Сочинение на свободную тему

- Мам, а какая фамилия у тебя была, когда ты в школе училась?
- Степанова, как у деда Егора.
- А почему надо было брать папину фамилию?
- Так положено. – мама усмехнулась -  Я вышла замуж и взяла папину фамилию.
- Жалко.
Мама выглянула из кухни и внимательно посмотрела на меня
- Опять подрался?
- Не. Потолкались только.
- Дразнятся? – она подошла и потрепала мои волосы. – Меня вот тоже, Стёпой обзывали.
- Это не обидно совсем.
- А я обижалась и даже плакала. У меня ведь имя есть, и я девочка, а не Стёпа.

Потом, когда папа пришел с работы, они тихо разговаривали на кухне, а я знал о чём, хоть и не слышал слов.
Мне казалось, что папа должен ругаться, поэтому даже не поднял головы, когда он вошел ко мне в комнату. Сел у стола и тяжело вздохнул.
- Мама рассказала о твоей проблеме. Сам с ней знаком. И мне доставалось. Хорь, не совсем типичная для наших мест фамилия. А вот на Дону, откуда родом твой дед, очень даже нормальная. Вообще то хорь, сильное и ловкое животное, способное справиться с противником намного крупнее себя. Видимо поэтому признаку наши предки и получили такое прозвище, превратившееся в фамилию.
Отец рассказывал это без эмоций не отрывая взгляда от пожелтевшей фотографии, которую держал в руках.
- Слышал о пластунах? – Я пожал плечами – Это разведка в казачьих войсках. Говорят, наши предки были пластунами. А дед твой, Иван Максимович Хорь, во время войны точно был разведчиком – отец сунул мне в руки фотографию – Это он, сразу после победы. Обрати внимание на награды, их намного меньше чем сейчас, но все они боевые.
- Дед был разведчиком?
- Ещё каким! Нам с тобой только фамилия досталась, а вот статью мы в бабушкину родню пошли. Не смотри, что дед маленький. Однажды, к нам в гости приезжал его фронтовой друг. Правда сам он считает деда кровным братом из - за одного случая, когда тот несколько километров тащил на себе тяжело раненного друга, да ещё и здоровенного фашиста, языка.
- Кто? Дед? Я думал он… Ну это…
- Трусоват? – рассмеялся отец – Это да. Есть человек, поперёк которого он не пойдёт. Это бабушка. Только не боится он. Не знаю, что это, любовь или уважение. А может и то, и другое.
Отец встал и потрепал меня по голове:
- Вот так сынок.

К Дню Победы мы писали рефераты, про награды, мне достался Орден Красной Звезды. У деда их было три, а ещё медали среди которых я узнал две «За Отвагу».
Через некоторое время, мы писали сочинение, я выбрал свободную тему и написал про моего героического деда, Хорь Ивана Максимовича. Сочинение так понравилось, что меня попросили зачитать его на линейке, перед всей школой.
До этого, я не очень любил уезжать из города, теперь же я с удовольствием проводил каникулы в деревне.
Эх, в те времена мне бы умишка, да побольше. Не отошел от дедушки с бабушкой ни на шаг.
А тогда, едва проснувшись и наскоро позавтракав, бежал с друзьями на речку.
Хорошо помню, как в последний раз приезжал в деревню. Это было перед тем, как уйти в армию, даже повестка была на руках. Ровесников моих почти не осталось, разъехались, кто учиться или работать в город, кто уже служил. Вот и пришлось мне всю неделю общаться с дедом и бабушкой.
Всего неделя, а какой мир мне открылся. Каждый день я узнавал о них, что – то новое, совершенно необыкновенное.
- Дед, а правда, ты на себе вытащил раненого друга, а ещё языка в придачу?
Дед смущённо отворачивается, он не любит вспоминать войну, а уж про свои подвиги и подавно.
- Это сейчас, через столько лет кажется, подвигом. А тогда. Жизнь свою мы спасали, чтобы было кому врага бить. Взяли мы «языка», по виду большой чин, полковник кажется, забыл, как по - ихнему, да не повезло нам чуток, не успели отойти. Погоня увязалась. Командир приказал, нам с Егором доставить толстяка к нашим, остальные отвлекали погоню. Ну а когда немцы сообразили, что упустили нас, начали палить из всего подряд, да куда попало. Егор то, покрупней меня, его осколком в ногу и достало, а тут ещё «фриц», чего - то лопочет, жалобно так. Куда тута денешься? Не дотащишь эту сволочь, под трибунал можно загреметь. Друга оставишь, себе не простишь. Семья у него, деток трое. Вот такой выбор. Другим то поболе доставалось испытаний. Я то хоть и мелкий, а всё же мужик, а каково девчушкам – санитаркам?
- Я бы не смог. Сразу двоих.
- Чёж сразу? Сначала немца. Привяжу за деревом так, чтобы осколком шальным не зацепило. Полежу чуток, да за Егором. На опушку выползли, перед нашими позициями, светать уж начало. Я кустиками потряс, чтобы заметили, да и свалился без сил. Когда за нами пришли, подумали, что мёртвый я.
- Ты так рассказываешь, обыденно.
- Так, а чего, грудь то выпячивать? Другой так же поступил.
- Не знаю смог бы я…
- А ты на себя и не примеряй. Теперь и жизнь устроена по - другому. А тогда война. Дай вам бог не испытать такого, чтобы смерть знакомых стала привычным делом.
- Дед, а почему ты не любишь рассказывать о войне?
- Это для вас сейчас, война, это то, что в кино показывают. На самом деле, того ада никому не пожелаешь даже во сне. А ты говоришь рассказывать. Забыть хочется, а не получается. Хорошего там было тоже достаточно. Чего сидишь раззява, клюёт у тебя. Подсекай.
Мы вернулись домой, а пообедав уселись в тенёчке, под навесом. Здесь дул свежий ветерок, а мы пили горячий чай из самовара.
- Ты это, Ванятка, как почаёвничаем, наноси воды в баню, а вечерком истопим. Поясницу мне похлопаешь, чего - то прихватывать стало.
На лбу у деда выступили крупные капли пота. Он покряхтывал отхлебнув из блюдца обжигающего напитка, потом макнув туда же кусочек ломаного кускового сахара, откусывал немного и с хрустом разжёвывал. Бабушка ворчала:
- Ну ей богу, как дитё малое. Зубы то побереги.
- Чё их беречь то? Ладно бы подарить можно было. А помирать и без зубов можно.
Бабушка вытираясь кончиком платочка, тоже пила чай вприкуску. Только не грызла сахар, а рассасывала.
- А чего ты удумал баню среди недели?
- Так Ванька теперь человек служивый, позвонят и скажут, давай - ка солдат под ружьё. А нам то с тобой и разницы нет. Когда захотим, тогда и суббота.
- Как хотите. Я то тесто поставила, на пирожки. – Бабушка с шумом допила содержимое блюдца, сунула в рот кусочек сахара и пошла в дом.
- Дед, ты говорил, хорошее на войне тоже было. Это как?
- Как ни крути, не война бы эта проклятая, так бы и сидел в своей станице до старости. А я вишь ты страны другие повидал, обычаев диковинных насмотрелся. Маруся вон рецептов разных привезла оттуда, до сих пор готовит. Опять же, не особо по сторонам глазели, всё больше пешком топали, да на брюхе столько же. Друзей хороших там встретил, за любого жизни бы не пожалел. А главное, Марусю свою.
- Вы что, на войне познакомились?
- А то! Кто бы рассказал, как было всё, назвал бы брехнёй.
- Расскажешь?
- Ну про такое, грех не рассказать. – дед помолчал, погрузившись в воспоминания и как будто помолодел даже. Плечи расправились, морщины, казалось разгладились. Он поставил блюдце на стол и откинувшись на спинку стула заговорил – Я то мечтал в кавалерию попасть, поговаривали, что есть такие, казачьи полки, а меня в артиллерию определили. Увезли аж в Сибирь, сколько то поучили, под Красноярском и на эшелон вместе с пушками.
Остановились мы здесь, у нас на станции, побёг я кипяточком разжиться, а тут навстречу девчушка, в платьице простеньком с васильками. Я и забыл куда шёл. Как жердиной по затылку огрели. А она смеётся и спрашивает: «Чего застыл то на дороге или спросить, чего хочешь?». Я возьми да ляпни: «Взамуж за меня пойдешь?». Она оглянулась на кого – то в толпе, то ли встречавших, то ли провожавших, засмеялась так звонко, да и говорит: «Рано мне ещё замуж, мама не разрешит». «Я подожду» отвечаю. А она так серьёзно «Вот после войны, если не передумаешь, приезжай, поговорим». «Ай приеду. Только и ты не передумай»
Тут её из толпы женщина позвала: «Маруся, ну что же ты там стоишь? Мы здесь». А на меня из теплушки зашумели: «Ванька, давай быстрее, отправляемся скоро»
- Так это что, бабушка была?
- Тогда трудно было её назвать бабушкой. – хохотнул дед - А что встретимся, представить было невозможно. На фронте меня определили в корректировщики огня, ну а оттуда уже переманили в разведку. А девчушка та, снилась часто. Хоть и не верил я в нашу болтовню, а видать глубоко она в душу запала.
В сорок третьем, после ранения, из госпиталя возвращался, а тут танки с десантом на броне попутно подвернулись. Подобрали меня. Через какое - то время, остановилась колонна, метрах в пятидесяти «полуторка» застряла. Командир танка и говорит десанту: «Хлопцы, помогите вытолкать. Там народу вроде много, да толку мало. А мы торопимся»
Я тоже с ними увязался. Рука то побаливала ещё, так я другим плечом упёрся в борт, майор командует: «И-и-и р-раз. Навались братцы» Тут ко мне поворачивается солдатик, что рядом стоял и говорит так удивлённо: «Ваня!?» А я дурак – дураком, не признал совсем в форме. Я ж её в платье помню. Ну пока дошло до меня, кто передо мной, её уже зовут с машины, а рядом танк рычит. Я опять сдуру ляпнул: «Маруся, помнишь, что обещала мне?», а она смеётся «Главное ты не забудь. Где меня искать знаешь»
И разъехались в разные стороны. А командир танка из люка ко мне наклонился и перекрикивая рёв мотора спрашивает: «Знакомую встретил?», «Невесту» отвечаю. «Отчаянная у тебя невеста! Снайпер». Я смотрю на него удивлённо, а он: «Не знал? Я не раз встречал таких. Отделение снайперов, а майор с ними, командир, винтовки в кузове с оптикой». Испугался я тогда за свою Марусю. Скажешь, второй раз увидел, а уже своей называешь? Вот так и было. Уверен был, что судьба моя. Про то, что война и всё может случиться даже не думал.
- Первый раз слышу, что бабушка Маша, снайпер – в моей голове это никак не укладывалось. Дед встал и пошел в дом. Минут через пять вернулся с пожелтевшей фотографией. Пять молоденьких красивых девушек, с винтовками. Я много раз видел эту фотографию, но только сейчас, вглядевшись внимательно, увидел, что оружие оснащено оптикой и почти сразу узнал бабулю. Теперь я понимал деда, я бы тоже влюбился.
- В прошлом году Татьяна Филипова померла. Да ты с внуком её дружил кажется.
- С Витьком? Ну да дружили. И бабушку его помню, смешная такая.
- Ну да, смешная… - дед задумался – а вот фашист на неё охотился. Про «Ночных ведьм» слышал?
- Конечно! Бомбардировщицы!
- Они самые. Танька из них. А ты говоришь смешная…
А я вспомнил Витькину бабушку, бегающей с хворостиной, безуспешно пытаясь выгнать с огорода козу. Мы с Витькой ринулись помогать, коза ретировалась, ну а нам досталось той самой хворостиной. В пылу погони за вредным животным, нами была повреждена часть урожая.

Дед, перед выходом из дома, положил в мои карманы пару горстей сахара рафинада, себе тоже.
- Дед, а мы куда идём?
- Я ж теперь на конюшне не работаю, вот и хожу иногда лошадок баловать. Сахарок, для них специально покупаю. Скучаю.
- Ты не рассказал до конца. Как вы с бабушкой встретились после войны.
- Мы и на войне встретились ещё раз. В Польше. Перед наступлением очень нужен был «язык», каждую ночь бегали к фрицам, всё никак. В штабе психуют. Ну а там видимо тоже не дураки. Осторожничают. А тут ещё слушок пошел, что на той стороне снайпер появился. Матёрый. Как косой выкашивал ребят наших. Вот пошли мы в очередной раз на задание, а на КП, солдатик в костюме снайперском в сторону противника смотрит. На лешего похож. Я ещё не проснулся, соловый иду, а сердце как заколотится. Ну так иногда бывало. Ведь не знаешь, что будет и когда твоя пуля прилетит.
- Неужели каждый раз было страшно.
- Ну как тебе объяснить. Не сама смерть страшна. Одно дело, если сразу накроет. А если нет? Помирать долго и мучительно в крови и кишках. Видел я и такое. А если раненый в плен попадёшь? На этот случай гранату для себя оставляли. Вот и шли, не зная вернёмся ли. А тут ещё леший этот на КП. Не зря он здесь появился, выходит, что и фриц здесь, по наши души явился. Кое как до нейтральной полосы доползли. От страха руки, ноги, как онемели. А вдруг он уже прицелился в меня и вот сейчас… А он всё не стреляет гад. Аж зло разобрало. Заползли мы, значит за бугорок, командир поставил каждому задачу, дальше ползём. А я и думаю, ну почему человек не может, как червяк, под землёй. Так увлёкся, что про страх забыл, а вот листики, чуть дрогнувшие всё же заметил. Затаился, не по мою ли душу. Тихо. А рядом канавка, незаметная, ну я в неё нырнул и пополз ужиком. Полежал. Послушал. Тихо, вроде. Голову приподнимаю, а прямо передо мной подошва сапога, сам же фашист так и не понял откуда к нему смерть пришла. Шуметь же нельзя, а ножичком я с детства умею пользоваться. Лежу я на нём, пасть зажимаю рукой, другой нож в сапог пытаюсь засунуть, глядь, а в меня фашист целит, метров с пяти . Уж не знаю, сколь времени на самом деле прошло, для меня так вечность. Успел ещё подумать, чего он тянет, не стреляет. Тут у него башка и взорвалась, а выстрелить всё ж успел. Ухо чуть зацепило. Оказалось, на снайперскую пару я выполз. Не заметили они меня в канавке. И на старуху бывает проруха. А мне выходит, повезло. Думаю: «Ай да леший! Вернусь, портсигар трофейный подарю». Тогда нам повезло, взяли фелдфебеля штабного. Вернулись без приключений. Идём значица по окопу, навстречу толпа офицеров бежит, впереди генерал: «Который?», ротный в меня пальцем тычет. «Ты хоть понимаешь, что ты сделал?» А я стою и не пойму, ругает или хвалит. На всякий случай говорю: «Нет, не понимаю. Сам то чуть в штаны не наложил». Он в смех: «Каков орёл! А со спасителем своим хочешь познакомиться?» Я киваю. Выходит, этот леший, сетку с лица откинул, я и сел рядом с генералом.
А он хохочет: «Вот так герой, увидел девушку и в обморок. Или знакомая?». Я и отвечаю: «Невеста моя» Тут все заулыбались, а генерал и говорит: «Дырку сверли, для ордена, боец» Тута, я и брякни: «Товарищ генерал, орден то я успею заработать. До Берлина, вон ещё топать, да топать. Разрешите с невестой побалакать. Хоть часик». Глянул он на Марусю, да на меня: «Ладно, говорит, полчаса у вас есть, больше никак. А орден будет»
Так я Марусе помог, с зверюгой справиться. Вот такая наша встреча. Тогда мы долго разговаривали, а о чём не помню.
- Наградили тебя?
- Ну а как же. Наградили. С почестями , перед взводом, сам командующий вручал. Только не герой я никакой.
- Как это?
- А вот так. Вон видишь, палка на дороге. Один пройдёт, и не заметит, а другой споткнётся – дед замолчал, а я в ожидании продолжения, засмотрелся на него и едва не упал, запнувшись о злополучную палку.
Дед усмехнулся:
- Вот я и говорю. Как написано судьбой, так и будет. Кабы, другой там оказался, покрупней, да канавка та не подвернулась? Судьба так распорядилась, чтобы я оказался в том месте. Вот так то. А героями мы себя и не считали. Это уж потом, когда целое поколение выросло послевоенное, пионеры про нас стали рассказывать. Да и сами многого не знали. Жили рядом, виделись каждый день, а и думать не думали, что герои. Вот хоть Танька Филипова, ну летала и летала, мы ж то её больше знали, как свинарку, это уж пионеры нашли, да всем рассказали, какая она отчаянная была. Вот так то.

В загородке ходили десятка два лошадей. Завидев деда, большинство, всем своим видом показывая, если не радость, то расположение, двинулись в нашу сторону. Иван Максимович, легко проскользнув между жердей загородки двинулся навстречу. Мне доводилось бывать на конюшне, но относился я - городской, к её обитателям с осторожностью.
Животные окружили его, тянулись мягкими губами к ладоням, щедро раздававшим кусочки сахара.
Молодой жеребёнок долго смотревший на эту картину, стоял в стороне, затем повернулся ко мне и раздув ноздри, подал голос. Нерешительно сделал шаг, потом еще один и вдруг подкинув задние ноги, в несколько прыжков, оказался около меня.
Я, испугавшись, отступил на шаг, но вспомнив о карманах, наполненных сахаром, достал несколько кусочков протянул руку к жеребёнку. Совсем забыл о способности лошадей забирать еду незаметно. Ладони, словно пушинка коснулась и сахар исчез. Скоро возле меня толпились около десяти лошадей. Вернулся дед, глаза были полны слёз.
- Хожу к ним поговорить. Сколько лет около лошадок. Как приехал сюда, так всё при конюшне.
- А с бабушкой как встретились.
- До Берлина, я так и не дошел. В госпитале победу встретил, оттуда меня и списали. Сильно фриц ногу мне повредил, миной шальной. Отвоевал, значит. На радостях домой поехал. Хожу по станице, а у самого сердце не на месте. Не сразу и дошло, что мне плохо без Маруси. Родни, почти не осталось. Фашист погостил, станицу разорил. Мамку с сёстрами в хате разбомбило, батька и того раньше, после той ещё войны, годков семь помучился, да и помер. Махнул рукой да в Сибирь, жениться.
На станции вылез, походил, поспрашивал. Я ведь даже фамилии не догадался спросить. Расстроился конечно. Сел, закурил, а сам думаю: «Вот так разведчик. Сопли развесил»
Нашел сельсовет. Зашел и с порога, мол ищу Марусю, до войны в платье с васильками ходила, а на войне снайпером была. За столом мужик сидит в офицерской форме, левый рукав под ремень заправлен, без знаков различия, но видно, что командиром был, да и сейчас по виду, главный здесь.
- А ты кто таков, чтобы здесь вопросы задавать?
Ну, я, как положено, представился, документы ему подал. А он строго так спрашивает:
- Марусю, с какой целью ищешь? Кто она тебе?
- Так невеста. Жениться приехал - отвечаю. А он глянул на меня, да на остальных, что в помещении находились:
- Найдёшь. А как не согласиться? -  говорит. Ну а я:
- Как это? У нас же оговорено всё.
Мужик сидит себе улыбается, да и остальные тоже:
- Это когда же? Если служили вместе, почему один приехал?
- А ты кто таков, чтобы такие вопросы задавать?
- Отец я Марусин, получается – говорит – а про жениха её в первый раз слышу. Так что рассказывай, что между вами.
Тут я скумекал, надо рассказывать, без брехни. Оглядел всех, кто в комнате сидел, мужики цыбарки закручивают, слушать готовятся.
- Так ничего. Как первый раз увидел здесь, на станции, в сорок первом, так и позвал замуж. Договорились после войны, к родителям, за благословением. Мои, то не дожили, а вам, выходит сейчас и рассказал.
- Вот как? Говорила она, про солдатика чудно;го. Выходит, про тебя. Я же в тот день, тоже на фронт отбывал. Что серьёзно к женитьбе отнёсся, хвалю. А дальше, извини, уж как получится. За Марусю я не ответчик.
- Так я уверен в ней – говорю – Вот вернётся, а осенью и поженимся.

Душевные люди оказались, тесть с тёщей, хорошо меня приняли. Посидели вечером, помянули тех, кто не дожил, не забыли и за победу выпить. Я им про наши встречи рассказал. Спать уложили в Марусиной комнате. Всё бы хорошо, да заметил я неудобство с их стороны. Уж не знаю, во мне они сомневались или в дочке, но не осмелился я у них квартировать, хоть и оставляли, по доброте своей.
А через месяц примерно, мальчонка прибегает, я то при конюшне жил. Много ли мне надо, привык за четыре годочка, малым обходиться. Прибёг и говорит, мол, Маруся приезжает.
Я на станцию. А сердце, не поверишь, как не выпрыгнуло из груди. И мысли всякие: «А вдруг, нашла себе зазнобу? А тут я». Чуть назад не повернул. Струсил. Да стыдно стало. Скольким людям бахвалился, что жених.
Прихожу на станцию. Ноги ватные. Едва не падаю. Встал в сторонке, стенку подпёр. Жду. Вот и поезд. Маруся рукой машет родителям, а те, по сторонам оглядываются, меня высматривают. Тут Маруся спрыгнула, да и кинулась к ним. Обняла обоих сразу, целует, смеётся, счастливая. И вдруг в лице сменилась, только тут я допёр, что она на меня смотрит.
Как на ногах устоял, не знаю, а она уже ко мне бежит: «Иван! Ванечка!» Прыгнула мне на шею и шепчет жарко так, прямо в ухо: «Ваня! Дорогой ты мой! А я то, дура, какая, еду и боюсь, вдруг не приехал, вдруг дорогу перешла какая! Правда, дурочка!?»
А мне так, стыдно, что сомневался в ней. Тут и тесть с тёщей подошли, улыбаются. Оттаяли, значит. Дочка не подвела.
Осенью свадьбу сыграли, всё чин чином. Вот так и живём с тех пор. Теперь только одного боюсь. Помереть раньше. Я то, выдержу, а вот Маруся как, без меня?

Жаль, что тогда не выспросил всего. Теперь вот и слушать не кого. Они, не могут ответить. С надгробья на меня смотрят, улыбаясь, молодые Иван, да Марья. Дед, как и хотел, ушел после своей любимой, через шесть часов. Не захотел видно один мыкаться. Я не был на похоронах, да и узнал об этом не сразу. Наша подлодка находилась, где – то в Тихом океане. Теперь вот приезжаю сюда, регулярно, иногда детей привожу. А ещё рассказываю им, всё, что знаю.
Недавно сын писал сочинение на свободную тему. Про прадеда и прабабушку. Значит живы они, в памяти нашей.