Шкатулка княгини Вадбольской отрывок 3

В начале лета 1970 года молодой князь Петр вернулся домой после перенесенной в Петербурге кори. Под крышей родного дома он постепенно окреп, и в день своих именин в конце июня, когда в доме Вадбольских собрались гости, поздравить его с днем ангела, он выглядел много лучше, чем в день приезда. К вечеру княгиня Марфа Ефимовна, набросив на голову платок, пошла в церковь поставить свечку святому апостолу Петру и долго молилась, благодаря Бога за то, что вернул здоровье ненаглядному сыну. На следующий день Сергей Иванович позвал Петра к себе в кабинет. Войдя, молодой князь, к удивлению своему, увидел стоявшего в почтительной позе перед отцовским столом управляющего Кузьму Хохлова.
– Садись, князь Петр, – важно сказал Вадбольский-старший, – в ногах правды нет, а разговор у нас нынче важный. Решили мы с твоей матушкой ко дню ангела подарок тебе сделать. Пора тебе иметь собственное хозяйство, чтобы научился ты разумно им править и в будущем не пустил на ветер наследство, какое тебе предстоит получить. Посему надумал я отписать тебе Покровское с двадцатью дворами и пятьюдесятью душами мужского пола – оно мне четверть века назад государыней Елисавет Петровной за доблесть пожаловано. От Покровского через реку вброд до Иваньковского минут десять, дом там добротный, с мезонином, низ каменный, а верх из дубовых бревен, и терраса тоже на камне стоит, больше года строили. В подклетях кладовые, и комнаты для дворни есть, матушка твоя уже тебе в подарок работящих дворовых выбрала. Садовник Михайло парк обустроит, а Аксинья станет за порядком смотреть, пока не женишься, а там уж пусть супруга твоя по-своему все устраивает. Так что хозяйствуй, можешь переехать к себе хоть сегодня, а Кузьма Ильич поможет тебе в делах имения разобраться. Ты уж постарайся, Кузьма Ильич, доверяю тебе молодого барина, чтобы он быстрее в суть вник. По моему мнению, надобно бы еще один флигель пристроить, но это уж как новый хозяин распорядится.
Петр был ошеломлен. Хохлов низко ему поклонился, всем своим видом показывая, что готов выполнить барскую волю.
– Когда дозволите поговорить с вами о делах, ваше сиятельство? – почтительно обратился он к молодому князю.
– Да как тебе удобно станет, Кузьма Ильич, так и поговоришь, – ответил за сына Сергей Иванович, – ты человек занятой.
Через два дня Петр перебрался в свой новый дом, а на следующий день к вечеру к нему явился Хохлов, неся подмышкой три тома книг.
– Принес вам, барин, ознакомиться, – торжественно сказал он, – поскольку возникло неотложное дело, которое вынуждает меня отлучиться по делам елизаветградского имения.
– Это которое было разорено татарами? – наморщив лоб, припомнил Петр.
– В прошлом году, зимой, да, – подтвердил Хохлов, – дома сожгли, людей угнали. И хоть его сиятельство граф Румянцев отогнал татар, но набеги еще были, и чумы в тех местах тоже опасались. А нынче утром пришло сообщение: у Ларги наши Каплан-Гирея разбили, турок много уничтожили и татарскую конницу полностью истребили. Так что земли батюшки вашего полностью очищены, и следует порядок навести – убытки подсчитать, управлением распорядиться. Меня, может, с месяц не будет, но в здешних имениях все чин чином идет, управлять я Гришку Петрова поставил, он толковый. Образования не получил, но в делах я сам его наставлял, так что здесь беспокойства у меня нет. Спрашивайте его обо всем, ваше сиятельство, всегда лучше, когда хозяин сам в дела вникает, а на досуге можете с системой ведения хозяйства в общих чертах ознакомиться.
Он осторожно выложил на стол все три книги. Петр взял верхнюю и растерянно покрутил ее в руках.
– Ах, да, конечно, – смущенно сказал он, наугад открывая толстый том, – ты, Кузьма Ильич, садись, садись, не стой.
– Благодарю, барин, – Хохлов осторожно опустился на краешек стула и, увидев, что молодой князь смотрит на книгу в недоумении, заботливо спросил: – Что-то непонятно, ваше сиятельство? Ежели что, спросите.
Петр слегка поколебался, боясь показаться управляющему полным невеждой, потом все же спросил:
– Тут вот у автора знакомая фамилия – Татищев.
Кузьма пояснил ему серьезно и охотно:
– Господин Татищев многие важные вопросы хозяйства рассматривал. Прежде системой земледелия на Руси было трехполье, а господин Татищев предлагает разделить поле на четыре части – для ржи, для яровых, под пар и для выгона скота. Очень подробные инструкции дает по уборке хлеба и содержанию скота и птицы.
– А, понятно, – Петр чуть помялся и взял следующую книгу, – «Флоринова экономия», интересное название.
– Перевод с немецкого, – кивнул Кузьма, – второе издание. Теперь очень популярна в России, поскольку наше общество стало интересоваться зарубежными достижениями. А вот здесь, – он указал на третью книгу, – многие вопросы ведения хозяйства господином Губертусом разобраны. Господин Ломоносов перевел ее на русский, но у меня, к сожалению, перевода нет, немецким изданием пользуюсь.
Постеснявшись сказать, что не понимает по-немецки, Петр мельком глянул на книгу.
– Да неужто ты все эти книги прочел?
– Эти и многие другие. Мне необходимо при моем занятии, ваше сиятельство.
– Видишь ли, я вряд ли сумею сразу все осилить, ты...гм... забери их пока, а то как бы не затерялись – у меня ведь здесь и книжного шкафа еще нет.
– Да как же так, барин? – Хохлов огорчился совершенно искренне. – Я плотнику Ереме скажу, он вам вмиг соорудит шкафы для кабинета. Нынче ведь в каждом доме библиотека должна быть, все господа теперь книги и журналы выписывают. Но коли боитесь, что книги затеряются, то, как прочтете, велите, чтобы жена моя забрала их и ко мне в дом снесла. Дарья моя у барыни будет жить, пока я в отъезде.

Плотник Ерема дело свое делал добросовестно, но очень медленно. В течение нескольких дней Петр листал оставленные ему справочники, но так ничего в них и не понял, а через неделю случайно перевернул чернильницу у себя на письменном столе и едва успел спасти лежавшие поодаль книги Хохлова. После этого он сказал Евсеичу, по приказу Марфы Ефимовны переселившемуся к нему в Покровское:
– Скажи жене Хохлова, чтобы забрала книги от греха подальше, а то еще замараю.
– Вот и ладно, – ответил довольный старик, – мыслимое ли это дело, чтобы господам над хохловской ахинеей глаза портить.
Дарья явилась в тот же день после ужина. Евсеич ввел ее в гостиную, где Петр, развалившись в кресле, читал «Петриду» Антиоха Кантемира – одну из трех книг, привезенных им из Петербурга.
– За книгами я, барин, – робко прошелестела она, не поднимая глаз.
Петр взглянул на молодую женщину, и сердце у него замерло.
«Господи, какая неземная красота! А я... я жалкий урод, на которого ей и взглянуть противно, даром, что барин, а она простая баба»
– Чего ты в пол уставилась, или совесть у тебя нечиста? – спросил он, сам не понимая, почему говорит с ней так грубо.
Она испуганно дернулась и перекрестилась.
– Вот крест вам, барин, не брала я того платка!
– Какого еще платка?
– А что намедни у барыни пропал. Им в церковь идти, а платка нет, всех горничных допрашивали. Да их сиятельство на меня и не думают, зачем мне?
Петр усмехнулся нелепости ситуации.
– И что ж ты тогда в пол уставилась? – в голосе его зазвенели горькие нотки. – Или тебе на меня смотреть страшно?
Длинные ресницы внезапно взметнулись вверх, и лицо молодого князя обожгли два черных солнца. Обожгли и тут же вновь спрятались.
– В пол смотрю, потому что приучена, барин, – с тихим достоинством серьезно ответила она, – с детства батюшка не велел на людей глазеть, теперь Кузьма Ильич не дозволяет.
– Так ты мужа своего очень любишь?
– Уважаю.
– А он тебя любит?
«Господи, для чего я все это несу, для чего задаю глупые вопросы, пусть берет книги и поскорее уходит».
– Как повенчались, любил, – неожиданно в голосе Дарьи зазвучала тоска, – ласкал, подарки привозил. Читать научил. Да только теперь гневается Кузьма Ильич, что Бог меня наказывает, детей не дает. За грехи мои наказание мне, видно.
– И много у тебя грехов? – с невольной улыбкой спросил Петр, чувствуя себя совершенно зачарованным музыкой ее голоса.
– Неведомо мне, барин. Думаю, думаю, вспоминаю. Можно ведь и не знать, что согрешила, а Бог тебя все равно накажет, правда ведь, барин? Кузьма Ильич так говорит и велит молиться, чтобы Бог прощение дал.
– Не знаю, но думаю, коли совесть спокойна, то зачем искать за собой неведомые грехи? Я вот тоже не знаю, почему Бог сотворил меня уродом.
Петр умолк, ошеломленный собственными словами – никогда и никому не говорил он о том, как гложет его сознание собственной некрасивости.
Черные солнца вновь опалили, но на этот раз не погасли. Глядя на него, Дарья неожиданно улыбнулась, всем своим женским нутром поняв смятение юноши.
– Какой же вы урод, барин? – ласково прозвенела она. – Вы же красавчик!
Ошалев от ее улыбки, Петр сердито и коротко бросил:
– Не ври!
– Отчего ж? Истинная правда, – перекрестившись, она продолжала улыбаться ему, нежно и открыто.
– И ты, – он вдруг охрип, – ты согласилась бы со мной встретиться? Наедине?
Еще минуту назад молодой князь совершенно не собирался говорить ничего подобного. Он вообще не знал, так ли нужно предлагать женщине встретиться, и от страха, что сказал что-то не то, внезапно ощутил дрожь во всем теле. Дарья тоже замерла, ресницы ее упали. Она долго молчала, а потом решительно тряхнула головой, и ресницы ее вновь взметнулись кверху.
– Приду. Луг возле речки знаете? Завтра с утра туда приду.