Отец Герундий и очередь

Отец Герундий свернул с улицы Столовой в Мыший переулок и там обнаружил очередь. Долгую как удав и плотную словно плюмбум.

В целую длину переулка и за поворот трехэтажки, окрашенной в ядовито-желтый, тянулся составной организм, обладающий всеми признаками биологической и ментальной цельности. Порядком, общей волей и содержанием.

Будучи смирен – не как те иные, что парили над мирским в ложной гордости – отец Герундий присоединился к очереди и, верный себе и долгу, возгласил так:

– Доброго здоровья, миряне! За чем стоим?

Голос у него, от природы зычный, укрепившийся долгой службой, пронесся над головами, свернул за желтый дом и слышен был даже толстяку Евдохию, дремавшему на припеке в сквере.

Проснуться тот не проснулся, но привиделось ему страшное, хотя до того момента отплясывали девицы без морального багажа, которым он рассеянно улыбался. «По грехам моим…» – пронеслось в голове Евдохия тихим шелестом. Но не будем осуждать его чрезмерно, ибо сладострастие толстяка не распространялось шире сонных нив. В обыденности он вел себя прилично и кормил голубей зимой.

Оказалось, что мнения в очереди разнятся.

Старуха, что, жуя губами, копалась в огромной сумке, утверждала – стоят за патефонами с вечной иглой басурманской артели «Зингер». Другая, рядом с ней, осанистая как палка в платье, постулировала, что стоят за маслом, заряженным дивной силой. Церковный дворник, знавший норов отца Герундия, перед тем как смыться от греха, пискнул с вызовом, что стоят на пароход – бежать от неправедных сего мира, попирающих дворницкую природу. Того дня он напился до положения риз и не вымел двор, за что был благословлен батогом.

– Эка ж! – удивился отец Герундий. – Ну, раз мир стоит, и я с вами буду. В патефоне надобности мне нет, как и в масле чудном. А на пароход посмотрю.