Рассказы о моем отце

Мой отец Абрам-Арон Малкин родился в городе Витебске 16.08.1897 в семье владельца типографии Давида Пинхусова Малкина и Зельды Малкиной.

Кроме моего отца в семье были старший брат Залман и старшая сестра Ида, а также младшая Фрида.
Сохранилась фотография моего отца со старшим братом приблизительно 1906/1907 года. Фотографий моих тетушек Иды и Фриды у меня нет.

По рассказам отца, мой дед был большой оригинал. Например, он требовал, чтобы в доме говорили по-русски. А вот молились Богу на иврите. Идиша, на котором говорили евреи в Витебске, мой отец не знал. Другой оригинальной чертой деда было то, что книги по белорусскому фольклору дед издавал за свой счет.

У моего отца Абрама было домашнее имя Бома.
Когда Боме исполнилось пять лет, дед решил, что пришла пора обучать ребенка ТАНАХу. Так как дед был купцом второй гильдии, т.е. состоятельным человеком, то Бому не послали в хедер, а был нанят учитель, который приходил на дом. Учитель пришел, раскрыл Тору, вслух прочитал на древнееврейском языке первые строки книги Бытия: «Берэшит бара Элохим эт хашамаим ве-эт хаарец ...», сказал – выучи на память и ушел. Тем урок и окончился. Через некоторое время дед вызвал маленького Бому к себе и спросил, как прошел урок. Отец заявил, что учиться не будет.
Дед его тут же выдрал, а потом спросил, почему он не хочет учиться. Сквозь всхлипывания, отец с трудом вымолвил: – «Учитель велел учить на память, а я ничего не понимаю. Как учить, когда ничего не понимаешь?».
Тогда дед вызвал горничную и приказал, когда придет учитель, то сначала пригласить его в кабинет деда. На следующий день учитель начал переводить заданный отрывок с иврита на русский.
 
Анекдотический случай

Однажды летом мой дед вышел на огород в нижнем белье.
Бабушка крикнула ему: «Давид, ты с ума сошел, оденься немедленно».
«Если я одену новый костюм, то его запачкаю» – отвечал дед.
– «Ну так одень старый костюм».
– «Чтобы соседи говорили, что Малкину нечего надеть?»

Друзья старшего брата

У моего отца был старший брат, которого отец называл домашним именем Лёлька. Маленький Бома очень любил бывать в компании друзей старшего брата, когда те приходили к Залману в гости. Среди друзей старшего брата был молодой раввин. Друзья иногда проверяли его память. Бралась Тора, в привычном раввину издании, открывалась на произвольной странице, которая демонстрировалась раввину. Брали иглу и прокалывали какую-то букву (что является богохульством с точки зрения ортодоксального еврея). Затем книгу уносили подальше и перелистывали несколько страниц, уже не показывая испытуемому, которому задавали, например, вопрос: какую букву проткнула игла через 7 страниц. Раввин называл букву, а также буквы справа и слева от пронзенной иглой потому, что блок мог сдвинуться. Раввин никогда не ошибался.

Воспоминания о гимназии

В одном классе с отцом училось еще три Малкина и все они не были родственниками. Во всяком случае им о родстве не было известно. Различали их по прозвищам. Отец был «Малкин-книжник». В 1963 году отец познакомил меня со своим одноклассником –Соломоном Малкиным, которого в гимназии звали «Малкин-математик».
Мой отец учился в гимназии очень хорошо. Особенно ему нравился немецкий язык. В классе училось два природных немца – сын пастора и сын немецкого коммерсанта. Когда учитель давал в классе всем некоторое задание, то сыну пастора, сыну коммерсанта и моему отцу он давал значительно более сложные задания.
У отца хорошо шла латынь. Когда на урок латинского языка пришел послушать ответы попечитель учебного округа, то учитель вызвал двух лучших учеников. Одному ученику учитель дал переводить Тита Ливия, а моему отцу он дал «Записки о галльской войне» Юлия Цезаря.
Отец прочитал вслух пару страниц на латыни. Когда попечитель сказал: «Теперь переводи», то отец начал переводить не прочтенный латинский текст, а с листа следующие страницы. Уходя из класса, попечитель похвалил учеников и учителя.
По окончании гимназии отец мог читать и говорить по-немецки и по-французски, но, как считала моя бабушка, по-французски у него было неправильное произношение. А вот иврит к старости он забыл.

Взрывной характер

Старший брат подарил отцу карманный нож, лезвие которого выскакивало при нажатии кнопки. Этот нож отец носил с собой даже в гимназию.
Однажды, один из учеников-второгодников вздумал побить моего отца. Отец был маленького роста, а второгодник был верзила. Он открытой ладонью сверху пытался нанести удар, а отец успел выхватить из кармана нож, нажать кнопку и подставить лезвие под руку верзиле.
Нож проткнул ладонь, полилась кровь. Был жуткий скандал, разбирательство у директора гимназии. Но отца из гимназии не выгнали потому, что другие ученики свидетельствовали о том, что верзила нападал, а отец защищался, как мог.

Опасный случай

Когда отец учился в выпускном классе гимназии, то приятель старшего брата привез с фронта Первой мировой войны трофейный австрийский пистолет Steyr и подарил его моему отцу. Отец, отправляясь на дальние прогулки, брал пистолет с собой.
В это время отец ухаживал за молоденькой девушкой Фаней Гельцер. Однажды они отправились гулять на окраину Витебска, и им навстречу вышла шайка шпаны. Отец быстро сообразил, чем это грозит, и вытащил пистолет. Он сделал выстрел в воздух, но ребята только засмеялись и двинулись на них. Стрелять на поражение мой отец не решился, и начал материться. От страха он матерился так цветисто, что вдруг предводитель шайки произнес: «Так это наш пацан, а не фрайер. Пошли ребята», и шайка пошла в обратную сторону. А Фаня безумно обиделась на отца и перестала с ним встречаться, т.к. не понимала, что после того, как отца сбили бы с ног, то ее изнасиловали бы всей шайкой.

Гимназическое товарищество

Кроме отца в классе было еще десять учеников, которые отлично учились и могли претендовать на золотые медали по окончании гимназии.
Эти десять отличников перед выпускным письменным экзаменом по литературе собрались, чтобы обсудить сложившееся положение. Ребята решили: «Мы в любом случае можем попасть в университет, а Малкин – только, если получит золотую медаль. Если мы все будем претендовать на золотые медали, то Малкину она может не достаться». Поэтому ученики решили сделать каждый в сочинении по орфографической ошибке. Тогда им поставят четверки за сочинение, а директор будет вынужден дать Малкину золотую медаль. В результате этого сговора отличников, мой отец окончил гимназию с золотой медалью и мог обучаться в любом университете России.

Харьковский университет

Отец хотел поступить на филологический факультет, чтобы изучать германские языки, которые ему нравились. Но его отец и старший брат настоятельно советовали ему приобрести какую-нибудь инженерную специальность. Они говорили, что, став филологом, отец всю жизнь будет бедствовать, а получив «нормальную» специальность, сможет в свободное время заниматься немецким языком. В результате отец поступил на химический факультет Харьковского университета. К химии отец особой склонности не питал. Я видел его документы, отец сдал экзамены только за первый курс. Потом, как и многие студенты, отец попал в учебный батальон, где обучался военному делу, однако я не знаю, как долго отец в нем пробыл.

Петроград летом 1917 года

Во время летних каникул 1917 года отец съездил в Петроград. Белыми ночами отец гулял по Невскому проспекту. Весь проспект представлял собой целую серию митингов. Кто-то вставал на ящик или на табуретку и произносил речь. Вокруг него образовывалась толпа слушателей. Одобрительно слушали эсеров, прогоняли октябристов, а однажды случился казус с большевиком.
Как и положено, большевик призывал превратить империалистическую войну в гражданскую. Вдруг сквозь толпу продрался солдат в шинели: «А ты вшей в окопах кормил!»: – крикнул солдат оратору – «Не кормил, так иди к … матери».

Гражданская война в Харькове

В Харькове отец снимал комнату с еще двумя студентами. Когда в город вошли войска атамана Болбочана, то все занятия в университете прекратились. Однажды в городе отец встретил знакомого. Это был большевик, которого еще до поступления моего отца в университет выслали из столицы в Витебск и определили на постой к моему деду. Этот знакомый сказал отцу, что ему негде жить. Отец предложил ему пожить в комнате, которую снимал вместе с знакомыми студентами. «А ты знаешь, что за мою голову назначена награда, а за укрывательство – расстрел». «Подумаешь» – ответил отец, и отвел этого большевика в комнату, которую снимал. Пока в Харьков не вошли красные, большевик скрывался в этой комнате. Когда пришли красные, то знакомый отца занял большой пост в руководстве города. Моему отцу надоела непрерывная смена властей в Харькове, он хотел уехать домой, но во время Гражданской войны купить билет на поезд было невозможно. Отец пришел к спасенному им большевику и попросил его помочь с билетом до Витебска. Большевик снабдил его так называемой литерой, т.е. билетом до Витебска.

В конце Первой Мировой войны немецкие войска оккупировали почти все Белорусские губернии, кроме Витебской. В Витебске создался вакуум власти, т.к. русские войска оставили город, а немцы не пришли. Чтобы предотвратить разгул бандитизма в отсутствии власти в Витебске была создана гражданская милиция. Вооруженные отряды гражданской милиции патрулировали город по ночам. В один из таких отрядов записался мой отец. Ему выдали винтовку, наган, шашку и патроны. По ночам отец в составе отряда патрулировал свою часть города. Западная Двина делит город Витебск на части, которые соединены мостом. Однажды ночью отряд, в котором дежурил отец, подошел к мосту, и милиционеры увидели вооруженных людей на другом конце моста. Хорошо, что милиционеры проявили выдержку и начали с переговоров, а не со стрельбы. На другом конце моста оказались не бандиты, а такой же отряд гражданской милиции.

Книга агентов охранного отделения

Когда после Февральской революции было разгромлено жандармское губернское управление, а жандармы арестованы, то мой отец пришел посмотреть на результаты погрома. Книги и рукописи, хранившиеся в здании управления, гигантской кучей лежали на площади. Мой отец ходил по этой куче и рассматривал отдельные книги. Среди книг были даже пергаментные рукописи. Одна книга отца заинтересовала, и он унес ее домой и хорошенько спрятал. Это был справочник тайных агентов Охранного отделения всей Российской империи с краткими данными – псевдонимом, настоящим именем и годом рождения.
В 1918 году Витебское ЧК арестовало папиного друга Яшу Шляхтера. Папа пошел к председателю ЧК, хорошо знакомому бывшему сапожнику.
«Дядя Изя (я на самом деле забыл, как точно звали этого чекиста), я пришел вас подкупить» – сказал мой отец.
«Что ты хочешь?» – спросил чекист.
– «Вы арестовали моего друга Яшу. Я дам вам ценную книгу, а вы отпустите Яшу»
«Покажи свою книгу».
Отец показал ему книгу агентов Охранного отделения.
«Книга ценная» – сказал бывший сапожник – «Я отошлю ее Дзержинскому, а Яшу твоего уже выпустили».
Отец рассказывал, что в этой книге агентов значился Иосиф Джугашвили.

Союз Северных коммун

Отец не рассказывал, как он жил после возвращения из Харькова. Некоторое время отец был в Петрограде.
В Петрограде отец стал служащим Союза северных коммун, где занимался библиотеками и книгами. Помню его рассказ о комиссаре, который потребовал, чтобы всякая книга, в которой слово Бог напечатано с большой буквы, была уничтожена. А так как до революции слово Бог обязательно печаталось с большой буквы и никогда с маленькой, то к уничтожению приговаривались все книги, где хоть раз встречалось это слово.
К счастью, 24 февраля 1919 года III съезд Советов Северной области принял решение об упразднении Северной коммуны, и мой отец возвратился в Витебск.

Участие в Польской войне.

Кроме уже упомянутого Яши Шляхтера, у отца был друг Федор Пудалов, которого друзья звали Фидя. Пудалов находился на советской работе, он заведовал всеми мукомольными предприятиями губернии, но в 1920 году и фунта муки у него не было.

Весной 1920 года началось активное наступление Красной армии в войне между Советской Россией и Польшей. Армейские эшелоны двигались на польский фронт через Витебск.

Однажды, к Фиде Пудалову пришел Яша Шляхтер. Он занимал значительный пост в Красной армии и использовал остановку в пути, чтобы навестить старого друга.
Фидя начал просить Яшу взять его в армию на любую должность. Фидя голодал, а в армии всем был положен паек. Просто уйти с работы он не мог, это могли расценить как дезертирство с «трудового фронта», а вступить в армию было почетно.
«Куда же тебя назначить?» – спросил Яша – «Знаю, при политотделе дивизии есть библиотека. Будешь начальником библиотеки».

Как рассказывал мне Фидя, в это время появился мой отец. «Сволочи, меня одного бросаете» – заявил он с порога. «Куда же мы тебя возьмем?» – задумчиво сказал Яша – «Будешь стрелок-библиограф».
Была ли такая должность или ее на ходу выдумал Федор Пудалов, когда пересказывал мне этот диалог, но отец действительно служил при библиотеке под началом Пудалова.
Местом их службы была библиотека политотдела 32 дивизии 16 армии.

Журнал КРУНТ

В политотделе, памятуя о малограмотности бойцов и командиров, решили организовать Красноармейский Университет, который сокращенно стали называть КРУНТ.
Фидя и Бома решили, что КРУНТУ необходим свой журнал. Статьи в журнал они написали сами. В политотделе было оборудование, чтобы размножать приказы. Используя его, Фидя и Бома напечатали несколько экземпляров журнала КРУНТ. На первой странице было напечатано, что главным редактором журнала является начальник политотдела, хотя его участие ограничивалось тем, что он разрешил готовить журнал и ознакомился с ним перед тем, как экземпляры были размножены.
Вскоре фронт войны с Польшей развалился и политотдел, а с ним Яша, Фидя и Бома, уехали в Москву.
Начальник политотдела появился в Московском Университете и размахивая журналом КРУНТ добился должности профессора.

Наркомпрос и жилье

Яша, Фидя и Бома нашли этого новоиспеченного профессора и заявили: «Мы сделали тебя профессором, сделай нас хотя бы студентами». Так три друга стали вольнослушателями в Первом МГУ. На лекции они приходили, садились на задние ряды в аудитории.
Вскоре они поняли, что надо устраиваться на какую-нибудь работу потому, что есть было нечего.
Фидя и Бома устроились в Наркомпрос. Комендант не дал им места в общежитии, и пока стояла хорошая погода, друзья, завернувшись в шинели, ночевали на лавочках в сквере. Основательно промерзнув осенней ночью, Фидя и Бома стали искать теплую комнату. Нашли комнату, где стоял один стол с пишущей машинкой. Друзья попросили машинистку покинуть помещение, а когда она не согласилась, то вынули из карманов пистолеты. Девица с криком убежала, а Фидя и Бома, положив пистолеты в карман, вынесли стол с машинкой в коридор, постелили шинели на полу, и улеглись на них.
В это время с криком появились комендант с машинисткой. Друзья снова переложили пистолеты из одного кармана в другой. Комендант, ругаясь, удалился. Немного согревшись, друзья пошли на свои рабочие места. Вскоре их вызвали к комиссару Наркомата Просвещения Надежде Константиновне Крупской.
Фидя и Бома отправились к Крупской, твердо решив отстаивать свои права.
Та встретила их словами: «Ну нельзя же так, мальчики», что сбило их боевой настрой.
Они смущенно проблеяли, что на лавочках ночевать стало холодно.
«Как на лавочках» – удивилась Крупская. Друзья сообщили, что комендант не дал им места в общежитии.
Крупская через секретаря вызвала коменданта и приказала ему немедленно обеспечить сотрудников Наркомпроса Малкина и Пудалова общежитием.
Как долго друзья служили в Наркомпросе, и где отец служил потом, я точно не знаю.

Мне известно, что он до Второй мировой войны работал корректором в разных издательствах. Сохранился том Малой Советской энциклопедии, в котором напечатано, что А.Д. Малкин – зав. корректорской.

Встреча со Сталиным

Однажды, точного года я не помню, отец вместе с начальником был вызван на совещание в Наркомат Тяжелой промышленности, который помещался в «Деловом дворе» напротив Варварских ворот. По дороге мой отец всячески ругал большевиков за различные глупости и подлости. А когда они подошли к зданию Делового двора, отец выговорился и замолчал. На входе они предъявили документы и прошли к большому лифту. Следом за ними в лифт вошла группа мужчин в военной форме. Лифт остановился, военные вышли, а отец с начальником поехали выше. Вдруг отец заметил, что начальник сильно побледнел и едва держится на ногах. Отец помог начальнику выйти из лифта.
Наконец начальник отдышался и сказал: «Ты знаешь с кем мы ехали в лифте?»
– «С какими-то военными, ну и что?»– отозвался отец.
– «Я так боялся, что ты продолжишь ругать большевиков, ведь мы ехали в лифте со Сталиным». 

Поездка в санаторий

В конце двадцатых годов у моего отца нашли туберкулез и послали лечиться в туберкулезный санаторий в Ялту. В санатории отца определили в двухместную палату.
На следующий день после завтрака папин сосед сказал, что у него есть друг – директор массандровских винных подвалов, и предложил его навестить.
Они прогулялись до Массандры. Директор их радушно встретил, усадил за стол в кабинете и велел принести пяток бутылок вина, дегустационные рюмки и вазу яблок. Открыл бутылку, выпил с ними рюмочку и сказал, что он должен бежать по делам. А они могут отдыхать в его кабинете. Если что-нибудь кончится, то им принесут.
Отец с соседом по палате усердно пробовали различные массандровские вина и закусывали их яблоками до вечера. Когда яблоки или вино кончалось, то секретарь директора приносил новые. Вечером пришел директор, поглядел на них и велел заложить дрожки. Помог им взгромоздиться на дрожки, а кучеру велел проследить, чтобы болящие попали в свою палату.
На следующее утро после завтрака сосед предложил отцу повторить вчерашний поход. Так они и делали каждый день в течении всего срока своего лечения в санатории.
Вернувшись в Москву, отец пошел к врачу. Тот сказал, что не находит никаких следов туберкулёза, но отказался снять диагноз.

Первая встреча родителей

В 1931 году моя мать Ольга Ильинична Подобедова и ее подруга Надежда Александровна Кавелина экстерном окончили вечернее отделение факультета литературы и искусства 1-ого МГУ. Они стали искать работу в издательстве «Энциклопедия», где их направили зав. корректорской А.Д. Малкину. Узнав, что они окончили вечернее отделение МГУ, отец заявил: «Мне неучи из МГУ не нужны. Прощайте».
После этого мать поступила учиться на курсы художественных редакторов при Полиграфическом институте и в дальнейшем работала редактором в разных издательствах.

Работа над «Книгой почета»

В 1939 году в Москве должна была открыться Всесоюзная Сельскохозяйственная выставка (ВСХВ). Для подготовки «Книги почета ВСХВ» по всем Московским издательствам собрали большую группу лучших корректоров и редакторов.
Работали в авральном порядке, несколько суток никто не уходил с работы.
До этого времени отец не курил. Когда к исходу третьих суток он понял, что настолько устал, что не может читать текст, то один из знакомых предложил ему закурить. После первой папиросы сознание прояснилось, и отец смог дальше работать.
К этому времени отец был женат на Раисе Григорьевне Гринберг (1897 – 1946), и у них была дочь Ида (домашнее имя Инна). Раиса Григорьевна была больна артритом в очень тяжелой форме. За Раисой Григорьевной ухаживала ее родственница.
После совместной работы над Книгой почёта отец решил уйти от жены к моей матери. (Родители не рассказывали об этом подробно).

Желание крестится и венчаться

Свидетельства о браке и штампы в паспорте в эти годы были не обязательны.
Но мой отец решил креститься и венчаться с мамой, и мама познакомила его со своим духовником протоиереем Иоанном Александровичем Крыловым, который только что вернулся из ссылки и служил в Москве в церкви Святителя Николая в Кузнецах заштатным священником, а жил в городе Егорьевске Московской области. Отец Иоанн побеседовал с моим отцом и сказал, что крестить его нельзя потому, что он не верит в Бога. Далее отец Иоанн велел им ждать, ничего подробно не объясняя. Потом выяснилось, что отец Иоанн хотел получить у архиерея разрешение обвенчать моих родителей по древнему чину, как некогда были обвенчаны родители императора Константина Великого, христианка Елена с язычником Констанцием Хлором. Встретиться с архиереем о. Иоанну удалось очень нескоро, и он сильно расстроился, когда узнал, что мои родители, не дождавшись его, стали жить совместно.
 
Сведения о старшем брате отца

Вскоре после того, как отец переехал в дом моей мамы, в дверь постучал незнакомый человек и стал объяснять, что он принес известия от папиного старшего брата, который очень бедствует в захваченной нацистами Варшаве.
Папа быстро сообразил, что он никому из родственников и близких друзей этот адрес не давал, что, находясь в Варшаве, его брат этот адрес узнать не мог, а вот на Лубянке этот адрес узнать было очень легко.
Поэтому отец сказал незнакомцу, что не понимает, о чем тот говорит и закрыл дверь. А после сильно переживал, что ничем брату помочь не может.

Смерть родителей отца

В этом же 1939 году мама вдруг стала говорить отцу, что с кем-то из его близких случилась беда, и побудила отца навестить всех старых друзей. По одному из адресов моему отцу передали телеграмму, что его родители в Витебске скончались, но эта телеграмма была прислана давно и его родителей уже похоронили.
4 августа 1940 года родился мой старший брат Илья. Мать чуть не умерла от того, что, как ей велела медсестра, тихо лежала и молча терпела боли, а не кричала во все горло, как другие женщины. Медсестры на неё внимания не обращали. Пока не пришел с обходом врач, который немедленно отправил ее в родильное отделение.
 
Война

22 июня 1941 года началась война с Германией. У отца была бронь на работе, но он решил пойти в ополчение. Недалеко от казармы ополчения находилось фотоателье, где моя мать сфотографировалась с моим старшим братом на руках. Эту фотографию мать отдала отцу на память.

Во дворе ополченской казармы отец увидел группу ополченцев, которые выполняли строевые упражнения с палками в руках. Отец спросил человека, находящегося вне строя, почему они с палками, а не с винтовками. Ополченец ответил: «Нам командир сказал – на фронт попадешь, товарища в окопе убьют, его винтовку получишь». Перспектива идти против танков с голыми руками моего отца не прельщала, но он нашел командира в ополченской казарме, которому предъявил свои документы. «Нам туберкулезные не нужны» – сказал ополченский начальник, и отец не стал настаивать. Практически всё московское ополчение погибло в боях под Вязьмой.

Эвакуация

В июле 1941 года к матери пришел участковый милиционер, который сказал: «Вашему ребенку нет еще года и, согласно указу, вы должны уехать в эвакуацию в течение трех суток». Бабушка срочно уволилась с работы и не дождалась справки о том, сколько лет она работала в Правлении Госбанка СССР. Мама уволилась с работы, и отец получил увольнение, чтобы проводить семью в эвакуацию. С собой они решили взять в эвакуацию Инну, которой было тринадцать лет.
Мама пошла на Казанский вокзал за билетами, в кассовом зале было полно народа, к открытым кассам стояли гигантские очереди. Мать прислонилась спиной к закрытой кассе, раздумывая как ей быть. Вдруг за ее спиной открылось окошко кассы, и она услышала голос: «Женщина, билеты брать будете?». Мать взяла билеты до Свердловска.
Одежда и предметы первой необходимости были уложены и вся семья, состоящая из отца, матери, бабушки, Инночки и Илюши погрузилась в плацкартный вагон. Ехать предстояло не одни сутки.
По дороге к ним подсел железнодорожник. Расспросил, куда едут и сказал:
– «Зачем вы едите в Свердловск, там уже нет свободного жилья, и вы не найдете работы».
– «А что же нам делать».
– «Выходите в Красноуфимске, о нем мало кто знает. Там найдете и жилье, и работу».
Немного подумав, мои родители с бабушкой и детьми сошли с поезда в Красноуфимске.
Жилье они нашли легко, и хотели устроится в школе учителями. Но занятия должны были начаться только 1 сентября, а работу надо было найти немедленно, чтобы получать рабочие карточки.
Мать узнала, что в Красноуфимск прибыл состав с Минским окружным госпиталем, которому требуются санитарки. Небольшой опыт работы санитаркой у матери уже был, и она поступила вольнонаемной санитаркой в госпиталь.
Вскоре в Красноуфимск эвакуировался КОГИЗ (Книготорговое объединение государственных издательств), куда отца приняли на работу, и он некоторое время продавал книги в книжной лавке.

На перевале

Однажды зимой 1941-42 годов отца послали сопровождать груз. Ехали водитель и отец в кабине грузовика, в кузове лежали тюки шинелей и несколько бутылей медицинского спирта. Отцу, как сопровождающему, даже выдали пистолет. Шел снег. Шоссе шло через Уральские горы, и на перевале грузовик застрял. Водитель предпринял несколько попыток двинуться дальше, но снегу навалило столько, что у него ничего не вышло.
Тогда водитель сказал, что очень холодно и надо «согреться» спиртом, которого в кузове много. Отец пытался убедить его, что от спирта они не согреются, а рискуют замерзнуть насмерть. Водитель, не слушая отца, полез в кузов за спиртом. Отец вытащил пистолет и пригрозил водителю, что лучше застрелит его, чтобы он не мучился, чем даст открыть спирт. Водитель оставил попытку напиться и спросил, что нужно делать. Отец предложил развязать несколько тюков шинелей и зарыться в них с головой. Так они и поступили. Укрытые многими слоями шинелей они пару суток лежали в кузове, и дождались, пока дорогу расчистили от снега.

Возвращение в Москву

В 1943 году мать вызвали в Москву работать в военном издательстве. Возвращались папа, мама, бабушка и маленький Илюша, которого прятали от контролеров, т.к. въезд в Москву с детьми был запрещен.

Работа технологом в типографиях

Отец нашел работу технолога в 16-ой типографии (бывшей типографии Левинсона), которая помещалась в Трехпрудном переулке. У отца сложились прекрасные отношения с директором типографии Иваном Степановичем Ильинцевым, со временем перешедшие в дружбу.
В 1950 году И.С. Ильинцев направил моего отца на вечерние курсы для инженерно-технических работников (ИТР) при Полиграфическом институте, по окончании которых выдавался диплом о высшем образовании.
Еще в 1948 году в СССР была развернута компания по борьбе с космополитизмом, продолжавшаяся до смерти Сталина. По своему характеру это была антисемитская компания. После многократных антисемитских выпадов, которые позволяли себе некоторые преподаватели, отец перестал посещать курсы. Тем самым лишился последней возможности получить диплом о высшем образовании.
И.С. Ильинцева послали навести порядок в 20-й типографии. Он уговорил отца перейти из 16-ой типографии в 20-ю, где предложил отцу должность начальника технологического отдела. В течении нескольких лет благодаря усилиям Ильинцева и собранного им коллектива ИТР, дела в 20-й типографии наладились. Ильинцев вернулся в 16-ю типографию, а отец остался в 20-й. Впоследствии в начальники отдела назначили человека с дипломом техникума, а отца понизили в должности.

Опухоль мозга

Примерно в 1948 году отца начали мучить сильнейшие головные боли. Когда отцу сделали рентген головы, то обнаружили опухоль размером с кулак, которая вызывала эти боли. Положение опухоли было таково, что хирурги не решались проводить операцию, опасаясь, что отец в результате ослепнет. Два года отец лечился в разных больницах, в том числе и в психиатрических. Общий прогноз был крайне неблагоприятный. Наконец, один врач решил попробовать лечить моего отца инъекциями нового лекарства – пенициллина. Новокаин в те годы еще не применялся. Уколы делались каждые два часа и были очень болезненны. Однако лечение помогло. Серозная жидкость, окружавшая опухоль ушла, опухоль сжалась до размеров ореха и боли практически прекратились.
 
Эпилог

Заканчивая рассказ о моем отце, должен сообщить, что в 1957 году мой отец крестился, в крещении ему дали имя Авраамий, в память преподобного Авраамия Ростовского. Отец был прихожанином храма святого пророка Божьего Илии, что слывет Обыденным. Его духовником многие годы был протоиерей Александр Николаевич Егоров. После тяжелой продолжительной болезни мой отец скончался 17 апреля 1971 года. После отпевания протоиерей Александр Егоров сказал мне, что мой отец был праведник.