял труб-ку и услышал истошный крик дежурного:
; «Грацианов!!! Пар на камбуз любой ценой!!!»;
; «Ну что ж. Любой так любой», ; подумал я про себя и пошёл на неслыханный риск.
Я отключил все приборы, которые могли вызвать сигнал аварий-ной защиты, и стал вводить котёл в действие вручную. Чисто теоре-тически я понимал, что в этой ситуации я рискую пережечь трубки котла, и в результате котёл будет неремонтопригоден. Об ужасе этого последствия я всё время помнил, но старался об этом не думать. Мозг мой в этой ситуации должен быть холодным. Сначала я вручную пустил конденсатный насос, потом питательный, потом запустил вентилятор топки, потом вручную приоткрыл дроссельный клапан и вручную подал питательную воду несколько большего расхода, чем бы-ло нужно, чтобы гарантировано не пережечь трубки котла. И уже только потом вручную подал газ и зажёг факел, несколько меньшего давления, чем было нужно по той же причине. Затем, всё время, крутя соответствующие маховики клапанов, вручную удерживал те пара-метры, которые сам же и установил. При этом смотрел на самые простые манометры и расходомеры, так как точные электронные я же сам и отключил. Марина Николаевна и Раиса Петровна, молча во все глаза, смотрели на меня. Риск был неслыханный! Но, … Ура!!! Пар на камбуз всё же пошёл! Пошёл он, кстати, по той самой трубе, ко-торую пару месяцев назад меняли. Завтрак курсантов сорван не будет!
Но отойти от котла я уже не мог, ни на шаг, так как всё держа-лось на ручном управлении. Для этого мне надо было ждать прихода следующего дежурного оператора. В 8 часов утра в училище приехал Томко. Дежурный по училищу тут же доложил ему, что в КЭО ЧП, и Томко, не разбираясь, велел немедленно вызвать меня к себе. Опять дежурный по училищу позвонил в котельную и передал мне это прика-зание. Мои слова о том, что я этого не могу сделать, на него не дей-ствовали. Прибыть к Томко и всё тут, и что он уже доложил Томко о том, что он мне передал это приказание. Его можно понять, завтрак сорван не был, а на всё остальное ему было наплевать. Что делать?
; «Раиса Петровна, пулей к Томко, объясните ему ситуацию и скажите, как только меня подменят, так я сам сразу и к нему приду и всё подробно доложу. А сейчас не могу».
; «Поняла, Юрий Александрович», ; и она выбежала из котель-ной.
В 9 часов пришел, новый дежурный оператор котельной. Я пере-дал ему вахту. Он поправил все мои настройки, после этого подключил все электронные приборы и систему автоматики, и котёл заработал в штатном режиме. Я перевёл дух. … Выстоял! К тому времени тело предыдущего оператора-алкоголика, дежурная служба отнесла в сан-часть. Пусть там с ним возятся. Теперь можно было идти к Томко.
Я пришёл в приёмную и доложил дежурному адъютанту. Томко меня принял сразу. Вид у него был серьёзный и крайне суровый. Было видно, что он себя готовил к моему разносу и еле сдерживался. Я ему обстоятельно рассказал о воскресном ЧП и о том, какие я принял ме-ры. Закончил рассказ описанием ситуации в котельной на данный мо-мент. В процессе моего рассказа суровость с его лица постепенно схо-дила. Когда я кончил рассказывать, то он спросил меня:
; «А почему Вы, товарищ Грацианов, всё ещё не сменили себе по-гоны?», ; я подумал про себя:
; «Тьфу, ты. А я и забыл, что я уже капитан 3 ранга», ; но я тут, же взял себя в руки и так, же обстоятельно ответил ему и на этот вопрос.
Тут Томко не сдержался и в моём присутствии как следует, выру-гался в адрес Долгова и Кузнецова о том, что они не смогли по-человечески объявить мне о присвоении очередного воинского звания, ну хотя бы купить мне пару погон и где-то более или менее торжествен-но их мне вручить. Я поблагодарил Томко за заботу, но от «тор-жеств» задним числом просил меня освободить. Затем попросил его разрешения уйти. Мне было не до этих разговоров. Только, только начинался следующий рабочий день, а я уже чувствовал себя смертель-но усталым. Томко меня отпустил.
Через полчаса ко мне в кабинет вошёл капитан 1 ранга Кузнецов и один на один вручил мне пару злосчастных погон капитана 3 ранга. Я тут же прицепил их к куртке.
Не скрою, да, в глубине души я мечтал о том, что получу воинское звание капитана 3 ранга вовремя, о том, что это будет на торже-ственном собрании училища в актовом зале, и о том, что мне все бу-дут хлопать, а оркестр ; играть «Тушь». Мне всего этого очень хоте-лось, но о таком своём сокровенном желании, я, ни с кем не делился. А что получилось в действительности? Меня как последнего холопа накормили объедками с барского стола на кухне, даже не допустив к господам в гостиную.
Этот позорный случай я помнил всю свою службу. И в будущем, когда мне самому приходилось вручать погоны своим подчинённым мне офицерам, я делал всё как положено. Так как этот день навсегда вре-зается в память офицера. Врезался он и в мою память.


7.1.6. О том, как я ушёл из училища

С флота я уходил в училище через науку. Из училища в Академию я тоже уходил через науку. Но, чтобы из училища уйти в Академию, мне надо было сначала вернуться из КЭО на кафедру к Долгову. А это, ока-залось, сделать очень и очень трудно.
Как-то после МИСовской инспекции, когда я уже был капитаном 3 ранга, я заметил, что МИСовские офицеры, с которыми я должен был контактировать по службе, начинают всё сильнее и сильнее уго-варивать меня остаться в КЭО навсегда, то есть кадрово перейти на штат начальника КЭО. Я, конечно, отказывался, но их настойчивость мне не понравилась. А тут вдруг зашёл ко мне начальник отдела кадров училища и в самом дружеском тоне откровенно предложил мне напи-сать рапорт о переводе меня на штатную должность начальника КЭО. Это мне уже полностью открыло глаза, и в мыслях я понял всё:
; «Да я уже скоро как год буду в должности ВРИО начальника КЭО. И раз он мне такое предлагает, значит, он просто за всё это время штатного начальника КЭО и не искал вовсе! Но самостоятельно принять такое решение он не мог. Для него это был бы крупный слу-жебный прокол. Значит, он получил такое указание сверху. Но от ко-го? Смешной риторический вопрос. Конечно же, от Томко. Следова-тельно, надо было идти к Томко и объясниться с ним. Поможет это мне или ; нет, я не мог знать. Но твёрдо знал другое, что если сам не буду дёргаться, то останусь вечным ВРИО начальника КЭО. … Начи-нала повторяться старая флотская история, когда командование мо-ей подводной лодки хотело сделать из меня вечного командира тур-бинной группы», - так я примерно тогда думал. Но весь драматизм ситуации был в том, что это была правда.
Я выбрал момент и зашёл в кабинет Томко. Он меня принял. Ко-ротко, без всякого письменного рапорта устно сказал ему, что хочу вернуться на кафедру, и что меня очень насторожило предложение начальника отдела кадров.
; «Поэтому прошу Вас, товарищ вице-адмирал, дать указание начальнику отдела кадров, ускорить поиск штатного начальника КЭО», ; Томко всё это время молчал. Лицо его было бесстрастным, и таким же ровным бесстрастным тоном он мне ответил:
; «Хорошо. Есть ли у Вас ещё какие-либо просьбы ко мне?»
; «Нет. Разрешите идти?».
; «Да», ; и я вышел из его кабинета.
Через два месяца после этого разговора, в училище, для дальнейше-го прохождения службы, наконец, прибыл штатный начальник КЭО. Это был высокий плотный капитан 2 ранга, сорока трёх лет от роду. Волосы у него были пшеничного цвета. До училища он был начальником КЭО какого-то отдалённого гарнизона Северного флота. Служить ему оставалось 2 года. Всем своим видом он старался показать, что он-то «калач тёртый», что его на мякине не проведёшь, и что он-то знает, как надо служить. Впоследствии он показал себя полностью бездарным офицером, что я даже не запомнил ни его имени, ни отче-ства, ни фамилии. Но за его бездарность страдал я. Теперь опишу то, как на реальной практике он осуществлял свою дидактику «как надо служить». По началу, он устроил полную ревизию всего хозяйства КЭО. А хозяйство КЭО было огромно: 3 военных городка, масса служб со своими рабочими и начальниками, бухгалтерия, склады и так далее. Эта ревизия длилась около двух месяцев. Понятное дело, что за это время он ни в какие дела КЭО не вникал, и я всё тянул и тянул эту лям-ку. Наконец, итоговый акт был составлен, и он формально вступил в должность. Я обрадовался, что, наконец, вернусь на кафедру, но не тут-то было. Он выложил массу справок со старого места службы о том, что он не отгулял много отпускных дней, ещё служа на Севере. Около полутора месяцев он догуливал эти дни. А я по-прежнему испол-нял обязанности начальника КЭО. Наконец он вернулся из этих отпус-ков, и я уже совсем собрался вернуться на кафедру, как вдруг он «забо-лел». «Болел» он месяц. Когда он вернулся на службу после «болезни», то на кафедру я уже не собирался, так как ждал, что он ещё выки-нет? Но уж больше ничего он придумать не мог, как бы увернуться от службы. И с кислой физиономией ему всё-таки пришлось принять эту очень непростую должность начальника КЭО. Но Томко оказался не так-то прост и, формально отпуская меня на кафедру, он, по факти-ческой сути, меня никуда из КЭО не отпустил. Ибо через полгода этот новый начальник КЭО завалил всё теплохозяйство. Самостоятельно справиться с создавшимся там положением он не мог, демонстрируя свою полную беспомощность. Теперь это уже был не прежний респек-табельный офицер, знающий, как служить, а нервный истерик, у ко-торого все кругом виноваты. И при живом штатном начальнике КЭО Томко вновь призывает меня в КЭО восстанавливать полуразрушенное теплохозяйство. Правда, я попросил его принять моё условие: подчи-няться только заму по МО капитану 1 ранга А.И. Кузнецову, но не но-вому начальнику КЭО. Томко со мной согласился. Через 2 месяца мы с Мариной Николаевной восстановили всё теплохозяйство и я снова был отпущен на кафедру. Правда, не на долго. Но об этом я тогда ещё не мог знать.
Теперь несколько слов о том, как меня с КЭО встретил Долгов, как я служил на кафедре и о том, как я начал уходить из училища. Перед возвращением на кафедру я попросил Алексея Ивановича побеседовать с Долговым и попытаться объяснить ему, что совмещать должность начальника КЭО с ещё какой-либо должностью ; просто не реально. Такую беседу с ним Алексей Иванович провёл, но ничего о её итоге мне не сказал. Видно беседа была не простой. И вот настал день, когда я явился на кафедру и, как положено, доложил Долгову о своём прибы-тии в его распоряжение. Мне при этом было очень неловко. Я держал-ся крайне формально. Как я заметил, неловко было и Долгову. Уж в слишком тёмный угол загнал он наши взаимоотношения. Руки он мне не подал, в глаза не смотрел. Говорил холодно и жёстко. Любым своим жестом, тональностью голоса, он давал мне понять свою крайнюю ко мне нелюбовь. Тяжело, даже очень тяжело служить с начальником, который открыто относится к тебе с полной неприязнью. Я всегда любил своё дело, то ли на флоте, то ли в КЭО, и всегда на службу шёл с удовольствием. Но теперь на службу я стал ходить как на каторгу. Причина этого была одна, ; по службе я был вынужден контактиро-вать с Долговым, а любой контакт с ним мне был очень неприятен. Я всё время ждал от него каких-либо упрёков. При желании всегда к дея-тельности почти любого офицера можно придраться, сделать ему упрёк. А раз есть упрёк, то можно сделать и вывод о служебной несо-стоятельности офицера. Вот один характерный пример того време-ни.
Как-то в моей лаборатории Долгов лично с группой курсантов проводил занятия по управлению подводной лодкой на специальном тренажёре. Основу этого тренажёра составляла устаревшая анало-говая вычислительная машина МН-7М. Я сам, ещё до ухода в КЭО, по системе соответствующих дифференциальных уравнений, набрал электронную схему тренажёра на этой машине. И, с определённых клемм, вывел сигналы на определённые приборы, имитирующие глубину погружения, углы дифферента и крена и так далее сымитированной подводной лодки. В процессе этого занятия неожиданно отошла пай-ка на одном из контактов одного из приборов, и он перестал показы-вать. Долгов занятия прекратил. Я пулей бросился выяснять, что про-изошло? Быстро определил причину неисправности, разогрел паяльник и перепаял этот контакт. Прибор сразу заработал. Перерыв в заня-тии был не более 10 минут. Мог ли я заранее предвидеть, что именно этот контакт из сотен других, именно во время занятий, проводимых самим Долговым, сломается? Но как долго и нудно он «полоскал» меня после занятия я помню до сих пор. А сказать мне что-либо в свою за-щиту было нечего. Оказывается, на кафедре произошло «ЧП» виновник которому я. И вообще, если просуммировать всё то, что я о себе в тот день услышал, то может возникнуть естественный вывод ; что Долгова вообще-то надо пожалеть, так как ему в подчинение достал-ся самый плохой офицер Военно-морского флота, то есть я.
Но, не смотря на всё это, я служил и служил. Деваться то мне было некуда. Через некоторое время вдруг Долгов стал здороваться со мной за руку. Что это интересно на него нашло? Наверно это по то-му, что по собственной инициативе я написал учебник по устройству подводной лодки, на которой служил. Этот проект подводной лодки, в учебном процессе училища был принят за базовый. На его примере курсанты изучали устройство подводных лодок вообще. Писать учеб-ник, это вообще была не моя служебная обязанность как начлаба а обязанность офицеров, стоящих на преподавательских штатах. Но никто на кафедре не был против моей инициативы и учебник я напи-сал. Вроде бы мои взаимоотношения с Долговым начали теплеть. Хотя никаких благодарностей и грамот я от него так и не дождался. Но, к сожалению, мне это только казалось. Как-то в конце марта 1989 года Долгов вызвал меня к себе в кабинет и, абсолютно неожиданно для ме-ня, объявляет мне, чтобы с понедельника я ушёл в отпуск. Зачем мне был нужен этот отпуск? Я его не просил, не планировал. И что мне с ним было делать? Жить на какой-либо даче в апреле месяце под Ле-нинградом ещё очень холодно. Для поездки на юг нет денег, да и там ещё в апреле холодно. А когда настанет лето, и все будут отдыхать, то мне надо будет каждый день ходить на службу в полупустое учи-лище. Он просто лишил меня отпуска и даже не посчитал нужным объяснить мне причину такого своего решения. Страшно служить с начальником, от воли которого ты весь полностью зависишь и не мо-жешь предугадать, что он в отношении тебя выкинет завтра?! Но что делать?! Пришлось весь апрель просидеть дома, а после первого мая явиться на службу.
В тот год я сделал первую попытку поступления в Военно-морскую академию. В научном плане я очень увлёкся той темой об ав-томатизации оптимальной подборке варианта спрямления аварийной подводной лодки методом контрзатопления. О своей работе над этой темой я уже выше писал. Всё своё свободное время я стал развивать эту тему дальше. Добился больших успехов. Даже по этой теме вы-ступил на соответствующей научной конференции в родной Дзержин-ке. Я так врос в эту тему, что уже не мыслил себя иначе, чем зани-маться теорией корабля. Поэтому подал в Военно-морскую академию документы на поступление на кафедру Военного кораблестроения. Но, несмотря на то, что я краснодипломник, меня даже не допустили до вступительных экзаменов.  Причина отказа ; у меня нет базового об-разования корабела. Да, по образованию я инженер-механик, а не кора-бел. Было очень и очень обидно. Путь в науку по этой теме был для ме-ня отрезан. Остались невостребованные все мои труды и знания.
Но справиться с этой неприятностью мне помог Томко. Кратким изящным приказом по училищу он лишил меня всякого времени убивать-ся от жалости к себе, снова назначив меня ВРИО начальника КЭО. Вот так, вместо поступления в Академию я снова стал бегать по чер-дакам, подвалам и крышам, заделывать свищи в трубах, пробивать унитазы и устранять короткие замыкания. Конечно, в КЭО меня при-няли с огромной радостью как родного. От штатного начальника пле-вались все. В КЭО царил организационный разброд и развал. Дело в том, что штатный начальник опять «заболел», но, уходя «болеть» он сказал Алексею Ивановичу, что после «выздоровления» он планирует отгулять отпуск за этот год, а потом (без перерыва) планирует от-гулять и положенный ему за год перед увольнением из ВС и дополни-тельный отпуск. В общем, было ясно, что в течение всего лета он в училище не появится. Об этом Кузнецов доложил Томко, а тот, узнав, что я «провалился» при поступлении в Академию, «утешил» меня сво-им приказом. И вот, после краткой отлучки на кафедру, я снова очу-тился на своём месте начальника КЭО. В летнее время во всю работал второй военный городок училища ; его летний загородный лагерь. По-этому в основном пришлось заниматься им. Не буду описывать все технические перипетии того периода, только скажу, что опять по-рядок в КЭО я навёл прежний. Всё работало как часы.
В сентябре, наконец, вышел после всех своих «болезней» и отпусков штатный начальник КЭО и я снова вернулся на кафедру. Но теперь Долгов отправил меня командовать другой лабораторией ; водолаз-ной. Она ещё называлась Учебно-тренировочной станцией, или сокра-щённо УТС. Пришлось срочно изучать водолазное дело. УТС была очень ответственной лабораторией, так как в ней шли фактические водолазные спуски курсантов. А это всегда риск для жизни и здоровья. Успех деятельности УТС мог быть только в железной строжайшей дисциплине её личного состава. Теперь на меня замыкались: врач-физиолог и около двух десятков мичманов ; инструкторов водолазного дела. Для дезинфекции водолазного снаряжения УТС получала большое количество чистейшего медицинского спирта. Все запасы этого спир-та хранились в сейфах моего кабинета. Но выдавать его перед заня-тиями мичманам я был обязан. Искушение держать в руках чистей-ший спирт и самому не притронуться к нему, могли выдержать не все мичмана. Некоторые начинали спиваться. Главная моя задача была ; своевременно выявлять таких мичманов и безжалостно удалять их из УТС. Я всего год прокомандовал этой лабораторией и удалил из неё около 30% мичманов, но и столько, же набрал новых. Вроде пьянство прекратилось. Всё держалось на страхе передо мной, что я удалю их из этого «тёплого» места. А эти места были действительно для мич-манов «тёплыми», так как, служа в этой лаборатории, они получали повышенное денежное содержание и им полагался ещё специальный во-долазный продпаёк.
В этот период я очень близко сошёлся с выпускником Военно-морской академии старшим преподавателем кафедры капитаном 2 ранга Финогеевым Александром Константиновичем. Впоследствии он стал капитаном 1 ранга и начальником кафедры вместо демобилизо-вавшегося Долгова. Почти дословно помню нашу с ним первую задушев-ную беседу:
; «Юрий Александрович, Вам надо уходить в Академию. Здесь Вас всё время будут использовать на самых тяжёлых и неблагодарных должностях, пока Вы где-нибудь не сорвётесь. Я с грустью смотрел на вашу попытку поступить в Академию и заранее знал, что Вас туда не возьмут».
; «Почему, Александр Константинович?».
; «А потому, Юрий Александрович, что у корабелов «мафия» и на кафедру Военного кораблестроения они принимают только своих, ди-пломированных корабелов. И никого из посторонних они не берут».
; «А на какую кафедру Вы мне советуете поступать на следую-щий год?».
; «Боюсь, Юрий Александрович, что выбора у Вас нет. В Акаде-мию Вас могут принять только на кафедру Автоматики (полное название этой кафедры ; Автоматики, телемеханики и вычислитель-ной техники). Потому, что на другие кафедры Кораблестроительного факультета: дизельную, турбинную, ядерную и так далее принимают только с должностей командиров дивизионов или командиров электро-механических боевых частей. А Вы не были ни тем, ни дру-гим».
; «Огромное Вам спасибо, Александр Константинович, я непре-менно воспользуюсь Вашим советом».
; «И ещё, Юрий Александрович, очень важная для Вас информа-ция. Я такой же краснодипломник как и Вы. И по опыту своего по-ступления в Академию могу Вам сказать, что наибольший процент отсева при поступлении как раз среди краснодипломников».
; «Как так, Александр Константинович, не понимаю».
; «А Вы не перебивайте меня и слушайте дальше».
; «Извините».
; «При поступлении в Академию у краснодипломников и медали-стов есть привилегия, ; если они сдают экзамен по специальности на пятёрку, то они автоматически зачисляются слушателями в Акаде-мию и от остальных экзаменов освобождаются. Так вот, они на это очень надеются и учат только специальность. Но если они по специ-альности пятёрку не получают, то их отправляют по кругу сдавать все остальные экзамены, а они-то, как правило, к ним и не готовы. По-этому, Юрий Александрович, я Вам настоятельно рекомендую гото-виться к вступительным экзаменам не только по специальности, но и по высшей математике, военно-морской географии, философии и бое-вым средствам флота».
; «Ещё раз огромное Вам спасибо, Александр Константинович за участие».
Далее, Александр Константинович дал мне телефон женщины, которая занимается репетиторством по высшей математике при подготовке абитуриентов к поступлению в Академию. Затем Алек-сандр Константинович сказал мне, что в училищной библиотеке есть сборник вопросов к вступительным экзаменам в Академию по всем спе-циальностям, и, что он рекомендует мне его взять. Я очень горячо по-благодарил Александра Константиновича и далее всё время консульти-ровался у него по различным вопросам поступления.
Чтобы иметь какой-то научный задел в области автоматики, я оформился соискателем на родную кафедру Автоматики в родной Дзержинке. К тому времени, Валерий Васильевич Кубышкин, который и привёл меня ещё курсантом на эту кафедру, ; умер. Но на кафедре меня всё ещё помнили как образцового НОКовца (напоминаю ; научное общество курсантов). В то время начальником кафедры Автоматики Дзержинки был капитан 1 ранга Кобзев Валентин Васильевич. Он был очень рад моему возвращению «на круги своя» и предложил себя в каче-стве научного руководителя. Я с радостью согласился. Он дал мне спе-циальную тему по течам 1 контура ядерной энергетической установ-ки. Я с энтузиазмом начал её разрабатывать. Достал нужную лите-ратуру, освоил её и даже на огромном плакате написал структуру бу-дущей экспертной системы по этой теме. Более того, я даже успел один раз выступить на научной конференции при кафедре Автомати-ки Дзержинки со своими наработками. Без сомнения, такая деятель-ность здорово расширила мой научный кругозор в области автомати-ки.
Конечно, всё это хорошо, но главной для меня была задача ; в кратчайший срок навести жёсткий уставной порядок в новой вверен-ной мне лаборатории, то есть ; УТСе. И на первом месте здесь стоя-ло искоренение пьянства, которое там, мягко говоря, процветало. Предыдущий начальник УТС слишком долго был в этой должности и, хотя сам не пил, но за это время у него сложились тёплые дружеские взаимоотношения со своими подчинёнными мичманами. А это и меша-ло ему наводить жёсткий порядок. Дальше уговоров, бесед и выговоров он не шёл. А обнаглевшие мичмана этим беззастенчиво пользовались. Качество занятий по водолазной подготовке от этого заметно ухуд-шилось. Наверно Долгов и сделал ставку на меня, что я там наведу по-рядок.
; «Если он неоднократно в КЭО наводил порядок, то, наверное, и в водолазной лаборатории так же наведёт порядок», ; так, наверное, думал Долгов, назначая меня на эту должность.
Выше я уже неоднократно писал, что при работе с подчинённы-ми, я всегда стремился чем-то мотивировать их труд, то есть заин-тересовать их лично в результатах своего труда. При этом я всегда в душе осуждал Долгова, что он это не делает, а применяет примитив-ный, на мой взгляд, метод командирского рыка, о чём я уже выше не-однократно писал. Но, в этой лаборатории ситуация была абсолютно иная. Мичмана здесь были перемотивированы лёгким доступом к спирту, повышенным денежным содержанием и дополнительным продпайком. Они здесь откровенно распустились. И я стал здесь дей-ствовать только по долговски, то есть исключительное применение командирского рыка, но (!!!) с обязательным приведением в исполнение всех своих угроз и обещаний. Когда я убрал первую, наиболее нахальную и разнузданную тройку мичманов ; то ситуация уже намного улучши-лась. А потом, когда я ещё два раза убрал по столько же мичманов, то на УТСе наконец наступил режим полного жёсткого уставного по-рядка. При этом мне звонили жёны этих пьяниц, умоляли вернуть их мужей назад, просили о личной встрече, перечисляли свои семейные бе-ды и так далее ; я, при этом был как скала, то есть абсолютно неумолим. И тут произошёл один комичный случай, после которого наши отношения с Долговым стали резко улучшаться.
Как-то, выгнав из УТСа очередного мичмана, пойманного на пьян-стве в рабочее время, я решительно отказал его жене в личной встрече и объявил ей, чтобы она перестала мне названивать. Но я логично предвидел, что теперь она весь свой напор перенесёт на Долгова. Мне ничего не оставалось делать, как её опередить. Я прибежал к Долгову и постучался в его кабинет:
; «Войдите».
; «Товарищ капитан 1 ранга, начальник УТС капитан 3 ранга Грацианов. Разрешите обратиться по срочному служебному вопро-су?».
; «Обращайтесь».
; «Вы знаете, две недели назад я выгнал с УТСа мичмана … (фа-милии этих пьяниц я забыл, да и вообще не старался их запомнить). Так вот, почти каждый день жена этого алкоголика названивает мне, просит вернуть её мужа на службу и также просит о личной встрече. Я во всём ей отказал и просил, чтобы она прекратила мне названи-вать. Но затем я подумал, что тогда она переключится на Вас. По-этому, товарищ капитан 1 ранга, я прошу Вас о твёрдости … », ; по-ка я всё это говорил, Долгов всё более и более улыбался. Причём улыбка его была явно доброжелательной. Но когда я сказал, что прошу его о твёрдости, то тут он не выдержал и рассмеялся:
; «Ну, Вы, Юрий Александрович, и нашли, кого просить о твёрдо-сти! … Ха, ха, ха! По-моему, Вам ещё рано об этом меня просить. Это просто бестактно, с Вашей стороны».
; «Извините, не хотел Вас обидеть», ; и опять:
; «Ха, ха, ха!» ; когда он, наконец, успокоился и отдышался, то сказал мне следующее:
; «Да я бесконечно рад, Юрий Александрович, что Вы сами прояв-ляете эту твёрдость, а уж за меня не беспокойтесь. Все Ваши начина-ния по наведению порядка на УТСе я решительно поддерживаю, и впредь буду поддерживать!», ; а потом опять залился хохотом:
; «Ну, Вы и сказали ; «прошу о твёрдости»! Ха, ха, ха!».
С тех пор наши отношения с Долговым резко улучшились, то есть стали нормальными или такие, какие они и должны были быть. Те-перь он всегда стал обращаться ко мне по имени и отчеству и явно доброжелательно с охотой протягивал мне руку, чего раньше никогда не делал. Долгова теперь стало не узнать. Для меня это просто стал другой человек. Наверное, он ждал, что и я тоже начну обращаться к нему по имени и отчеству. Но память о прошлых с ним взаимоотноше-ниях была во мне так велика, что я просто не мог себя заставить так к нему обратиться. И вообще, с Долговым, оказалось, служить легко и весело. Просто, наконец, он во мне увидел такого же служаку, как и он сам, или, как говорят «своего в доску». Снова я стал ходить на службу с удовольствием.
; «Ах, если бы так было всегда», ; вздыхал я про себя. Но слу-жить с Долговым мне оставалось совсем немного.
В мае 1990 года я, наконец, был допущен к экзаменам в Академию и ушёл в положенный мне предэкзаменационный отпуск. Перед отпус-ком меня вызвал к себе Томко, а потом Долгов. Опишу эти две беседы, которые я запомнил на всю жизнь:
; «Товарищ Грацианов, так Вы всё же решили поступать в Воен-но-морскую академию?».
; «Так точно, товарищ вице-адмирал».
; «А почему не хотите поступать в Академию тыла и транспор-та?».
; «Я люблю свою основную специальность, товарищ вице-адмирал, и хочу свою карьеру строить на её основе», ; услышав такой мой от-вет, Герой Андреевич не сдержался и выругался, а потом сказал:
; «Ну, хорошо, поступайте куда хотите, но крепко помните, что всё равно после её окончания Вы будите моим заместителем по МТО (материально-техническое обеспечение, то есть занять место Кузне-цова с ШДК «капитан 1 ранга»). А теперь идите».
; «Есть!», ; и я вышел из его кабинета, как в будущем оказалось ; навсегда. Выйдя из его кабинета, я пошёл в кабинет к Долгову, кото-рый меня уже ждал:
; «Юрий Александрович, по приказу Министра обороны после окончания Академии офицер должен вернуться в свою прежнюю часть, но уже на академическую должность. У нас это должность преподавателя. Но с Вами этого не случится, так как я уверен, что после того как Вас в Академии как следует узнают, Вас там оставят при себе. Поэтому мы с Вами расстаёмся навсегда».
; «Товарищ капитан 1 ранга, к сожалению это не так», ; и я рас-сказал ему наш диалог с Томко. Долгов понимающе покивал головой, потом протянул руку и сказал:
; «Желаю удачи», ; и я вышел из его кабинета. С тех пор наши с ним пути разошлись. Только у очень умных людей развивается такая интуиция, при помощи которой они могут заглянуть в будущее. Всё что сказал Долгов, так и сбылось.
А в Академию я поступил легко и просто. Сдал один экзамен по специальности на «отлично» и, как краснодипломник, был зачислен слушателем на первый курс по кафедре Автоматики. Какая это была радость! Я устроил отвальную на своей квартире на Заневском про-спекте. Собрались все офицеры кафедры и МТО. Не было только Дол-гова, наверное, постеснялся прийти ко мне, и не было штатного начальника КЭО, так как его я и сам не пригласил. Было очень весело. Я услышал о себе много тёплых и хороших слов. Спасибо Вам за них, мои дорогие сослуживцы!


7.2. Я слушатель Военно-морской академии

Итак, прошло 11 лет моей офицерской службы. Из них 6 лет на действующем флоте в должности командира турбинной группы и 5 лет в училище в должностях начальника КЭО и различных лаборато-рий. Это были очень тяжёлые, но и крайне нужные должности ло-кального масштаба воинской части. Посудите сами, уважаемый чи-татель, на флоте я отвечал за ход корабля, выработку электроэнер-гии, пресной и питательной воды. Могла ли лодка отойти от пирса без всего этого? ; конечно нет! В училище я вообще отвечал за техни-ческую жизнедеятельность всех зданий и сооружений всех его военных городков. Без моей деятельности функционирование училища вообще было бы под вопросом. Да, это было очень и очень тяжело! Справился ли я с этим? Здесь я отброшу глупое кокетство, ; я думаю, что конеч-но справился. Хотя об этом в лоб мне никто так не говорил. Косвенно я делаю такой вывод по фактам того, что везде меня не хотели от-пускать с этих должностей. Ну, сами подумайте, уважаемый чита-тель, кто будет держаться за плохого работника?
А теперь поставлю вопрос по-другому, был ли я на этих должно-стях талантливым, выдающимся?  Отвечаю, ; конечно, не был. Я счи-таю, что для выдающейся деятельности, мало родиться талантли-вым человеком, надо ещё и горячо любить ту деятельность, для кото-рой ты родился. А я такой любви к своей деятельности, как на флоте, так и в училище ; не испытывал. Нет, конечно, я получал огромное удовольствие от своей деятельности, от осознания, сделанного мною, от ощущения полноты жизни. Да, это было. Но, самое главное, эле-мента добровольного творчества к такой деятельности ; у меня не было. Я просто был инициативным и максимально добросовестным офицером, и вполне допускал, что возможно есть офицеры, которые эти должности исполняли не хуже, а может даже и лучше меня. Например, я даже не допускаю и мысли о том, что я был лучшим ко-мандиром турбинной группы, чем Долгов в юности.
Коротко, как вывод я скажу, ; эти 11 лет я занимался не своим делом, не для него я был рождён. Все мои самые сокровенные мысли бы-ли о науке. Всей душой я жаждал заниматься научными исследования-ми. Раз, вкусив сладость научного творчества еще, будучи курсантом в училище, я не мог забыть это ощущение полёта, причём полёта в неиз-вестное, где ты ; первооткрыватель! По сравнению с этими ощущени-ями, любая другая практическая деятельность казалась мне пресной и неинтересной. Но заниматься такого рода деятельностью я был обя-зан. А наукой я занимался любительски как хобби ночами, в выходные, в отпусках. И получал от этого огромное удовольствие.
И вот в 33 года, наконец, настал момент, когда я мог заняться наукой профессионально, это стало моей служебной обязанностью. Как бесконечно я был рад этому! Любой читатель может мне возра-зить:
; «Вы, ведь тогда стали учеником, который в военных академиях называется, ; слушателем и Вам надо было учиться, а не заниматься научными исследованиями?!»
 
Военно-морская академия

Формально при этом читатель будет прав. Но, неформально, научные исследования неотделимы от учёбы и преподавания. И уже сейчас, будучи доктором технических наук, профессором, я по соб-ственному богатому опыту могу однозначно чётко сказать:
1 - плох тот преподаватель, который не занимается научной де-ятельностью, так как у него просто не будет того энтузиазма и огня в глазах, который так нужен, чтобы при его помощи зажечь этим энтузиазмом и учеников;
2 - плох тот исследователь, который не является преподавате-лем, ибо преподавая, он тем самым учится доносить свои мысли до учеников, кроме того он оттачивает свои мысли, выводы и формули-ровки;
3 - плохи те преподаватели и исследователи, которые постоянно не познают что-то новое из своей и смежных областей знаний, то есть не учатся.
Это идеально, так должно быть. Но, увы, реально это не всегда так. Как много встречал я формальных преподавателей, которые как учёные никак не растут и из года в год по накатанным рельсам бес-страстно читают один и тот же материал. Как много я встречал исследователей, которые просто были неспособны донести свои мысли до слушающих их людей. У них в этом направлении просто не был раз-работан ни язык, ни мозги. Всё это я ещё видел и осознал, будучи кур-сантом, и сделал для себя вывод ; каким я быть не должен!
Поэтому, став слушателем Академии, я прекрасно знал, что учёба учёбой ; это конечно главное, но при этом я немедленно займусь науч-ными исследованиями, и ничто меня при этом не остановит. Так оно и случилось. Я немедленно вступил в научное общество слушателей (НОС) при нашей кафедре Автоматики. На ближайшем заседании НОС ка-федры в присутствии всех слушателей и преподавателей кафедры я сделал обстоятельный доклад по своим научным разработкам в обла-сти автоматизации, при борьбе с течами в первом контуре ЯЭУ. За-тем, на другом заседании НОС кафедры, я сделал доклад по исключи-тельно проработанной мною теме об автоматизации спрямления аварийной подводной лодки. Все эти доклады чётко укладывались в темы научных направлений кафедры Автоматики. Через некоторое время, ещё в первом семестре первого курса на очередном заседании НОС кафедры меня единогласно избрали председателем НОС кафедры. Эту почетную обязанность я исполнял 8 лет, даже уже, будучи препо-давателем кафедры. Параллельно с учебным процессом, я стал тща-тельно изучать научные труды преподавателей кафедры, то есть лю-дей, которые меня учат. Основная масса этих работ была посвящена автоматизации борьбы за живучесть технических средств корабля (или сокращённо ; БЗЖ ТСК). Для флота эта тема была исключитель-но актуальной. Остаётся она актуальной и сейчас, но и не только для флота. Несколько слов об этих трудах. Труды были интересными и очень разными. Преподаватели использовали разные математические аппараты, да и вообще смотрели на проблему БЗЖ ТСК по-разному. Здесь был громадный спектр математических методов, от жёстко детерминированных методов до вероятностных. Читая эти труды, меня интересовало самое главное (с моей точки зрения) в них зерно ; как окружающий нас мир со своими разноплановыми явлениями и взаи-мосвязями, преобразуется в мир математических абстракций? Под-чёркиваю второй раз, ; для меня именно это было в них самым глав-ным. Всё остальное уже было как следствие от возможностей того или иного математического аппарата.
Этот труд литературный. И, конечно, я здесь не буду описывать все открывшиеся мне математические тонкости. Отмечу только са-мое главное, ; все применяемые преподавателями кафедры в их научных трудах математические методы были малоразмерны, а, поэтому, для реальной практики БЗЖ ТСК абсолютно непригодны. При помощи этих математических методов преподаватели могли описать только какую-то одну сильно упрощённую техническую систему, например, электроэнергетическую, топливную, масленую и так далее. Но ведь все эти и многие другие системы в реальной жизни тесно технологически взаимосвязаны между собой! А вот это то, как раз в этих трудах не учитывалось и учитываться принципиально не могло. У них у всех (преподавателей кафедры) в их трудах наступал тупик, называемый в математике ; «проклятие размерности». И дело здесь не в способно-стях исследователей. Нет, это люди исключительно грамотные и ду-мать так о них категорически нельзя. Глубинная природа этого тупи-ка была в другом, ; в том, что он обуславливался сутью применяемого ими того или иного давно известного математического аппарата. А отсюда я сделал для себя очень важный вывод ; невозможно в этом направлении идти дальше, оставаясь в рамках официальной ма-тематики. А из этого вывода логически следовал другой не менее важ-ный вывод, ; чтобы двигаться дальше в этом направлении науки, необходимо выйти за рамки официальной математики и разрабо-тать принципиально новый математический аппарат свободный от «проклятия размерности». А вот чтобы сделать уже этот шаг, то здесь уже не было никакой методики, типа «как изобрести новый математический аппарат» и консультацию по этому поводу не даст ни один профессор. Здесь рассчитывать надо было только на свои собственные силы, на свою математическую интуицию, ну и конечно на качество собственных мозгов. Про себя я это называл: «Математику надо чувствовать кожей». Впервые в этом направлении стал думать молодой преподаватель Академии, недавний выпускник кафедры Ав-томатики – капитан 1 ранга Кузнецов Александр Иванович. У него уже был свой ученик, мой товарищ по учебной группе, такой же, как и я, слушатель Академии – капитан 2 ранга Мещерский Сергей Павлович. Совместно они стали разрабатывать эту тему. Об истории разра-ботки ими этой темы написан и издан отдельный роман в двух томах [15].
В Академии тогда учились три года, то есть шесть семестров. После четвёртого семестра, то есть после окончания второго курса, мне за отличную учёбу и успешную научную деятельность в качестве поощрения было досрочно присвоено очередное воинское звание «капи-тан 2 ранга».

 
7.3. Как я остался в Военно-морской академии

Разве мог я тогда в далёком 1990 году предполагать, что менее чем через 20 лет результаты моей научной работы выйдут на между-народный математический уровень, я стану очень заметным учёным, мои труды будут издаваться и переводиться на многие языки, меня будет слушать математическая элита Мира! По своему научному весу я приблизился к своему родному деду академику генералу Сахновскому. Тогда такое не могло мне даже и присниться. Да и вообще, тогда я старался не думать о том, что меня ждёт после окончания Академии. А это снова училище и должность заместителя Томко по материаль-ному обеспечению. Какая там наука! А Герой Андреевич своего не упу-стит, уж это-то я точно знал! Но я гнал от себя эту мысль. Ведь до выпуска ещё очень далеко. Поживу, понаслаждаюсь хотя бы ещё три года. И я с упоением отдавался учёбе. Особенно глубоко учил я мате-матику. При этом вспоминается мне один забавный случай.
Вёл у нас занятия по прикладной математике профессор нашей кафедры Архангельский Евгений Алексеевич (сейчас уже покойный). В его труды по автоматизации БЗЖ ТСК я особенно тщательно вникал. Первоначально он даже казался мне непонятым гением. Но очень скоро я отрезвел от его трудов. То, что я свободно программирую на ком-пьютере, знали все преподаватели кафедры уже в первом семестре (тогда это всё ещё было редкостью). И вот Евгений Алексеевич попро-сил меня после занятий зайти к нему в преподавательскую. Я зашёл, и он обратился ко мне со следующей речью:
; «Юрий Александрович, Вы очень хорошо освоили математиче-ский аппарат линейного программирования (справка: его автор ; Лео-нид Витальевич Канторович, гражданин СССР, лауреат Нобелевской премии по экономики 1975 года). Я предлагаю Вам сделать универ-сальную компьютерную программу, по этому математическому аппа-рату. Но обязательно с выводом таблиц пересчёта симплекс-метода его решения. А также сделать анализ чувствительности его решения к коэффициентам его целевой функции и ограничивающих условий. Если Вы всё это сделаете, то я Вас освобожу от своего экзамена в этом семестре и автоматически поставлю Вам «отлично» ».
; «Спасибо, Евгений Алексеевич, за оказанную мне честь. Не бес-покойтесь, обязательно сделаю».
; «Но имейте в виду, Юрий Александрович, что уже много людей пыталось построить такую программу, но у них ничего не получи-лось».
; «А у меня, Евгений Алексеевич, получится, не беспокойтесь».
; «Рад слышать. В добрый путь», ; я вышел из преподаватель-ской окрылённой такой удачей:
; «Ну, надо же! Подвернулся случай на халяву досрочно сдать та-кой трудный экзамен да ещё с гарантированной оценкой «отлично»!», ; так я тогда думал.
Я действительно тогда капитально разобрался в этом матема-тическом аппарате и на первый взгляд, не видел ничего сложного в его программировании. Но когда я приступил к делу, то тут всплыла мас-са мелких нюансов, которые в программе надо было учесть. А когда пришлось организовать вывод всех промежуточных результатов сим-плекс-метода его решения, когда надо было сделать анализ чувстви-тельности его коэффициентов, ; я завыл. Оказалось, что мало, доско-нально знать только линейное программирование, надо было также досконально знать ещё несколько смежных разделов математики. И тут я реально ощутил, почему у других это не получалось. Но отсту-пать, расписавшись в собственном бессилии, ; об этом не могло быть даже и речи. И я принялся за работу. Не буду здесь описывать все трудности и сложности этой работы. А итог её таков, ; я действи-тельно сделал все, как и просил Евгений Алексеевич, но при этом за-тратил труда раз в десять больше, чем надо было бы, чтобы выучить предмет Евгения Алексеевича на «отлично». В ответ, Евгений Алексее-вич своё слово сдержал, и плюс к этому ; широко прорекламировал ме-ня на всю кафедру, в том числе и её начальнику ; профессору Данилину Виктору Александровичу. Ну а я, после этой работы, действительно, возможности того или иного математического метода стал «чув-ствовать кожей», то есть у меня развилась сильная математическая интуиция. Естественно, что с этой работой я выступил на очередном заседании НОСа.
Спасибо Вам, уважаемый Евгений Алексеевич, а точнее спасибо памяти о Вас, что в те далёкие годы Вы нашли способ заинтересо-вать меня глубоко разобраться в сути этой математики. Но, хватит этого лирического отступления, пора снова вернуться в те далёкие го-ды, когда я был слушателем Военно-морской академии, а Советская власть катилась к своему бесславному концу, доживая свои последние месяцы.
Затем была первая сессия, где я все экзамены сдал на «отлично». Потом были двухнедельные зимние каникулы, в течение которых я про-бегал по всему Ленинграду в поисках возможности отоварить продо-вольственные карточки. Это было начало 1991 года. На излёте Со-ветской власти в стране постепенно начинался голод. Всем было со-вершенно ясно, что в ближайшее время произойдёт что-то грандиоз-ное. Ибо жить так, когда весь мир утопал в изобилии, ; было нельзя. Но что именно и когда это должно произойти, ; никто не знал.
В этой ситуации, сразу после зимних каникул перед началом вто-рого семестра, меня вызвал к себе в кабинет начальник кафедры. И у меня с ним состоялся очень важный для меня разговор:
; «Юрий Александрвич, по итогам первого семестра и Вашей научной деятельности в рамках НОС я, как начальник кафедры, офи-циально предлагаю Вам уже сейчас, после выпуска из Академии остаться в Академии при кафедре. Сейчас я ещё не могу сказать ка-кую должность я смогу Вам предложить, так как до выпуска Вам ещё 2,5 года учиться, но, наверное, это будет или адъюнктура, или долж-ность инженера лаборатории, или сразу преподавателем. Мне уже сейчас важно знать Ваш ответ»;
; «Да! Ох и прозорлив, оказался Долгов», ; подумал я про себя и тут же ответил начальнику кафедры:
; «Уважаемый, Виктор Александрович, конечно согласен, конечно «да», для меня это очень большая честь и мечта, но … », ; и тут я ему честно рассказал всё о своей службе во ВВМУПП им. Ленинского комсомола. О том, как я выполнял обязанности начальника КЭО, о мо-их взаимоотношениях с Томко и о его последних словах в мой адрес, ко-гда я уходил в Академию.
; «Да, Юрий Александрович, у Вас исключительно тяжёлая ситу-ация. По приказу Министра обороны Вас, после окончания Академии, обязаны отправить в ту часть, откуда Вы к нам и поступили, но на академическую должность. А зам по МО ; это как раз и есть акаде-мическая должность. Учитывая, что ваш Томко в дружеских отноше-ниях с нашим начальником Академии (они длительно совместно служи-ли на Северном флоте и хорошо знали друг друга), то его звонок адми-ралу Поникаровскому (в то время ; начальнику Академии) решит всё и вряд ли я смогу Вас отстоять … . Ну, да ладно, спасибо, Юрий Алек-сандрович за положительный ответ на моё Вам предложение. Впере-ди ещё два с половиной года до выпуска, авось за это время что-либо изменится», ; на этом наш разговор и закончился.
Но реальная жизнь распорядилась по-другому. Ждать чего-то два с половиной года не пришлось. Назревавший в стране кризис свершился. 19 августа 1991 года в стране произошла попытка государственного переворота, известного в новейшей истории как ГКЧП (Государствен-ный комитет по чрезвычайному положению). Три дня страна баланси-ровала на грани гражданской войны. Наконец главари ГКЧП были аре-стованы, КПСС запрещена, и великая держава СССР развалилась. К власти в России пришли демократы. И первое, что они сделали в ВС, это проверили, кто из крупных военноначальников поддержал ГКЧП?
Все крупные военноначальники, поддержавшие ГКЧП, были немед-ленно отстранены от своих должностей, а затем и уволены с военной службы. А Томко и Поникаровский, как преданные коммунисты, ак-тивно поддержали ГКЧП. Особенно активно вёл себя Томко. После подавления путча, их постигла общая участь, ; они были уволены из рядов ВС но уже России.
Все мы очень радовались, что удалось избежать гражданской войны, которая могла быть страшно кровопролитной. А в личном плане я радовался особо, ; ведь покинул свой пост вице-адмирал Томко Егор Андреевич. Человек, который относился ко мне с явной симпати-ей и уважением. Но эта симпатия и уважение у него были для себя. Мои личные планы, чаяния и стремления его абсолютно никогда не ин-тересовали. Иными словами, он меня просто грубо использовал в своих эгоистических интересах и из никого, хотел сделать меня своим заме-стителем, искренне считая, что тем самым он меня облагодетель-ствует. В таких случаях верующие говорят: «Слава Богу» и крестятся. Я, убеждённый атеист, поэтому я просто радовался, ведь, наконец, передо мной открылась реальная дорога в профессиональную науку. Об этой новости я тут же доложил Виктору Александровичу, но он уже всё знал и так. Мы с ним вместе порадовались.
Через два года после тех событий Виктор Александрович сдержал своё слово и оставил меня на кафедре в должности преподавателя с ШДК «капитан 1 ранга». С адъюнктурой ничего не получилось, ибо на момент своего выпуска я её уже перерос по возрасту. Мне тогда было 36 лет, а в адъюнктуру брали только до 35 лет. А это говорило о том, что писать будущую диссертацию, то есть проводить научные иссле-дования, я буду между главным своим делом ; несения полной препода-вательской нагрузки, или, как говорится на преподавательском сленге – не отходя от станка. Совмещать два таких рода деятельности очень тяжело. Конечно, всегда желательно без особого напряжения последовательно пройти адъюнктуру, а затем и докторантуру. Но жизнь мне выбора не оставила. Я и так ходил хмельной от счастья, что, наконец, оставшуюся часть службы буду профессионально зани-маться научной и педагогической деятельностью. А вот эта деятель-ность уже для меня родная. Я родился со своим умственным и душев-ным складом именно для неё.
Но, в процессе выпуска из Академии произошёл один очень непри-ятный для меня случай, о котором я напишу. Дело в том, что в моём выпускном аттестате были все пятёрки по всем предметам. Но одна пятёрка по Оперативному искусству была с пересдачей, так как пер-воначально по этому предмету я получил четвёрку. Но потом я добил-ся разрешения на пересдачу этого предмета и пересдал его на пятёрку. А раз у меня были все пятёрки, то я имел право претендовать на зо-лотую медаль. Но вот мой конкурент, имел в выпускном аттестате все пятёрки и одну официальную четвёрку, которую он и не стремился исправлять. Но дело в том, что эта четвёрка была по Истории КПСС. А на момент нашего выпуска эта дисциплина уже не считалась за официальный предмет, так как вместо СССР уже была Россия. И поэтому получалось, что у него по всем учитываемым предметам были одни пятёрки без пересдачи. А у меня ; одна пересдача. На этом осно-вании, комиссия по присуждению золотых медалей решила дать ме-даль ему, а не мне. Хорошо помню, как я сильно переживал по этому поводу.


7.4. Мой путь от преподавателя Академии до начальника кафедры

В конце июня 1993 года я, с красным дипломом, выпустился из Академии и был назначен на кафедру Автоматики на должность пре-подавателя. В качестве преподавательской нагрузки Виктор Алексан-дрович (ныне уже покойный) закрепил за мной две дисциплины. И здесь о них надо сказать несколько подробнее. Первой дисциплиной был – ал-горитмический язык программирования PL-1 (Problem language – про-блемный язык – пер. с англ.). Этот язык был реализован на громадной вычислительной машине ЕС-1045, занимавшей в то время всё правое крыло пятого этажа основного здания Академии. Эту машину обслу-живала большая бригада инженеров. Терминалы от этой машины бы-ли расположены по всем компьютерным классам Академии, а также такие терминалы имели и отдельные кафедры. Так как вычислитель-ная машина была всего лишь одна, а обслуживала она множество терминалов, то её операционная система обслуживала так называе-мое множество систем виртуальных машин (СВМ). Вот в этой си-стеме мне и надо было обучать слушателей этому алгоритмическому языку. По этому алгоритмическому языку имелось в Академии и выпу-щенное местной типографией учебное пособие доцента Вячеслава Ва-сильевича Гришина. Но оно мне не нравилось. На мой взгляд, материал там был подан не чётко, расплывчато и имел очень мало практически иллюстрирующих примеров на правила применения тех или иных опе-раторов этого языка. Поэтому, опираться на это учебное пособие я был не намерен. Методически оно было очень слабо. В крайне сжатые сроки мне надо было разработать сжатый компактный и стройный курс лекций по этому языку. Здесь мне очень помог мой опыт разра-ботки таких лекций, полученный ещё в курсантские времена. Времени на разработку этого курса лекций мне никто не дал. То есть, я выпу-стился из Академии в конце июня, а уже 1 сентября я должен был начать вести этот курс, то есть читать лекции и вести практиче-ские занятия в дисплейном классе. Разработать этот курс лекций за два месяца было абсолютно не реально. Ни о каком положенном мне отпуске после окончания Академии не могло быть и речи. С утра и до вечера я сидел и разрабатывал этот курс. Когда начались занятия, то, начиная читать первые лекции этого курса, у меня ещё не были разработаны ни серединные, ни концевые лекции. Это была авантюра, которая могла кончиться большим скандалом по срыву образования слушателей. Но авантюра была вынужденная, в которую меня поста-вил начальник кафедры – Виктор Александрович. Если я сорву занятия по их неготовности, то больше всего тогда достанется именно ему, за то, что он поставил меня в такую ситуацию. Об этом мне было даже страшно подумать, что я могу подвести хорошего человека, которые не так часто встречались на моём жизненном пути. И я стал жить в таком же режиме, как когда-то в молодости, когда за две недели сдал на самостоятельное управление, будучи прикомандированным к своей в будущем родной подводной лодке. Да, мне тогда было очень и очень тяжело, но утешить, погладить меня по головке, посочувствовать, – было некому. Молча, скрипя зубами, я наравне с опытными преподава-телями, нёс свою полную преподавательскую нагрузку.
Уважаемый читатель, Вы почувствовали всю ту тяжесть и авантюризм той крайне напряжённой ситуации?! – Вижу, что почув-ствовали. А теперь я Вас удивлю – на самом деле это ещё была не вся моя беда – а только пол беды. Ведь я ещё не сказал Вам о той второй дисциплине, которую дал мне Виктор Александрович. Вторая дисци-плина называлась – теория автоматического управления (ТАУ). Надо сказать, несколько слов и о этой дисциплине.
Это очень сложная, математически перенасыщенная чисто тео-ретическая абстрактная дисциплина. Вот по ней то, была написана масса великолепных классических учебников. Один из таких учебников написал бывший начальник нашей кафедры доктор технических наук, профессор, контр-адмирал Суевалов Леонид Фёдорович (в то время до «перестройки» ШДК начальника кафедры Академии было – контр-адмирал). На первый взгляд – никаких проблем нет – бери великолепно написанный учебник и читай по нему лекции. Красота! Но это только на первый взгляд. Дело в том, что этот и все другие учебники по ТАУ были написаны на полномасштабный курс с обязательной опорой на предварительное расширенное математическое образование слушате-лей. Там весь материал излагался в крайне обобщённом виде, используя матричное представление информации с последующим использованием матричного исчисления. То есть, сначала обобщённое дифференциаль-ное уравнение n – ой степени изучаемого процесса переводилось в си-стему канонических обыкновенных дифференциальных уравнений пер-вой степени. Потом эта система при помощи преобразований Лапла-са переводилась в операционный вид, и уже только затем применялось матричное исчисление. А Виктор Александрович направил меня чи-тать этот курс штурманам, у которых: во-первых, – объём курса был значительно меньше, и, во-вторых, – у них отсутствовала необходимая для этого курса предварительная математическая подготовка. По-этому, все изданные великолепные классические учебники по ТАУ – были им абсолютно непонятны. То есть формально учебники по курсу и бы-ли, но пользоваться ими слушатели-штурмана – не могли.
До меня штурманам читал этот курс то сам Виктор Александро-вич, то старший преподаватель кафедры Водов Константин Алексан-дрович. Читали они его так, как и привыкли, и как им было удобно, то есть через матричное исчисление, но только в уменьшенном объёме. В результате слушатели-штурмана ничего не понимали, на экзаменах по этому предмету они усиленно шпаргалили, так как тотальное непони-мание предмета их к этому провоцировало. Их со шпаргалками ловили, за это им ставили двойки, затем они с пересдачей исправляли их на тройки, но всё равно ничего не понимали. И такая неприглядная ситу-ация со штурманами тянулась годами, пока этот курс не попал в мои руки. Я прекрасно знал об этой ситуации, сложившейся на штурман-ской кафедре с преподавателями ТАУ и был ей внутренне возмущён. В результате слушатели-штурмана никаких знаний по ТАУ не получали и спровоцировано становились троечниками.
Чтобы эту ситуацию исправить, для начала требовалось напи-сать упрощённый добротный компактный курс по ТАУ для штурма-нов без всякого матричного исчисления. Но таких учебников не было. И мне пришлось взяться за него. Да, мне было бы очень легко излагать этот курс ТАУ на высоком математическом уровне, но очень трудно было так продумать и скомпоновать материал, чтобы его изложить упрощённо, понятно для слушателей с обычной математической под-готовкой. Это был очень большой труд. Здесь скажу прямо и принци-пиально: ни уважаемый мной Виктор Александрович, ни старший пре-подаватель Водов от личной лени не желали перенапрячься и переде-лать этот курс для штурманов. А если они такую задачу даже и не видели – то это уже говорит об их низких методических качествах, хотя Виктор Александрович и был профессор, а Водов – доцентом.
Но я был слеплен из другого теста, и с этой ситуацией мириться не стал. Мой товарищ – офицер-штурман, поступивший в Академию, не должен быть заранее вынужденно обречён на тройки. Здесь меня агитировать было не надо, и я сам себе поставил задачу – разрабо-тать принципиально иной курс лекций по ТАУ для штурманов. А это очень и очень большой труд – сложное сделать простым. И, если учесть ещё мою катастрофическую ситуацию с разработкой курса лекций по алгоритмическому языку PL-1, то можно себе представить моё крайне катастрофическое, трижды авантюрное положение!!! …
И я стал работать, увлечённо, без выходных, без праздников, ча-сто недосыпая. Бывало у меня завал по лекциям по PL-1, и я временно бросаю ТАУ. Как только-только более или менее ситуация по PL-1 улучшается и у меня в запасе оставалась ещё неделя учебного процесса с разработанными лекциями, то я сразу бросался на разработку лек-ций по ТАУ. Образно это можно описать так: у меня были два котла с кашами, в одном котле варилась каша, называемая PL-1, а в другом – ТАУ. И прожорливые слушатели усиленно поедали эти каши. И моя за-дача была – доваривать эти два типа каш и кидать их в свои котлы раньше, чем покажется их дно. И в таком бешенном ритме я прослу-жил весь первый год в должности преподавателя Академии. Конечно, ни о каких занятиях наукой в течении этого года – не могло быть и ре-чи. Мне надо было выстоять как преподавателю. И я выстоял. Да, по-худел, да осунулся – но всё же выстоял! Я был очень доволен собой. Те-перь у меня появилось реальное время заняться наукой.
Читатели меня могут спросить – а зачем я всё это пишу? … Похвастаться? … Да, согласен, что такая мысль у кого-либо может возникнуть. Ведь каждый человек оценивает жизнь согласно своим по-нятиям, убеждений, в общем – согласно своему мировоззрению. … Но мой ответ будет для них абсолютно неожиданным – я это пишу для молодых людей как пример того, чтобы они не совались не в своё дело.
Здесь я предвижу возражения – как так (?) при чём здесь «не в своё дело»? Напускаете туман, а на самом деле обыкновенное хвастов-ство. … Для тех, кто так думает, отвечаю. … Не надо меня жалеть или восхищаться – работая так, я получал колоссальное удовольствие. Мне было просто физически тяжело от нехватки времени – это верно, а так – я блаженствовал, занимаясь любимым делом, которое достав-ляло мне такое большое удовольствие. Писать лекции, излагать науч-ный или учебный материал – это всегда было моей мечтой ещё с кур-сантских времён. А теперь эта мечта воплотилась в явь. Просто её было слишком много. Наконец-то я стал профессионально заниматься своим любимым делом, для которого и родился, к которому я шёл столько лет!
А если у Вас, уважаемый читатель, нет склонности к научной, учебной и методической работе, и напросились Вы в преподаватели Академии только из-за того, что в то время ШДК там была – «капи-тан 1 ранга», то с такой задачей Вы никогда не справитесь и будете вынуждены халтурить. А это сразу всем станет видно, и Вы лихора-дочно будете искать того, кто с этой задачей справится. … Вот это и есть то, ради чего я и пишу эти строки. Вы, читатель, вправе мне не поверить, мол хвастаюсь я и точка. Пожалуйста – не верьте – Ва-ше дело, но и я тоже в праве глубоко в душе, скрыто Вас презирать. …
И ещё мне здесь хочется хоть несколько слов сказать о методиче-ской работе. – Оказывается не всё так плохо в нашем королевстве. Здесь я хочу привести в пример блестящего методиста, к сожалению, уже покойного, которого мне посчастливилось повстречать в жизни. Это молодой преподаватель кафедры Автоматики Академии в то время – капитан 2 ранга Плетнёв Александр Иванович. Его невозможно было заставить написать лекции, заниматься научной работой, он никогда не был ни кандидатом, ни доктором наук, ни доцентом, ни профессором. На как он блестяще читал лекции и вёл практические за-нятия по такому сложнейшему предмету как «Микропроцессоры». Этот предмет основан на глубоких знаниях микроэлектроники, двоич-ного исчисления в математике и теории кодов в телемеханике. Когда он объяснял, то, во-первых, его невозможно было не слушать, знания как бы сами естественно входили в тебя без всяких мыслительных уси-лий, во-вторых, создавалось впечатление, что в мире нет ничего про-ще, чем устройство микропроцессора. По его предмету не было неуспевающих. …
Здесь я прерву нить повествования, чтобы сделать маленькую, но очень важную ремарку – обилие плохих оценок, по моему мнению, – это косвенное свидетельство отсутствия методического мастерства у преподавателя. Это мастерство можно в себе развить, если его нет от природы. Но для этого человек должен хотя бы осознавать это. Но, к сожалению, часто встречаются такие преподаватели, которые, наставив кучу двоек, во всём винят слушателей. Когда я сам стал начальником кафедры, то от таких преподавателей я избавлялся. …
Всё, кончаю писать свою ремарку и снова возвращаюсь к незабвен-ному Александру Ивановичу Плетнёву. Сейчас, напрягая память, я не могу вспомнить, чтобы хоть кто-нибудь по его предмету имел чет-вёрку. Одно у него было плохо – всё время так хотелось его слушать, что некогда было вести конспект. А он его и не требовал. Но по его предмету было море литературы, которую после его лекций, мы могли свободно читать. Для меня он стал недосягаемым символом методиз-ма. И когда я сам стал начальником кафедры, я его ставил в пример всем профессорам, прощая ему то, что он так и не стал даже канди-датом технических наук. Но, к сожалению, он очень рано скоропо-стижно скончался.
Внутренне перерабатывая манеру чтения лекций Александром Ивановичем, я для себя решил полностью отказаться от так называе-мой классической манеры чтения лекций. Теперь расскажу несколько слов, что это была за манера. – Это когда именитый профессор, аб-солютно не обращая никакого внимания на аудиторию, равномерно, не спеша, занудно, на своём профессорском уровне отбывает положенный ему номер. Конечно, он производит требуемый внешний эффект от своей учёной респектабельности. Этот эффект нужен только ему са-мому для осознания своей значимости. Слушатели должны знать, что сам профессор материал знает, а понимают ли его слушатели или – нет, ему абсолютно безразлично. Задаю естественный вопрос – а ну-жен ли он слушателям? Если слушатель старается следить за разви-тием его мысли, то есть напрягает свою логическую часть памяти, то ему некогда делать записи в свой конспект. Если же наоборот, слушатель старается сделать записи в свой конспект, то есть напря-гает свою моторную часть памяти, то в этом случае он напрягает свою голову чтобы запомнить ту фразу профессора, которую он хо-чет записать. Но, в самом процессе записи, он неизбежно упускает дальнейшее развитие мысли профессора. И когда он, что-то записав, снова начинает слушать лектора, то, как правило, он уже ничего не понимает. За это время профессор значительно дальше развил свою мысль, а переспросить при всех профессора слушатель, как правило, стесняется.
Проанализировав достоинства и недостатки манеры чтения лек-ций Александром Ивановичем и классической манерой, я выработал свою собственную манеру чтения лекций и до сих пор считаю её самой лучшей. Вот в чём её суть. … Лекция длится два академических часа по 45 минут каждый. Первые 45 минут я, тщательно продумав матери-ал, излагаю его самыми простыми словами, обильно снабжая свои по-ложения различными примерами из понятной слушателям флотской практики. Но заранее предупреждал слушателей, чтобы они не пыта-лись за мной что-либо записать, а только старались понять саму суть преподаваемого им материала, и что время на конспектирование я им выделю отдельно. При этом все теоретические положения и формулы высвечиваются на экране от различных заранее заготовлен-ных видеослайдов. На каждую лекцию у меня обычно было заранее за-готовлено от пяти до десяти таких видеослайдов. Если, в процессе моего рассказа, какой-либо слушатель что-либо не понял, то он обязан был не стесняясь задать мне соответствующий вопрос, предваритель-но подняв руку. А уж как подбирать простые слова и примеры, то тут у меня был колоссальный опыт обучения матросов, которые, кстати, не имели высшего образования. А объяснял я им сложнейшие системы ядерной энергетической установки. И только убедившись, что все слушатели учебной группы правильно поняли изложенной мною материал, на вторые 45 минут я давал им время спокойно с моих ви-деослайдов его переписать. Таким образом, у них получался ёмкий ком-пактный аккуратный конспект всех моих лекций.
Весь фокус ясного правильного усвоения преподаваемого мною ма-териала заключался в том, что я преднамеренно отделял у слушателей логическую часть их памяти от моторной части. Первые 45 минут у слушателей должна была работать только логическая часть их па-мяти, усваивая саму суть материала и, при этом, никакая другая часть памяти им не должна была мешать. Вторые 45 минут, наобо-рот, у слушателей работала только моторная часть их памяти, но (очень важно!!!) моторно переписывая с видеослайдов материал лек-ции, они при этом, уже глубоко понимали смысл того, что они записы-вают. Иными словами, – моторная часть памяти усиливала логиче-скую часть памяти. Таким образом, разделяя и комбинируя эти два вида памяти, я, без особого труда с моей стороны, добивался почти полного правильного усвоения слушателями прочитанного мною мате-риала. На экзаменах по моему предмету штурмана почти всегда полу-чали одни пятёрки и очень, очень редко – четвёрки. Троек я не поста-вил ни одному. Точно такой же системой я пользовался, преподавая алгоритмический язык PL-1. Конечно, среди преподавателей штурман-ской кафедры я стал пользоваться безграничным авторитетом. А вот свои стали меня покритиковывать за неправильную методику чтения лекций. При этом я ни с кем не спорил, но тихо и откровенно игнори-ровал все их замечания, и, тем не менее, всё равно со временем добился получения учёного звания «профессор». А когда я сам стал начальником кафедры, то свою манеру чтения лекций рекомендовал всем молодым преподавателям. Именно только – рекомендовал, так как отменить классическую манеру я не имел права.
Итак, на второй год моей преподавательской службы, на кафед-ре Автоматики в Военно-морской академии у меня появилась масса времени для занятия наукой. Если процесс написания лекций и препода-вания – это уже для меня был рай, то занятия наукой я могу расцени-вать как – сверх рай! Это было уже форменное блаженство – очень хотелось жить, служить, работать!
Я открыл и узаконил тему своей кандидатской диссертации – «Автоматизация спрямления аварийной подводной лодки». Здесь мне пришлось пойти на некоторую хитрость. Ведь сама глубинная суть моей кандидатской диссертации заключалась в том, что я дальше развил саму теорию корабля в такой её области как «Статика». Но это уже тема другой кафедры – кафедры Военного кораблестроения. Однако, чтобы иметь право её защищать на кафедре Автоматики, я и поставил в название темы слово «Автоматизация». Тем самым, на первый взгляд, я как бы не претендовал на развитие самой теории ко-рабля. И в процессе открытия темы диссертации, этого никто не за-метил. Правда потом, в процессе её защиты, эта моя уловка вскры-лась, и Институт кораблестроения встал на дыбы. Но было уже слишком поздно, да и сам факт того, что свои научные разработки я применил на реальной практике, по сути, тем самым, спас от гибели свою подводную лодку и весь её экипаж, был настолько убедителен и документально зафиксирован в Вахтенном журнале. Что спорить со мной было практически невозможно.
Но неожиданно процесс защиты моей диссертации затянулся, мне пришлось её переоформлять. Читатель может ахнуть! – Ведь у Вас уже всё было на мази, Вы шли к явному успеху, что же могло такое случиться?! … Но случилось! … И вот что случилось. … «Виноват» оказался я сам, так как, уже находясь на финишной прямой, мне вдруг в голову пришли интереснейшие мысли, которых я тут же проверил и получил неожиданный потрясающий своей необычностью и противо-речивостью невероятный новый результат. Результат был настолько положительный, но уж больно он был парадоксален и в первый мо-мент трудно укладывался в голове. Этот результат я решил вставить в свою диссертацию. Он значительно углубил её главный результат и, тем самым свойство непотопляемости корабля было уже рассмотре-но не только с практической стороны, но и со стороны тыла, то есть его обеспечения ещё на этапе проектирования корабля.
Тут читатель меня может спросить: хватит Вам всё вокруг да около, говорите прямо, в чём суть второго результата?! И тут я спросил бы читателя: «Вы стоите или сидите?». И, если бы он мне ответил: «Я стою», - то тогда я бы предложил ему сесть, чтобы не упасть от неожиданности. А суть его вот в чём.
На первый взгляд кажется самоочевидным не требующим провер-ки факт того, что чем больше у подводной лодки будет отсеков – тем её свойство непотопляемости тоже будет больше. А мои расчёты убедительно математически на цифрах доказали, что в большинстве случаев всё будет как раз, наоборот, – при увеличении числа отсеков у подводной лодки её свойство непотопляемости будет только падать. Да, в меньших случаях оно, конечно, будет расти, но в большинстве случаев – падать. Парадокс! – Но это правда! Наверно читателю бу-дет интересно знать, как я пришёл к такому парадоксальному резуль-тату. Рассказываю.
Я стал изучать классическую литературу по этой теме, то есть ту литературу, которая лежит в основе в фундаменте данной отрас-ли знаний. К сожалению, сейчас молодёжь, желающая получить ди-плом кандидата наук, их не изучает. Здесь я специально не пишу – стать учёным, так как у них нет этого стремления. А саму корочку кандидата наук они используют для карьерного роста, так и не поняв, что такое быть учёным. … Опять отвлёкся. … Так вот, фундамент непотопляемости в рамках общей теории корабля, был заложен вели-чайшим русским учёным-кораблестроителем – Иваном Григорьевичем Бубновым в его классическом труде «О непотопляемости броненос-цев», впервые опубликованным им в 1901 году.
В этом труде Иван Григорьевич дал решение вопроса о том, какое наименьшее и в то же время рациональное количество отсеков должно быть у броненосцев, и в каком месте надо устанавливать переборки чтобы при затоплении части его отсеков от пробоин, вызванных по-паданием артиллерийских снарядов, – его броневой пояс полностью не ушёл под воду или не оголилось не бронированное днище корабля. Иван Григорьевич эту задачу решил. Тогда я подумал, а что если его идею применить к подводным лодкам? Но, как известно, подводная лодка не предназначена для артиллерийского боя, и, к тому же её запас плавуче-сти во много раз меньше чем у броненосцев тех лет, поэтому предло-женное Бубновым условие непотопляемости и вытекающий из него критерий определения количества отсеков и мест установления меж-отсечных переборок для подводной лодки полностью неприемлем. Но самой этой идеей я загорелся, и, применяя её к подводной лодке, я по-ставил себе задачу так: найти такой аналитический метод, чтобы математически едино связать между собой: количество отсеков у подводной лодки, её запас плавучести и радиус разрушений от взрыва торпеды, мины, снаряда и так далее. Не без трудностей, но это мне удалось. И из этого математического метода я и увидел, что в боль-шинстве случаев увеличение отсеков ухудшает (снижает) непотопляе-мость подводной лодки. Это был гигантский парадокс! Затем физику этого парадокса я чётко математически доказал. Много лет спустя и этот результат моей кандидатской диссертации был внедрён в прак-тику кораблестроения. Но внедрён он был независимо от меня, а я его только математически обосновал. А дело было так.

 
Иван Григорьевич Бубнов

В то время я уже был начальником кафедры Автоматики и па-раллельно исполнял обязанности советника генерального конструктора подводных лодок Юрия Николаевича Кормилицына в конструкторском бюро «Рубин».

 
Центральное конструкторское бюро морской техники «Рубин»

Тогда я участвовал в проектировании его самой новейшей дизель-ной подводной лодки типа «Лада».

 
Дизельная подводная лодка типа «Лада»
Как-то при случае я сказал Юрию Николаевичу о таком своём научном результате, и он мне очень интересно ответил:

 
Генеральный конструктор подводных лодок Юрий Николаевич
Кормилицын

- «Юрий Александрович, эту вашу работу я не читал и вообще, впервые о ней слышу. Но тот парадокс, который Вы вывели и доказа-ли чисто математически я уже давно интуитивно ощущал. Поэтому, у «Лады» я спроектировал самое наименьшее количество отсеков, ко-торое когда-либо было у дизельных подводных лодок», - вот так, ува-жаемый читатель! И это было прекрасно, когда талантливая интуи-ция генерального конструктора была подкреплена строгим научным обоснованием.
Защитил я тогда кандидатскую диссертацию с сухим счётом, но не без трудностей. Трудность была в том, что Институт корабле-строения, как ведущая организация, дал мне отрицательный отзыв. Идти на защиту с отрицательным отзывом ведущей организации – было сверх рискованно. И многие «доброжелатели» мне об этом не раз говорили:
- «Юрий Александрович, я опытный человек и Вам желаю только добра. Но идти на защиту с отрицательным отзывом ведущей орга-низации – это безумие. … Снимите свою диссертацию с защиты, устраните замечания Института кораблестроения и снова выходите на защиту».
А замечание их было очень интересное: оказывается, они просчи-тали и этот вариант спрямления, который я тогда вычислил авто-матически по своим кривым и в правильности которых убедил тогда своего механика – Георгия Дмитриевича (ныне уже покойного). Они, видите ли, – просто не посчитали нужным внести его в Таблицу надводной непотопляемости (ТНН). … На мой законный вопрос:
- «Докажите это документально?» - в ответ молчание. … Мол-чат, они по этому вопросу, и по сей день.
А то, что мне при этом не надо было просчитывать все возмож-ные варианты, так как они определяются автоматически – они не хо-тят это даже замечать. … Тогда, на самой защите. Я вывернул наизнанку всю гнусность позиции этого института, который, оказы-вается, насолил не только мне, – и наш диссертационный совет прого-лосовал «За» единогласно. А я организовал прекрасный банкет по слу-чаю своей защиты, на который была приглашена вся кафедра и все члены диссертационного совета. Какие я услышал в свой адрес пре-красные тосты! Спасибо вам – дорогие мои сослуживцы!
Ох! С каким наслаждением своей успешной защитой я залепил то-гда публичную звонкую пощёчину этому вконец обнаглевшему насквозь прокоррумпированному институту. Правда, от этого я получил толь-ко моральное удовлетворение. Царящую там коррупцию я так и не по-бедил. Удовольствие от этой пощёчины я испытываю до сих пор. Оспаривать в ВАКе (высшая аттестационная комиссия – прим. авто-ра) решение нашего диссертационного совета они побоялись. … Так я стал кандидатом технических наук. А те «доброжелатели», которые советовали мне снять диссертацию с защиты, при встрече со мной в коридорах Академии, стыдливо прятали глаза. Увидев их, я презри-тельно кривил губы и мысленно клеймил их одним словом «холуи» и мел-кие интриганы от науки. К сожалению, таких личностей в нашей пре-подавательской среде хватало.
В то время со мной произошёл один маленький, но очень значимый эпизод, он очень сильно въелся в мою память, и, конечно, я опишу его с большим удовольствием.
Это произошло очень давно. Я тогда был ещё молодым препода-вателем Военно-морской академии в воинском звании – капитан 2 ран-га. Как-то раз, неожиданно, начальник Академии велел собрать в ак-товом зале всех преподавателей свободных от ведения занятий. У меня как раз в этот момент занятий не было, и я очутился в актовом зале. Оказалось, что к нам в Академию приехала французская военная деле-гация. И начальник Академии решил организовать совместный «круг-лый стол». Нас, российских офицеров, посадили между французами. Вступительное слово сказали начальник Академии и руководитель французской военной делегации. Естественно – всё с переводом. Затем нам сказали: «Общайтесь». Слева от меня сидел французский генерал. Мы с ним стали общаться. Я не знал французский язык, а он – русский. Но я и он учили когда-то английский. Именно на нём, с изрядной долей жестов и стали мы общаться. Француз сказал мне, что он командир парашютно-десантной дивизии. Я, в свою очередь, сказал ему кто я такой. Затем французский генерал сказал мне примерно следующие слова (пишу по памяти):
- «Нам всё время говорили, повышайте свою боевую подготовку, а то русские снова будут гулять по Парижу. Сейчас я вижу, что это уже не реально. Но на уровне подсознания страх перед Русской армией и одновременное уважение к ней всё ещё живут в памяти французов».
Необычайно сильное чувство гордости за сою страну Россию, за Русскую армию и флот влилось в меня в тот момент. Это частица ве-личия России. И, если Вы, молодой читатель, хотите быть причаст-ны к ней, то кроме ума и трудолюбия Вам необходимо ещё три такие качества как: дерзость, воля и энергия!
………………………………………………………………………………………..
Шло время, и на кафедре произошёл целый ряд событий. Виктор Александрович Данилин был демобилизован по предельному возрасту нахождения на военной службе, но остался при кафедре, заняв долж-ность гражданского профессора. Начальником кафедры стал капи-тан 1 ранга Кузнецов Александр Иванович, а своим заместителем он взял себе своего давнего сослуживца и ученика капитана 1 ранга Ме-щерского Сергея Павловича [15]. Вдвоём они разрабатывали очень ин-тересную тему, – это детальное полномасштабное моделирование всех систем и механизмов корабля на основе принципиально нового мате-матического аппарата – цветных неправильно раскрашенных графов [15].
Да! А вот о себе-то я и забыл написать. За год до защиты канди-датской диссертации, в ознаменовании трёхсотлетнего юбилея Рос-сийского флота в октябре 1996 года. За успехи в учебной, научной и методической работе мне опять досрочно было присвоено очередное воинское звание – капитан 1 ранга. Тогда мне было 39 лет. Через два года после защиты кандидатской диссертации я получил учёное звание – доцент. За это время меня дважды повышали в должности. Сначала я стал старшим преподавателем, а потом и военным доцентом.
В то время меня стали увлекать научные идеи гораздо более высо-кого полёта. Я вторгся в область высшей алгебры. Несколькими штрихами поясню, что это за область математики. … Если о фило-софии мы говорим, что это самая общая наука о материи, обществе и мышлении, а все прочие науки являются по сравнению с ней – частными науками о какой-то одной области знаний. То высшую алгебру, по ана-логии, можно определить, как философию в математике. Все прочие разделы математики вытекают из неё как некие частные приложения. Иными словами, – высшая алгебра, это фундамент или основа всей математики в целом. Изучают эту дисциплину только профессиональ-ные математики в соответствующих университетах на математиче-ских факультетах, да и то – не все. Её изучают математики, готовя-щиеся стать учёными в области самой математики. В инженерных ВУЗах (высшее учебное заведение – прим. автора) и, тем более, в воен-ных академиях – она не изучается.
Так вот, занимаясь своими методами в области непотопляемости корабля, ещё в процессе написания кандидатской диссертации, я стал смутно замечать какие-то неясные для меня общие закономерности. Они меня заинтересовали, но чётко их понять, выделить и дать им определения, я тогда ещё не мог – ощутимо не хватало фундаменталь-ных математических знаний. А когда я стал изучать труды нового начальника кафедры капитана 1 ранга Кузнецова и его заместителя капитана 1 ранга Мещерского [15], то эти общие закономерности ещё более чётко стали вырисовываться в моей голове.
Но вот однажды, читая переведённую иностранную научную ли-тературу по математике, я наткнулся на золотую жилу. Один ино-странный автор пишет, что ещё в 1956 году у нас в Советском Союзе никому не известным академиком Мальцевым Анатолием Ивановичем, в рамках высшей алгебры, было разработано учение о формальной теории, и вся западная наука широко пользуется этим учением. Затем этот автор в самых общих словах, не используя никакие математиче-ские символы и выражения, описывает основную идею этого учения. … Вот оно!!! Сразу, меня как будто окатило кипятком! Эту идею я уло-вил с лёту, но сразу во мне поселился стыд и обида – почему, то, что разработал русский учёный, я узнаю от западных учёных (?!), которые этим учением уже давно пользуются?! … Эх, Россия, Россия! Что же у нас за такая страна?! И как лжива и не верна поговорка, что нет пророка в своём Отечестве! Очень, очень обидно за Россию! Ну что ж! – Я солдат, – значит, буду сражаться за престиж русских учёных! Иного решения для себя я принять не мог.
Сразу после этих первых эмоций у меня возникло ощущение, что как будто какая-то пелена спала с моих глаз. Оказывается, эти смут-но замеченные мною закономерности, были не что иное, – как элемен-ты теории, о которой я ещё тогда не догадывался. И тут я сразу уви-дел, какие научные труды, претендующие на новую теорию, в дей-ствительности теорией не являются. В основном это были доктор-ские диссертации профессуры моей кафедры, так как другие труды я тогда ещё не знал. Они совершенно произвольно называли теорией тот научный материал, который фактически теорией не являлся. Так их труд выглядел солиднее, значимее, весомее. А их гонор, при этом, за-шкаливал до немыслимых пределов.   
 
Академик Мальцев Анатолий Иванович

Например, они совершенно серьёзно мне жаловались о том, что оказывается очень несправедливо, что им всё ещё не дали Нобелевскую премию! А каков при этом был их взгляд, какая походка! О! Это надо было видеть! – И почему никто не падал ниц, когда они соизволили ше-ствовать по коридорам Академии! Да, да, именно – шествовать, а не идти по коридору! И вот среди такой публики оказался я – простой российский подводник, но очень влюбленный в науку. Дальше я буду рас-сказывать, как я жил среди них, служил и общался с ними. … Чу! Меня снова занесло в одну сторону, и я стал предвзят и не справедлив. Это только одна сторона нашей академической профессуры. Но у неё ещё была и другая сторона. Например, когда я уже сам стал начальником кафедры, я прекрасно знал, что профессоре, при грамотной с ней ра-боте, можно было поручить то, что не сделает никто другой. И они это делали! Например, – в кратчайший срок разработать новую дис-циплину, найти ошибки в докторской диссертации, присланной мне на отзыв и много других трудоёмких работ, требующих высокой научной квалификации. Профессору надо было грамотно поставить задачу, снабдить всем необходимым и, главное (!) – не мешать! И, конечно, ни-какого намёка на иронию, как бы я сам внутренне к ним не относился. … Ой, опять меня занесло в сторону! Но без этих лирических отступ-лений мой труд был бы сух и скучен, а я этого не хочу. Опять вернусь в то время, когда я впервые узнал о учении о формальной теории.
Члены нашего диссертационного совета, тоже, не зная этого уче-ния, соглашались пропустить такие докторские диссертации. Таким образом, наш Кораблестроительный факультет Военно-морской ака-демии был переполнен дутыми докторами наук и липовыми профессо-рами. … И, о чудо! – Среди этой научной рутины, как гром среди ясно-го неба выглядели труды нашего нового начальника кафедры капитана 1 ранга Кузнецова Александра Ивановича [15]! По своему научному со-держанию его труды явно и бесповоротно содержали новую теорию, только сам он об этом ещё не догадывался. На мой взгляд, его научные труды надо было просто пере структурировать и представить, как научно-обоснованную новую теорию. А это открыло бы ему путь к за-щите докторской диссертации. Но спешить с этим я не хотел, так как надо было самому в подлиннике ознакомиться с трудами академи-ка Мальцева [16].
С этими мыслями я пошёл в научный фонд нашей академической библиотеки. И здесь мне повезло. Из всех трудов академика Мальцева у нас был только один его труд «Алгебраические системы» [16]. Это был его главный труд. Он был издан в 1970 году в двух томах. За более чем тридцать лет этот труд в нашей Академии до меня взяли только два человека, это: профессор Рябинин Игорь Алексеевич (лауреат Гос-ударственной премии, контр-адмирал, ныне уже покойный) с моей ка-федры и профессор Половинкин Валерий Николаевич (начальник Ко-раблестроительного факультета) впоследствии он выдвинул меня на должность начальника кафедры – и всё! Больше этот гениальный труд в Академии до меня не брал никто! Хотя Академия была полна профессурой. И это тоже парадокс, который был виден только мне. Как, к сожалению, потом я выяснил, этот парадокс распространялся не только на Военно-морскую академию.
Изучая этот труд, во втором томе я действительно нашёл раз-работанное им учение о формальной теории. Но! Объём этого учения у самого Мальцева был на пол страницы и всё! Там не было ни одного слова –
одни математические символы, основанные на символах теории мно-жеств и кортежах. Читать Мальцева в подлиннике неспециалисту – математику, кем и были все без исключения флотские офицеры – было абсолютно невозможно! Я это, как никто другой, прекрасно понимал. Более того, в своём труде Мальцев не приводит ни одного примера, ил-люстрирующего, как он сам видит, реальное практическое приложение его учения. Для него это был какой-то мелкий незначительный частный результат, из его более общего труда о «Алгебраических системах» [16].

 
Профессор Рябинин Игорь Алексеевич
 
Профессор Половинкин Валерий Николаевич
Разобравшись с его трудом, я сделал для себя вывод – зная истин-ное состояние науки в Военно-морской академии, я обязан (!) – подчёр-киваю слово «обязан» – популяризовать этот труд. То есть, изло-жить его такими простыми словами в виде учебного пособия, кото-рые были бы понятны любому флотскому офицеру, пришедшему учиться в Академию. И, главное (!) – снабдить его массой прикладных примеров из технических наук и военной науки. Я сам себе поставил эту задачу, вписал её в свой личный план научной работы, на заседании кафедры сумел в этом убедить профессорско-преподавательский со-став своей кафедры и с неимоверным увлечением принялся за работу. А уж как сложные понятия объяснять простыми словами – то тут у меня был колоссальный опыт ещё с флота, занимать мне его было не надо. … И вот только сейчас я подхожу к самому главному. Следите за моей мыслью, уважаемый читатель!
Занимаясь этой работой, совершенно закономерно мне в голову пришла следующая мысль: я что если мне пойти дальше Мальцева и разработать учение о формальной науке?! А! Читатель, каково! Я так обрадовался этой мысли, так она меня всего захватила, что дальше на весь Мир и на свою жизнь я уже смотрел сквозь математи-ческие абстракции высшей алгебры. Жалел я только об одном – уж больно быстро я её разработал, не успел, как следует полностью насладиться прелестью научного творчества. На это у меня ушёл всего лишь один летний отпуск. Он пролетел как миг. Себе я позволил толь-ко отсыпаться и по утрам заниматься физкультурой, пробежками и купанием.
Как только я окунулся в эту тему, то сразу увидел, что в отличие от формальной теории, формальная наука имеет разную структуру на разных этапах своего исторического развития. Поэтому, полную аналогию с формальной теорией, здесь было сделать нереально. И, к тому же, теория и наука – это понятия абсолютно разного уровня. … Но я опять увлёкся и забежал несколько вперёд. Дело в том, что я не только предложил и развил учение о формальной науке, но и значи-тельно углубил само учение о формальной теории. В ней я, на основе теории комбинаторики, нашёл предельно общее математическое вы-ражение определения множества формул и множества целей теории. От общего множества целей я отнял множество известных целей и, таким образом нашёл множество целей до того науке не известных в рамках данной теории. Затем, при помощи формул комбинаторики, я нашёл общее число комбинаций применения формул (что и входит в понятие метода), при последовательном применении которых дости-гается та или иная до того науке не известная цель. А это и есть предсказательное свойство теории, которые я и обнаружил, ведя свои исследования в области формальной теории.
От радости я был на седьмом небе от счастья! Я ликовал! Как всё бытовое, что окружает меня, показалось мне мелким, по сравнению с теми истинами, которые мне открылись! Да, … суета сует, как гово-рят священники на все страсти жизни человеческой. Но именно из этой суеты сует и рождаются такие истины, – истины, возвышаю-щие душу и делающие нашу жизнь прекрасной. Открытие таких истин – для меня и есть рай. Другого рая мне не нужен, он мне будет не инте-ресен.
Здесь уместно привести высказывание знаменитого профессора-травматолога Г.А. Илизарова: «Не знаю, почему уж так повелось, но ученых, изобретателей – в общем, людей, одержимым своим делом, нередко изображают как фанатиков и вроде бы на словах перед ними преклоняются, но относятся к ним с сочувствием, как к недотёпам. Несчастные мол, люди – жить не умеют.
Неверно! Фанатизм связан с муками и страданиями. И чаще всего бессмысленными. Учёный, исследователь, если он настоящий, не мученик, а эпикуреец, стремящийся к наслаждению. Причём в высшем смысле этого слова – самое большое наслаждение он полу-чает не от изысканнейшей пищи, вина, хороших сигарет и иных чисто материальных вещей, которые ему, кстати, тоже не чуж-ды, а от познания.
Природа похожа на бездонную бочку – сколько будут суще-ствовать люди, столько они будут пытаться познать её сущ-ность. Посему наслаждение учёного так же длительно, как вся его жизнь» [17].
А что было дальше, может спросить меня уважаемый читатель? – А дальше я, в истории современной науки, нашёл примеры того, как эти открытые мною предсказательные свойства теории применялись талантливыми учёными неосознанно, стихийно. Они настолько заме-чательны, что я решил их записать. Вот они:
Три выдающихся американских учёных: Герберт А. Саймон (лауре-ат Нобелевской премии по экономике 1978 года), Аллен Ньюэл и Джорж К. Шоу в 1956 году создали компьютерную программу «Логик-теоретик» [18] которая смогла доказывать различные математиче-ские теоремы, в том числе разработали ряд доказательств до того науке не известные!
Американский математик и программист Эдвард Фейленбаум вместе со своим научным руководителем Джошуа Леденбергом (лауре-ат Нобелевской премии по генетике) разработали компьютерную про-грамму «Дендрал», которая предсказала возможность существования многих соединений из органической химии, до того науке не известных [18]! Более того, эта программа даже предсказала примерные свой-ства таких соединений. В настоящий момент программа «Дендрал» используется в химических лабораториях всего мира. Исследователи обращаются к ней в своей повседневной работе, когда им требуется определить неизвестное соединение. Иногда химики даже упоминают «Дендрал» в своих статьях, как равноправного сотрудника.
А! Каково! … Что скажите, уважаемый читатель, какое бле-стящее практическое подтверждение я нашёл своим чисто абстракт-ным математическим исследованиям! … А теперь попытайтесь хоть на одну минутку представить себе – какое я тогда испытывал сча-стье!!! – Что всё другое, что есть в Мире, может сравниться с этим!!!??? – Может, Вы знаете, – а я не знаю. По-моему – это тот предел счастья, который только и может быть в Мире – и я его ис-пытал!!!
Однако, необходимо ещё раз подчеркнуть, что это примеры не-осознанного стихийного случайного применения предсказательных свойств формальной теории, основанных на частных «озарениях» их талантливых авторов. Огромное же методологическое значение обще-го предельного универсального алгоритма действий по реализации предсказательной функции формальной теории состоит в том, что его знание направляет, дисциплинирует мысль исследователя в научно обоснованном правильном направлении.      
        Но это ещё не всё, это только начало. А дальше мною было предложено и разработано учение о формальной науке. Именно в этом направлении я и пошёл дальше Мальцева. Теперь несколько слов о нём.
Самым главным здесь было разработать саму структуру фор-мальной науки, которая состоит из объекта исследования и теорети-ческой части. Здесь я подробно разработал формальный механизм их взаимодействия и саморазвития теоретической части науки, которую определил, как взаимосвязанное множество различных формальных теорий. В отличие от формальной теории, здесь, исследуя историче-скую эволюцию развития самой структуры формальной науки, появи-лась методологическая возможность сделать долгосрочный прогноз её развития, то есть «заглянуть за видимый горизонт» её развития в да-лёкое будущее. И всё это я снабдил огромным количеством практиче-ских примеров.
Сначала этот труд был мной оформлен как НИР (научно-исследовательская работа), потом я его оформил как учебное пособие «Учение о формальной теории и науке» [19]. Оно было издано типо-графией Академии. Потом, на основе этого НИРа я написал и защи-тил докторскую диссертацию. Это произошло уже в 2002 году. И здесь я бы хотел сделать одну маленькую ремарку о том споре, кото-рый возник на Учёном совете Академии, когда утверждался план науч-ной работы.
Однажды, начальник Военно-морской академии на Учёном совете бросил упрёк нам – учёным, что наши НИРы (научно-исследовательские работы) – это, в основном, переписывание друг у друга одних и тех же научных теорий, истин и фактов. Он назвал это научной рутиной и сказал, что надо работать только над теми НИРами, которые дей-ствительно двигают науку вперёд. Выслушав его, я попросил слова. Слово мне было предоставлено. Я взошёл на трибуну и сказал:
- «Да, товарищ адмирал, Вы правы, я с Вами полностью согласен – основная масса наших НИРов – это, как Вы правильно сказали – научная рутина. Но я не согласен с Вами в другом, – только на основе этой научной рутины вырастают те единицы из сотен или тысяч учё-ных и то не каждый год, которые действительно двигают науку впе-рёд. Так было всегда во всех странах во все времена. Ничего лучшего че-ловечество до сих пор ещё не придумало. Если сейчас убрать эту науч-ную рутину, то мы лишимся той почвы, на которой могут в будущем произрасти действительно выдающиеся талантливые учёные, способ-ные двигать науку вперёд. Поэтому предлагаю оставить всё как есть», – ни начальник Академии, ни один из членов Учёного совета, ни-кто не нашёл, чем мне возразить.
В то время я уже сам был начальником кафедры. Здесь надо рас-сказать несколько подробнее. Докторскую диссертацию я защитил по техническим наукам, хотя, конечно, основной её результат был по ма-тематике в области высшей алгебры. Во-первых, наш диссертацион-ный совет не был уполномочен давать докторскую степень по мате-матическим наукам, а во-вторых – для этого надо было предъявить официальный диплом по математическому образованию. У меня тако-го диплома не было, – математику я изучал самоучкой. Поэтому фор-мально я как бы защищался по многочисленным техническим приложе-ниям к разработанной мной математике. Здесь очень интересно от-метить, что когда перед защитой я получал отзывы сторонних орга-низаций на автореферат своей докторской, то обнаружил не очень приятный для меня факт. Оказывается, труды академика А.И. Маль-цева не знали не только у нас в Академии, но и во всех ВУЗах, НИИ и КБ (конструкторское бюро), где я брал свои отзывы.
- «Какой кошмар! Какая тотальная математическая серость в научных организациях Санкт-Петербурга! Какой пласт науки остался у всех за бортом! … Стыдно – а ведь на Западе труды нашего Мальце-ва так широко известны!» - так горько думал я. Но все отзывы я всё равно получил положительные, хотя и очень много мне пришлось спо-рить и доказывать. Но ведь это и есть защита!
К моменту моей защиты докторской диссертации наш начальник кафедры – капитан 1 ранга Кузнецов Александр Иванович, был переве-дён для дальнейшего прохождения службы в Генеральный штаб. На его место встал его ученик – заместитель начальника кафедры – капитан 1 ранга Мещерский Сергей Павлович. Но на должности начальника кафедры он пробыл всего четыре месяца. Дело в том, что на высоком правительственном уровне его пригласили в командировку за границу, для так называемых «научных консультаций». Оттуда он уже не вер-нулся. Официально нам сообщили, что он решил порвать с нашей страной и попросил иностранное гражданство. Конечно, в Академии эта весть произвела эффект разорвавшейся бомбы. Но, самое главное – в неё никто не поверил. Всем, начиная с начальника Академии, было понятно, что это какая-то игра спецслужб. А на официально освобо-дившееся место начальника нашей кафедры был назначен я. Вот так.
Далее, я стал активно пропагандировать материалы своей док-торской диссертации: писал массу статей в различные журналы, вы-ступал на различных научных конференциях. В области математики я стал популярным человеком, мои статьи перепечатывались другими журналами, часть из них была издана на иностранных языках. А у себя в Академии я по своему учебному пособию вёл занятия на кафедре Ме-тодики учебного процесса с академическими докторантами. Но всех докторантов в Академии было не набрать для образования учебной группы, поэтому в неё добавляли и часть адъюнктов. Можно было сказать – я почивал на лаврах. Ведь такое активное признание трудов всегда для любого учёного было огромной радостью. Радовался всему этому и я.
Как вдруг, неожиданно для меня произошло одно очень приятное событие – меня на высоком правительственном уровне так же, как и моего предшественника Мещерского, пригласили на научную конферен-цию в старейший Геттингёнский университет. Он находится в Герма-нии, в земле – Нижняя Саксония. К тому времени Западная и Восточ-ная Германии уже объединились в единую Федеративную республику Германии. Это одино из самых старинных и престижных научных и учебных заведений Мира. 45 нобелевских лауреатов в разное время учи-лись и работали в нём. Это такие всемирно известные фамилии как: Альберт Эйнштейн, Энрике Ферми, Вернер Гейзенберг, Давид Гиль-берт, Макс фон Лауэ, Вольфганг Паули, Макс Планк, Норберт Винер и многие, многие другие – всех не перечислить. Конечно, выступать на научной конференции в Геттингёнском университете – в научном мире считалось большой честью. Меня начали готовить к этой конферен-ции – оформлять документы, в первую очередь – заграничный пас-порт, проводить со мной различные беседы и инструкции по линии ФСБ.
На этом я хотел бы, и закончить свои записи, так как можно откровенно сказать – я достиг всего. Я стал начальником кафедры Военно-морской академии, капитаном 1 ранга, доктором технических наук, профессором, широко известным учёным. Под своё имя я раз в год собирал у нас в Академии научную конференцию по темам кафед-ры. И это тот потолок, которого не многие достигают – всё осталь-ное уже будет не интересным. Зачем тогда писать дальше?
Но реальная жизнь всё же сложнее и разнообразнее только дел службы, в ней ещё есть и улыбки, смех, шутки, розыгрыши и просто смешные и не очень смешные ситуации, о которых всегда приятно вспомнить и рассказать. Вот о двух таких смешных и не очень смеш-ных случаях, но закончившихся хорошо, и хочется рассказать напосле-док. После этого я прощаюсь с читателями.







7.5. Смешные и не очень смешные истории, случившиеся со мной во время службы в Военно-морской академии

7.5.1. Масленица

Тяжела, ответственна, но и почётна служба в Военно-морской академии, в должности начальника кафедры. Ты должен быть образ-цом во всём для всех: культурен, вежлив, подтянут, требователен, компетентен и справедлив. Положение заставляло держать себя в жёстких рамках. Так продолжалось днями, неделями, месяцами и го-дами. Ох, как сильно хотелось хоть на время снять с себя эти рамки, расслабиться, остаться наедине самим с собой и немного пошутить. Был же у Петра ; так называемый «всепьянейший собор», где он поз-волял себе полностью расслабиться после сверх человеческого перена-пряжения в процессе ведения Северной войны. Мне не надо такого со-бора, я хотел просто расслабиться и даже подурачиться. Насколько это у меня получилось, судите сами, уважаемые читатели.
Сейчас уже точно не помню, в каком это было году, но твёрдо помню, что это было где-то в конце февраля – начале марта. Насту-пила масленица, и я поехал за город кататься на лыжах. Сразу скажу, что лыжи, плавание и бег на дальние дистанции – это три моих самых любимых вида спорта. Конечно, настроение в тот выходной у меня было самое что ни на есть распрекрасное.
Я очень рано встал. Наскоро позавтракав, одевшись и взяв лыжи, я побежал на станцию метро «Новочеркасская». И через 20 минут ез-ды был уже на Финляндском вокзале. Далее сел в электричку, натёр лыжи и с удовольствием стал перечитывать повесть М.Ю. Лермон-това «Княжна Мери». У меня было правило – раз в год перечитывать эту повесть. Мне в ней нравилось всё: главные герои, стиль, тонкий психологизм. Читать любимую книгу в предвкушении длительной лыж-ной прогулки – это было верхом наслаждения.
Примерно через час электричка остановилась на станции Кома-рово. Это небольшой пригородный посёлок с дачами известных писа-телей, артистов, учёных. Он находится в живописнейшем месте Ка-рельского перешейка – в сосновом лесу, в центре которого находится уединённое озеро Щучье. Я встал на лыжи и с прекрасным настроени-ем, и во всю переполнявшую меня силу рванул с места. Было ещё темно. Через 15 минут скоростного бега на лыжах я очутился на берегу озера Щучье. В этот момент восток просветлел, и наступили сумерки. Я рванул наискосок по целине без лыжни через всё озеро. Небо всё светле-ло и светлело. Ещё через десять минут на востоке над вершинами сосен показался маленький ярко красный краешек солнца. И сразу всё преоб-разилось! Всё вокруг стало нежно розовым: снег, воздух, небо. Красота неописуемая, душа пела! Всё внутреннее душевное напряжение от тру-довых будней исчезло, как будто его и не было. Ещё через пять минут я пересёк озеро и снова очутился в лесу. Там ещё были сумерки, но всё равно лес всё оживал и оживал. Я был абсолютно один в лесу. Ели, как сказочные пирамиды, были укрыты толстым слоем снега. Тишина, только шелест от скольжения лыж да поскрипывание высоких ство-лов сосен на морозе. Я наслаждался силою, скольжением и молодо-стью, хотя в то время мне уже было под пятьдесят лет. Но в то вре-мя у меня ещё не было седых волос, я был поджар и не носил очков.
Ещё через час ходьбы на лыжах я выехал на берег другого озера, гораздо более большего, чем Щучье. Раньше оно называлось – Красави-ца. Как оно называется сейчас – не знаю. Для меня оно всегда будет – Красавицей. Почти час я пересекал это озеро, так как оно было боль-шое, а лыжни не было, и скорость моя резко упала.
Теперь уже день был в полном разгаре, ярко светило солнце, ис-крился снег и впереди в дымке неясно виднелись очертания противопо-ложного берега. Постепенно вид берега становился всё чётче и чётче. И вот я переехал озеро Красавица и очутился в посёлке Ильичёво. Сей-час этот посёлок стал называться как-то по-другому. Но я не хочу даже знать это его новое название. Для меня он навсегда останется – посёлок Ильичёво. У противоположного края этого посёлка в самом лесу есть маленький одноэтажный музей. Экспозиция этого музея раньше была посвящена крупному историческому событию, произо-шедшему здесь. Осенью 1917 года Владимир Ильич Ленин после шалаша на озере Разлив, где он скрывался от Временного правительства, скрытно переехал в этот поселок, где жил и работал в одном из сара-ев. Здесь он писал своё знаменитое произведение «Государство и рево-люция». Причём писал он это произведение по памяти, не пользуясь ни-какими источниками. Я очень хорошо знаю это его произведение. И меня до сих пор поражает – как можно столько много знать и дер-жать в голове?! Так вот, именно этому периоду в жизни Ленина и был посвящён этот музей. Сейчас, нынешние демократы, экспозицию этого музея изменили. Он в основном посвящён освещению жизни Маннергей-ма и зимней советско-финской войне 1939 года. Мне стыдно за это. Ну да ладно. А где же забавная история, может спросить меня уважае-мый читатель? Вот сейчас только я к ней и приступаю.
Я въехал на территорию этого музея, снял лыжи и воткнул их в ближайший сугроб снега. Перед музеем была небольшая полянка. Раньше сюда на автобусах привозили октябрят и здесь на этой полян-ке, на этом святом месте, их торжественно принимали в пионеры. Ес-ли привозили пионеров – то на этой же самой площадке им так же торжественно вручали комсомольские билеты. Сейчас эта площадка была завалена снегом.
Вдруг из музея вышла пожилая женщина, увидела меня и сказала:
- «Ага, первый уже приехал», - в ответ я просто вежливо с ней по-здоровался и ничего больше не сказал. Смысл её слов был мне не поня-тен. Сразу, как только я с ней поздоровался, она, обращаясь ко мне на «ты» сказала:
- «Бери лопату и очищай площадку от снега».
Женщина была пожилая, и отказать ей я не посмел, хотя и обра-щалась она ко мне не совсем вежливо. Я послушно взял большую дере-вянную лопату и методично стал расчищать полянку от снега. Рабо-тал почти час, но полянку полностью расчистил. Как только я полянку расчистил, так сразу из подвала музея вышел старенький, старенький дедушка, одетый в ватник, ватные штаны и на голове – треух. К ват-нику у него был прикручен орден «Отечественной войны» первой степе-ни. В руках он держал связку дров. Конечно, такой почитаемый у нас в стране орден вызывал к нему уважение. Дедушка разложил посреди по-лянки дрова и пытался разжечь костёр. Но у него ничего не получалось, так как дрова были большие, сырые и замёрзшие. Увидев это, я подо-шёл к нему и сказал:
- «Дедушка, дайте, я разожгу костёр».
Он послушно уступил мне место и дал свои спички и топор. Я нарубил эти дрова на более мелкие чушки, а часть дров изрубил на тонкие лучины. Пока я этим занимался, он мне принёс с подвала музея ещё несколько охапок дров. Я порубил и их. Потом легко и просто разжёг костёр.
В это время из помещения музея вышла та самая пожилая жен-щина, увидела, что полянка расчищена, костёр разожжён и восхищён-но, уже на «вы» обратилась ко мне:
- «Молодой человек, Вы так нам помогли, расчистили полянку и разожгли костёр. Мы бы без Вас не справились. Давайте я Вас попорю чаем?»
Я мигом вошёл в роль «молодого человека» (хотя, напоминаю – мне тогда уже было под пятьдесят лет, но я был худощав, не имел седых волос и не носил очки) и, слегка обнаглев, спросил:
- «А можно античаю?» - женщина растерянно спросила:
- «Я не понимаю, что это такое?»
Тут вмешался в разговор дедушка. Он похлопал по руке женщины и сказал ей:
- «Я понимаю, что ему надо», - и, затем, обращаясь ко мне про-должил:
- «Молодой человек, пойдёмте за мной».
По деревянной скрипучей на морозе лестнице мы спустились с при-горка, на котором была полянка и вход в музей, и зашли в подвал музея. В подвале было темно, и дедушка сразу включил свет. По сути это бы-ла локальная котельная музея. В дальнем углу справа от входа была на-валена куча угля, посередине стояла топка, над ней котёл. В левом углу был небольшой стол, покрытый явно грязной клеёнкой и тоже неболь-шой сколоченный из фанеры шкаф для одежды. Дедушка открыл этот шкаф. Там внизу стояла большая стеклянная бутылка литров на пять с вытянутым горлышком и маленький граненый стакан граммов так на сто. Он взял эту бутылку, налил мне полный стопарик и предложил выпить.
- «Дедушка, пью за Ваше здоровье».
- «Спасибо».
Я выпил этот стопарик. Это, конечно, был самый настоящий са-могон очень крепкий и пахучий. Я сморщился и крякнул. Тут же дедуш-ка достал из этого шкафчика пол батона чёрного хлеба и вскрытую банку с солёными огурцами.
- «Закусите, молодой человек».
Я поблагодарил его и закусил. Потом, войдя в роль нахала, сказал:
- «Дедушка, мало», - и, для выразительности, стукнул пустым стаканчиком по столу.
Дедушка, не говоря мне ни слова, снова налил мне стопарик само-гона. Я его опять выпил и снова закусил хлебом с солёным огурцом. Об-нахалился я тогда довольно здорово и попросил дедушку налить ещё. Он сказал:
- «Молодой человек, наливаю последнюю, больше не дам».
Я выпил третий стопарик самогона, снова закусил и от души по-благодарил дедушку. Он вежливо ответил:
- «Ну, что Вы, что Вы. Это мы Вам благодарны за помощь».
Потом мы вместе вышли из подвала музея. И сразу яркое солнце, отражаясь от ослепительно белого загородного снега, ударило в глаза и стало их резать. Поднявшись по скрипучей лестнице, мы снова очу-тились на полянке перед музеем. А на полянке, за недолгое наше отсут-ствие, всё преобразилось. Огромное число парней и девушек, смеясь и визжа, прыгало через тот костёр, который я и помог разжечь. Из громкоговорителей звучала музыка, в основном это были русские народные песни. Вокруг этого центрального костра были и другие ко-стры помельче, где женщины на больших протвенях жарили блины прямо на улице прямо на морозе. Рядом на столах стояли банки с варе-ньем, мёдом, сметаной и сгущёнкой. Все с удовольствием ели блины по очень дешёвым символическим ценам. В основном это были очень моло-дые люди, по-моему – студенты. Все смеялись, танцевали, толкали друг друга в сугробы снега. В общем веселье было в самом разгаре. И тут-то я и почувствовал, как меня развезло с трёх стопариков само-гона. Всё перед глазами качалось, прыгало, а на душе было легко сво-бодно и весело. И я тоже, как и все решил прыгнуть через большой центральный костёр. Но ноги уже плохо слушались, и вместо прыжка я, ступая на горящие угли, плавно вошёл в костёр и не останавливаясь так же плавно из него вышел. Обгореть я не успел.
И что тут началось! Всех восхитил этот мой поступок. Все ста-ли меня обнимать, говорить, что это какое-то геройство. Потом все дружно решили, что мне надо станцевать с Весной-красной. Подвели ко мне Весну-красну. Это была очень толстая девушка с ярко накра-шенными щеками в сарафане поверх зимней одежды и в красном фар-туке. Её пышные русые волосы были заплетены в две огромные косы. Из всех микрофонов полилась музыка вальса и нам предложили танце-вать в паре. Полностью обнять девушку было нереально. Я слегка об-хватил её за талию, и мы стали вальсировать. Все вокруг смеялись, всем было очень весело. От хмеля голова моя быстро закружилась, и я упал, увлекая за собой девушку. Но так как весила она гораздо больше меня, то упала она первая, а я уже упал на неё. Все молодые люди дружно зааплодировали нам и ещё громче засмеялись. Потом кто-то крикнул: «Засыпай их!». Несколько парней похватали большие деревян-ные лопаты и вмиг мы с девушкой оказались внутри большого сугроба.
Итак, лежу я на Весне-красне под толстым слоем снега. Парик с пышными русыми волосами и косами с неё слез. Оказалось – что это был толстый лысый мужик, ряженный в девичий сарафан и передник. Мы встали из сугроба и стали оттряхиваться от снега. При этом лы-сый мужик хлопал себя по бокам париком. Хохот стоял невообрази-мый! А каменный бюст вождя мирового пролетариата в огромной бе-лой шапке из снега, как будто улыбался, глядя на нас. Всем было страшно весело. Тут снова ко мне подошла та самая пожилая женщи-на. Оказывается, она была директриса музея. Обращаясь ко мне, она сказала:
- «Молодой человек, вы нас так выручили, помогли организовать праздник и ещё исполнили такой номер!»
- «Ничего себе номер», - подумал я, а она продолжала:
- «Пойдёмте, я покормлю Вас блинами».
Она повела меня внутрь музея и усадила за стол. Передо мной по-ставили огромное блюдо с блинами и четыре банки с вареньем, мёдом, сметаной и сгущёнкой. Я с огромным аппетитом стал наворачивать эти блины и запивать горячим душистым крепким чаем. Естественно, платы с меня никто за блины не брал.
Минут через десять, когда я уже съел достаточное количество блинов и хмель постепенно стал проходить, снова ко мне подошла эта женщина и сказала:
- «Молодой человек, я пригласила Вашу руководительницу. Хочу представить Вас ей, чтобы она Вас поощрила», - я на это вообще ни-как не реагировал и продолжал есть блины.
Она ушла, но через минуту вернулась с какой-то молодой женщи-ной. Увидев меня, она удивлённо сказала:
- «А это не мой», - на что я тут же ей ответил:
- «И Вы не моя», - в ответ она тут же переспросила меня:
- «А с какой Вы группы?» - и я, уплетая очередной блин, не заду-мываясь, ответил:
- «С тридцать шестой», - так как вообще-то я был начальником тридцать шестой кафедры Академии.
- «А у нас такой нет», - ответила руководительница.
Тогда пожилая директриса музея спросила меня:
- «Так откуда же Вы, молодой человек?»
Больше дурачиться было уже некрасиво. Я достал свой кошелёк, вынул из него свою визитную карточку и протянул её директрисе музея. Она надела очки и стала читать. А там было чётко написано – начальник кафедры «Корабельных электроэнергетических систем и комплексных систем управления» Военно-морской академии доктор технических наук, профессор, капитан 1 ранга Юрий Александрович Грацианов.
Когда она прочла, то подняла на меня такие удивлённые глаза, что картина Репина «Не ждали» меркнет. И первое, что она сказала:
- «О, да Вы наш почётный гость!», - и тут же принесла мне книгу почётных посетителей музея и ручку, и сразу попросила меня сделать в ней запись.
Я взял в руки ручку, книгу и на минуту задумался. Пока я думал, директриса передала мою визитку дедушке, который тоже в этот момент оказался рядом. Он тоже надел очки и быстро её прочёл. И как-то быстро простая и ясная мысль пришла мне в голову. Я написал следующее: «Благодарю работников музея за радушный приём на мас-леницу. Очень хотелось бы, чтобы экспозицию музея вернули к освеще-нию исторических событий, произошедшими на этом месте». И далее я расписался всеми своими титулами, после чего передал книгу дирек-трисе. Она вместе с дедушкой прочла мою запись. В ответ они оба грустно покивали мне головой. Было понятно, что мы трое – едино-мышленники.
Затем я встал из-за стола, поблагодарил директрису и дедушку за очень вкусные блины и сказал, что мне надо уезжать, так как мне предстоит ещё преодолеть многокилометровый лыжный перегон через озёра и лес до станции Комарово. Они вышли меня провожать. Я надел свои лыжи. Мы пожали друг другу руки и на прощание дирек-триса сказала:
- «Уважаемый Юрий Александрович, на следующей неделе в суб-боту в это же время у нас будет продолжение масленицы для детей финно-угорской национальности. Мы Вас просим снова к нам приехать и помочь в проведение праздника».
- «Обязательно буду, если по службе не задержат – слово офице-ра», - и, помахав им рукой, оттолкнулся лыжными палками и тронулся в длительный обратный путь.
От обилия съеденных блинов и какой-то лихости, от осознания хорошо с пользой проведённого времени, я, как говориться, врубил первую космическую скорость и почти на час быстрее достиг желез-нодорожной станции Комарово. Здесь нечестно будет приписать себе такое мастерство хождения на лыжах, просто прошло уже много времени и лыжники, появившиеся в лесу и на озёрах, успели здорово раскатать лыжню. Когда я сел в электричку, идущую в Санкт-Петербург, то был уже абсолютно трезв, как будто и не пил вообще.
Ровно через неделю в то же самое время как я и обещал, я снова был перед этим музеем. Погода уже стояла пасмурная, никто меня не встречал, никого я вокруг не заметил. Я снял лыжи и вошёл внутрь му-зея. Навстречу мне вышла какая-то незнакомая мне женщина и спроси-ла, что мне надо. Я ей объяснил ситуацию, сказав, что прибыл по просьбе директрисы помочь провести масленицу для детей финно-угорской национальности. Женщина мне ответила, что запланирован-ная масленица отменена из-за эпидемии гриппа и что поэтому никто не приедет. Всё, волшебная сказка кончилась! Было печально. Я грустно обошёл музей и подумал:
- «Да, видно умный был этот мужик Карл Эмиль Густав Маннер-гейм. Умный в том смысле, что успел вовремя понять, что с русскими лучше любой мир, чем война. Но масштаб его личности просто несрав-ним с Владимиром Ильичом».


7.5.2. Лёгкое увечье

Читатель, прочтя эту историю, может спросить меня: «А в чём же собственно говоря её забавность?» И я отвечу – а в том, что только по чистой случайности, равной одному шансу из тысячи, я не получил крупного увечья, а отделался лёгким испугом, о котором забав-но вспоминать, когда уже всё благополучно закончилось и опасность миновала. Но начну рассказывать всё по порядку.
И опять всё связано с моей неуёмной любовью к лыжам. И опять в тот же период службы, когда я уже давно был начальником кафедры. Кроме моего любимого пригородного лыжного маршрута: Комарово – озеро Щучье – озеро Красавица – Ильичёво и обратно, у меня был и другой маршрут: Сестрорецк, далее по заснеженному льду Финского залива – форт Тотлебен – форт Обручев и обратно. В тот раз я по-шёл по своему второму маршруту.
Стояла великолепная зимняя погода: мороз в -15°С, яркое солнце, на небе ни облачка и сильный порывистый северный ветер, который дул со скоростью 10;15 метров в секунду. От яркого солнца чистей-ший белый снег так искрился, что сильно резало глаза, и кататься на лыжах без тёмных солнцезащитных очков было невозможно. На от-крытом пространстве залива от сильного ветра было не спрятаться, и он казался особенно свирепым.
Стоя на лыжах, я выехал на пляж Сестрорецка. Вдали в солнеч-ном зимнем мареве неясно проступали очертания форта Тотлебен. Я прицелился на правый мысок этого форта и смело вступил на лёд, по-крытый толстым слоем снега. Конечно, никакой лыжни не было. Лыжню приходилось прокладывать самому. Поэтому скорость моего движения была небольшая. На моих ушах были надеты небольшие наушники в виде маленьких тампонов, которые проводом были присо-единены к плееру. Таким образом, катаясь на лыжах, я одновременно слушал любимые песни, мелодии и аудиозаписи художественных книг. Ну, чем не приятное времяпровождение с двойным удовольствием от лыж и книг? Но продолжу описание своего снаряжения. На голове у меня была надета спортивная вязаная шапочка. Сильным ледяным ветром её здорово продувало. Поэтому, временами, когда очень сильно замерзала голова, я натягивал на неё капюшон от куртки. Но в капю-шоне было очень неудобно, так как он был слишком большой и, накинув его на голову, я мог видеть только небольшое пространство под нога-ми. Это уже было неинтересно, так как терялась вся прелесть лыж-ной прогулки. Как только голова немного отогревалась, я снова сбра-сывал капюшон. Да и вообще, увлёкшись созерцанием красоты зимнего Финского залива и прослушиванием любимой музыки и аудиозаписей любимых книг, я часто забывал вовремя надеть капюшон.
Через полтора часа я достиг форта Тотлебен. Удивительная за-вораживающая таинственная картина открылась моему взору: мощ-ные брошенные бетонные бастионы, пулемётные гнёзда, склады и ка-зармы виднелись повсюду. На верху форта стояли мощные орудийные лафеты. И ни души, тишина, только свист от порывов ветра. Всё за-росло деревьями, кустарником, всё было под толстым слоем снега. А ведь когда-то здесь бурно кипела жизнь. Сновали офицеры, солдаты, проводился развод караулов, строевые занятия, учебные стрельбы. Те-перь всё это можно было представить себе только мысленно. Систе-мой таких искусственных фортов Пётр ; задумал защитить Санкт-Петербург от нашествия вражеского флота.
Форт Тотлебен остался позади, я взял курс на форт Обручев. Он был так далеко, что его неясные блики то появлялись, то снова исчеза-ли в морозном мареве солнечного дня. До него я ещё шёл два с половиной часа. При этом это не был прямой путь. Часто приходилось огибать нагромождения ледяных глыб – торосы. Я с удовольствием ощущал се-бя как будто я иду покорять Северный полюс. И, конечно вспоминал то незабываемое ощущение, когда мы всплыли на вершине планеты – 24 марта 1980 года. Но, правда, там торосы были ещё суровее, ещё величественнее.
Итак, слушая музыку, вспоминая своё славное прошлое, находясь в отличном настроении, через два с половиной часа я наконец подошёл к форту Обручев. Он как две капли воды был похож на форт Тотлебен, те же бастионы, орудийные лафеты, склады, казармы. И ни души во-круг, как будто какой-то таинственный забытый и заброшенный остров, олицетворяющий военную мощь России былых времён. Я обо-гнул форт Обручев. Цели своего лыжного путешествия я достиг, пред-стоял путь назад.
Но куда идти назад, было трудно решить, так как ветер перерос в буран, всё замело. Не видно было даже форта Тотлебен, не говоря уже о береге. Ориентируясь по форту Обручев и Солнцу, я выбрал направление движения назад. Проложенную мной лыжню занесло сне-гом. Пришлось опять идти по целине. Оглядываясь назад на форт Об-ручев, я в основном правильно определил направление движения на форт Тотлебен. Но вот наступил очень неприятный момент, когда из-за бурана уже перестал быть виден форт Обручев, а форт Тотлебен ещё не показался вдали. Моё хорошее настроение смело как рукой, му-зыку я выключил, тёмные очки снял. Честно говоря, я не на шутку пере-пугался. Мороз, буран, не видно ни берегов, ни фортов. Куда идти – не ясно. Да и силы таяли. Ничего не оставалось делать, как идти по ин-туиции, но уверенности, что я иду в правильном направлении, у меня не было никакой. В довершении всех бед, в то время у меня ещё не было своего мобильного телефона.
Но интуиция меня не подвела. Где-то часа через полтора, сквозь пелену тумана я различил едва заметную тёмную полоску на горизонте. Ура! Это был форт Тотлебен. Идти стало веселее и увереннее. Но я уже чувствовал большую усталость. Очень хотелось остановиться, перевести дух, отдохнуть. Но этого категорически делать было нель-зя. Я бы сразу замёрз. Так, преодолевая усталость, я упрямо всё шёл и шёл вперёд. Но скорость моего движения заметно уменьшилась.
Ещё через полтора часа я подошёл к форту Тотлебен. Я ему очень обрадовался. Всё-таки с пути не сбился, стал ближе к берегу. Но до самого берега было ещё очень и очень далеко. Да и самого берега было не видно. Силы почти полностью меня оставили. Шёл на одной воле. Стали сгущаться сумерки. И опять настал момент, когда очертания форта Тотлебен исчезли в пурге, а берега всё ещё не было видно. Я опять шёл по интуиции. К почти полному упадку сил, меня ещё стала мучить жажда. Ведь я был почти десять часов на лыжах, много влаги ушло из организма. Пытался обсасывать снег, но это жажду не уто-ляло. И тут мне повезло – на берегу зажглись огоньки в домах и фона-ри на пляже. Оказывается, до берега было не так уж и далеко. Это придало мне силы, а мучительную жажду пришлось терпеть. Ещё ка-кой-то час движения на лыжах и я, безмерно счастливый, выехал на берег. Было уже совсем темно. На первой же сельской улице Сестро-рецка я нашёл уличную водопроводную колонку. Ура!!! Вода!!! Я вмиг снял лыжи, подбежал к ней, и с силой нажал на рычаг, припал губами к струе и пил, пил и пил самую вкусную в мире жидкость.
Когда я сел в электричку, то мгновенно уснул. Проснулся я, когда сосед по скамье в электричке потряс меня:
- «Проснитесь, Финляндский вокзал», - я открыл глаза, сразу оце-нил ситуацию и поблагодарил соседа.
На следующий день я, как ни в чём не бывало, пошёл на службу в Академию. Ещё через пару дней я заметил, что подушка, на которой я сплю, мокрая. С ушей что-то капало. Я посмотрел в зеркало на свои уши, и они мне не понравились. С них всё время капала какая-то жид-кость. В тот день я решил сходить в санчасть Академии. Сразу после окончания занятий я зашёл к полковнику – начальнику медицинской службы Академии:
- «Геннадий Михайлович, у меня что-то с ушей всё время капает. Не могу понять, что, посмотрите».
Геннадий Михайлович внимательно осмотрел мои уши, потрогал их, а они, к тому времени, уже свернулись в трубочку. Лицо его из обычного приветливого выражения стало вдруг очень серьёзным:
- «Юрий Александрович! Да у Вас уши полностью отморожены. Вы их где-нибудь морозили?», - и я ему рассказал, как провёл воскресе-нье.
Он даже не стал меня дослушивать. Он тут же при мне взял те-лефон и стал энергично звонить:
- «Алло! Это кафедра Термических поражений? У меня тут один капитан 1 ранга с полностью отмороженными ушами. Возможно уже началась гангрена, … . Так, так, понял, сейчас он к вам выезжает, че-рез час будет у вас», - и бросил трубку:
- «Юрий Александрович, дело Ваше очень серьёзное. У Вас полно-стью отморожены уши. Боюсь, что уже слишком поздно и у Вас уже началась гангрена. Немедленно езжайте в Военно-медицинскую акаде-мию на кафедру Термических поражений. Там Вас уже ждут, эта ка-федра со своей клиникой находится у Витебского вокзала, там спро-сите, где конкретно. Командованию я доложу, что я Вас туда напра-вил в экстренном порядке. Всё вперёд!»
Я струхнул не на шутку. Через час я уже был в Военно-медицинской академии на кафедре Термических поражений. Я пред-ставился. Весь профессорско-преподавательский состав кафедры в бе-лых халатах поверх военной формы уже сидел и ждал меня в конфе-ренц-зале. Начальник кафедры без лишних слов стал сразу осматри-вать мои уши. Его вердикт был очень короток и суров:
- «Ампутация».
От этих слов у меня всё в груди похолодело. Ужас! Мне ещё нет и пятидесяти, а придётся оставшуюся жизнь жить без ушей!!! Потом другие сотрудники кафедры подходили и молча смотрели мои уши. В основном они выдавливали из себя:
- «М … мм … да!» - и отходили прочь.
Затем меня повели в операционную. Ноги подкашивались, идти не хотели. Справа и слева от меня молодые ассистенты слегка поддер-живали меня, но шёл я всё-таки сам. В операционной мне велели полно-стью раздеться и выдали разовую операционную одежду. Потом, один из профессоров, видя мой несчастный и потерянный вид, обратился ко мне, и сказал:
- «А Вы, молодой человек, не расстраивайтесь. Мы Вам такие протезы поставим, от настоящих ушей не отличите, а слышать бу-дете, как и прежде».
Наверно это был хороший человек и искренне хотел меня хоть не-много успокоить. Но его речь подействовала на меня убивающе. Я про-сто не успевал пугаться и ощутить весь тот ужас, который сейчас надо мною свершится. Но со мной не церемонились. Мне велели лечь на операционный стол. По самую шею меня накрыли простынёй. Сестра стала готовить шприц, наверно с усыпляющим раствором. Наступила роковая минута. Я похолодел. Казалось, что жизнь кончалась. В этот момент тот самый профессор, который только что пытался меня успокоить, спросил:
- «Молодой человек, а как Вы переносите пенициллин? Нет ли у Вас на него аллергии?»
Лицо этого профессора я уже видеть не мог, так как помимо бе-лого халата и белой шапочке на голове, у него на лицо уже была надета белая марлевая повязка. Аллергии на пенициллин, да и вообще на что-либо, у меня не было никогда. А если бы и была, я всё равно твёрдо со-врал бы, что её у меня нет. Потому, что интуитивно почувствовал, что это хоть какая-то соломинка, которая возможно спасёт мне уши. И я твёрдо заявил:
- «Никакой аллергии у меня на пенициллин нет, нет и нет!»
- «Успокойтесь, молодой человек», - и я перестал выкрикивать слово «нет!».
Профессор отошёл в сторону и с минуту врачи совещались. Я только слышал их неясные голоса. Видимо там был и их начальник ка-федры. Я лежал на операционном столе ни жив, ни мёртв. Совещание быстро закончилось, и ко мне снова подошёл этот профессор. Я замер.
- «Молодой человек (хотя я пришёл к ним в полной форме капита-на 1 ранга и представился как начальник кафедры Военно-морской академии), мы посовещались и решили попробовать поколоть Вас пе-нициллином. Если не поможет, то однозначно – ампутация. Ложи-тесь на живот, сейчас Вам сделают первый укол».
С меня сразу сняли операционную простыню. Я, безмерно счастли-вый, перевернулся на живот и спустил разовые операционные штаны. Радости моей не было предела! Краем глаза я стал наблюдать за при-готовлением к уколу. Должен Вам сказать, уважаемый читатель, что наверно лошадей колют гораздо меньшими шприцами. Укол был долгий и болезненный. Но душа моя пела! Как же, я ведь наверно, останусь со своими ушами!
Дальше события развивались следующим образом. Меня оформили на дневной стационар в клинике при кафедре Термических поражений. А фактически я жил дома и по утрам приходил на эту кафедру. Мне делали лошадиный укол пенициллина, и я уходил. Дня через три уши мои совсем почернели, и на них образовалась жёсткая корка. Ещё через два дня жёсткая корка стала отваливаться, а под ней оказались нежные розовые новые уши. Но мои!!! Так и закончилась эта история. А в ме-дицинскую книжку мне вписали, что я получил лёгкое увечье.





8. Разведка

- «Виталий Леонидович, что будем делать с Незабудкой? Она уже третий раз подаёт нам сигнал, что у неё на руках важная информация. К ней в Пуллах (городок под Мюнхеном, где в то время располагалась штаб-квартира Федеральной разведывательной службы Германии – прим. автора) был послан наш представитель берлинской резидентуры, но по пути он заметил за собой хвост (на сленге разведчиков это обо-значает слежку – прим. автора). От хвоста он оторваться не смог и бла-горазумно решил вернуться назад. Другой болван из нашей резиден-туры, почуяв за собой хвост, и, не придумав ничего лучшего, пытался от него оторваться при помощи автомобильной гонки и разбился. Сей-час он со множеством переломов лежит в Шерите (знаменитая берлин-ская клиника – прим. автора). Посылать к ней на связь нелегала – очень рискованно. Она может его засветить. Вопрос – что будем делать?».
- «Вадик, а проверь-ка ты наших туристов, которые в ближайшее время будут в Мюнхене», – ответил ему отставной полковник СВР (служба внешней разведи – прим. автора) Коршунов Виталий Леони-дович.
За прошедшие двадцать лет он по предельному возрасту был уво-лен из Первого главного управления КГБ, которое затем плавно пере-росло в СВР. Но Коршунов остался при нём уже в Санкт-Петербурге в должности гражданского консультанта. За это время он сильно поста-рел. Голова его стала совсем лысая, виски запали, он похудел и стал плохо ходить. Но ум его был всё тот же – ясный и отточенный, как и в молодости. Полковник СВР Вадим Андреевич Родионов сейчас зани-мал должность, которую раньше занимал полковник Коршунов. Ко-нечно, они оба были в штацком в костюмах тёмного цвета, как и поло-жено, находиться на службе в СВР. Но Родионов был лет на тридцать моложе Коршунова. Ему только-только перевалило за сорок, но он уже считался опытным разведчиком, имевшим ряд успешных зарубеж-ных специальных командировок. Он был высок ростом, явно спортив-ного телосложения. Его тонкие плотно сжатые губы свидетельствовали о его жёсткости, нос был тонкий прямой, а взгляд его стальных глаз был волевой и решительный.
- «Ему бы в спецназе – в самый раз», - так думал о нём Коршунов.
- «Я Вас понял, Виталий Леонидович», - обрадованно ответил ему Родионов: «Сделаю запрос в ФСБ, может, что и найдём», - на этом они и расстались.
На следующий день перед самым обедом Коршунов заглянул в кабинет к Родионову. Судьба Незабудки, она же Берта Вайгль, его волновала. Как же, двадцать лет назад он её сам завербовал во внеш-нюю разведку, и с тех пор она усиленно и успешно работала в Герма-нии, раздобыв массу важной развединформации.
………………………………………………………………………………
Тогда всё случилось именно так, как он и предполагал. Генерал Отто Заукер был назначен начальником Центра образования и повы-шения квалификации разведывательной службы Германии. Незабудке он купил загородный дом в пригороде Мюнхена – Пуллахе, где и находилась его штаб-квартира. Да, ей пришлось стать его любовницей. Периодически, он оставался ночевать у неё. Как и предвидел полковник Коршунов, он брал с собой некоторые служебные бумаги, с которыми по вечерам работал. Это было прямое нарушение секретного делопро-изводства. Но у него никогда не хватало времени на любовницу. По-этому, чтобы совместить приятное с полезным, он был вынужден брать с собой часть секретных бумаг, чтобы работать с ними дома у Берты. В таких случаях это становилось стандартной ситуацией в практике раз-ведки, что и предвидел Коршунов, имея громадный опыт руководства ещё Синеглазкой. Но, чтобы генералу Заукеру спокойно спалось в до-ме Берты, он завёл у неё самый обычный сейф. Затем всё пошло по накатанной ситуации. Ночью, когда Заукер спал, Берта осторожно вы-тащила у него из портфеля ключ от этого сейфа, сделала его слепок на специальной мастике, и посредством тайника передала его в резиденту-ру. Через некоторое время она из этого тайника получила отлично из-готовленный дубликат ключа от этого сейфа. А дальше всё было ба-нально просто в добывании секретов. Раза два в месяц Заукеру удава-лось вырваться на ночь к Берте. Больше он не мог, так как у него ещё была и своя семья. Берта его отлично принимала. Они совместно ужи-нали, потом до сна Заукер ещё работал со своими бумагами, после чего запирал их на ночь в сейф, затем они с Бертой на ночь пили чай, в ко-торый Берта незаметно подсыпала ему снотворное. После чего, даже не дойдя до интима, он ложился в кровать и благополучно крепко засы-пал, тем более, что он и так был сильно утомлён. Далее, выждав мо-мент, когда Заукер погружался в глубокий сон, она тихо вставала с по-стели, выходила из спальни в гостиную, где и находился сейф, откры-вала его своим ключом, доставала оттуда его секретные бумаги, затем быстро запиралась в ванной и их перефотографировала обычным элек-тронным фотоаппаратом. После этого клала его бумаги на место, запи-рала сейф и благополучно снова ложилась в постель.
Конечно, Берта очень рисковала. Страшно подумать, чтобы с ней стало, если бы Заукер застал её за этим занятием! Но без риска вообще невозможно прожить жизнь, тем более в разведке. Она добровольно согласилась на такую жизнь. Её личная цель была простая – она хотела наполнить свою жизнь смыслом. Главное, чтобы цена риска соответ-ствовала цели, ради которой надо идти на риск. А документы, которые она перефотографировала, стоили того, чтобы за них идти на такой риск.
Утром, когда звенел будильник, и Заукеру надо было быстро вста-вать и идти на службу, притворно сонная Берта виртуозно разыгрыва-ла сцену, «что он её не любит». Заукеру было стыдно за свой сон, он начинал глупо оправдываться своей хронической усталостью и, приве-дя себя в порядок, срочно уезжал на службу, естественно, захватив с собой все секретные документы. Но, чтобы не вызвать у Заукера подо-зрений, часто пользоваться таким приёмом она не могла. После ухода Заукера, Берта быстро завтракала и шла прогуляться в городской парк города Пуллах, что она и делала ежедневно.

 
Статуя Баварии в городском парке города Пуллах

В парке, в определённом месте Берта закладывала в тайник мик-рочип с памятью от своего электронного фотоаппарата. А на выходе из парка она незаметно мелом ставила условный знак о закладке тайника. Всё работало как часы. Сложность операции была только в одном – Пуллах, где жила Берта был включён в список закрытых городков для посещения их сотрудниками атташатов всех посольств, в том числе и посольства России. Ведь здесь, в маленьком городке близь Мюнхена, находилась штаб-квартира Федеральной разведывательной службы Германии, где и служил генерал Заукер. Поэтому сюда на связь с Бер-той приходилось посылать представителей резидентуры. В основном это были завербованные граждане Германии. Работали они исключи-тельно за деньги. Затем Берта садилась в свой мерседес и ехала в Мюн-хен, где Заукер устроил её работать в престижный Театр принца-регента.
 Показав себя, Берта там быстро заняла должность главного ба-летмейстера. Никакого языкового барьера у неё не было, так как она в совершенстве знала немецкий язык. Заниматься закладкой тайника в самом Мюнхене было рискованно, так ка эту деятельность было трудно замаскировать, если учесть цель пребывания Берты в Мюнхене.
Так Берта и жила всё это время. Платили ей в театре очень хоро-шо, поэтому она была финансово полностью не зависима от Заукера, что позволяло ей вести себя с ним свободно до дерзости. А это и был главный мотив того, что позволяет женщине долго удерживать возле себя мужчину.
 
Театр Принца-регента в Мюнхене
 
Зал театра Принца-регента в Мюнхене
Но вот, в последнее время, этот хорошо отлаженный механизм дал сбой. Берте удалось отснять материалы целого выпуска слушателей Центра образования и повышения квалификации разведывательной службы Германии. То есть: характеристики, фотографии и вывод о том, где и на каких должностях предполагается использовать каждого вы-пускника Центра. Она, как обычно, положила микрочип памяти в тай-ник и сделала соответствующий знак о закладке тайника. Но прошло уже несколько дней, а знака о выеме микрочипа из тайника всё не было. Берта заволновалась. По понедельникам и четвергам вечером, когда гарантировано Заукера у неё быть не могло, она имела связь с Цен-тром. На определённой волне мощного домашнего радиоприёмника она ловила сообщения Центра. Это был набор задиктовываемых цифр, которые ей надо было успеть записать. Потом, при помощи определён-ной книги, она эту запись расшифровывала. Затем все бумаги сжигала. Своего радиопередатчика у неё не было. Ибо это был бы неминуемый провал. Если ей что-либо на словах требовалось передать в Центр, то она это делала тоже через тайник в парке, закладывая туда зашифро-ванную записку. Конечно, и это тоже было очень рискованно. Но что делать, куда от риска деться, особенно в разведке. Конечно, утренний моцион Берты по парку, который она совершала в любую погоду, как-то маскировал эту её деятельность.
………………………………………………………………………………..
Коршунов тихонько постучал в кабинет к Родионову. В ответ по-слышалось:
- «Да, да, войдите».
Коршунов открыл дверь и, шаркая ногами, вошёл в его кабинет.
- «Здравствуй, Вадик», - сказал он своим скрипучим голосом.
- «Добрый день, Виталий Леонидович».
- «А я всё насчёт Незабудки. Как-никак я её вербовал в нашу службу и чувствую ответственность за её судьбу. … Что-либо узнал?»
- «Да почти ничего, Виталий Леонидович».
- «Почти ничего – это всё-таки хоть что-то по сравнению с ничего. Рассказывай», - и он устало плюхнулся в кресло для посетителей.
- «В самое ближайшее время никаких наших туристов в Мюнхен не намечается. … Только сама Незабудка три дня будет отсутствовать в Мюнхене».
- «Вот как? … А почему?» - с явным интересом спросил его Кор-шунов.
- «Их театр даёт концерт в замке Нойшванштайн. …Это один из самых красивых замков короля Баварии Людвига ;;».
- «Это я и так знаю», - перебил его Коршунов: «А концерт кому они дают?»
- «В Геттингенском университете будет международная научная конференция по математике. Вот, для участников этой конференции, после её завершения, планируется экскурсия в этот замок. А там ещё для них будет дан и концерт».
- «Так, так, так», - нервно постучал пальцами по столу Коршунов: «Это уже зацепка», - он несколько секунд подумал, массируя правой кистью руки себе висок: «А ты не узнавал, может кто-либо из наших учёных туда поедет, а?»
- «Нет, Виталий Леонидович, как-то в голову не пришло», - расте-рянно и, в то же время обрадованно ответил ему Родионов.
- «Это плохо, Вадик, – молодой ты ещё. А ну, ка узнай в ФСБ, едет ли кто-нибудь из наших математиков на эту конференцию в Геттин-ген?»
- «Понял, Виталий Леонидович», - сразу ухватился за эту мысль Родионов, и стальные глазки его сразу радостно заблестели. Ведь те-перь на нём лежала ответственность за деятельность Незабудки: «Спа-сибо за совет. Сейчас сделаю запрос в ФСБ. … А после обеда Вы захо-дите ко мне, Виталий Леонидович. Наверняка я уже получу от них ка-кой-либо ответ».
- «Ну, добро», - сказал Коршунов и тяжело по-стариковски ступая, вышел из кабинета полковника Родионова.
Прошёл обед, и Коршунов снова заглянул к нему в кабинет:
- «Ну, что-либо узнал?» - сходу спросил он его.
- «Да, едет туда один наш учёный», - Коршунов нетерпеливо его перебил:
- «Кто он, откуда, сколько ему лет?»
- «Ему 52 года. Он военнослужащий, начальник кафедры в Воен-но-морской академии, капитан 1 ранга, доктор технических наук, про-фессор. Он что-то такое новое придумал в математике, вот они его и пригласили».
- «Так, отлично. … Когда он уезжает в Германию?» - уже жёстко, как будто он сам был начальником Незабудки, переспросил его Кор-шунов.
- «Самолёт на Берлин вылетает после завтра утром из аэропорта Пулково».
- «Что?!» - почти закричал на него Коршунов: «Немедленно при-глашай его к нам. Я лично буду проводить с ним беседу», - потом смягчился, взял себя в руки и уже не столь резким голосом добавил: «Конечно, в твоём присутствии. … Да, кстати, как его имя отчество и фамилия?»
- «Юрий Александрович Грацианов».
- «Никогда такого не знал», - проговорил Коршунов и тут же до-бавил: «Вызов ему сделай на завтра к девяти утра. Нам надо спешить. И ещё – вызов о прибытии его к нам должен быть на самом высоком уровне, – через командира Ленинградской военно-морской базы, что-бы он уже заранее прочувствовал значимость и серьёзность предстоя-щей ему работы. И последнее, Вадик, – сейчас свяжись с оперуполно-моченным ФСБ по Военно-морской академии, чтобы буквально через час он лично привёз нам его личное дело. Мы его с тобой почитаем, чтобы предварительно узнать, что это за человек».
Так они и сделали, и через час уже начали читать личное дело Грацианова.
………………………………………………………………………………
Рабочий день уже близился к концу, когда в кабинет к капитану 1 ранга Грацианову постучались.
- «Войдите», - отрывисто бросил Грацианов.
Вошёл дежурный по Кораблестроительному факультету Военно-морской академии:
- «Товарищ капитан 1 ранга! Дежурный по факультету капитан 3 ранга Аверин. Разрешите обратиться?»
- «Уж не родственник ли он того самого Аверина из оперетты «Се-вастопольский вальс», - с усмешкой подумал Грацианов, а вслух ска-зал:
- «Обращайтесь».
- «Товарищ капитан 1 ранга, Вас срочно вызывает начальник Ака-демии».
- «Есть! Принято. Иду», - быстро ответил ему Грацианов, спустил-ся этажом ниже и уже через минуту был в приёмной начальника Ака-демии. Увидев его, дежурный адъютант встал и сразу сказал:
- «Товарищ капитан 1 ранга, проходите, адмирал Вас ждёт».
Войдя в кабинет начальника Академии, Грацианов, как и положе-но по уставу – представился:
- «Товарищ адмирал, начальник кафедры Автоматики капитан 1 ранга Грацианов – прибыл по вашему приказанию».
- «Здравствуйте, Юрий Александрович», - и они пожали друг ругу руки: «Вы что это такое натворили, что мне аж сам командир базы по-звонил и просил Вам передать, чтобы Вы завтра к 09.00 были в Боль-шом доме на Литейном?»
- «Ничего не натворил. Но, наверно, это всё ещё ФСБэшники меня недоинструктировали перед поездкой в Геттинген».
- «А почему мне об этом позвонил аж сам командир базы?»
- «Понятия не имею».
- «Ну, хорошо, завтра с утра туда идите, а потом мне доложите, зачем они Вас вызывали».
- «Есть. Разрешите идти?»
- «Да».
На следующий день в 09.00 Грацианов уже был на проходной в Большом доме. Когда дежурный по режиму посмотрел на его паспорт, то сразу встрепенулся:
- «Товарищ капитан 1 ранга, Вас уже ждут, пропуск на Вас выпи-сан. Сейчас я доложу о вашем приходе. Когда придёт сопровождаю-щий, я Вас пропущу».
- «Хорошо», - ответил Грацианов, а про себя подумал: «Интерес-но. Ждут. А зачем? Все инструктажи я уже прошёл. … Значит, будет что-то срочное новое и неожиданное. Но что?»
Ждать ему пришлось не долго. Скоро за ним пришёл сопровож-дающий, который и доставил Грацианова в кабинет полковника Родио-нова. Сопровождающий сразу ушёл. В кабинете находились двое муж-чин в штацком. Один средних лет с явно спортивной фигурой, другой – совсем старик. При появлении Грацианова они сразу встали.
- «Ого, какой политес! Значит, будут что-то просить», - мгновенно сообразил Грацианов.
Первым стал представляться тот, что помоложе:
- «Полковник Родионов Вадим Андреевич – представитель СВР по Санкт-Петербургу и Ленинградской области», - и сразу протянул Гра-цианову руку. Грацианов хотел было и сам представиться ему, уже от-крыл рот, но полковник Родионов, пожимая ему руку, опередил его:
- «Юрий Александрович, Вам представляться не надо. Мы и так о Вас всё знаем, что нам надо».
Затем ему представился совсем пожилой мужчина:
- «Отставной полковник СВР Коршушов Виталий Леонидович. Раньше на службе я занимал должность полковника Родионова, сейчас являюсь консультантом при нём».
- «Очень приятно, Виталий Леонидович», - и Грацианов пожал протянутую ему руку.
- «Садитесь, Юрий Александрович», - вежливо сказал ему полков-ник Родионов, как хозяин кабинета, указывая рукой на стул для посе-тителей. Оба полковника СВР – действующий и отставной сидели напротив его за письменным столом, Грацианов сидел за столом для совещаний. Он оглядел кабинет – всё до боли стандартно: два стола, стулья, за спиной Родионова на стене висел портрет Дзержинского, шкаф для одежды и жалюзи на окнах. И ничего лишнего. Бегло осмот-рев кабинет, Грацианов успел подумать:
- «Те, кто меня инструктировали, были из ФСБ. Эти  - из СВР. До-гадываюсь, … значит, предложат мне что-то сделать там – за границей. Но что? … Ладно, сейчас узнаю».
Пока Грацианов оглядывался, оба полковника его изучали. Глядя на него, на его лицо, суетливость рук, на то как сидит на нём военная форма, как он себя держит, Коршунов интуитивно почувствовал, что с ним будет легко договориться:
- «Взгляд у него прямой открытый, лицо явно благородного чело-века. Думаю, что всё будет нормально».
Разговор начал Коршунов:
- «Юрий Александрович, мы очень надеемся, что Вы, как офицер, поможете нам в нашем деле», - и Коршунов сделал небольшую паузу.
- «Конечно, помогу, не сомневайтесь, но что мне надо будет сде-лать?»
- «Видите ли, Юрий Александрович, …», - Коршунов пару раз кашлянул в кулак и продолжил: «согласно программы вашей научной конференции в Геттингене, на третий день, после короткого заключи-тельного пленарного заседания, у вас будет банкет в специально снятом для этого ресторане организаторами конференции …».
- «Неужели и они будут инструктировать меня, чтобы на банкете я меньше пил?» - успел параллельно подумать Грацианов, а Коршунов всё продолжал и продолжал:
- «После банкета, в качестве культурной программы конференции вас отвезут на железнодорожный вокзал Геттингена, где ночным поез-дом всех участников конференции доставят в город Швангау, куда Вы прибудете утром для осмотра замка Нойшванштайн. После осмотра замка всех участников конференции пригласят на небольшой концерт прямо там в замке. Потом у вас будет небольшое свободное время, в течение которого Вы сможете посетить кафе при замке и купить себе различные сувениры …».
- «Но я это и так знаю», - опять успел подумать Грацианов, а Коршунов, сделав небольшую паузу, указывающую на то, что именно сейчас он скажет ему нечто важное, стал говорить медленно, разделяя слова:
- «Уважаемый Юрий Александрович, мы просим Вас в этом кафе встретиться с нашим агентом и незаметно взять у него маленький мик-рочип. Затем, по приезде в Санкт-Петербург, передать его нам. Вот и всё», - здесь Коршунов широко улыбнулся, как бы давая понять, что «дело то» и задал Грацианову самый главный вопрос: «Вы согласны?».
- «Конечно, согласен. Мы делаем одно дело – защищаем наше Отечество и этим всё сказано», - тут же автоматически спокойным есте-ственным голосом ответил ему Грацианов. В тоне его голоса Коршунов ясно прочёл его удивление – как бы: «Что Вы меня спрашиваете о та-ком естественном ответе», - а вслух сказал:
- «Блестящий ответ, Юрий Александрович. Иного ответа я от Вас и не ожидал. … Мы с коллегой …», - и Коршунов кивнул в сторону Ро-дионова: «тщательно изучили ваше личное дело и были уверены, что Вы согласитесь».
- «Но расскажите, как я узнаю вашего агента?»
- «А Вы его узнаете по фотографии, которую надо запомнить», - и тут Коршунов взял с письменного стола Родионова фотографию, кото-рая уже была заранее для него приготовлена и лежала обратной сто-роной вверх. Он развернул её и подал Грацианову. Грацианов есте-ственным непринуждённым движением руки взял эту фотографию и взглянул на неё:
- «Что???!!!» - глаза его сразу широко раскрылись, кровь отхлы-нула от его лица, и он мгновенно побелел и зашатался.
Полковник Родионов быстро налил ему стакан воды и дал выпить. Случилось что-то непредвиденное! Оба полковника серьёзно перегля-нулись. Дело принимало непредсказуемый оборот. Было ясно, что они что-то не учли.
- «Неужели дело сорвётся?» - успел подумать Коршунов, а вслух сказал: «Вам что, плохо?».

 
Берта Рудольфовна Вайгль двадцать лет спустя

- «Это же Берта …», - еле промолвил Грацианов.
- «Да, это Берта Рудольфовна Вайгль. Вы что, её знаете?» - серьёз-но спросил его Коршунов, прямо глядя в лицо Грацианову.
- «Да, … это была единственная любовь в моей жизни», - потом нервно сглотнул слюну и тихо, тихо каким-то потусторонним голосом, глядя на фотографию, произнёс: «Боже мой, за двадцать лет она почти не изменилась».
Грацианов посмотрел на двух полковников, но он никого не видел – он смотрел вглубь своих воспоминаний. Сейчас ему было очень больно. Эта его единственная любовь тихо покоилась под таким тол-стым слоем прожитых лет. Причем, каких лет! Каких успехов, которые ему было не с кем делить! Она – его любовь, как спящий в берлоге медведь, готова была разъяриться в любой момент, если её нечаянно разбудить. Так он и жил эти годы, не мучая себя бесполезными воспо-минаниями. Он был полностью уверен, что Берта сгинула в лагерях КГБ или в спец-псих-больнице. Ведь оттуда никто не возвращался.
Оба полковника молчали. Они прекрасно понимали, что в таком состоянии Грацианова, с ним нельзя говорить. Они ждали. Они пони-мали, что нечаянно тронули самую больную струну в душе этого, явно хорошего светлого человека. У них на глазах раскрылась величайшая драма его жизни.
Но профессиональный цинизм отставного полковника Коршунова брал своё. Не показывая виду, чтобы не оскорбить Грацианова, он про себя торжествовал:
- «Это же естественное великолепное прикрытие! Как же – встреча влюблённого со своим объектом обожания после стольких лет разлуки! Естественная сцена – ни один актёр не сыграет её лучше этого капитана 1 ранга! Будет блестящая инсценировка, и ни у кого не сможет возник-нуть никаких подозрений. Ура! Это удача!»
Прошло ещё несколько минут, и Грацианов постепенно стал снова осознавать, где он находится и с кем разговаривает. Очень осторожно тихо Коршунов его спросил:
- «Юрий Александрович, мы можем с Вами дальше работать?»
- «Да, да, … конечно, … извините меня», - виновато ответил ему Грацианов. Он явно стеснялся своей реакции, когда такие глубоко ин-тимные его чувства так непроизвольно вылезли наружу: «Так значит, она жива?» - продолжил Грацианов, не отрывая своего взгляда от фо-тографии Берты.
- «Да, жива», - просто ответил ему Коршунов и снова замолчал, напряжённо смотря на Грацианова.
- «А в театре мне сказали, что КГБ ещё в советское время её аре-стовало за антисоветские высказывания, и поместили её в специальную психологическую лечебницу при КГБ откуда люди не возвращаются».
- «Нет, Юрий Александрович, это неправда. Я её в своё время за-вербовал и с тех пор она является штатным офицером СВР. А сейчас она выполняет спецзадание за границей, в частности – в Германии».
- «Я бесконечно счастлив, что она жива и здорова и что в скором времени я её увижу. Расскажите мне о ней подробнее».
- «Уважаемый Юрий Александрович», - осторожно начал Коршу-нов: «… закон разведки говорит, что в ней каждый должен знать ровно столько, чтобы только выполнить свою функцию и ни на грамм боль-ше. Так что извините, больше Вам ничего о ней знать не положено. Для Вас она только наш агент, с которым Вам надо встретиться и незамет-но, … я подчёркиваю это слово «незаметно», взять у неё микрочип с записанной на нём информацией. Вот и всё», - потом, помолчав, доба-вил: «А вот нам, Юрий Александрович, для полноты оперативной кар-тины, очень было бы желательно знать историю ваших с ней взаимоот-ношений, конечно без интима».
- «Да никакого интима и не было», - и он честно рассказал корот-кую историю его знакомства с Бертой. Полковники его слушали не пе-ребивая. Когда Грацианов окончил свой рассказ, Коршунов сразу ска-зал:
- «Ну, что ж, Юрий Александрович, возможно, Вы редкий счаст-ливчик, кому выпадает такая любовь. Но давайте к делу. Для нас Вы – удача, Юрий Александрович. Вы будете под великолепным прикрыти-ем».
- «Не понял Вас, Виталий Леонидович, какое прикрытие? Ведь это кафе наверняка будет в каком-то помещении?»
От такой наивности оба полковника как по команде усмехнулись, а Родионов даже чуть-чуть и хохотнул, но, увидев суровый взгляд Кор-шунова, сразу прикрыл рот рукой.
- «Видите ли, Юрий Александрович, мы предлагаем Вам дело опасное …».
- «Я это прекрасно понимаю, Виталий Леонидович», - Грацианов уже пришёл в себя и мог нормально говорить.
- «Юрий Александрович, пожалуйста, не перебивайте», - мягко поправил его Коршунов.
- «Извините, Виталий Леонидович».
- «Так вот», - продолжал Коршунов: «Если германская контрраз-ведка что-либо заподозрит и зафиксирует факт передачи Вам разве-динформации, то и Вы и она будете немедленно арестованы и по гер-манским законам получите большие сроки за шпионаж. Кроме того, возникнет крупный международный скандал. В этом смысле ваше есте-ственное поведение при встрече со своей любимой после стольких лет разлуки – снимет всякие подозрения. А именно это и есть то, что мы – разведчики, называем прикрытие. Опасность вашей с ней встречи усу-губляется ещё и тем фактом, что Незабудка – это её оперативный псев-доним, по роду своей деятельности в Германии определённым образом вращается в кругах германской разведки. Поэтому, не исключён факт того, что за ней будут следить. Главное – ведите себя естественно, ра-дуйтесь встрече и, по ситуации, выберите безопасный момент для пере-дачи Вам микрочипа».
- «Теперь я всё понял. Хорошо. Но как она узнает, что я послан Вами, а не просто случайно её встретил?»
- «Отлично, Юрий Александрович», - с улыбкой воскликнул Кор-шунов: «У Вас уже появилась крупица оперативного мышления. Для этого мы Вам дадим пароль. Его надо запомнить, как и отзыв, и нигде не записывать».
- «Я Вас понял, слушаю».
- «Ваш пароль: «У Вас такие красивые серьги. Они Вам так идут» и отзыв: «Они достались мне по наследству от мамы». По-моему, что пароль, что отзыв естественны в той ситуации, в которой будете Вы и их легко запомнить. … Запомнили?»
- «Да, действительно, их легко запомнить».
- «Ну вот, Юрий Александрович, пожалуй, и весь наш инструк-таж», - с явным облегчением сказал Коршунов: «Как вернётесь в Санкт-Петербург, мы сами Вас найдём, и Вы передадите нам этот микрочип. Только смотрите, не потеряйте его».
- «Ну что Вы, Виталий Леонидович. Не беспокойтесь, не потеряю и буду крайне осторожен. … И ещё, насколько я понимаю. О нашем раз-говоре я не должен говорить никому?»
- «Разумеется, Юрий Александрович».
- «А то начальник Академии просил меня доложить ему, по какому поводу Вы меня вызвали сегодня».
- «Скажите, что был ещё один дополнительный инструктаж: не болтать лишнего, умеренно пить на банкете и ещё что-либо в этом ро-де», - ответил ему Коршунов.
- «Понял».
- «И последнее, Юрий Александрович, за проделанную Вами ра-боту по нашей части, связанную с риском, Вы получите соответствую-щее финансовое вознаграждение».
- «А вот это меня уже оскорбляет. Мы служим Отечеству! Можно мне от него отказаться?»
- «Нет, – не можно», - был краткий ответ Коршунова: «Желаю удачи».
- «Ни пуха, ни пера», - с улыбкой ответил ему Грацианов.
Они пожали друг другу руки, затем пришёл молодой офицер и проводил Грацианова на проходную.
………………………………………………………………………………
К счастью, это был четверг, и в этот же день Незабудке в Герма-нию по радио была передана следующая шифровка: «После концерта в замке Нойшванштайн Вам быть в кафе при этом замке. К Вам подойдёт связник Центра. Пароль: «У Вас такие красивые серьги. Они Вам так идут» и отзыв: «Они достались мне по наследству от мамы». Вам обязательно быть при серьгах. Ему передадите микрочип. Старик». Оперативный псевдоним «Старик» был общим для Родионова и Кор-шунова.
………………………………………………………………………………
На конференции в Геттингене руководство университета выделило Грацианову персонального гида-переводчика. Но самым почётным для него было то, что ему назначили для выступления пол часа на пленар-ном заседании конференции. Грацианов выступил. Говорил он на рус-ском языке. В процессе доклада приходилось делать частые остановки, чтобы переводчики синхронного перевода успевали перевести его речь на различные языки участников международной конференции. Для этого в ручке кресла каждого участника конференции был встроен со-ответствующий разъём. В него участник конференции вставлял свой штырь от мини наушников, на пульте выбирал нужный ему язык и слушал. В основном все участники конференции уже были знакомы с трудами доктора Грацианова по развитию учения о формальной тео-рии и разработке нового учения о формальной науке в области высшей алгебры. Особенно всех восхищали исследования Грацианова в обла-сти предсказательных свойств формальной теории и науки. Здесь его все уважительно называли – доктор Грацианов и, при этом, обязатель-но прибавляли немецкое слово «герр», что в переводе означало – гос-подин.
Наибольший интерес как у всех участников конференции, так и у профессорско-преподавательского состава математического факультета университета вызывала сама личность Грацианова. В мире высокой науки очень необычным было появление действующего военного в их среде. Кто он? Где вы рос? Кем воспитывался? Какие учебные заведе-ния окончил? Кто его жена? … Вопросам не было конца. Особенно всех удивляло, что он холостой, что длительное время служил на дей-ствующем флоте и что был обыкновенным строевым начальником. Как из такой среды мог появиться учёный столь высокого ранга? – Для всех оставалось загадкой.
А сам Грацианов сделал для себя горький вывод:
- «Как высоко немцы ценят труды русского академика Мальцева, так прочно забытого на Родине! Я всего лишь скромно развил его уче-ние, и это одно уже вызвало такой интерес к моим работам. … О! Рос-сия, Россия – почему ты такая?!», - задавал он сам себе этот вопрос, на который ответить не мог.
Так как Грацианов присутствовал на конференции строго офици-ально, то он постоянно был в полной форме российского капитана 1 ранга. Немцы с интересом разглядывали его военную форму, брали у него автографы на изданных у них его трудах на немецком языке.
Каждому истинному учёному всегда очень приятно признание его трудов и Грацианов этому радовался. Но радость его была двойная. Он ясно осознавал, что стал достоин своего знаменитого деда по мате-ринской линии – академика Сахновского Константина Викторовича, кстати тоже военного имеющего воинское звание – генерал-майора, и, к тому же, до революции, имевшего дворянский титул графа. Но к этому он относился с лёгкой иронией, так как другой его дед по отцовской линии Владимир Борисович Фредерикс тоже был графом и генералом, но, правда, учёным никогда не был. Но это всё было внешне. Внутрен-не он готовился к встрече с Бертой. Он сильно волновался. Про себя он лихорадочно думал:
- «Как пройдёт встреча? … Как ко мне отнесётся Берта? … Будет так же холодна, но внешне приветлива, или … ? … Но нет, нет, нет! Назвав пароль, она вынуждена будет со мной общаться. … О! Но как это больно осознавать слово «вынуждена»! … Как я хочу её увидеть! … О! Какая боль! Какая мука! … Но что-то я раскис. А мне надо гото-виться быть собранным и играть, играть и играть. … Но играть то надо самого себя, свои чувства. О! Это я сделаю. … А пароль скажу в самый последний момент. … Да, да – решено. Это будет наилучшая тактика».
Заключительное пленарное заседание конференции и банкет про-шли, как и всё у немцев, чинно и очень организованно. На банкете бы-ло сказано много красивых тостов. Организаторы конференции пред-ложили произнести тост и Грацианову. По случаю торжественного банкета он надел свою парадную офицерскую форму с золотыми пого-нами и кортиком. И Грацианов произнёс свой тост. Гид-переводчик тут же синхронно переводил его на немецкий язык.
- «Уважаемые дамы и господа! Прежде всего, я хочу поблагода-рить организаторов конференции за то, что они пригласили меня сюда к вам», - здесь он сделал первую паузу, в течение которой гид перевод-чик перевёл его вступительное слово. Далее Грацианов продолжил: «Меня здесь часто спрашивали, как Вы, будучи кадровым военным, сумели так продвинуть математику? Чтобы точнее ответить на этот во-прос, я расскажу вам один очень маленький эпизод из моей жизни», - и опять сделал паузу. Когда гид-переводчик закончил переводить, то Грацианов заметил, как сотни глаз устремили на него свои взоры, шум в зале стих. Всем было интересно, что столь необычный учёный сейчас им расскажет. И он продолжил:
«Вы прекрасно знаете, что в моей стране была так называемая «перестройка». А потом СССР распался. Как естественное следствие этого, у нас в стране начался процесс резкого сокращения Вооружён-ных сил. Сокращался и профессорско-преподавательский состав нашей Военно-морской академии. И я, как начальник кафедры, на утреннем ориентировании в кабинете у начальника факультета получал от него указание подать предложения о сокращении», - опять пауза, опять пе-ревод гида и снова Грацианов продолжил: «Я не сократил ни одного, хотя мне это было очень трудно. И когда я, после утреннего ориенти-рования у начальника факультета, заходил в преподавательскую своей кафедры, то более десятка профессоров устремляли на меня свои взо-ры. В их глазах светился только один вопрос: «Кого Вы подали на со-кращение?» - снова пауза, перевод и снова Грацианов продолжил: «И я им шутливо отвечал: «За вход в Академию денег брать не будут. Идите в аудитории, в лаборатории и спокойно работайте». На лицах профес-соров появлялись улыбки. Все, конечно, понимали, что это шутка. А далее я добавлял, что пока я являюсь начальником кафедры, ни один человек не будет сокращён. И в этих жутких условиях они шли и доб-росовестно работали, так как без этого просто не могли жить», - снова пауза, перевод и продолжение: «Теперь отвечаю на ваш вопрос вопро-сом – как, находясь в таком коллективе, я мог стать кем-то иным, чем тем, кем я стал? … А тост мой простой – за учёных!»
Слушали Грацианова молча. Потом после окончания перевода, все участники конференции непроизвольно встали и стоя стали аплодиро-вать ему. Затем выпили своё шампанское. Когда Грацианов сел на своё место, то от такого триумфа на него сразу нахлынули ностальгические мысли:
- «Какая всё-таки интересная была у меня жизнь! Какой широкий спектр общения я прошёл! От матросов и гегемона до столь изыскан-ных учёных мирового уровня! … Какое это счастье! … За что меня так наградила жизнь!».
……………………………………………………………………………...
Ночью, в вагоне поезда, Грацианов плохо спал. Так, иногда забы-вался и снова просыпался. Он вспомнил, как они настороженно ложи-лись спать, плавая подо льдами, ожидая в любую секунду боевую тре-вогу на всплытие. Он вспомнил, как однажды ему как наяву приснилась такая тревога, и как он потом насмешил всю вторую боевую смену. … От волнения сильно билось сердце. … Нет, никакой триумф не мог за-глушить того факта, что завтра он, наконец, увидит Берту. С момента их знакомства и расставания прошло более двадцати лет. Какая она те-перь? На том фото, что показал ему полковник Коршунов, она почти такая, как и была. Совсем не изменилась, только взгляд её стал как-то суровее. Ему одновременно было и страшно и жутко и радостно. Все чувства перемешались в его душе. Но всё равно – очень хотелось уви-деть её живую. А он уже давно мысленно её похоронил и жил только памятью о ней. А она-то оказалось, – живая! Это ли не счастье?! … Но как ей жилось все эти годы? Ведь она постоянно страшно рискует со-бой! … Из кинофильмов и прочитанных книг он знал о романтике раз-ведки. Но романтика романтикой, – это красиво, а вот жить в чужой стране, выполнять какое-то сложнейшее задание и каждую секунду рисковать собой, своей единственной и неповторимой жизнью! И это ни час, ни день, ни месяц – это годы! … Как она всё это выносит?! И кому из нас тяжелее, мне – из-за неразделённой любви, или ей?! … Тут он снова забылся коротким сном, а когда проснулся, то услышал, как проводница ходит купе и вежливо будит пассажиров. Пора было вста-вать и приводить себя в порядок.
Замок Нойшванштайн был очень красив. Множество причудливых башенок украшали его. Он стоял исполином в живописной долине в предгорьях Альп рядом с изумительным по красоте горным озером Форггензе. Это было творение сказочного короля Баварии Людвига ;;, как его называли здесь в Германии. И сам замок, и его внутренние ин-терьеры навевали чувство какого-то сказочного романтизма. Всех ту-ристов поражала пышная красота внутренней отделки залов и комнат замка.
Всё это так, но только сердце выскакивало из груди Грацианова. Оставались считанные часы до встречи с Бертой. А гид ему всё что-то говорил и говорил, но он его плохо слышал. Так, из вежливости кивал ему в ответ головой. Вскоре экскурсия окончилась и всех участников конференции повели в великолепный по своей красоте зал Певцов для небольшого концерта, который им приготовили артисты Театра прин-ца-регента из Мюнхена.
 
 
 Внешний вид замка Нойшванштайн

 

  Одна из комнат замка Нойшванштайн
   
 
- «Ну, что – осталось чуть больше часа и всё, … наконец состоится встреча! А она не знает, что приду я. Обрадуется или расстроится? … Не знаю. Хотя бы посмотрю на неё и выполню свою миссию. Всё не мо-гу нарадоваться, что она оказывается жива! … Мне и этого достаточно – что она жива и где-то есть! … Но как стучит сердце! Оно не подчиня-ется моей воле. Я не могу его унять. … Надо было принять успокои-тельное. … Но нет, нет, нет, тогда я был бы вялый, а мне надо играть и играть естественно, как инструктировал меня Коршунов. … Осталось только дождаться конца концерта. О, быстрее бы! Какая это мука – ждать час, после стольких лет разлуки!» - такие мысли проносились в голове Грацианова, когда он усаживался в кресло зрителя в зале Пев-цов.

 
Зал Певцов в замке Нойщванштайн

Сначала были выступления музыкантов. Они исполняли какие-то произведения Вагнера – любимого композитора короля Людвига ;;. Потом выступали певцы, что-то пели на немецком языке. Конечно, го-лоса были подобраны прекрасные, но ничего сейчас не трогало Граци-анова – время уже пошло на минуты. Затем было три номера балетной труппы артистов театра. Сначала они исполняли сцену с танцем Чар-даш из оперетты Кальмана «Марица», потом канкан из оперетты Оф-фенбаха «Весёлая вдова» и, наконец, сцена вальса на балу у князя Ор-лова из оперетты Штрауса «Летучая мышь». Как Грацианов раньше любил эти сцены! Но сейчас для него это было просто время, которое ему надо было переждать – не больше. Наконец концерт окончился. Гид ему объявил, что у него имеется час свободного времени на то, чтобы перекусить в кафе и купить себе на память сувениры. После это-го ему надо выйти из территории замка и пройти на автобусную стоян-ку. Там его будет ждать автобус, который доставит его на железнодо-рожный вокзал города Швангау, а там ему надо сесть в поезд, идущий до Берлина. Грацианов вежливо поблагодарил гида и попросил его указать ему дорогу к кафе, что гид и сделал.
Перед тем как войти в кафе Грацианов глубоко вздохнул, силой воли попытался унять своё сердце, которое громко ухало, как кора-бельная помпа на большой глубине и толчками отдавалось в висках, но у него ничего не получилось, … и он открыл дверь. … Сердце у него забилось так, что, казалось, сейчас выскочит из груди. … Берту он увидел сразу.
Она сидела в кафе у самого дальнего небольшого круглого столи-ка, стоящего в углу у окна. Из этого окна было прекрасно видно чуд-ное озеро Форггензе, за которым виднелись белоснежные вершины Альп. Светило солнце и снежные шапки горных вершин, отражая этот свет, даже здесь в кафе слепили глаза. Берта маленькими глоточками отпивала свой кофе и лениво листала меню. Её балетная труппа только что хорошо выступила, и она была ими довольна. Берте оставалось пол часа времени до посадки в автобус, идущий на Мюнхен. Автобус был заказан на всю её балетную труппу.
- «Быстрее бы он уже пришёл. Надоело ждать. … А может он уже здесь сидит в зале кафе и не решается подойти ко мне? … Может это вон тот с длинными волосами, что сидит один? … Нет, нет – у него слишком вульгарный вид. Или вот этот – толстый лысый в очках? … Тоже нет. Здесь должен быть элемент флирта, а какой из него ухажёр», - так она мысленно перебирала всех посетителей кафе. Как вдруг, – произошёл взрыв невиданной силы, яркая молния блеснула прямо ей в глазами, – в кафе вошёл её старинный мимолётный знакомый – под-водник Юрий!!!
Если бы сейчас в зал кафе вошёл Иисус Христос и начал бы вер-шить свой суд, то она удивилась бы не меньше, чем на появление Юрия. Здесь, в Германии, на самой границе с Австрией, в Альпах – и русский подводник! Что могло быть нелепее?! Кровь отхлынула у неё от лица. В мгновение ока она сильно побелела, потом поперхнулась кофе и закашлялась. Затем она сразу сообразила, что это не он, что это ей показалось, ведь этого просто не может быть! Русский морской офи-цер-подводник – и здесь?! Ну откуда ему тут быть?! Конечно, она обо-зналась, это просто галлюцинация. … А может её просто разыгрыва-ют? И это какое-то голографическое объёмное изображение? Ведь та-кое немцы у себя делают. … Но нет, он стал к ней приближаться, и она ясно увидела, что да, – это Он!!! … В этот момент она напрочь забыла о том, что ей надо ждать связника Центра.
- «Боже! … А как он оказывается красив! … Как ему идёт его се-дина! … И в звании теперь он – полковник, но, кажется, у моряков оно как-то по-другому называется, … неважно. … Ах, … он, всё-таки чер-товски красив! … Тогда я его видела всё время на улице в темноте зим-них вечеров и этого не замечала. … Но что ему здесь надо? Откуда он взялся? … О Боже – он идёт прямо ко мне!» - мигом пронеслось в го-лове Берты.
И сердце всегда холодной, царственно спокойной, уверенной в се-бе, насквозь избалованной вниманием мужчин Берты, – сильно заколо-тилось. Грудь её стала вздыматься толчками. Она не узнавала себя. Та-кого с ней ещё никогда не было. … Никогда, ни один мужчина не вы-зывал у неё никакого волнения. Она их просто цинично использовала и не больше. А тут!!! …
Когда Грацианов увидел живую по-прежнему бесконечно краси-вую Берту, ту самую Берту, о которой он постоянно вспоминал по-следние двадцать лет и которую считал погибшей, то ему сразу показа-лось, что всё, что с ним сейчас творится – это неправда, что он нахо-дится в какой-то волшебной сказке, а не в реальном мире. Глаза его за-светились неимоверным счастьем. Казалось, что сила этого света может прожечь даже железо!
- «Возьми себя в руки! Возьми себя в руки!», - мысленно повторял он сам себе: «Ты же на задании».
Но взять себя в руки ему было очень нелегко. Ох, как много ему хотелось сейчас сказать Берте, а времени у него было так мало!
- «Успею только насмотреться на неё», - это последнее, что он успел подумать, перед тем как подойти к столику Берты:
- «Здравствуй Берта», – его язык не стал слушаться своего хозяина и сам обратился к ней на «ты». В его мыслях она уже давно стала для него родной.
- «Здравствуй Юрий», - Берта даже не заметила его обращения к ней на «ты» и так же ответила ему, но спохватилась и тут же добавила, указывая рукой на стул: «Садись».
Грацианов сел. Он чего-то хотел сказать Берте, но не мог сообра-зить, что – буря бушевавших в нём эмоций перекрыла все его мысли-тельные процессы. Он просто пил глазами весь облик Берты. Пил, как пьют воду, погибающие в пустыне путники от жажды.
- «Юра, ты что молчишь? Ну, скажи хоть что-нибудь. Ну, хотя бы – почему ты здесь?» - Берта уже немного пришла в себя и с удоволь-ствием говорила по-русски. Она только сейчас остро почувствовала, какой это красивый могучий язык. Она так соскучилась по русской ре-чи.
- «Меня пригласили на математическую конференцию в Геттингён-ский университет», - Грацианов тоже потихоньку начал приходить в себя и ощущать реальный окружающий его мир.
- «Я помню тебя подводником. А теперь ты, оказывается, такой большой учёный. Не могу понять, как такое могло случиться? Ведь в Геттинген кого попало, не приглашают. Это университет с мировым именем».
И Грацианов кратко рассказал ей историю своей жизни после их расставания. Он умолчал только об одном – своём обращении в дет-ский дом.
- «И ты все эти двадцать лет думал, что меня уже нет?»
- «Да».
- «И не женился?»
- «Да».
- «А тебе никогда не говорили, что ты святой?»
- «Нет, не говорили».
- «Тогда мне первой выпала честь сказать тебе об этом».
- «Не надо, Берта. … Мне и так больно, я и так страдаю. А ты этим делаешь мне ещё больнее».
- «Извини, Юра, … извини», - и она положила свою ладонь на его руку. От этой нечаянной ласки глаза Грацианова слегка дёрнулись, их заволокло влагой, и он быстро промокнул их носовым платком. А Бер-та, уже с теплотой в голосе, всё продолжала: «Я об этом как-то забыла. Я ведь эгоистка, занята только собой».
- «Не надо оправдываться, Берта. Это так не идёт тебе», - и такая печаль была в его голосе, что сердце Берты сильно сжалось, и она сно-ва продолжила:
- «Но это же уму непостижимо, Юра! Жить молодому мужчине только воспоминанием о женщине, которой, как он понял, уже нет на свете, и не жениться! Ты даже не понимаешь, как ты уникален! … А тот начальник отдела кадров театра, который тебе это сказал – дурак. Он и на сцене-то играть не смог, так как его глупость сразу всем была видна. Вот его и пристроили в отдел кадров».
А Грацианов слушал её и думал:
- «Да, действительно, в ней есть эгоизм. Она даже не удивляется, почему я ничего не спрашиваю о ней. О её жизни? … Хотя – нет, ей это просто нельзя делать», - и тут он вспомнил инструктаж Коршунова об основном законе разведки – никто не должен знать ничего лишнего.
Неожиданно Берта взглянула на часы:
- «О Боже!» - подумала она: «До отправления моего автобуса осталось пять минут. А он своим присутствием не даёт связнику подой-ти ко мне! Я так от радости заболталась! Что теперь делать?!» - лицо её сразу стало серьёзным, а руки нервно засуетились, и она с трудом, за-пинаясь, не глядя на Грацианова вымолвила:
- «Ой Юра, …я наверно сейчас опять сделаю тебе больно, но зна-ешь … у меня сегодня был тяжёлый день и мне, … мне», - и тут, не гля-дя на Грацианова она сказала неправду: «Мне очень бы сейчас хоте-лось побыть одной», - и совсем тихо, глядя себе под ноги, ещё добави-ла: «Извини».
- «Момент настал», - трезво подумал Грацианов: «А какие у неё действительно красивые серьги. Как они красиво висят у неё на ушах, как искрятся, наверно они бриллиантовые», - и, глядя на неё в упор, он чётко раздельно сказал:
- «У тебя такие красивые серьги. Они тебе так идут», - он несколь-ко самовольно изменил пароль, там надо было обращаться к ней на «Вы». Но этого он уже сделать не мог.
В первый момент Берта замерла. Потом медленно подняла на него свои красивые глаза. Лицо её застыло и стало очень серьёзным. Но это был только миг. Она сразу взяла себя в руки, лицо её приняло прежнее радостное выражение и она, тщательно отделяя слова, ответила ему:
- «Они достались мне по наследству от мамы».
Всё! – Они убедились в правомочности своих ролей и принадлеж-ности их к разведке. Теперь надо было действовать. Причём действо-вать быстро, так как до отправления автобуса на Мюнхен оставались считанные минуты.
Берта взяла в руки меню, слегка прикрылась им и незаметно из ви-севшего у неё на правой руке браслета достала микрочип, положила его внутрь меню и, улыбнувшись, передала его Грацианову со слова-ми:
- «Юра, ты от радости встречи забыл сделать себе заказ».
- «Ах, да, действительно», - изобразил удивление Грацианов.
Он небрежно взял меню, открыл его и незаметно между двумя пальцами зажал лежащий там микрочип. А потом, держа меню в левой руке, правую руку засунул в карман брюк, как бы для того, чтобы до-стать оттуда носовой платок.
- «Всё, сделано!» - подумал Грацианов, высвобождая из пальцев микрочип и ощупью осторожно вытаскивая носовой платок.
Все блюда меню были на языках самых распространённых тури-стов. В том числе и на русском. Берта подозвала официанта, и Грациа-нов сделал заказ. Берта всё перевела на немецкий. Когда он ушёл, Гра-цианов спросил её:
- «Ты ещё долго будешь здесь?»
Берта пожала плечами:
- «Не знаю … . Но очень хочу уехать в Россию. Говорят, с уходом от власти большевиков, там всё изменилось. Очень хочу посмотреть на нынешнюю Россию», - потом она потупила голову и как-то стыдливо исподлобья тихо добавила: «… особенно теперь, после нашей встре-чи». Такие авансы она никогда не делала ни одному мужчине, ей самой было неловко. От её обычной безапелляционной жёсткой самоуверен-ности не осталось и следа.
Услышав эту фразу, Грацианова обдало жаром, он покраснел и радостно улыбнулся: «Неужели я стал ей хоть чуточку дорог?! Боюсь в это поверить! … И именно сейчас опять разлука! Разлука на неопреде-лённое время, которое может никогда и не кончиться. Она ведь так здесь рискует собой! О жизнь, жизнь! Почему ты такая тяжёлая?!» - а вслух он твёрдо сказал:
- «Берта, как бы дальше не сложилась жизнь, знай, что я по-прежнему тебя люблю».
В ответ Берта только печально улыбнулась, взглянула прямо в глаза Грацианову, и сразу смело ответила:
- «О! Об этом тебе не стоило и говорить. Я это и так вижу».
Грацианов во все глаза смотрел на Берту. Он понимал, что видит её последние минуты, а дальше – полная неизвестность. Лицо его было очень напряжено, руки плотно стиснуты, в голове вертелись печальные мысли: «А может она, просто радуется встречи с соотечественником? … А я уже и размечтался. … Но нет, нет, не похоже».
Помолчав, Берта продолжила, голос её был очень серьёзный:
- «Знаешь, Юра, в тот первый вечер нашего знакомства ты удиви-тельно точно интуитивно определил всю пустоту моей жизни. Ведь в основном я жила только для себя, для своих удовольствий, наслажда-ясь безграничной властью над мужчинами. И в тот вечер, когда ты со мной познакомился, я это прекрасно осознала. … Надо было что-то делать. Подвернулся случай и вот я стала тем, кем ты меня видишь. Но в моей жизни теперь появилось что-то очень главное, что выше моих желаний, моего благополучия, ради чего и стоит родиться и жить. … Занимаясь этой работой, я стала уважать сама себя. Я, наконец, счаст-лива, что приношу реальную пользу своему Отечеству. А это оказыва-ется так сладко, так важно, так украшает жизнь и придаёт ей смысл. Поэтому, Юра, я пробуду здесь ровно столько, сколько это будет надо», - Грацианов смотрел на Берту, молчал и вникал в каждое её слово. А Берта ещё немного помолчала и очень грустным голосом за-кончила: «Если, … конечно уцелею. … А теперь, Юра, мне пора. Я, наверно, уже держу весь автобус».
Она быстро встала, пронзительно взглянула Грацианову прямо в глаза и сказала короткое слово: «Прощай». Затем она отвернулась и быстро пошла на выход из кафе. Грацианов не мог видеть, как обильно у неё потекли слёзы из глаз. Она стала вытирать их, когда вышла из кафе.
- «Что со мной происходит!» - думала Берта: «Я впервые в жизни плачу из-за мужчины», - а слёзы у неё всё текли и текли, и ничего она с собой не могла поделать. Но слёзы эти были сладкие и, в то же время – печальные.
Когда Берта обдала Грацианова своим жгучим взглядом и броси-ла: «Прощай», - он успел только встать. А через несколько секунд за ней закрылась дверь кафе.
- «Всё, опять один!» - с горечью подумал Грацианов и сел на своё место. И только тут до его сознания дошло, что может быть, он её уже больше никогда в жизни не увидит. Он уронил голову на грудь. Нет, слёзы у него не текли. Внутренне Грацианов был готов к такому разви-тию ситуации, и тут горькая мысль пронзила его мозг:
- «Да, с одной стороны моя жизнь прекрасна, с другой – нелепа».
9. Эпилог

С тех пор прошло ещё пять лет. Грацианов уволился из ВС в запас по предельному сроку нахождения на военной службе, при этом ещё переслужив семь лет. Но из Академии он не ушёл, а остался при своей кафедре гражданским профессором. Он по-прежнему жил один. Всё своё время он отдавал научной и учебной работе. Много читал лекций, очень любил возиться со слушателями. А всё своё свободное время по-свящал прогулкам, хождению по музеям и театрам. Очень много читал. Вот и сегодня в тихий субботний вечер он пошёл в театр «Санкт-Петербург Опера» на вечер романса. Этот незаметный среди питерцев театр находился на Галерной улице в самом центре города. Он был очень красив и самобытен. Грацианов любил его посещать. Сегодня, в зале, который был оформлен как романтический грот, были выставле-ны стулья.

 
Грот в театре «Санкт-Петербург Опера»

Здесь, при великолепной акустике сегодня выступали различные певцы, чей репертуар содержал романсы. Негромко играла рояль, скрипка, виолончель и аккордеон. Вот и весь оркестр. В полумраке грота, создававшем какой-то таинственный антураж, лились задушев-ные романсы. Седой Грацианов, уже в штацком костюме, сидел на од-ном из поставленных стульев недалеко от сцены и наслаждался покоем, пением и музыкой. А что ему ещё было надо? Он не мог видеть, что на одном из стульев в задних рядах сидела одинокая уже не молодая женщина. Волосы у неё были светлые, но в полумраке зала было не понять, то ли они у неё всегда были светлые – то ли седые. Лицо её бы-ло классически правильной формы: прямой нос, тонкие поджатые гу-бы, острый подбородок и очень высокий открытый лоб. Взгляд у неё был орлиный хищный, уверенной в себе гордой женщины. Одета она была просто, но элегантно: серая юбка, серая жакетка, из-под которой виднелась чёрная рубашка. На левой стороне её жакета при полумраке грота тускло поблёскивала золотая звезда Героя России. Да, женщина гордилась своей наградой. Конечно, читатель уже узнал, что это была Берта. Отто Заукер недавно умер, и ей уже не было никакого смысла оставаться дальше в Германии. Она вернулась на родину в Санкт-Петербург и снова поселилась на своей квартире, на набережной Фон-танки.
Она сидела, полузакрыв глаза и, казалось, внимательно слушала очередной романс, но мысли, навеваемые этими романсами, у неё были далеко, далеко. Берта о чём-то вспоминала и мечтала о своём сокро-венном. Она недавно вернулась в Россию и наслаждалась всем русским: речью, да и просто видом русских людей. А они даже внешне так отли-чались от немцев.
Очередной певец запел почти забытый романс – «Моё последнее танго»:

«Помнишь эту встречу с тобой
 В прекрасном тёплом Марселе,
 Где мы с тобою сидели?
 В берег бился синий прибой,
 Но всё умчалось точно сон».

Берта лениво провела взглядом по первым рядам стульев расстав-ленных в гроте, и вдруг (!) как будто острая игла воткнулась ей в серд-це. Нет, это был не сердечный приступ – это была сердечная реакция всего её существа. Разряд тока прошёл по всем её нервам. Она увидела Его! Берта увидела только затылок и плечи Грацианова, но ей уже это-го было достаточно, ошибки быть не могло. А певец всё пел и пел под музыку нежного танго Оскара Строка:

«Стан твой нежный я обнимал
 И твой ротик целовал.
 Не забыть той встречи с тобой,
 Когда прощалась ты со мной»

Вся её холодность, цинизм, презрение к мужчинам, всё слетело с неё как лёгкий туман под сильным ветром. Берта уже не могла сама управлять своим телом. Она даже не могла заставить себя дождаться антракта или, хотя бы, окончания романса. Ноги сами властно подняли Берту, и повели меж стульев к Грацианову. И уже не было силы, чтобы остановить её. А в этот момент уже звучал следующий куплет романса:
«Прощай, прощай!
 Прощай, моя родная!
 Тебе я шлю моё последнее танго.
 Я так любил тебя, я так страдаю,
 Но ты не знала сердца моего».

А она подходила к нему всё ближе и ближе:

«Прощай, прощай!
 Прощай, моя родная!
 Не полюбить мне в жизни больше никого.
 И о тебе одной лишь вспоминаю я
 И шлю тебе моё последнее танго».

Последняя мысль, что промелькнула в голове Берты, перед тем как она протянула руку, чтобы дотронуться до плеча Грацианова была:
- «Это то настоящее, что я встретила в жизни».
……………………………………………………………………………...
А в этот момент, в спальном районе Санкт-Петербурга, в трёхком-натной квартире, тяжело по-старчески ступая, шла по коридору на кухню одинокая очень пожилая женщина. Недавно она стала вдовой и теперь доживала свой век одна. У неё было три дочери и четыре внука. Всё своё время она посвящала тому, чтобы помогать дочерям, нян-читься с внуками. Этой женщиной была пенсионерка, в прошлом ди-ректриса детского дома, находящегося на набережной канала Грибо-едова. Звали её Алла Федоровна. Вспоминая свою жизнь, своё дирек-торство в детском доме, она всё не могла забыть того странного ни на кого не похожего молодого морского офицера, который так хотел усы-новить себе ребёнка. Сердце её каждый раз сжималось, когда она вспо-минала ту глубокую драму этого офицера, которую она так давно уви-дела и почувствовала. Но тогда она ничем не смогла ему помочь. Сколько чистоты, душевной боли и благородства было в его измучен-ном взгляде! Она до сих пор не могла его забыть.
Но вдруг, что-то неожиданно щёлкнуло у неё в голове, и внутрен-ним зрением она ясно увидела, как чья-то рука слегка коснулась право-го плеча этого офицера. Он повернул свою голову, и … мгновенно его лицо озарилось счастьем.
Ах, телепатия, телепатия, – неужели ты существуешь!
 
               





 
Список использованных сокращений

АЗ Аварийная защита
АТГ Автономный турбогенератор
БЗЖ ТСК Борьба за живучесть технических средств корабля
БП Боевой пост
БЧ Боевая часть
ВАК Высшая аттестационная комиссия
ВВД Воздух высокого давления
ВВМУПП Высшее военно-морское училище подводного плавания
ВИМ Вахтенный инженер-механик
ВКП(б) Всесоюзная коммунистическая партия большевиков
ВЛВ Вспомогательная линия вала
ВМБ Военно-морская база
ВМФ Военно-морской флот
ВПЛ Воздушно-пенная лодочная
ВПУ Валоповоротное устройство
ВРИО Временно исполняющий обязанности
ВУЗ Высшее учебное заведение
ВЭЖ Вспомогательный эжектор
ГГН Государственный гарантийный надзор
ГГС Громкоговорящая связь
ГК Главный конденсатор
ГКЧП Государственный комитет по чрезвычайному положению
ГОН Главный осушительный насос
ГТЗА Главный турбозубчатый агрегат
ГУП Главный упорный подшипник
ГЭД Гребной электродвигатель
ГЭУ Главная энергетическая установка
ДНК Дезоксирибонуклеиновая кислота
ДНН Диаграмма надводной непотопляемости
ЕС Единая система
ЗИП Запасные части, инструменты и принадлежности
ИОФ Ионообменный фильтр
ИП Изолирующий противогаз
КБ Конструкторское бюро
КГБ Комитет государственной безопасности
КГДУ Командир группы дистанционного управления
КДД Командир дивизиона движения
КДЖ Командир дивизиона живучести
КП Командный пункт
КПП Контрольно-пропускной пункт
КПС Конденсатно-питательная система
КПСС Коммунистическая партия Советского Союза
КР Компенсирующая решётка
КТГ Командир турбинной группы
КЭО Квартирно-эксплуатационный отдел
ЛАО Ленинградское адмиралтейское объединение
ЛБ Левый борт
МИС Морская инженерная служба
МО Материальное обеспечение
МТО Материально-техническое обеспечение
МФТИ Московский физико-технический институт
НИИ Научно-исследовательский институт
НИР Научно-исследовательская работа
НОК Научное общество курсантов
НОС Научное общество слушателей
НЭМС Начальник электромеханической службы
ОБК Отряд боевых кораблей
ОКС Общекорабельные системы
ПБ Правый борт
ПГ Парогенератор
ПДК Предельно-допустимая концентрация
ПДУ Портативное дыхательное устройство
ПЛ Подводная лодка
ПМН Пусковой масляный насос
ППО Планово-предупредительный осмотр
ППР Планово-предупредительный ремонт
ПТУ Паротурбинная установка
РБЖ ПЛ Руководство по борьбе за живучесть подводной лодки
РГР Расчётно-графическая работа
РДП Регулятор давления пара
РККА Рабоче-крестьянская красная армия
СВМ Система виртуальных машин
СВР Служба внешней разведки
СГП Спасательный гидрокомбинезон подводника
СМИ Средства массовой информации
СУ Самостоятельное управление
ТАУ Теория автоматического управления
ТНН Таблица надводной непотопляемости
ТТД Тактико-технические данные
ТУЖК Теория устройство и живучесть корабля
УТС Учебно-тренировочная станция
ФСБ Федеративная служба безопасности
ЦГБ Цистерна главного балласта
ЦК КПСС Центральный комитет Коммунистической партии Советско-го Союза
ЦНИИ Центральный научно-исследовательский институт
ЦП Центральный пост
ЦТ Циркуляционная трасса
ЦЦМ Цистерна циркуляционного масла
ЧВС Член военного совета
ЧП Чрезвычайное происшествие
ШДК Штатно-должностная категория
ЭВМ Электронно-вычислительная машина
ЭЭСК Электро-энергетическая система
ЯР Ядерный реактор
ЯЭУ Ядерная энергетическая установка
PL Проблемный язык (пер с англ.)




























Список использованной литературы

1. Семёнов Ю.С., Семнадцать мгновений весны, М, Астрель, 2008.
2. Лермонтов М.Ю., Герой нашего времени, М, Гослитиздат, 1941.
3. Кюри Е., Мария Кюри, М, Атомиздат, 1966.
4. Губарев В.С. Атомная бомба. М, Алгоритм, 2009.
5. Ребров М. Сергей Павлович Королев. М, Огма-Пресс, 2002.
6. Мой ребенок – вундеркинд. Телевизионный документальный фильм, канал «ТВ ЦЕНТР», 17.04.2011.
7. Разум сердца. Мир нравственности в высказываниях и афоризмах. М, Издательство политической литературы, 1990.
8. Губарев В.С. Секретные академики. М, Алгоритм, 2008.
9. Губарев В.С. Ракетный щит империи. М, Алгоритм, 2006.
10. Сахаров А.Д. Воспоминания. М, Альфа-книга, 2011.
11. Веллер М.  Все о жизни. М, Астрель 2010.
12. Ганичев В.Н. Святой праведный Федор Ушаков. М, Молодая гвар-дия, 2010.
13. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм, ПСС т.18, М, Политическая литература, 1968.
14. Пушкин А.С. Полое собрание сочинений, т. №11, Академия наук СССР, 1937.
15. Ярошенко А.В. Математический удар, в 2-х томах, СПб, BooksNonStop, 2021.
16. Мальцев А.И. Алгебраические системы, М, Наука, 1970.
17. Брумель В., Лапшин А. Не измени себе. Л, Лениздат, 1989.
18. Стефанюк В.Л. (под редакцией) Компьютер обретает разум. М, Мир, 1990.
19. Грацианов Ю.А. Учения о формальной теории и науке, СПб, ВМА, 2007.














СОДЕРЖАНИЕ


ВВЕДЕНИЕ ОТ АВТОРА 3
ПРОЛОГ. АВАРИЯ 6
1. ПЕРВАЯ ВЫПИСКА ИЗ РУКОПИСИ Ю.А. ГРАЦИАНОВА 14
1.1. О МЕСТЕ МОЕГО РОЖДЕНИЯ 14
1.2. О МОЁМ ПРОИСХОЖДЕНИИ 14
1.3. ДЕТСТВО 21
1.4. ОТЧЕСТВО. НАХИМОВЕЦ 27
1.5. ЮНОСТЬ. КУРСАНТ 39
1.6. ОБНИНСК 50
1.7. ПЕРВЫЙ ЭКИПАЖ И СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС 56
1.8. КОМАНДИР ТУРБИННОЙ ГРУППЫ 70
1.8.1. Отпуск 70
1.8.2. Первый ремонт и знакомство с гегемоном 72
1.8.3. Неисправности и офицерское братство 80
1.8.4. О подхалимах 95
1.8.5. О людях и моря, моря, моря 97
1.8.5.1. Мичмана 97
1.8.5.2. Бокий и Озимко 102
1.8.5.3. Разгуляев 103
1.8.5.4. Асанов 112
1.8.5.5. Поляков 113
1.8.5.6. Лисицын 114
1.8.5.7. Зарубин, Сидоров, Рощин и я 123
1.8.5.8. Гэгээновцы 128
1.8.5.9. Коля 129
1.9. ЧУТКОСТЬ 131
1.10. ЗАБАВНЫЕ ИСТОРИИ НА ФЛОТЕ 134
1.10.1. Культпоход в дом офицеров города Полярный 135
1.10.2. Сварщица 140
1.10.3. Журнал «Огонёк» 142
1.10.4. Приём спиртных напитков 145
1.10.5. Лыжи 147
1.10.6. Воинская честь 150
1.10.7. Иллюзии 150
1.10.8. Пьяный дебош 154
1.11. СЛУЖЕБНЫЙ ТУПИК 156
2. СПРЯМЛЕНИЕ 164
3. ВСТРЕЧА 169
4. ПРЕДЛОЖЕНИЕ 197
5. ВТОРАЯ ВЫПИСКА ИЗ РУКОПИСИ Ю.А. ГРАЦИАНОВА 205
6. ОТПУСКА В ЛЕНИНГРАДЕ 211
7. ТРЕТЬЯ ВЫПИСКА ИЗ РУКОПИСИ Ю.А. ГРАЦИАНОВА 220
7.1. МОЯ СЛУЖБА ВО ВВМУПП ИМЕНИ ЛЕНИНСКОГО  КОМСОМОЛА 220
7.1.1. Долгов 220
7.1.2. Томко 224
7.1.3. Начальник квартирно-эксплуатационного отдела 226
7.1.4. Забавные истории в КЭО 245
7.1.5. О том, как я стал капитаном 3 ранга 251
7.1.6. О том, как я ушёл из училища 261
7.2. Я СЛУШАТЕЛЬ ВОЕННО-МОРСКОЙ АКАДЕМИИ 270
7.3. КАК Я ОСТАЛСЯ В ВОЕННО-МОРСКОЙ АКАДЕМИИ 274
7.4. МОЙ ПУТЬ ОТ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ АКАДЕМИИ ДО НАЧАЛЬНИКА КАФЕДРЫ 278
7.5. СМЕШНЫЕ И НЕ ОЧЕНЬ СМЕШНЫЕ ИСТОРИИ, СЛУЧИВШИЕСЯ СО МНОЙ ВО ВРЕМЯ СЛУЖБЫ В ВОЕННО-МОРСКОЙ АКАДЕМИИ 300
7.5.1. Масленица 300
7.5.2. Лёгкое увечье 306
8. РАЗВЕДКА 311
9. ЭПИЛОГ 334
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ СОКРАЩЕНИЙ 337
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 340
СОДЕРЖАНИЕ 341