Ойкумена Владимира Берязева

– Я в детстве мечтал стать не поэтом, а великим шахматистом, – разоткровенничался известный новосибирский поэт, эссеист, переводчик Владимир Алексеевич Берязев в интервью к своему 60-летию, которое вышло в газете «Новая Сибирь». – Однажды – лет в 14 – уже будучи перворазрядником, даже сыграл партию в сеансе одновременной игры на одной из сорока двух досок с кем бы вы думали?  – с чемпионом мира Михаилом Талем, он приезжал в мой родной Прокопьевск в начале 1970-х. Вообще, я думаю, что между шахматами и стихами много общего, особенно если брать в расчёт любимую мной эпическую поэзию.

– Ну а позже меня увлекли политэкономия, социология и прочие серьёзные вещи, – продолжает он рассказывать о себе. – Хотелось разобраться, как всё в жизни устроено, поэтому я, не набрав баллов на планово-экономический (Бог миловал), поступил на статистику в Новосибирский нархоз. Хотя я с детства считал себя не таким, как все. И не просто беспричинно, как все подростки, а в связи с тем, что у меня были странные отроческие видения-состояния…

– Как бы объяснить… – задумался он. – Ну, например, я обладал способностью к астральным полётам, которые с атеистическим пионерским и комсомольским мировоззрением никак не стыковались. Может быть, я бы и к поэзии никогда не пришёл, если бы не эти полёты на световых скоростях, видения и ощущение бескрайности Вселенной – бесконечности и конечности всего. Я ведь там действительно путешествовал и видел всё это. И лет в 11 осознал, что смертен. И это было страшным потрясением! Но я к самим полётам тогда относился без тревоги (хотя никому не признавался в таких способностях). Да и к сочинительству, по чести сказать, долго был равнодушен. Хотя стихи легко запоминал уже с двух с половиной лет – и в больших объёмах…

Родители иногда возили маленького сына Володю по знакомым и, как это нередко бывает с молодыми папами и мамами, просили своё чадо что-нибудь продекламировать с табуретки – для изумления взрослой компании. Малыш, читающий наизусть сказки Пушкина и «Конька-Горбунка», конечно, радовал и восхищал зрелых людей.

Позже он стал и сам сочинять. Однако буквально до совершеннолетия не считал это серьёзным занятием: «Мне казалось, что так всякий может. Но однажды меня просто вышибла из колеи ода «Бог» Державина».

– Я тогда подумал: что-то тут не так! – припоминает он. – Что поэзия-то, может быть, штука на самом деле серьёзная. Поскольку и до Державина осознавал, что я песчинка посреди бесконечного пространства, которое с того мгновения я уяснил, как Творение. Как раз тут-то всё и совместилось: Гаврила Романович послужил чем-то вроде спускового крючка…

        1.
Владимир Берязев родился 14 апреля 1959 года в шахтёрском городе Прокопьевске в семье рабочих. Жил в рабочем посёлке возле шахты имени Дзержинского.

«Я родился в горняцком городе на юге Сибири. Вырос на шахте – среди грохота металла, криков маневровых паровозов, среди шлака, пыли, угля, на берегу мёртвого ручья и у подножия террикона, подобного чёрной пирамиде, – рассказывает он о себе. – Иногда террикон был схож с вулканом, потому что изрыгал клубы ядовитого газа из похожих на фурункулы огненных жерл.

В нашей избе под терриконом всё было очень просто и по-деревенски, как на Алтае, откуда корни моей родовы. Дед мой из Каменки. Кстати, не случайно так же называется небольшой район в Прокопьевске.

Мы, подростки горняцкой окраины, не боялись ни шахты, ни террикона, ни взрывчатки, которая иногда попадалась в отвалах пустой породы. Мы купались в заполненных глинистой водой обвалах на месте обрушенных выработок. Мы устраивали взрывы на пустырях, иногда лишаясь конечностей или глаз. Мы плавили свинец и алюминий в багровых кратерах самовозгоревшихся угольных барханов и отливали кастеты, рукояти ножей, биты для игры в чику и зоску, а также грузила для рыбалки и дробь для самодельных пугачёй-поджиг. Коробка спичек нам хватало для того, чтобы выстрелом картечи пробить миллиметровый стальной лист...».

Я, тоже родившийся и выросший в Прокопьевске, могу всецело подтвердить истинность этого чуть романтичного описания детства – как и моего, и моих друзей-соседей. Наши родители, в основном, работали на добыче угля. Посёлок между шахтой «Чёрная гора» и городским садом был нам малой Родиной, где росли, изучали премудрости жизни и выживания, осваивали и школьные науки, и уличный политес.

Так что мальчик Володя рос вполне нормальной шахтёрской шпаной. «Лыжи, коньки, футбол, хоккей – всё это было, – уверяет Владимир Берязев. – На велосипедах за 15 километров от города в тайгу ездили, в кедрач шишки бить. И самопалы-поджиги с пацанами делали, и капсюля взрывали. До сих пор на пальцах следы остались... Мы были хорошо вооружены и верили в счастье! А рядом была девственная дикая тайга, где мы, подобно индейцам на поджарых велосипедах, ощущали себя хозяевами.

Я серьёзно отношусь к тому, что сейчас модно стало называть «местами силы». Между местом, где ты родился, и твоей душой и судьбой всегда есть определённая тонко-невидимая связь. Из этого парадокса и возникла поэзия».

Учился наш герой в прокопьевской школе-восьмилетке № 46. Был активным учеником, не стеснялся общественно полезных дел: «Меня там очень активно привлекали ко всем мероприятиям. Как главный персонаж, был представлен на всех концертах и вечерах. Читал стихи, пел, был ведущим…».

В 1976-м Владимир окончил среднюю школу. И поехал в Новосибирск, где поступил в Институт народного хозяйства. Его специальность по диплому о первом высшем образовании, которое Берязев завершил в 1980 году, была более чем прозаической – статистик. При этом, вспоминает он: «будучи студентом, я посещал три самых крупных литературных объединения Новосибирска. Там познакомился, подружился с литературными критиками, настоящими поэтами». После окончания вуза, как принято в советские времена, молодой специалист получил направление на работу и пару лет трудился фининспектором в городе Барабинске Новосибирской области.

Познакомились же мы с Берязевым в редакции городской газеты «Шахтёрская правда», куда молодую чету Берязевых – Владимира и его жену Наталью – в 1983 принял на работу редактор Анатолий Иванович Поздеев. «В младые лета на три года я возвращался (в Прокопьевск) уже с семьёй, с двумя малыми детьми – поработать в редакции газеты «Шахтёрская правда» и получить от родного города жильё (за что по гроб жизни буду Прокопьевскому горкому партии благодарен и признателен)».

Я же в это время только-только перешёл в собкоры областной газеты «Кузбасс». Но в своей родной «Шахтёрке» бывал часто. Здесь мы вели нескончаемые беседы о жизни, журналистике, политике и о многом другом.

К сожалению или к счастью, но прокопчанин Берязев за студенческие годы по-настоящему влюбился в столицу Западной Сибири – Новосибирск. И часто вслух мечтал о возвращении туда. Этот город манил его своей широтой и размахом, глубиной культуры, её сильными традициями. Столичный Новосибирск, по его мнению, чем-то подобен Петербургу: «Новосибирск в советские времена был славен, прежде всего, своим Академгородком, – размышлял он однажды об этой тяге к перемене мест. – За сто лет с пустого места он вырос до двух миллионов жителей. Всё как в сказке про Емелю: и мост, и город, и заводы, и консерватория с театрами, и наука, и художество... А значит, он обладает подлинностью и полнотой жизни. Растёт и развивается какими-то чудовищными темпами, я это наблюдаю уже лет тридцать, поскольку родом из Кузбасса, приезжий, как и большая часть новосибирцев. В этом городе заключена огромная энергия, он подобен и трансконтинентальному экспрессу, и стреле Аполлона, он, подобно хищному зверю, – и жесток и прекрасен».

В 1986 году ему нашлось место в многотиражной газете «Рабочая трибуна» Новосибирского приборостроительного завода. Параллельно Владимир освоил специализацию радиожурналиста и около семи лет – с 1993-го по 1999-й годы – был автором и ведущим радиопрограммы «Слуховое окно» на облрадио в Новосибирске.

«Всю свою уже немалую жизнь, за исключением короткого (менее двух лет) эпизода фининспекторства в барабинской степи, я так или иначе был связан со словом – печатным или эфирным (радийным), – пишет Владимир Алексеевич в своём интернет-блоге. – В общей сложности в новосибирском Доме радио я отработал почти 10 лет. Начинал в молодёжной редакции, а потом почти семь лет вёл литературную программу «Слуховое окно» – была такая еженедельная 20-минутка».

Как бы подводя итог своей журналистской деятельности, он – не в обиду коллегам – с определённой колкостью высказался об этой профессии так: «Журналисты – особая порода людей – своеобразный подотряд в биологическом виде «человека разумного». Они обладают крайней степенью внушаемости…». Если учитывать более язвительные высказывания других литераторов о работе СМИ, думаю, Владимиру Берязеву можно простить его иронию. Тем более, что так же самокритично он оценивает и свой десятилетний труд, связанный с этим ремеслом…

Новосибирск – главный центр сибирской культуры. Могу сказать это со всей определённостью, ведь и мне посчастливилось несколько лет учиться здесь. К достоинствам Новосибирска надо отнести и способность замечать талантливых людей. Несмотря на свои огромные пространства, город умеет ценить тех, кто отмечен каким-либо даром.

В 1990 году Берязев стал директором издательства «Мангазея». Кстати, к этому времени он заочно окончил литературный институт имени А. М. Горького: «Литинститут дал многое, был уникальный преподавательский состав и творческая тусовка со всего Советского Союза. Всё это и сформировало вкус, умение видеть ценное...».

Новое издательство «Мангазея» было образовано в 1990 году в Новосибирске как акционерное общество при поддержке Союза писателей России и Новосибирского отделения издательства «Детская литература». В те годы Новосибирск становится книгоиздательской столицей современной Сибири. Здесь к началу нового тысячелетия функционировало уже более 90 различных издательств. Конкуренция огромная! При этом «Мангазея» считалась самым коммерческим издательством России и одним из немногих за Уралом, которое пытается работать в сегменте массового спроса, издавая карманные книжки – небольшого формата в мягкой обложке, которые с лёгкостью умещаются в кармане любителя чтения в поездке, на отдыхе. В годы директорства Владимира Алексеевича «Мангазея» превращается в издательство, широко известное не только в своём регионе, но и в центре страны. Ориентированное на выпуск массовой литературы, издательство работало также успешно по совместным проектам с издательством «Детская литература. Сибирское отделение». Наиболее популярные серии «Мангазеи» – детективы, женская проза, сентиментальный роман.

Семь лет директорствовал здесь Владимир Берязев. За время работы в издательстве стал составителем литературного альманаха – одноимённого с издательским названием. Здесь же параллельно занимался и поэтическим творчеством. В 1989 году его приняли в Союз писателей СССР.

За время руководства «Мангазеей» он близко сходится со многими коллегами – членами СП, занимает активную позицию по вопросам строительства организации и работы творческого писательского сообщества. Не стесняясь, спорит с известными членами СП, отстаивая свою точку зрения. Его авторитет год от года растёт, его часто привлекали в экспертные группы. Его редакторский рейтинг тоже высок.   
 
Учитывая всё это, члены местной организации СП России в 1997 году избрали Берязева председателем правления Новосибирской писательской организации, он стал секретарём Союза писателей России.

Таким образом, он ступил на ещё одну – очень непростую – стезю. Писательский народ, независимо от региона, в общении очень непрост, часто – обидчив, нередко – инертен, требует определённого подхода, лавирования между интересами разных писательских групп… Всё это надо было учесть Владимиру Алексеевичу в председательской деятельности. Была ещё и куча других проблем. Поэтому, и избрание на этот пост, и работа в новом качестве – всё было не так просто, как кажется теперь, спустя годы, со стороны.

Надо обязательно отметить, что до Берязева новосибирскую писательскую организацию возглавлял человек, про которого говорят: человек-легенда, – Александр Иванович Плитченко. Он был старожилом местного правления СП: с конца семидесятых годов входил едва не в каждый его состав. Его литературный, издательский и гражданский авторитет были высоки. Именно Плитченко в своё время открыл для Новосибирска и России много молодых литературных имён. Именно он создавал и выпускал новые литературные издания – журналы, альманахи, поэтические сборники такие, как «Гнездо поэтов», «Горница», «Мечта», «Проза Сибири», «Дарование». Владимир Берязев всегда подчёркивал особое уважительное отношение к этому удивительному новосибирцу, считая его своим учителем и другом.

В начале 90-х, по признанию А. И. Плитченко, «организация писателей в Новосибирске была на грани исчезновения». Более того, у организации отобрали помещение. Старое, на улице Каменской, напротив Центрального рынка, городские власти отдали Дому детского творчества, новое, на углу улиц Орджоникидзе и Мичурина оттяпал один из новоявленных банков – тоже, говорят, не без участия городских чиновников.

С приходом А. И. Плитченко к руководству областного СП за это помещение развернулась настоящая битва. На кону была тысяча квадратных метров – весь огромный первый этаж, специально для Новосибирской писательской организации спроектированный и Литфондом оплаченный, в самом центре города. Отвоевать удалось всего несколько комнат, которые сейчас и занимает Новосибирское отделение Союза писателей России. На годы работы Берязева в СП пришлось «окончание» этой «войны».

– Если говорить чисто о моей секретарской писательской деятельности, – рассказывает Берязев, – то она была весьма непродолжительной и случилась вскоре после того, как скоропостижно умер мой учитель и друг Александр Иванович Плитченко, знаменитый новосибирский поэт и общественный деятель. Это случилось 8 ноября 1997 года. А немного погодя люди из окружения Плитченко предложили мне, 38-летнему молодому и деятельному человеку, заняться делами Союза писателей, который находился тогда в очень сложном положении. Начиная с самого «писательского» помещения, из-за проблем с которым, похоже, у Александра Ивановича и случился инфаркт. В конце концов, 176 квадратных метров в собственность писательская организация получила…

Другой серьёзной проблемой была приостановка издания старейшего сибирского литературного журнала «Сибирские огни» – это случилось из-за нехватки средств. Издание почти на целый год исчезло из поля зрения читателей и писателей. Ценой немалых организаторских усилий Берязеву удалось вернуть «Сибогни» в информационное пространство:

– С помощью коллег со всей Сибири и, в частности, моего товарища Валерия Николаевича Казакова, который тогда был представителем Президента России по Красноярску, в 1999 году мы провели III Съезд писателей Сибири. (Первые два сибирских съезда проводились ещё в середине 1920-х). Именно там мы в условиях «разрухи» и договорились о возрождении «Сибогней», которые не выходили уже год. Повезло, что тогда были ещё такие живые организации, как «Сибирское соглашение», администрация СФО, так что всё нам удалось…

Словом, дел было невпроворот. Организационная работа в областной писательской организации, собрания и совещания, приём новых членов СП, чтение и разбор многочисленных рукописей. Ещё он взял на себя редакторство в «Сибирских огнях». К началу нового тысячелетия всё это навалилось на председателя новосибирской СП так, что он слёг в больницу:

– Зимой 2000-го я, честно сказать, совсем измотался, да и здоровье подвело: отказала почка, и я оказался в больнице, где перенёс тяжёлую операцию и был действительно между жизнью и смертью. Ну, а пока меня откачивали, мои друзья-товарищи провели собрание и освободили меня от должности председателя правления писательского Союза…

         2.
И всё же Владимир остался директором и редактором «Сибирских огней» и секретарём правления Союза писателей России. Говорят, что именно это помогло провести в Новосибирске IV Съезд сибирских писателей в ноябре 2002 года. Съезд собрал 58 делегатов из 12 регионов. Для эффективности руководства писателями была создана Ассоциация писателей Сибири (АПС) – как инструмент консолидации и конкретный механизм сотрудничества с властью и обществом. Координаторам АПС стали В. А. Берязев и В. Н. Казаков.

«Сибогнями» Берязев руководил по 2013-й год: был и директором, и главным редактором журнала. Для одного из старейших литературных журналов России это был благотворный период. Во-первых, удалось основательно и серьёзно выстроить авторскую политику издания. Ведь каждому журналу необходимо иметь свое лицо, как-то отличаться от остальных изданий. Исключительной особенностью «Сибирских огней», по мнению Берязева, был уникальный подбор авторов. И, прежде всего, поэтов: «Недаром… мы зачастую пересекаемся на этом поле с «Новым миром», а зачастую – сначала публикуем мы, потом – они. В публицистике это уникальные материалы по истории Сибири. В прозе? Это отдельный большой разговор. Но из последних публикаций это, несомненно, роман Валерия Казакова «Тень гоблина» («Сибирские огни, №№ 2 и 3 за 2008 год).

Во-вторых, решился самый главный вопрос существования журнала. Его содержание включили в ежегодную статью расходов областного бюджета Новосибирской области. «Сибирские огни» стал единственным «толстым» журналом Сибири, который выходил с периодичностью раз в месяц. Интерес авторов к журналу вырос многократно: месяц редакция стала получать порядка 300-400 рукописей...

Кроме традиционного бумажного варианта журнал стал доступен читателю в электронном виде – в интернет-портале «Журнальный зал». («ЖЗ» – это литературный интернет-проект, который начал работать в 1996 году, представляющая деятельность ряда русских «толстых» литературно-художественных и гуманитарных журналов, выходящих в России и за рубежом). Появился у «Сибогней» и свой сайт: www.sibogni.ru , который действует с 2001 года.

– Общее посещение «Сибирских огней» в «ЖЗ» и на сайте нашего журнала ежемесячно переваливает за 40 тысяч читателей, – подводил Владимир Берязев итоги этой работы в одном из интервью. – Если на www.sibogni.ru заходят около 5 тысяч наших постоянных читателей каждый месяц посмотреть наш свежий номер, то в ЖЗ открывают нашу страницу около полутора тысяч ежедневно. Это очень даже неплохой результат. Бумажный тираж у нас всего-навсего 1500 экземпляров. Это – библиотеки и редкие подписчики. А в интернете нас читают. Но надо признать – читают больше за рубежами России, в русском и русскоязычном мире: в Германии, Франции, Америке, Англии, Израиле и ближнем зарубежье. Благодаря онлайну журнал стал за эти годы любимым и авторитетным во всём русскоязычном мире. К нам стали приходить рукописи из Австралии, Индонезии, Бразилии, а это дорогого стоит… Интернет, онлайн – это современный способ сохранить такое уникальное культурное явление, как толстый литературный журнал, – уверен издатель Берязев.

– Мы – всероссийский журнал. И всегда «Сибогни» были таковым со дня основания в марте 1922 года. …И двумя самыми тиражными журналами противоположного направления «Новым миром» и «Молодой гвардией» долгие годы руководили выходцы из «Сибирских огней» – Сергей Залыгин и Анатолий Иванов, – подчёркивает редактор Берязев.

На вопрос о том, как ему, по существу, поэту, удаётся успешно возглавлять столь разнообразно формируемое издание? – он ни много ни мало вспоминает имена таких поэтов-издателей журналов, как Жуковский, Тютчев, Некрасов, Гумилёв, Заболоцкий, Твардовский…

Залогом успешной работы «Сибирских огней» В. А. Берязев считает команду друзей-единомышленников: «Талантливых людей в Новосибирске и в Сибири, уверяю, хватает. Посмотрите нашу редколлегию… Потом, всё это зиждется на традиционном уважении к журналу, ведь такое издание обладает огромной инерцией, мы не вправе поступать вопреки эстетике и художественному мировоззрению П. Васильева, Л. Мартынова, С. Маркова, В. Шукшина, В. Астафьева, В. Распутина и многих других, печатавших свои произведения на страницах «Сибирских огней».

По существу, Владимир Берязев отдал журналу около полутора десятков лет своей жизни. Работал бы ещё, но, всё проходит… В декабре 2013 года по решению администрации области главный редактор литературного журнала «Сибирские огни» Владимир Берязев вынужден был уйти в отставку.

Как сообщили в обладминистрации, смена руководителя издания, финансировавшегося из бюджета, «связана исключительно с финансово-хозяйственной деятельностью». Министерство региональной политики так прокомментировало своё решение информационному агентству Тайга.инфо: «Увольнение главного редактора журнала «Сибирские огни» Владимира Берязева связано с невыполнением госзадания по объёмам тиража».

Владимир Алексеевич с доводами чиновников не согласился…
 
Сегодня, когда прошло достаточное количество лет после скандальной истории этого увольнения, можно с уверенностью сказать одно – то, что написано сегодня на сайте «Сибирских огней» в разделе «О журнале»: «Творческая судьба многих деятелей российской литературы была прочно связана с «Сибирскими огнями», – относится и к известному поэту, многолетнему редактору этого журнала Владимиру Берязеву.

И его почитатели, и просто понимающие люди уверены, когда лет этак через «...дцать» будут говорить о «берязевском» периоде в истории журнала (как сегодня говорят о «зазубринском», «кожевниковском», «смердовском», «никульковском» или «карпунинском»), то непременно найдутся как сторонники, так и оппоненты его нынешней идеологии.

Одни скажут, что при руководстве Берязева была заметно приподнята планка издания, и журнал был поставлен вровень с другими российскими «толстыми» журналами. Другие, напротив, найдут, что, публикуя произведения не только авторов из Сибири, но и писателей со всей России и зарубежья, журнал тем самым ущемлял интересы «своих».

При В. А. Берязеве редакция журнала провозглашала художественность как основное кредо. И при отборе материалов отдавала предпочтение сибирской литературе. При этом «Сибирские огни», – всегда подчёркивал Владимир Алексеевич, – издание всероссийское, поскольку едва мы станем провинциальным, как тут же превратимся в издание для графоманов. Планета сегодня стала очень компактной, коммуникативные и технические средства усовершенствовались до такой степени, что замыкаться даже в сибирском мире – величайший грех. И если есть возможность общаться и делиться тем, что достигнуто в России, на Украине, в Казахстане и дальнем зарубежье, если там есть крупные писатели, которые стремятся публиковаться в «Сибирских огнях», то почему мы должны этому препятствовать? Напротив, надо самые мощные, самые могучие силы сюда привлекать. Для современного журнала, я считаю, это абсолютно нормальная модель, она позволяет сохранять коренную традицию «толстого» русского журнала и в то же время считаться с требованиями времени…».

После увольнения он ещё оставался секретарём правления Союза писателей России. Но, прежде всего, он был и есть известный поэт, автор многочисленных стихов, поэм, книг.


          3.
Юрий Михайлович Кублановский российский поэт, эссеист, публицист, критик, искусствовед, около десяти лет проведший в эмиграции и в 1990 году вернувшийся в Россию, так написал о поэзии Владимира Берязева:
 
«Писать стихи в посттоталитарной России… занятие неблагодарное. Не чувствуешь отклика, ощущение, что все заняты «другими делами», что несмотря на литературный девятый вал, нет в современной литературе (а шире – культуре, жизни) чистоты, прозрачности, искреннего культурного аристократизма. Всё замутнено мировоззренческой невнятицей и словесной необязательностью. Да и спонтанности тоже не хватает – поэзия в целом выглядит как с усилием выжатая из тюбика паста. На это накладывается и общий кризис поэзии в «мировом сообществе»: настоящее искусство вымывается из технотронной цивилизации...

И всё-таки не писать – нельзя: когда есть вдохновение, дуновение, веяние (любимое слово Аполлона Григорьева), дар Божий. Им наделён – и вполне щедро – Владимир Берязев. Стихийность… Берязева выверена поэтическим мастерством, в его поэзии много жизни. Пожалуй, я сравнил бы её с лирическим миром покойного Евгения Блажиевского: пафос и лиризм находятся здесь в непринуждённой стихийной спайке. Это поэзия свежая, незакаменевшая, незабронзовевшая в самолюбовании и самозначительности. Правда, иногда её энергетика переходит в «нахрап», но, слава Богу, намного чаще хороший вкус не изменяет поэту.

Как Россия прирастает Сибирью, так и поэзия её центра прирастает сибирскими литературными самородками, в той или иной степени отшлифованными культурой. Кислород поэтического мира Берязева – ей в помощь.
3 декабря 2007 г.,
Париж».

Писать стихи, по признанию самого героя нашей публикации, он начал в юности:  «Ода Гавриила Державина «Бог», которую я считаю отправной точкой для большинства русских поэтов, в том числе и для Пушкина, меня поразила и вдохновила на дерзость поэтическую…».

Впервые стихи Владимира Берязева были опубликованы в журнале «Сибирские огни» № 8 за 1982 год. Первая его поэтическая книга «Окоём» увидела свет в Новосибирске в 1986 году. Как говорит сам поэт, она-то и послужила главной причиной его возвращения из Прокопьевска в столицу Сибири: так как профинансировать издание могли только жителю Новосибирска. И он сменил место жительства.

Я уже отмечал, что Владимир Алексеевич признаётся: большую роль в его судьбе сыграл издатель А. И. Плитченко, который брал на особую заметку и по-учительски опекал и поддерживал молодые новосибирские таланты. Владимир Ярцев в статье «Мой Плитченко» («Сибирские огни» № 11, 2017) подтверждает это:

«Именно неравнодушие я бы назвал главной чертой характера Александра Ивановича… Для него было естественным поддержать того, кто находился рядом, или того, кто ранее с ним знаком не был, но в его помощи нуждался. Это, если хотите, было его образом жизни. Может быть, не самой яркой, но весьма показательной иллюстрацией к этому утверждению является история выпущенного в 1989 году коллективного сборника «Гнездо поэтов». Не погружаясь в детали, скажу, что каким-то образом близкий к Плитченко, пользующийся его покровительством молодой поэт Владимир Берязев вышел на участников городского литобъединения конца 60-х – начала 70-х годов. Все они писали стихи (в их числе и автор этих строк), но до того времени отметились лишь единичными публикациями в периодике. Их имена были неизвестны ни читающей аудитории, ни тем более – писательскому сообществу…

Александр Иванович, который был в ту пору главным редактором Новосибирского книжного издательства, ознакомился с творчеством некоторых из нас, возникла идея издания «Гнезда». Другой бы не стал возиться с этой совершенно непонятной публикой, к тому же ещё и в возрасте, однако Плитченко разглядел в каждом что-то неординарное и принял решение объединить безвестных поэтов в общей книжке под одним переплётом. Забегая вперед, замечу, что впоследствии практически у каждого из «птенцов» «Гнезда» вышли персональные сборники стихов, и первые из них – в Сибирском отделении издательства «Детская литература».

Затем новые книги Берязева стали выходить с завидной регулярностью. В Новосибирске вышли: «Золотой Кол» (1989), «Могила Великого Скифа» (1996), «Посланец» (1997). Затем были – книга поэм «Тобук» (2003, Улан-Удэ, издательский дом «Буряад-Унэн»), «Кочевник» (2004, издательство Иркутска). «Золотоносная мгла» (2008) и «Ангел расстояния» (2009) – обе вышли в Москве. И это далеко не весь перечень книг Владимира Алексеевича.

В издательстве «Сова» (Новосибирск) в 2008 напечатан его трёхтомник под общим названием «Моя ойкумена» – том лирической прозы «Сумасбродные мысли о выборе веры», эссеистики и публицистики; том избранных стихов и том лирических и тюрко-монгольских исторических поэм («Девиш», «Свистульки», «Поле Пелагеи», «Знамя Чингиса», «Тобук», а также роман в стихах «Могота»).
 
Наряду с историческими поэмами, такими как «Тэмуджин-Чингисхан», «Гуннская легенда», В. Берязев создаёт и поэмы о современности, среди которых «Баллада о молодом генерале», «Псковский десант» и другие.

Поэт публикуется во многих журналах, альманахах и антологиях России: «Новый мир», «Наш современник», «Москва», «Северная Аврора», «Урал», «Сибирские огни», «Алтай», «Огни Кузбасса», «Дальний Восток», «Сибирь», «Рубеж», «День и ночь», «Сибирская горница» и других.

Также его широко печатают за рубежом: «Зарубежные записки», «Крещатик» (Германия); «Новое русское слово» (Нью-Йорк, 2004); «Немига», (Минск, 2004 и 2005); «Дикое поле» (Украина, 2005). В журнале «Аманат» (Казахстан) он – постоянный автор с 2001 года, здесь опубликовано несколько его поэм и роман в стихах. Стихи Владимира Берязева входят в школьную хрестоматию «Шедевры русской поэзии второй половины XX-го века» (Издательство «Внеклассное чтение», 2011).

Литературный критик Виталий Науменко в рецензии на книгу Владимира Берязева «Ангел расстояния» пишет (в журнале «Интерпоэзия», № 1, 2010): «С засилием поэзии абстрактной мы начали постепенно терять поэзию повествовательную. В этом смысле Берязев, часто рассказывающий истории, любящий в большей степени глагол, чем прилагательное, – скорее исключение. Это попытка поговорить о быте вроде бы просто, непретенциозно, но взятый ракурс таков, что, узнавая реалии, мы видим их уже по-другому, уходит «обыкновенность». Берязев всегда хочет наговориться, выговориться, не боясь наглядности. С первой строфы.

За дощатой, просящей пощады,
За подпёртой с обеих сторон
Древокольем, за старой оградой
Мы сидим на крыльце впятером.
У соседа скулит кобелишко,
На решётке шипит барбекю,
И на пару Саврасов и Шишкин
Опрокинули по коньяку…

Вот эти-то Саврасов и Шишкин, «опрокинувшие по коньяку», сразу дают новое освещение намеренно приземлённой картинке.

Эпика, разумеется, не противоречит лирике. Из размеренного прибоя эпики лирика и родилась. Эпический поэт лишь иначе расставляет акценты. Берязев как будто делает глубокий вдох – и выдох становится периодом стиха, который невозможно остановить, как и я, например, не могу здесь прервать цитату – просто негде.

…Но, погоди, не загадывай,
Не торопи, не шути!
В звёздной дали мириадовой,
Там, далеко впереди –
Где-то за мартовским маревом,
То ль на трамвайном кольце,
То ли на солнце миндалевом,
На воробьином крыльце
Встретимся, ангел полуденный,
Встретимся, милая, мы!..
Флейтою, зябкою лютнею,
Как из бродяжьей сумы…

Красивости – оттого, что вот так поймано настроение и с такой силой хочется его передать. Это своего рода есенинская нота, когда не ощущение подбирается к словам, а слова – к ощущению. Слова могут быть неточными, но если они работают на ощущение, если они органичны, значит, они те самые…».

Берязевскую поэму «Люди льда» называют поразительной. Она повествует об изгнанных из рая Адамовых детях, застывших перед роковыми дверями на границе мира. Ценители отмечают, что в поэме показана непроницаемость некой отвлечённой границы, отделяющей падшего человека от Эдемского сада. Граница – понятие не только культурное, но и пространственное. Приближаясь к окраине времён и к окраине Ойкумены, человек наталкивается на границу человеческого, за которым начинается не хаос, а Бог:

Только Спаситель, только лишь Он один
Ад одолел, возгласивши: «Аллах един!»
Только Спаситель, слышите, только Он
Пасхою сделал обморок похорон.

Вот ещё яркое мнение на не менее яркую книгу «Золотоносная мгла» (издательство «Водолей-Паблишер», Москва, 2008), высказанное Алексеем Ивантером – поэтом, редактором, журналистом, лауреатом национальной литературной премии «Поэт года» и Пушкинской премии:

«Потомок пастухов – я чую кожей этот родной запах зимних овец и пота усталых кобылиц. Мы кочуем под одними звёздами, дышим тем же пряным ветром, и свист одной степной пурги горячит нам кровь. Когда есть название – можно издавать книгу. Золотоносная мгла. Золотоносное название. Но могло бы быть иное. Книга даёт такую возможность.

Каждая десятая строка могла бы быть вынесена на обложку – язык Берязева концентрирован и закручен, как травяная алтайская настойка, как тетива лука кочевника.

Он весь – за Уралом. С цепким глазом хищной птицы, доброй рукой пастуха, это его земля – а мы… мы просто его табунщики. И шутки его – шутки чингизида, кровь проступает на клинке этой улыбки…»

         4.
Специалисты отмечают, что его поэзия пронизана кочевым духом и овеяна ветром странствий. Каждая новая выпущенная поэтом книга – новое путешествие. На Восток или на Запад, в века минувшие – к миражам умерших городов и образам ушедших воинов или во времена нынешние. В своих бесконечных странствиях поэт «в восторге непереводимом» вдыхает запахи алтайских костров, возносит гимны звёздному своду, слушает птичье камлание и ведёт разговоры у очага с «аксакалом нелюдимым»...

И хотя в его стихах есть и парижские улочки, и лондонские сады, и московские кафе, стихия Азии с её стоянками и юртами поэту всё же ближе и роднее. Древней историей северной Азии – от Тибета до Казахстана и Сибири – и исследованием эпосов населяющих её народов поэт увлечён давно. Это пристрастие стало неотъемлемой частью и его жизненной философии, и его поэзии.

Друзья, шутя, обвиняют Берязева в «тюркизации» действительности, а новосибирские художники с удовольствием изображают его то в образе древнего воина, то шамана, то восточного вельможи.

– Когда мне «шьют» пантюркизм и говорят: «Берязев, ты – азиат, татарин, тюрок!» – я не спорю, – откровенничает он в интервью газете «Вечерний Новосибирск» (№ от 5 июля 2009). – Я отвечаю: да, мы полтора тысячелетия, может быть, и больше, кочуем туда-сюда, кочуем по этому пространству, называемому Дешт-и-Кыпчак (исторический регион Евразии, представляющий собой Великую Степь от низовий Дуная до Иртыша и озера Балхаш). Да, мы кочевники, хотя и земледельческого толка. Господи, так получается, что мы зачастую не знаем и не помним, где похоронены наши предки...

Так называемые «евразийские поэмы» занимают в его творчестве особое большое место. Евразийская цивилизация, всегда подчёркивает поэт, это особый культурный феномен. Её возраст насчитывает несколько тысячелетий. Она имеет очень глубокие корни, оказала самое большое влияние на формирование русской культуры, в том числе поэтической. Более того, многообразие языков, культур, традиций евразийских народов вообще обогатило духовную культуру людей всей планеты.

Евразийские поэмы Владимира Берязева написаны на материале многочисленных мифов, поэм, баллад, которые зародились на большом пространстве: от Алтая – Байкала – до Каспия. «Они все невидимо живы в культурном поле, – подчёркивает автор, – их смысл нам близок и понятен. И я рассказываю о них в евразийских поэмах. Например, в поэме «Знамя Чингиза» подробно, на основании исторических источников, рассказываю, как мальчик Темучин стал Чингисханом. Я даже побывал на том месте, где стояла юрта, в которой родился Чингис…».

В «Знамени…» поэт стремится создать идеальный образ собирателя народов, властителя Великой Державы, усмирителя ссор и раздоров, установителя Закона. Текст этого произведения насыщен историческими данными и малознакомыми широкому читателю именами и названиями, поэму движет желание рассказать историю великого завоевателя и, что важнее, – создать поэтический образ, за который не жалко умереть.

Сквозь время Чингисхана явственно прочитывается боль автора за судьбу России «эпохи великой криминальной революции», по выражению Юрия Кублановского, эпохи распада национального самосознания. В глубине веков поэт ищет объединяющую идею…

В поэме «Мать Чингисхана» «Я» поэта отступает на второй план, но сама история наполняется другим, не менее волнующим смыслом. В нём появляется настоящая боль и драма матери, родившей того, кто принесёт в этот мир смерть:

И мать ли виновна в жестоком
Порядке на долгой земле,
Где демоны борются с Богом
И – чья-то печать на челе…

Удивительные легенды стали материалом и для создания поэмы «Ганлин». Так, по легенде 1927 года, бурятский религиозный деятель, один из выдающихся буддийских подвижников Даши;-Доржо; принял позу лотоса и ушёл в нирвану. Саркофаг, в который было помещено его тело, открыли спустя тридцать лет – он всё так же сидел в той же позе. И это была не мумия, а нетленное тело. Позже его тело перенесли в Иволгинский дацан (село Верхняя Иволга, Республика Бурятия) и поместили в стеклянный саркофаг.

– Я был в тех местах под Улан-Удэ и там, в дацане, узнал и о флейте-ганлин, – рассказывает Владимир Берязев. – Она изготавливается из берцовой кости невинной девушки, погибшей от несчастного случая. Тело должно истлеть, прежде чем мастер возьмёт кость. На этой флейте играют только по особым случаям. Меня легенда поразила до глубины души. На первый взгляд, нам может показаться это дикостью – из кости человека делать музыкальный инструмент. Но в этом есть особый смысл. На Востоке ведь к праху относились именно как к праху. Тело человека просто предавали огню. Эта флейта из кости юной девы продолжает петь для живых. История о Даши-Доржо и обычай изготовления флейты ганлин стали материалом для создания поэмы «Ганлин», в которой перекликаются эти события, истории, в том числе с современностью, с трагедией 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке, с давним противостоянием Востока и Запада…

Его роман в стихах «Могота» потрясает своей широтой лирико-эпического пространства, которое охвачено в произведении. Сочинение создавалось автором на протяжении семи лет: в период с 1996-го по 2003-й годы.

В основе повествования Берязева критики усматривают средневековую «Повесть о Петре и Февронии Муромских», точнее, первую её часть, рассказывающую о беде, случившейся в семье князя Павла, к жене которого летает змей и, принимая образ мужа, учиняет над ней насилие. В тексте Берязева нет Февронии, а легенда перенесена в наши дни. Главный герой романа художник Павел своим творчеством, питаемым «мороком страсти», даёт возможность воплотиться в жизнь дьявольскому наваждению, жертвой которого становится жена художника – Анна.

«Художественный центр романа – не рассказ о злоключениях главных героев и изгнании демона, а взволнованное, яркое, страшное лирическое повествование об осквернении души и тела, о блуждании души в кругах «ирреального» ада, растворении её в мороке сладострастия и стыда», – отмечается в одной из критических публикаций о произведении.

Когда «Сибирские огни» начали печатать крупными кусками новое произведение Владимира Берязева «Могота», заявленное автором как «Роман о любви», скептически настроенные товарищи по цеху, не скрывали своих сомнений относительно того, что далеко задуманная вещь (первые главы появились в 1998 году) будет когда-либо вообще закончена. Слишком редок этот жанр – роман в стихах – в русской, да и во всей мировой литературе. Примеры успешного освоения поэтами столь сложной формы повествования буквально наперечёт.

Вот что пишет о сюжетной линии берязевского произведения кандидат филологических наук Владимир Яранцев («Сибирские огни», № 8, 2004):

«У Владимира Берязева возник замысел романа о любви. Точнее, о той обители духовной истины, где врачуют увечных и заблудших, даруют цельность раздвоенным, и которая станет началом общерусского возрождения и единения России.

Таким образом, с самого начала стихотворное произведение В. Берязева было обречено на метафизику и мистерию, чьи герои, полные грехов и скверны, проходят очищение в сфере высшей духовности, в идеальном, Божественном пространстве. Этим местом и стала заповедная Могота в трёх стадиях своего развития: сначала она – Ад («могоча» по-татарски – «яма», «гиблое место») для сосланных в период репрессий, затем, со строительством монастыря во главе с владыкой Иоанном это – Чистилище, место осознания каждым своей греховности, и оно же (так как в Православии нет такого понятия) – Рай, вернее его прообраз для тех, кто готов его узреть.

Так же троичны и триипостасны и герои романа: Павел, его брат Михаил и Анна, жена Павла. Поначалу они тоже ссыльные, правда, собственной совести, как тоже повинные в разгуле бесовщины в стране. Во второй ипостаси – это медленно прозревающие люди, мучительно сбрасывающие прежние оболочки художника-авангардиста, ветерана кровавой войны и романтически настроенной провинциальной девушки. И, наконец, ипостась третья: любовью осенённые и одухотворённые и ею же обращённые в апостолов Любви. Но любви разной: мужской, антично-эротичной, взирающей на небесное сквозь телесное, и любви братской, платонической, переходящей в православно-монашескую и возвеличивающей Анну в Пресвятую Деву».

Роман вызвал неоднозначное к себе отношение. Его публикация вызвала немало споров о смысле и содержании повествования. Автора неоднократно обвиняли и в смысловых, и в фактических ошибках, в незнании жизни и неумении до конца разобраться в сложной фактуристике, мешающей расставить все нужные точки над «i». Вот, например, мнение прозаика В. В. Дворцова («Сибирские огни», там же):

«По прочтении романа практически у всех опрошенных осталось тяжёлое, удручающее состояние, как бы в промежуток между двумя болезненными снами. Словно нужно ещё раз заснуть и досмотреть, допереживать кошмар, иначе он не останется «там», в прошедшей, душащей ночи, а потянется в день. Отравленность. Эта тяжесть, цинковая кислота послевкусия «Моготы» от невозможности пережить через финал катарсис...».

Вместе с тем, «Моготу» критики называют уникальным для современной поэзии трудом Владимира Берязева, известного русского поэта конца ХХ и начала XXI века. Так, литературовед В. Н. Яранцев отмечает:

«…Любовь – это Могота… Любовь вездесуща: и на поле боя, и среди бомжей и «рерихнувшихся», и даже у дьявола, завидующего Творцу… Автор немало постарался, чтобы проторить свой путь к читателю: негодовал и восторгался, поучал и грешил, думал вслух и наудачу, не стесняясь наивностей или общих мест, но всегда нараспашку, честно. И всегда слово «любовь» у него выступало не только существительным (что значит, «сущим, насущным»), но и глаголом и прилагательным, то есть активным, сильным, теряющим смысл и ни к чему не годным и неприложимым без живых людей. Ну а сам В. Берязев сказал бы проще: могота и есть любовь, как монастырь среди тайги, повенчавший и примиривший человека и природу, «как знак века, преддверие иного духовного опыта» (из эссе «Хождение в обитель отца Иоанна»). А ещё короче и точнее: любовь – это Сибирь. Сибирь, как, может быть, последний приют любви и надежды, бога и человечества. И конечно, поэта, который сочинил роман, так и не вместившийся в рамки романа: эссе в начале книги и «драматическое произведение» в конце её – знак бесконечности романа-триптиха о Сибири, новой колыбели любви».

Сам же автор так сказал о своём произведении:

– Роман в стихах «Могота», с которым я провозился лет семь с половиной, издал тиражом 44 экземпляра – по числу моих тогдашних годов. Зачем я его сочинял столько времени и для кого – до сих пор не знаю. Но недавно полистал и убедился: чёрт возьми, ведь хорошо написано, оказывается! А главное – передана, запечатлена картина и атмосфера целой эпохи – периода 1990-х. Но могу признаться, что иногда большие объёмы сочинять бывает очень мучительно, особенно когда это связано с трагедией, геополитической катастрофой, случившейся с твоей Родиной.

       5.
Поэт выраженного эпического начала и космогонического мироощущения, – снова и снова пишут о нём исследователи его произведений. Мысль о равновеликости мощи природы и человеческого духа стала в творчестве В. Берязева краеугольной. В. Берязев тяготеет к монументальным символам и метафорам, позволяющим ему постичь «тайную смежность почвы с небом» и выразить, как «рождается таинственная связь души с необозримым».

Он мастерски владеет и малыми формами лирического стиха, однако именно в самых объёмных повествовательных полотнах Берязев предстаёт как лирик по преимуществу, автор необыкновенно сгущённого, насыщенного чисто поэтическими смыслами текста.

Восторг мастера перед словесной глиной, могущей превратиться в упругий стих, кочевая энергия путешествия по всему дольнему миру, бесконечная тяга к дразнящей Азии с её легендами и преданиями, искусство дружества и опеки… Подобные живописные обороты выплывают из воображения, когда думаешь о стихах Владимира Берязева.

«Берязев – поэт-реалист, проводник между прошлым и настоящим, поводырь, ведущий читателя по опасным нехоженым тропам инокультурного пространства, – довершает образ поэта кандидат филологических наук, литературовед Е. А. Иванова. – …Работа поэта – созидание нового художественного образа иной России, лирическое постижение её невообразимого пространства – духовного, исторического, географического. Кажется, что Берязев в своём творчестве ищет пресловутый «третий путь», но находит нечто большее – уверенность в неисчерпанности культурного потенциала России, незаконченности её исторического пути, возможности будущего».

Надо подчеркнуть, что его поэтический дар, как говорится, замечен. Его талант, его стихи, поэмы, книги отмечены многочисленными творческими, профессиональными наградами. Их за десятилетия публичной творческой деятельности собралось уже так много, что есть вероятность пропустить какую-либо. И всё же попытаемся сгруппировать их и выстроить основные из них в хронологическом порядке.

По итогам 2002 года В. Берязев – лауреат первой премии конкурса межрегиональной ассоциации «Сибирское соглашение» «Сибирь – территория надежд» в номинации «Публицистика».  В 2007 награждён премией журнала «Аманат» и медалью Международного клуба Абая (Казахстан) за роман в стихах «Могота», поэмы «Тобук», «Сухой колодец», «Белый старец», переводы и эссеистику.

В 2008 году в Ханты-Мансийске В. Берязев был признан лучшим поэтом Урала и Сибири по итогам регионального конкурса. В 2009 награждён медалью и премией имени Константина Симонова за поэму «Псковский десант». В 2010 году получил медаль и премию «Белуха» (Алтай), а также специальный приз международной премии Максимилиана Волошина за книгу «Ангел расстояния» (Крым).

В январе 2013 года получил «Серебряного Дельвига» – премию «Литературной газеты» имени Антона Дельвига в номинации «Поэзия» за издание антологии «Поэты «Сибирских огней», век XXI», за верность классической традиции русской поэзии и творческое развитие евразийских идей.

…Однажды, обидевшись чуть ли не на весь белый свет за непонимание, неоправданные «наезды» от недругов да и от некоторых бывших друзей, решив уйти от «мира», уединиться, он в сердцах сказал: «Я лучше буду сидеть у себя в имении Абрашино, выращивать овощи, собирать грибы и воспитывать внучку…».

Но жить полным отшельником не умеет. Владимир Алексеевич и сегодня активно занят творчеством, пишет стихи, публицистические заметки, которые публикует не только в своих аккаунтах соцсетей, но и на интернет-порталах известных журналов, газет.

В 2021 году вышла его обновлённая книга – теперь уже пятитомник «Моя ойкумена», куда вошла лирика, поэмы, эссе, избранная переписка интервью о сути литературной творческой деятельности. И много чего ещё.

Он постоянно откликается на все заметные события, касающиеся не только творческого Новосибирска, но и Союза писателей России, и самой страны в целом. Одна из таких острых критических его статей «Корни плебейства» обнаружилась на интернет-портале «Литературной России» (№ 2022/35, 16.09.2022):

«…В силу того, что мой дом-усадьба в Абрашино располагается на расстоянии 130 км от Новосибирска, большую часть пути за рулём я могу слушать лишь «Радио России», остальные каналы в ФМ-диапазоне не простираются далее 30 км от мегаполиса. Посему именно из этого всероссийского источника информации я и познакомился с явлением, именуемым «Поэзия русской весны»…

Идея возвращения поэзии в публичное поле сама по себе не вызывает ни сомнения, ни протеста. Однако возникает несколько «но», не придёт ли на место попсы и развлекаловки, на место убожества шоу и юмора ниже пояса, не придёт ли самодеятельность, гопота, самоуверенное и амбиционное невежество? Как минимум, те, кто сегодня пишут на актуальные, горячие, кровавые темы, те, кто в гуще событий и эмоционально переживают исторический слом,.. они должны знать ремесло, быть профессионалами, они обязаны работать в рамках традиции. А традиция эта имеет протяжённость не менее двух веков.

И вот я слушаю главное радио страны… Кого нам представляют в качестве новой поэтической волны, когорты пришедших с передовой, несущих в поэтическом слове боль, надежду, гражданское мужество и дух победный, хранимый в сердцах?..

А нижеприведённый текст, транслировавшийся на 150-миллионную аудиторию всероссийского радио, я не могу, не могу интерпретировать иначе как самодеятельность сельскую, клубную. Скажу мягче: эмоция понятна, ситуация на грани жизни и смерти не может не вызывать сочувствие, но вспоминается классический афоризм: «Не стреляйте в пианиста, он играет как умеет»... Вы поймите, поэзия – не место выяснения отношения с несправедливым миром, поэзия есть попытка примирения с миром через связь с небесами. Поэтому когда я читаю подобное, я вспоминаю Николая Тихонова с его «Мы разучились нищим подавать» и начинаю шарить по карманам, Господи, прости...».

Он делает детальный разбор стихов авторов этой радиопередачи. Это серьёзный, может быть, даже злой, но очень полезный профессиональный анализ стихотворства молодых, во многом только начинающих, но Владимир Берязев искренен в своём желании доказать, что писать плохие стихи лучше не надо, а публиковать их на всю страну – тем более…

Он многому может научить молодых и начинающих. И для этого – и не только для этого, конечно, – он пытается организовать новую радиопередачу «Сибирская муза». В конце 2017 года на своей интернет-странице в Живом Журнале (livejournal.com) он сообщает:

«Областное радио готово предоставить мне студию и эфир, но оплачивать мою работу, увы, неспособно. Помимо еженедельных радиопередач в FM-диапазоне на всю территорию Новосибирской области, аудио архив «Сибирской Музы» будет выкладываться и на отдельном сайте в свободной доступе. Обсудив эту идею с друзьями,.. мы решили – почему бы не попробовать?! Достаточно набрать стартовый капитал для пилотных выпусков программы, а там – Бог даст…».

О чём он намеревается говорить со слушателями? Вот некоторые из предложенных тем: «Тобольский гений. Пётр Павлович Ершов…»; «Поэзия декабристов-ссыльных…»; «Традиция поэзии ссыльно-каторжан...»; «Харбинская поэтическая школа. «Чураевка» – одно из значительных явлений литературной жизни русского Харбина»; «Поэты советской эпохи»…

Ведь сам Берязев и сегодня не стесняется учиться секретам поэтического мастерства, обращаясь к текстам самых признанных Учителей: «Я читаю Евангелие. Пушкина, опять-таки да его любимца Гоголя. С огромным интересом перечитываю того же Михаила Юрьевича Лермонтова, чья фигура так до сих пор и не разгадана. Я считаю, что ничего подобного в мировой поэзии не было явлено и уже вряд ли будет. …Я почти представляю себе живого Пушкина, особенно когда читаю гениальные воспоминания Гоголя. Но вот голоса его не могу себе представить. Это для меня опять остается тайной…»

Владимир Берязев часто размышляет о том, какое будущее ждёт нас, живущих на огромном евразийском пространстве. Он уверен, если мы сможем сохранить нашу духовность, веру, имея в виду «веру в самом широком смысле, думаю, что Господь будет на нашей стороне и мы сохраним нашу землю. Без этой земли не будет того, что называют живой душой. Человек, особенно в России, не может в полной мере жить без связи со своим Отечеством. Будучи до конца преданным своей земле, человек становится её защитником, настоящим воином, а в награду получает способности Творца»…

Когда-то давно он написал стихотворенье «Тоска по призраку». Им и хочу завершить этот неполный рассказ о поэте:

Всё больше нас – надменных и сухих,
Свободных и безапелляционных,
Размерявших на блюдцах порционных
Любовь и смысл,
Страдание и стих.
Всё в пользу, всё рассчитано, всё в срок:
Когда войти, о чём распространяться.
Диета – символ веры сыроядца.
Разумность – долголетия залог.
Но не бессмертья…
Боже упаси,
От сытости и самосозерцанья.
…Рябит в глазах от звёздного мерцанья.
И оглашая космос бубенцами,
Из топота и храпа вырастая,
Косматый призрак мчится по Руси.