Гёте. Путешествие вдоль Рейна, Майна и Неккара

ВПЕРВЫЕ НА РУССКОМ

Перевод этой вещи был выполнен в 2003 году по заказу издательства Вита Нова, для 10-томного издания Гете.


И.В. Гете. Путешествие вдоль Рейна, Майна и Неккара в 1814-1815 гг.

Перевод Романа Эйвадиса

Праздник святого Роха в Бингене

1814 года августа 16 дня

Zu des Rheins gestreckten H;geln,
к протяженным холмам Рейна
Hochgesegneten Gebreiten,
благословенным просторам
Auen, die den Fluss bespiegeln,
заливным лугам и островам, отражающимся в реке,
Weingeschm;ckten Landesweiten
и украшенным виноградниками землям
M;get, mit Gedankenfl;geln,
Мысленно сопровождайте
Ihr den treuen Freund begleiten.
вашего верного друга.


Старинные друзья-приятели, уже несколько недель принимавшие целительные процедуры в Висбадене, в один прекрасный день почувствовали некоторое беспокойство, от коего решили избавиться, осуществив, наконец, давно задуманное предприятие. И хотя часы уже пробили полдень, они немедля заказали повозку, чтобы отправиться в любезное сердцу Рейнгау. С возвышенности над Бибрихом открылся им дивный вид на долину реки со всеми поселениями сей плодороднейшей местности. Впрочем, вид был не так прекрасен, каким уже не раз представал им в утренние часы, когда лучи восходящего солнца освещали беленые фасады и фронтоны бесчисленных зданий, малых и больших, у реки и на склонах холмов. Особенно ярко выделялся в безбрежной дали монастырь Иоганнисберг; ему вторили своим блеском другие постройки, рассеянные по обоим берегам.
Дабы мы тотчас же уяснили себе, что находимся в благочестивой земле, навстречу попался нам перед Мосбахом итальянский ремесленник, гипсовых дел мастер с лотком на голове, нагруженным изделиями и угрожающе покачивающимся в такт шагам. То были, однако же, не бесцветные изображения богов и героев, как это часто можно видеть на севере, а — сообразно веселой и светлой местности — ярко раскрашенные фигурки святых. Главенствующее место среди них занимала Божья Матерь; из четырнадцати спасителей-чудотворцев представлены были знаменитейшие; святой Рох в черном платье пилигрима стоял впереди, подле него собачка, спасшая его от голодной смерти.
Далее ехали мы до Ширштейна широкими пшеничными полями, то здесь, то там осеняемыми ореховыми деревьями. Затем плодородные земли раскинулись слева вдоль Рейна, справа по холмам, которые все ближе подступали к дороге. Живописным и опасным представляется местоположение Валлюфа ниже небольшой бухты на мысу. Сквозь кроны обремененных многочисленными плодами, заботливо подпертых рогатинами деревьев видны были паруса кораблей, весело бегущих вниз по реке, влекомых не только течением, но и попутным ветром.
Внимание путников привлекают картины на противоположном берегу; там пестреют ладно выстроенные, обширные селения в окружении плодородных земель; однако вскоре взоры их вновь возвращаются назад: близ дороги, на зеленом горном лугу стоят развалины часовни, удивительно просто и кротко подъемлющей к небу свои увитые плющом стены. Справа к дороге вплотную подступают покрытые виноградниками холмы.
В городке Валлюф — мир и покой; лишь кое-где на дверях домов все еще виднеются надписи мелом, сделанные квартирьерами. За городом по обе стороны дороги всюду являются следы виноградарства. Даже на ровных пространствах, лишенных склонов, пшеничные поля перемежаются виноградниками, коими сплошь покрыты и отдаленные холмы по правую руку.
На столь же ровном, окаймленном холмами и увенчанном на севере короною гор пространстве, лежит Эльфельд, также на берегу Рейна, против обширного застроенного острова. Башни старого замка и местной церкви указывают на гордый статус хотя и провинциального, но все же города, отличающегося также и внутри старинными, нарядными домами и прочими красотами.
Доискиваться до причин, по которым первые жители сих мест селились в здешних краях, — занятие весьма увлекательное. А были таковыми то ручей, бегущий с вышины в Рейн, то удобный для причаливания кораблей и выгрузки товаров берег, то еще какая-нибудь благоприятная особенность местности.
Горожане — красивые дети, ладно скроенные взрослые — радуют глаз; всех отличает спокойная, несуетливая стать. Повозки с праздными седоками и праздные же одинокие пешеходы попадаются на каждом шагу; последние нередко под зонтиками. Зной крепчает, сухость усиливается, пыль обращается истинною мукою.
Ниже Эльфельда расположен новый, роскошный, окруженный декоративным садом загородный дом. По левую руку видны еще сады фруктовые, однако виноградников все прибывает. Селения теснятся, дворы льнут друг к другу, так что кажется, будто они соприкасаются.
Сия бурная растительная жизнь полей и холмов питается соками хрящеватой почвы, которая, будучи в большей или меньшей мере смешанной с глиною, чрезвычайно благоприятствует росту глубоко коренящихся виноградных лоз. Что подтверждает также и внутренность ям, вырытых для засыпки неровностей военной дороги.
Эрбах, как и прочие здешние городки, аккуратно вымощен камнями, улицы сухи, помещения нижних этажей заняты жилыми и, как можно видеть сквозь отворенные окна, аккуратно обставленными комнатами. Показывается впереди еще одно похожее на замок поместье; сады его спускаются прямо к Рейну, дивные террасы и тенистые липовые аллеи ласкают взор.
Облик Рейна здесь меняется, видна лишь часть его: обширный остров ограничивает течение, превращая реку в умеренный, однако же мощный и пенистый поток. Теперь покрытые виноградниками холмы справа нависают над дорогою, подпираемые крепкою каменною стеною, в коей замечаем мы нишу. Повозка останавливается, и мы утоляем жажду свежею водою бьющего из стены источника; ключ сей, именуемый Марктбруннен, дал название местному сорту винограда, растущему на придорожном холме.
Стена обрывается, холмы разглаживаются, на пологих склонах их теснятся ряды виноградных лоз. Слева — фруктовые деревья. Сплошная зелень виноградников у самого берега реки скрывает ее от взоров путников.
Дорога через Гаттенгейм поднимается в гору; глинистая почва на вершине ее менее кремниста. С обеих сторон — виноградники, слева огороженные стенами, справа уступами. Рейхардтсгаузен, бывшее монастырское владение, ныне собственность герцогини фон Нассау. Последний угол стены проломлен, сквозь брешь видна уютно осененная акациями скамья.
Тучные, мягкие земли уходящей вдаль горной поверхности, затем дорога вновь устремляется к реке, остававшейся до того где-то далеко внизу. Здесь ровные пространства используются для полеводства и садоводства, малейшее же возвышение — для виноградарства. Местоположение Эстриха, на некотором отдалении от воды, на пологом скате берега, очень живописно, ибо за ним начинаются виноградники, достигающие реки и протянувшиеся до самого Миттельгейма, где Рейн разворачивается во всю свою ширь. Непосредственно за ним следует Лангенвинкель . Первую часть своего имени городишко сей оправдывает вполне, ибо, будучи растянут в длину, нагоняет скуку на путников; никакой угловатости же, напротив, не наблюдается вовсе.
Перед Гейзенгеймом ровное, низменное пространство расстилается до самой реки, которая, верно, до сих пор еще заливает его во время паводков; здесь население занято садоводством и клеверосеянием. Пойменный луг у реки и прибрежный городок тянутся как раз друг против друга; за границею последнего вид делается шире. Широкая холмистая долина пролегает меж двумя возвышенностями, устремившись прямо к Хундсрюку.
По мере приближения к Рюдесгейму все более привлекают внимание низменные места по левую руку; при виде сего зрелища понимаешь, что в доисторические времена, когда Бингенские горы еще были закрыты, скапливающиеся в вышине воды выровняли сию низменность и в конце концов постепенно, сбегая вниз и устремляясь прочь, сформировали теперешнее русло Рейна.
И вот, менее чем через три часа с половиною, достигли мы Рюдесгейма, где нас тотчас же привлек своею вывескою расположенный близ городских ворот постоялый двор «Корона».
Будучи пристроен к старинной башне, позволяет он обозревать Рейн, из передних окон вниз, из задних вверх по течению. Однако мы вскоре отправились на свежий воздух. С одной выдающейся вперед каменной постройки открывается самый широкий вид на местность. Вверх по течению — далекая перспектива заливных лугов, вниз, на противоположном берегу — Бинген, далее башня Мойзетурм на острове посреди реки.
Выше Бингена, близ реки, лежит холм, устремленный к возвышенной равнине. Его легко представить себе мысом посреди высоких вод в былые, далекие времена. На восточной оконечности его стоит часовня во имя святого Роха, восстанавливаемая ныне после разрушений войны. С одной стороны ее еще не убраны леса. Не взирая на это, однако, завтра должен состояться храмовой праздник. Нам сказали, очевидно, полагая причиной нашего приезда именно этот праздник, что нас ожидает много приятных впечатлений.
Среди прочего услышали мы следующее: во время войны, к великому огорчению местных жителей, Божий храм сей подвергся осквернению и разрушению. Впрочем, не по злому умыслу, не из враждебности, а потому лишь, что место сие представляет собою превосходную позицию, позволяющую обозревать всю округу и держать часть оной под прицелом. И вот, из здания похищены были вся утварь, необходимая для богослужения, и все, что служило украшением храма; помещения часовни были закопчены бивачными кострами, загажены и осквернены, будучи используемы также как конюшни.
Вера же в святого, отвратившего чуму и заразные болезни от благочестивых, от этого ничуть не уменьшилась. Правда, о паломничестве в сии места не могло быть и речи, ибо враг, злой и осторожный, запретил всякие религиозные шествия и процессии как опасные сборища, способствующие сплочению жителей и заговорам. Поэтому уже двадцать пять лет часовня не могла быть местом празднования. Однако прихожане из соседних селений, убежденные в пользе паломничества, принуждены были прибегнуть к крайности. О том поведали нам рюдесгеймцы следующую странную историю. Глубокою зимнею ночью увидели они факельное шествие, совершенно неожиданно направившееся из Бингена вверх по холму, и, в конце концов, достигшее часовни, где, как можно предположить, совершен был благодарственный молебен. Мера снисходительности тогдашних французских властей в отношении сих благочестивых прихожан, — а без благосклонности первых едва ли можно было отважиться на подобный шаг, — так и осталась тайной, погребенной во всеобщем молчании.
Рюдесгеймцы же, прибежавшие в ту ночь на берег и ставшие свидетелями сего зрелища, уверяли, что ничего более странного и зловещего не видывали во всю свою жизнь. Мы осторожно спустились к берегу, и все, кто попадался нам навстречу, радовались восстановлению соседского храма. Ибо хотя возрождения оного и оживления старых традиций в первую очередь должны были бы желать бингенцы, все же богоугодное событие сие есть повод для всеобщей радости целой округи и сулит общее веселье на завтрашнем празднике.
Ибо нарушенное, прерванное, а местами даже и вовсе отмененное  сообщение с другим берегом Рейна, поддерживаемое лишь верою в этого святого, ныне успешно возобновляется. Вся округа всколыхнулась, руководимая благодарным желанием исполнить старые и новые обеты. Все хотят исповедаться, получить отпущение грехов, а заодно надеются в густой толпе прихожан и гостей города повстречать друзей, о коих давно не имели известий.
В виду сих благостных и светлых перспектив, не сводя глаз с Рейна и противоположного берега, спустились мы, пройдя через весь Рюдесгейм, к древнему римскому замку , который сохранился, благодаря превосходной кладке. Счастливая мысль владельца, господина графа Ингельгейма, уготовила здесь каждому пришельцу поучительное и весьма приятное зрелище.
Посетитель попадает в тесный двор-колодец; вздымающиеся к небу высокие черные стены, ладно пригнанные друг к другу, имеют вид грубый, так как снаружи не отесаны — безыскусная рустка. К отвесным стенам пристроены новые лестницы; в самом здании глаз поражает своеобразный контраст между благоустроенными помещениями и большими, пустыми сводами, черными от копоти караульных костров. Мы протискиваемся, ступенька за ступенькой, сквозь мрачные каменные расселины наверх, где на террасах, похожих на башни, усилия наши, в конце концов, вознаграждаются роскошнейшим видом на окрестности. Мы прогуливаемся взад-вперед в вышине, любуясь садами, насаженными у стен замка в землю бывшего вала. Башни, стены и площадки соединены мостиками; меж них пестреют цветы и кустарники, явно заждавшиеся дождя, как и вся местность.
И вот, перед нами внизу раскинулся в ясном вечернем свете Рюдесгейм. Неподалеку — еще один замок, выстроенный в средние века. Далее открывается прелестный вид на неисчислимые виноградники; ими покрыты и пологие, и крутые склоны кремнистых холмов — даже скалы и стены увиты лозами. Что же до церковных и светских построек, являющихся взору, то над всеми царит Иоганнисберг.
Однако при виде такого множества виноградников грех было не принести дань уважения эйльферу . С вином сим обстоит дело так же, как с именем великого и благодетельного правителя: оно упоминается всякий раз, как только речь заходит о каких-либо достоинствах страны; так же и хороший урожай вина становится притчей во языцех. Кроме того, эйльфер обладает главным свойством превосходного вина: он имеет вкус изысканный и насыщенный.
Все вокруг постепенно погружалось во тьму. И при виде этого медленного исчезновения столь многих значительных деталей острее ощутили мы ценность и величие целого, в коем хотелось раствориться; однако пора было возвращаться.
Обратный путь наш прошел под ободряющий аккомпанемент непрестанной канонады, доносившейся со стороны часовни. Сии воинственные звуки послужили поводом для беседы за вечерней трапезой о названной высоте как о военной позиции. Оттуда видна вся область Рейнгау и можно различить даже б;льшую часть селений, упомянутых нами по дороге сюда.
Собеседники наши уверяли, что с возвышенности над Биберихом мы должны были не раз отчетливо видеть часовню Святого Роха, правда, всего лишь светлое пятно, коим казалась она в лучах полуденного солнца; и мы, конечно же, без труда припомнили сей факт.
За всем этим нельзя было не признать святого Роха достойным предметом почитания, ибо он силою явленной ему веры прихожан в мгновение ока вновь обратил сей бастион войны и раздора в бастион мира и согласия.
Между тем, явился новый гость и сел за стол, и все, приняв его за паломника, с еще большим усердием принялись хвалить святого. Однако, к изумлению честн;го общества, оказалось, что он, хотя и католик, все же своего рода противник святого чудотворца. В шестнадцатый день августа, в самый праздник, когда все славили святого Роха, сгорел дом его. В другой год, в тот же день, ранен был его сын; назвать третий случай он не пожелал.
Один разумный гость заметил на это, что при подобных напастях главное обратиться именно к тому святому, который призван помогать и покровительствовать в данном деле. Охрана от пожаров находится в ведении святого Флориана; раны исцеляет святой Себастьян; что же до третьей беды, то, возможно, стоит прибегнуть к помощи святого Губерта. А впрочем, верующим предоставлено довольно свободы в выборе святого, ведь число одних только спасителей-чудотворцев составляет четырнадцать. Присутствующие тут же перечислили добродетели последних и заключили, что на все беды и несчастья не напасешься святых чудотворцев.
Дабы избавиться от этих раздумий, омрачающих даже веселое расположение духа, отправились мы на воздух, под горящее звездное небо, и, предавшись созерцанию его, бодрствовали так долго, что последовавший за этим крепкий сон оказался почти равен нулю, ибо покинул нас до восхода солнца. Мы тотчас же идем со двора, взглянуть сверху на седые рейнские ущелья; от них веет в лицо нам свежий ветер, равно благоприятствующий плывущим вверх и вниз по течению.
Корабельщики уже на ногах и усердно готовят паруса; сверху вновь палит пушка, возвещая начало нового дня, как накануне возвещала конец старого. Различимы уже на фоне ясного неба смутные очертания отдельных фигур и групп вокруг часовни и вдоль холма, река же и берег еще довольно пустынны.
Страсть к естествоведению подвигла нас на знакомство с обширной коллекцией вестервальдских изделий из металла, в которой представлены также превосходные рейнбрайтенбахские минералы. Однако любознательность наша едва не обернулась нам во вред: воротившись на берег Рейна, мы находим возбужденную толпу желающих переправиться на противоположный берег. Густые потоки пассажиров текут на палубы отходящих один за другим переполненных судов.
На той стороне, на берегу, видно множество людей, повозок, причаливающих кораблей из верхнерейнских городов. На склонах горы пестреют вереницы людей, карабкающихся вверх по более или менее сносным тропам. Непрерывно гремят пушечные выстрелы, указывающие на череду паломнических групп, прибывших из разных мест.
Пора! Наконец оказываемся и мы посреди реки; паруса и весла влекут нас вперед наперегонки с сотнями других судов и лодок. Едва ступивши на землю, замечаем мы в своем пристрастии к геологии у подножия холма удивительную скалу. Естествоиспытатель побеждает в нас паломника. К счастию, мы во всеоружии молотка. Тотчас же обнаруживается конгломерат, достойный пристальнейшего внимания. Кварцевая порода, раздробленная в момент становления; осколки остроконечные, вновь соединенные кварцевой массой. Небывалая прочность принуждает нас ограничиться лишь несколькими малыми кусочками. Пусть другой путешествующий естествоиспытатель ближе изучает эти скалы, выявляет их отношение к более древним горным массивам ниже по течению реки, и да пришлет он мне весточку о том, а в придачу несколько образцов горных пород! Приму их с благодарностию.
По круто уходящей ввысь, то вправо, то влево прыгающей через скалы тропе карабкались мы в числе многих сотен других, обмениваясь шутками и часто отдыхая. То была сущая «Картина» Кебета  — живая, волнующаяся; с тою лишь разницею, что здесь не было такого множества окольных путей.
Наверху, вокруг часовни, волнение и сутолока. Мы вместе с другими входим в храм. Внутреннее помещение — почти квадратное в плане, каждая сторона длиною футов тридцать; клирос, быть может, двадцать. Здесь возвышается алтарь, не очень современный, но в респектабельном католическом вкусе. Он высоко вознесся к сводам, а часовня вся имеет вид довольно просторный. В ближайших углах главного прямоугольника два похожих алтаря, в целости и сохранности, как в прежнее время. И как же объяснить сие в еще совсем недавно разрушенной церкви?
Толпа двигалась от входа к главному алтарю, поворачивала затем влево, где оказывала особые почести лежащим в стеклянном гробе мощам. Люди благоговейно прикасались к гробу, гладили его, осеняли себя крестным знамением и старались задержаться как можно долее, однако сзади теснили их другие, и я так же, увлекаемый потоком к боковой двери, вскоре оказался за порогом церкви.
Бингенцы, седовласые мужи, подходят к нам, чиновникам герцогства Нассау, чтобы приветствовать нашего дорогого провожатого; они славят его как доброго, щедрого на помощь соседа, который, к тому же, сделал возможным устройство сегодняшнего празднества во всем благочинии. При этом узнаем мы, что необходимая для богослужений утварь из упраздненного эйбингского монастыря, алтари, кафедра, орган, скамьи для прихожан и исповедальни переданы были бингенской общине за очень незначительную сумму для полного обустройства церкви Святого Роха. В виду же столь достохвального великодушия протестантской стороны бингенцы дали обет своими силами доставить сюда означенное имущество. Отправившись в Эйбинген, они со всею заботливостью приняли будущее убранство своей церкви и понесли, уподобившись муравьям, колонны, карнизы, картины, украшения — легкие предметы поодиночке, тяжелые сообща — вниз, к берегу; там их согласно уговору встретили корабельщики, и перевезли на левый берег, где они, обремененные дорогим грузом, продолжили свой путь, поднимаясь вверх по многочисленным тропам. И поскольку все происходило на наших глазах, то, стоя у часовни и обозревая реку и берега, можно было наблюдать занятнейшее шествие, пеструю череду изделий рук человеческих — резьбу и живопись, позолоту и лак; сердца зрителей согревало приятное чувство, что каждый под своею ношею, в своем благочестивом старании связывал с этим богоугодным делом надежды и чаяния всей своей жизни. Уже доставленному, но еще не установленному органу уготовано было место на галерее, напротив главного алтаря. Теперь лишь разрешилась загадка и найден был ответ на вопрос, каким образом все эти украшения, будучи на вид старинными, лишены были следов лихолетья, предстали неповрежденными, но и не новыми в этой только что восстановленной храмине.
Настоящее состояние часовни тем отраднее для нас, что напоминает о доброй воле, взаимной помощи, о последовательном осуществлении и счастливом завершении предприятия. Ибо то, что все произведено было с чувством и толком, явствует из следующего: главный алтарь взят был из церкви, превосходящей сей храм по размеру, а потому решено было увеличить высоту стен на несколько футов и через то получить достойное и вдобавок ко всему богато изукрашенное пространство. Пожилые прихожане могли теперь на левом берегу Рейна преклонить колени перед тем же алтарем, пред которым смолоду молились на правом.
Давно привычным было также и поклонение святым мощам. Нетленные останки святого Рупрехта, к коим прежде благоговейно припадали и кои прослыли чудотворными, ныне оказались здесь. Не одно сердце оживилось радостным сознанием вновь явленной близости давно испытанного помощника и заступника. При том отмечалось многими, что не достойно было бы включать сии святыни в торговую сделку или назначать за них какую-либо цену, что прибыли они сюда, в часовню Святого Роха, скорее как дар, боголюбезное дополненье. Да пошлет Господь и другим в подобных случаях столь же похвальное великодушие!
Но вот подхватил и увлек нас за собою людской водоворот! Глаза наши разбегались при виде бесчисленного множества картин и образов. Толпы людей не сильно различались платьем, зато поражали воображенье разнообразием лиц. Толчея же вовсе не поддается описанию; напрасно искали мы общие приметы в сей головокружительной пестроте и сумятице, нить созерцания рвалась ежесекундно; наконец, поток поглотил нас безвозвратно.
Череда лотков, неизменный атрибут празднества освящения храма, пестрела неподалеку от часовни. Впереди виднелись свечи — желтые, белые, расписные, на любой вкус и кошелек. За ними возвышались стопки молитвенников, богослужебное последованье в честь святого. Тщетно спрашивали мы книжицы, живо поведавшей бы нам о житии, подвигах и муках праведника; в четках же, разнообразных по виду и исполнению недостатка не было. В преизбытке имелись также булки, крендели, пряники и разное сдобное печенье, равно как и игрушки и галантерейные товары, привлекавшие малых и больших детей.
Процессии паломников сменяли одна другую. Одна деревня рознилась от другой; досужий наблюдатель, верно, без труда нашел бы отличия. В целом же можно было сказать: дети хороши, молодежь неказиста, старые лица очень выразительны; попадались меж ними и глубокие старцы. Все шествовали с пением — одни запевали, другие подхватывали; развевались знамена, покачивались над головами штандарты. С каждой последующей группой возжигались все новые, большие и малые свечи. Каждая община имела свой собственный образ Богоматери, несомый отроками и девами, в новом платье, украшенными множеством розовых, трепещущих на ветру лент. Прелестен и бесподобен был Младенец Иисус, державший в руках крест и приветливо взиравший на орудия мучения. Ах, воскликнул некий тонко чувствующий зритель, не в том ли самом положении оказывается и всякое иное дитя, радостно взирающее на мир? Они облачили его в новое, шитое золотом платье, и он воссиял так дивно и весело, точно юный принц.
Однако вскоре внезапное оживление толпы возвестило о том, что приближается главная процессия, из Бингена. Мы поспешили ей навстречу вниз по вершине холма. И тут вдруг поразились мы, словно впервые увидев ее, красотою чудесно преобразившегося ландшафта. Город, аккуратно выстроенный, чистый и ухоженный, в окружении садов и деревьев, в конце важной долины, где находится исток реки Нахе. И конечно же, Рейн, башня Мойзэтурм, замок Эренбург! На заднем же плане — мрачные серые стены ущелья, в котором катит свои могучие волны и скрывается вдали река.
Процессия поднимается в гору, стройными рядами, как и все прочие. Впереди — самые младшие отроки, юноши и мужчины. Несут святого Роха, в черном бархатном платье пилигрима, поверх коего надета длинная, окаймленная золотом королевская мантия из той же ткани; из-под полы ее выглядывает маленькая собачка, держащая в зубах хлеб. Далее следуют отроки постарше, в коротких черных дорожных плащах с пряжками на шляпе и вороте, с посохами в руках. За ними шествуют мужчины суровой наружности — ни крестьяне, ни горожане. По выразительным лицам их распознаю в них корабельщиков, людей, посвятивших жизнь свою сомнительному, опасному ремеслу, в котором всякий миг требует осторожности и присутствия духа.
Приблизился, покачиваясь, красный шелковый балдахин; под сенью его находилась главная святыня, несомая епископом, окруженная князьями Церкви, сопровождаемая австрийскими воинами, сопутствуемая заслуженными мужами. Так шествовали они на сей политически-религиозный праздник, коему надлежало стать символом вновь обретенного левобережья Рейна, а также свободы верования в чудеса и знамения.
Если же надобно было бы мне выразить общее мое впечатление от увиденного, то я сказал бы так: дети были все без изъятия веселы, бодры и довольны, как по обыкновению встречают они всякое новое, удивительное, радостное событие. Молодые люди, напротив, казались равнодушны. Ибо в них, рожденных в годину бедствий, не пробуждал сей праздник никаких воспоминаний, а не имеющий светлых воспоминаний, не имеет и надежды. Старики же все были растроганы, словно перед лицом возвращающегося счастливого века, не сулящего им уже, однако, никакой выгоды. Сие обстоятельство делает очевидным тот факт, что жизнь человеческая ценна лишь своими последствиями.
Внезапно автор сих строк совершенно недостойным образом потревожен и отвлечен был от благородного и возвышенного зрелища каким-то шумом за спиною, какими-то удивительными, неприлично громкими возгласами. Лишний раз убедились мы в том, что серьезные, печальные и даже ужасные события часто нарушаются нечаянными, пошлыми происшествиями в виде каких-либо смешных безделиц.
На противоположном склоне холма послышались странные крики, о коих нельзя было сказать наверное, были ли то крики недовольства, страха или ярости; можно было лишь отметить неистовство оных. Меж камней, кустов и зарослей травы металась взад и вперед взволнованная толпа, крича наперебой: Стой! — Вон там! — Сюда! — Ну же! — Держи! Сии призывы звучали на все лады; сотни людей мчались в одну сторону, затем дружно устремлялись в другую, словно преследуя не то дичь, не то врага. Наконец, именно в то мгновение, когда достопочтенная процессия во главе с епископом достигла вершины холма, загадка разрешилась.
Проворный, крепкий парень выбегает вперед, торжествующе держа в руках окровавленного барсука. Бедный, ни в чем не повинный зверек, вспугнутый бурной толпой богомольцев и отрезанный от своей норы, был убит неисправимо жестокими людьми в благословеннейший миг одного из милосерднейших праздников.
Порядок и спокойствие были, однако, тотчас же вновь восстановлены, и всеобщее внимание приковала к себе новая, степенно приближающаяся процессия. Ибо между тем как епископ направился к часовне, прибыла биденгеймская община, равно внушительная как по численности, так и по благочинности. Тщетными остались наши попытки определить характер хотя бы этой одной местности. Сами ошеломленные столь многими ошеломляющими картинами, предоставили мы вновь прибывшей процессии благополучно кануть в эту все возрастающую сумятицу.
Толпа медленно, тяжко двинулась к часовне и потекла внутрь. Мы, оттесненные на боковую дорожку, остались снаружи, желая насладиться открывающейся с противоположного склона холма широкою панорамою долины, в которой неприметно, точно крадучись, струит свои воды Нахе. Здесь предстает зоркому оку разнообразнейшая и плодороднейшая местность, простирающаяся до самого подножия Доннэрсберга, которого мощный хребет величественно замыкает дальний план.
В эту минуту почувствовали мы, что приблизились к земным радостям: ряды палаток, лотков, прилавков и навесов разных видов пестрели неподалеку.
Запах горящего жира приятно коснулся нашего обоняния. Обойдя большую груду пылающих углей, увидели мы молодую хозяйку, дочь мясника, занятую поджариванием свежих колбасок. Благодаря собственному усердию женщины и неустанным усилиям множества проворных помощников успевала она обслужить всех многочисленных гостей, желающих подкрепиться.
Последовали и мы их примеру и, запасшись жирным, дымящимся угощением, а также свежим, пахучим хлебом, направились к длинному столу под навесом, за которым трудно уже было найти свободное место. Добрые люди потеснились, и мы порадовались приятному соседству, веселой компании, прибывшей на праздник с берегов Нахе. Бойкие дети пили вино наравне с взрослыми. Коричневые кувшинчики с выведенным на них белою краскою именем святого Роха гуляли по кругу. Мы также не преминули позаботиться о питье, такие же кувшинчики красовались и перед нами.
Тут сделалось очевидным важное достоинство подобных народных собраний, когда в виду чьего-либо живого интереса множество отдельных лучей из большого, многослойного круга фокусируется в одной точке.
Вдруг получаешь сведения сразу о нескольких провинциях. Минералог сводит знакомство с людьми, которые, будучи хорошо осведомлены о характере оберштейнских гор, о свойствах агата и об особенностях его обработки, вовлекают натуралиста в поучительную беседу. Упоминается и мушель-ландсбергский ртутный камень. Приобретаются новые познания, и является надежда получить из тех мест прекрасную кристаллизованную амальгаму.
Разговоры, однако, ничуть не мешали винопитию. Мы послали наши опустевшие кувшины виноторговцу, он же велел передать нам просьбу потерпеть несколько минут, пока не откупорит он четвертую бочку — три были выпиты за утренние часы.
Никто не стыдится охоты к вину, иные даже похваляются привычкою к возлияниям. Хорошенькие женщины признаются, что дети их наряду с молоком матери употребляют и вино. Мы осведомляемся, правду ли говорят, будто святые отцы и курфюрсты в продолжение двадцати четырех часов умеют управиться с восемью рейнскими мерами, то есть шестнадцатью нашими бутылками.
Некий с виду серьезный гость заметил, что, отвечая на сей вопрос, трудно не вспомнить великопостную проповедь, с которою обратился к ним их «винарий», то бишь викарий. Расписав своей общине грех пиянства в самых мрачных красках, заключил он обличение сего ужасного порока следующими словами:
— Итак, любезные братья и сестры, уже удостоенные милости покаяния и искупления грехов, из сказанного следует, что всякий, столь недостойно злоупотребляющий дарами Божьими, совершает величайший грех. Однако злоупотребление не исключает употребления. Ибо сказано: «Вино веселит сердце человека» ! Из сих слов явствует, что можно и должно нам на радость себе и ближним своим, вкушать вино. Однако же среди прихожан мужеского пола едва ли найдется такой, который, вкусив две меры вина, не испытал бы оттого некоторого помутнения чувств; тому же, кто после третьей или четвертой меры уже так забывает самое себя, что не узнает ни жены, ни детей, набрасывается на них с бранью, тумаками и пинками и обращается с самыми любимыми своими людьми как с злейшими врагами, надлежит немедля задуматься о своем поведении и оставить подобные излишества, навлекающие на него немилость Господа, недовольство и презрение соплеменников.
Кто же, вкусив четыре меры, а то и пять, и шесть, настолько остается самим собою, что охотно спешит на помощь ближнему своему, сохраняет понятие о хозяйстве и даже в силах исполнить приказания духовных и светских начальников своих, — пусть и он довольствуется своею скромною долею и принимает оную с благодарностью. И да остережется он увеличивать меру возлияний без особого испытания, дабы не преступить черты своей стойкости к вину, потому как всякому человеку положен свой предел. Ибо чрезвычайно редки случаи, когда многомилостивый Господь наделяет кого-либо особым даром осилить восемь мер, коего удостоил он меня, Своего раба. Коль скоро же обо мне не ходит дурная слава, что я накинулся на кого бы то ни было в приступе неправедного гнева, что не признал домочадцев или сродственников своих, или, паче чаяния, пренебрег своими духовными обязанностями и делами; коль скоро вы все, напротив, можете подтвердить, что я всегда готов во славу Божию послужить верою и правдою ближнему своему, то, стало быть, дозволено мне будет и впредь с чистою совестью и благодарностью пользоваться сим ниспосланным мне даром.
Вам же, богоревнивые мои прихожане, надлежит по воле Дающего, во укрепление плоти и увеселение духа, довольствоваться каждому своею скромною долею. И дабы сие свершилось, да будет отринуто всякое излишество! Поступайте по завету святого апостола, сказавшего: Все испытывайте, хорошего держитесь .»

Нетрудно догадаться, что главным предметом всех разговоров было и осталось вино. Вскоре разгорелся спор о преимуществах разных сортов вина; при том отрадно было видеть, что истинные венценосцы не вожделеют пальмы первенства. Хохгеймское, иоганнисбергское, рюдесгеймское признают достоинства друг друга; лишь меж кумиров рангом пониже царят ревность и зависть. Особым нападкам подверглось столь многими любимое асмансгаузенское красное. Один оберингельгеймский винодел утверждал, что его вино ни в чем не уступает последнему. Говорилось также, что  эйльфер последнего урожая, по слухам, был превосходен, чему, однако, теперь нет доказательств, ибо он давно уже выпит. Сие обстоятельство было тотчас же горячо одобрено, так как красные вина следует употреблять в первые же годы.
Гости, прибывшие с берегов Нахе, напротив, возвысили голос в пользу произрастающего в их местности винограда, именуемого монцингским. Вино из него, по их словам, пьется легко и приятно, однако быстро и незаметно вступает в голову. Мы получили приглашение отведать этого вина. Рекомендовано же оно было слишком красноречиво, а общество было слишком приятным, чтобы мы не почувствовали желания попробовать его, и испытать свои силы, не взирая на упомянутую опасность.
Меж тем воротились к нам наполненными и наши коричневые кувшинчики, и при виде столь деловито мелькающих повсюду надписей с именем святого Роха, веселящих глаз своею белизною, мы устыдились, что не знаем толком его истории, хотя и припоминаем, что он, совершенно отказавшись от всех земных благ, при уходе за больными чумою готов был пожертвовать и самою жизнью.
И вот, удовлетворяя желание гостей, сотрапезники наши, стар и млад,  едва ли не хором, прерывая и дополняя друг друга, поведали нам сию замечательную историю.
Из сего повествования извлекли мы самую суть легенды, переходящей из уст в уста, от слушателя к слушателю. Противоречий явных не обнаружилось, зато было бесконечное множество различий, коих причина, вероятно, заключалась в том, что каждый рассказчик имел свое отношение к предмету и к отдельным частям истории, вследствие чего одно и то же обстоятельство то подчеркивалось, то оттеснялось на задний план, равно как не было единства и относительно странствий и пребывания святого в разных городах и весях.
Моя попытка записать историю в ее изустном виде, в коем она представлена была нашему вниманию, не увенчалась успехом; пусть же она остается здесь в привычной для сего вида повествования форме.
Святой Рох, поборник веры, был уроженцем Монпелье. Отца его звали Иоганном, мать же Либерою. Иоганн, имевший под своею властью не только Монпелье, но и другие города и селения, был, однако, благочестивым человеком, которому Господь долго не посылал детей, пока он наконец не вымолил у святой Марии сына своего Роха, родившегося с красным крестом на груди. Когда родители младенца постились, д;лжно было поститься и ему, и мать лишь однажды в продолжение дня давала ему грудь. На пятом году жизни своей начал он обходиться малым количеством пищи и питья, на двенадцатом отринул всякое излишество и тщеславие и обратил все деньги свои, получаемые от родителей для мелких расходов, на пользу нуждающихся, коим сотворил много добра. Он выказал также усердие в учебе и скоро снискал себе славу своею благоуспешностью; к тому же и отец его на одре смерти заповедал сыну в обращенной к нему страстной речи, неустанно творить добро. Юноше не исполнилось еще и двадцати лет отроду, когда родители его умерли, и вот, раздав все унаследованное достояние бедным и сложив с себя власть над страною, отправился он в Италию и пришел в некую лечебницу и, нашедши в ней множество страдающих заразными болезнями, пожелал ухаживать за ними; когда же ему не дозволили этого, предостерегая и указывая на опасность, он продолжал просить, и как только допустили его к больным, тотчас же исцелил всех прикосновением правой руки и осененьем святым крестом. Затем вновь пустился в путь и, отправившись в Рим, избавил там от чумы не только множество горожан, но и одного кардинала, у коего прожил после того три года.
Когда же он и сам в конце концов стал жертвою страшного недуга и доставлен был в чумной дом, к другим больным, где, терзаемый лютою болью, порою не мог сдержать ужасных криков, то скоро оставил больницу и вышедши наружу, сел при дверях, дабы не тревожить других своими криками. Прохожие, видя сие, думали, что виною тому нерадивость служителей, узнав же истинную причину, объявили его опасным безумцем и прогнали из города, и вскоре он, с Божьей помощью, опираясь на посох, добрался до ближайшего леса. Телесные муки его, однако, не прекращались;  опустившись наземь под кленовым деревом у лесного ключа, утолившего его жажду, решил он немного отдохнуть.
Неподалеку же от того места лежала усадьба, в коей укрылись бежавшие из города знатные жители, и был среди них один по имени Готтард, имевший при себе множество слуг и охотничьих собак. И приключилось с ним странное происшествие: одна из его приученных к повиновению собак вдруг схватила со стола кусок хлеба и убежала прочь. Будучи наказана, она на следующий день повторила свою проделку и благополучно скрылась с добычею. Граф заподозрил за всем этим некую тайну и последовал за животным со своими слугами.
И вот нашли они под деревом умирающего благочестивого странника, призвавшего их удалиться, оставив его одного, дабы не перешла его злая болезнь и на них. Готтард же решил не оставлять больного до тех пор, пока тот не исцелится, и заботился о нем как мог. Немного окрепнув, отправился Рох во Флоренцию, где также исцелил многих от чумы, после чего услышал глас с небес, избавивший и его самого от недуга. Он убедил и Готтарда поселиться вместе с ним в лесу и служить беспрестанно Богу, и Готтард с готовностью дал сей обет, взяв с него слово не оставлять его, и прожили они вместе много дней в старой хижине; когда же Готтард достаточно свыкся с отшельническою жизнью, Рох вновь пустился в путь и после многих приключений благополучно вернулся домой, в город, некогда принадлежавший ему, который подарил он своему родственнику. В местности же той шла война, а потому он принят был за вражеского лазутчика, приведен к сюзерену, который не узнал его, ибо он сильно изменился и платье его обветшало, и приказал бросить его в темницу. Он же, благодаря Господа за ниспосланные ему страдания, провел в неволе полных пять лет, отказывался даже от вареной пищи и истязал свою плоть постом и бодрствованием. Когда же увидел он, что близок его смертный час, то просил слуг тюремного надзирателя позвать к нему священника. А тюрьма, в которой он находился, была необычайно мрачным подземельем, когда же явился священник, то темные своды вдруг озарились светом, чему слуга Божий чрезвычайно удивился, а взглянув на Роха и узрев в нем нечто Божественное, упал без чувств наземь. Пришедши в себя, поспешил он к сюзерену и поведал ему обо всем увиденном; при том горько сетовал он на свершившееся богохульство, ибо держать благочестивейшего человека в столь ужасном узилище столь долгие годы есть великий грех. Когда весть о случившемся облетела город, у тюремной башни стал толпиться народ, святой Рох же тем временем впал в бесчувствие и испустил дух. Собравшиеся перед башней люди видели, что из щелей двери ее исходило сияние; когда же спустились в темницу, то нашли святого лежащим на земле, а у главы и у ног его горели светильники. По приказу сюзерена был он с большими почестями погребен в церкви. Перед погребением был он опознан по красному кресту на груди, с которым явился на свет, от чего в народе поднялся великий плач и, город огласился стенаниями.
Сие произошло августа шестнадцатого дня в году 1327 от Рождества Христова; в Венеции же, где ныне хранятся мощи святого, была по прошествии некоторого времени возведена церковь во имя его. А когда в  1414 году в Констанце, где проходил вселенский собор, разразилась чума и избавление казалось уже невозможным, призвали на помощь святого Роха, устроив крестный ход, и чума тотчас же прекратилась.

Спокойно слушать сию мирную историю было весьма затруднительно. Ибо часть застольного общества давно уже увлечена была спором о числе сегодняшних паломников и гостей. По мнению одних должно было быть их не менее десяти тысяч, другие утверждали, что больше, не считая толпы, беспорядочно покрывавшей вершину холма. Один австрийский офицер, полагаясь на свой воинский глазомер, называл самые большие числа.
Многие разговоры перемешивались. Некоторые народные приметы и предсказания погоды в виде поговорок записал я в свою книжечку; когда же интерес мой к сей теме был обнаружен, стали припоминать и другие, из коих часть включил я в свое повествование, так как они сообщают понятие о характере той или иной местности и о важнейших особенностях жителей.
«Крестьянину сухой апрель, что пешеходу зимою метель». «Коли славка запоет, прежде нежели лоза расцветет, быть хорошему году». «Щедрое солнце в августе сулит доброе вино». «Чем ближе Рождество Христово к новолунию, тем голоднее будущий год; полная же или ущербная луна в праздник сулит полны закрома». У рыбаков же своя верная примета — щучья печень: «если слишком широка она против желчного пузыря, а передняя часть ее остра и узка, быть долгой и суровой зиме». «Бел и светел Млечный Путь в декабре к урожаю». «Темно и туманно от Рождества до Богоявленья — жди болезней в новом году». «Если в рождественскую ночь вино в бочке взыграло и через край пошло, уродится много винограда». «Рано выпь услышишь — жди хорошего урожая». «Много бобов и желудей — плохо хлеб уродится». «Если совы и прочие птицы лес покидают и к городам и весям тянутся, быть неурожаю». «Холодный май сулит доброе вино и много сена». «Не холодно, не сыро на полях, много хлеба в закромах». «Спелая земляника на Троицкой, хороший урожай винограда». «Дождь в Вальпургиеву ночь к добру». «Румяная корочка на грудке праздничного гуся в день святого Мартина к холоду, светлая же к снегу».
Некоего горца, внимавшего всему этому множеству поговорок о плодородии хотя и не с завистью, но однако же с явным вниманием, спросили, принято ли и у него на родине держаться примет и много ли их имеется. Он отвечал, что таким разнообразием похвастать не может, приметы да прибаутки у них не в чести, приговаривают же чаще всего так:

Утром вареный,
в обед толченый,
вечор кружк;ми —
во всякий день с нами.
Ешь и не хворай.

Все одобрили сию похвальную неприхотливость и сошлись на том, что бывают времена, когда человек рад и малому, не было бы хуже.
Между тем иные гости равнодушно встают из-за почти что необозримого стола и идут себе прочь, другие раскланиваются с соседями, покидая застолье; толпа рассеивается постепенно. Лишь ближайшие соседи, те немногие собеседники, успевшие почувствовать взаимное расположение, медлят, не торопятся прощаться, вновь и вновь обращаются друг к другу, продлевая приятную грусть расставания, и в конце концов, для некоторого успокоения пообещав друг другу непременно встретиться вновь, расстаются навсегда.
Вне палаток и навесов, под жаркими лучами солнца, увы, остро ощущается недостаток тени, коего, впрочем, будущие правнуки сегодняшних паломников, вероятнее всего, не узнают, судя по усердию, с которым последние насаживают на вершине холма в большом количестве молодые ореховые деревца. Да проявит каждый паломник бережную заботу о юных деревцах, и да не оставят славные бингенцы сии насаждения своим попечением и неустанным уходом, дабы выросли они на радость и пользу грядущим поколениям.
Новое волнение указывает на новое событие: все спешат на проповедь, толпа устремляется к восточной стене храма; там работы еще не закончены, фасад закрыт лесами, однако уже отправляется служба Божия. То же было и во дни, когда благочестивые отшельники в пустынных местах собственными руками строили церкви и монастыри. Обработка и положение каждого камня было богослужением. Друзья искусства припоминают замечательные картины Лесюэра , изображающие жизнь и деяния святого Бруно. Все замечательное повторяется в мировой истории, внимательный ум обнаруживает его всюду.
Каменная кафедра, поддерживаемая выдающимися из стены храма консолями, доступна лишь изнутри. На ней показывается проповедник, священник в расцвете лет. Солнце стоит уже высоко, и потому отрок держит над ним раскрытый зонт. Он говорит ясным, внятным голосом, слова его доступны для разумения всех. Мы, полагая, что вполне усвоили содержание проповеди, не однажды повторяли затем речь священника в беседах наших с друзьями. Однако не ручаюсь, что при стольких повторениях не отступили мы несколько от первоначального текста и не вплели в него каких-либо добавлений от себя. Посему в приводимом здесь тексте, хотя и найдет читатель поощрение трудолюбия, однако не всегда в тех же самых, сильных и многословных выражениях, услышанных нами в тот день.
«Возлюбленные братья и сестры! В великом множестве поднялись вы ныне на сей холм, дабы принять участие в празднестве, коего по велению Божьему лишены были на многие годы. Вы пришли, чтобы увидеть еще недавно разрушенный и поруганный храм восстановленным, украшенным и вновь освященным, чтобы благоговейно вступить под сень его и с благодарностию исполнить данные вами обеты святому, особо почитаемому в сих краях. Я же, кому выпала радостная обязанность обратиться к вам по сему случаю с пастырским наставлением, призываю вас вместе задуматься над тем, как человек, рожденный хотя и от богоревнивых, но все же грешных родителей, мог сподобиться милости предстать перед престолом Божьим и вымолить для молитвенно уповающих на него избавление от ужасных, сметающих с лица земли целые народы бедствий и даже от самой смерти.
Он, можем мы сказать с уверенностью, удостоен был сей милости, подобно всем тем, кого почитаем мы святыми, потому лишь, что обладал превосходнейшим свойством, заключающим в себе и все прочие добродетели: безусловною покорностию воле Божьей.
Ибо хотя никто из смертных не дерзнет даже помышлять о том, чтобы уподобиться Богу или хотя бы лишь отдаленно сходствовать с Ним, беззаветная преданность Его святой воле уже есть первое и вернейшее сближение с Всевышним.
Обратимся к примеру отцов и матерей, кои, будучи щедро одарены милостию чадородия, не обделяют любовью никого из своих питомцев. Если же то или иное чадо отличается от братьев и сестер своих особым послушанием и особою покорностию родительской воле, если в точности, без колебания и промедления, надлежащим образом исполняет наказы и повеления родителей и ведет себя так, словно живет единственно для и ради родителей своих, то обретает большие преимущества. Родители прислушиваются к его просьбам и заступничеству и, умиротворенные сыновней или дочерней ласкою, порою подавляют в себе гнев или недовольство. Таковыми же представляются нам, людям, отношения нашего святого с Господом, кои заслужил он безусловною покорностию Отцу нашему».
Мы, внимая словам проповедника, взирали на чистые своды небес; ярчайшая синева оживлялась легкими, медленно плывущими вдаль облачками. Мы стояли на возвышенности. Вид Рейна вверх по течению был светел, ясен и широк; проповедник располагался выше нас по левую руку, толпа слушателей перед ним, впереди нас, простиралась в противоположную сторону. Со временем, при верном архитектурно-художественном подходе, расширенное и благоустроенное, место сие могло бы стать одним из прекраснейших на земле. Ни один проповедник, обращающийся к многотысячной толпе, ни видывал еще столь дивного пейзажа над головами своих слушателей. Если же зодчий своими стараниями поставил бы толпу на ровную, и быть может, несколько возвышающуюся в сторону от кафедры площадку, то все могли бы видеть и отчетливо слышать проповедника; теперь же, по причине незавершенности восстановительных работ, все стояли друг за другом, на уходящей вниз поверхности, теснясь и по мере сил стараясь не доставлять соседям своим неудобств. Странное, хорошо обозреваемое с высоты, тихо колеблющееся море голов. Место, с которого слушал проповедь епископ, заметно было лишь по выдающемуся из толпы балдахину, сам же он бесследно канул в сие людское море. И ему, достопочтенному князю Церкви, также мог бы упомянутый зодчий отвести подобающее место и тем самым еще более украсить празднество. Сии умозренья, поощряемые искушенным оком художника, однако, не мешали нам сохранять внимание к словам почтенного проповедника, перешедшего тем временем ко второй части своей речи и говорившего приблизительно следующее:
«Такая покорность воле Божьей, сколь похвальной бы мы ни назвали ее, осталась бы бесплодна, если бы сей богопреданный юноша не возлюбил ближнего своего, как самого себя, и даже более, чем самого себя. Ибо, хотя он, исполненный безграничного доверия к велениям Божьим, раздал имение свое нищим, вознамерившись совершить паломничество в Святую землю, от достохвального решения сего, был он, однако, затем принужден отступиться. Великое бедствие, в котором нашел он своих братьев-христиан, возложило на него неумолимый долг поспешить на помощь тяжело недугующим, не заботясь о собственной безопасности. Повинуясь сему долгу, прошел он множество городов, покуда не поразила его самого лютая хворь и не лишила возможности служить ближнему. Сие опаснейшее служение, однако, вновь приблизило его к Божественной сущности. Ибо подобно тому как Господь в в беспредельной любви Своей к миру для спасения оного пожертвовал единственным Сыном Своим, святой Рох принес в жертву собратьям своим самого себя.»

Усердие, с коим внимали слушатели каждому слову, было велико, количество же слушателей неисчислимо. Отдельные паломники и целые общины, прислонив прежде многочисленные штандарты и знамена к стене церкви слева от проповедника, что немало способствовало украшению празднества, слились в единую массу. Особенно отрадно было видеть рядом, в маленьком, еще не восстановленном дворике, открытом к слушателям, помещенные во множестве на строительных лесах святые образа, казавшиеся самыми почетными и знатными гостями на подобающих им местах.
Три образа Божьей Матери разной величины сияли на солнце своею радующей глаз новизною; длинные розовые ленты весело трепетали на ветру. Младенец Христос в золотых ризах был неизменно приветлив. Святой Рох, также представленный в нескольких видах, невозмутимо взирал на свой собственный праздник, в черном бархатном платье, как и подобает, в верхних рядах.
Между тем проповедник продолжал:
«Однако и сей важный и многоценный подвиг не принес бы столь благодатного плода, если бы святой Рох ожидал за свою самоотверженность земной награды. Такие богожеланные деяния может вознаградить один лишь Бог — вознаградить в вечность. Пределы времени слишком малы для безграничного воздаяния. И вот Предвечный Отец наш помиловал святого нашего на все времена, даровав ему высшее блаженство — возможность отныне творить помощь и с небес, как делал он это в земной юдоли.
Нам же надлежит видеть в нем пример для подражания, мерило духовного возрастания нашего. Молитвенно обратившись к нему в тяжкие часы испытаний и вкусив радость сознания, что молитвы ваши по милости Божией услышаны, укротите гордыню вашу, обуздайте прыть заносчивой самоуверенности вашей и спросите себя смиренно и кротко: имели ли мы добродетельный пример его пред глазами? Попытались ли мы уподобиться ему?
Предали ли мы себя в годы лихолетья, под тяжким бременем страданий, воле Божьей? Подавили ли мы в душе нашей ропот? Жили ли мы ради утешительной надежды, которая, наконец, столь же неожиданно, сколь и милостиво дарована была нам? Как поступали мы во дни мерзкого владычества лишений и болезней — только лишь молились и просили спасения? Или же спешили на помощь ближнему своему, родственникам и знакомым и даже врагам и недоброжелателям нашим, жертвуя собственною жизнью во имя Господа и святого Роха?
Если можете ответить на сии вопросы в кротком сердце вашем утвердительно — что, конечно же, легко будет сделать многим из вас, — то воротитесь в дом ваш с чистою совестью.
Если же сверх того можете прибавить, в чем нисколько не сомневаюсь: «во все годы эти не помышляли мы о награде в земной жизни, но довольствовались самими боголюбезными деяниями», то сердце ваше возрадуется еще более, оттого что не утруждали вы себя тщетными просьбами и что стали более похожими на заступника нашего.
Возрастайте же и крепните духом также и в дни благоденствия, дабы в годину новых испытаний, кои часто обрушиваются на нас нежданно, могли вы через святого Роха обратиться к Господу с молитвами и обетами.
Да будет для вас и впредь каждое паломничество в сие святое место воспоминанием о том, что не можете принести большей благодарственной жертвы Всевышнему, нежели сердце исправленное и обогащенное дарами духа».
Проповедь закончилась и, без сомнения, произвела на всех целительное действие; ибо внятная речь услышана была каждым, и каждый заключил в свое сердце понятное и весьма поучительное ее содержание.
Епископ отправился обратно в церковь; того, что происходило в внутри, мы не знаем. Снаружи услышали мы лишь отзвуки Te Deum. Людской поток, текущий через портал внутрь и обратно, не иссякал. Меж тем, праздник приблизился к концу. Отдельные общины начинали уже выстраиваться в ряды, чтобы пуститься в обратный путь. Бильденгеймская община, прибывшая последней, отбыла первой. Нам не терпелось уже выбраться из утомительной сутолоки, и потому поспешили мы присоединиться к спокойной, степенной Бингенской общине. По пути в Бинген вновь увидели мы следы недавней войны: разрушенные изображения Страстей Господних. Для восстановления оных потребуется не одна пара талантливых и искусных рук в сочетании с духом благочестия, дабы всякий путник, кем бы он ни был, исполнился при виде сих изображений молитвенного участия и сострадания.
Прибыв в необыкновенно живописный Бинген и, увы, не найдя и там желанного покоя, бросились мы, после столь многих удивительных божественных и человеческих событий, в бодрящую купель природы. В нанятой лодке пустились мы по бурным волнам вниз по течению. Мы скользили над остатками скалистых порогов, побежденных временем и усердием человека; по левую руку осталась сказочная башня, возведенная на нерушимой кварцевой скале, по правую Эренбург; однако вскоре воротились мы назад, налюбовавшись видом отвесных зловещих горных ущелий, сквозь которые Рейн пробивает себе дорогу с доисторических времен.
Как и все утро, высоко стоящее солнце сопровождало нас своими жаркими лучами, хотя плывущие мимо клубящиеся тучи вселяли надежду на вожделенный дождь; и живительная влага и в самом деле наконец в изобилии излилась с небес, так что на всем обратном пути природа вокруг дышала свежестью. Таким образом Святой Рох, должно быть, заручившись поддержкою других чудотворцев, щедро явил свое благословение также и вне круга обычных своих обязанностей.

В Рейнгау. Осень

Приложение к празднику святого Роха 1814 года

Живым созерцанием местностей и предметов, кои намерен я описать ниже, обязан я столь же любимому, сколь и почитаемому мною семейству Брентано, одарившему меня в своем поместье Винкель на берегу Рейна многими счастливыми днями.
Прекрасное расположение дома позволяет обозревать окрестности во все стороны, и обитатели усадьбы, к коим имел я удовольствие принадлежать в продолжение нескольких недель, обладают возможность предаваться веселым странствиям по округе как посуху, так и по воде. В повозке, пешком или на лодке достигали мы дивнейших, порою совершенно неожиданно открывавшихся нам мест по обоим берегам реки. Мир здесь многообразнее, нежели можно было предположить. Око не вмещает всего увиденного; как же возможно пером запечатлеть столь яркие образы настоящего, дабы воскресить воспоминание о прошедшем? А потому да будут сии страницы хотя бы лишь скромною данью благодарности тем драгоценным мгновениям и чувствам, ими произведенным.

Сентября, 1-го дня

Монастырь Эйбинген являет собою пренеприятнейший образ уничтоженного достойного бытия. Разграбленная церковь, комнаты и залы, в которых не осталось ни единого предмета убранства, проломленные стены келий, двери в коридоры перегорожены тонкими бревнами и зияют не заделанными глиною отверстиями; повсюду строительный мусор. Для чего же все сии бессмысленные и бесцельные разрушения? И вот узнаём мы причину: здесь должен был быть устроен лазарет, однако театр военных действий переместился далее. Так что впору было еще и радоваться грудам мусора и недоделанной работе. Впрочем, пустые помещения, похоже, постепенно обращены были в склад для хранения обмундировки и старых, большей частию пришедших в негодность воинских принадлежностей. На клиросе рядами разложены седла, в залах и комнатах ранцы; нет недостатка и в предметах солдатского снаряжения — одним словом, если бы какая-либо из монахинь много лет назад обладала бы даром предвидения, то пришла бы в ужас от грядущего разрушения и осквернения обители. Гербы сих дам, некогда населявших монастырь, доныне украшают один из пустых залов.
Вслед за тем посетили мы замок Брёмзербург в Рюдесгейме, заключающий в себе некоторые хотя и примечательные, однако не радующие глаз остатки построек шестнадцатого века. Одна лишь фамильная картина семейства фон Кронберг 1549 года была отменно хороша в своем роде и заслуживает внимания всех любителей старины и искусства.
В городской церкви на рыночной площади находится дивное изображение, привлекавшее в свое время множество верующих в обитель Скорбей Господних. Коленопреклоненный Христос с воздетыми к небу руками, высотою около восьми дюймов, вероятно, главная фигура не сохранившейся древней скульптурной группы «Моление о чаше». Голова и туловище вырезаны из дерева. Наклеенное на дерево платье из тонкого льна плотно облегает глубоко врезанные складки и отстает на необработанных руках, образуя рукава, внутренность которых заполнена; вся фигура выбелена и расписана. Приделанные кисти рук несколько длинноваты, зато пальцы и даже ногти обозначены превосходно; продукт хотя и не бездарной, но неумелой эпохи.

Сентября, 2-го дня

Приблизительно посредине Винкеля поворачиваем мы в сторону возвышенности, чтобы посетить Фольрадс. Вначале дорога идет меж виноградников, затем оказываемся мы на лугу; окруженный ивами росистый луг сей открывается взору совершенно неожиданно. У подошвы горы, на холме, лежит замок, справа и слева от него простираются плодородные поля и виноградники, сзади темнеет горный лес, состоящий из дубов и буков.
Двор замка, окаймленный солидными жилыми и хозяйственными постройками, свидетельствует о былом богатстве, дальняя часть оного отведена для земледельческих нужд.
Сад по правую руку, так же, как и все остальное, свидетельствующий о прежнем богатстве и рачительности хозяев, производит на нас своеобразное впечатление свою схожестью с некою живою руиною. Плодовые деревья, обыкновенно напоминающие формою своею пирамиду или веер, буйно разрослись, мощными стволами и густыми ветвями погрузили огородные гряды  в вечную тень, потеснили дорожки и, сгибаясь под бременем обильных сочных плодов, являют собою зрелище весьма причудливое. Павильон, выстроенный курфюрстом из рода Грейфенклау, встречает посетителя зримыми знаками тления. Помещения нижнего этажа пришли уже в полное запустение, зал второго этажа напоминает висящими в нем фамильными портретами, кои, не будучи хорошо написаны, все же довольно характеризуют запечатленных на них людей, о былом процветании сего дома. В полный рост, сидя, изображен один из отцов семейства Грейфенклау, излучающий гордое довольство собою и своими достижениями. Две супруги и множество сыновей, каноники, воины и придворные теснятся по обе стороны от него, дети же и прочие родственники или домочадцы, не поместившихся в одном ряду с другими, изображены выше и образуют картину в картине. Курфюрсты, каноники, рыцари, в полный рост и по пояс висят тут и там, в зале хотя и не опустошенном, но давно опустевшем, где старинные роскошные стулья упрямо соседствуют с забытыми связками колосьев и прочим хламом. В соседних комнатах со стен свисают клочья обоев из золоченой кожи; похоже, гвозди, коими они были прибиты, понадобились для иных нужд.
Отвратив же взор от сего устрашающего зрелища и направив его в окно поверх запущённого плодородного сада, посетители щедро вознаграждают себя великолепнейшим видом. Через плавно открывающуюся долину виден Винкель во всю длину свою; далее над Рейном, в плодородной местности, расположены Нижний и Верхний Ингельгейм. Мы пошли через заросший сад, желая осмотреть питомник, который нашли в столь же плачевном состоянии: садовник, как было нам сказано, любит рыбную ловлю.
За садом, на лугу, привлек внимание наше высокий стройный тополь; тут же узнали мы, что был он посажен в день свадебного торжества предпоследнего Грейфенклау, вдова коего затем услаждала себя всеми этими красотами с неукротимою радостию жизнелюбия. После же преждевременной смерти одного из сыновей отошло сие прекрасное имение к представителям другой линии, которые, живя далеко от сих мест, кажется, не слишком обременяли себя заботою о сохранении оного. Миновав диковинную, выстроенную посреди небольшого пруда башню, направились мы в господский дом, имеющий приятную наружность.
Если вчера в монастыре Эйбинген видели мы разрушения, наступившие невольно, вследствие изменения государственных устоев, религиозных понятий, по причине войн и прочих бедствий и нужд, видели упраздненный монастырь, то здесь нашли мы следы древнего рода, упразднившего самое себя. На стенах переходов сохранились еще изображения почтенного родословного древа. Здесь срастались и переплетались друг с другом, разветвляясь во все стороны, два рода: Грейфенклау и Зикинген; знатнейшие и знаменитейшие фамилии соединялись по женской линии с Грейфенклау.
На одном из сих изображений видели мы коленопреклоненных епископов, аббатов, простых священников и женщин, молящихся под древом, породившим их всех, о спасении. На другом, ставшем жертвою озорства или зломыслия, оказался вырезанным родоначальник; быть может, сие есть дело рук одного из любителей подобных реликвий, к коим нигде нет доверия. Ветви родословного древа повисли над пустотою, предвещая губительную засуху.
Насколько занимательны должны были быть сии галереи в прежние, живые времена для членов семейства и их родственников, можно судить уж по тому, что планы некоторых имений с их границами, правами пользования и спорными участками и все прочее, достойное внимания, вывешены были здесь на всеобщее обозрение.
Однако ныне недостает здесь многого из того, что видели гости замка в прежние времена, и в конце нашего посещения обнаружили мы в одной из комнат все семейные портреты, уложенные пластами один на другой и обреченные на гибель. Иные достойны сохранения, м;ста же на стенах достало бы на все. В некоторых покоях еще оставались стулья и кровати, комоды и другие предметы убранства, медленно пришедшие в негодность от времени и нерадения.
В маленькой часовне отправляется еще служба Божия, но и ее состояние оставляет желать лучшего. Несколько невзрачных греческих изображений едва ли заслуживают того, чтобы избегнуть общей участи: тления и распада.
От сих печальных картин поспешили мы под светлую сень богатой природы, направившись по вершине холма меж виноградников по левую руку и свежевспаханных нив по правую к Иоганнисбергу. Граница виноградарства являет собою одновременно границу намытой почвы; там, где начинается пахотная земля, видна первоначальная горная порода — кварц, родственный глинистому сланцу, который по обыкновению раскалывается на пластины и призматические кристаллы.
То и дело невольно озираемся мы на реку слева от нас и на простирающиеся по обоим берегам ее ландшафты и селения, кои, будучи в отдельности уже знакомы нам, теперь являют собою иное, более увлекательное зрелище как целое.
Между тем на террасе Иоганнисбергского замка ждет нас новый сюрприз. Если придет нам охота спустя время повторить все названные во время описания праздника места и предметы, то в памяти тотчас оживет все, что можно окинуть взором с сей террасы, не сходя с места, а лишь поворотив голову справа налево. Ибо вся местность, от Бибриха до Бингена, лежит перед вами как на ладони, так что все явственно видно даже невооруженному глазу. Рейн с окаймляющими его селениями, заливными лугами, островами и живописными склонами береговых холмов. Слева вверху — синие вершины Альткёнига и Фельдберга, прямо перед нами — хребет Доннерсберга! Он направляет взоры наши в ту сторону, откуда течет Нахе. Справа внизу лежит Бинген в соседстве с зловещим горным ущельем, в коем теряется Рейн.
Вечернее солнце за нашею спиною освещает сии многообразные картины перед нами. Легкие облака, причудливо, полосами протянувшиеся от горизонта к зениту, нарушают общую ясность; чередующиеся вспышки солнца увлекают внимание наше то в одну, то в другую сторону, услаждая око разнообразными красотами. Состояние замка не омрачает сих приятных впечатлений. Он пуст, лишен внутреннего убранства, однако не обезображен.
Заходящее солнце распустило над горизонтом пестрый веер стреловидных полос в полнеба, предвещающих перемену погоды, в чем, однако, последнее слово остается за ночью.

Сентября, 3-го дня

Утреннее небо, вначале совершенно затянутое облаками, прояснилось, благодаря не прекращающемуся северному ветру. Осмотрев у одного торговца в Гейзенгейме старинную картину, направились мы вверх через дубовые заросли, кои каждые четырнадцать лет вырубаются для нужд кожевни. Здесь вновь встречается кварц, а далее наверху некая разновидность мертвого красного лежня. Справа открывается вид на глубокую горную долину, в которой теснятся старые и молодые дубы; башни и кровли древнего монастыря, утопающего в зелени, посреди дикой, пустынной местности, показываются вдали. Имя сего святого места отвечает его расположению: обитель и поныне называют обителью Скорбей Господних, хотя чудотворный образ, излиявший сии скорби на рыцаря, давно перенесен был в рюдесгеймскую церковь. Здешние места имели бы вид совершенно дикий, если бы часть прилегающего холма не раскорчевали и не отвели бы под землепашество.
Далее дорога идет вверх, по возделанным полям, раскинувшимся на холмах, и приводит наконец к Нидервальду , где прямой широкий езжалый путь возвещает близость благородных строений. В конце его находим мы охотничий замок с флигелями и службами. Уже перед двором, а еще лучше с маленькой башенки, становится виден на дне устрашающе глубокого ущелия Рейн. Лорх, Трехлингсгаузен и Бахарах также открываются взорам, и миг сей являет нам начало новой местности и конец Рейнгау.
Совершая прогулку по лесу, находим мы все новые и новые виды и в конце концов оказываемся на террасе, расположенной на вершине одной из скал предгорья, с коей открывается замечательно красивая панорама. Далеко внизу пенистые воды Бингенской Ямы , над нею башня Мойзетурм. Нахе, струящаяся сквозь арки бингенского моста, выше гора Рохусберг с церковью Святого Роха и вся прилегающая к ней местность — широкая, многообразная панорама. Обратив взор назад, видим мы у наших ног руины замка Эренфельс.
Проделав некоторый путь лесом, приходим мы к круглому храму, ориентированному на север. Здесь вновь является возможность обозреть Рейн вверх по течению и подытожить все виденное-перевиденное за эти дни. Со всеми сими предметами по отдельности уже мы знакомы и рады случаю посредством подзорной трубы, а то и невооруженным глазом приглядеться к деталям, заметить некоторые особые приметы тех или иных картин.
Тем, кто в будущем пожелает лучше изобразить или описать Нидервальд, надлежит обратить внимание на то, как коренные горные породы, начиная от Висбадена, все более подвигаются к Рейну и теснят его к западу, и вот уже скалы Нидервальда образуют границу его дальнейшего течения на север.
Крутая пешеходная дорога к Рюдесгейму ведет через дивные по красоте виноградники, одевшие беспорядочно теснящиеся холмы своею сочною зеленью, точно кто устлал их искусно вытканными коврами с геометрическими узорами.

Сентября, 4-го дня

Утром в церкви, в коей служба, благодаря щедрому пожертвованию Грейфенклау, отправлялась с большею торжественностью, нежели обыкновенно. Нарядные дети с венками на головках, преклонив колена на боковых ступенях алтаря, осыпали пол перед алтарем лепестками цветов из своих корзиночек; поскольку же с содержимым корзиночек обходились они слишком расточительно, то, не желая в нужный момент оказаться с пустыми руками, вновь собирали его затем, и сия благоуханная жертва приносилась дважды.
Вслед за тем посещение обращенной в винокурню часовни Святого Рабана. По слухам, это первое здание в Винкеле; во всяком случае, наружность его говорит в пользу сего предположения. Некоторое возвышение из земли, а точнее сказать строительного мусора, на месте алтаря долженствует отпугивать крыс и мышей.
После обеда прогулка в перегруженном пассажирами суденышке от Миттельгейма до Вейнгейма при свежем северо-восточном ветре. Течение сильно воздействует на левый берег, уже смыв напрочь заливной луг. Корни старых прибрежных ив обнажены, кора стволов стесана льдом. Дабы уберечь близлежащие поля от затопления, возведена была дамба.
В конце дамбы, ближе к Нидерингельгейму, обнаруживаем мы весьма примечательные дюны, нанесенные водою в древнейшие времена, легкий песок которых ныне перекатывается ветром то в одну, то в другую сторону. С ним перемешиваются бесчисленные улитки; часть оных имеет сходство с турбинитами , кои содержатся в вейнгеймском известняковом туфе. То, что они до сих пор размножаются в сих песках, явствует из простого факта: внимательные дети показывали мне раковину с живою улиткою внутри.
За мельницею начинаются плодородные земли, простирающиеся до самого Нидерингельгейма. Городок сей, расположенный высоко, на пологом склоне холма, относится к области, что прежде называлась также Долиною Священной Римской Империи. Дворец Карла Великого нашли мы полуразрушенным, раздробленным, разделенным на малые владения; границы его можно еще распознать по высоким, быть может, более поздним стенам. В воротах обнаружили мы часть беломраморной колонны с следующею надписью времен Тридцатилетней войны:
«Тому 800 лет назад зал сей был чертогом великого императора Карла, после того Людовика Благочестивого, сына императора Карла, в году же 1044 от Р.Х. императора Генриха, в г. 1360 императора Карла, короля Богемии, император же Карл Великий повелел доставить сии колонны вместе с многими другими из италианского города Равенны, установлены же были они в годы правления императора Фердинанда II и короля испанского Филиппа IV, равно как их достославного правительства, в Нижнем Пфальце в году 1628, апреля 6 дня, после восстановления католической веры.
История Ингельгейма Долины Свящ. Римск. империи. Т. DCLXXXIX»
Определить место, где с давних пор стояла кухня, помогли, по слухам, кости животных, в особенности зубы диких кабанов, обнаруженные в большом количестве в ближайшем рву. Во время французского нашествия проведены были разного рода изыскания; тогда же часть колонн отправлена была в Париж.
Недавно по случаю строительства шоссе улицы Ингельгейма прекрасно вымощены были булыжником, здание почтового отделения благоустроено. Фрау Глёкле именует себя почтмейстершей; от путешествующих, прежде всего англичан и англичанок, нет отбоя.
Глубокою ночью, переправившись, хотя и не без приключений, но все же благополучно, через реку, воротились мы, домой.

Сентября, 5-го дня

отправились мы в повозке в Рюдесгейм, после того переправились в лодке при сильном боковом ветре, дувшем вверх по течению, в Бинген; повозка прибыла вслед за нами на пароме.
Прогулка по берегу, залежи гипса, часто перемешанного с серою глиною. Откуда мог он здесь взяться? Прогулка по городу, обед в трактире «Белая лошадь». Меланхолическая хозяйка с редким чувством собственного достоинства. После славного и недорогого угощения поехали мы на гору Рохусберг, мимо пришедших в полный упадок станций. Часовню Святого Роха нашли мы открытою. Застали мы и человека, руководившего восстановлением храма; радость его о результате сего труда можно признать вполне законною. Стены храма были надстроены настолько, чтобы обеспечить эйбингскому алтарю подобающее пространство. Доставка ничего не стоила, ибо бингенцы сами спустили алтарь вниз к реке и подняли на другом берегу наверх; корабельщики тоже не взяли платы за переправу. Все доставлено было в целости и сохранности, лишь некоторые отдельные части требовали незначительной починки.
Люди заняты были установкою органа. Когда мы спросили одного из них, коего приняли за мастера, о достоинствах органа, он ответствовал важно, что орган сей, предназначенный для монашек, мягок по звучанию. Нам дали послушать несколько регистров, мы нашли звук более чем достаточным для сего храма.
Затем обратились мы вновь к прекрасным видам, открывающимся с вышины, коими не пресытится око, сколь ни любуйся, и наконец предались изучению горной породы. На самой горе состоит она из кварца, родственного глинистому сланцу, у подножия ее, в сторону Кемптена, из некой разновидности мертвого красного лежня, образуемого остроконечными кусками кварца, почти без всякого связующего слоя. Она чрезвычайно крепка, снаружи приобрела она под воздействием разных климатических условий известный халцедоновый налет. Породу сию справедливо причисляют к тектоническим брекчиям.
Мы поехали виноградниками вниз, оставили слева Кемптен и вскоре добрались до нового, превосходного шоссе, по обеим сторонам коего видна земля, еще долженствующая быть приведенною в порядок. Так как целью нашею был Оберингельгейм, то пришлось нам свернуть вправо и поехать далее по песчаной дороге молодыми сосновыми перелесками; на пологих холмах показалась уже лучшая почва; наконец вновь выехали мы к виноградникам и прибыли в Оберингельгейм. Местечко сие лежит на возвышенности, у подножия коей протекает речушка по имени Зельц.
В опрятном городке с аккуратно вымощенными улицами безлюдно. На горе расположен старый, изрядно обветшавший, но обширный замок; церковь в нем, хотя и открыта для богослужений, однако плохо сохранилась. Во время революции гербы на рыцарских могилах были сбиты. Древние оконные стекла разрушаются сами по себе. Церковь протестантская.
Внимание наше привлек странный обычай: головы рыцарей, каменных исполинов на карнизах, украшали легкие пестрые венцы из проволоки, бумаги и лент, сплетенных наподобие башни. Изваяния, убраны были сверх того бумажными сердцами с надписями. Мы узнали, что таким образом поминают здесь умерших в безбрачии. Сии знаки поминовения были единственными украшениями здания.
Мы направились в винный погребок, коего хозяин, не смотря на преклонный возраст и одышку, поведал нам со всею возможною подробностию как о старых добрых временах, так и о недавних бедствиях. Оба Ингельгейма принадлежали к местности, называемой восьмиградием, которое издавна пользовалось большими привилегиями. Оброки были невелики, урожаи обильны. При французских же властях налоги тяжким бременем легли на плечи жителей.
Прежде выращивался здесь один лишь белый виноград, затем местные виноделы, в подражание асмансгаузенцам, поддавшись духу соперничества, насадили и красный; тут же перечислены были и преимущества последнего, хотя угостить нас красным эйльфером не смогли по причине отсутствия оного, а потому пришлось нам довольствоваться белым определенного урожая, что нас вовсе не огорчило.
Когда мы на обратном пути в Вейнгейм прибыли на берег и спросили переправы, два отрока предложили нам свои услуги паромщиков. В ответ на наше недоверие относительно их возраста, стали они уверять нас в том, что ничуть не уступают взрослым в сем ремесле и даже превосходят их ловкостью, и в конце концов и в самом деле быстро и благополучно доставили нас на другой берег.

Сентября, 6-го дня

Во время прогулки, проходя мимо строителей, возводивших стену, узнал я, что известняк, состоящий почти исключительно из мелких раковин улиток, добывается на холмах, в нескольких местах на противоположном берегу. Так как раковины сии, по новейшим сведениям, суть порождения пресной воды, то былое превращение реки в большое озеро делается очевидным.
У Рейна, в ивовых зарослях, показали нам место, где госпожа фон Гюндероде свела счеты с жизнью. Повесть о сей трагедии, услышанная из уст очевидцев, к тому же на том самом клочке земли, где разыгралась она, произвела в нас неприятное чувство, возбуждаемое всякий раз в местах трагических событий. Подобно тому, как, например, в Эгере нельзя не почувствовать витающий в воздухе дух Валленштейна и его спутников.

От сих скорбных чувств освободились мы, справившись о местных ремеслах.
Кожевничество. Поросли срубленного дубового кустарника дают расти тринадцать-четырнадцать лет; затем с молодых дубков снимают кору, либо до рубки, либо уже на земле, однако важно сохранить сок. Дубовое корье доставляется издалека, от берегов Неккара через Гейдельберг, от Трира и т.д. Судоходство облегчает ремесло. Мельницы для измельчения корья. Шкуры, североамериканские, в последнее время прибывают обыкновенно через Францию. Обработка шкур, дубленье и отделка кожи.
Виноградарство. Хлопоты, связанные с оным. Преимущества, прибыль, потери. В году 1811 насажены были в Винкеле восемьсот лоз. Обильный урожай с десятины. Достоинства вина зависят от местоположения виноградника, однако же и от времени сбора. Сие условие есть извечный предмет разногласий меж бедными и богатыми: первые, ратуя за более ранний сбор урожая, пекутся о количестве вина, вторые о достоинствах оного. Говорят, будто вокруг Иоганнисберга виноградники имеют особенно удачное расположение; однако высокие достоинства тамошнего вина происходят от того, что виноделы сей закрытой местности беспрепятственно могут отсрочивать сбор урожая. По решению совета общин виноградники перед сбором урожая на некоторое время закрываются; доступ в них возбраняется даже владельцам. Если же они пожелают винограда, то должны призвать в свидетели служителя, надзирающего за исполнением сего решения.
И вот вновь заключаем мы повествование наше радостными словами:

На Рейне, на Рейне
Цветет наш виноград!


ИСКУССТВО И ДРЕВНОСТЬ НА РЕЙНЕ И МАЙНЕ

Кельн

После благополучного путешествия по Рейну прибыли мы в Кёльн, где друзья и знакомые, и даже незнакомцы встречали нас радостною новостию: картина, написанная Рубенсом для его родного города, изображающая распятие Петра и предназначенная для церкви во имя святого покровителя сего города, ныне возвращается из Парижа и вскоре с триумфом доставлена будет на прежнее свое место. Мы порадовались тому, что простое, но значительное деяние сообщило многочисленным гражданам восхитительное чувство принадлежности к князю, сумевшему в столь высоком смысле отстоять их права и возвратить им столь недостойным образом утраченное достояние. С тем большею отрадою могли мы посетить друзей искусств, кои чувствовали себя вдвойне утешенными и осчастливленными вновь явившимся святым и почитали общий успех залогом поддержки и поощрения их особенного пристрастия.
В то время как молодое изобразительное искусство Нижнего Рейна в тринадцатом столетии украшало преимущественно стены церквей, монастырей и общественных зданий, порою большими, писанными по дереву картинами на благочестивые и богопроповедные темы, новое искусство стало доступно и отдельным горожанам в виде картин малого формата, сообразно с размерами их жилищ и представлением их о домашнем уюте. С блестящею чувственностию изображало оно простые, привычные предметы, так что всякий мог всласть налюбоваться превосходными творениями в собственном своем жилище.
Подобное окружение, составленное из произведений изящных художеств, сделалось одною из потребностей людей состоятельных, атрибутом богатства. Отечественные живописцы не знали недостатка в заказах. Оживленная торговля с Брабантом и Голландией в преизбытке доставила на рынок предметы искусства. Любовь к прекрасному и к прибыли легко сочетались, прибыль же оживляла интерес. Из среды купцов выделились некоторые, кои, имея торговые связи с дальними странами, способствовали развитию художеств и художников. Среди прочих имен с благоговением называется имя Ябах. Сей выдающийся муж, предстает перед нашими взорами, запечатленный во весь рост, в окружении благообразного и благополучного своего семейства, на картине Лебруна. Картина сия превосходно  сохранилась, находится в Кёльне и заслуживает того, чтобы стать одним из первых украшений некоего долженствующего вскоре открыться общественного учреждения.
Вспомним же теперь о том важном направлении, которое приняла любовь к искусству в наши дни. Зародившаяся в конце прошлого века и развившаяся в нынешнем столетии страсть к остаткам древнего искусства, постепенно дошедшего до нас из мрака средневековья, получила обильную пищу, когда упразднены были церкви и монастыри, а святые образы и утварь распроданы. Ценнейшие вещи, принадлежавшие доселе общинам, могли отныне поступать во владение частных лиц. Потому многие жители Кёльна почли своим долгом спасать сии ценности и препятствовать их рассеянию. Господа Буассере, братья, и господин Бертрам составили коллекцию картин, имеющих важное образовательное значение, для чего потребовалось им много любви, терпения, знаний, усердия и удачи; картины сии, находящиеся ныне в Гейдельберге, с нетерпением ждут в Кёльне. Здесь же в свою очередь господа Вальраф, Ливерсберг, Фохем, равно как и другие персоны, обладают в высшей степени ценными произведениями подобного рода.
Поскольку, однако, все сии картины надлежало бережно очистить от копоти и пыли, поврежденные же места и золотой фон со всею тщательностию и осторожностию восстановить, то явились реставраторы, без коих немыслимо ни одно место, где продаются, покупаются и хранятся предметы искусства. Красноречивейшим примером сотрудничества художников и друзей искусства, проникнутого любовью к родине и к прекрасному, может служить большой алтарный триптих, перенесенный в собор из ратушной часовни. Средняя часть его представляет Поклонение волхвов, на боковых же створках запечатлены покровители города — рыцари и девы, отважные и смиренные, неизменно исполненные благочестия. Художник жил в начале пятнадцатого столетия.
Между тем, все предназначенные для богослужебных надобностей предметы и украшения, оторванные в годы тревог и лишений от своих освященных мест и рассеянные по городам и весям, очевидно диссонировали с обстановкою частных домов; отсюда и бурный подъем творческого воображения их новых владельцев и художников, стремившихся доставить подобающее окружение сим вещам, с коих сорван был покров богочестия. Для сей цели устроивались некие подобия домашних часовен, дабы вернуть церковным картинам и утвари хотя бы часть их прежнего смысла и величия, изготовлялись имитации цветных витражей на холсте; на стенах помещались отчасти рисованные, отчасти рельефные изображения монастырских предметов.
Сие славное декоративное искусство недолго, впрочем, оставалось в тени, веселый нрав жителей вскоре вывел его на свет Божий; художники же умели удовлетворить и новым требованиям, до бесконечности расширяя, например, пространство тесных, окаймленных по сторонам деревцами и цветами задних дворов посредством искусно выписанных картин, основанных на законах линейной перспективы. Все эти, равно как и многие иные новшества, приятно удивляющие гостей и затрагивающие их сердце, свидетельствуют о светлой, исполненной благочестия, стремящейся к веселию и душевному подъему чувственности, которая, оказавшись столь деятельной и жизнерадостной в дни лишений и испытаний, тем более громогласно заявляет о себе в дни мира и благоденствия.
Приглядевшись внимательнее ко всему в Кёльне, что осталось, сохранилось и возродилось, нельзя не заметить, как легко властям здесь исполнять свой долг; начальствующим и отцам города надобно лишь с готовностию принимать то, что сделано уже отдельными горожанами по доброй воле из любви к благочинию, и всеми способами поощрять сии начинания. Тем самым выборные из числа знатоков и друзей искусства всегда будут наилучшим образом осведомлены о том, какие произведения живописи или скульптуры находятся в городе, какие только что прибыли, а какие, напротив, покинули родные места или перешли от одного владельца к другому. В то же время, поощряя добрые начинания отдельных горожан, они всегда готовы были бы обратить на общую пользу такие случаи, когда труд всей жизни одного может вдруг сделаться достоянием всех сограждан, ибо нередко случается так, что некое художественное собрание со временем по тем или иным причинам обращается для владельца в бремя. Недостаток помещений, перемена жилища, изменившийся или же вовсе угасший интерес собирателя снижают в глазах его ценность коллекции. Вовремя явленное почтительное внимание к его нуждам может подвигнуть польщенного владельца на то, чтобы если не принести в дар свое достояние некоему публичному учреждению в патриотическом порыве, то уступить его за малую цену. Встретив же у себя на родине одно лишь равнодушие, не преминет он искать благодарности на чужбине. Так необозримое собрание барона фон Хюпша, содержавшее вместе с множеством никчемных вещей также бесценнейшие памятники искусства и старины, не перекочевало бы из Кёльна в Дармштадт, а чрезвычайно ценная коллекция нижнерейнских минералов господина Нозэ из Годесберга в Берлин, если бы сии почтенные мужи жили во времена, подобные нынешним.
Если же сегодня отправитесь вы в Кёльне на поиски подобных сокровищ, то в первую очередь укажут вам на собрание господина профессора и каноника Вальрафа, который, будучи страстно предан своему родному городу, посвятил всю жизнь свою и все владение свое, отказывая себе порою даже в самом необходимом, благородной цели: сохранить в стенах города все примечательное, что только удавалось ему приобрести. Отменно внимательный к римским древностям, произведениям изобразительного искусства, монетам, резным камням и надписям, собирал он также и предметы искусства более поздних времен, картины, рисунки и гравюры, книги и рукописи, даже интересные минералы. Сии в силу своей обширности и чрезвычайной разнородности труднообозримые запасы равно малопригодны были как для услаждения взоров самого владельца, так и для знакомства с ними публики, ибо даже предоставленное владельцу позже новое, пространное жилище не могло вместить всего, не говоря уже о том, чтобы выставить на всеобщее обозрение. Потому было бы желательно как можно скорее сделать сии сокровища общим достоянием, дабы почтенный владелец их употребил оставшиеся ему годы жизни на то, чтобы бережно и внимательно перебрать драгоценные предметы, соединить их в некую стройную систему и сделать доступными и полезными для всех.
Сие предприятие предполагает, однако, весьма обширное помещение, которое отыскать в пространном городе было бы, верно, нетрудно. Найдя же его, следует разумно использовать помещения, дабы подобающим образом отделить друг от друга разделы собрания. При том надобно думать и о дне завтрашнем, обустроивая залы с учетом вероятного и желаемого умножения экспонатов. Руководство к тому заключает в себе сама коллекция, поскольку содержит предметы разных видов и родов, сама указывает направления своего развития и подсказывает многие рубрики, кои в будущем представлены будут полнее и шире. Ибо коллекция сия столь ценна также и потому, что понуждает будущих хранителей оценивать все предметы по их принадлежности к определенному виду и даже самые незначительные из них рассматривать как некую важную часть целого. Сколь отрадно было бы видеть залы, убранные со вкусом и сообразно размещенным в них предметам, чему хотя и видели мы отдельные похвальные примеры в разных городах, однако же не знаем о существовании целого музея, устроенного и украшенного в означенном смысле. Особенно приятно волнующим воображение и назидательным делается зрелище древностей, когда, например, урны и саркофаги и всякие иные относящиеся к погребальному культу предметы выставлены в искусственных колумбариях, римские же надгробия, обелиски и алтари на фоне декораций, напоминающих Аппиеву дорогу, а остатки раннего средневековья предстают как бы в обрамлении позднего; когда когда за неимением других предметов зрителю предлагаются изображения растений, животных или минералов. Дав ход сим мыслям и предложениям и претворив их в дела, можно достичь многого, о чем даже помыслить заранее кажется самонадеянностью. В краю, где знание ценится лишь в той мере, в какой оно тотчас же находит применение в практической жизни, подобное заведение делается необходимостью. Равнодушно любопытствующему доставило бы оно развлеченье, пищу для воображенья и — что бы ни говорил он и как бы ни отнекивался — поученье; знатока же, сия присовокупленная к стройности и порядку имитация так же не способна сбить с толку, как и живописный хаос лавки антиквара. В Кёльне в этом смысле следовало было бы прибегнуть к посредству таланта превосходного художника, господина Фукса, уже не однажды являвшего в подобных случаях богатую фантазию, тонкий вкус и завидное мастерство. При этом, однако, очень недоставало бы Йозефа Гоффмана, много преуспевшего еще в юные лета и вполне заслуживающего того, чтобы пожить в лучшие времена.
Всякий принявший сии слова к сердцу, непременно убедится в том, что при мудрой, деятельной поддержке сверху, разумном основании и ясном устройстве музея в Кёльне же искусство, дух и усердие тотчас соединятся, дабы достойно украсить оный; не будет недостатка также и в патриотическом рвении, направленном на последующее умножение коллекций и должное их хранение. Ибо видим мы уже и сегодня, когда подобное соединение и сотрудничество есть лишь мечта, пример, достойный подражания, именно начинание генерала фон Рауха, который собирает все найденное в земле при возведении новых оборонительных сооружений, с тем, чтобы затем в свое время передать сии находки в общественное пользование. Многие из них представляют собою немалый интерес и вселяют прекраснейшие надежды, доблестному же воину сему доставят они непреходящую благодарность вновь оживающего города.
Впрочем, помышлять о регулярной академии изящных искусств в Кёльне столь же излишне, сколь и нежелательно. В сих краях более всего подходят республиканские, с давних пор запечатлевшиеся в сознании местных жителей формы, во всяком случае, применительно к свободным искусствам. Видимая любовь к художествам и меценатство всюду заступают место руководства; всякий художник сам избирает своих учеников, как и ученики вольны выбирать себе мастеров. Здесь всякий может, независимо от собратьев по цеху, своими собственными творениями, реставрацией и продажей предметов искусства добиться завидного положения, если правительство станет использовать талант его для своих нужд, с одной стороны избавив его от обременительной заботы о хлебе насущном посредством некоторого пенсиона, с другой же стороны приобретая его особенно искусные работы за умеренное вознаграждение.
Когда же во исполнение желаний и чаяний общества распространится художественная жизнь по берегам Рейна и Майна, участие путешествующих не заставит себя ждать. Друзья прекрасного не всегда требуют оригиналов; познакомившись с некою замечательною картиною, тронувшей их сердце и душу, которую, однако, не могут они приобресть, вполне довольствуются они копиею. Сие явствует уже из той радости, которую вызывает у многих гостей старонемецкое искусство, побуждая их заказывать и приучая ценить копии его шедевров. Вполне удовлетворительный список с средней части упомянутой картины из собора исполнил в миниатюре господин лейтенант Раабе. Господин Беккенкамп и вовсе постоянно занимается изготовлением копий сего изображения, кои тотчас же охотно приобретаются любителями. Какие только обстоятельства не говорят в пользу того, что свободная, ничем не стесняемая художественная жизнь в сих краях непременно станет бурно развиваться, питаясь от корней вечно живой, никогда до конца не умирающей старины.
Однако прежде чем обстоятельно насладиться зрелищем столь многообразных достопримечательностей, приезжий неизбежно, точно влекомый незримою силою, оказывается в соборе. Обозрев же снаружи и изнутри несовершенство сего сооружения, увы, пока что лишь долженствующего стать одним из чудес света, исполняется он болезненного чувства, от коего избавить способна одна лишь мечта или хотя бы только надежда когда-либо увидеть здание достроенным. Ибо лишь будучи завершенным, может столь необычное творение рук человеческих произвесть действие, ради которого и родилось оно в воображении его создателя: непостижимое сделать близким и доступным. Если же замыслу не суждено осуществиться, у зрителя не достанет ни воображения, ни разума составить о нем представление или понятие.
С сим тягостным чувством, знакомым всякому, видевшему собор, боролись в наше время и юные уроженцы Кёльна, по счастию, отважившиеся представить завершенный вид его сообразно с первоначальным замыслом зодчего хотя бы в рисунках и чертежах. И хотя живописное исполнение казалось ничтожным в сравнении с реальностью, однако даже в сих упражнениях явилось столько понимания и предприимчивости, столько усердия и настойчивости, столько самобытности и силы воздействия на воображение, что братья Буассере в неблагоприятные времена смогли приуготовить сие произведение искусства, сию жемчужину к выходу в свет отдельными изданиями. Чертеж в горизонтальной проекции, по счастию, нашелся в оригинале; вертикальная проекция, обнаруженная позже, благополучно пришла на помощь прежним трудам, измерениям и предположениям. И вот, горизонтальная проекция, чертежи фасадов, сечения и перспективы соответствующих размеров, будучи опубликованы, послужат созданию произведения, которое содержанием своим, равно как и искусством художников, его исполнивших, достойно всякого внимания. Ибо тем, что чертежи и рисунки превосходных немецких мастеров, Моллера, Фукса, Квальо, были также и выгравированы в Германии, обязаны мы тихой, неистребимой любви к отечеству, явленной предпринимателями нашими, которая в годы тяжких испытаний умеет уберечь от гибели и сохранить то, что так необходимо в дни благоденствия; потому-то и было поручено исполнить важный труд сей замечательным граверам, господам Дуттенгоферу из Штуттгарта и Дарнштедту из Дрездена.
Итак, составив, благодаря трудам частных лиц, отчетливое представление о сем ценнейшем здании и в воображении насладившись будущим образом удивительного творения, коего основанием служат высшие христианско-церковные потребности, а замысел настолько же гениален, насколько и прост, а также оценив по достоинству отдельные, уже существующие части его, исполненные руками искуснейших художников и ремесленников, не можем мы удержаться от того, чтобы еще раз обратить дерзкий вопрос к согражданам: не настал ли ныне благоприятный миг для продолжения строительства?
При внимательном рассмотрении сего вопроса, однако, ожидает нас печальное открытие, состоящее в том, что собор уже двадцать лет лишен каких бы то ни было денежных средств, так что нет никакой возможности поддерживать хотя бы одни лишь строительные работы, не говоря уже об украшении здания. Так как сей храм Божий был имперскою церковью, а также потому, что деньги, предназначенные для строительства, объединены были с приходскими доходами, выпал ей странный и печальный жребий: нуждаясь более остальных в средствах, сделаться беднейшею, в то время как другие приходы сохранили или вернули обратно свои строительные фонды.
Первым делом следовало бы учредить фонд сохранения здания. Сохранить же его едва ли представляется возможным, если отказаться от продолжения строительства; ибо одних лишь наличных денег было бы не достаточно, но надобно также, при сегодняшнем понимании воли зодчего, вновь оживить искусство и ремесла. А впрочем, как бы то ни было, столь важное предприятие требует размаха и широты, возможных лишь при условии, если не малодушествовать перед препятствиями, но и не приуменьшать их значения.
Собор уже и ныне являет собою средоточие во всяком смысле; совокупно с многими иными зданиями города и всей округи, образует он  целую историю искусств. История же эта тоже имеет литературные и художественные предпосылки, ибо те друзья искусства, сколь страстно, столь же и основательно подвизающиеся на поприще возведения и украшения кёльнского собора, равное внимание уделяли как искусству древности, так и искусству современному. Потому собирали и копировали они старые чертежи, добывали гравюры и рисунки замечательных «готических» построек во всех землях, прежде всего знаменитых древних памятников зодчества на Нижнем Рейне вниз от Мозеля. Из этого мог бы родиться поучительный труд, иллюстрирующий посредством изображений среднего формата все эпохи древнего зодчества Германии, от раннехристианских времен до появления так называемого готического вкуса в тринадцатом столетии.
Время, коим располагали мы для знакомства с местными достопримечательностями, было слишком кратким, чтобы могли мы осмотреть как следует все; однако не преминули мы навестить викария собора, господина Харди, примечательного, восьмидесятилетнего бодрого старца, который, имея врожденный яркий талант и пристрастие к искусству, с младых лет сам неустанно заботился о своем образовании, искусно мастерил физические инструменты, занимался шлифованием стекла, будучи же более всего предан искусству изобразительному, также и расписными эмалями, которые особенно удавались ему. Однако главным пристрастием его была лепка из воска, ибо еще в ранней юности изготовлял он невероятно тонкие перспективные изображения пейзажей и памятников старинного зодчества в миниатюре, подобные которым создают поныне многие мастера даже в Рингене. Затем увлекся он чрезвычайно любопытными картинами иного рода: горельефными восковыми фигурами, для чего обращался он к временам года и иным характерным и приятным предметам, от веселой садовницы с корзиною, полною фруктов и овощей, до старого крестьянина, молящегося перед столом со скудною трапезою, и благочестивого христианина на смертном одре. Сии предметы, помещенные под стекло в маленькие ящички размером в один фут, гармонично, сообразно характеру расцвечены цветными восками. Они заслуживают в будущем быть выставленными в одном из Кёльнских музеев, ибо они так явственно напоминают о том, что мы находимся на родине Рубенса, на Нижнем Рейне, где колорит всегда играл главенствующую роль в произведениях искусства и немало способствовал к прославлению оных. Действие, оказываемое сим мужем на его окружение, следует описать подробнее — долг, который господин каноник Вальраф возьмет на себя с радостию, ибо, будучи моложе его, многим обязан он сему достойному старцу как на жизненном, так и на творческом пути.
Ученик сего достойного мужа, господин Хагбольд, занимался подобными работами; однако до сей поры выходили из-под ваяла его лишь профильные портреты, коим, впрочем, нельзя отказать в некотором счастливом сходстве с оригиналами. Тонкость и чистота линий платья и украшений портретируемых достойны всякой похвалы, и если в будущем станет он изображать их не только в профиль, но и в фас, прибегнув к технике горельефа, то не будет у него недостатка ни в славе, ни в заказчиках.
Заслуживает упоминания также господин Лютценкирхен, искусный миниатюрист, проявивший не только талант, но и острый ум и снискавший доверие людей высокого звания, выполняя весьма важные заказы.
Говоря о былых и нынешних достоинствах Кёльна, делающих его городом примечательным, почтенным и приятным, и вопрошая о том, что еще желательно сделать, дабы всякий образованный человек рад был бы продлить свое пребывание здесь, можно слышать в ответ, что вновь надлежит поддерживать и развивать науку и ту культуру, рождающуюся из изучения древних языков, равно как и все имеющее отношение к науке исторической; говорим «вновь», так как и эти преимущества не были утрачены здесь совершенно. Довольно будет рассмотреть весьма удачно составленные лаконичные надписи, в коих господин каноник Вальраф особенно преуспел, равно как и его веселые и содержательные латинские стихи на разные случаи; довольно будет также обратиться к историческим начинаниям его, которые наряду с другими исследователями посвятил он событиям церковной жизни родного города — и обнаружим мы немало готовых фундаментов, на которых можно возводить здания новых устремлений.
Здесь невольно вспоминаем мы о том почтенном университете, прежде существовавшем в сем городе. Расположение его было весьма удачно, меж нескольких земель, меж рек Мозель, Маас и Липпе, и потому служил он также связующим звеном между немецкими землями и родственными соседними странами, откуда еще совсем недавно, перед французским нашествием, учащиеся, большей частию католики, в таком количестве устремлялись в сей университет, что составляли средь студенчества так называемую «нацию». Медицинский факультет до конца последнего десятилетия привлекал голландских студентов своими замечательными учителями, да и по сей дней пользуется город своею прежнею славою в соседних странах. Даже в первые годы французского владычества сохранялась надежда на возрождение старого университета и жива была до последних дней, будучи питаема тем вниманием, коим пользовалась Центральная школа, преобразованная затем в среднюю школу. За нею сохранились значительные владения, заведения и коллекции, кои отчасти умножились, а также устроен был физический кабинет и заложен новый ботанический сад. Если бы в сем месте, занимаемом прежде иезуитами, нашли приют также художественные собрания, то можно было бы объединить здесь все достойное знания и изучения. Именно на этом основывают кёльнцы свою надежду на возрождение университета в старых стенах.
Все превозносимые нами выше достоинства сего города, казалось, благоприятствовали осуществлению сей мечты, ибо возможность процветания университета также и в большом городе почти не вызывает уже сомнений. Многие даже утверждают, что здесь, где собраны огромные сокровища великой старины, где церковные и светские постройки, стены и башни, а также разнообразнейшие художественные собрания наглядно представляют былые эпохи; где торговля и судоходство определяют современную жизнь — что здесь как учителям, так и учащимся все было бы полезно и благотворно, так как в наши дни речь идет уже не о школярских и предвзятых науках, но об общих мировых воззрениях, основанных на истинных познаниях.
Сторонники сей точки зрения не оспоривают определенные преимущества университетов, расположенных в маленьких городках, однако же, по их мнению, нельзя отрицать и того, что университеты сии ведут свое начало с тех времен, когда молодежи, которую надлежало, освободив от постылого школьного ига, приуготовить к еще более тягостному ярму общественно-полезной деятельности, предоставлялась определенная отдушина, переходная стадия, на которой могли они наряду с учебой перебеситься и скопить багаж веселых воспоминаний о дерзко-безрассудной юности. Ныне же, говорят они, сие недопустимо, вредно и опасно, ибо немецкий юноша уже испытал свои силы на поле брани, принял участие в великих свершениях, и даже последующее поколение имеет более серьезный строй мыслей и чувств; молодежь требует не пустой свободы и бессмысленных приключений, но благодатных, назидательно-образовательных ограничений. А где еще найдешь сие, как не в городе, заключающем в себе целый мир; где все виды человеческой деятельности развертываются перед молодыми людьми, и где вместо эгоизма студенческого братства найдут они иной источник увеселения — возвышенные мировоззрения и бесчисленные ремесла и художества; где учащемуся достаточно переправиться через реку, чтобы с пользою провести каникулы в богатейшей земле, изобилующей рудниками, металлургическими заводами и фабриками?
Сверх того кёльнцы утверждают также, что нигде учащийся не сможет в такой мере проникнуться уважением к самому себе и снискать уважение других, как здесь, участвуя в восстановлении великой, древней жизни, возвращающейся на круги своя после многих испытаний судьбы.

Послесловие. К огромному нашему облегчению узнаем мы о том, что в эту самую пору в городе создается солидный фонд, который на протяжении многих лет позволит содержать собор хотя бы в нынешнем его состояньи.
К тому же, благодаря попечению господина генерал-губернатора, графа фон Сольмс-Лаубаха, вальрафское собрание доставлено было в просторное здание Иезуитской коллегии, и теперь есть надежда на скорое начало  систематизации и каталогизации оного.
Таким образом, можно полагать исполненными два важных желания всех немецких друзей искусства.

Бонн

Внимательно осмотрев несколько боннских церквей и полюбовавшись выставленным на общее обозрение античным монументом, путешествующие доставили себе развлечение знакомством с коллекцией господина каноника Пика. Сей веселый остроумный человек добросовестно собирал все предметы старины, которые только попадали ему в руки, что уже само по себе есть большая заслуга; еще же большую славу снискал он, отчасти с серьезностию, отчасти забавы ради, с чувством и фантазиею, с веселостию и иронией, придав некую стройность хаосу из отдельных вещей и предметов,  вдохнув в него жизнь и сделав его доступным и полезным для других. Не побывав в его доме, с коим сии сокровища срослись неразрывно, нельзя вообразить себе все своеобразие данного зрелища.
Помещение лестницы изобилует портретами различной художественной ценности, которые, однако, объединяет то, что на них представлены национальные платья разных земель и времен. Жилые комнаты украшены гравюрами и картинами, посвященными печальным и радостным событиям отечественной истории, а также иллюстрирующими благосклонность и немилость фортуны к заносчивым врагам. Над дверями являются порою таблички с надписями, вызывающие у посетителя скептическую улыбку. Но вот открывается взору гостей упомянутая коллекция, которую рассматриваем мы с возрастающим интересом, поневоле непрестанно обращаясь к исторической перспективе. Гравюры на меди и монеты, расположенные в хронологически-географическом порядке, утварь всех видов — все изящно составлено.
Вспоминаем мы, например, целую стену с картинами, кажущимися нарисованными; картины сии замечательны материалом, из коего они созданы: мозаика и инкрустация, набранная из соломы или мха, усеянная рубленою шерстью, вытканная наподобие бархата, расшитая или сшитая из отдельных лоскутов. Сии подобия возбуждают интерес к сотням вещей, хранение коих приводит в смятение бывалых собирателей, ибо дают пищу уму и совершенствуют вкус. Между прочим следует заметить, что молодой кузен хозяина, сведущий в естественных науках, составил и систематизировал превосходную коллекцию минералов, любопытную как для знатоков, так и для любителей.
После услаждения взоров множеством старинных предметов декоративного и шутливого назначения с большей серьезностью обращаются гости к созерцанию достойно устроенной имитации часовни. Со вкусом обрамленные цветные старинные витражи наполняют небольшое помещение призрачным светом; осветив же оное должным образом, можно обнаружить в подобающем окружении спасенные предметы церковной утвари из упраздненных храмов: резные скамеечки для молитвы и поставцы для чтения, по всем правилам устроенный алтарь, на нем ковчежец для хранения мощей, украшенный чеканными серебряными фигурками и эмалью, сверх того древние распятия и светильники, формою и материалом напоминающие роскошный реликварий из Кёльнского собора, в коем хранятся мощи трех святых волхвов. На стенах нет недостатка в старинных картинах, предстающих здесь в привычном для них окружении, так что они словно никогда и не покидали первоначальных своих мест.
Добравшись после того до комнаты, в коей хранятся древние рукописи и книги во временном соседстве с иными ценными предметами, не можем мы не посетовать на то, что смутные времена не позволили сему достойному мужу использовать также и оставшиеся помещения дома в том же смысле, для хранения и экспонирования коллекции.
С наибольшим же удовольствием выходят посетители на садовую террасу, где талант остроумного собирателя является в полном своем блеске. Здесь, под открытым небом, собраны различные архитектурные детали и фрагменты, обломки карнизов, равно как и остатки украшений, образующие вместе подобия руин, изящно вмонтированные в поверхность стен надписи, рельефные изображения, установленные подобно памятникам обожженные глиняные сосуды, а сверх того видны также то тут, то там немногословные, но выразительные изъявления патриотических чувств.
Одно уже только подробное описание сего счастливого предприятия способно развлечь воображение и ум наблюдателя. Позволю себе упомянуть лишь маленький, хорошо сохранившийся рельеф, иллюстрирующий губительные последствия чрезмерных возлияний, под сенью виноградной лозы, в обрамлении спелых гроздьев.
Если говорить о Бонне как о резиденции и сокровищнице искусств, то при дворе имеется коллекция столь прелестная и занимательная, какое только можно пожелать. И буде владельцы ее и хранители продолжат развитие оной в прежнем смысле, то труды их обернутся на пользу и им самим, и зрителям.
В то время как сообщались мы в эти дни с людьми просвещенными и поистине вольнодумными, зашла речь и о бывшем здесь некогда университете. От собеседников наших узнали мы, что, давно отчаявшись возродить в Кёльне старую высшую школу, предприняли они попытку основать новую, в Бонне. Сие предприятие потерпело неудачу, поскольку дипломатии предпочли они, особенно в вопросах религии, полемику. Опасения и предвзятость сторонников разных партий, однако, по их словам, ныне преодолены; единственно возможный и разумный путь к примирению католиков и протестантов лежит не в догматически-философской, но исключительно в исторической плоскости, в общем образовании посредством истинно достоверных знаний. Открытие солидного университета на нижнем Рейне крайне желательно, по их мнению, так как католическому духовенству, а, стало быть, и большей части прихожан, недостает разностороннего духовного образования. Неприятие учености и даже страх перед нею возник ранее оттого, что раскол христианства произошел через философию и критику; сие повергло Церковь в ужас и привело к взаимному отдалению и остановке в развитии. При иных же обстоятельствах и ином отношении к настоящему положению вещей то, что раскололо Церковь, может вновь воссоединить ее, и вполне вероятно, что сия, казалось бы, трудная задача именно теперь, в свете изложенного, найдет свое благополучное разрешение.
То, что жители Бонна прочат свой город на роль колыбели нового университета, легко понять. Среди достоинств его называют они его малую величину, его покой. Они уверяют, что студентам, как необходимым и полезным соседям, уготованы здесь почет и уважение; они расписывают свободу, которою смогут наслаждаться юноши в сих замечательно живописных местах, как вдоль Рейна, так и в ближних и в отдаленных окрестностях его. Причины же, по которым первая попытка оказалась безуспешною, теперь ясны, надобно лишь избежать прежних ошибок в будущем, чтобы на сей раз добиться успеха.
Подобные беседы велись на террасе замкового сада, и нельзя не признать, что вид, открывающийся с сего места, достоин восхищения: слева Рейн и Зибенгебирге, справа — богато застроенная, населенная веселыми, жизнелюбивыми жителями земля. Зрелище сие столь приятно для глаз, что тотчас же является непреодолимое искушение живописать его словами.

Нейвид

Однако цель наша увлекает нас далее, вверх по течению Рейна, к Нейвиду. Сей приветливый город, тесно окруженный горами, примечателен для нас своими памятниками старины, кои местные жители уже обнаружили и продолжают открывать то тут, то там. Возможность переправляться здесь через Рейн, в недавнем прошлом использованная врагами Германии, была известна и широко послужила еще римлянам, которые затем, оценив достоинства сей местности, приспособили ее для строительства крепостей и жилых домов. Остатки простой древней крепости, а вместе с ними и руины терм обнаружены были за Нидербибером, в получасе пути от Нейвида. Покрытые землею, отчасти раскопанные развалины городских домов можно видеть в Хеддесдорфе. Да благоприятствует сей мирный покой, коим надеемся мы насладиться здесь, дальнейшим раскопкам! Устроенный со всею тщательностию музей в замке Нейвида тем самым обогатился бы, что способствовало бы дальнейшему изучению нравов и обычаев древнейших недругов Германии. О древних дорогах и крепостных стенах, протянувшихся вдоль Майна и Рейна, повествовали уже некоторые писатели, и если сии начинания продолжатся, то постепенно сложится, наконец,  полная картина здешней старины.

Кобленц

С неохотою покидаем мы сию местность и устремляемся, влекомые нашею целью, в Кобленц. Здесь также зарождается центр хранения памятников старины и развития искусств. Превосходное расположение города, прекрасные улицы и здания, благоустроенные жилища радуют горожан и привлекают гостей. Так как городу отведена была роль резиденции правительства целой земли, недостатка в достойных мужах, кои могли бы позаботиться об отыскании и хранении разных памятников, ему не грозит; для начала предметом внимания их могли бы стать немногочисленные, однако важные ценности, оставшиеся от аббатства Лаах, кои надлежит со всею осторожностию и заботою доставить сюда.
Школа юристов в Кобленце есть заведение новое, которое, вероятно, нелегко будет сохранить в виду его обособленности, зато имения тамошней повышенной народной школы, верно, хватило бы для гимназии, которая служила бы на пользу долженствующему возникнуть на Нижнем Рейне университету; и, конечно же, члены всех подобных заведений не преминули бы добровольно и деятельно присоединиться к союзу, целью коего стало бы поощрение художеств и изучение старины.
Обозревая со стороны монастыря замечательно живописное расположение города и его богатые окрестности, испытываешь чувство сожаления при виде безнадежных развалин крепости Эренбрейтштейн, которую теперь отстроивают заново сообразно новым требованиям современного военного искусства. Прекрасным же, обширным замком, органично связанным с городом и оставшимся неповрежденным, во всяком случае снаружи, напротив, любуемся мы с отрадою. Вопрос, насколько возможно возрождение его как резиденции, лежит за пределами нашей осведомленности; однако невольно предаемся мы тягостным раздумьям о печальной участи, постигшей весь Нижний Рейн, о том, что по странной прихоти судьбы все здешние княжеские резиденции оказались опустошены, в то время как на Верхнем Рейне б;льшая часть их уцелела. Сколь приятным могло бы стать времяпрепровождение в сих местах летнею порою для высших вельмож и чиновников, если бы удалось восстановить еще довольно хорошо сохранившиеся замки Поппельсдорф, Брюль, Бенсберг, Бенрат и некоторые другие и тем самым вдохнуть в сии края новую жизнь. Для целей, преследуемых нами, сие могло бы оказаться весьма полезным и благотворным.

Майнц

Житель Майнца не может не признаться себе в том, что родной город его навечно обречен быть военною твердынею: напоминанием о том служат древние и новые руины. Однако и сей факт усердный исследователь не преминет использовать для умножения своих знаний, для усовершенствования своего духа, и потому обязаны мы благодарностию неутомимому и заботливому труженику, господину профессору Лен;, за то, что известные памятники определил и описал он более подробно, новые же отыскал, собрал и систематизировал. Составленная им карта, на которой расположение римского Майнца со всеми его крепостями показано в сравнении с нынешним городом и его оборонительными сооружениями, сообщает представление о прошлом, которое, будучи почти совершенно поглощено современностию, ускользает от нашего внимания. Стены древней твердыни, находившиеся некогда внутри ее храмы и дома оживают перед нашими взорами, равно как и за пределами ее вновь воскресают памятник Друзу, водопровод, искусственный пруд и рвы, так что путешествующий быстро постигает взаимосвязь подобных творений, бывшую для него прежде загадкою.
Здание библиотеки заключает в стенах своих многие памятники старины, содержащиеся в похвальном порядке. Со всею наглядностию выставлены надгробные камни с могил римских солдат, призванных на воинскую службу из разных народов и нашедших здесь, в местном гарнизоне, свою смерть. На каждом камне высечены имя, место рождения и номер легиона, за каждым стоит урна с останками, убедительно свидетельствуя о том, как высоко ценился отдельный гражданин.
В том же помещении можно видеть и другие монументы, которые, как и с особою бережностию хранимые античные сосуды и предметы утвари, будучи изготовлены из меди и снабжены разъяснениями, образуют некое целое, которое, даст Бог, в скором времени удовлетворит желаниям любителей прекрасного и станет для последних точкой единения.
Кроме собрания книг здание заключает в себе также вещи, полезные для науки. Многое из того, что принадлежало бывшему университету, как то физические инструменты, минералогические и прочие предметы, ныне хранятся здесь и могут послужить основою будущего училища.
Довольно места отведено также и для ценных картин, привезенных сюда из Парижа и выставленных для всеобщего обозрения, что, конечно же, будет способствовать оживлению интереса горожан к искусствам.
Господин граф Кессельштедт, любитель и хранитель картин и древностей, не упускает возможности пополнить свою значительную коллекцию. Картины пейзажиста Каспара Шнейдера по праву привлекают друзей искусства. Некий живописец и торговец картинами по имени Арбайтер обладает прекрасными вещами и его нетрудно отыскать. Одним словом, здесь собрано немало ценного и интересного, так что Майнц, без сомнения, с своей стороны, внес бы в дело создания и развития рейнского союза любителей искусства свою, весьма полезную и ощутимую лепту.
В заключение да позволено мне будет выразить пожелание, вполне отвечающее нынешнему и будущему положению Майнца. Пусть гений войны, витающий над сим местом, сотворит здесь школу воинской доблести, здесь, где даже в мирные дни каждый камень всечасно напоминает о войне. Только деятельность способна рассеять тревогу и страх, а каких только шедевров оборонительного и наступательного искусства не видала сия земля за свою историю! Каждый редут, каждый холм сделался бы живым назиданием, взывал бы к юному воину, ежедневно и ежечасно внушая ему чувство уверенности в том, что именно здесь, быть может, находится важнейший рубеж, горнило стойкости немцев и их сыновней любви к отечеству.

Бибрих

После столь многих руин древних и новейших времен, навевающих на путешественников здесь, на Нижнем Рейне печальные раздумья, тем более приятно оказаться в хорошо сохранившемся увеселительном замке, который, несмотря на опаснейшее соседство, по-прежнему служит жилищем своему сиятельному владельцу и его двору, оказавшему страннику наилюбезнейший прием. Размещенные в стенах замка библиотеки и естественнонаучные коллекции, на коих, впрочем, не могли не сказаться превратности многолетней войны, вскоре также станут доступны пытливому вниманию как местных жителей, так и путешествующих и послужат к их пользе и удовольствию, подобно тому как господин камергер фон Науендорф уже с готовностию демонстрирует и комментирует любителям свою солидную, систематизированную минералогическую коллекцию.

Висбаден

Здесь уже многое сделано в упомянутом смысле, многочисленные книги из монастырей выставлены в стройном порядке. Замечательна одна рукопись, содержащая видения святой Хильдегарды. Все, что приобретается здесь нового, служит прежде всего тому, чтобы ознакомить государственных чиновников с новостями политики и литературы. Потому все газеты и журналы содержатся в образцовом порядке. Все сие происходит под надзором господина библиотекаря Хундесхагена, снискавшего себе добрую славу своим трудом, посвященным дворцу Фридриха I в Гельнгаузене. К сожалению, готовое уже издание сего творения сгорело во время битвы при Ганау; впрочем, медные доски были счастливо спасены, что ныне, в мирные дни, вселяет надежду на благополучное завершение благородного замысла. План крепости Майнц, изданный сим талантливым мужем, не менее убедительно доказывает усердие его и способности. Под началом его постоянно трудятся многие молодые люди над подобными замыслами.
Кабинет господина горного советника Крамера являет собою превосходное украшение сего города. Он заключает в себе полное и систематическое собрание минералов, а сверх того роскошные образцы пород из важнейших рудников Вестервальда. Весьма любезный, образованный теоретически и практически, владелец коллекции, обнаруживший также дар сочинителя применительно к сфере своей деятельности, посвящает каждую свободную минуту путешествующим и гостям курорта в качестве просветителя и приятного собеседника.
Друзьям зодчества будут отрадою и образцом для подражания большой курзал, равно как и вновь выстроенные улицы. Сии успехи, ставшие возможными, благодаря значительным льготам и субсидиям от высших властей, свидетельствуют о таланте и усердии господина строительного директора Гётца и господина строительного инспектора Цайса. Обширные жилища, коими наполняются вновь выстроенные прекрасные дома, оживляют надежду на осуществимость некоторых втайне лелеемых горожанами желаний и на возможность придания сему и без того весьма популярному, день ото дня растущему вдаль и вширь городу еще большей значительности посредством музеев и научных учреждений. Уже многие друзья искусства, природы и древностей скрепили подписями свое намерение основать общество, которое посвятило бы свою деятельность предметам и явлениям, заслуживающим интереса вообще, в особенности же применительно к сей местности. Господина фон Гернинга, сделавшего горы Таунуса излюбленным предметом своих поэтических творений и наблюдений, вероятно, нетрудно будет подвигнуть на то, чтобы перевезти сюда свое богатое собрание и создать тем самым питательную почву, на которой благосклонность правителей и щедрость благодарных гостей города не замедлят взрастить вожделенный плод.

Франкфурт

Несмотря на тяжкое многолетнее бремя войны и лишений, сей город счастливо отстроился, приняв облик роскошный и светлый. Приезжий, долго не видевший его, изумляется, горожане же не устают восхищаться давно знакомым. С необыкновенною широтою и прозорливостью составленный план его отводит довольно простора и живописнейших мест также для грядущего строительства. Потому-то останки сенатора Гиолета, представившего первые проекты сих начинаний на высочайшее одобрение и до последнего своего часа заботившегося о неукоснительном их осуществлении, мирно покоятся в общественном месте. Любовь к изобразительным искусствам в широком смысле во все время сохранялась у многих частных лиц, ныне же настает пора, когда свободное бюргерство, поощряемое благоприятствующими обстоятельствами, сообща возьмет на себя также заботу об объединении отдельных сокровищ и все большей их публичности.
В самом начале пребывания нашего в городе встречает нас желанное известие о том, что здесь вынашивается план возведения нового здания библиотеки. Значительное собрание книг должно было в свое время уступить место строящейся церкви Кармелитов босых и хранилось доселе в разных малоподходящих для сей цели помещениях. Ныне же отводится для него одна из пока еще свободных больших площадей, где остается довольно пространства, чтобы достойно разместить и некоторые другие общественные учреждения. Господин архитектор Гесс, вдохновляемый опытом и примером достопочтенного своего отца, усовершенствовавший свой талант путешествиями, а также изучением местных больших, с тонким вкусом возведенных зданий, получил поручение разработать проект. Мудрый и деятельный библиотекарь, господин профессор Шлоссер, с честью исполнит свой сыновний долг перед родным городом не только в устройстве библиотеки и размещении книг, но также и в дальнейшем планомерном умножении оных. Ибо вероятно, можно полагать, что возведением сего здания будет заложен фундамент для всех прочих научных начинаний. Кроме того, сие важное предприятие нашло уже значительную патриотическую поддержку, так как во время празднования восстановленной свободы города успешно проведена была подписка на многие издания.
И, быть может, сие здание окажется в счастливом соседстве с еще одним, уже процветающим заведением, именуемым «музеем». Некое сообщество друзей искусства основало солидный фонд и взяло в аренду обширные помещения, дабы время от времени собираться вместе и отдавать дань прекрасному. Содружество это вскоре сделалось средоточием многих новшеств: большой зал заполнился собранием картин; господин Брённер принес в дар «музею» богатую коллекцию гравюр, а также значительный капитал; сверх того сюда же поступили картины, изъятые из упраздненных монастырей.
Именно ради сих картин следует подумать о более просторных помещениях, дабы выставить их достойным образом, ибо ныне стоят они друг над другом, так что рассмотреть их, не причинив неудобств любезному господину Шютцу, не представляется возможным. Собрание сие потому уже замечательно интересно, что составлено по преимуществу из картин верхненемецких, верхнерейнских живописцев, с коими Франкфурт сообщался более, нежели с нижнерейнскими, брабантскими. Талант Гольбейна Старшего, в продолжение нескольких лет пользовавшегося гостеприимством кармелитов, предстает здесь со всею живостию и наглядностию. Сия коллекция, даст Бог, через несколько лет приведена будет в порядок и выставлена на обозрение общества и на радость друзей искусства. Как быстро она затем станет умножаться посредством новых приобретений, даров и пожертвований! А посему начальствующие над предстоящим возведением нового здания могут не страшиться упреков в чрезмерной пространности помещений, кои, быть может, окажутся несоразмерными сегодняшним нуждам, ибо и пустующие залы могут уже и сегодня быть использованы плодотворнейшим образом.
Оглядывая внутренним взором своим все похвальные и достойные подражания дела, свершенные в годы лихолетья, немец не может не вспомнить также прекрасного заведения, коим обязан город Прага богемским сословиям. Последние, высоко оценив деяние достопочтенного графа Штернберга, который как патриот и истинный друг искусства предоставил городу свое собственное значительное собрание картин для публичного пользования, объединили свои художественные сокровища с его коллекцией для той же цели, а именно таким образом, что произведения оставались собственностью владельцев, кои вольны были распоряжаться ими по своему усмотрению, что явствовало из прикрепленных табличек с именами. Сверх того обязалось сие общество вносить ежегодно денежные суммы на содержание художественной школы, в коей, благодаря животворному таланту господина директора Берглера, обучались одаренные ученики, даже из высших сословий. Отчего бы не создать и во Франкфурте нечто подобное, если не то же самое?
Ибо уже сегодня основание здесь некоего важного, самостоятельного учреждения есть дело почти решенное. Предводитель всех живущих здесь истинных друзей искусства, господин Штэдель, достигший уже преклонного возраста, наслаждается своими в продолжение всей жизни, с пониманием и упорством собранными художественными сокровищами в чрезвычайно благоприятно расположенном доме. Несколько комнат украшены изысканными картинами всех школ, в шкапах хранятся рисунки и гравюры, несметное множество и необыкновенная ценность коих повергает частых посетителей в изумление. Утверждают, что сей замечательный муж, беззаветно преданный отечеству, посвятил художественные сокровища свои, равно как и обширное здание сие, а сверх того солидный капитал на общую пользу, так что интерес и любовь к искусству на все времена обрели здесь благотворную среду и надежную опору.
Господин доктор Грамбс также располагает коллекцией картин, гравюр и рисунков, превосходящей все представления. Его глубочайшее знание искусства указывает посетителю кратчайший путь к пониманию тех или иных произведений и осознанию их ценности. Сей неутомимый друг художеств, принимая участие в ныне здравствующих живописцах, широко покровительствует многим развивающимся талантам, среди которых следует прежде всех упомянуть господина Вендельштадта, ибо последний непосредственно помогает ему и шаг за шагом, благодаря природным своим способностям и историческим познаниям, обращается учителем и хранителем собрания.
Господин Франц Брентано выставил в пространном, ярко освещенном зале, а также в нескольких других комнатах прекрасное собрание картин; коллекция сия составлена была знаменитым тестем его, фон Биркенштоком, который, будучи родом с берегов Рейна, приобрел широкую известность в ученом и художественном мире, в продолжение всей его жизни в Вене. С нею соседствует богатое собрание гравюр, в коем среди прочих видеть можно творения Маркантонио Раймонди и иных старых итальянцев в оттисках, редко попадающиеся на глаза любителей.
Те, кому посчастливилось пользоваться назваными собраниями, несомненно, расширят и оживят свои знания, на какой бы ступени понимания они ни стояли.
Господин фон Гернинг владеет музеем разнообразнейших сокровищ, кои, будучи размещены, в более пространных помещениях, вызывали бы еще более радости и удивления любителей и знатоков, нежели теперь, ибо в частном жилище не каждому предмету достается довольно места и внимания. Так, например, коллекция античных ваз, изделий из бронзы и иных древностей сама по себе уже повсюду привлекала бы внимание зрителей как объединяющая часть большого целого.
Господин Беккер, заслуживающий наивысшей похвалы как медальер, составил значительную коллекцию монет всех времен, наглядно иллюстрирующую историю сего искусства. У него же можно видеть и ценные картины, хорошо сохранившиеся бронзовые изделия и другие старинные произведения искусства.
Отдельные важные картины находятся в частном владении. У господина фон Хольцгаузена на Эде имеется ценная картина Лукаса Кранаха — Христос, собравший вкруг Себя матерей и детей, — замечательная тем, что в ней счастливо сочетаются мотивы материнской любви и почитания пророка. Хорошо сохранившиеся картины, фамильное достояние седой старины, дают нам пример достоинства упомянутого рода и любви родоначальников его к искусству.
Превосходные картины украшают также жилища господина Леерзе и госпожи де Невиль. Одно из прекраснейших живописных полотен ван дер Неера принадлежит господину Этлингу. Лаусбергское собрание, увы, рассеяно по всему свету.
Теперь намерены мы предварительно рассмотреть некий способ, посредством коего впоследствии, когда во Франкфурте все вернется на круги своя, здешние друзья искусства могли бы оказать ценнейшую услугу как горожанам, так и гостям города. Венецианцы имеют каталог картин своего города, расписанных по эпохам истории искусств и по годам расцвета творчества художников. Они все приведены в хронологическом порядке, и против каждой картины имеются сведения о том, где она находится. Если бы молодые франкфуртские друзья искусств сделали бы сей каталог предметом для подражания, то могли бы в свое время явить достойный плод сего труда, предоставив любителям прекрасного чрезвычайно полезный документ.
Сверх того не можем мы умолчать о том, что также и некоторые другие обстоятельства весьма благоприятствуют здешним друзьям искусств. Господин Моргенштерн, несмотря на почтенный свой возраст, продолжает с усердием и мастерством, поистине достойными восхищения, реставрировать картины. Насколько глубоко проникается он духом и особенностями письма каждого живописца, свидетельствуют исполненные им уменьшенные копии превосходнейших шедевров, кои хранит он в шкафчике как некое подобие домашнего алтаря. На сии сокровища непременно обратят свое внимание начальники общественных заведений и позаботятся о том, чтобы они остались во Франкфурте.
 Господин Зильберберг владеет любопытнейшим собранием старинных и современных гравюр, которое готов он дешево продать желающим или обменять на что-либо. У господина Боя можно видеть всевозможные творения искусств и природы; его, как и многих иных, можно лишь рекомендовать будущим составителям руководства для приезжих, желающих получше узнать Франкфурт..
Вообще говоря, положение любителя искусств едва ли может быть более завидным, нежели здесь: вспомним хотя бы аукционы, на которых продается имущество умерших, а также коллекции, присылаемые сюда для выгодной продажи. Любители обретают тем самым счастливую возможность познакомиться с многими мастерами и их преимуществами и даже при желании, не входя в большие расходы, пополнить свои художественные коллекции. Подобные выставки случаются во время каждой ярмарки, порою дважды и трижды, а в будущем, верно, станут еще более частыми, по той причине, что мир пришел в необычайное движение и произведения искусства нередко меняют своих владельцев, кои, например, принуждены бывают отказаться от своих художественных ценностей ради наличных средств. И потому Франкфурт постепенно сделался связующим звеном меж Верхним и Нижним Рейном, меж северо-восточною и юго-западною Германией и даже между отечественным и заграничным художественным рынком.
Если пожелаем мы взглянуть, как обстоит дело с обучением искусствам, то легко убедимся, что и об этом уже предварительно позаботились. Одна из тех школ рисования, которые в Германии с давних пор пользуются заслуженною славою и цель которых состоит скорее в том, чтобы изощрить око и развить вкус любителя и ремесленника, нежели в том, чтобы воспитать художника, открыта уже и здесь. Заведует ею господин Регес под начальством директора, господина доктора Грамбса. Подобные школы имеют, кроме упомянутых особенностей, также особое преимущество, заключающееся в том, что они суть своего рода послушничество для юных дарований, ибо предстоятели их скоро выделяют из среды учащихся тех, в ком врожденные способности сочетаются с пытливостью и усердием, по которым и распознается будущий художник.
Чтобы, однако, помочь сим учащимся добиться б;льших успехов, мы менее всего ратовали бы за открытие здесь академии художеств. Ибо надобно иметь множество образованных художников, пропасть таланта и умения, чтобы дать им законную форму, единоначалие. Мы высоко ценим всякую академию художеств, действующую в столице огромной империи, посреди изобилия художественных сокровищ, руководимую достойными мужами; однако не успеешь оглянуться, как даже и там пускает ростки республиканская форма. Так в Дрездене различают учеников господ Зейдельмана, Грасси, Маттеи, Кюгельгена и Хартмана с одной стороны и тех, что держатся Цингга, Кленгеля или Фридриха с другой. Обучение есть чрезвычайно важная вещь, однако юный художник желает учиться у одного мастера, и если там он преуспевает лишь в послушании, то здесь с необыкновенною силою является действие привязанности, доверия и определенной внутренней убежденности.
Итак, было бы разумно если не призвать во Франкфурт достойных мастеров, то хотя бы по мере сил благоприятствовать обустройству их в городе, позаботившись о том, чтобы могли они нанять подобающее жилье, а также получили и некоторые иные льготы. Начальствующие над городскими художественными училищами отдали бы к ним в ученье талантливейших воспитанников, положив им за то надлежащую плату. Молодые же художники сами выбирали бы себе учителя, руководствуясь склонностью своею к определенному роду искусства или уважением и доверием к мастеру. Состоятельные родители стали бы платить за своих детей, меценаты за своих любимцев, подающих определенные надежды. Мастер же, имеющий собственный очаг и желающий расширить дружбу с учениками, мог бы брать их под свой кров, нахлебниками, и устроить настоящий пансион; при том старшие и преуспевшие ученики могли бы стать ему помощниками, наставляя младших. Если же такая возможность в свободном городе сделалась бы доступна для многих, то положительное действие не замедлило бы явиться.
Практическое образование молодых художников есть настоятельное требование времени. У мастера, каким мы его себе представляем, они научались бы рисовать, писать красками, изготовлять копии и реставрировать картины; успешно возрастали бы и таланты средней руки, не поддаваясь досаде и неуверенности в своих силах, как сие часто случается в училищах, где порой приходится им стремиться к слишком труднодостижимым целям. В случае же, если обнаружится среди учеников особо выдающееся дарованье, то не поздно будет доверить судьбу его академии или иной высшей школе.
Те, кому надлежит заботиться о сих начинаниях, безусловно, не преминут позаботиться и том, чтобы мастера не знали нужды ни в чем из того, чего сами не смогут достать: в моделях, манекенах и прочих предметах. Так уже сейчас в саду господина фон Бетмана находится собрание гипсовых копий античных статуй. А каких только добрых дел не вправе ожидать мы от человека, чья увлеченность и деятельность поддерживается и подогревается столь большим состоянием!
Предложения подобного рода представляются нам тем более естественными, что они отвечают духу времени, опыт же всех образовательных учреждений учит нас, что гораздо выгоднее насаждать их либеральным гуманным способом, нежели втискивать их в тесные рамки по-монастырски строгого устава. Франкфуртцам следует обратить свои взоры в прошлое, в те времена, когда одновременно или вслед друг за другом цвело такое множество художественных дарований, свободных от какого бы то ни было академического гнета, когда школу и академию заменяла семья. Следует вспомнить сих мастеров, от первопроходцев до новейших времен, Фейерабендта, Мериана, Рооса, Шютца, чтобы уяснить себе путь, на котором художники свободных городов вернее могут усовершенствовать свое искусство и достичь своих целей.
Теперь надлежит нам вспомнить еще некоторых превосходных мастеров. Господин Шютц, по прозвищу Кузен, продолжает пейзажные работы, которые со времен Захтлебена непрестанно живописуют земли, расположенные по берегам Рейна. Сепии его отличаются удивительною чистотою и точностью, прозрачность вод и ясность неба в них неподражаемы. Изображения берегов, островов и скал, равно как и самой реки, столь же прелестные, сколь и достоверные, сообщают зрителю или воскрешают в памяти его чувства, охватывающие путешествующего по Рейну. Писаные же маслом картины сего художника дают ему возможность успешно воспроизвести тонкую игру красок, обусловленную тем или иным временем года или суток, а также атмосферными явлениями.
Из произведений господина Радля у Грамбса хранятся в высшей степени ценные акварели, представляющие окрестности Франкфурта и живописнейшие горные долины Таунуса, кои, хотя и писаны с натуры, удовлетворяют даже самый изысканный вкус в отношении выбора мотивов, передачи светотени и колорита.
Познакомить более широкую, включая и зарубежную публику, с творчеством таких художников станет приятным долгом для тех, кому надлежит заботиться об искусстве; нам же да будет позволено высказать предложение, которое, несмотря на всю кажущуюся странность его, без сомнения, заслуживает внимательного рассмотрения. Мы не скрывали, что не любим в наших художественных заведениях каких бы то ни было примет, напоминающих церковный приход. Посему предложение наше заключается в следующем. Начальствующим над художественною сферою надлежит приобретать у искусных мастеров, кои испытывают недостаток в заказах или создают произведения свои наудачу, добротные картины, предлагая им подобающий гонорар и уступая их затем любителям по более низкой цене. Возникающий через то убыток был бы б;льшим благодеянием для художника, нежели назначенный ему без условий пенсион. Если он снискал себе заслуженную славу и слух о том распространится среди друзей искусств, то заказы умножатся, и он, сохраняя чувство меры, сможет со временем назначать свою цену. Посему весьма полезно было бы учредить особый фонд для приобретения таких картин, коего распорядители могли бы умножить имеющуюся сумму посредством публичных выставок и аукционов. Так люди признанной честности и испытанной мудрости вдохнут новую жизнь и новый дух в эпоху, которую мы ныне приуготовляем.
Коль скоро мы, говоря о новых учреждениях, ратуем за республиканские формы, да будет позволено нам прибавить к сказанному, что, с другой стороны, свободному гражданину, неохотно подставляющему выю под иго чьих-либо наставлений, было бы весьма полезно развивать в себе самом общественные добродетели, ибо опыт прошлого и настоящего учит нас, что житель свободного города по обыкновению упорно противится единению с себе подобными. Нет ничего естественней, чем тот факт, что независимость укрепляет нас в нашем собственном существе и делает характер год от года грубее, и так как каждый лелеет свою свободу, то и оказывается, что люди, могущие быть связанными друг с другом прекраснейшими узами, порою делаются друг другу совершенно чужими. Даже общие слабости и привязанности не могут уже объединить их хотя бы на мгновенье: любители цветов обращают предметом своих распрей цветы, знатоки монет — монеты, когда дух человека пребывает в плену у его собственных чувств и страстей.
Тем приятнее было слышать нам, что во Франкфурте имеется общество друзей искусства, члены коего поочередно собираются друг у друга, дабы с пользою беседовать о принадлежащих им гравюрах, умножая свои познания в сей области. Тем самым сей обширный и сложный предмет, в коем все зиждется на ценности отдельного оттиска, делается все доступней для разумения. Еще большее благо заключается в том, что достояние других становится и нашим духовным достоянием. Знать и любить лучшее, чем мы не обладаем и на обретение чего едва ли можем надеяться, есть, в сущности, величайшее преимущество образованного человека, тогда как незрелый, эгоистический человек часто ищет в обладании лишь суррогат недостающих ему знаний и любви. Если упомянутые начинания распространятся и на остальные виды искусства, то отдельные представители нового поколения объединятся светлыми, мирными узами, подобно тому как в годы лихолетья все объединились в славном порыве послужить спасению отечества, одни воинскими доблестями, другие гражданскими подвигами.
Изложив высшие мотивы, побуждающие нас к оживлению искусства и науки, перечислив тонкие нравственные и духовные средства, к коим надлежит прибегнуть для достижения сей цели, надобно упомянуть и о некоем предрассудке, время от времени напоминающем о себе, к нашему огорчению. Любитель часто решительно отмежевывается от торговца художественными изделиями. Так повелось с прежних времен, когда состоятельные люди высоко ценили, порою даже переоценивали то, чем владели — именно потому, что владели им. В нынешнем же, более оживленном мире любитель не может отказать себе в том, чтобы уступить посредством продажи или обмена то или иное произведение искусства, которое он перерос или к которому охладел со временем, третьему лицу, для коего оно стало бы желанным приобретением. Особенно трудно вообразить себе некое неизменное художественное собрание во Франкфурте с его необыкновенною оживленностью, с непрестанно чередующимися приливами и отливами художественных товаров, и потому было бы несправедливо упрекать любителя в том, что он стремится сохранить свою страсть, изменяя состав коллекции сообразно с своими возможностями.
Нам нет нужды долго искать примеров, подтверждающих мысль, что ремесло как прежде, так и ныне вполне может сочетаться с любовью к науке и искусству: ибо мы находим, что со стороны книготорговли являются весьма желанные для искусства перспективы. Господин Брённер выставил в своем достойном, благоприятно расположенном и украшенном заведении книги в красивых переплетах, а кроме сего главенствующего товара находят посетители здесь также новейшие гравюры на меди и картины, доступные для обозрения и приобретения. Господин Веннер во время своего путешествия в Рим принял деятельное участие в тамошних немецких живописцах, поддержал Рипенгаузена, Овербека и Корнелиуса и взял на себя издание иллюстраций последнего к Фаусту в виде рисунков пером. Фердинанд Рушевей выгравировал сии рисунки с большою любовью и точностию, в чем могут убедиться любители, ознакомившись с пробными оттисками. Сверх того, господин Веннер осчастливил свой родной город превосходными гравюрами с изображениями произведений Кановы и Торвальдсена, облегчив знакомство с ними и их приобретение. Господин Вильманс, также друг искусства, имеет ценные картины; забота его о литературе и искусстве всем известна. Пусть же как можно скорее на смену скудным отчетам путешествующих явится в том или ином издательстве более подробное описание всех художественных сокровищ и проявлений художественной жизни, гордость сего вновь оживающего свободного города!
Поскольку же мы желаем сего не для одного лишь Франкфурта, но также и для других, уже названных городов и местностей и тех, кои еще надлежит упомянуть, то призываем мы издателей браться за дело без робости, но от малых тиражей незатейливых книжечек, охотно приобретаемых путешествующими за низкую плату, смело переходить к более пространным и живым описаниям, увеличивая их численность. Все написанное на злобу дня должно дышать свежестью, и здесь требуется книга не для хранения, но для использования.
О том, что и в других искусствах заявляет о себе дух предприимчивости, свидетельствует певческая школа, открытая господином Дюрингом по собственной воле из чистой любви к искусству. Сие заведение столь далеко уже продвинулось по пути преуспеяния, что молодые люди обоих полов, доверившиеся своему учителю, в дни празднеств услаждают пением слух и умиротворяют души прихожан в церквях обеих конфессий. Случается им петь также в светских концертах. По утрам в воскресные дни собираются они на репетиции, на коих по согласованию с начальством допускается присутствие слушателей. Остается лишь пожелать сей школе более просторного помещения, которое тотчас же обернется для нее большою выгодою. Существование ее радует всех друзей музыки, и потому не будет у нее недостатка ни в поддержке, ни в особой заботе об отдельных дарованиях, так как Франкфурт имеет превосходного хормейстера в лице господина Шмидта, оперный же театр славен многими талантами, кои не только радуют своим искусством, но и почитают своим долгом искусство сие распространять повсеместно через обучение и наставление юных музыкантов.
Выразив сии благочестивые пожелания, поговорив о важных намерениях и дерзновенных планах, обратимся теперь, наконец, к некоему учреждению, возникшему на прочном основании и заключающему некое новое начало, которое послужит преодолению прежних задержек и случайных препятствий. Речь идет о фонде, который оставил своему родному городу доктор Зенкенберг (светлая ему память!), практикующий врач и образованный человек. Фонд сей подразделяется на две части, служащие соответственно практической и теоретической цели. Основою первой части, является бывшая лечебница, здание, выстроенное основателем фонда наподобие дворца, а сверх того значительный капитал. Сюда с первых же дней стекались дары и крупные пожертвования, из коих составилось солидное состояние, умножающееся год от года, благодаря излишкам в кассе. Здесь, стало быть, желать нечего.
Тем более внимания и доброй воли надлежит нам посвятить второй его части, которая, будучи основана с теоретически-научною целью, оказалась не столь благоприятствуемой обстоятельствами. Она включает в себя дом, двор и сад владельца. Дом, в коем устроена квартира для одного из руководителей фонда, имеет, конечно же, недостаточно пространные и многочисленные помещения; последние смогут вместить все, что задумано, лишь при условии безупречного порядка в расположении предметов. Здесь помещается прекрасная библиотека, охватывающая период до прямых последователей Галлера и содержащая значительнейшие старинные труды по анатомии и физиологии; будучи приведена в надлежащее состояние, дополнена и открыта для посетителей, она могла бы стать важным разделом городской библиотеки.
Минералогическая коллекция, присовокупленная к библиотеке произвольно, ныне обособляется и систематизируется; она содержит много замечательного материала, впрочем, лишь в виде разрозненных групп, не связанных внутренне меж собою. Окаменелости, собранные в наиблагоприятнейшее время, превосходят все ожидания.
Ботанический сад достаточно просторен, чтобы согласно замыслу содержать лекарственные растения, при том что еще останется довольно места для важного физиологического материала, проливающего свет на растительную жизнь и венчающего весь опыт изучения оной.
Старинная химическая лаборатория на нынешней ступени развития науки непригодна уже для исследований; новая, более совершенная, выстроена была непосредственно у каменной ограды Зенкенбергского сада для другой школы и стоит ныне в стороне, особняком, никем не используемая.
Анатомический театр, довольно просторный, отвечает своему назначению; выставленные в нем препараты не все принадлежат заведению.
После краткого упоминания отдельных частей, составляющих целое, надобно обсудить все подробнее, выразив и обозначив при этом желания и надежды. Здесь следует, прежде всего, помнить намерение владельца, который, будучи человеком образованным и приверженным науке, не видел лучшего использования своей лечебницы, нежели соединение оной с учебным и исследовательским учреждением. Он желал доставить врачам своего родного города некий центр научного сношения; он пригласил некоторых из них вместе с другими горожанами на службу в лечебницу, призывал их к ежемесячным собраниям, побуждая читать лекции по разным предметам.
Ранняя трагическая смерть его прервала вдохновляемое им самим начинание, и все же институт сей успел пережить поистине блестящий период, когда главным врачом лечебницы был заслуженный Рейхард, автор франкфуртской «Флоры». Однако средства, предназначенные сему подразделению, не прибывали по той причине, что в торговом городе научным интересам люди по обыкновению предпочитают практические нужды и вообще склонны бороться прежде с настоящим злом, нежели заботиться о предотвращении грядущего. Вследствие сего, лечебница должна была довольствоваться одними лишь пожертвованиями, науке же и вовсе выпала печальная участь падчерицы.
Все более покрываясь пылью забвения, она наконец стала жертвой внутренних и внешних недугов. Школа врачевания, коей надлежало оживить исследования, возникла и скоро прекратила свое существование. Бремя  войны, как и прочие иные беды, сказалось и на ней; институт обеднел настолько, что не в состоянии удовлетворить даже ничтожнейшие свои нужды из собственных средств. Уже сейчас, при приобретении шкапов для размещения и хранения минералов, едва ли возможно обойтись без благотворительности.
Однако и здесь находится место для надежды. Недавно почивший в Бозе врач лечебницы, доктор Лер, коему Франфурт обязан прививками от коровьей оспы, присовокупил к Зенкенбергской библиотеке свое собрание книг, завещал коллекцию портретов знаменитых врачей, а также капитал в сумме девяти тысяч гульденов, от коего проценты достаются врачу лечебницы на том условии, что в весенне-летний семестр безвозмездно читает он курс лекций по ботанике.
Господин доктор Нойбург, медицинский служитель сего заведения, коего знания, старания и доброжелательность признаны всеми, ныне с усердием занимается упорядочением естественнонаучной коллекции и намерен, как только изучен будет состав оной и установлены недостающие ей материалы, презентовать ей дуплеты своих раковин и птиц, и, конечно же, библиотека и естественный музей, представ перед взорами франкфуртских патриотов в своем совершенном виде, еще не раз станут предметом щедрой благотворительности и заботливого попечения.
Обратившись к ботанике, видим мы из вышеизложенного, что сей науке явлено было довольно заботы. Господин доктор Нефф с своими помощниками, садовых дел мастерами Боймертом и Изерманом, сумеет позаботиться о надлежащем многообразии сада и об использовании оного  следующей весною.
В целом же для ботаники во Франкфурте стало бы большим успехом уже хотя бы объединение любителей растений в некое содружество для взаимных визитов и научных сношений и готовность их взять на себя заботу об определенной области. Голландцы и англичане явили нам в том лучший пример: первые тем, что основали общество, члены коего поставили себе целью изобразить великолепные растения во всей их красе; вторые тем, что несколько любителей садов условились посвятить особое внимание отдельным подразделениям, как, например, крыжовнику, при том каждый участник изъявил готовность с величайшею заботою заниматься лишь одною разновидностью. Если кому-нибудь сие покажется с научной точки зрения мелочью или смешною безделицею, то не лишним будет вспомнить о том, что богатый любитель по обыкновению желает обладать вещами редкими и возбуждающими внимание и что садовник должен иметь заботу также и об удовлетворении гурманских потребностей своих клиентов. Основание такого общества во Франкфурте сулит местной ботанической науке великую выгоду.
Если бы Зенкенбергский сад остался центром исключительно медицинских и физиологических изысканий, то было бы весьма полезно для учителей сего заведения иметь дозволение посещать с своими слушателями сады господ Зальцведеля, Яссоя и Лёрля во Франкфурте, а также сад господина Метцлера в окрестностях города, попадая в оный через Оберрад. Сие послужило бы для владельцев и гостей источником взаимного удовольствия и обоюдной пользы. В столь живоносном городе все связанное какими бы то ни было узами родства и подобия, должно сообщаться друг с другом; так и ботаникам, цветоводам и садовых и огородных дел мастерам надлежит не обособляться, но, напротив, сближаться и обогащать друг друга новыми знаниями и умениями.
Что до химии, то тут все зависит от одного лишь простейшего решения, ибо нет недостатка ни в помещениях, ни в людях. Примыкающая непосредственно к Зенкенбергскому саду лаборатория, строение новое и вполне отвечающее своему назначению, лишилась хозяев и пустует с тех пор, как закрыта была медицинская школа, и все единодушно ратуют за включение ее в Зенкенбергский фонд. Потому соответствующее распоряжение высоких властей, коему благоприятствует и вновь воцарившийся мир, не заставит себя долго ждать. Господин доктор Кестнер с величайшим нетерпением ожидает сего решения, питая себя вполне обоснованною надеждою на всяческую поддержку в своих будущих трудах. И, конечно же, для иного образованного горожанина регулярные лекции по химии стали бы счастливым исполнением одного из заветнейших его желаний. Ибо обрести известность посредством новой химии, вобравшей в себя уже б;льшую часть физики, лестно было бы для любого города, особенно для Франкфурта. Практикующему врачу здесь удобнее всего было бы воспринять новейшие знания и воззрения, остающиеся за пределами его повседневной деятельности. Фармацевт лучше мог бы понять особенности приготовления лекарств, коим он до того занимался, строго следуя предписаниям. Многие горожане, сделавшие источником своего богатства солидное фабричное производство, много выиграли бы, познакомившись с новейшими открытиями; другие же, стремящиеся к высшему образованию, нашли бы в химии истинный праздник духа, не говоря уже о тех, кои тяготеют к древним химически-мистическим представлениям: они получили бы здесь полное удовлетворение, увидев, что столь многое, воспринимавшееся нашими далекими предками во мраке неведения лишь как разрозненные явления, кои они тщетно пытались постичь на уровне смутных предчувствий, ныне все заметнее складывается в одно целое, все более проясняется, так что, быть может, ни в одной другой области науки идеальное не предстает в действительности с такою очевидностию, как в химии.
Если бы можно было привлечь сюда толкового физика, который бы объединил свои усилия с химиками и внес в общее дело то, что заключает в себе иной раздел физики, на который не претендует химия; если бы удалось добыть инструменты, необходимые для наглядного представления разных феноменов, избежав, однако, при этом обилия избыточных, дорогих и громоздких приспособлений, то в этом большом городе был бы, с одной стороны, благополучно разрешен вопрос об удовлетворении важных и втайне давно питаемых потребностей, с другой же губительно расточаемые время и силы иных горожан направлены были бы в более благородное русло. Местом сего физического заведения можно было бы с чистою совестью определить анатомический театр. Вместо комментариев по поводу того, что господин доктор Берендс, доселе начальствовавший над сим заведением, будучи достойным учеником Зёммерингса, принял свою отставку; вместо того чтобы упоминать о переезде господина доктора Люкэ, деятельного, преуспевшего в сравнительном прозекторстве ученого, в Марбург, да будет позволено нам поговорить в общих чертах об отношении анатомии к существующему Зенкенбергскому институту. Возможно, основатель фонда, допустил здесь ошибку в планировании законченного медицинского заведения, упустив из виду особые условия, в коих находилось его заведение. Знатоки прозекторского искусства, профессора, посвятившие себя сему предмету в академиях, охотно признают, что обучение прозекторству есть одна из сложнейших задач. Основою сей науки должны служить библиотека, рисунки, препараты, сотни приспособлений, хлопотливые приготовительные работы, а затем требуется человеческий труп как непосредственный предмет для наблюдений и наставлений. Однако где же взять его? На старые законы в сей области люди все чаще закрывают глаза или находят способ обойти их, и профессор анатомии предстает сегодня, в эпоху гуманизма, существом бесчеловечным в отношении скорбящих родственников.
Пусть сии рассуждения покажутся кому-нибудь рефлексией праздного путешественника; здешний коммерсант, возможно, видит все в ином свете.
Однако же все сказанное нами осталось бы вотще, если бы не дерзнули мы высказать следующее: что столь глубоко продуманное научное предприятие, умножающее славу как основателя его, так и всего города окажется не только далеким от процветания, но даже, несмотря на все усилия служащих, не принесет ровно никакой пользы, если доходы его не увеличатся. И здесь выход также очевиден, а потому мы, нисколько не колеблясь, призываем гражданских и медицинских начальников задуматься над тем, чтобы часть прибыли, получаемой лечебницей, приспособить для нужд научного заведения и настоятельно просим их, обсудив сие и придя к единодушию, как можно скорее добиться согласия на то высших городских властей. Препятствия, стоящие на пути к такому решению, известны; на это можно сказать лишь одно: свободному городу приличествует свободный разум; новая жизнь для устранения последствий страшных бед предполагает, прежде всего, освобождение от старых предрассудков. Франкфурту подобает блистать во всех отношениях и развертывать кипучую деятельность во все стороны. Безусловно, теоретический взгляд, научное образование характерны по преимуществу для университетов, однако же они не суть монополия последних. Знания и мудрость желанны всюду. Достаточно полюбопытствовать, какое влияние на практическую жизнь оказывают университеты в Берлине, Бреслау, Лейпциге; достаточно обратить внимание на то, что в Лондоне и Париже, оживленнейших и деятельнейших городах, химик и физик находят чрезвычайно благоприятную среду обитания; Франкфурт же по состоянию своему, по своему расположению и заключенным в нем силам по праву может соперничать с ними на сем достохвальном поприще.

Послесловие. Зенкенбергский фонд, заведение чрезвычайно важное, именно его научная часть, находится под надзором господина доктора Нойбурга, человека неиссякаемой энергии, в равной мере готового принести себя в жертву своему делу и бороться за него. Так как в продолжение года мы имели удовольствие видеть столь много желанных свершений, ставших возможными, благодаря его стараниям, а также примерному усердию служащих, то было бы странно, если бы и администрация лечебницы с своей стороны наконец не пришла научному институту на помощь. Готовность понять необходимость, осознать полезность и добиться осуществления сего уже дает знать о себе во Франкфурте или станет в скором времени заметна.
Увековеченный Зенкенберг оставил землякам своим коллекцию минералов и окаменелых моллюсков, из которых первая менее важна и составлена была довольно хаотично, сообразно с прежним состоянием минералогии. Более сорока лет пролежало сие собрание, покрываясь пылью и все более погружаясь в забвение, и лишь в нынешнем году несколько минералогов, среди коих наиболее заслуженным является господин доктор Бух, объединились и привели его в порядок по вернеровской и леонардовской системе, в твердом намерении, дополнить его многими недостающими породами и обратить тем самым в некое стройное целое. Весьма прискорбно то обстоятельство, что живое усердие сих подвижников находит мало поддержки и потому они, несмотря на огромные затраты времени и, увы, незначительные расходы денег, лишь медленно продвигаются к своей цели. Сие учреждение еще совсем недавно чуть было не погибло через одно предложение некоторых начальников, которое, однако, по счастию, было отклонено. Чтобы облегчить существование фонда, они предложили отдать главное здание в наем; подобные меры можно сравнить с желанием вылечить неизлечимую болезнь смертью.
Анатомический театр значительно выиграл, благодаря необычайному усердию господина доктора Кретчмара, читающего здесь лекции; сверх того господин Кретчмар собственными стараниями и стараниями учеников своих стремится заменить препараты, утраченные в последнее время, новыми. Убедительными примерами сему могут служить многочисленные весьма удачно изготовленные препараты заполненных кровеносных сосудов, скелеты птиц и иные предметы сравнительной анатомии, к коим относятся также разнообразные части testudo mydas .
Ботанический сад также претерпел в последнее лето много положительных изменений. Немалое количество растений приобретено было и доставлено в теплицы без участия фонда; в саду же посажены были многие растения, не прижившиеся во флоре Веттерау, зато произрастающие в сей местности. По причине ограниченной площади ботанического сада решено было культивировать по преимуществу лекарственные и хозяйственные растения, редко встречающиеся в нашей местности, ибо малое пространство попросту не позволит разместить в саду множество насаждений. Весьма сведущий в сем деле господин аптекарь Штейн подарил саду много редких растений, найденных им во время нескольких путешествий по отдаленным окрестностям города. Оранжерея пополнилась редкими чужеземными культурами, такими, как laurus camphora, epidendron vanilla и пр.. Скоротечность времени не позволила за прошедшее дождливое лето полностью восстановить устройство запущенного сада, однако часть его была приведена в систематический порядок стараниями весьма искусного ботаника, господина Беккерса из Оффенбаха, действовавшего из любви к науке; весь же сад, без сомнения, обретет сей порядок будущим летом.
Библиотеку, включавшую в себя значительное число превосходных старинных трудов по медицине, увы, оказалось невозможным пополнить новыми произведениями по причине уже упомянутой ограниченности средств. До кончины Зенкенберга она была довольно полною, так как владелец сам составил и передал ее фонду. После того было приобретено некоторое количество книг, а кроме того господин доктор Лер пополнил собрание своею завещанною фонду библиотекою, однако многие пробелы в медицинской литературе так и остались в последние годы незаполненными.
Возведенную при князе Примасе для пользы медицинской специальной школы химическую лабораторию, вновь ставшую ныне городскою собственностью, равно как и расположенный на бывшем валу и примыкающий к ней маленький сад, сенат по ходатайству распорядителей передал фонду безвозмездно. Весьма желательно, чтобы и в этом деле исполнилась воля Зенкенберга, понимавшего важность химии и намеревавшегося отвести ей подобающее место в главном здании фонда, тем более что наука сия в наши дни опередила почти все другие науки.
Все более заметная ветхость оранжереи, равно как и возраст других построек, недостаток в тех или иных предметах, в том числе и научного характера, позволяют нам в виду той вялости, с коей ведутся дела фонда, столь явно противуречащей желаниям покойного основателя его, сделать печальный прогноз, и потому не можем мы не выразить пожелания, чтобы богатые наши сограждане хотя бы умеренными пожертвованиями предотвратили надвигающуюся гибель столь полезного института.
Для лечебницы, средства которой отделены были от средств фонда, сделано было немало. Только в истекшем году отложена была значительная сумма, составившаяся из преизбытка кассы. Какой бы, однако, похвальной ни была сия благотворительность франкфуртцев в отношении лечебницы, прискорбное непонимание ими значения медицинской науки и искусства, коим основатель фонда уделял столь много внимания и поощрение коих сулит столь благотворные последствия, все же не может не огорчать. Распорядители фонда, без сомнения, действовали бы в полном согласии с волею его основателя, если бы позаботились о том, чтобы лечебница, органическая часть целого, выделяла бы на общие нужды хотя бы малую долю своей ежегодно растущей прибыли, хотя бы в особых случаях, кои бывают нередко, не столь решительно противясь сему. Не следует им забывать, что величайшая потеря для обоих заведений есть небрежение добром и что никакие благоприобретенные капиталы, сколь важными бы ни казались они тому, кто с младых ногтей привык множить их, не смогут заменить его. Жертвы, принесенные фондом институту в дни его создания, — уже одни лишь они должны подвигнуть распорядителей на поддержание первого, ибо гибель его лишит франкфуртских врачей, получающих подобно ремесленникам плату за каждое отдельное действие и не могущих рассчитывать ни на награды, ни на какое-либо иное поощрение за опасности и тяготы своего сословия, последней надежды на будущее.

Господин Штедель, один из самых страстных приверженцев искусства, скончался на восемьдесят девятом году своей жизни. Согласно завещанию дом его, коллекции и состояние, составляющее по приблизительной оценке около ста тысяч гульденов, поступают в распоряжение некоего фонда изобразительных искусств. Исполнителем последней воли умершего определен господин доктор Грамбс, коллекционер, знаток и любитель искусства.

Оффенбах

В сем ладно выстроенном и день ото дня растущем веселом городке заслуживает внимания коллекция чучел птиц, принадлежащая господину надворному советнику Мейеру, который, будучи жителем сей счастливой местности, добился завидных успехов одновременно как охотник и как естествоиспытатель и составил весьма полное собрание птиц, обитающих в нашей стране. По его заказам несколько художников занимаются изображением сих экспонатов, оживляя и развивая тем самым очень важную область искусства, именно точное отображение органических существ, в том числе птиц, передача многообразной внешности которых, строения отдельных их членов, легкого пестрого оперения требует от живописца тончайшей наблюдательности и чрезвычайной точности. Изданный господином Мейером труд давно увековечил в истории отечества заслуги сего замечательного человека, который теперь вновь снискал благодарность естествоиспытателей своими опубликованными в нынешнем году описаниями птиц Лифляндии и Эстляндии. Среди занятых им в сем деле художников, живущих как в его доме, так и за пределами оного, следует упомянуть прежде всего господина Габлера и господина Хергенрёдера. Сестра последнего славится как рисовальщица растений. Мадемуазель Штриккер во Франкфурте, также известная талантом в сем деле, не имеет возможности заниматься им в той мере, в какой хотелось бы.

Ганау

Новое время принесло сему городу выгодную и заслуженную репутацию в отношении естественных наук. Волею счастливого случая здесь собрались ревностные естествоиспытатели во всех областях сей великолепной scienz. Так господин доктор Гэртнер, всеми почитаемый ветеран отечественной ботаники, благодаря своим успехам в изучении флоры Веттерау, давно уже снискал заслуженную славу мастера в сем деле. Блестящий ученый Лейслер объял своими исследованиями всю зоологию, однако затем сконцентрировал внимание свое на птицах и млекопитающих. Химия и физика весьма успешно представлена господином надворным советником доктором Коппом, в особенности применительно к минералогии. Шаумбург, прославившийся, прежде всего, как естественноисторический живописец, чья коллекция, без сомнения, занимает первое место среди немецкий частных собраний, предложил любителям множество любопытнейших материалов. Подвижниками минералогии явили себя также господин тайный советник Леонард и ныне покойный священник Мерц. Публике известен изданный ими в сотрудничестве с доктором Коппом труд в  табличной форме. Тайный советник Леонард, по-прежнему действующий через свой журнал, написал, кроме того, топографическую минералогию, а в скором времени ожидаем мы от него, доктора Копа и Гэртнера младшего, весьма способного химика и физика, вводный курс по минералогии с множеством цветных и черно-белых иллюстраций. Сия пропедевтика естественной истории неорганического мира, плод многолетнего кропотливого труда, долженствующий заполнить существенный пробел в отечественной литературе, по праву заслуживает доверия нашей ученой публики.
Между тем, упомянутые господа сочли целесообразным свести усилия отдельных исследователей в одну точку, чтобы затем сообща устремиться далее. Посреди лихолетья, под шум еще не преодоленных распрей меж народами, в 1808 году, составлен был план основания научного естественноисторического содружества. Некое малое число союзников стало надежным фундаментом сего предприятия. Вскоре присоединились к нему и другие заслуженные ученые из близких и отдаленных краев, так что сей литературный союз, перешагнув границы родной провинции, устремился во все стороны просвещенной Европы. Предоставленное губернией подходящее помещение позволило создать музей. Со всех сторон посыпались на сие полезное заведение дары. Однако средства оставались весьма ограниченными, пока один из членов содружества, Карл фон Дальберг, не назначил в 1811 году из своего собственного состояния довольно ощутимую ренту, много лет служившую содружеству одним из источников содержания. Эпидемия, последствие французского отступления, вырвала из сей вновь образованной цепи несколько важных звеньев. Теперь же все тешат себя приятною надеждою на то, что нынешнее начальство губернии уделит заведению подобающее внимание, подтвердит право его на предоставленное ранее помещение и таким образом оживит и сохранит сие похвальное учреждение, которое в противном случае неизбежно прекратило бы свое существование.
В виду столь явного рвения ганауских исследователей легко заключить, что здесь можно найти не одну важную коллекцию.
Музей упомянутого содружества в Веттернау охватывает все области сего знания и до сих пор неуклонно расширялся. Ибо большинство членов сообразно с требованиями дальновидного устава старались оправдать выбор, приведший их на сие благородное поприще. В целом же общий осмотр музея вызывает меньший интерес, нежели частные собрания, принадлежащие тому или иному здешнему ученому. Индивидуальность выражается здесь с большею живостию, как, впрочем, и кропотливость и забота, с которою создается подобное творение, нередко являющее собою плод целой жизни.
Что до зоологических кабинетов, то меж ними особенно выделяются коллекции покойного Лейслера и Шаумбурга. Последняя, однако, отсутствует, с той поры как владелец переселился в Кассель, да и лейслерово собрание не долго задержится в Ганау, так как наследники решились продать его.
Дабы отдать должное памяти сего славного мужа, позволим себе заметить следующее. В юные годы свои занимался он энтомологией, позже всей душою посвятил себя изучению млекопитающих, птиц и рыб; однако орнитология дольше всего оставалась предметом его исследований. Лишь вскользь коснувшись заслуг его в изучении отечественных птиц, напомним, что он стремился выяснить и понять различные виды окраски птиц, ибо большинство водоплавающих птиц линяет дважды в году, так что одна и та же птица является весною и осенью, в молодости и старости в разном опереньи. И потому он усердно собирал все отдельные виды во всех цветах и переходах. Поскольку же ему как охотнику хорошо известно было искусство изготовления птичьих чучел, то собрание его во многом имеет большие преимущества, и с нею не может сравниться ни одна коллекция, по крайней мере в Германии, если не считать Мейеровской.
В последние годы занимался он изучением летучих мышей, но так как, полагаясь на свою превосходную память, не вел он никаких записей, то сей опыт пропал бы для нас безвозвратно, если бы один молодой человек, последний из его учеников, не усвоил бы результаты наблюдений настолько, что смог написать монографию о сих странных созданиях, которая и выйдет в свет в скором времени.
Чучела рыб все превосходно выполнены и редкой величины. Обитатели рек и озер Германии представлены почти в полной мере, морские же рыбы присутствуют в виде многочисленных экземпляров замечательной красоты. Интересно также собрание насекомых. Из тысячи шестисот экземпляров бабочки составляют б;льшую часть.
В заключение следует упомянуть о том, что Лейслер, прежде чем посвятить себя медицинской науке, весьма успешно прошел курс юриспруденции и заслужил себе литературно-философскую славу, написав естественное право.
Доктор Гэртнер, усердный и именитый исследователь растений, коему обязаны мы образованием нескольких толковых ботаников, умножил свои заслуги перед наукою, сделав общим достоянием множество засушенных образцов растений. После издания выше упомянутой «Флоры Веттерау» он с неиссякаемым рвением продолжил изучение отечественного растительного мира. Он открыл много феногам и более двухсот криптогам, описание которых его мастерскою рукою было бы в высшей мере желательно. Гербарий его, весьма солидный преимущественно с криптогамной точки зрения, систематизирован самым тщательным образом. В последнее время Гэртнер с большим усердием занимается также отечественною зоологией. Свидетельством тому могут служить его коллекции млекопитающих, птиц и раковин моллюсков. Хотя заграничные раковины его и очень многочисленны и меж ними встречаются экземпляры большой редкости, все же собранные в окрестностях Ганау ценит он гораздо выше, ибо сия область естествознания нашла признание в Веттернау лишь благодаря ему. Он распространил те отечественные продукты в кругу своих друзей и тем самым вновь оживил исследования, которые в Германии почти совершенно были заброшены. В молодые годы Гэртнер занимался также химией, физикой и минералогией и потому заслуживает звания естествоиспытателя в широчайшем смысле данного слова. Составляя и систематизируя коллекции Веттерауского музея, равно как и редактируя издаваемые сим естествоведческим содружеством анналы, трудился он, не покладая рук. Остается лишь сожалеть о том, что возраст его и ослабленное долгим напряжением всех сил здоровье не позволяют ему ныне отдаваться сей деятельности в полной мере.
Минералогическая коллекция тайного советника Леонарда, насчитывающая свыше семи тысяч экземпляров, подразделяется на ориктогностичскую и геогностическую части. Ориктогностическая коллекция упорядочена принятым в систематически-табличном обзоре и определении минералов классификационным способом, при том не остались без внимания также и изменения, обусловленные дальнейшим ходом развития науки. Отрадна методичность, выражающаяся в расположении экспонатов: учтены характерность и свежесть каждого экземпляра, высокая же степень равномерности их форматов также не может не радовать. Сверх того собрание сие замечательно еще и полнотою научной картины. В нем представлены почти все новейшие открытия, а многочисленные серии экспонатов, иллюстрирующие тот или иной вид, делают знакомство с  коллекцией важным и поучительным в отношении происхождения окаменелостей — подход, доселе слишком пренебрегаемый и ныне вновь нашедший признание.
Тайный советник Леонард заслужил благодарность публики, основав минералогически-меркантильный институт. Сие заведение весьма полезно для науки, ибо дает средства для приобретения путем обмена или покупки отдельных окаменелостей или целых коллекций из разных краев и стран. Предприятие сие заслуживает тем более доверия, что основано не на корысти, но единственно на любви к науке.
Меж образовательных учреждений по искусству школа рисования заслуживает особого упоминания. Господин надворный советник Вестермейр, начальствующий в качестве учителя и директора над сим институтом, который получает от государства лишь умеренную поддержку, немало сделал для процветания школы. С той поры как воротился он из Веймара, интерес к искусству явно оживился, и можно с отрадою заметить, что иные состоятельные горожане постепенно обзаводятся уже небольшими коллекциями картин. В школе рисования в настоящее время обучается двести пятьдесят-триста воспитанников. Институт имеет фонды, плод неустанных трудов учителей, кои можно с великою пользою употребить на приобретение картин и иных предметов искусства.
Трудится на благо заведения и достопочтенная супруга надворного советника Вестермейра. Кроме сей художницы среди здешних живописцев заслуживают упоминания Тишбейн, Картре, Берно, Франц Никкель и Дейкер; не след забывать также гениального Краффта и изощрившего свое мастерство учебою Бюри, которые на чужбине умножают славу своего родного города.
Эмалями занимаются по преимуществу Картре и Берно, кои по праву могут претендовать на звание художника. Кроме них выгодно выделяется также во всех областях живописи Франц Никкель, уроженец Ганау, много лет проживший в Мадриде и исправлявший там при академии должность адъюнкта.
Среди здешних коллекций первенство принадлежит собранию купца господина В. Лейслера, младшего брата упомянутого естествоиспытателя.
Здешние фабрики бижутерии особенно замечательны. Они существуют с 1670 года и служат своего рода рассадником подобных заведений во многих городах Европы и главных городах Германии, кои, однако, не могут сравниться с своим прообразом. Ганауские рабочие пользуются большою славою, спрос на них повсюду очень велик. Нынешние владельцы фабрик, братья Туссен, Суше и Колен, Бюри, Мюллер и Юнгер, не только сохраняют за фабриками их славу, но и неустанно заботятся о каждодневном совершенствовании последних, и потому можно с уверенностью утверждать, что с изделиями из Ганау не могут сравниться работы ни парижских, ни лондонских мастеров и что они даже нередко превосходят украшения, изготовленные в индустриально преуспевшей Женеве. Заслуживает особенного внимания широкая палитра работ в мастерских названных ювелиров, от сырья до готовых товаров, представленных во всем многообразии.
Ковровая фабрика господина И.Д. Лейслера и компании потому особенно замечательна, что в ней с высочайшим мастерством изготовляется товар, именуемый коврами «вильтон» с разрезным ворсом. Они отличаются не только большим многообразием изысканных узоров самых красивых и сочных цветов, но также тончайшими рисунками любой сложности. Сверх того, фабрика поставляет длинноворсовые ковры, стриженые ковры наподобие бархата, венецианские и шотландские ковры и проч. Произошедшее в свое время объединение Голландии и Франции неблагоприятным образом сказалось на сбыте, и немецкие дворы оставались в продолжение сего времени почти единственным источником заказов для фабрики.
Заслуживает упоминания и фабрика шелковых обоев, ибо в прежние времена поставляла она большинству немецких дворов изысканнейшие предметы убранства. В бурный же период последнего десятилетия владельцы ее, братья Блашьер, сочли более выгодным изготовлять лишь товары, доступные для всех сословий. Так вообще все шерстяные и шелковые фабрики в Ганау, отвечающие не столько художественному вкусу, сколько общим потребностям, приносили чрезвычайную пользу народной массе и экспорту, ныне же оживает надежда на то, что открытая морская торговля вернет и сему городу часть его былого благополучия.

Послесловие.  Отсюда известно нам, что хотя господин тайный советник Леонард переселился в Мюнхен, откуда и порадовал нас превосходною академическою речью, именно о значении и состоянии минералогии, зато содружество Веттерауских друзей природы получило одобрение властей сей земли, а также обещанны были ему и обширные помещения в замке. Кроме того, тамошнее училище художеств возведено было в ранг академии, коего директором назначен господин надворный советник Вестермейр.

Ашаффенбург

Здесь тоже имеются древненемецкие картины из упраздненных монастырей, кисти Грюневальда и других, быть может, и Дюрера, а также немногие, но ценные произведения искусства. Если бы от почти что обременительного изобилия художественных сокровищ столицы переведена была сюда хотя бы малая часть и составлена коллекция для увеселения души и образования ума, то благоприятно расположенное место сие получило бы некоторую компенсацию за то, что утратило оно с переездом двора. Путешествующие и чужеземцы с большею охотою посещали бы город.
Теперь, когда скопившиеся в Париже сокровища вновь покидают французскую столицу и, рассеянные по Европе, по отдельности приносят оживление и радость, высшие немецкие власти поступили бы поистине мудро, если бы поспешили с готовностию и убеждением сделать то, что побежденная нация принуждена делать против воли, именно распределять преизбыток художественных ценностей в резиденциях по провинциям. Лишь малые государства имеют б;льшую выгоду от того, что собирают свои немногочисленные сокровища в одном месте, большие же могут смело расточать их направо и налево. Тем самым умножаются не только художники, но и любители искусства, чем более же одних, тем более пользы другим.
С неохотою останавливаем мы ход наших рассуждений, дабы не слишком углубиться в рассмотрение богатого востока, и возвращаемся назад, туда, где Майн приближает воды свои к Рейну.

Дармштадт

Здешний великогерцогский музей, вероятно, навсегда останется одним из превосходнейших заведений сей местности, а его безупречное устройство будет служить всем подобным учреждениям образцом для подражания. В необыкновенно просторном помещении разнообразнейшие предметы выставлены для обозрения без роскоши, однако же достойно и с подобающею аккуратностию и опрятностию, так что весьма поучительное знакомство с ними сочетается у посетителя с восторгом и удовольствием.
В первую очередь надобно упомянуть великолепнейшие статуи в прекрасных копиях из гипса, за коими следуют многочисленные бюсты, изображения отдельных членов и барельефы, все помещенные в залах и комнатах, равно благоприятствующих как созерцанию, так и изучению экспонатов. Повторения всех значительных римских и даже итальянских монументов, выполненные из пробки, с коими соседствуют старинные немецкие, дают архитектору повод для важных сравнений.
Многочисленное собрание картин, позволяющее каждому любителю сообразно с его пристрастиями познакомиться с искусством старых или новых мастеров или просто полюбоваться их работами, расположено в нескольких комнатах.
Если же посетитель тщетно пытается получить некоторое представление об остальных сокровищах, то невольно приходит на ум мысль о необходимости скорейшего составления некоего каталога, который бы сообщал путешествующему хотя бы самые общие сведения, ибо как не заблудиться в сем бесконечном, хотя и содержащемся в превосходном порядке лабиринте искусства? Без преувеличения можно утверждать, что здесь представлены образцы искусства и иные памятники всех достопримечательных эпох и местностей: разнообразные вазы и урны, сосуды для питья, кубки-шутихи, бронзы всех веков, меж которых выделяются восхитительнейшие канделябры и многофитильные медные светильники, реликварии древнейших византийских времен из железа и смальты, позднее из слоновой кости; церковная утварь всех видов, бесценные рисунки величайших мастеров, как старинные, так и новые китайские и японские произведения, изделия из стекла, драгоценные своим материалом, формою и исполнением; и мы должны были бы продолжать в том же духе, желая живописать общую картину сей образцовой коллекции, однако нам едва ли удалось бы объять целое.
Так в ней имеется между прочим множество древненемецких церковных картин, кои, будучи реставрированы и обновлены, замечательно украсили бы какую-нибудь псевдочасовню.
Однако больше, чем сами сокровища, трогает душу зрителя та живость, которая не укрывается от внимания особенно любознательных посетителей, неустанно заботящихся о своем образовании. Все разделы пребывают в постоянном движении, повсюду к старому присовокупляется что-нибудь новое, повсюду картина проясняется и улучшается, так что творческий и формообразующий дух здесь с каждым годом вызывает все большее восхищение. Даже сожалея о том, что коллекция господина фон Хюпша, покинув Кёльн, оказалась в дармштадском музее, нельзя не порадоваться счастливой судьбе ее на новом месте, ибо из хаоса чудесным образом превратилась она в некое развитое, стройное целое, вживленное в здоровый, налаженный организм.
С этой художественной коллекцией соседствует не менее богатое и полное естественноисторическое собрание. В светлых галереях представлены три царства природы, в коих, благодаря неустанным стараниям служителей, сохраняется опрятность, умножается приятность для зрителя и все более четким делается порядок для ученых и любознательных. И если все сие можно описывать лишь в общих чертах, то дозволено нам будет хотя бы особо упомянуть собрание, которое, будучи посвящено сравнительной анатомии, наглядно и живо являет нашему взору те примечательные ископаемые, останки гигантских животных доисторических времен, столь часто извлекаемые из недр земли в широкой долине Рейна. Трогательно было для нас обнаружить здесь многие экспонаты, которые с любовью и страстью собрал поблекший в памяти друг юности Мерк и которые, будучи спасены княжескою благосклонностью и бережною заботою последователя-естествоиспытателя, нашли здесь надежное прибежище.
Здесь исполнилось и желание наше видеть наряду с иными настоящими редкостями также природные предметы, кои едва ли представился бы нам случай увидеть вне стен музея. Огромные оленьи рога, какие часто находят в Ирландии, были для пробы нарисованы здесь к всеобщему восторгу и удивлению на листе бумаги. Пусть же поскорее осуществится намерение изобразить сию диковину и иные ей подобные предметы в большем формате над шкапами и витринами.
Чрезвычайно богатая, столь же достойно, сколь и аккуратно размещенная библиотека повергает посетителя в восторженное удивление и возбуждает в нем желание пользоваться сими сокровищами более продолжительное время. Как, впрочем, и неизбежно обращает внимание его, будь он даже совершенно не знаком с городом и здешним положением дел в сей области, на тот дух, наполняющий жизнью и поддерживающий столь большой организм. От него не укроется ни на мгновенье то, что склонность князя к подобного рода развлечениям должна быть очень велика и определенна, что к дальновидному человеку, возглавляющему сие заведение и могущему трудиться здесь планомерно и без каких-либо помех, питает он полное доверие; из чего опять же следует, что под началом его трудятся лишь истинные единомышленники, неустанно, без спешки и промедлений стремящиеся к единой цели. И хотя поэтому сие превосходное учреждение не кажется нам чудом, все же на земле нашей, где так сильны разделение, хаос и произвол, оно пока что являет собою весьма непривычное зрелище. Посему отрадно будет каждому видеть, что Его Королевское Высочество, Великий герцог, столь долгие годы, при столь неблагоприятных условиях ни разу не изменил сей прекрасной склонности; что господин тайный советник кабинета министров Шлейермахер сумел заслужить и обрести высочайшее доверие, а сыновья его под его руководством заведуют художественными коллекциями и библиотекой и даже посредством лекций добиваются практического использования некоего физического аппарата; что господин мюнцмейстер Фер занимается минералогическою и геологическою частью собрания, а также и коллекцией раковин моллюсков, в то время как господин главный лесничий, Беккер, заведует остальным животным миром. И, осматривая множество залов и видя, что все исполнено на едином дыхании, что в продолжение года количество экспонатов планомерно возрастало, посетитель приходит к заключению, что каждый музейный хранитель непременно должен изучить сие собрание с художественной, антикварной, естественнонаучной, литературной, более всего с этической точки зрения и сделать его образцом для подражания.
При таких благоприятных условиях легко предположить, что здесь нет недостатка и в художниках. Господин главный советник по строительству, Моллер, находит здесь в резиденции, где улицы день ото дня делаются длиннее, где возводятся все новые частные дома и проектируются общественные, довольно применения своему архитекторскому таланту. Кроме того, он много лет занимается изображением древненемецких памятников зодчества, и книга Буассере, посвященная Кёльнскому собору, содержит красноречивое свидетельство его усердию и точности. В его руках находится недавно обнаруженный оригинальный чертеж Кёльнского собора, который будет опубликован им вслед за книгою Буассере в виде факсимиле; таким образом и история немецкого зодчества будет обязана ему многими прекрасными материалами, ибо он посвящает много времени рисованию старинных зданий своего округа в Майнце, Оппенгейме, Вормсе, Шпейере, Франкфурте и иных городах, кои затем его стараниями гравируются на меди.
Господин Примавеси, прославившийся своими собственноручно исполненными пейзажными рисунками, с усердием продолжает сие начинание. Он взял на себя нелегкий труд запечатлеть с натуры окрестности Рейна, от обоих истоков вниз по течению. Плоды сего труда опубликованы будут отдельными альбомами вместе с краткими описаниями, кои станут еще одним способом соединить расположенные поблизости от главной немецкой реки достопримечательности в некое художественное целое.

Гейдельберг

Город сей, замечательный во многих отношениях, занимает и развлекает путешественников многообразными способами. Путь, который избрали мы сообразно нашим целям, ведет нас прежде всего в собрание старинных картин, кои, будучи свезены сюда с Нижнего Рейна, уж несколько лет служат особым украшением города, как, впрочем, и всей местности.
Ныне, вновь рассматривая собрание Буассере через год после первого знакомства с оным, глубже проникая в смысл и цель его, и будучи не прочь высказать о нем открыто несколько слов, замечаю я все предвиденные мною трудности: поскольку все преимущество изобразительного искусства состоит в том, что образы его, хотя и можно обозначить, но нельзя выразить словами, то разумеющий сие обстоятельство знает, что в подобном случае взял бы на себя непосильное бремя, если бы сам не положил предел и меру своему повествованию. Он признает, что на историческом пути надлежит здесь стремиться к наибольшей чистоте и пользе; он ставит задачею своею почтить столь благоустроенное и благоуправляемое собрание не столько обсуждением самих картин, сколько выявлением взаимосвязи меж оными; он остережется делать отдельные сравнения вовне, хотя и придется ему выводить художественную эпоху, о коей здесь идет речь, из разделенных временем и местом художественных опытов. Так отдаст он должное драгоценным произведениям искусства, коими мы в настоящее время занимаемся, трактуя их таким образом, что основательного знатока истории не затруднит указать им их место в кругу общего художественного мира.
В качестве введения и дабы особенности сего собрания отчетливее проявились, надобно прежде всего вспомнить об их возникновении. Братья Буассере, владеющие им ныне совместно с Бертрамом и охотно разделяющие удовольствие сего владения с любителями искусства, ранее принадлежали к купеческому сословию и нацелили свое ученье, как дома, так и в больших торговых городах, на коммерцию. Между тем в то же самое время испытывали они потребность высшего образования, к чему явился им прекрасные случай, когда в вновь открывшуюся кёльнскую школу призваны были учителями достойнейшие немцы. Благодаря сему обстоятельству получили они редкое для тех мест образование. И хотя они, с юности окруженные старинными и новыми произведениями искусства, отличались врожденною и привитою с младых ногтей любовью к прекрасному, все же сие следует рассматривать как случай, который пробудил в них страсть собирательства и дал им повод к сему похвальному предприятию.
Вспомним юношу, который нашел на морском берегу часть кормила и, поразившись ладности сего простого орудия, изготовил сперва руль, затем построил челн и, приладив к нему мачту и парус, упражнялся вначале в прибрежных водах, наконец отважился выйти в открытое море и постепенно, переходя от малых к все б;льшим кораблям, сделался богатым и удачливым купцом-мореходом. Так же и наши юноши случайно купили в лавке старьевщика за малую цену одну из рассеянных по стране церковных картин, вскоре еще несколько; и вот, через владение сими произведениями живописи и реставрацию оных, проникались они сознанием ценности подобных предметов, и интерес к искусству обратился в страсть, которая все усиливалась с умножающимися знаниями и коллекциями, так что им уже вовсе не казались жертвою ни путешествие и связанные с ним расходы, ни затраты на новые приобретение, ни какие-либо иные предприятия, когда осуществление принятого решения требовало от них расстаться с частью состояния или посвятить данному делу все свое время.
Оживилось и стремление спасти древние памятники немецкого зодчества от забвения, представить лучшие из них во всей чистоте и тем самым показать упадок сего стиля. Одно начинание шагало рука об руку с другим, и вот ныне готовы они выпустить в свет необычное для Германии великолепное издание, именно состоящую из двухсот картин коллекцию, не имеющую себе равных по редкости, чистоте и сохранности, в особенности же по безупречности исторического последования.
Однако теперь, чтобы объяснить происходящее, насколько сие возможно через посредство слов, принуждены мы совершить экскурс в древние времена, подобно тому как желающий составить генеалогическое древо должен от ветвей продвинуться как можно ближе к корням; при том предполагаем мы, что читатель либо может видеть сие собрание воочию, либо представляет его себе мысленно и что он также знаком и с произведениями искусства, упоминаемыми в наших рассуждениях, и готов вместе с нами трезво и серьезно вникнуть в существо дела.

Вследствие военных и политических катастроф Римская империя опустилась на уровень хаоса и унижения, так что добрые заведения всякого рода, а с ними и искусность бесследно исчезли. Еще несколько веков назад столь высоко вознесшееся искусство совершенно потерялось в бурных ратных перипетиях, как красноречиво свидетельствуют монеты из сей бесславной эпохи, когда бесчисленное множество императоров и императоришек не считали бесчестьем являться подданным своим в нелепейшем виде на дрянных медных грошах и платить солдатам своим нищенское подаяние вместо достойного жалованья.
Христианской Церкви, напротив, обязаны мы сохранением искусства, хотя бы и в виде искры, тлеющей под пеплом. Ибо хотя новое, глубокое, целомудренно-кроткое учение и должно было отринуть то поверхностное, телесно-чувственное искусство и если не уничтожить, то хотя бы устранить его произведения, однако в исторической обусловленности сей религии заключалось семя столь могучее и неистребимое, даже вечное, как ни в какой другой, и то, что ему надлежало прорасти даже без воли и участия новых приверженцев ее, заложено было в природе.
Новая религия исповедовала некоего верховного Бога, трактуемого не столь царственным, как Зевс, но человечнее; ибо Он есть Отец некоего таинственного Сына, призванного явить нравственные свойства Божества на земле. К ним присоединился порхающий невинный голубь как некое оформленное охлажденное пламя, образовав некую чудесную Троицу, вкруг Которой собрался блаженный сонм бестелесных существ в своем бесконечном иерархическом многообразии. Мать его Сына почитается как чистейшая из женщин; ибо еще в языческой древности девство и материнство мыслились как совместимые начала. С Нею сочетается некий старец, и сей несовершенный брак одобряется свыше, дабы новорожденный Бог не лишен был земного отца для ухода и соблюдения приличий.
Какова была притягательная сила, исходившая от сего богочеловеческого существа в продолжение Его возрастания и конечной деятельности, показывает нам великое множество и многообразие Его учеников и последователей мужеского и женского пола, кои, различаясь возрастом и характерами, объединились вкруг единого целого: выделившихся из сего множества апостолов, четырех летописцев, исповедников всех видов и сословий, и череды мучеников, начиная со Стефана.
Если же основанием сего нового Завета станет старый союз с Богом, предания которого простираются до самого сотворения мира и суть более исторические, нежели догматические; если принять во внимание прародителей, патриархов и судей, пророков, царей, избавителей, из которых каждый отличился по-своему или еще ждет признания, — то ясно видим мы, сколь естественно было то, что искусство и Церковь слились воедино и, казалось, не могли существовать одно без другого.
И если эллинистическое искусство, начав с общего, в конце концов затерялось в специфическом, то христианское искусство, напротив, исходя от бесконечного множества индивидуальностей, постепенно поднимается до уровня общего. Обратим на мгновение взоры наши на множество дошедших до нас исторических и мифических образов; вспомним, как прославляются важные характерные деяния каждого из сих персонажей; что, далее, новый союз для оправдания существования своего стремился символически закрепить за собою место в старом и что как исторически-земные, так и небесно-духовные факторы играли определенную роль, преломляясь самым причудливым образом — и тогда становится ясно, что и изобразительное искусство первых христианско-церковных столетий также не могло не оставить прекрасных памятников.
Однако мир был в целом слишком хаотичен и неблагополучен, возрастающий беспорядок вытеснял образование с Запада; лишь Византия все еще оставалась прочной опорой Церкви и связанного с нею искусства.
К сожалению, Восток в эту эпоху уже являл собою печальное зрелище, что же до искусства, то вышеупомянутые индивидуальности расцвели не в один миг, но, благодаря им, старый, закосневший, мумиеподобный стиль не утратил совершенно своей значимости. Разница между образами по-прежнему сохранялась, однако, желая сделать сию разницу ощутимою, на картинах, или под оными, усердно писали имя, во избежание путаницы и почитания одних святых или мучеников, коих становилось все более и более, вместо других, но каждому воздать почести по заслугам его. И так писание картин сделалось прерогативою Церкви. Производилось оно в строгом соответствии с каноном, под надзором духовенства, затем изображения через освящение и чудодействие становились неотъемлемою частью существующего богослужения. И так, под надзором духовенства, до сего дня изготовляются в Суздале, городе двадцать первой губернии России, и его окрестностях, святые образа, коим молятся верующие греческой Церкви дома и в путешествиях; отсюда возникает и сохраняется целостность сего искусства.
Возвратившись же теперь, в Византию, в упомянутую выше эпоху, заметим мы, что сама религия принимает вполне дипломатически-педантический характер, в то время как праздники обращаются в дворцовые и государственные празднества.
Сим ограничением и упрямством и объясняется то, что даже иконоборчество не принесло искусству никакой выгоды, так как после победы католицизма восстанавливаемые картины должны были совершенно соответствовать старым, чтобы обрести свои прежние права.
Как, однако, оказалось возможным печальнейшее явление, что Матерь Божью начали изображать, вероятно, не без египетского, эфиопского, абиссинского влияния, в коричневых тонах, лик же Спасителя, запечатленный на плате святой Вероники, по цвету стал напоминать лицо мавра, быть может, объяснят искусствоведы, внимательно изучив сию часть истории искусств; между тем, все указывает на постепенно все более  ухудшающееся состояние, окончательное разрешение которого последовало позже, нежели можно было ожидать.
Теперь надлежит нам попытаться выявить то ценное ядро, заключенное в византийской школе, для которой не много нашлось у нас похвальных слов, те счастливые свойства ее, что получила она в виде высокого художественного наследства от древнегреческих и древнеримских предков своих и сохранила посредством гильдий.
Ибо хотя мы и назвали ее, впрочем, не без основания, «мумифицированной», все же не будем забывать, что выпотрошенные тела, засушенные и бальзамированные ткани заключают в себе остов. То же и здесь, как покажут дальнейшие рассуждения.
Высшее назначение изобразительного искусства состоит в том, чтобы украсить некое определенное пространство или поместить некое украшение в неопределенное пространство; из данного требования проистекает все, что именуем мы художественною композицией. Греки, а вслед за ними и римляне были в сем деле большими мастерами.
Всякое украшение, призванное затрагивать наши чувства, должно иметь членение в высоком смысле, то есть состоять из взаимосвязанных частей. Иными словами, оно должно иметь середину, верх и низ, длину и ширину, из коих вначале рождается симметрия, которую при условии совершенной ее доступности разуму можно назвать украшением низшей ступени. Чем, однако, многообразнее отдельные члены и чем более живо та первоначальная симметрия, преломляясь в хитросплетениях и контрастах, прячась и вновь проступая, предстает перед нашим взором в виде некой откровенной тайны, тем более приятным будет украшение, и абсолютно совершенным, если мы, уже не думая о первооснове, словно оказываемся внезапно застигнутыми произвольным и случайным.
Сей строгой, сухой симметрии и держалась византийская школа, и хотя картины ее через то делались жесткими и неприятными, все же были случаи, когда посредством разнообразия в построении тела противостоящих фигур достигалась определенная живость. Достоинство это, равно как и отмеченное нами выше многообразие предметов ветхо- и новозаветных преданий, распространили сии восточные художники и ремесленники по всему миру, обращенному к тому времени в христианство.
Что произошло затем в Италии, общеизвестно. Практический талант исчез совершенно, и все, чему надлежало быть изображенным, зависело от греков. Порталы церкви Святого Павла за пределами стен отлиты были в одиннадцатом веке в Константинополе, поля же их уродливо украшены были углубленными изображениями. В то же самое время греческие живописные школы распространялись через Италию; Константинополь направлял туда зодчих и мозаичистов, и те покрыли своим скорбным искусством разрушенный Запад. Когда же в тринадцатом веке вновь проснулось чувство истинности и красоты природы, итальянцы тотчас обратились к прославленным достижениям, к симметрической композиции и различности характеров. Сие удавалось им тем скорее, чем решительнее заявляло о своих правах чувство формы. Оно и не могло исчезнуть у них совершенно. Роскошные здания древности стояли у них из века в век перед глазами, сохранившиеся же части обветшавших или разрушенных памятников тотчас использовались для церковных или общественных нужд. Великолепнейшие статуи избежали гибели, так же как не были засыпаны оба колосса. Каждая руина имела форму. Римлянин, обрабатывал ли он свой сад, возделывал ли поле, не мог ступить и шагу, не соприкоснувшись с формой или образом, не наткнувшись на древние сокровища. Мы не станем останавливаться на описании того, как все происходило в Сиене, Флоренции и других городах, тем более что каждый любитель искусства может получить исчерпывающие сведения о том, равно как и о всех уже упомянутых предметах из чрезвычайно ценного труда господина д’Аженкура .
Впрочем, мысль о том, что венецианцы как жители побережий и низменностей так скоро развили в себе чувство цвета, представляется нам здесь весьма важною, так как мы намерены воспользоваться ею для перехода к нидерландцам, у коих мы обнаруживаем то же свойство.
Таким образом приблизились мы к главной нашей цели, Нижнему Рейну, ради которого не пожалели мы ни времени, ни труда, дабы проделать сей длинный окольный путь.
Воспомянем лишь немногими словами те времена, когда берега сей великолепной реки содрогались от шагов римских солдат, оглашались шумом строительства крепостей, новых селений и городов и преображались. И коль скоро лучшая тамошняя колония даже носит имя супруги Германика , то едва ли можно сомневаться, что в те времена в сей местности не было недостатка в художниках и художествах, ибо при таком размахе строительства и благоустройства здесь должны были трудиться также и живописцы, ваятели, зодчие, горшечники и чеканщики, что и подтверждают продолжающиеся раскопки. Какую роль сыграла здесь позднее мать Константина Великого, супруга Отто, пусть в том разбираются историки. Наше намерение иное, именно ближе рассмотреть легенду и нащупать в ней или за нею всемирно-исторический смысл.
Британская принцесса Урсула с свитою благородных дев прибывает через Рим в Кёльн. Сюда же, также через Рим, приезжает и африканский принц Гереон, в окружении героев-соратников. Мудрые мужи, смутно различимые сквозь туман преданий, сообщают в сих легендах следующее. Если в одном государстве возникают две партии, разделенные неразрешимыми противоречиями, то более слабая станет отдаляться от центра, стремясь к дальним пределам страны. Меж враждующими появляется как бы нейтральное пространство, куда не сразу достигает своеволие противника. Там, возможно, усилит свои позиции некий префект, некий наместник, обратив недовольных центральной властью себе на пользу, покровительствуя им, закрывая глаза на их воззрения и настроения, а, быть может, даже и разделяя оные. Сия трактовка имеет для меня немалую привлекательность, ибо мы в наши дни пережили подобную или даже такую же в точности драму, которая в далеком прошлом разыгрывалась не раз. Сонмы благороднейших и славнейших христианских переселенцев один за другим устремляются в знаменитую, живописную Агриппинскую колонию, где, найдя привет и защиту, наслаждаются светлою и благочестивою жизнью в дивной местности, пока не становятся жертвою насилия противной стороны. Если же рассмотрим мы род мученичества, которое претерпела Урсула и ее общество, то увидим мы не те абсурдные истории, произошедшие в зверском Риме, когда хрупкие, невинные, образованные люди истязаемы были и умерщвлялись палачами и свирепыми хищниками в угоду безумной, жадной до зрелищ черни как низших, так и высших сословий; нет, в Кёльне предстает нашим взорам кровавая бойня, устроенная одною партией во истребление другой. Убийство юных благородных дев напоминает Варфоломеевскую ночь, один из тех роковых сентябрьских дней; так же, вероятно, погиб и Гереон с своими людьми.
И если в то же самое время на Верхнем Рейне изрублен был Фивейский легион, то мы имеем дело с эпохою, когда господствующая партия не просто желала подавить более слабую противоборствующую сторону, но стремилась совершенно истребить сравнявшуюся с нею по влиянию силу.
Все сказанное, несмотря на наше стремление к краткости, все же удлинившее повествование, было крайне необходимо для объяснения одного понятия нидерландской художественной школы. Византийская живописная школа во всех своих ответвлениях несколько лет господствовала и на Рейне и оказала влияние на местных подмастерьев и учеников, коих готовили для общих работ по украшению церквей; отсюда и та некоторая сухость, то разительное сходство с сей мрачной школой, наблюдаемое нами ныне в Кёльне и его окрестностях. Однако национальный характер, влияние климатических условий нигде не проступает в истории искусств так явственно, как в прирейнских землях, а потому к развитию сего тезиса намерены мы приступить с особою тщательностию и просим читателя запастись терпением.
Мы опускаем важную эпоху, когда по воле Карла Великого на левом берегу Рейна от Майнца до Ахена выросла череда резиденций, так как связанное с этим обучение художествам, о котором мы, собственно говоря, и ведем речь, не имело никакого влияния. Ибо до тринадцатого столетия упомянутая восточная мрачная сухость оставалась неизменною и в этих краях. И вот вдруг прорывается наружу радостное чувство природы, притом не как подражание отдельным образам реальности, но как сладостное упоение картинами земной жизни, выражающееся в общем через чувственный мир. Круглые детские лица, продолговатые лики мужчин и женщин, исполненные достоинства старцы с гладко-волнистыми или курчавыми бородами; все как на подбор добрые, благочестивые и веселые и, хотя еще по-прежнему достаточно характерные, но уже выписанные нежною, тонкою кистью. То же и с красками. Они также светлы, веселы, сочны; еще далеки от истинной гармонии, но уже лишены пестроты, приятны и отрадны для глаза.
Материальные и технические приметы картин, характеризуемых здесь нами, суть, прежде всего, золотой фон и углубленный нимб вкруг головы с вписанным в него именем. Блестящая металлическая поверхность сверх того часто украшена тиснением наподобие цветных обоев или словно превращена коричневыми контурами и тенями в золоченую резьбу. О том, что сии картины можно датировать тринадцатым веком, свидетельствуют церкви и часовни, в коих они находятся сообразно с своим первоначальным назначением. Сильнейшим же доказательством можно считать то, что галереи внутренних двориков и иные помещения многих церквей и монастырей украшают подобные изображения, имеющие те же приметы и написанные одновременно с постройкою оных.
Среди картин собрания Буассере прежде других заслуживает упоминания «Плат святой Вероники», ибо он во многих отношениях может служить подтверждением сказанному выше. Читатель, возможно, заметит, что изображение сие по композиции и рисунку было традиционным византийским святым образом. Черно-коричневый, вероятно, позже затемненный лик, увенчанный терновым венцом, имеет удивительное, благородно-страдальческое выражение. Святая Вероника, показанная едва ли на треть своего роста, держит в руках концы плата, коим закрыта по грудь. Жесты и мимика ее исполнены необыкновенного обаяния; нижняя кромка плата касается условно обозначенного пола, на котором справа и слева, в углах картины, видим мы по три маленьких поющих ангелочка, ростом не более фута, так прелестно и искусно скомпонованных в две группы, что высшее требование к композиции можно считать совершенно удовлетворенным. Вся логика картины указывает на некое традиционное, переосмысленное, переработанное искусство; ибо для создания таких трехмерных образов, обладающих символическим значением, требуется необычайная способность к абстрактному мышлению. Фигурки ангелочков, в особенности, головки и ручки, так созвучны друг другу, так искусно соотнесены друг с другом, что нечего уже и прибавить к сказанному. И если нам удалось обосновать право искать корни сего изображения в византийской традиции, то мягкость и тепло трактовки образа святой и детских образов принуждают нас отнести создание картины к той нидерландской эпохе, которую мы уже достаточно охарактеризовали. Сие изображение, объединяя в себе строгую мысль и приятное исполнение, оказывает на зрителя невероятно сильное воздействие, чему немало способствует контраст между ужасным медузоподобным ликом с одной стороны и изящной девой и прелестными детьми с другой.
Некоторые картины большего размера, на которых с такою же мягкостью и тонкостью, такими же светлыми и веселыми красками исполнены поясные изображения апостолов и отцов Церкви, застывших меж золотых зубцов и иных архитектурно-живописных украшений и напоминающих раскрашенную резьбу, дают нам повод для подобных рассуждений и вместе с тем указывают на новые условия. В конце так называемого Средневековья скульптура и в Германии опередила живопись, будучи более нужною для зодчества, более сообразною чувственности и более доступною для таланта. Перед живописцем, желающим обрести спасение от маньеризма в своем собственном видении действительности, открываются два пути: подражание природе или воспроизведение уже имеющихся художественных творений. И потому мы отнюдь не умаляем заслуг нидерландского художника в указанную эпоху, задаваясь вопросом, не суть ли сии столь мягко и тонко запечатленные на картинах святые мужи в богатых, но свободно трактованных платьях повторения одноцветных или раскрашенных изваяний, стоявших некогда меж других похожих, золоченых архитектурных резных украшений. Особенно вселяют в нас уверенность в справедливости сего предположения изображенные у ног святых черепа в изукрашенных ящичках, позволяющие сделать заключение, что сии картины суть списки с неких реликвариев, украшенных фигурами и иными деталями. Подобные картины тем более отрадны для зрителя, чем более явственно и достойно проступает сквозь радостно-светлую трактовку некая серьезность, в коей ваяние всегда превосходит живопись. Все сказанное нами здесь получит еще более подтверждений, если мы обратим непредвзятое внимание на, к сожалению, рассеянные остатки древних церквей.
Если уже вначале тринадцатого столетия Вольфрам фон Эшенбах в своем «Парсивале» выводит живописцев Кёльна и Мастрихта как лучших в Германии, то едва ли кого-нибудь удивит, что мы сказали здесь столь много лестного о древних картинах сих местностей. Теперь устремим все внимание наше на новую эпоху, наступившую в начале пятнадцатого века, дабы выявить и ее важное значение. Однако прежде чем отправиться далее и рассмотреть новый способ отображения, мы позволим себе еще раз упомянуть те предметы, коими по преимуществу обладали нидерландские живописцы.
Мы замечали уже выше, что главные святые той местности суть благородные девы и юноши, что смерть их не имела ничего от тех отвратительных случайностей, кои при изображении других мучеников представляют для искусства столь большие неудобства. Величайшим же счастьем живописцы Нижнего Рейна могут почитать для себя то, что мощи трех святых волхвов перенесены были из Милана в Кёльн. Напрасны усилия тех, кто пристально всматривается в историю, изучает мифы, легенды и предания в поисках столь же благоприятного, богатого, славного и отрадного предмета, как сей, коим мы располагаем здесь. Посреди ветхих стен, под убогим кровом — новорожденный, но уже осознающий самое себя Младенец на коленях Матери, обласканный Ее нежными руками, оберегаемый старцем; пред Ним склонились достойные и сильные мира сего, смиренно возложив пред детскою незрелостью почтение, пред бедностью богатые дары, пред безродностью знаки царского величия. Многочисленные спутники их изумленно взирают на диковинную цель долгого и тяжелого путешествия. Сему благословеннейшему предмету обязаны нидерландские живописцы своим счастием, и неудивительно, что они неустанно изображали его из века в век. Между тем, мы подошли к тому важному шагу, совершенному рейнским искусством на рубеже четырнадцатого и пятнадцатого веков. Из-за множества характеров, долженствующих быть изображенными, художники принуждены были прибегать к многообразию натуры, однако довольствовались неким общим выражением оной, хотя в той или иной работе можно заметить некие признаки портрета. Но вот является мастер Вильгельм Кёльнский, о котором говорили, будто в изображении человеческих лиц с ним никто не может сравниться. Сие свойство удивительнейшим образом проявляется в картине из Кёльнского собора, которую, к тому же, вообще можно считать центральною осью нижнерейнского искусства. Хотелось бы, однако, чтобы истинная заслуга ее оценивалась с исторически-критической точки зрения. Ибо ныне она слишком окутана фимиамом славословий, так что можно опасаться, что скоро она вновь предстанет перед внутренним взором зрителя погруженною во мрак, как некогда скрыта была от живых глаз копотью лампад и свечей. Состоит она из трех частей, центральной и двух боковых. На всех трех сохраняется еще золотой фон, подобно тем картинам, что описаны были выше. Ковер за Мариею украшен тиснением и пестрыми узорами. В остальном же мастер пренебрег сим столь часто используемым приемом, поняв, что может воссоздать парчу, камчатную ткань и все прочее, что блестит, переливается и светится, своею кистью и не нуждается более в механических вспомогательных средствах.
Фигуры главной картины, равно как и створок, соотнесены с центром композиции, подчинены симметрии, но отмечены многообразием контрастов в силуэтах и движениях. Традиционная византийская доминанта пока еще господствует во всем, но уже пронизана свободою и теплом.
Родственный национальный характер являет вся толпа: девы вкруг святой Урсулы, воины вкруг Гереона, и, стилизованные по-восточному, фигуры, обступившие центральную группу. Явными портретными изображениями, однако, предстают оба коленопреклоненных волхва, и то же можем утверждать мы о Матери. Более подробно высказываться о сей богатой композиции и значении ее мы не намерены, ибо карманная книжечка для друзей немецкой старины, к удовольствию нашему, содержит иллюстрацию сего прекрасного творения с пространным описанием оного, которое мы приняли бы с искреннею благодарностию, если бы не было оно проникнуто восторженною мистикой, от коей нет проку ни искусству, ни науке.
Так как картина сия не оставляет сомнений в большом мастерстве живописца, то более усердному исследователю, возможно, удалось бы обнаружить еще одно-другое подобное произведение, хотя время многое разрушает, а молодое искусство многое вытесняет. Для нас она есть важнейшее свидетельство некоего решительного шага вперед, отрывающего искусство от штемпельной действительности и ведущего от общенационального типа лица к совершенной действительности портрета. После сего поворота мы можем выразить наше убеждение в том, что мастер, какое бы имя ни носил он, имел чисто немецкую душу и сугубо немецкие корни, так что нам нет нужды объяснять его заслуги, ссылаясь на итальянское влияние.
Будучи написанной в 1410 году, картина сия относится к эпохе, когда уже расцвел талант Иоганна ван Эйка, и помогает нам хотя бы приблизительно объяснить непостижимость Эйковского мастерства, ибо являет свидетельство того, каких современников имел сей достославный муж. Мы назвали картину из Кёльнского собора осью, на которой старое нидерландское искусство обращается в новое; рассмотрим же теперь произведения ван Эйка как относящиеся к эпохе кардинального превращения того искусства. Уже в более ранних византийско-нижнерейнских картинах находим мы «тисненые» ковры в перспективном изображении, которое, однако, кажется еще довольно неловким. В картине из Кёльнского собора нет никакой перспективы, так как пространство в ней ограничено чистым золотым фоном. И вот ван Эйк совершенно отбрасывает все штампы, в том числе и золотой фон; перед зрителем открывается свободное пространство, в котором не только главные, но также и второстепенные фигуры суть чисто портретные изображения, от лиц, силуэтов и платья до несущественных деталей.
Как ни трудно давать отчет о таких мастерах, мы все же дерзнем сделать попытку в надежде на то, что читатель не лишен возможности видеть его произведения и, не колеблясь ни секунды, относим нашего ван Эйка к высшей категории тех, кого природа одарила свойствами живописца. К тому же ему выпало счастье жить в эпоху технически высокоразвитого и повсеместно распространенного искусства, достигшего определенного рубежа. К сему можно прибавить, что он открыл важный, если не важнейший технический прием живописи; ибо как бы там ни обстояло дело с изобретением масляной живописи, мы не склонны подвергать сомнению слухи о том, что ван Эйк был первым, кто начал смешивать масляные субстанции, коими по обыкновению покрывали уже готовые картины, с самими красками, что из масел выбрал он быстро сохнущие, а из красок наипрозрачнейшие, дабы при нанесении оных на поверхность картины белый фон и иные краски не затемняли друг друга, но, напротив, просвечивали друг через друга. Поскольку вся сила краски, которая сама по себе есть субстанция темная, возбуждается не потому, что отражает свет, но потому, что пропускает его через себя, то сие открытие и метод, на нем основанный, удовлетворяют одновременно высшим физическим и художественным требованиям. Чувство цвета же ему как нидерландцу дала природа. Могущество цвета было ему, как и его современникам, знакомо, и потому он добился того, что, говоря лишь о платьях и коврах, реальность рукотворную вознес много выше реальности отображаемой. Подобное возможно лишь для истинного искусства, ибо реальное видение обусловлено бесчисленными случайностями, что относится как к воспринимающему глазу, так и к воспринимаемому им предмету; художник же, напротив, изображает предметы сообразно с законами, по которым они, обособленные друг от друга светом, тенью и цветом, должны восприниматься здоровым, бодрым оком в своей совершенной, идеальной зримости. Сверх того ван Эйк обратился к живописи, основанной на линейной перспективе, и освоил многообразие пейзажа, в особенности бесчисленных строений, которые заступили место убогого золотого фона или ковра.
И вот теперь может показаться странным, если мы скажем, что он, отринув механические несовершенства прежнего искусства, отверг в то же время и доселе тайно исповедуемое техническое совершенство, именно понятие симметрической композиции. Однако и это лежит в природе выдающегося разума, который, прорвав некую материальную оболочку, не помышляет о том, что за нею проходит еще одна идеальная духовная грань, которой он тщетно противится, которую ему, однако, надлежит либо принять, либо сотворить заново сообразно с своим устремлением. И потому композиции ван Эйка отмечены величайшею истинностью и прелестью, хотя и не отвечают строгим художественным канонам; кажется даже, будто он намеренно не желает пользоваться тем, что имели и применяли его предшественники. В известных нам картинах его не находим мы группы, могущей сравниться с описанными ангелочками подле святой Вероники. Однако поскольку зримый образ, коему чужда симметрия, лишен привлекательности, он, будучи человеком тонким и имеющим вкус, по-своему трактовал свои фигуры, так что рождалось нечто более проникновенное и привлекательное, нежели канонические художественные творения, лишенные наивности, основанные на холодном расчете и потому затрагивающие лишь разум зрителя.
Теперь, после того как слушатели наши терпеливо выслушали наши рассуждения, а знатоки, как мы надеемся, согласились с нами в том, что всякое движение вперед из некоего закосневшего, устаревшего, искусственного состояния к свободной, живой истине природы тотчас же влечет за собою некую утрату, коей предстоит окупиться лишь с годами, порою лишь в будущем, мы можем рассмотреть нашего ван Эйка в его своеобразии, ибо мы не можем не отдать должное его индивидуальности. Еще ранние нидерландские живописцы с охотою изображали все нежное, открывающееся нам в Новом Завете, в определенной последовательности, и вот в великом творении ван Эйка, украшающем сие собрание и состоящем из центральной части и двух боковых створок, обнаруживаем мы мыслящего художника, с чувством и разумом представляющего последовательно разворачивающуюся перед нами трилогию. По левую руку от нас небесный юноша возвещает нежнейшей юной деве странное событие. На центральной картине мы видим ее счастливой, удивленной, почитаемой в ее Сыне Матерью, по правую же руку предстает она, принеся Младенца в храм для благословения, уже почти матроною, скорбно и радостно прозревающей сердцем великое будущее сего Младенца, Коего с благоговением принимает первосвященник. Выражение всех трех лиц, равно как и фигура и поза в каждом случае — коленопреклоненная, сидящая и наконец стоящая — исполнена привлекательности и достоинства. Взаимосвязь образов на всех трех картинах выражает нежнейшее чувство. В сцене в храме наблюдаем мы своего рода параллелизм, выражающийся при отсутствии центра в противопоставлении характеров. Некая духовная симметрия, столь прочувствованная и осмысленная, что зритель испытывает влечение и восторг, хотя и видит, что изображение не отвечает меркам совершенного искусства.
Ван Эйк, превосходно мыслящий и чувствующий мастер, умел не только добиться многогранности главного образа. Столь же счастливо трактовал он и пространство. Сцена Благовещения происходит в закрытой, узкой, но высокой комнате, освещенной сверху одной оконною створкой. Все здесь дышит чистотою и кротостью, как и подобает целомудрию, занятому лишь собою и ближайшим окружением. Скамьи вдоль стен, скамейка для молитвенных коленопреклонений, ложе — во всем приятность и изящество. Кровать застлана и завешена красною тканью, так же, как сие с удивительнейшим мастерством изображено на красной парчовой задней стене кровати. Средняя же картина, напротив, открывает перед нами широкий вид, ибо часовня в центре, хотя и благородного вида, но ветхая, служит более обрамлением для всевозможных предметов, нежели кровом. Слева от зрителя на некотором отдалении — город с улицами и домами, горожанами и ремесленниками, уходящий в глубь пространства и оставляющий довольно места для широкого поля. Последнее украшено разного рода деталями сельской жизни и переходит в водный простор. Справа от зрителя видна часть высокого круглого храма; внутренность сей ротонды показана на граничащей с нею дверной створке и своею высотою, шириною и ясностью линий являет великолепный контраст к той первой комнатке девы Марии. Остается лишь повторить, что все предметы на трех картинах выполнены с совершенным мастерством и точностью, достойною подражания, и читатель сможет составить себе общее представление о ценности сих прекрасно сохранившихся картин. От обширных зарослей плюща на обветренных, медленно рассыпающихся в прах руинах, и стеблей травы, растущих на гнилой соломенной крыше, до золотых, усыпанных драгоценными каменьями кубков, от одеяний до ликов, от ближнего до дальнего плана — все выписано с одинаковою тщательностью, и нет на сих трех картинах ни одного места, утратившего бы хоть часть своей привлекательности даже под увеличительным стеклом. То же можно отнести и к отдельной картине, на которой Лука рисует образ Пресвятой Божьей Матери, кормящей грудью Младенца.
Теперь должны мы упомянуть важное обстоятельство, именно, что художник, введя столь настоятельно требуемую нами симметрию в окружение изображаемых образов, заменил невыразительный золотой фон иным, более художественным и привлекательным средством. И пусть движение фигур его в пространстве картины и соотнесенность их друг с другом не совсем отвечают требованиям искусства, однако это законы композиции предписывают им определенные границы, благодаря чему естественные и как бы случайные движения их кажутся гармоничными.
Между тем, все сказанное, как ни старались мы изъясняться более точно и определенно, остается без созерцания самих картин пустыми словесами. А потому было бы в высшей мере желательно, чтобы господа владельцы пока что предоставили нам графические репродукции соответствующей величины, дабы всякий, кто не имеет счастья воочию видеть картины, мог бы, тем не менее, проверить и оценить все сказанное нами.
Выражая сие пожелание, тем более сожалеем мы о том, что один молодой талантливый человек, обязанный своим образованием данной коллекции, слишком рано ушел из жизни. Имя его, Эпп, еще дорого всем, кто знал его, особенно любителям, имеющим выполненные им с точностью и усердием достовернейшие копии старинных произведений. Однако мы утешаем себя мыслью о том, что другой весьма искусный мастер, господин Кёстер, посвятил себя сохранению столь значительного собрания, объединив свои старания с усилиями владельцев. Наивернейшим применением его замечательного таланта и усердия стала бы забота об изготовлении и публикации упомянутых репродукций. Тогда бы мы, исходя из наличия оных в руках всех любителей искусства, смогли бы присовокупить еще немало из того, что сейчас, как сие обычно случается при описаниях картин, лишь смутило бы воображение читателя.
С неохотою принуждаю я себя прервать повествование, ибо следующий предмет, о коем надлежало бы сейчас поведать, заключает в себе немало приятного и радостного. О самом Иоганне ван Эйке, пожалуй, не можем мы сказать более, чем уже сказано, ибо, рассуждая о других художниках, то и дело будем мы возвращаться к нему. Художники же сии суть мастера, в работах которых у нас так же мало причин искать чужеземные влияния, как в его работах. Впрочем, вообще мало проку в том, чтобы, славя выдающийся талант, тотчас же начать доискиваться источников, из коих произошли все его преимущества. Человек, взирающий на природу из своего младенчества, находит окружающий мир отнюдь не пустым, как чистый лит бумаги, ибо божественная сила его предков сотворила в этом мире некий новый мир. Навязанные ему привычки, традиционные обычаи, принятые нравы, почитаемые предания, ценимые памятники, плодотворные законы, равно как и множество разнообразных великолепных творений искусства, окружают человека столь тесно, что он не в силах понять, что есть первично, а что производно. Он пользуется миром в том его виде, в каком он был ему дан, и имеет на то полное право.
Оригинальным можно назвать того художника, который трактует окружающие его предметы более индивидуально, более национально и традиционно, сводя их в единое стройное целое. И если мы говорим о таком живописце, то долг наш — прежде всего, рассмотреть его силу и формирование ее, затем его ближайшее окружение, поскольку оно поставляет ему предметы, умения и настроения, и лишь в последнюю очередь можем мы направить взор наш во вне и выяснить не столько чужеземные влияния, сколько то, как он использовал таковые. Ибо многие добрые, приятные, полезные веяния порою долго, часто несколько столетий подряд несутся над миром, прежде чем становятся заметны. В истории мы часто удивляемся медленному развитию механических умений. Перед глазами византийцев стояли бесценные произведения эллинистического искусства, однако они не в силах были вырваться из унылого плена своей сухой мазни. А видно ли по картинам Альбрехта Дюрера, что он был в Венеции? Объяснение сего таланта заключается в нем самом.
И потому желаю я видеть патриотизм, на который имеет право каждая империя, каждая страна, каждая провинция и каждый город. Ибо подобно тому как мы славим характер отдельного человека, проявляющийся в том, что он не желает покоряться окружающему миру, но сам покоряет и преобразует его, мы отдаем должное и оказываем честь каждому народу, каждой народности, признавая также и за ними право на характер, который находит свое выражение в художниках или иных выдающихся мужах. И так намерены мы поступать, если речь пойдет о столь значительных живописцах, как Мемлинг, Израель из Мехельна, Лукас ван Лейден, Квентин Массис. Они все держатся в кругу своего отечества, и долг наш в том, чтобы, насколько сие возможно, оспорить чужеземное влияние на их искусство. Но вот, однако, является Скорель, затем Хеемскерк и другие, совершенствовавшие свои дарования в Италии, но, тем не менее, оставшиеся нидерландцами. И пусть в работах их порою просматриваются черты творчества Леонардо да Винчи, Корреджо, Тициана, Микеланджело — нидерландец остается нидерландцем; более того: национальное своеобычие настолько сильно в нем, что он в конце концов вновь возвращается в свой заколдованный круг, отринув какое бы то ни было чужое влияние. Так Рембрандт воплощал в образы высочайший талант, довольствуясь материалом и источниками вдохновения из непосредственного своего окружения, нисколько не заботясь о том, существовали ли когда-либо на свете греки и римляне.
Итак, если нам удалось сие целенаправленное повествование, то теперь должны были бы мы направиться на Верхний Рейн и там, равно как и в Швабии, Франконии и Баварии, также попытаться прояснить преимущества и своеобразие верхненемецкой школы. И здесь также нашим благороднейшим долгом было бы выявить разницу, даже противоречия меж двумя школами, и таким образом добиться того, чтобы они ценили друг друга, взаимно признавали достоинства лучших своих представителей, не отрицали достижения друг друга, но, напротив, сообща пользовались лучшими и благороднейшими плодами, произрастающими из общих черт и воззрений. На этом пути мы с радостью воздадим почести немецкому искусству пятнадцатого и шестнадцатого столетий, и чрезмерный пафос переоценки, раздражающий уже как знатоков, так и любителей, постепенно рассеется. Затем сможем мы уверенно направить наши взоры дальше на восток и юг и благосклонно присоединиться к товарищам и соседям.

Послесловие

О собрании картин Буассере, подробным описанием которого намерены мы заняться в другой раз, сейчас скажем лишь, что оно за год значительно увеличилось, пополнившись в первую очередь замечательными картинами верхненемецкой школы. Из мастеров, коих недоставало в коллекции, прибавились Вольгемут, Альтдорфер, Бейкелар и еще один доселе совершенно неизвестный, но замечательный кёльнец: Иоганн фон Мелем, картины которого напоминают Скореля; значительные, отчасти главные произведения. Сверх того приобретены были работы мастеров, уже представленных в собрании: Мартин Шён (Шонгауер), портретист И.И. Вальх, современник Дюрера, сам Дюрер и Иоганн Мабюз (Госсарт). Последний, будучи одним из лучших старых нидерландских мастеров, замечателен также многогранностью трактовки своих образов и мотивов; тем отраднее то обстоятельство, что собрание обогатилось несколькими важнейшими его произведениями, истинными жемчужинами мастерства, прекрасно сохранившимися и представляющими разные периоды жизни художника. Ценнее же всего среди новых приобретений, пожалуй, «Снятие с креста» Дюрера.
Нельзя не упомянуть также и то, что владельцы собрания, благодаря своим обширным и в высшей степени полезным связям, намерены в ближайшем будущем целенаправленно пополнить коллекцию и добиваться ее дальнейшего развития, ибо у них есть все основания надеяться на то, что они скоро будут иметь счастье вернуть на родину и включить в уже существующий родной круг художественных творений многие рассеянные в продолжение несколько веков за границами Германии памятники, чрезвычайно важные для восполнения некоторых пробелов в отечественной истории искусств.

Решению опубликовать сии записи* (или коллекцию в нынешнем ее виде — ??.. стр. 594; см. стр. 595) отдельными изданиями весьма благоприятствовало то, что листы сии посвящены эпохе, и желание, чтобы они отчасти оказали на эпоху положительное влияние, отчасти эпоха в свою очередь возвысила их и способствовала их популярности, чего можно добиться лишь посредством исполнения вполне оправданных желаний, именно через рассмотрение и разрешение упомянутых нами проблем, в особенности же через неутомимое усердие всех участников сего предприятия. Картины собрания Буассере тем временем делаются все более известны, в Париже нашелся и уже доставлен был в Германию дубликат Кёльнского собора. Моллер завершил первую формную пластину для точнейшего факсимильного воспроизведения ранее обнаруженного плана собора, а одновременно с нею выпустил в свет два альбома своих замечательно точных и тонких гравюр с изображениями старинных немецких зданий и памятников зодчества. И так, по счастливому примеру предвестника первых вызволенных из чужеземного плена художественных сокровищ, представшего нашим взорам по прибытии в Кёльн, возвращаются на родину с разных концов света и остальные ценности, искусство же, вновь распространившееся, благодаря этому, по странам и государствам, должно сообщить как истории искусств, так и художественной практике, новый поворот в развитии.
На Нижнем Рейне готовятся уже удовлетворяющие всем требованиям учреждения для науки и искусства, и, насколько мне известно, высказанные пожелания всюду находили отклик и с усердием воплощались в дела. Если посчастливится нам побывать еще и на Верхнем Рейне, то в Мангейме, Шветцинге и Эрбахе с его графскою коллекцией немецкой старины ждет нас богатейший материал, равно как и Карлсруэ с его парками и ботаническими заведениями, прекрасными естественноисторическими и художественными собраниями, а также значительными новыми зданиями, несомненно, даст нам довольно пищи для важнейших размышлений и наблюдений. И если затем пожелаем мы Верхнему Рейну счастья пользоваться редким преимуществом, имея в лице господина Гебеля провинциального поэта, который, будучи проникнут духом местных обычаев, обозревая свои родные края с высшей ступени культуры, забрасывает, подобно рыболову, невод своих талантов, дабы уловить своеобразие земляков и современников своих и показать толпе ее литературный портрет во увеселение и в назидание, то возвращающиеся в Гейдельберг рукописи отошлют нас к сокровищам немецкой старины и напомнят нам, как до того напоминали о раннем изобразительном искусстве, о ранней поэзии, где наблюдаем мы то же: переоценку, непонимание и неверное применение. Однако и здесь, похоже, есть место для прекраснейших надежд, именно что когда чрезмерная радость от новых находок или наблюдений утишится, повсюду распространятся истинное понимание и благопотребная деятельность. Пусть же следующая книжка представит читателю достоверный и благожелательный отчет о сих материях, как и о многом, доселе едва упомянутом, обстоятельства же, о коих составлялись данные записи, будут исправлены и дополнены.
В заключение должен я принести читателю извинения относительно рубрики сих записок, которая покажется тем более оправданною, коль скоро я упрекаю себя в том, что скорее сузил ее рамки, нежели расширил. По первоначальному замыслу сих совершенно случайно родившихся записей речь в них должна была идти лишь об искусстве и старине; однако можно ли мыслить сии два предмета без науки, а объединив их, можно ли говорить о сем тройственном целом отдельно от природы? И потому одно влекло за собою другое, присовокупляя постепенно все, что являлось взору и попадалось в руки. Пусть же благосклонность читателя и снисходительность его к предлагаемым рассуждениям и описаниям, которые, в сущности, суть лишь неустанные изъявления благодарности путешественника за столь многочисленные блага, встретившиеся ему на пути, послужат поводом к продолжению нашего повествования.
Не могу наконец умолчать и о том, что исполнению желаний и намерений своих друзья искусства обязаны также и счастливым случайностям. Так между прочим нашелся в Париже второй оригинал плана Кёльнского собора, о коем намерен я дать отчет с своей точки зрения и подтвердить ранние, дошедшие до меня сведения.
О чертеже сем, равно как и о некоторых других сопутствующих ему планах, пока что можем мы сообщить следующее. Б;льший из них являет собою в отношении масштаба и исполнения своего рода пандан дармштадтского плана; на последнем, однако, представлена северная башня, в то время как наш изображает южную, с тою лишь разницею, что он включает весь примыкающий к ней фронтон с главным порталом и окнами, и таким образом может быть устранен пробел, возникший по причине утраченного фрагмента на дармштадтском чертеже. Вновь найденный план имеет общую ширину три рейнландских фута два дюйма и длину тринадцать футов и два дюйма.
На втором листе видим мы план южной, расположенной справа от главного входа башни, выполненный с величайшею тщательностью в том же масштабе и тою же рукой; на третьем находим мы чертеж восточного фасада третьего яруса сей башни с разрезом той части, что примыкает к нефу собора, выполненный в другом масштабе другою рукой менее искусно и аккуратно, а также оригинал, так как он не только имеет отступления, как главный чертеж от выстроенного здания в существенном месте, но также несколько отличается и от самог; главного чертежа. Уже судя по предмету, сей последний чертеж выполнен был лишь для практических нужд и именно в этом отношении весьма интересен и поучителен. Можно предположить, что он был выполнен надзирателем и шлифовщиком из цеха строителей и каменотесов. Оба листа имеют одинаковый формат, более трех футов длиною и два с половиною фута шириною; в обоих случаях мы имеем дело с пергаментом, притом очень хорошо сохранившимся.
Что до сохранности большого чертежа, то если не считать нескольких малых фрагментов, серьезных повреждений на нем нет. Зато налицо губительные последствия частого использования, а также поздних и неоправданных переделок. По сей причине, а еще потому, что чертеж вместе с сопутствующими ему листами, относится к башне, которая ближе других к завершению, и наконец потому, что в Кёльне доселе ничего не знали об этом втором чертеже, а известен был лишь тот ранее хранившийся в архиве собора дармштадтский чертеж, можно предположить, что он находился в руках ремесленников и давно уже покинул Кёльн, чему вовсе не приходится удивляться, так как строительных дел мастеров сего города часто приглашали в чужие земли.

Глядя на патриотического немца, со всею страстию занятого мыслью о священных памятниках отечественного зодчества, о том, как сохранить завершенные или еще возводимые, как воссоздать разрушенные; радуясь наличию в некоторых местах необходимых для сих целей капиталов; предпринимая попытки отыскать утраченное или заменить его новым, все же испытываем мы беспокойство от печального обстоятельства, именно, что не только оскудели денежные средства, но также почти совершенно исчерпаны художественные и ремесленные силы. Напрасно озираемся мы вокруг в поисках многочисленной рати мастеров, способных к сему труду и готовых взяться за него. История же учит нас, что каменотесные работы во все времена выполнялись членами большой разветвленной, закрытой гильдии в рамках строгих правил и законов.
Каменотесы заняли в образованном мире счастливую позицию, оказавшись посредине между свободным искусством и ремеслом. Они назвали себя братством, уставы их утверждены были кайзером. Фундаментом сего учреждения стали невиданная человеческая сила и терпение, в то же время, однако и гигантские архитектурные творения, кои должны были быть все одновременно возведены, украшены и затем содержаться в подобающем состоянии. Бесчисленное множество обученных отроков, юношей и зрелых мужей, рассеянных по всей Германии, трудилось во всех важных городах. Старшие мастера сего ремесленного воинства сидели в Кёльне, Страсбурге, Вене и Цюрихе. Каждый начальствовал над своим подразделением, сообразно с географическим положением цеха.
Если пожелаем мы ознакомиться с внутренним устройством сего общества, то тотчас же попадется нам слово «цех», обозначающее в первоначальном смысле сооруженное из досок помещение, в коем каменотес выполняет свою работу, в производном же смысле хранилище всех привилегий и архивов и место отправления корпоративного правосудия. Перед выполнением заказа мастер изготавливал чертеж, который, будучи одобрен подрядчиком, оставался в руках художника как документ и договор. Правила для учеников, подмастерьев и слуг, порядок обучения и наемки их на работу, художественная, техническая и нравственная сторона их жизни расписаны наиподробнейшим образом, основою же всех их деяний и поступков служит необыкновенно развитое чувство чести. Зато и пользуются они большими преимуществами, среди коих следует упомянуть одно в высшей мере действенное, именно, что через посредство тайных знаков и речений могут они во всем ремесленном, стало быть, в образованном, полуобразованном или вовсе необразованном мире, распознать своих собратьев по цеху и явить им свою принадлежность к ним.
Итак, вообразим себе бесчисленное множество людей, объединенных разною степенью искусности в своем деле, помогающих мастеру, свободных от страха остаться без работы, обезопасивших себя на случай старости и болезней, вдохновляемых религией, оживляемых искусством, укрощенных строгими обычаями; теперь только и начинаешь понимать, как возможно было задумывать и создавать столь грандиозные творения, и если не до конца воплощать сии замыслы, то неизменно стремиться к завершению оных. Если же прибавим к сказанному, что одним из неукоснительно соблюдавшихся условий возведения сих неоглядных строений была поденная плата, долженствовавшая обеспечить точнейшее исполнение мельчайших деталей, то, положа руку на сердце, принуждены мы будем спросить себя с сомнением: какие же усилия потребовались бы для того, чтобы в наши дни совершить нечто подобное?
Если впоследствии сможем мы составить более подробный отчет о братствах каменотесов, то сведениями сими обязаны мы достопочтенному ветерану, господину доктору Эрману из Франкфурта, человеку завидного ума, любезно предоставившему нам часть своих антикварных богатств, в виде собрания касающихся до сей области грамот и рукописей, и присовокупившему к оному собственные заметки и комментарии.

Стараниям нашим на юго-западе отвечает одно весьма полезное начинание на северо-востоке, именно Еженедельные известия господина доктора Бюшинга для друзей истории, искусства и учености Средневековья, с коими непременно должен быть знаком всякий, кто интересуется названною эпохою. Достойны внимания также его отлитые из железа копии старинных силезских печатей, кои следует сделать предметом для подражания, хотя и в других материях. Ибо всякий любитель получает таким образом в руки копии памятников искусства, обладать коими в оригинале не смеет и надеяться.
В высшей степени отрадно и важно нам в конце сего повествования поместить еще известие о том, что по высочайшему ходатайству Их Величеств императора Австрийского и короля Прусского Его Святейшество Папа римский велел возвратить Гейдельбергскому университету не только найденные в Париже книги и рукописи из бывшей пфальцской библиотеки, но также и восемьсот сорок семь томов из того же собрания, все еще находящихся в библиотеке Ватикана. Ценность сего дара каждый немец чувствует слишком остро, чтобы мы могли присовокупить к сказанному еще что-либо. Позволим себе лишь напоминание о том, сколь многие желания немцев еще не были исполнены, с тех пор как путешествующих впервые встретила радостная весть о возвращении покровителя Кёльна.


ПРИМЕЧАНИЯ

Сложное слово, состоит из прилагательного «lang» (длинный) и существительного «Winkel» (угол)  (Здесь и далее примеч. переводчика).

Средневековый замок Брёмзербург, вероятно, построенный на развалинах римской крепости.

Сорт старого изысканного вина.


Кебет Фиванский, друг и последователь Сократа, которому, вероятно, ошибочно, приписывается авторство популярного в XVIII в. диалога «Картина» (или «Таблица»). Согласно данному тексту картина эта, некий символический пейзаж, была выставлена у храма бога времени Хроноса. Встречается в живописи Ренессанса и Барокко и изображает путь в чисто философский, внеконфессиональный рай, обретаемый в процессе постижения мудрости природы. Тропинка вьется здесь по крутой горе, на уступах которой преодолеваются различные пороки, а на вершине фигура Счастья (или Славы) венчает путника атрибутами духовной победы (короной или венком).

См. псалом 103, 15.

1-е Фессалоникийцам, 5, 21.

Эсташ Лесюэр (1616-1655), французский художник, ученик Симона Вуэ, написавший в 1645-1648 гг. для клуатра парижского монастыря картезианцев двадцать две картины, посвященные жизни св. Бруно.

Горный хребет.

Некогда опасный для судоходства участок Рейна.

От лат. turbo, turbinis, завиток. Окаменелые винтовые улитки

(лат.) зеленая морская черепаха.

Имеется в виду «Собрание замечательных памятников зодчества IV-XVI вв.» Жан-Батиста Серу д’Аженкура.

Colonia Agrippina (латинское название Кёльна в средние века).