Экс-ры IX 2 гл Под стражей

Глава вторая

Скала Еловый Камень - под стражей - последнее дело Масальщинера - предсказуемое предательство - оборотень

Под стражей

Алексея виновного в ранении человека посадили под замок в каталажку при управе и тут же отправили телеграфом сообщение о происшествии в Екатеринбург. Свидание родственникам не разрешили, но объяснили, что ждёт охотника за ранение человека на охоте, пусть это ранение было и не умышленным.
- Всё отпрыгался твой Алёшка, посадят в тюрьму, - сказал Виталий Эдоне. – Если выручать проще дать объездчику  золото чтобы он отказался от своих обвинений. Может быть, тесть чему пособит надо его сюда вызывать, пусть на поезде приедет, чем на телеге как раньше.

Пока Алексей сидел со всяким местным сбродом, ему вдруг вздумалось прилечь рядом с паханом камеры Румыном на верхних нарах. Его тут же отмутузили чтобы он знал своё место в камерной иерархии и не лез на коронные места. Когда он попытался снова заявить о своих правах на место получше, ему так досталось, что его левый глаз сильно заплыл и принял фиолетовый окрас. Потом уголовные элементы сняли с него пиджак и штаны, оставив в исподнем, которое в прочем сняли тоже. И сидел охотник с голым задом на полу, возле отхожего места прикрыв стыд руками крест-накрест.

Через три его позвали на допрос но, увидев голое безобразие, отобрали у элементов всю его одежду, а их самих отправили очищать выгребные ямы под общественными сортирами. Вернувшись с вонючих работ элементы, снова отлупили Алексея, но одежду отбирать не стали поняли, что связываться с таким дерьмом, самим в дерьме ковыряться. Когда Алексей спал, у него заметили в открывшемся рте золотую фиксу и мгновенно скрутив, вытащили её, пригрозив, что если он вякнет начальству, из него сделают отбивную на всю жизнь и отбросили обратно в угол на парашу. И потекли у Алексея трудные дни полные отчаянья, один раз он даже хотел повеситься, за что его снова отлупили и стали караулить из-за сытных посылок.

Однажды караульщик услышал, что Алексей разговаривает во сне, н прислушался, а потом отправился будить пахана. Сонный Румын в начале, не понял, о чём ему толкует караульщик, а когда до него дошло, он тихо сказал.

— Политика… ша, ребята. С политикой связываться опасно. Верни ему его посылку, погоди вот остаток колбасы отдай, а завтра подбери место получше или сам ляжешь у параши… неспроста, он хотел объездчика завалить, ой, неспроста. Опасный элемент и дружки у него должно быть головорезы из эксов, слышал я, как они на свою революцию в банках сейфы громили. Менять надо камеру, сунь надзирателю синьку, пусть нам место найдёт в другом месте.

- А если он деньги возьмёт, а сам кинет он же, как известно непредсказуем?

- Ну, это лечится просто, пару раз дать по хлебальничку в тёмном углу и вся непредсказуемость улетучивается как пар. Вероятно, надзирателя мало били в юношестве, жалели, вот и наглость и лезет из всех щелей. На кидалово тянет. Но со мной такие номера не проходят.

- А если потребует больше?

- Ну, дай две, но не более, а то привыкнет и будет просить больше. Нет, дай одну с него хватит, а если откажет, покажи нож.

На другой день вечером четверых бандюганов перевели в соседнюю камеру, а бывших постояльцев к Алексею. Он сразу подумал, что теперь-то он может на правах старожила этой камеры занять паханское место, но вместо этого новый пахан, дал ему хорошенькую плюху и указал ему его прежнее место.

- Если Васька Румын из тебя не сделал человека, я из тебя дурь-то выбью! – сказал он Алексею.

Алексей, от такой обиды кинулся, с неизвестно откуда взявшейся у него заточкой на пахана, но тут же был избит и лежал с отбитыми боками до самого утра. После этого он начал проходить все азы иерархии заключённого, для начала послужив чёртом при новом пахане после этого что-то для себя поняв. Но продолжался этот ад не долго.

Скоро Алексея попросили с вещами на выход, после чего освободили и он, согнувшись в три погибели от тумаков, отправился ничего не понимая домой. Возле ворот дома его встретил Виталий и сказал что объездчик Показаньев согласился не возбуждать против него дело получив приличной величины самородок золота через третьи руки.

- А почему через кого-то?
- А чтобы Показаньев не знал, кто внёс за тебя золото. Начнёт следить, допытываться, возьмёт на крючок как доильную корову, а нам это не надо.
- Мне бы полежать, - сказал Алексей и стал оседать на колени.
- Они что тебя там били?
- С чего это, я же там паханом был на нарах, да вот споткнулся на лестнице…
Но Виталий знал, каким он был там паханом и только снисходительно улыбнулся глядя на сидящего, на коленях друга.
- Ладно, пахан, давай для начала в баню, а потом в постель. Там тебя Эдона быстро вылечит.
Он подхватил тощую изголодавшуюся фигуру бывшего заключённого и повёл в баню. Эдона выскочив на двор, увидела избитого мужа и поспешила за чистой одеждой обратно в дом. Затопив печь, Виталий помог другу раздеться и тот, кряхтя, лёг на полок. Эдона сменив Виталия, закатала мужа в одеяло и оставила отдыхать до прогрева печи.

Показаньев оказался понятливым малым и отказался дать делу ход, сославшись, что Алексей не виноват и что он сам полез под выстрел, после чего забрал из полиции своё заявление, дав сыскорю припасённый Виталием маленький самородок. Его товарищи всё подтвердили. Судья при полном удовлетворении обеих сторон дело замял. После отсидки, в местной тюрьме Алексей изменился в лучшую сторону, он уже не менял свои обещания и его слово стало кремнем. Даже Виталий заметил эту перемену и мог уже без оглядки положиться на слово друга без перепроверки. А ведь раньше было по-другому, допустим, Алексей должен был поставить петли на зайца и не поставил, потом вместо того чтобы наколоть дров в землянку под гробиной уехал на коне чёрт знает куда на целую неделю. То пропадал где-то, не сказавши жене ни слова, а возвратившись, улыбался придурком, словно ничего не произошло.

И всё ему сходило с рук и всегда с него как с гуся вода. И только в тюрьме выяснилось, что его за его проступки никогда не били, отчего он наглел ещё больше. Одно только его желание улечься рядом с паханом на лучшее место удивило всех сидельцев, так что Алексею пришлось после этого долго отхаркиваться кровью.

Учился он, быстро схватывая все премудрости на лету, а если не успевал, то вдогонку ему летели кулаки куда придётся. За три недели он постиг то, что за всю жизнь ему не вложили кулаками его сверстники, с жалостью глядя на его тщедушную фигуру. И ведь таких жалких и наглеющих огрызков предостаточно в любом местечке и жалость к таким наглецам, порождает больших самодуров с садистскими наклонностями. И хорошо, что Алексей, пересмотрев свою жизнь всё понял. Он даже заметил, как изменилось к нему отношение его сверстников, не смотревших как прежде на него снисходительностью, мол, чего с таким дрыщём водится, скоро сам загнётся или прибьют где-нибудь под забором за его непредсказуемость поведения.

После тюрьмы Алексей ещё долго хворал от побоев со стороны уголовных элементов, вынашивая бессильную ярость на своих противников, но что он мог сделать группе бандитов один. Идиотская мысль попасть обратно в тюрьму и попробовать разобраться не находила поддержки у Виталия.
— Тебя там или сразу прикончат или сам подохнешь от голода, ты мои посылки как я понял, не пробовал даже присваивать, отбирали, а Румына я слышал, скоро отпустят на вольное поселение за Чёрной Речкой, кукушка позвала, наверное, подкупил кого-то, — резюмировал своё отношение к этому его друг. — Как говорится, остаётся каждому лишь наблюдать за каждым и делать свои собственные выводы.

— Ты это о чём?
— Да так мысли вслух, — многозначительно ответил Виталий.
— Ладно, чёрт с ними, — подумав, согласился Алексей, отставив бесполезность своих негодований. Но решил свалить Румына при первой возможности.