Жизнь российская Книга-1, Часть-1, Гл-80

Глава 80

"Спор до потолка"
Строгие медицинские правила



В споре нужно выслушать обе стороны.
(Еврейская пословица)



Когда подошла очередь, радостный Кульков нагнулся к застеклённой амбразуре, эффектным артистическим движением указательного пальца задвинул в щёлку с трудом нашедшийся дома замусоленный рецептик и продекламировал чётко и внятно:
– Мне вот это лекарство, пожалуйста. Я только что звонил вам. Будьте так добры. Выдайте мне его поскорее. А то я очень долго за ним ходил. Устал уже…

В окошке взяли измятую бумажку, но тут же вернули её обратно:
– У вас штампов нет. Сходите в регистратуру и поставьте штампики. Потом к нам.
– Чиво?? – не понял Василий Никанорович. – Чиво вы высказали??

– Я говорю, что штампы необходимо на рецепт поставить! Только потом к нам!!
– Чиво?? Чиво вы сказали?? Штампы? Какие ещё штампы? Что это ещё за штампы такие? Как это? Вы про что? – взорвался пациент. – Мне никто ничего не говорил!!

– Это дела не меняет. Говорили вам… или не говорили… Так положено!!
– Чиво?? Как это положено… Куда оно положено… Кем… Вы это о чём…

– Ну какой же вы непонятливый… В школе, видать, никогда не учились… А?? Чего молчите?? Язык проглотили?? Ладно. Бог с ней, со школой этой. Многие люди не учились. И ничего… живут… Слушайте меня внимательно! Сейчас всё популярно объясню. Я говорю, что положено на рецепты печати и штампы ставить. Так положено! Таков порядок у нас. И не только у нас, а во всех лечебных учреждениях столицы! И не только в столице. А по всей Российской Федерации! Поняли? Так что, гражданин, берите свой рецепт, ноги в руки и вперёд, в регистратуру! Там вас обслужат по приказу и по инструкции. Там вам поставят штамики на этот документ! Поняли? Потом к нам опять придёте. Очередь займёте! Как только очередь ваша наступит, тогда мы вас обслуживать будем! Поняли? Только так! И не иначе. Если у нас будет то лекарство, которое доктор вам прописал, то мы выдадим вам его. Если нет… Так тоже иногда бывает. Никто от этого не застрахован. Так вот, если не будет у нас такого лекарства, то вы ждать будете, пока оно к нам поступит. Понятно я вам всё объяснила? Это же проще простого. Чего молчите? Язык проглотили? Ладно. Чёрт с ним, с языком вашим. Что хотите, то с ним и делайте. Хотите глотайте, хотите другое что… Понятно? Опять молчите. Ну… это ваше право. Как хотите. Ну всё! Вы свободны. Идите, куда я сказала, и поставьте там на рецепт штампы. Таковы правила! Понятно вам?? Всё! Концерт окончен. Идите!! Вы свободны!

– Но… но… но…

– Ну вот… занокал он. Сперва запрячь надо, а потом нокать. Ещё вопросы есть? А то мне некогда. И так скоко времени на вас потратила. А другие очередники стоят… ждут… пока вы тут освободите. Так что, гражданин хороший, идите… Идите!!

– Но… но… но…

– Ну вы гляньте на него! Стоит и нокает. Ишь, цаца какая. Ну вы, блин, даёте…

– Но… но… но… Но это же произвол! Сумасбродство это!! – крик во всё горло раздался окрест.

Люди, стоявшие рядом, отшатнулись от этого горластого оруна. Уши даже руками заткнули. Они готовы были разбежаться в разные стороны, но очередь не отпускала. Она такая… эта очередь… Притягивает она и не отпускает. Да-да, в кучку собирает. Сплачивает она народ наш нервный, беспокойный и бесправный.

Обезумевший от такого сущего и истинного безобразия, от такого произвола, от такого сумасбродства со стороны местных медицинских работников Кульков пословицу тут же вспомнил, что лучший вид обороны – это нападение. А ещё ему на память пришла другая пословица: кричит тот, кого не слушают. Вот он и стал орать на них на всех. Благо, глотка лужёная… Репетировать не надо было. С первого раза всё вышло. А орал он на них всё громче и громче. Кричал изо всех сил. Чтоб понятней было. Тем более, что он третью пословицу вспомнил: не используешь своих способностей, другие их используют. Кто не работает на себя, тот работает на других. И это тоже пришло Василию в голову.

Крик истерзанной и измученной души далее стал разлетаться. Больной человек даже покраснел от натуги. Ему было обидно, что в конце пути за лекарством неожиданно возникли новые препятствия. Снова его куда-то посылали… что-то сделать… Хождения по мукам, которые, как он считал, закончились… вновь воскресли… Васе-Васильку это не нужно было. Он и так уже исходил столько дорог, что другому и не снилось…

Василий свет Никанорович набрал побольше воздуха в лёгкие и стал ещё громче орать. Он кричал, кричал и кричал… Диким ором орал… Как слон раненый…

Люди, которые рядом находились, снова отшатнулись от этого орущего горлопана. Уши прижали плотнее и даже отвернулись от разъярённого Кулькова. Одним жаль было этого бедолагу, другие просто ненавидели смутьяна. Третьим вообще пофиг было. Они уже привыкли к таким эксцессам. В общем, очередники и зеваки по-разному относились к этому беснующему гражданину, к этому обиженному законом и приказом пациенту.

Они стояли вокруг и чего-то ждали. Чего? Окончания этого базара. Вот чего. Всем уже надоело наблюдать этот балаган, это театральное представление. Каждый по-своему ждал развязки, окончания долго длящейся перепалки. А из широко распахнутой Васиной глотки продолжали грозно вылетать здравые и умные, на его взгляд, слова:

– Вы чего, господа?! Вы чего, дорогие товарищи!? Что тут придумываете? Этот рецепт доктор выписал. Сам! Вот его личная печать! И подпись тоже его! И штампики есть. Вот! Видите?! Вы сюда смотрите!! Сюда! говорю… Это он ставил! Врач! Не я же эту бумажку накалякал. Мне что… делать больше нечего, как бумажки разные писать…

– Нет, гражданин! Нужны ещё штампы! От регистратуры! Неужели не! понятно!?

– Как это так!? – ещё пуще вскипел Василий Никанорович. – Если вам надо, то вы и идите туда сами! Ставьте там… что хотите! И сколько пожелаете.

– Гражданин! Вы тут не хамите мне! Не горлопаньте! А то я тоже так умею.

– Вы чего!? Чего вы мне рот затыкаете?! Да я вас!.. Вас!.. Уволю всех к чёртовой матери! Разгоню! Я вас заставлю свободу любить!! Вы ещё об этом пожалеете!! Локти будете кусать! На Колыме где-нибудь… В солнечном Магадане… Или в Воркуте…

Больной человек чуть не лопнул от злости. От негодования! От внезапного прилива горячей бурлящей крови к голове. От нервного срыва. От чьего-то форменного безумства и безобразия. От чьей-то дури… в башке… А может… и дырки там… от пули…

Аптекарша не сдавалась. Нет и всё! Хоть в лоб её бей. Хоть утюг прикладывай, хоть паяльник вставляй. Хоть стреляй, хоть вешай. Хоть что делай. Хоть утопи её…

– Вот чучело огородное… – вылетело неожиданно из уст Кулькова. Он не хотел этого говорить. Перед богом сам себе клялся, что не хотел. Но… слово не воробей…

– Не поняла… Это кто здесь чучело?!

– Кто-кто… Да никто!! – спасовал Василий. – Это я не про вас… Нет, конечно. Так просто ляпнул. Сгоряча. Это присказка у меня такая… фронтовая… Ферштейн?

– Ах, ты козёл вонючий!.. Ах, ты шакал паршивый!.. Ах, ты пёс шелудивый!.. Ах, ты недоносок… Ах, ты шваль подзаборная… Ах, ты… – в голосе у разбушевавшейся не на шутку тётки перехватило дыхание, она дёрнулась, захрипела, засопела, глаза выпучила, уши и щёки красными стали. Аптекарша прокашлялась, смачно высморкалась под ноги, сплюнула в угол, промокнула рукавом халата набежавшую слезу и продолжила: – Ну ты посмотри на него… Ни рожи, ни кожи… а обзываться начал. Шут гороховый… Засранец!! Ишак! Осёл! Сам дурак!

– Да как вы смеете? Вы чего это себе позволяете!!

– Смею! Ещё как смею! Я на посту нахожусь! При исполнении!! Я тебе покажу сейчас чучело! Я… Я тебе… покажу мымру! Я тебе покажу чмо! Я тебе покажу сказку и даже присказку… Былью сказка покажется! Я тебе покажу ферштейн! Я тебе… Я тебе… Я тебе… Уничтожу я тебя!!! Вот!!! Скотина стоеросовая… Я тебе… Я тебе… Я тебе…

Спор опять разгорелся! Не на шутку он полыхал. Искры летели в разные стороны.

Перепалка до небес взлетела. С новой силой. Всей своей мощью, напором и натиском. Обоюдными жгучими словами и фразами. Междометиями! Колючими выражениями. Крылатыми. Летучими. И так себе… доморощенными… тут же придуманными…

Вновь собрались зеваки, которые по своим делам разошлись. Сызнова слетелись ротозеи, как мухи на мёд. Хлебом их не корми, а дай в склоке поучаствовать. Поглазеть. Послушать. Придумать. Сочинить. Сплетни потом распространить по белу свету.

Груда целая их образовалась. Орда татаро-монгольская. Толпа огромная.
Да! Много собралось! Затор даже случился. Куча-мала. Ни пройти. Ни проехать. Ещё люди подошли. И ещё. И ещё.

Прибежала даже сама заведующая местным терапевтическим отделением.

Она спросила, в чём тут дело, почему по всей поликлинике звучит площадная брань, почему они не могут культурно говорить и тихо, без этих эмоций, без ругани и мата. Очередников стала воспитывать: мол, ох… какие же вы… дескать, ну что же вы… Почему, мол, барагозите… Почему, дескать, порядок нарушаете… Как, мол, можно…

Заведующая долго ещё присмиряла пациентов… укоряла в грубости…

Потом тётя погрозила пальчиком женщине за стеклом: мол, замолчи, Евгения Николавна, сейчас же, а не то худо будет, не то и с работы вылететь можно.

Затем женщина принялась, как могла, успокаивать взбунтовавшегося пациента, пожилого человека, взбудораженного и возбуждённого, униженного и оскорблённого.

Говорила ему про проводившуюся в стране чудную и так нужную всем реформу медицинского обслуживания населения, про чуткое, дивное и бесподобное обязательное обеспечение больных россиян разными распрекрасными лекарствами и снадобьями, в том числе дорогими импортными и льготными.

Она, тётя при должности, со знанием дела простыми словами рассказывала про документооборот, про необходимые при этом печати и штампы, приводила примеры с тульской колбасной фабрики, где она до этого работала бухгалтером материального стола. Там, мол, тоже печати и штампы ставят. Прям на палку или батон колбасы. Любую, мол, колбаску штампуют. Хоть варёную, хоть копчёную, хоть какую. Даже на ливерную печати и штампы шлёпают. Мол, по закону это. По нормативу. По существующим правилам. Так, мол, надо делать. Положено, дескать, так! И на разрешительные, и на сопроводительные документы тоже их ставят. И печати. И штампы. Всегда! И везде!

Вот, мол, те крест, чел милый…
Правда, дескать, это сущая.
Так, мол, и есть… в жизни нашей российской. Так, мол, и надо.

Много других подобных слов вылетало из её красивых уст. Она уже вспотела вся, платочком лицо постоянно утирала. Через какое-то время ойкнула, за спину схватилась. Перебоченившись… доковыляла до выступающего угла стены и с облегчением прильнула к нему. Тётя с грустью в голосе извинилась за несанкционированный перерыв в беседе и тут же продолжила свои умопомрачительные увещевания.

Помаленьку Василий пришёл в себя. Остепенился. Умолк. Осознал, что не прав был. Что не стоило ему так волноваться и так обзываться. Уговорила его женщина. Вот тётка так тётка, вот морковка, вот бесовка… Умеет, чертовка такая разэтакая, мужиков уговаривать… Да-да! Умеет!

Вася-Василёк всё понял и даже кивать начал чудной заведующей в знак согласия и примирения… Готов был извинения даже принести, прощения попросить.

А как только про колбасу настоящую из мяса услышал, то и вовсе оттаял. Поплыл.
Она, колбаса, его в чувство привела. В должный вид. Вот какая колбаса наша!
Под ложечкой у Кулькова засосало. Слюна стала с избытком выделяться и капать на одёжу прямо и на пол далее. И есть захотелось… кушать… жрать…

– Да. Это всё мне знакомо, – согласился с тётей Василий Никанорович, сглатывая слюну, и продолжил: – Проходил… в своё время. И на колбасе печати видел. А может, и штампы там были… Я досконально с колбасой не разбирался. Там ваше дело. Хотите – ставьте. Не хотите – не ставьте. Но… вот с рецептами я не согласен. Нет. Никак. В корне не согласен. Категорически. С этим надо что-то делать… Кончать надо.

– Да-да! Кончать надо! Конечно. Вы правы. Всегда надо кончать! И во всём. Это точно. Обязательно. А не то плохо будет… По себе знаю… Вы правы! Вы такой умный… Такой понятливый… Душка вы! Со временем и это изменим. Может быть… А сейчас…

– Что? Сейчас?

– Товарищ вы наш дорогой. Ветеран заслуженный! Мы вас понимаем. И любим. Поймите и вы нас. Ну, пожалуйста! Пожалейте нас! Правила такие у нас! На рецепте штампы нужны! Штапмики… Один вверху, другой внизу. Два! Всего-то две штучки. Сходите, пожалуйста, в регистратуру, поставьте. Будьте ласковы. Будьте благоразумны. Это вас не затруднит. Вы же вон какой… энергичный… Сходите туда. Прошу я вас. Там знают про эту нехитрую процедуру. Тамошние работники быстро это проделают. Чик! И всё! Готово! Чик! И не больно… Она, регистратура наша, на первом этаже находится. Я могу даже проводить вас… И туда… И обратно… Ну… пошли…

– Следующий!.. – прозвучало из окошка. Но никто даже не дёрнулся.

Кульков задумался. Его разволокло на мысли. Остался стоят на том же месте.

«Вот гады!! Вот черти полосатые!! Вот изверги!! – начал он опять нервничать. Но… тут же спохватился. – А что делать-то? Делать нечего! Да-да. Нечего! Такие вот порядки… оказывается у них, в этом учреждении. В этом государственном… – или муниципальном… – медицинском заведении. А раз они есть, эти порядки, то их надлежит исполнять. Попал в волчью стаю – вой по-волчьи. Среди куриц кудахчь. Среди петухов кукарекай. Среди кошек и котов мяукай. С собаками лай! Да-да. Только так. И не иначе. Беспрекословно. Неукоснительно. Без всяких там финтимоний и других метаморфоз подобных. Без этих… как их… без претензий и обид, без вмешательства во внутренние дела этой конторы… Не надо соваться в их… в их политику… в их действия. Это их прерогатива, что хотят, то пусть и делают, не надо им советовать, как жениться или замуж выходить, как ночь первую брачную проводить… Да, не наше это собачье и свинячье дело… Не! наше! Смириться надо… и… и подчиниться».

Василий Никанорович поморщился, нервно подмигнул сам себе, что-то просипел сжатыми в ниточку синими губами, зло стрельнул глазами по мутному стеклу и тому, что было за ним, и… и сник…

– Следующий!.. – вновь гнусаво раздалось за переборкой.

Опять-таки никто не дёрнулся, не подошёл к окну. Все на мужика смотрели. На то, как он переживает… как его корёжит всего, как он заставляет себя идти по чужому пути…

Пауза наступила. Антракт, если применить театральный термин.

Люди замерли, застыли. Как изваяния египетские виднелись во мраке коридорном.
Стояли… стояли они… как завороженные… как замороженные… притаившись.

Присутствующие пациенты предполагали и гадали, что дальше будет. Что? Что?

Они ожидали чего-то. Чего? Развязку они ждали! Вот чего. Изменений…

Ловкачи и шулера пари кинулись заключать. Ставки бурно обговаривали. Руками сладко потирали. Барыши в глазах у них маячили…

Другие просто стояли и просто ждали: чем же это всё закончится.

Кульков тоже стоял и тоже ждал чего-то… Он был в помешательстве…

Постояв так с минутку, Василий виновато оглянулся на застывших от увиденного и услышанного очередников и с глубоким сожалением отошёл от прилавка.

Прислонился к стеночке, плотно к ней бочком и рукой прижавшись.

Чуток отдышавшись, потрогал лоб и уши, нехотя повернулся к выходу и уныло, держась рукой за сердце, поплёлся на первый этаж печати ставить да штампики.

Пешком по лестнице. Лифт он обошёл стороной. «А ну его… к монаху… Было дело… Сидели уже в таком… однажды… Хватит…»

В голове неожиданно стрельнуло. Прямо в мозг. В правое полушарие.
Кульков вдруг осознал, о чём в своё время говорил Козьма Прутков по этому поводу: «В глубине всякой груди есть своя змея».

«Это точно! Так и есть! Есть там… змея…» – с прискорбием подумал он.

«Следующий!..» – летело ему вослед звонко.
«Следующий!..» – неслось откуда-то сзади.
«Следующий!..» – громыхало по лестничной клетке.
«Следующий!..» – слышалось на первом этаже.



Продолжение: http://proza.ru/2023/03/23/333

Предыдущее: http://proza.ru/2023/03/17/312

Начало: http://proza.ru/2022/09/02/1023