Соловьиное пение в русской поэзии и прозе

                Предисловие

Наверно, я принадлежу к последним из могикан, которые в детстве слышали и видели соловья. Его пение произвело на мою детскую душу такое неизгладимое впечатление, что  я потом всю жизнь жадно ловил отклики этого пения во всём: в музыке, поэзии и прозе. Так появились две эти статьи о соловьином пении в музыке и в литературе. (Вторая статья "Соловьиное пение в музыке" находится в разделе "Музыка").
 

                Введение

Русские поэты и прозаики в описании пения соловья сходятся в одном: это пение удивительно красиво и разнообразно. Рассмотрим подробнее, как они описывают каждое из этих свойств.


     1. Исключительная красота и благозвучность соловьиного пения

Описывая пение соловья, русские художники слова подчёркивают редкостную красоту соловьиного пения, сравнивая его с чем-то невероятно волшебным, поистине ангельским. Вот как об этом пишет В.Г. Тепляков:

     Ночная песня соловья
     Иль ропот дальнего ручья,
     Как нектар в душу вам струится
     То с нею ангел говорит.

      (В.Г.Тепляков "Два ангела", 1833)

Ю.К. Олеша находит  иные образы и слова для того, чтобы выразить своё  восхищение этим музыкальным феноменом :

«Я ни разу ни в детстве, ни в юности, ни позже, в зрелые годы, словом, ни разу во всю жизнь не слышал пенья соловья… Для меня это была ложь, условность — когда я сам говорил о соловье или читал у других.

И как-то раз, уже совсем в зрелые годы, когда я жил в Подмосковье, днем, точнее в полдень, когда все было неподвижно среди птиц и растений, вдруг что-то выкатилось из тишины — огромное звенящее колесо — и покатилось… За ним сразу другое колесо, за этим еще… И сразу же это прекратилось. Эти колеса были, безусловно, золотыми, они были выше деревьев, катились стоймя, прямо и, вдруг задребезжав, мгновенно исчезали — как не было их! Я посмотрел на того, кто стоял рядом со мной. Тот кивнул в ответ. Он услышал вопрос, который я не задавал ему, только хотел задать, не соловей ли? И, кивнув, он ответил:

— Соловей.» ( Ю.К. Олеша  «Книга прощания»)

Ю.К. Олеша  изображает пение соловья объёмно, зримо, как художник: «вдруг что-то выкатилось из тишины — огромное звенящее колесо — и покатилось… За ним сразу другое колесо, за этим еще… И сразу же это прекратилось. Эти колеса были, безусловно, золотыми, они были выше деревьев, катились стоймя, прямо и, вдруг задребезжав, мгновенно исчезали — как не было их!»   Эти волшебные колёса он изображает с дантовской выразительностью, как какое-то  райское видение (колёса воздушной колесницы вдруг появившейся и тут же исчезнувшей).

(Здесь я ограничиваюсь только двумя примерами, на мой взгляд, наиболее выразительно передающими волшебную красоту соловьиного пения.)


             2. Богатство музыкальных приёмов соловьиного пения

Другой особенностью  пения соловья является обилие его музыкальных приёмов, которое пытались описать многие поэты и писатели.  А.С. Пушкин в своём стихотворении «Соловей и  кукушка» (1825) указывает на это разнообразие и находит три глагола, для того, чтобы выразить его: «урчит, и свищет, и гремит»:

     В лесах, во мраке ночи праздной,
     Весны певец разнообразный
     Урчит, и свищет, и гремит;

Это многообразие  соловьиного пения  становится у Пушкина ещё выразительнее на фоне монотонного пения кукушки:

     Но бестолковая кукушка,
     Самолюбивая болтушка,
     Одно куку свое твердит,
     И эхо вслед за нею то же.
     Накуковали нам тоску!
     Хоть убежать. Избавь нас, боже,
     От элегических куку!

И. А. Крылов четырнадцатью годами раньше А.С. Пушкина ещё подробнее описывает музыкальное богатство соловьиного пения в басне «Осёл  и Соловей» (1811)

     Тут Соловей являть свое искусство стал:
     Защелкал, засвистал
     На тысячу ладов, тянул, переливался;
     То нежно он ослабевал
     И томной вдалеке свирелью отдавался,
     То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.
     Внимало все тогда
     Любимцу и певцу Авроры;
     Затихли ветерки, замолкли птичек хоры,
     И прилегли стада.
     Чуть-чуть дыша, пастух им любовался
     И только иногда,
     Внимая Соловью, пастушке улыбался.

После этой басни за И.А. Крыловым твёрдо закрепилось "звание" соловья русской поэзии.

Наконец И. С. Тургенев  в рассказе “О соловьях” словами птицелова-любителя из народа описал песние этого природного музыканта во всех тонкостях:

«Соловьи у нас здесь дрянные: поют дурно, понять ничего нельзя, все колена мешают, трещат, спешат; а то вот еще у них самая гадкая есть штука: сделает этак: тру и вдруг: ви! — этак визгнет, словно в воду окунется. Это самая гадкая штука. Плюнешь и пойдёшь. Даже досадно станет. Хороший соловей должен петь разборчиво и не мешать колена, — а колена вот какие бывают:
Первое: Пулькание — этак: пуль, пуль, пуль, пуль…
Второе: Клыкание — клы, клы, клы, как желна.
Третье: Дробь — выходит, примерно, как по земле разом дробь просыпать.
Четвёртое: Раскат — тррррррр…
Пятое: Пленкание — почти понять можно: плень, плень, плень.
Шестое: Лешева дудка — этак протяжно: го-го-го-го-го, а там коротко: ту!
Седьмое: Кукушкин перелёт. Самое редкое колено; я только два раза в жизни его слыхивал — в оба раза в Тимском уезде. Кукушка, когда полетит, таким манером кричит. Сильный такой, звонкий свист.
Восьмое: Гусачок. Га-га-га-го… У Малоархангельских соловьев хорошо это колено выходит.
Девятое: Юлиная стукотня. Как юла, — есть птица, на жаворонка похожая, — или как вот органчики бывают, — этакой круглый свист: фюиюиюию…
Десятое: Почин — этак: тии-вить, нежно, малиновкой. Это, по-настоящему, не колено, а соловьи обыкновенно так начинают. У хорошего нотного соловья оно ещё вот как бывает: начнет; тии-вить — а там: тук! — Это оттолчкой называется. Потом опять — тии-вить… тук! тук! Два раза оттолчка — и в пол-удара, этак лучше; в третий раз тии-вить — да как рассыплет вдруг, сукин сын, дробью или раскатом — едва на ногах устоишь — обожжёт! Этакой соловей называется с ударом или оттолчкой.»*

-----------
* Сравните с звукоподражательным междометием «цюкют! цюкют!» у Генриха Гейне:
 
      «В начале был лишь соловей,
       Он пел свое: цюкют! цюкют!               
       С тех пор побеги трав нежней,   
      Фиалки, яблони цветут.
           (перевод А. Блока)


Герой Тургенева посвящает своих  слушателей  даже в то, чем отличается «мастерское» соловьиное пения от неумелого:

«У хорошего соловья каждое колено длинно выходит, отчетливо, сильно; чем отчётливей, тем длинней. Дурной спешит: сделал колено, отрубил, скорее другое и — смешался. Дурак дураком и остался. А хороший — нет! Рассудительно поёт, правильно. Примется какое-нибудь колено чесать — не сойдёт с него до истомы, проберет хоть кого. Иной даже с оборотом — так длинен; пустит, например, колено, дробь, что ли — сперва будто книзу, а потом опять в гору, словно кругом себя окружит, как каретное колесо перекатит — надо так сказать. Одного я такого слыхал у мценского купца Ш…ва — вот был соловей! В Петербурге за 1200 рублей ассигнацией продан.»

Все тайны соловьиного пения, все его малейшие ньюансы герой Тургенева описывает как музыковед во всех тонкостях.



     3. Каждый русский поэт слышит в пении соловья что-то своё. 


Русские поэты находили также немало иных слов, для того чтобы передать соловьиное  пение. Одним из первых был М.И. Попов (1742 — около 1790), выходец из народа, который в басне "Соловей" (1768) очень подробно описал пение соловья:

     Свистал на кустике когда-то Соловей
     Всей силою своей;
     Урчал, дробил, визжал, кудряво, густо, тонко,
     Порывно, косно вдруг, вдруг томно, нежно, звонко,
     Стенал, храпел, щелкал, скрыпел, тянул, вилял
     И разностью такой людей и птиц пленял.

            (М.И. Попов "Соловей", 1768)


Проникновенная сила соловьиного пения такова, что лирический герой  Г.Р. Державина слышит его  сквозь глубокий сон, причём  во всех его подробностях. (Типичный художественный приём барокко. А. Вивальди тоже  передал в музыке лай собак, смутно доносящийся сквозь сон пастушка):
 
             Я на холме спал высоком,
             Слышал глас твой, соловей,
             Даже в самом сне глубоком
             Внятен был душе моей:
             То звучал, то отдавался,
             То стенал, то усмехался
             В слухе издалече он;
             И в объятиях Калисты
             Песни, вздохи, клики, свисты
             Услаждали сладкий сон.

              (Г.Р. Державин "Соловей во сне", 1797)
 
Певец Фелицы слышит в пении соловья стенания, усмешки, вздохи, клики, свисты... Г.Р. Державин описал это пение  без единого звука «р». Как-никак он слышал его во сне, а значит слегка приглушённым.
 
 Пение соловья не оставило равнодушным и Н.М. Карамзина. Он услышал в его пении  свирель и сравнил кульминацию соловьиной песни  с речными волнами, идущими одна за другой, а завершение её с журчанием ручья:

      Какое чудное искусство!
      Сперва как дальняя свирель
      Петь тихо, нежно начинаешь
      И всё к вниманию склоняешь;
      Сперва приятный свист и трель —
      Потом, свой голос возвышая
      И чувство чувством оживляя,
      Стремишь ты песнь свою рекой:
      Как волны мчатся за волной,
      Легко, свободно, без преграды,
      Так быстрые твои рулады
      Сливаются одна с другой;
      Гремишь… и вдруг ослабеваешь;
      Журчишь, как томный ручеек;
      С любезной кротостью вздыхаешь,
      Как нежный майский ветерок…
      Из сердца каждый звук несется
      И в сердце тихо отдается...

      (Н.М. Карамзин "Соловей", 1896)

Затем был И.А. Крылов, рассмотренный выше. Его сменил  Ф.Н. Глинка, который  слышит в пении соловья перекаты, треск, урчанье, свисты, стоны, переливы, гром:

             Замолкали все пернаты
             Вмиг, коль ярки перекаты,
             Треск, урчанье по зарям,
             Песни звонкие, игривы,
             Свисты, стоны, переливы
             Растекались по кустам!..
                <...>
             Ты гремел — почто же, милый,
             Вдруг замолк? и скучен стал?

              (Ф.Н. Глинка "К соловью в клетке", 1819)
 
А А.С. Пушкин подвёл итог, назвав соловья  «певцом  разнообразным». (Сравните с М.И. Поповым: "И разностью такой людей и птиц пленял"). У А.С. Пушкина соловей самый громогласный, он: «урчит, и свищет, и гремит». Два звука «р» в одном стихе.
Хотя у Крылова в одной из строк этих звуков четыре, они описывают соловьиную дробь, которая звучит не так громко, как свист.

По версии Александра Майкапара, А.А. Дельвиг посвятил своё стихотворение "Соловей"  А. С. Пушкину,  высылаемому на Кавказ. А Дмитрий Хвостов (1757-1835)  в одном из своих стихотворений прямо называет Пушкина соловьём:

      Пусть голос соловья прекрасный,
      Пленяя, тешит, нежит слух,
      Но струны лиры громогласной
      Прочнее восхищают дух.

      Любитель Муз, с зарею майской
      Спеши к источникам ключей:
      Ступай подслушать на Фурштатской,
      Поет где Пушкин-соловей.

     (Дмитрий Хвостов «Соловей в Таврическом саду» 1832)

Это стихотворение интересно тем, что по своему духу оно похоже на стихи Козьмы Пруткова: «Но струны лиры громогласной // Прочнее восхищают дух.» и по всей видимости заключают в себе иронию. 

А.А. Фет услышал в пении соловья трели, свист, и даже соловьиное эхо. Этому пению он подобрал свои эпитеты:  «ярко», «беззаветно»:

    «Шёпот, робкое дыханье, трели соловья» (А.А. Фет),
    «И чем громче свистал соловей» (А.А. Фет), 
    «Я жду… Соловьиное эхо // Несется с блестящей реки» (А.А. Фет),
    «песнь его громка» (А.А. Фет),
    «Но вдруг один любовник роз // Запел так ярко, беззаветно» (А.А. Фет). 

Е.П. Зайцевский тоже находит свои слова:
 
    «Льет песни страстные, живые // Любовник розы — соловей.» (Е.П. Зайцевский),

У Н. Гумилёва и М. Цветаевой соловей рокочет:
 
      «Целый вечер в саду рокотал соловей»  (Н. Гумилёв).

      «И рокотал соловей
      - Славу.» (М. Цветаева)
      

Соловей А.Ахматовой поёт слаще мёда, земляники и женской ревнсти":

     Уходи опять в ночные чащи,
     Там поет бродяга-соловей,
     Слаще меда, земляники слаще,
     Даже слаще ревности моей.

          (А.Ахматова "Уходи опять в ночные чащи", 1920-1930-е годы)


У Марии Петровых «Соловей плескал во рвы // Серебром…»


У Э.Багрицкого

      «В бузине, сырой и круглой, // Соловей ударил дудкой» (Э.Багрицкий).

   
У Давида Усманова «Соловьи поют заливаются».

У Г.Горбовского и С.Пожлакова

      «В твоих садах опять колдует соловей!»


Соловей Б. Пастернака в стихотворении «Маргарита» (1930) заставляет нас вспомнить   "Мастера и Маргариту" М. Булгакова: 

    Разрывая кусты на себе, как силок,
    Маргаритиных стиснутых губ лиловей,
    Горячей, чем глазной маргаритин белок,
    Бился, щелкал, царил и сиял соловей.

Автор "Доктора Живаго" находит совершенно новые слова, выражающие соловьиное пение: "Бился, ... царил и сиял". Эти стихи могли бы стать самым изысканным украшением булгаковского романа о Мастере.
 
Иеромонах Роман (Матюшин) в одной из своих духовных песен  сравнисвает ликующее пение соловья с акафистом, прославляющим Бога  и призывающим «благодать на округу»:

           Ах, как птицы поют, так в неволе не спеть!
           Ублажают тебя, Божье слово – Свобода!
           Соловьи, соловьи! Я б хотел умереть
           Под Акафист подобного рода.

               <...>

           Так ликуй же, ликуй, непогоде на зло,
           Окажи здесь живущим услугу.
           Совершай до утра прославленье без слов,
           Призывай Благодать на округу.

              (иеромонах Роман Матюшин)

-----------
* Обращение к соловьям "Соловьи, соловьи!" здесь перекликается с  песней «Соловьи» (1944) композитора Василия Соловьёва-Седого (1907- 1979) на стихи фронтовика Алексея Фатьянова.


                4. Звукопись в передаче соловьиного пения

В русской поэзии частое употребление звуков «с» и мягкого «т», а так же  краткого «j» вместе с гласными в стихах о соловье приводят к эффекту иммитации соловьиного свиста. Эта иммитация заложена даже в самом имени этой певчей птицы («соловей») и в словах описывающих его пение: («песнь», «свист»), а так же в эпитетах, определяющих соловья с точки зрения его вокальных возможностей («голосистый»).

Об этом подробно рассказано в статьях «Соловьиное пение в музыке», где рассмотрены  романс А. Алябьева «Соловей» (1825) на стихи А. Дельвига,  песня «Соловьи» (1944) композитора Василия Соловьёва-Седого на стихи фронтовика Алексея Фатьянова,  «Комсомольцы-добровольцы» (1957) композитора Марка Фрадкина на слова Евгения Долматовского, песня «Соловьиная роща» (1976) композитора Давида Тухманова на стихи Анатолия  Поперечного, "Тихая моя родина" песня Геннадия Заволокина на стихи  Николая Рубцова и другие произведения.


                5. Что выражает соловьиное пение?

Многие поэты пытались ответить на вопрос: что выражает соловьиное пение? Лучшие ответы находим у Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина, А.С. Пушкина, А.В. Кольцова, А.А. Фета  и  иеромонаха Романа (Матюшина):

У Н.М. Корамзина соловей прославляет себя и  мать-природу:

   Певец любезный, друг Орфея!
   Кому, кому хвалить тебя,
   Лесов зеленых Корифея?
   Ты славишь громко сам себя.
   Натуру в гимнах прославляя,
   Свою любезнейшую мать,
   И равного себе не зная,
   Велишь ты зависти — молчать!

  (Н.М. Карамзин "Соловей", 1796)

У А.С. Пушкина, А.В. Кольцова и А.А. Фета  он выражает в своём пении любовь к "розе".

      В безмолвии садов, весной, во мгле ночей,
      Поёт над розою восточный соловей.

           (А.С. Пушкин "Соловей", 1826-27)

      Пленившись розой, соловей
     И день и ночь поет над ней;

          (А.В. Кольцов)

      Истерзался песней
      Соловей без розы.

          (А.А. Фет "В дымке-невидимке выплыл месяц вешний...", 1873)

У М. Цветаевой соловей поёт славу человеческому рождению:

     В черную полночь, под пологом древних ветвей,
     Мы вам дарили прекрасных — как ночь — сыновей,
     Нищих — как ночь — сыновей…
     И рокотал соловей
     — Славу.

(М. Цветаева "Милые спутники, делившие с нами ночлег!")


Г.Р. Державин в стихотворении "Прогулка в Царском селе" видит в пении соловья, благодарение Богу:

     И соловей сидит
     Где близ и воспевает,
     Зря розу иль зарю!
     Он будто изъявляет
     И Богу и царю
     Свое благодаренье:
     Царю — за память слуг;
     Творцу — что влил стремленье
     К любви всем тварям в дух.

(Г.Р. Державин "Прогулка в Царском селе", 1791)


А  у  иеромонаха Романа (Матюшина) соловей прославляет Бога и призывает на землю  благодать Божию. В его ликующем пении поэт слышит совершенный  молитвенный акафист.

           Совершай до утра прославленье без слов,
           Призывай Благодать на округу.

           (иеромонах Роман Матюшин)

В этом песне о. Романа державинская мысль обрела свою полноту: соловей  благодарит Бога (Г.Р. Державин),  ликуя, прославляет Его и призывает Его благодать на родную землю (о. Роман). 



              6. Влияние соловьиного пения на человека

Представители разных эпох и литературных направлений  по разному описывают это  воздействие. Вот как описывает это благотворное воздействие соловьиного пения на человека сентименталист Н.М. Карамзин:


     Пой, друг мой! Восхищен тобою,
     Под кровом ночи, в тихий час,
     Несчастный сладкою слезою
     Мирится с небом и судьбой;
     Невольник цепи забывает,
     Свободу в сердце обретает,
     Находит сносным жребий свой.

     Лиющий слезы над могилой
     (Где прах душе и сердцу милый
     Лежит в безмолвной тишине,
     Как в сладком и глубоком сне),
     Тебе внимая, утешает
     Себя надеждой вечно жить

     (Н.М. Карамзин "Соловей", 1796)


В романтической сказке Х.К.  Андерсена "Соловей" (1843)  пение соловья заставляет смерть удалиться  в свой сад,  воспетый соловьём, и исцеляет смертельно больного китайского императора:   

«Он пел, и призраки всё бледнели, кровь приливала к сердцу императора всё быстрее; сама Смерть заслушалась соловья и всё повторяла: «Пой, пой ещё, соловушка!»

— А ты отдашь мне за это драгоценную саблю? А дорогое знамя? А корону? — спрашивал соловей.

И Смерть отдавала одну драгоценность за другою, а соловей всё пел. Вот он запел наконец о тихом кладбище, где цветут белые розы, благоухает бузина и свежая трава орошается слезами живых, оплакивающих усопших… Смерть вдруг охватила такая тоска по своему саду, что она свилась в белый холодный туман и вылетела в окно.

— Спасибо, спасибо тебе, милая птичка! — сказал император.» (Х.К.  Андерсен "Соловей",1843; в переводе Анны Васильевны Ганзен)


М.М. Пришвин в  рассказе "Соловей" о спасённых ленинградских блокадных детях пишет о том как радостное пение целительно воздействует на их раненые души:
 
«И эти бедные детишки, спасенные от холода и голода, в какой радости они снова бегают среди цветов, летающих птиц, жуков и бабочек! У них у всех нет родной мамы: она умерла, и ее никем не заменишь! Но соловей поет свою вечную песню радости. Маленький человечек хватается за песенку и по песенке, как по лесенке, поднимается выше и создает себе новый, прекрасный мир: ему помогают лучшие силы страны и природы» (М.М. Пришвин).


Наконец, в 20-м веке поэт А. Поперечный так описал позитивное влияние соловьиного пения на человеческую душу:

     И с полей уносится печаль,
     Из души уходит прочь тревога.
     Впереди у жизни только даль,
     Полная надежд людских дорога!

     И земля становится родней,
     И сердцам понять друг друга проще.
     Ты мне душу тронул, соловей,
     Маленький волшебник белой рощи.

     И, совсем не ведая о том,
     Ты напел заветное мне что-то.
     Эту песнь да записать пером,
     Что от журавлиного полёта!

     С этой песней так тревожно мне,
     С этой песней так возможно счастье.
     Много было песен на земле,
     Только соловьиной не кончаться!

            (А. Поперечный "Соловьиная роща")



                7. Соловьиные "амплуа".
               
Поэты дают соловью самые разные "амплуа", например, счастливого или несчастного влюблённого  (любовника):

       «Но вдруг один любовник роз
        Запел так ярко, беззаветно»

                (А.А. Фет). 


      «Льет песни страстные, живые
      Любовник розы — соловей.»
 
          (Е.П. Зайцевский),

      А ты, соловей, пригвожденный к искусству,
      В свою Клеопатру влюбленный Антоний,
      Как мог ты довериться, бешеный, чувству,
      Как мог ты увлечься любовной погоней?

      (Н. Заболоцкий "Соловей", 1939)


В седьмой главе "Евгения Онегин" соловей становится венцом весны:
 
                I
       Гонимы вешними лучами,
       С окрестных гор уже снега
       Сбежали мутными ручьями
       На потопленные луга.
       Улыбкой ясною природа
       Сквозь сон встречает утро года;
       Синея блещут небеса.
       Еще прозрачные, леса
       Как будто пухом зеленеют.
       Пчела за данью полевой
       Летит из кельи восковой.
       Долины сохнут и пестреют;
       Стада шумят, и соловей
       Уж пел в безмолвии ночей.

Вся онегинская строфа звучит как изящный скрипичный концерт с пением соловья в конце, заставляя вспомнить "Времена года" и "Соловья" Антонио Вивальди.  Если мы прочитаем седьмую главу до конца, то обрнаружим в ней все времена года:

             XXIX
      Но лето быстрое летит.
      Настала осень золотая.
      Природа трепетна, бледна,
      Как жертва, пышно убрана...
      Вот север, тучи нагоняя,
      Дохнул, завыл — и вот сама
      Идет волшебница зима.

               XXX

      Пришла, рассыпалась; клоками
      Повисла на суках дубов;
      Легла волнистыми коврами
      Среди полей, вокруг холмов;
      Брега с недвижною рекою
      Сравняла пухлой пеленою;
      Блеснул мороз. И рады мы
      Проказам матушки зимы.

При этом пение соловья в этом природном цикле, воспетом А.С. Пушкиным является его кульминацией, самым главным украшением года. Не случайно А.С. Пушкин, перед тем как перейти к лету, упоминает о соловье ещё раз:

     Там соловей, весны любовник,
     Всю ночь поет; 

Титул любовника весны, которым награждает поэт соловья, рассеивают всякие сомнения в этом.

У Вячеслава Иванов райский соловей является посредником между рождением музыки и поэзии:

       Когда над землею невинной
       Сиял первозданный эфир,
       Слил шепоты мира в единый
       Отгул мусикийский — Зефир.

       Под миртами слушала Ева:
       Меж миртовых пел он ветвей;
       А с тихого райского древа
       Уж вторил ему соловей.

              <...>

        И как нам извел Афродиту
       Из пены лазуревый вир, —
       Поэзию, златом повиту,
       Соткал светоструйный эфир.


Всеволод Рождественский видит в соловье "чудодея", а Мария Петровых волшебника:
 
     В заколдованную сеть
     Соловей скликает звезды,
     Чтобы лучше рассмотреть,
     Чтоб друзьям дарить под гнезда.

       (Мария Петровых)

Большинство поэтов видят в  соловье непревзойдённого певца ("Певец любезный, друг Орфея!" "Орфей Природы" (Н.М. Карамзин), более того, царя певчих птиц: "Пернатый царь лесных певцов" (А.С. Пушкин) "Певцов воздушных царь" (П. Ершов, автор "Конька-Горбунка).

Да что там царь, сравнивая соловья с другими птицами Н.М. Карамзин приходит к выводу:

       "Они одно пленяют чувство,
        А ты приводишь всё в восторг;
        Они суть музы, ты их бог!

           (Н.М. Карамзин "Соловей", 1796)

Его пение он уподобляет явлению Феба (солнца) на небосводе:

       Как Феб златый, являясь пышно
       На тверди, славою своей
       Луну и звезды помрачает,
       Так песнь твоя уничтожает
       Гармонию других певцов.


 В стихотворении Генриха Гейне «В начале был соловей» (1844) соловей становится поэтическим образом-символом Бога Слова. Во всяком случае таким его видит у Гейне воробей:
             
       «В начале был лишь соловей,               
       Он пел свое: цюкют! цюкют!               
       С тех пор побеги трав нежней,         
       Фиалки, яблони цветут.               

       Он клюнул в грудь себя, и вот
       Течет из красной раны кровь,
       Куст роз из крови той растет,
       Ему поет он про любовь.

       Всех нас, лесных пернатых, здесь
       Сроднил своею кровью он;
       Но смолкнет розе песнь – и весь
       Наш лес на гибель обречен».

                (перевод А. Блока)

Именно в этой свой ипостаси соловей является в стихотворении Осипа Мандельштама «К немецкой речи» (1932):

     Когда я спал без облика и склада,
     Я дружбой был, как выстрелом, разбужен.
     Бог Нахтигаль, дай мне судьбу Пилада
     Иль вырви мне язык — он мне не нужен.

      Бог Нахтигаль, меня еще вербуют
     Для новых чум, для семилетних боен.

("Нахтигаль" - это "соловей" на немецком языке. Звукописной передачей соловьиного свиста в немецком слове "Nachtigall" являются слоги "ти" и "галь".)

То есть меня хотят заставить служить чуме взаимной ненависти и бойням грядущих войн. Всё во мне возмущено и бунтует против этого:

     Звук сузился, слова шипят, бунтуют,
     Но ты живешь, и я с тобой спокоен.


Я "спокоен" с тобой как Пилад рядом со своим другом Орестом. Или что было бы ещё точнее: Лишь то, что Ты живёшь во мне, успокаивает меня, согласно словам Христа: "Во Мне будете иметь мир". 

В образе Бога Нахтигаля Мандельштам объединил в гармоничное целое свой христианский и поэтический идеал (Бога Слово и Бога Соловья), идеал жертвенности и святой дружбы в жизни и в поэзии, тем самым выразив своё кредо.

Как замысловато перекликаются в этих трёх стихотворениях  столетия и свойственные им стили (сентиментализм, романтизм и акмеизм).


                Послесловие

Так перед нами великая русская литература чудесно просвистала, прощёлкала и прогремела соловьём на все свои лады*.

-------------
* Тема соловья в поэзии необъятна как и его пение, поэтому я остановился в этом очерке лишь на том, что в этом пении особенно затронуло моё сердце.

По персидски соловей "bolbol" по турецки "бюльбюль", что тоже передаёт пение птицы. Однако, остановимся на русской поэзии.