Отлавливаю раздражение...

В моей душе в последнее время живет любовь. Не знаю, почему, но раньше она всегда была прикрыта сотней слоев из разных чувств: хороших, плохих, нейтральных. Раньше слой прикрытий был таким толстым, что я даже не знала про свою любовь. Читала про нее, нет, не про то, что мы называем любовью между мужчиной и женщиной, а про фундаментальную любовь, на которой держится мир. Я не знала, как мне поселить ее в своей душе. Хотелось краешком глаза увидеть, точнее маленькой частичкой сердца почувствовать ее. Тогда – не могла. Сейчас – могу.

Я нашла в себе способ растить это живительное чувство. Его можно вырастить, а точнее раскопать в себе путем гашения в себе злости и раздражения. Не подавлять, не заменять, а просто растворять их. И вот, однажды, в моей душе появился карантинный бокс. Туда я сажаю мысли и чувства, в которых не уверена. Вот, например, захожу сегодня к дочери в комнату. По комнате равномерно разбросаны грязные носочки. Их так легко снимать, они такие маленькие, что даже мысли не возникает, что их надо положить в грязное белье. Случается это с завидным постоянством, поэтому первая реакция обрушиться с причитаниями: «Ну сколько можно?». На самом подходе я ловко хватаю эту мысль, пока она еще не перешла в эмоцию, и сажаю в этот бокс.

Дело в том, что мысль-то дельная. Мой мозг говорит мне, что надо научить дочь убирать за собой все сразу. Вторая мысль, что надо сохранить отношения. Следующая мысль, что если сейчас не научу, то дальше будет поздно. Но, собственно, что вышло у меня с дочкой, то и вышло, поздно воспитывать, тем более, что вся предварительная работа была сделана. Она знает, как надо убираться, она знает, как выглядит порядок. Опыт показывает, что на крик она не реагирует лучше, поэтому только потрачу силы.

- Дочь, ты помнишь, что завтра мы едем в Голубые Горы?

- Помню.

- Долго за своими делами не сиди, иди в душ, готовься ко сну. Кстати, что-то носки у тебя размножились. Ты знаешь, что надо с ними делать?

- Надо убрать.

- Да, убери пожалуйста. – Как только произнесла это, то сразу же ушла.

Через пол часа захожу, все то же самое. Мысль снова бьется, хочет вырваться в крик. Я снова ее беру, и сажаю в карантинный бокс. Начинается процесс, когда одна часть меня говорит, что надо заставить, накричать, надавить. Вторая часть меня улыбаясь шепчет, что подожди, она выросла, у нее другие мысли и желания, она знает, что и как должно быть, она сделает так, как надо.

- Дочь, ну что, ты идешь в душ? А то Данила сейчас закончит свои уроки и вы опять будете спорить из-за ванной. – Уже почти вышла из комнаты, но, якобы, случайно вспомнив, - Ты помнишь, что еще надо сделать? – Спрашиваю как бы спохватясь, наигранно преувеличивая важность носков.

- Носки убрать...

- Да.

Через 15 минут Соня выходит из ванной. Носки все там же. Все тот же самый процесс начинается в моем мозгу. Хватаю мысль, которая снова рвется в слова и крик, сажаю в карантин. Начинается процесс обдумывания. Снова какая-то спокойная светлая сила поднимается, обволакивает и гасит злость и раздражение: «Ты уже выстояла два приступа, не накричала, не испортила настроение, не превратила носки в центр Вселенной. Ну, конечно, они не стоят того.»

- Дочь, ты что забыла?

- Нет, я хотела после душа это сделать.

- А я хотела, чтобы ты это сделала сразу после того, как я тебе сказала, а еще лучше, сразу, как сняла носки. И потом, ты из душа вышла уже несколько минут как... – рассуждаю я, как будто бы речь идет о чем-то нас не касающемся.

- Мам, ну я же не знала, что ты так хотела, - спокойно отвечает Соня. Встает, прибирает комнату.

И так я гашу каждую свою мысль, которая по какой-то причине претендует быть срочно и всеми услышана. Каждый раз, когда я побеждаю злость и агрессию, в душе разливается тепло. Оно стоит того, чтобы в следующий раз снова отлавливать, отсаживать, гасить злость и раздражение.