Шкатулка княгини Вадбольской отрывок 4

С восходом солнца Петр был на указанном месте. Луг делила пополам река, за которой начиналось Иваньковское. Нынешним летом река сильно обмелела, брод широкой полосой выступал из воды, и «отцовские» крестьяне иногда перегоняли по нему скот на «сыновнюю» половину – трава в Покровском была более сочной. Прячась за стволом невысокого деревца, молодой князь видел, как незнакомая крестьянка средних лет гнала корову хворостиной через брод, за ней, уцепившись за юбку, плелись двое ребятишек. Солнце поднималось все выше, но Дарьи нигде не было видно, и Петр внезапно ощутил, как его охватывает отчаяние – обманула! Забыв обо всем, он метнулся из тени дерева, и в этот момент услышал шепот:
– Барин! Сюда!
Из высокой копны свеженабросанного сена высунулась тонкая рука и поманила к себе. Петр юркнул в стог, не обращая внимания на мелкие уколы сухих травинок, и обхватил руками горячее женское тело. Дарья обняла его за шею, прижалась к груди, и он услышал биение ее сердца. Сознание помутилось, в голове метались бессвязные мысли:
«Господи, что это? Как же я раньше жил без нее? Дарья!»
Она стонала и металась, стискивая его плечи, мир исчез, а когда Петр пришел в себя, то подумал, что все вокруг него теперь стало другим. Навсегда.
– Дарья, – хрипло пробормотал он, проведя ладонью по ее щеке, – Даша, Дашенька.
Она взяла его руку и поцеловала ладонь.
– Это вы в первый раз, барин?
Спросила очень просто, как о чем-то совершенно естественном. Петр смутился, вспомнив ее стоны.
– Я... я был с тобой грубым?
С ее губ сорвался тихий смешок.
– Какой же это вы грубый, барин? Вы сладкий.
Желание вновь нахлынуло, но теперь он уже все сознавал, видел ее запрокинутое лицо, ощущал поцелуи горячих губ. Когда они, усталые, лежали рядом, переплетясь телами, князь спросил:
– Как же ты сюда пробралась? Я ведь с раннего утра под дубком прятался, ждал, когда ты через брод пойдешь.
– Ниже спустилась и по мостику, а потом через лес.
– Так далеко же.
– Через брод много народу ходит, враз приметят. Барыня меня с девками в лес послала ягод набрать, а я, вишь... Ну и ладно, пусть будет грех, хоть буду знать, какая на мне вина, а то устала неведомые грехи замаливать. Погодите, барин, вам лицо сеном накололо, я вытру.
Она заботливо стряхнула с его щеки мелкие капельки крови. Князь стиснул ее руку.
– Не зови меня барином, зови Петром. Даша, Дашуня моя. Не смогу я теперь без тебя, каждую минуту должен тебя видеть. Давай... знаешь, давай уедем. Куда-нибудь далеко-далеко, чтобы никто нас не нашел.
– Как можно! – ужаснулась она. – Их сиятельства и на вас, и на меня осерчают, а Кузьма Ильич догонит и убьет. Мы ведь с ним в церкви повенчаны. Ничего, я завтра поутру опять сюда прибегу.

Первым о свиданиях князя с Дарьей Хохловой догадался Евсеич. Однажды, счищая с одежды Петра налипшие травинки, он недовольно проворчал:
– Эх, барин, коли кровь играет, так других баб вокруг много, да и девки противиться не станут, а Хохлов злобный человек и пистолет имеет, даром, что холоп.
Действительно, Кузьма Ильич с разрешения барина купил себе пистолет, поскольку порою перевозил крупные суммы денег. Петр сильно покраснел и огрызнулся:
– Не твое дело, не смей никому болтать!
Евсеич бы и не стал никому ничего говорить, да Марфа Ефимовна сама начала догадываться. Она позвала старика, и тот вынужден был ей открыться. Княгиня подумала и решила, что ничего страшного тут нет – у Петруши кровь молодая играет, и все лучше, что он сошелся с Дарьей. Она опрятная и понести не может, а другая забрюхатеет, и думай потом, как дите достойно пристроить – князьям Вадбольским негоже от своей крови отказываться.
– Женить его надо, – озабоченно сказала она мужу, – он уже в возраст вошел. У Муромцевых, вон, и младшая барышня заневестилась.
Сергей Иванович недовольно пожал плечами.
– Какой у него возраст? Только-только двадцать второй годок пошел, еще не перебесился. Поедет по осени в Петербург, там себе невесту со связями подыщет.
– Когда Кузьма Ильич-то вернуться собирается?
Старый князь вновь пожал плечами.
– Пишет, что не раньше осени – елизаветградское имение сильно татарами разорено, кроме него никто с делами не сладит. Скот весь нужно новый покупать и с крестьянами разобраться – какие-то из татарского плена в свои дворы вернулись, других мусульмане успели в Крым с собой увести, третьи в бега подались.
– Авось, он ничего и не узнает, – решила княгиня.
Неожиданно князь рассердился.
– Не убудет с него, чай, он холоп, не вельможа! Больно уж мы его забаловали, Гришка Петров теперь не хуже него с хозяйством справиться сможет. Ну… – он слегка смутился, – если Кузьма вдруг узнает, подарю ему сто рублей, чтобы не обижался.
– Ста, пожалуй что, много будет, батюшка ты мой, – рассудительно возразила княгиня, – пятидесяти хватит. Но лучше, чтобы не узнал, конечно. Петруша, думаю, к его приезду уже в Петербург отбудет.
Однако Петр в Петербург не торопился, и к осени страсть его ничуть не утихла. В начале сентября от Хохлова пришло письмо – он сообщил, что привел дела елизаветградского имения в порядок, оставит там толкового управляющего и прибудет через три недели. Дарья поскучнела, Петр ходил хмурый, и однажды, когда он приехал в Иваньковское обедать, отец за столом, словно невзначай, добродушно заметил:
– А не скучно ли тебе дома, князь Петр, что невесел ходишь? В Петербурге служба ждет, а ты уж, вроде, от хворей своих оправился.
Петр еще сильней помрачнел и ничего не ответил, но на следующий день, встретившись с Дарьей, вновь начал ее умолять:
– Уедем! Куда угодно, не смогу я видеть, как твой муж приедет, возьмет тебя за руку и поведет в ваш дом, а там... Умру я, когда буду думать!
– Петруша, – шептала она, прижимаясь щекой к его плечу, – ненаглядный мой, красавчик мой, я ведь и сама, когда о том думаю... Только что можно сделать, если он муж мой законный, в церкви со мной венчанный? И куда нам ехать?
– Куда угодно, только подальше от него.
– Догонит он, под землей найдет, и что тогда?
– Прикажу его выпороть, только и всего! – неожиданно вспылил князь. – Он холоп и не смеет против моей воли идти.
Неожиданно Дарья резко отодвинулась.
– И я холопка, барин, неравная тебе, – сухо ответила она, – вскружили мне голову твои ласки, но хоть и грешна, только под кнут законного мужа своего подводить не стану. Пришла нам пора расстаться, барин.
– Дарья! Нет!
Она высвободилась, поднялась и начала оправлять одежду. Князь лежал неподвижно и следил за ее руками, отряхивающими сено с подола юбки.
– Прощайте, барин, – торжественно проговорила Дарья, наклонилась над ним и, коснувшись его губ коротким нежным поцелуем, исчезла.