Казачья ярмарка часть 5

Ночью опять Ивану спалось некрепко. Часто просыпался и думал, думал про давешний разговор в училище и на завалинке.
– Ну как это, на императора покушаться? Ведь он же помазанник Божий, по Его соизволению правит! Он же на царство венчанный! Батя гуторит, что супротив царя, всё равно, что против Господа нашего! Да и что такого он мог сделать плохого, что народ бунтует? Вот Ивану и батьке его, равно как и всем кровникам Сазоновым, гневаться на  царский род не с руки.
Давно это было, а может, и не было вовсе. Иль было, да всё не так. Только сохранилась в роду семейном старинная байка, будто бы в незапамятные времена, во время царствования Елисаветы Петровны, повстречался их предок - казак Митроха Сазонов с будущей Самодержицей Всероссийской. Когда она была ещё просто Фике, принцесса Ангальт-Цербстская, дочь немецкого князя, ехавшая через тридевять земель из Неметчины  по приглашению императрицы, чтобы стать невестой престолонаследника Петра Фёдоровича.
Служил тогда Митрофан на российском  кордоне. Нёс хорунжим караульную службу в приграничном казачьем отряде. В тот достопамятный день объезжали они, как обычно, с сотоварищами приграничные территории: дороги просёлочные, ближайшие деревеньки. Глядели, чтоб тихо кругом было. В прилежащих лесах промышляли тати ночные, шайки разбойничьи, налетавшие на путников проезжавших или экипажи с седоками, ехавшими из дальних стран, либо городов.
Зима была суровая. Сугробы намело едва ли не до пояса. Постоянно дули промозглые ветры. Особо, если где пустынное пространство. Ни пригорка тебе, ни пролеска рядом. Несётся по полю позёмка, лицо сечёт, в глаза налезает. Шинель хоть и тёплая, да от такого ветра и мороза едва спасает. Только когда погонишь коня намётом, чтоб искры из-под копыт засверкали, тогда и согреешься. От башлыка, намотанного вокруг шеи и наезжающего на лицо, никакого толку. Колкие снежинки найдут щелку, чтоб набиться поплотнее, и залепить все отверстия. И вокруг такая круговерть налетает, коней и то с ног шибёт. Только держись, брат в седле покрепче! А ехать надо. Служба есть служба.
Посещали казаки отрядом небольшие селения, уже ставшие знакомыми. Встречали обитатели их всегда хорошо. Каждый в дом позвать норовит, угостить, чем Бог послал. Знали, что в случае негаданной опасности,  и помочь и защитить донцы смогут. Особо хлебосольными были кабатчики в корчмах да шинках придорожных, где останавливались на ночлег дорожные постояльцы: отоспаться в тепле, отужинать. Коням дать отдохнуть, коли свои. А нет, так поменять на свежих, если другой кучер клиента подвёз и нового дожидался. А тот, что привёз путешественников, уже с другими пассажирами в обратный путь отряжался.
Вот так и гарцевали казаки на своём пути следования, пока смена не закончится. Где у печи обогреются, чтоб кости оттаяли, где отужинают, коль шинкарь либо мызник от души угостят. А где и на праздник какой наедут. Церковные, свадьбы, юбилеи, именины, крестины  ли чьи подвернутся. Мимо не проедешь. Обязательно пригласят. Только вот чарку вина ни-ни! Служба! А уж взвара горячего, так с удовольствием превеликим для сугрева. Во здравие сам бог велел! И опять по весям скакать, порядок блюсти.
В очередной раз проезжали они вдоль ездовой дороги, шедшей междулесьем. Вдруг где-то, за поворотом, послышались громкие крики и испуганное ржание лошадей. Явно на лесном тракте творилось какое-то безобразие. Митрофан дал команду пришпорить коней. И отряд намётом понёсся на раздававшийся впереди шум. Выйдя из-за поворота, скрытого  излучиной дороги, казакам представилась неприглядная картина.  На расстоянии с четверть версты столпилось несколько карет. Вокруг них схлестнулись всадники, очевидно охрана экипажей, и толпа разбойных людей, вооружённых разными дрекольями. Послышались пистолетные выстрелы. Вынув сабли из ножен, казаки лихо вскинули их и прибавили ещё ходу.  Настигнув дерущуюся толпу, они отважно бросились на атакующих. Только клочья полетели в разные стороны. Душегубы, человек десять - двенадцать, были вооружены палками да кольями. Они отчаянно пытались сбросить всадников с коней. Рядом уже бились врукопашную. Лошади, запряженные в экипажи, испуганно топтались на месте и истошно ржали. Подмога подоспела как раз вовремя. Не прошло и получаса, как группа незваных гостей была наголову разбита. Горстка спасшихся от расправы бандитов бросилась врассыпную и обратилась в бегство, плутая  в лесных чащобах.
Из головного экипажа выглянула пара женских головок в роскошных меховых капорах. Дверь кареты отворилась и на снег ступила изящная ножка в красном яловом сапожке совсем молоденькой особы в длинном собольем салопе, крытом изумрудным бархатом. Она приветливо смотрела на бравых победителей и радостно улыбалась. К хорунжему подъехал высокий статный всадник на породистом рысаке, богато одетый в вышитый камзол с меховой оторочкой. Он щедро отблагодарил спасителей. Посетовал, что надо бы по приезде в ближайший на дороге большой населённый пункт просить увеличения охраны. Ведь они и не думали, насколько опасно путешествовать по Российским дорогам без серьёзного сопровождения. А после  спросил, кем являются их спасители, как звать командира и куда писать благодарность за доблестное поведение отряда на поле боя с лесными злодеями.
После тёплого прощания, экипажи вновь отправились в намеченный путь, очевидно весьма неблизкий. Охранники прытко засеменили следом. А сторожевой отряд направился продолжать постоянный объезд, чтобы поскорее оказаться на месте нахождения своей войсковой части для сдачи караула.
… Минуло немало времени. Митрофан, отслужив и вернувшись домой, напрочь забыл про это дорожное происшествие. Так как, в течение его долгой службы, ещё не раз происходили подобные оказии и приключения. Вспомнить много было чего потом в цивильной жизни. 
И вдруг, одним безоблачным летним днём приглашает его к себе станичный атаман Ерофей Кондратьев. Не заставляя себя ждать, резво вскочив на коня, Митрофан, не скрывая удивления, поспешил, в штаб. В комнате, где его ожидал атаман, собралось много народу. Здесь было всё начальство: старшины, окружные казначей,  писарь и другие чиновники станичного самоуправления.  Вперёд вышел атаман Ерофей Кондратьев
– Вот, Митрофан Евграфыч, наградной приказ на тебя пришёл. Из самой столицы за Высочайшим повелением ея Величества, Елисаветы Петровны, значится. За особые заслуги перед Отечеством, переводишься ты и весь род твой в дворянское сословие, и жалуют тебя наградным оружием, саблей дамасской стали.
Он подошел к столу, передал приказ Митрофану, а затем взял в обе руки красивую саблю  с богатым орнаментом и замысловатым чёрным кожаным эфесом и торжественно вручил её Митрофану. Это была сабля с острым, как лезвие бритвы, клинком, богато инкрустированным, и  ножнами, украшенными драгоценными камнями.
Арабский кузнец был великим мастером своего дела и на совесть потрудился над её исполнением. Такой щедрый подарок от самой императрицы дорогого стоил! 
- От всего сердца прими наши общие поздравления со столь важным событием! Теперь у нашей станицы есть повод гордиться ещё одним земляком!
Собравшиеся в зале станичники одобрительно закивали, загомонили на эти, лестные для Митрофанова уха, похвалы. Атаман покрутил бравый седой ус и, с лёгкой хитрецой в суженных тёмно карих  щёлках, задорно спросил, глядя Митрофану прямо в глаза
- А поделись-ка ты, Митрофан Сазонов, за какие такие великие заслуги сие монаршее благословение на тебя снизошло? Очень уж занимательно всем нам знать было бы?
Крепко задумался Митроха. Много воды утекло с той поры, когда служил он, охраняя прикордонные русские рубежи. Много припомнилось ему занимательных происшествий на царёвой службе. Не раз приходилось сражаться против различных супостатов, защищая землю родную и спасая людей, терпящих вражье нападение. Но, вот что могло послужить причиной такого важного и значимого в его жизни события, никак не приходило на ум.
Долго перебирал он в голове мелькающие вереницей воспоминания. И всплыл один, не дававший когда-то покоя, эпизод. Припомнил Митроха холодный январский день и непростые кареты, везущие, очевидно, очень важных седоков и терпящие бедствие от нападения лесных злодеев. И конвой, сопровождавший этих персон, отважно отбившийся от лиходеев. Вновь, будто воочию, увидал юную прелестницу в богатых одеждах, вышедшую с любопытством из экипажа и великодушно улыбающуюся спасителям. И Сазонов поделился этими воспоминаниями со всеми соплеменниками, находящимися в зале и спешившими поздравить вновь причисленного к дворянскому сословию.
- Вот диковина-то! Получается, что это была царственная особа!Так это и была та самая невеста царского наследника!– подумал Митроха.
Только потом, через некоторое время, увидав в газете портрет невесты Петра, немецкой принцессы Софии Августы Фредерики Ангальт-Цербстской, а теперь крещеной в православии  Екатерины, он окончательно удостоверился в своих подозрениях и понял, с кем тогда, в тот промозглый зимний день, среди бескрайних снегов и лесов, благодаря судьбе так неожиданно познакомился.
И вот с тех стародавних, очень значимых для рода Сазоновых, времён и живёт эта быль, передаваемая из уст в уста, из поколения в поколение. И так же арабская сабля, как величайшая семейная реликвия, переходит по обычаю, к старшему в роду сыну.
Иван видел эту саблю и держал её в руках, когда отец возил его в гости к  дядьке, отцову старшему брату Григорию Сазонову, в Суровикино, где обосновалось его семейство. С огромным уважением старшие родичи относятся к памяти своего знаменитого предка. На стене дядькиного куреня висит большой портрет Митрофана Сазонова во всём парадном казачьем облачении, написанный станичным художником, его современником.  Гордо глядит невысокий бравый широкоплечий предок с этого портрета. Каштановый чуб кучерявится из-под лихо заломленной папахи. Дерзкие усы свисают по бокам тонких, плотно стиснутых губ. Глаза светятся молодцеватым задором. Он стоит вполоборота и держит в правой руке свою знаменитую саблю, как бы слегка опираясь на неё. Голова высоко приподнята. На тёмно синем чекмене – кафтане, подпоясанном тонким ремнём с набором отлетных подвесок, украшенных серебром, красуются ордена, добытые годами безупречной военной службы и верности Отечеству. И весь его бравый вид говорит о большом человеческом достоинстве, об удали молодецкой и огромной отваге при встрече с ненавистными врагами. Черты лица сильно напоминают одновременно и Иванова отца, и брата его, Григория, да, вероятно и самого Ивана. Широкое лицо с высокими скулами, густые тёмные брови, карие глаза с хитринкой, не большой и не узкий нос с едва заметной горбинкой. Большинство его черт уже несколько поколений присущи всем выходцам из Сазоновского племени. А каштановые волосы… так эта семейная рыжина постоянно проскальзывает в роду. И нет – нет, да рождается мальчонка, либо девка с тёмно рыжими кудрявыми волосами. Вот и Ваньку такая оказия не обошла стороной. Цвет его курчавых волос сильно смахивал на каурый хвост отцовой любимой кобылицы и на солнце отливал чистой бронзой.
С тех самых пор в роду Сазоновых свято чтили память предка Митрофана. Из уст в уста передавали семейный сказ. Старались не нарушать общепринятые в казачьем роду народные и семейные традиции. Ведь семья, да и общество в целом,  без традиций, что дерево без корней, человек без души. Уважение к старшему, а тем паче к памяти предков  – наиважнейший, наипервейший  закон и обычай для подрастающего поколения.
Отдавая дань уважения к прожитым годам, перенесенным невзгодам, наступающей немощи и неспособности постоять за себя, стареющего пращура – всегда помни слова священного Писания: «Перед лицом седого вставай, почитай лицо старца и бойся Бога своего – Я Господь Бог ваш». Обычай уважения и почитания старшего по возрасту обязывал младшего проявлять заботу, сдержанность и готовность к оказанию помощи и требовал соблюдения заведённого этикета. При появлении старшего необходимо  встать.  Казаки при форме должны приложить руку к головному убору, а без формы - снять шапку и поклониться. В его присутствии не разрешалось сидеть, курить, вступать в разговор без  разрешения. А тем более – непристойно выражаться. Считалось неприличным обгонять старшего по возрасту, требовалось испросить разрешение пройти. При входе куда-либо первым пропускается старший. Младший всегда уступи дорогу, прояви терпение и выдержку, при любых случаях не прекословь.
Не только почитание патриархов рода казацкого требовалось от подрастающего поколения.  Слова родителя являлись законом. При принятии серьёзных решений обязательно испрашивалось мнение старших. В конфликтных ситуациях, спорах, раздорах, драках их слово являлось решающим. И требовалось немедленное его исполнение.
Уважение к старшему возрасту являлось внутренней потребностью любого казака. На Дону даже в обращении редко можно услышать – «дед», «старый», а только ласково «батя», «батька». Авторитет отца с матерью был не просто непререкаем, а настолько почитаем, что без благословения родителей не начинали никакую работу, не принимали решения по наиболее важным делам. Непочитание отца с матерью считались за большой грех. Без согласия родителей и ближайшей родни, как правило, не решались вопросы создания семьи: родители принимали самое непосредственное участие в подборе пары для своего чада. Развод у казаков являлся редчайшим явлением. В обращении с родителями и вообще со старшими соблюдались сдержанность, вежливость и уважительность. На Дону обращались к отцу, матери только на «Вы» — «Вы, мама», «Вы, тятя».
Обращение жены к мужу, в знак почитания его родителей, было только по имени и отчеству, как свекровь и свекор для жены, так и тесть и теща для мужа являлись Богоданными родителями.
Старшинство являлось жизненным укладом казачьей семьи и естественной необходимостью повседневного быта, что скрепляло семейные и родственные узы и помогало в формировании характера, которого требовали условия казачьей жизни.
Так и в Ивановой семье отец Пётр Гордеевич был для всех непререкаемым авторитетом. Слово хозяина семьи было незыблемо для всех её членов. И примером в этом являлась жена казака – мать его детей. На отце лежала главная обязанность материального обеспечения семьи и поддержания строгого порядка казачьего быта. Поэтому свой буйный, вольный нрав молодому Ивану постоянно приходилось скрывать, либо усмирять всевозможными способами. Иначе следовала неминуемая расправа. Нрав у бати был крут.
        Мать же Ваня очень любил. Она была доброй и жалостливой женщиной. Уважительное отношение к ней в семье было ничуть не менее важным. Понятие чести казачки для казака незыблемо. По чести и поведению женщины мерилось достоинство мужчины, как взрослого, так и подростающего.
В семейном быту взаимоотношения между мужем и женой определялись согласно священного писания: «Не муж для жены, а жена для мужа». «Да убоится жена мужа». При этом придерживались вековых устоев:  мужчина не должен вмешиваться в женские дела, равно как и женщина – в мужские. Обязанности были строго регламентированы самой жизнью. Кто и что в семье должен делать – четко разделено. Считалось за позор, если мужчина занимался женскими делами. В казачьем обществе женщины пользовались таким почитанием и уважением, что в наделении ее правами мужчины не было необходимости. Ведение домашнего хозяйства лежало полностью на матери. Глава семьи большую часть жизни проводил на службе, в боях, походах, на кордоне и пребывание его в семье было кратковременным. И кто бы ни была женщина, мать ли, сестра, жена, относиться к ней надо было уважительно, и защищать ее. Так как женщина – будущее всего рода.
Однако, обычай не допускал, чтобы женщина присутствовала на круге, даже для решения вопросов ее личного характера. За нее с ходатайством выступал или представлял прошение или жалобу муж, отец, старший брат, крестный или атаман.
В семейной жизни строго придерживались правила: никто не имеет права вмешиваться. Родители удерживались от выяснения своих отношений в присутствии детей. Поэтому всегда, когда в семейном кругу обсуждались какие-то взрослые проблемы, дети изгонялись из комнаты либо на улицу, либо в свои покои.
Заботу о воспитании подрастающего поколения проявляли не только родители, но все взрослое население хутора, станицы. За непристойное поведение подростка взрослый не только мог сделать замечание, но и запросто «надрать уши», а то и «угостить» легкой оплеухой, сообщить о случившемся родителям, которые незамедлительно «добавят». В детстве Ванюшке и его младшим братьям и друганам не раз доставались тумаки от соседей. Были и «горящие» от боли уши после того, как они мальцами лазали к хромому соседу Илье красть из его сада спелые груши и виноград.
А после того как бытя снял тугой ремень и отодрал, что говорится, «по первое число», у Ивана больше никогда не возникало желания колобродить по соседским угодьям.
За этими мыслями и воспоминаниями и застал Ивана восходящий за окном утренний рассвет. И как же так, что всё, что так дорого и весомо для казака, может подвергнуться переосмыслению, изменению жизненного уклада. Ведь всё в этом мире взаимосвязано. Не станет царя и Бог покинет грешную землю! От этих крамольных мыслей прошиб холодный пот  и по спине поползли колючие мурашки.
- Выкинуть всю дурь из башки! - подумалось Ивану. И он бодро соскочил с постели и отправился заниматься привычными делами. Новый день начался!