Мои песни в Портланде

Большая культурная Программа «Люди Земли Вместе», в которой я участвовала лет двадцать с 1991 года, сначала объединяла любительские оперные коллективы нескольких стран, а затем в её недрах родился и окреп СПбЦМТ*, в появлении на свет которого я принимала самое непосредственное участие.
Одновременно с ежегодными музыкальными фестивалями, я несколько раз проходила стажировку и как музыкальный терапевт. Это было не трудно, потому что базировался наш музыкальный фестиваль каждое лето в одном и том же месте – в городе Surry, на территории нашего музыкального руководителя с американской стороны - Уолтера.
Там же было и помещение ЦМТ**, где работал Алан, музыкальный терапевт, участник нашей музыкальной Программы, ученик и соратник Уолтера.
Кстати, Алан и познакомил наш город с особой методикой Нордоффа-Роббинсов, а затем стал делиться секретами этой профессии со студентами.
Наш СПбЦМТ был в то время единственным в стране, где сначала провели серьёзный отбор, а затем двухлетнее обучение (теория и практика) студентов по программе, основанной на программе обучения музыкальных терапевтов в Н-Й у-те на факультете муз. терапии.
Как раз на этом факультете и получил образование Алан.
Кроме работы в своём Surry-центре, Алан практиковал и в других ближайших городках штата, куда можно было домчаться по хорошей дороге менее, чем за час.
А вот до большого города Портланда нужно было ехать три часа.
Работа с пациентами в огромном медицинском центре начиналась часов в девять утра, поэтому удобно было поехать туда накануне, сделать попутно какие-то дела, вечером переночевать в помещении самого мед. центра, а утром начать работать.

Мы с Аланом, чтобы ехать спокойно, отправились днём.
Ехать было удобно, дорога хорошая, мне интересно было поглазеть на всё, мимо чего мы проезжали.
Мы не спеша беседовали, где-то перекусывали.
Большие поля, отдельные «хуторки» (как бы у нас сказали), малоэтажные районы. Это как раз то, что и называется «одноэтажная рабочая Америка». 

В Портланде мы с Аланом зашли в огромный магазин музыкальных инструментов, где я узнала и с интересом разглядела много для себя нового.
В здание медицинского центра Портланда мы приехали вечером, когда все проживающие там обитатели уже поужинали и занимались в разных помещениях своими делами. 
Нас с Аланом радушно встретили, показали каждому наши комнаты и провели для ужина в так называемую кухню - небольшое уютное помещение -  закуток большой рекреации (широченного коридора).
На самом деле это был проход из одной части огромного здания в другую. Место для кухни было обособлено несколькими металлическими стойками - «воздушными стенками», по которым вились вверх до потолка комнатные растения.
Они-то и создавали иллюзию обособленности кухни.
 
В этом зелёном уголке стоял небольшой обеденный стол с парой лёгких стульев.
У одной стены «кухни» я увидела газовую плиту и большой холодильник.
Стена напротив них была вся в полках с множеством коробочек, пакетиков, ящичков с разными продуктами.
Большое окно между ними служило третьей стенкой. 
Приезжал Алан на работу в клинику Портланда всегда вечером, слегка там перекусывал, затем ночевал в отведённой ему комнате, а утром – работа с пациентами.
Вот и сейчас нас просто привели в кухню и сказали: «Возьмите всё, что вам нужно, и поужинайте».
Алан налил себе сок, взял что-то ещё и ушёл к себе, сказав мне: «Посмотри тут, бери что хочешь, можешь что-то сварить.  Я устал, пойду спать. Увидимся утром. Спокойной ночи». 
И ушёл.  В холодильнике и на полках я увидела много еды: молочное, мясное, каши растворимые, джемы, фрукты…

Вокруг тишина. Время около девяти вечера. Где-то вдали слышны какие-то шумы, шорохи. 
Помещение обитаемо, но каждый был в своём пространстве, каждый занят своими делами.  По опыту знаю, что в комнатах пациентов таких больших центров есть телевизоры, и все смотрят фильмы, которые снимаются именно для больных - ДЦП, ментальных инвалидов, для проходящих курс лечения, для находящихся на реабилитации.
Простенькие дурашливые фильмы. Замечу, что такие вот фильмы покупались и в нашу страну, показывались по телевизору и в кинотеатрах для всего нашего «честнОго народа».

Я на кухне одна. Свет не яркий. 
Осмотрелась и решила не скромничать, не останавливаться на перекусе, а приготовила себе омлетик, взяла на тарелочку сыр, ещё что-то. Сажусь за стол, будто спрятанный среди вьющихся растений, наслаждаюсь тишиной и каким-то невероятным покоем.
Вдруг слышу издалека незнакомый мне звук. И не шорох, и не стук, но звук явно приближающийся.
Наконец вижу, что по длинному коридору, от которого меня отделяют растения, движется - у самого пола - человек.
Он без ног, тело крупное, под ним квадратная платформа на колёсиках, он едет на ней, отталкиваясь от пола чем-то, что держит в своих руках.

Мне приходилось заниматься с пациентами очень серьёзных патологий, были они с ментальными и физическими проблемами, иногда обликом непривычно страшным, но инвалидов совершенно без ног я видела только в кино.
Коридор длинный, освещён не ярко, из моей «кухни» к этому человеку доносится запах еды.  Он поворачивает голову в мою сторону, видит меня, я вижу его. Он спокойно «подъезжает» ко мне.
У стола напротив меня стоит стул. Человек быстро направляется к этому стулу, немного его сдвигает и ловко садится, оставив свою платформу на полу.
С лёгкой приветливой улыбкой я смотрю на него.
Моё короткое замешательство потихоньку исчезает.
Я не тороплюсь ничего говорить. 
Только – улыбка, я «посылаю ему своё открытое сердце».
Он сидит напротив и тоже молча и внимательно смотрит на меня.
 Этот человек не похож на обычного лежачего больного, я чувствую его сильную энергетику, он двигался по каким-то своим делам, у него своя наполненная жизнь.  Человек - довольно крупный, можно сказать, брутальный, а взгляд его больших глаз сначала чуть вопрошающий, затем открыто-проникающий и только через какое-то время слегка дружелюбный.

Вижу, что ему всё-таки интересно, но он молчалив и очень серьёзен.
Я предложила ему покушать со мной, он молча отрицательно покачал головой.
Мы пересеклись в этой кухне, будто люди из параллельных миров.
Я не знаток английского языка, но уж начать-то беседу могу. 
Вроде бы надо что-то сказать… Но этот человек такой, что любое приветствие, любая человеческая фраза будет не только не нужной, она может просто испортить тишину вокруг и то, что в эти пару минут уже возникло безмолвно между нами. Я хорошо чувствовала, что он принёс с собой свой мир.

Сейчас, много лет спустя и описывая этот вечер, я вспомнила недавнюю речь М.Казиника на Совете Федераций РФ о том, как он взаимодействовал с дельфинами, и как он им играл на скрипке. 
Тысячи дельфинов, дружелюбно окружившие корабль научных исследователей, вдруг в секунду все исчезли, посчитав врагом взлетевшего над ними гудящего дрона.
Вся архи-важная научная экспедиция могла стать бессмысленной и даже сорваться от одного непродуманного поступка бестолковых «организаторов».
Как Казиник попробовал исправить ситуацию?
Он взял скрипку и стал на палубе играть музыку, на которую дельфины снова вернулись. 
Он в эти минуты интуитивно чувствовал, что и как нужно играть.
Просто он знает, ЧТО ТАКОЕ МУЗЫКА и что такое ВОДА.
Он стал через них вновь налаживать связь между людьми и дельфинами (связь уже установившуюся до прилёта этой "адской машины").
Он играл «музыку древней природы», как он её понимал и чувствовал.
Он попробовал, и у него получилось!
Он восстановил связь с цивилизацией, которая гораздо древнее, чем наша.

В ту минуту за столом в кухне клиники Портланда я ещё не знала о Михаиле Казинике, но у меня мгновенно возникла мысль – спеть этому человеку.
Почему?  Потому что я редко живу без музыки, звучащей во мне. Она разная, но она всегда.
Я запела очень тихо, спокойно, я старалась не нарушить нашу ауру безмолвия. Песня моя была, как шелест листьев при чуть заметном ветерке. 
Песня русская народная, вроде бы я пела «В низенькой светёлке огонёк горит».
И мелодия, и текст очень были созвучны тому «воздуху», который окружал нас. Человек стал слушать, не изменяясь в лице, только в глазах появилось что-то, что говорило о том, как ему уютно.
Я пропела два куплета. Третий куплет был бы лишним.
Я с первого звука очень внимательно отслеживала его эмоциональный фон, который ни в коем случае нельзя было раскачивать и перенасыщать звуками даже такими вот тихими и спокойными. 
 Человек погрузился в мой голос, я видела его «соучастие».

Я смолкла.  В лице его было желание слушать дальше. 
Крупные рабочие руки его просто лежали на столе одна на другой. Он чуть улыбнулся. Нелепо было тут петь весёлые громкие русские песни, поэтому я опять запела тихо грустную песню.
Опять не больше двух куплетов.
Лицо его немного оживилось, он хочет слушать ещё. Никаких жестов я у него не увидела, но на лице, до этого безэмоциональном, уже немного появилась жизнь.

И тут во мне проснулся «исследователь».  Промелькнула мысль: этот человек не знает русского языка. Не понимает слов. Он только реагирует на мелодию и, главное, на мою эмоцию, которую я вкладываю в песню.
Я знаю, что в русских песнях очень важны слова. От слов идёт мелодия, в народных песнях именно так, не наоборот. Просто «душа вот так поёт».
Мелодия народной песни всегда не искусственно придуманная, она – часть народа, часть его природы. «Ой, вставала я ранёшенько», «Ивушка», «Посею лебеду на берегу», «Лучинушка» и множество других – это предельная искренность. Словом не скажешь, как в песне споёшь.

А я стала экспериментировать: уже по одному куплету я пела грустные песни тихо, но с радостной эмоцией, а весёлые песни затягивала, будто они со скорбным текстом. 
Ещё несколько песен он выслушал. Я видела, как не зная текста, он на мою грустную мелодию отзывался грустной тенью на лице. А на весёлую у него оживлялись глаза.
Эксперимент удался, на грустное пение он отзывается грустной эмоцией, на моё весёлое пение его взгляд становится бодрее. Не зависимо от того, про что поётся в песне.
Конечно, всё было трижды пианиссимо.

Последней песней стала «Летят утки». Моя любимая.
Когда я её запела не так, как она всегда во мне звучала, а с лёгким налётом дурашливости, он в миг понял, что я лгу.  Моя внутренняя музыкальность сама воспротивилась, дала ему знать, что я не искренна, и что началась не правда. Исчезла открытость в его глазах.
Я была до этого его другом, что-то ему передающим в песне, затем «шутила», прицепив к словам не ту музыкальную нить, а тут он прочувствовал, что идёт обман. И от кого?  От того, в кого он поверил, кому доверился, пришёл в этот уютный уголок для сердечного общения, а что началось?  И это честно?

Он мгновенно отводит взор. Он уже «чужой».
Спускается спокойно со стула на свою платформочку, уезжает в ту сторону, куда и направлялся до моих песен.
И я не могла обмануть себя, что он просто устал от «концерта» и «пошёл спать».
 
Больше я этого человека не видела, я не знаю его имени, но я навсегда запомнила его. Он мне преподал великий урок.
В его состоянии он уже вышел из мира лживого социума, он стал частью природы.
А природу обмануть нельзя.
Не проходит никакая хитрость и неискренность, когда взаимодействуешь с природой. Она в миг разгадает твои «ужимки и прыжки».
Да, с ней можно «договариваться» (сорвать цветок, чтобы подарить любимой; срубить дерево, чтобы согреть целую семью), природа это поймёт.
Но договариваться опять же надо честно.
Без обмана.
Природа видит твою душу, потому что душа и есть – часть природы.
-----------
* Санкт-Петербургский Центр Музыкальной Терапии
** Центр Музыкальной Терапии