Родные черти

Я не мечтала о чужих странах.
Когда моя детская лапка была размером с отцовскую ладонь, я пребывала в блаженном неведении насчет взрослой жизни и хотела выйти замуж. Среди пятилетних друзей подходящей кандидатуры не находилось, но я исправно наряжалась в матушкин свадебный венец с парафиновыми цветочками и голубое платье с рюшами и воланами. Платье было куплено на вырост. Я сидела на стуле, как голубой сугроб. Шелестела оборками.
Под венцом, очень счастливая. Хоть и без жениха.

Позже мечтала о море. Чтобы вместо сухих от июльского беспощадного солнца степей - бескрайняя вода. О шоколадных конфетах «Кара-Кум» из деревенского сельпо, которые стоили – страшно представить! – 7 рублей за кило, тоже мечтала.
Грезила о волшебной палочке. Желаний было, как комаров дождливым летом, они с возрастом менялись, а палочка никак не находилась.

Хотела польские босоножки на тонкой шпильке. По два раза в день ходила в магазин их рассматривать. Трогала, примеряла. Они мне даже снились, пока бабушка не купила. Мудрая, она поняла, что так будет всем легче, и мне, и магазину.

О чем я только не мечтала! Но точно не о жизни в другой стране. Тем более в Германии. Но оказалась именно там, с самолета и на ПМЖ, хотя особенно и не грешила.

С родиной Шиллера и Гете у меня не сложилось. Мы совершенно не подходим друг другу. Конечно, я показала Германии настоящую русскую красоту и русский характер. Она в ответ этот характер укрепила и подарила бесценный опыт – не совать свою голову куда попало. Я его положила в копилку. Поближе, чтоб не забывать о содеянном и не повторять.

Да, другая страна – всегда любопытно.
Это как в детстве, смотреть в колодец, который в конце бесконечного деревенского огорода. Смотреть и гадать: на дне, в черной воде, действительно живут черти? Про них рассказывал дед. Пугал и грозил пожелтевшим от «Беломора» пальцем, сводил брови, сверкал глазами. Напоследок добавлял крепкое непечатное выражение. Для убедительности.  Чтобы я не приближалась к опасности и не свалилась в колодец.
Но я приближалась.
Черти для детей, знаете ли, обладают особой притягательностью.

Добавляла мне смелости случайно открытая тайна - дед в их компании самый главный. Ловкий, смелый, юркий. Однажды я услышала, как бабушка его называла «старый ты черт».
Конечно, поэтому у него и получалось невозможное – выпивать за праздничным столом больше всех, а потом лихо гарцевать на злом коне Тумане.
Бабушка и гости препятствовали дедовской удали, опасаясь, что он покалечится. Но препятствовать не получалось. Дед посылал публику в неведомые дали, кряхтел и взбирался на коня.
Ситцевая рубаха в мелкий горох нараспашку, лысина блестит, скудные остатки волос, уцелевшие от непростой, полной тягот, как и у всех любителей веселья, задорно торчат.
Он кричал «О-го-го, я гвардии матрос!», конь кружил его перед зрителями, зрители охали и причитали, бабушка стойко ждала финала.
Наутро после такого представления я и узнала тайну. Попутно бабушка выговаривала ему за лишние выпитые стопки, плохое поведение, стыд-позор перед гостями. Гвардии матрос, а также Герой труда, знаменитый районный комбайнер, обладатель мотоцикла «Урал» за лучшие уборочные результаты, протяжно вздыхал, обещал исправиться. До очередного семейного застолья.

Разве может меня, внучку человека с таким героическим набором званий и качеств, обидеть кто-то из чертей?

Я улыбалась и представляла, как они ходят перед дедом по струночке – по тонкой острой веревке, поджав тугие лохматые хвосты. А потом бежала к колодцу, опиралась руками о бревенчатый сруб, отодвигала цепь с громыхающим ведром, засовывала внутрь голову и орала «эй!».
От гулкого эха кожа покрывалась мурашками. Я ждала ужасного, а оно не происходило. Если там и было что-то живое или волшебное, то, ошеломленное моим бесшабашным любопытством, на всякий случай пряталось поглубже.

А друзьям я тайком от деда рассказывала, что я была знаете где? В колодце! Там нет никаких чертей. Вообще ничего особенного.

Так и с Германией. Ничего особенного. Но вспоминать забавно.
Мы жили на севере, вблизи города Реклингхаузен, земля Северный Рейн-Вестфалия. В нем одном умещалось два города – старый и новый. Новый – заурядный, безликий. Привычное дело в любой стране. Как ни тянутся архитекторы к эстетическому, все равно громоздят монстров из стекла и бетона.

А старый город живописен. Под ногами камень. Когда-то давно его уложили старательные руки. Улицы вышли извилистые, аккуратно льются с горки на горку. Узкие. Русскому не разминуться, но у немцев получается.
Дома фахверковые. Светлые белёные стены в почти черных деревянных каркасах. Лёгкие, радостные, как детская игрушка.

Дома кирпичные - неприступная крепость, тяжелый немецкий характер в архитектуре. Прочность. Надежность. Веками стоят и простоят еще столько же.

Дома каменные - маленькие окна, темные стены с плющом от земли до крыш, и от земли до крыш зеленоватые от вечной сырости. Как немецкие сказки – мрачно, но не оторваться. Хранящие столетние тайны. Детские ладошки, рецепт пирогов, утренние молитвы, планы на осень, незамысловатые песни, женские посиделки, вечный ветер за окном, строгий взгляд хозяина… Радость и горе, прошлое и настоящее.
Трогала стены – молчат. Не выдают чужакам секреты. Да и не надо, дедовский колодец интереснее. 

Старое и новое в городе перемешались. Идиллия по-немецки.
И в центре хитросплетения – древняя рыночная площадь, по русским меркам пятачок.
С площади видно зеленый шпиль городской ратуши и узкую церковь с высокой острой крышей. Церковь мрачноватая, призывающая помнить, что бывает за грехи, и судя по архитектуре, ничего хорошего.

Здесь я всегда терялась. Попадала в самые неожиданные места. Шла в торговый центр, а оказывалась в подвальчике, где среди колотого льда лежала дорогая рыба, равнодушная даже под Новый год. Я молча рассматривала диковинные тушки, вздыхала и уходила.

На старой площади немцы коллективно радовались Рождеству.
Праздник в Германии – булькающий весельем ароматный котелок с едой. Еда для немцев и есть праздник. На Рождество и Новый год – именно в таком порядке здесь празднуют и почитают, боженька прежде всего, - пир горой.
Немецкая кухня простая. Сытная. Коварная.

Воздух плотно заполнен дымом, жарится-парится всё тут же, на улице. Плывет терпкий дух жареных грибов. Благоухает мясо. Ах, еще и картошка, немцы без нее никуда. Капуста квашеная. Булочки, само собой. Мастерство немецких кондитеров налицо – в толпе много толстяков.

Тут же варят и разливают глинтвейн, до сих пор жалею, что не хватило смелости попробовать, так и осталась в неведении, как это – горячий алкоголь…
Среди гастрономического изобилия - немецкая речь! Немцы – народ громкий. Мне, неподготовленной русской, в толпе рождественских бюргеров слышался скандальный вороний крик, когда по осени беспокойные птицы собираются в стаи и бесцеремонно делят оставшееся на полях зерно, и спорят, и дерутся.

Праздник шумит и пахнет до поздней ночи.

Разгоряченные глинтвейном и пивом лица, ладошка для рукопожатия, кончиками пальцев ныряющая вниз, немецкие рождественские песни про тихую ночь, ёлки и радость. Шумный народ перетекает с места на место, и как бы ни было много алкоголя, немцы ведут себя пристойно.

Меня завораживали праздничные огни, немецкий пончик сладко таял во рту, и не было страшно в толпе, хотя ее не люблю и избегаю.
Это был не мой праздник. Хороший, искрящийся, без опасных чертей. Но чужой. А чужое меня с детства дед приучил не брать.

Вернулась, и года не прошло.
Дом, где до сих пор живут мои детские мечты, оказался важнее. Тем более деда уже нет, а черти в колодце требуют присмотра. Я обязательно расскажу про них внуку, городскому ребенку.
Он должен знать, что такое колодец и как упоительно лежать на горячей степной земле…