Деревня. Бабушка Фрося

Рассказ опубликован в литературно -художественном журнале "Мост" № 87 , 2023г.


В детстве мы жили-были,
Сказочно были-жили,
В детстве все звёзды ярче светили,
Были дома большими.
Шли мы легко за днями,
Щедрой была дорога.
Ах, как сияло солнце над нами,
Как его было много!
Как наше сердце билось!
Как нам светло мечталось!

Роберт Рождественский

Детство пахнет солнцем и тёплым хлебом,
Детства запах – лёгкий и невесомый,
Водяными брызгами, радугой, синим небом.
Детство пахнет летом и пахнет домом.

Лиса Соколова



      О благословенные белорусские равнины, когда видно на двадцать вёрст вокруг. Их быстро сменяет величественный бор, а вот и подлески – еловые, сосновые всё больше. Леса занимают в Беларуси одну треть территории. Проезжаем на автобусе белорусские деревни, чудно – вдоль песчаной дороги неспешно, высоко поднимая ноги, шагают аисты. Их огромные гнёзда расположены на опорных электрических столбах тут же рядом. Они любят жить у человеческого жилища. Под высоким небом огромными полями весною цветёт кадмием жёлтым светлым рапс. Душа поёт – квiтней*, моя Беларусь!

     Бабушка моя давно покинула этот мир, но навсегда осталась со мною. Я хорошо помню  её озорные не по возрасту глаза, молодой смех, чуть застенчивую улыбку. Много лиха пришлось на её век, но она оставалась доброй и жизнерадостной,  я не помню её хмурой, только если  озабоченной.

     Итак, меня, дошкольницу, на лето везут в деревню с загадочным для меня названием Таль – рядом с «шоссейкой» на Минск, к папиной маме. Папа сказал, что в Большой Белорусской Энциклопедии Таль указана как самая большая деревня Беларуси, и в ней, кроме колхоза, были: средняя школа, комбинат бытового обслуживания, отделение связи, магазины, библиотека, амбулатория, аптека, развлечения – дом культуры и парк.

     Собственно, вообще-то там я и родилась в деревенском роддоме-амбулатории. Папа привёз рожать маму к своей матери на Родину – хорошая идея, не везти же новорождённое дитя на буровую в вагончик? Благополучно родившись в Тали, через два месяца мы с мамой отправились домой, уже в благоустроенное жильё.

     Так вот, через Минскую губернию и недалеко от нашей деревни проходила французская армия – сначала в Москву, а затем бегством обратно, это было в Отечественную войну 1812 года. Известно, что у реки Березины Наполеон, перейдя мост, приказал взорвать его, опасаясь скорого преследования, тем самым отрезав путь не только преследовавшей его русской армии, но и бросив на произвол судьбы несколько десятков тысяч своих солдат. Слово «березина» вошло в лексикон французов и до сих пор это означает крах, «конец всему».

     Французы – больные, раненые, обмороженные – вынужденно просили у крестьян помощи. Сердобольным женщинам замерзающих, раненых, больных по-человечески было жаль.
      В Беларуси, мне кажется, национальна черта – доброта, может быть, оттого, что белорусам всегда самим много доставалось бед? Вояк пускали погреться. Рискну предположить, что французы очаровывали местных «дам» заморскими манерами и обхождением: «madame, mademoiselle, s’il vous plait»*, это крестьянкам-то «мадам!» – как к барыням! Да и помощь по хозяйству требовалась – мужиков-то сколько погибло в войну. Возникали симпатии, любовь, рождались дети и создавались семьи.
Показательна в этом смысле история Петра Мироновича Машерова – командира партизанского отряда в Великой Отечественной войне, затем первого секретаря компартии Белоруссии и руководителя республики. Он обладал тем самым качеством, которое определял немецкий философ Артур Шопенгауэр для облечённых властью людей – ставить общественные интересы выше личных. Притом, что его отец сгинул в ГУЛАГе, а мать расстреляли фашисты.

       Родился Пётр Миронович в крестьянской семье Машеро Мирона Васильевича, а  прапрадед Петра Мироновича, по семейной легенде, был французом Машеро (фр. Macheraut), офицером наполеоновской армии, оставшимся после отступления в Беларуси, принявшим православие и женившимся на крестьянке. Не от французов ли появились на Мiнщщыне* черноволосые, тогда как исконно белорусы – светловолосые со светло-серыми глазами?

Интересен кульбит истории. Французские летчики из "Нормандии-Неман"  принимали участие в освобождении Белоруссии в наступательной операции "Багратион" 1944 года, освобождали Смоленск и Минск, подружили Кутузова и Наполеона...

        Мне же интересно рассказать о своей бабушке. Так вот, родилась она в 1907 году в соседнем с Талью Уречье. Считалось, что Ефросинья засиделась в девках – до двадцати восьми лет, может быть, потому что высокая была под метр восемьдесят, а женихи все меньше её, хотя была пригожа – глаза красивые, ясные, косы в руку до пояса, трудолюбива и весела, из крепкой семьи. Но Бог не Ерошка, видит немножко. Вот и посватался к ней такой же высокий, спокойный и молчаливый Пётр, с добрым характером, сыграли они свадьбу да и стали жить ладно. Перед войной 1941 года родились у них дети: доченька, назвали Софьей, и сынок – Иван. Дом поставили пятихатку, бревенчатый, добротный, две печки было – русская в кухне, и «грубка» в «горнiце»*. Земли было много – и сад раскинули, и огород, да и пристройки-сараи для скотины.
         Отец мой в войну родился, потому что деда Петра то ли из-за болезни, то ли не успели призвать – Минская область была занята уже на третий день войны 25 июня 1941 года. Отцу не было и года, как дедушка, простудившись на покосе, умер.
         Крепкую бревенчатую новенькую избу занял немецкий офицер.
Деревня была стратегического характера, жечь, как спалили душегубы 9200 деревень Беларуси, её не стали, а хозяев с малолетними детьми попросили в сарай. И вот осталась бабушка моя Ефросинья Кондратьевна в 1944 году одна с тремя детками на руках, восьми и  четырёх лет, и годовалым ребёнком в холодном сарае. Но всех смогла выходить и сохранить. 

       Ещё до прихода немцев корову отвели в лес, построили шалаш, а малолетняя Софья жила там днём и пасла корову. Как только волки не сожрали их? А зима? Как снаряды не разбомбили это укрытие? Где бабушка готовила, стирала без печи? Где мылись дети, как она их лечила? Земля кормила, огород. Лес она знала отлично, хотя в бору и местные много блудят, опасно ходить в белорусские леса. Пройдёшь сто метров – и ау, где я? Всё вокруг одинаковое! А бабушка пойдёт, грибов- боровиков наберёт, насушит – тем и жили. Я не успела её спросить об этом... Тогда меня интересовал волшебный сад.

       Помню, в саду стояли ульи с пчёлами, как охранники по обе стороны калитки в сад. Бабушку пчёлы признавали и не жалили, а мне, хоть и проносилась в калитку как ракета, доставалось изрядно! Ах, как сокрушалась бабушка, вынимая у меня из пальца жало и вытирая крупные слёзы с моих щек. «Ты руками-то не маши, когда бежишь в калитку! Вот они и бросаются на тебя!» .

        Зайдёшь в клеть – а запах какой! Мёд в кадушках, сало, травы по стенам развешаны.
Всё успевала бабушка – с раннего утра до обеда хлопотала по хозяйству. Вечером – корову встретить и подоить. Утром проснусь – слышу треск дров в растопленной русской печи, через стекло в двери вижу высокую фигуру бабушки, да и она, увидев меня, улыбается: «Проснулась? Ходзi умывайся да снедать*!». Уже тогда в доме была водяная колонка – больше ни у кого не видела – качнёшь – брызги во все стороны!
Быстро скидываю одеяло и несусь в кухню, завороженно смотрю на печь, в горящую пасть которой туда-сюда летает ухват с огромной сковородкой с блинами. Жар охватывает щёки.

         А на столе – уже стопка блинов в два тома «Войны и мира». Масло, мёд, творог, сметана, молоко в крынках, яйца! Налетай! Бабушка улыбается, радуется, туже стягивает платочек на голове: ухват со сковородой в печь, минута – сковородка обратно. Когда она пекла блины, завораживала – не работает, а танцует у печи. После блинов уже томятся в натопленной печи, закрытой заслонкой, чугунки с фасолевым грибным супом и пшённой кашей со шкварками – обед.

         Корову надо выгнать со двора – пастух идёт по деревне с утра и собирает коров, выходят кормилицы, покачивая боками. Рыжие, рыжие в белое пятно, чёрные с белым. Рога по-разному у всех закручены, смирные коровы есть, а есть и бедовые, норовят не шагом идти, а вприпрыжку. Держалась я всегда от них подальше, и смотрела издали, из-за укрытия, боялась, ну их – вон какие рога! Хоть и смешно было смотреть, как бежит, раскачивая раздутыми боками, корова весом в тонну! Вечером пригонял их пастух обратно – они шли и мычали, видимо, тем самым сообщали, что идёт кормилица, несёт молоко, и пора хозяйке доить её, моченьки у неё никакой уже нету – целое ведро оттягивает вымя! Мммуууууу!

          Кормленные огромные чёрные хряки в загоне не обращали внимания на важно пришедшую корову, всё что-то рыли носом между копыт.
Деловито весь день шныряли курицы, «ко-ко-ко, ко!», петух периодически голосил – всё шло своим чередом.

       Калитка была просто на задвижке, собаки не было – пчёл хватало.
А у меня с утра было много разных дел. Залезть на яблоню «белый налив», перелезть с  ветки на ветку и достать самое спелое и большое наливное белое яблочко! Пчёлы улетали на поле по своим особо важным делам – собрать мёд, шмели браконьерствовали на садовых цветах, бабочек-«капустниц» и «репейниц» было много – но иногда залетал и «адмирал», и даже великолепный «парнасиус» – и ещё считается, что он обитает лишь в Гималаях, и увидеть его невозможно. Так вот, в волшебный сад он иногда прилетал! Важные жучки не торопились в созданные мною для них домики – спичечные коробочки с ватой, валились на спину и притворялись мёртвыми. С зелёными кузнечиками было интереснее, но они спасались высокими быстрыми прыжками.
Никакой работы мне не полагалось. Забегали мои двоюродные братья и деревенские друзья-соседи, и мы начинали «стройку» в саду. Утягивали небольшие доски из бабушкиного сарая и строили убежище под яблоней – шалаш.
Бабушка благодушно улыбалась, ничего не запрещала.

        Наигравшись здесь, шли бегать по пыльной песчаной дороге наперегонки.
В жаркий полдень, когда солнце стояло высоко, самое время отправиться в огород, сорвать сладкую клубнику прямо с грядки, зелёного лука перьями, в клети отрезать ломоть розового сала и со скiбкой* хлеба залезть на прохладную грубку! А в дождик – на тёплую русскую печь на запечку за занавеску – там развешены грибы, сушёные яблоки, полотняные   мешочки с тыквенными семечками!

        Был у бабушки полный порядок – в огороде всё было прополото, подвязано, убрано – когда только бабушка успевала! Мне же, дошколёнку, полагалось лениться.
Лето тянулось медленно и беспечно. Ходили с двоюродными братьями-сёстрами на речку, в лес за черникой и грибами, даже на танцы со старшими двоюродными в Дом культуры – у меня, «городской» внучки, запретов не было, разрешалось всё.
Помню, однажды ночью в окно кто-то требовательно постучал ладонью. Бабушка вскочила: «Кто там?» «Мама, я!» «Павлик! Сынок!» Ночи тёмные, а луна прямо в окно светит, висит низко, прямо над моей яблоней, а небо усыпано гроздями звёзд.
Август. Это наконец приехал в отпуск мой отец, он никогда не присылал телеграмм и не сообщал точную дату – знали из писем, что вот-вот приедет. Выходил из автобуса и шёл от «шоссейки» по полю к родному дому, перелезал через плетень. Заветный стук в окно. Радости у всех не было предела. Шумная встреча, обьятия, поцелуи, подарки.
        Наутро здесь был мой дядя Ваня. Удивительно молчаливый был – только в глазах огонёк такой, и доброжелательность чувствовалась. Отслужил на флоте – я видела у него дома фотографию, он там в бескозырке.

        В горнице стояли большой деревянный стол и скамьи – на стол водружалась бутыль с самогоном, из печи ставилась огромная сковородка с яешней* из двенадцати яиц и крупная варёная треснувшая бульба* в мундире, рядом соль, масло, крупно порезанное солёное сало, цыбуля*, кровяная колбаса, ещё тёплый душистый хлеб, здесь же отцовские «деликатесы». Мне отец привозил килограмма два шоколадных конфет с волшебными этикетками – «Мишка на Севере» и «Красная шапочка», которые по-простому сразу огромной горой высыпались на комод.

          Дядя Ваня говорил мало, а вот отец рассказывал о своей работе, проблемах и трудностях, и какие бюрократы «наверху». «Вот не дают цемент, и как бурить-то? А план требуют!» Я с тех пор знаю, что для нефтяников большей радости и нет, как пробурить дыру в земле километра на три-четыре и начать качать из неё нефть. «Вот так пробуришь, простреляешь, а ка-а-ак даст фонтан под пятьдесят метров и дебитом двести тонн в сутки!» «А как же вы знаете, где «стрелять»? – «Э, чутьё надо иметь, чутьё!»
          Подтягивались другие родственники – Паша приехал! Весть быстро разлеталась. Приходила сестра бабушки, баба Олеся с большими голубыми глазами, такая же скорая на улыбку, и другие – двоюродные и троюродные бабушки, меня тут же всем представляли, они качали головой и цокали языками – «чисто Павлик!», налетали на конфеты мои двоюродные Люда, Витя, Саша, Жанна и Иван, а Тамара и Коля – были старшими и где-то учились «в городах». Тётя Соня приходила позже всех, после работы. Всем находилось место.

           Папа рассказывал необыкновенные истории и случаи, всем было радостно и интересно слушать человека, который ого-го там какой начальник! Женщины не садятся за стол, не пьют самогонку, а бабушка, подперев рукой подбородок, любуется сыновьями, ну и мной, «чэрнявой цемнавочкай*»,  а ведь вначале и не признавала: «У нас таких чёрных в роду не было». А после, через два месяца: «Ну вылитый Павлик! Наша порода!»

           «А вот ещё случай был, – слышу отцов рассказ. – Надо было нам переезжать на новое место. Я  говорю вертолётчикам – так перетаскивайте меня вместе с вагоном. Неохота мне туда-сюда, какая разница! Они согласились – «ну, держись, Павел Петрович!» Остался в вагоне, зацепили сверху крюками и потащили вагончик по воздуху. Ох, и как начало меня швырять в вагончике от стенки к стенке! Я уж думал – костей не соберу!» – добродушно смеялся. Мы облегчённо вздыхали – собрал!

           «А тут, доча, прощался я с жизнью! Прямо на твой день рождения поехали на рыбалку, лодка перевернулась, несколько часов в холодной воде, думал – всё!» Странно, а я ничего не почувствовала в тот день – подумалось мне.
Ну вот и вечер: разбираются кровати – снимаются белоснежные кружевные накидки с пухлых подушек, красивые покрывала с расшитыми вышивкой подзорами, укладываемся на мягкие перины сладко спать. Почему так здорово? Все дома, и папа приехал!
Хорошо в деревне, уезжать не хочется.

           По вечерам для меня наступает два шоу. Гонят колхозных лошадей. Почему-то галопом кони несутся по широкой, как Невский проспект, улице. Пыль столбом, ржанье. Гнедые, вороные, всё больше каурых, и одна – серая в яблоках!
Второе шоу – танки на такой же скорости по нашей улице следуют на танкодром на учения. Опять пыль столбом, запах мазута.
Вот не припомнить – сначала кони или танки?

            Утро радует солнцем, в окошко заглядывают головки бордовых георгин, а бабушка «танцует» с ухватами  у печи. Завтрак готовится для дорогих гостей. Печки затоплены, корова подоена и выгнана за калитку пастуху, хрюшки и куры накормлены, дом намыт, кровати нарядно заправлены. И когда она спит и как только не устает? Всё улыбается мне одобрительно, так и вижу её высокую фигуру, в тёмной длинной юбке, в кофточке с длинными рукавами в мелкий рисунок, с намотанным платком на голове, спешащую по своим неотложным делам.

            Мне от папы досталась его записная книжка из молодости, о которой я расскажу отдельно как-нибудь, где много чего: расписание занятий, «физика-история», его размышления о жизни, вопрос на календаре на моём месяце рождения, выписанные в столбик любимые книжные герои, любимые писатели, телефоны, адреса и его юношеские простые, неумелые, но очень искренние строки в стихах, посвящённые матери:

Мама, тебе посвящаю!
Я помню осенний тот день,
Помню тебя на дороге,
Помню я взгляд твоих глаз,
Глаз материнских, обычно в тревоге.
Мне тоже было тяжело
Смотреть на тебя и украдкой,
Но так, чтоб не видела ты,
Стоять и слёзы проглатывать.
Я сел и уехал, а ты
Долго стояла, как будто
Ноги свинцом налились,
И слёзы глаза застилали.
Потом, как обычно, пошли
Вокзалы, вагоны, дороги,
Но мне никогда не забыть
Обличье родимого дома.
Мне никогда не забыть
Руки твои трудовые,
Руки на шее моей,
Такие родные-родные.
И где бы я не был, поверь,
Всюду тебя вспоминаю,
Ведь ты – Человек, вскормивший меня –
Мама, мама родная!
 
         Уже много позже вдруг открыла для себя в эпоху интернета и победы «демократии», что история Слуцка и деревни Тали началась не с победы революции в 1917 году, а много раньше.

         Исторически Таль входила в Тулонское, а затем и Слуцкое княжество черниговских князей ещё в XI веке. Слуцк, один из городов Туровской земли, упоминается в «Повести временных лет» под 1116 годом.

         В XV веке рать княгини Анастасии Слуцкой, лично возглавлявшей войско после смерти супруга, успешно отбивала крымско-ногайские набеги, не давала разграбить город.

         Герб Слуцка – скачущий рыцарь в латах на коне на красном фоне со щитом и мечом в руке, идущий в атаку – «сей герб дан сему городу от Польского Короля Яна Казимира в 1601 году». Сейчас герб сохранился – но скачущий в атаку рыцарь на лазоревом фоне.

         В Слуцке в XVII веке работала типография, монастырь, первая белорусская аптека, в XVIII веке суконная мануфактура, действовал театр Радзивиллов, в XVIII-XIX открылась мануфактура знаменитых шёлковых поясов.

          Местечко, где родилась бабушка Фрося – Уречье – известно по летописям со средних веков как владения Радзивиллов. Ещё в восемнадцатом веке Радзивиллы устроили здесь стекольный завод, чтобы выпускать свои собственные стёкла и зеркала, бокалы и графины не хуже венецианских. К слову, изделия этого завода сохранились штучно и хранятся только в сокровищнице Музея Икусств Тартусского Университета.
          А в самом красивом месте Случчiны* – в Тали – в XVII была устроена усадьба Радзивиллов, которая не сохранилась. И только старинный парк пережил все прокатившиеся по слуцкой земле войны с Запада на Восток и с Востока на Запад.

          В памяти всегда будет жить самая добрая на свете моя бабушка Фрося.

* квiтней (белор.) – цвети
madame, mademoiselle, s’il vous plait (фр.) – мадам, мисс, пожалуйста
Мiнщщына* (белор.) – Минская губерния, ныне Минская область
горнiца (белор.) – большая комната, зала, чистая половина крестьянского дома
ходзi снедать (белор.) – иди завтракать
скiбка (белор.) – кусочек
яешня (белор.) – яичница
бульба (белор.) – картошка
цыбуля (белор.) – лук
чэрнявой цемнавочкай (белор.) – темноволосой черноглазкой
Случчiна (белор.) – с XI века известно как Слуцкое княжество, ныне Слуцкий район Минской области