Шкаф 1-7

 набросок   

(части первая, вторая, продолжение следует)

Он был немолод, но ещё хорош собой. Крепко сколоченный, солидный, - в нём чувствовалась порода. Основательный и несуетливый, он многое мог выдержать на себе. Его существование проходило в атмосфере спокойствия и философских размышлений о жизни. Годами он задумывался и рассуждал о смысле жизни и о духовности, которой определяется место каждого на белом свете. Высказывались предположения, что именно духовность обеспечит особое место в дольнем мире, когда подойдёт к завершению земное существование.

Он представлял себя в числе тех избранных, коим такое место будет обеспечено в дольнем, если он никому не даст себя разрушить и поколебать его твёрдые устои.

Он ревностно следил за окружением и сопротивлялся неистово малейшим попыткам навредить ему хоть чем-то. Не допускал грубых прикосновений, резких движений по отношению к нему и даже слишком яркий солнечный свет не радовал. Он опасался причинения обветренности, чёрствости, сухости внешнему облачению и потери естественных красок, которыми так дорожил, зная, каким добротным и живым был материал, из которого он был сотворён.
Его пугали раскрытые нараспашку окна, через которые врывались сквозняки и через которые долетали дождевые капли. Через окна к нему проникала дорожная пыль и мельчайшие маслянистые частицы выхлопных газов, на которые так любила клеиться пыльца растений.

Он не позволял себе сердиться или выказывать недовольство противным скрипом, который многие так любят использовать, чтобы попортить нервы близким. Его идеалом было тихое и бесшумное существование, сосредоточенное на самых высоких, дорогих материях, которыми не каждый мог похвастаться и о которых многие даже не догадывались. Хвастовство тоже было не в его правилах, - он предпочитал слышать о себе искренние, похвальные отзывы достойных, уважаемых им самим.

Он ценил себя и берёг , ожидая , когда его захватит большое, настоящее и всепоглощающее чувство - любовь. Те объекты, которые располагались поблизости и были не против стать его избранницами, не вызывали в нём тех эмоций, которых он ждал. Он знал, что сразу и безошибочно определит, что это именно она - настоящая любовь. Правда, он не любил это слово, которым принято называть самое главное в судьбе, и даже про себя не произносил его . Он не хотел унизить то великолепное, непостижимое, всепоглощающее и высокое чувство, что приходит однажды , повергает и захватывает до конца дней земного бытия.

Больше всего он любил утренние и вечерние зори. Когда смягчаются краски в наступающих сумерках и небо окрашивается в невероятные , поминутно изменяющиеся краски, не способные нанести ему вреда, но пробуждающие затаённые мечты о нежности, которой он будет окутывать и согревать, рассказывая о своём одиночестве, всегда наполненном ожиданием встречи. Чудесные всполохи солнечных лучей, утром ещё не поднявшихся из-за кромки далёких лесов, а вечером , уже сокрытых за горизонтом, проникающие сквозь чистоту утреннего или вечернего воздуха , так похожи на внутренний трепет, который ему знаком и дорог, как ничто другое. Как волновала его маленькая яркая звёздочка, дрожащая и чуть пульсирующая на фоне рождающегося или уходящего дня, - небесное послание только для него от вечно прекрасной Венеры, покровительницы любви, о которой он грезил ночами.  Он знал, что будет любим и верил, что взаимность будет ему наградой за верность идеалам. Он цельный и чистый, сильный и уверенный в себе, готовый отдать всего себя добровольно , с присущей ему щедростью.
Отдать себя, не дав разрушить, оцарапать, исказить его внешний и внутренний облик, который он сохранил ради этой единственной встречи.

(часть вторая)

Однажды ход привычных событий нарушился. Шкаф прислушивался к звукам открываемого кртонного ящика,  шуршанию  тонкой упаковочной бумаги , восторженным  тихим  возгласам и удовлетворённым вздохам.  Затем он почувствовал, как в него заселяется нечто новое, ранее ему не знакомое. Он ощутил, как постепенно становилось тепло, как тепло обретало пылкость и некоторую жаркость, мягкую и волнующую. Он вспомнил, как такое же чувство охватывало его , когда он смотрел в окно на утреннюю или вечернюю зорьку и маленькую, трепещущую звёздочку. Теперь это чувство усилилось и буквально распирало его изнутри, но при этом он терял ощущение своей солидности, веса, устойчивости. Он как будто становился невесомым, парящим над твёрдым, надёжным основанием и при этом был безмерно счастлив. Он был восторжен и радостен , как никогда ранее и чувствовал, уже не ждал, а осознавал, что вот, это тот самый миг, когда случилось нечто, о чём он мечтал в тишине ночи.

Этим нечто оказалась чудесная Шубка. Она только что вырвалась из оков , в которых была доставлена, от навязчивых и испытывающих её терпение прикосновений,  от болезненных выворачиваний , пусть даже малой её части, наизнанку, от любопытных , а зачастую откровенно завистливых, взглядов. Эта ужасающая смесь дорогих духов разных марок сводила с ума и нехорошо кружила, укачивала до дурноты, до приступов тошноты.
Наконец, испытания закончились и Шубка обрела долгожданный покой в тишине и тепле надёжного Шкафа, который радушно распахнул перед ней прекрасного, ясенего дерева, двустворчатые двери. Он с мужской деликатностью и даже с лёгким поклоном подставил ей удобные, прочные, обтекаемые плечи. Шубка была счастлива. Они немедленно познакомились и с первого взгляда поняли, что созданы друг для друга.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ