Вася

Вася очень любил петь. Чтобы хорошенько попеть, он ходил во чисто поле, только там его песне было просторно. Сам Вася небольшого росточка, тщедушный, зато душа ему богатырская дана, широченная. Эта душа в нём и пела. Сам Вася, с его неважным голосом, слабыми связками и полным отсутствием слуха болтался на краешке души и как бы не мешал ей петь. На самом деле мешал, но душа великодушно прощала это мелкую неловкость.

Когда Вася пел, на небе со скрипом отворялась потайная дверца, из которой начинали выносить святых. Святые были старенькие, ветхие и калечные, выносили каждого на отдельном облачке, укладывали ровными рядами. И если Вася пел особенно долго, всё небо заполнялось перистыми перинками. Святые лежали на них, вытянувшись во фрунт, жмурились и покряхтывали.

Выносил святых светлый птица-рыба-зверь об осьми крылах. Он там, наверное, прислужником числился, или смотрителем богадельни, кто их поймёт, этих небожителей. Сперва Вася пугался такого явления, после же привык и даже кивал приветливо, когда птица-рыба-зверь осторожно ворча вытягивал первое облачко из потайных небесных антресолей.

Однажды, когда Васина душа особенно вошла в раж, а сам Вася подустал от широты своего пения, птица-рыба-зверь тихонько кашлянул и сказал, окая и деликатно растягивая слова: "Может, довольно, Василий?" Вася поперхнулся до-мажором и удивленно заморгал. Птица-рыба-зверь споро позаносил облачка обратно, а сам свесил ноги с неба, да и спорхнул вниз на самую землюшку. От трепета крыл его щекотало внутри, как от ситро.

— Ты кто? — спросил Вася.
— Так птица-рыба-зверь же, не видно что ли? — отозвался птица-рыба-зверь. Подстелил рыбный хвост, поверх него звериный, и присел, с удовольствием вытягивая когтистые ноги. Вася опустился рядом, прямо на колючую траву. За полем садилось солнце, глаза слепило.
— Ты почему здесь? — опять спросил Вася и зажмурился от солнцевой светлости.
— К тебе пришёл, — пояснил птица-рыба-зверь. — ты пел, я познакомиться решил.
— Я всегда тут пою.
— Да знаю.
— А ты почто святых выносишь?
— Когда так поют, положено. Должность у меня такая.
— А им нравится что ль?
— Святым-то? Так они, почитай, все глухие от старости.

Вася задумался. Они помолчали. Солнце, поскользнувшись на длинном облаке, ухватилось за еловые верхушки дальнего леса.
— А поп пел, что у вас нету болезней и воздыханий, — наконец сказал Вася.
— Нету, — согласился птица-рыба-зверь.
— Так а эти что ж?
— Эти привыкли. На земле они преизлиха болезновали и воздыхали, вот и привыкли. Бог им разрешил.
— Бог добрый?
— Это да.

Ещё посидели. Птица-рыба-зверь поднялся, стряхнул репьи и мелкий сор и сказал:
— Ну, мне пора. Кормить моих нужно.
— Манной и нектаром?
— Поп рассказывал? Хороший у вас поп, умный и голосистый. Ты бы поучился у него, этого, петь, в смысле.
— Не, меня с крылоса выгнали ещё в малолетстве. Не гож, говорят. А у меня душа...
— Да, понимаю, — вздохнул птица-рыба-зверь. Всколыхнул воздуси осемью крылами и подлетел легко и невесомо.
— Ты придёшь ещё? — только и успел спросить Вася.
— Да куда я денусь, — послышалось из-за небесной двери. Дверь скрипнула, солнце окончательно закатилось за еловый плетень.

Васина душа вытянулась во всю ширь и понесла Васю к дому. Там мамка, небось, картох наварила, шкварок нажарила. Вася шагал по просёлку и специально пылил сильнее. Пусть кто решит, что телега едет, вот умора, думал он. А ещё про птицу-рыбу-зверя думал. Хороший такой, светлый. Небось одиноко ему со старичками на небе. Я ему дудку вырежу, свистеть на ней научу, думал Вася. Свистеть всяко проще, чем петь-то...