Ведро

 
   Пушенька – с  виду самая обычная кошка: красивая, как пуховочка белая, тёплая, вкрадчивая, но какая-то полудикая. Живёт себе в Баковке на стариковской даче. Днём спит, ночью охотится, а когда и котят нагуливает от соседских котов.  Для того у неё свой лаз обустроен – калиточка, дедом врезанная в балконной двери мансарды. Хозяев-то до выходных целых семь суток ждать, шёрстку облизывать, гостей намывать.
   Пуше корм и воду оставят – вот, дескать, твоя прожиточная корзина! Хошь         –охоться, если слаще мышей что поймаешь; хошь – отдыхай. Летом, или на зимних каникулах,  дело другое. Тогда  вольготно и сыто: тогда Пушеньке и животик почешут, и усы убелят в сметанке, а то и поторошками  побалуют.
Пуша – с виду обычная кошка. И котят у неё, как и положено, что пирожков по полдюжины разом.  Только зачем об этом знать маленькой Поле? – Волнуется Пётр Ильич во сне, с ужасом наблюдая за тем, как из бездонных недр ведра, подрагивая, всплывают, радужно-лёгкие, как мыльные пузыри — души нерождённых котят. — Да…, именно «не рождённых», а не…«убиенных», или « утопленных» — Доказывает кому-то Петр Ильич.Чей-то противный голос талдычет в его старое, мшистое ухо, что у животных нет души; что может…, вообще нет никакой души…. Нигде нет…. Но и, спящим, он никому не верит, боясь… и  предположить, чей это голос. Тонко вскрикнув — старый сморщенный человек садится в постели. Грудь — в испарине, глаза бессмысленно шарят по комнате…
-Что с тобой, Петенька? – Спрашивает голова жены – этакий внедорожник на бигудях, пока тело дремлет. — В такую-то рань? – Хррр…. Но вот уже мотор храпа уносит Анну Ивановну, а в юности — его Анечку, по непроходимо-снежной кровати: вдаль… от него, родного, маленького, зябнущего рядом Петеньки… Всё тот же сон. То же жуткое, отупляющее чувство вины. Перед кем? Нет, больше он не поддастся! Да и кому?!?После карвалола дедушке станет  легче.  «Ну, какой я палач?» – Умиляется его второе «Я» почти с материнской нежностью. – «Герасим…, жертва обстоятельств, чистильщик, исполнитель» …- «…Чьей только воли?» – Не унимается первое. – «А, как же «не убий»? Мм-мда-аа, описочка вышла. Выходит, что вы, Петенька, исполнитель воли вашей дражайшей половины, Анны Иоа… Ивановны….»-  На душе Пётра Ивановича  мерзко. Он снова зябнет и ёжится. А мысли всё роят, и роят, будто кто в душе его роется: «А ведь этой оторве, Пушке-то нашей, снова на днях котиться! Так недавно ж топил, прости, Господи…», «Барсик, что ль, расстарался?»…  «старая уже, сколько  ж можно?! Прошляпили, а надо было вовремя стерилизовать. Как чёрное дело, так ему, (кайся — не кайся, причём, непонятно за что), а больше и некому». «И ведь по закону подлости непременно совпадёт с Новым Годом»!
   За окном метель – бела и невинна плетёт и  плетёт вьюны.
Его взгляд сонно скользит по календарю, упирается в красные загогулины с указующим острием 31-го;  ужасается. Осталось три дня! Покупки, подарки…, уфф…., а ещё «Дед Мороза» готовить! Праздники пенсионеры ценят: чем меньше их впереди осталось, тем больше ценят; тем предвкушение слаще, да как в детстве.
Девочку в конце декабря родители  привезут в Баковку, а сами — фьють, и как звали. Только нельзя их судить. У молодых нынче дел невпроворот, что им  со стариками скучать?!?  Другое  дело -  каникулы Полечки. Тогда – солнце в дом и вон хандру! Дед ёлку с пилорамы притащит, мишуры  всякой, сладостей  поразвесит. Баб Аня вся извернётся, настирает — вымотается, ноги больные в кровь исходит, а напечёт-наготовит и праздник соорудит — всем праздникам праздник! Пушка пуховкой белою охаживать — тереться будет, поесть выпрашивать  ( не на себя  одну). Дед с балкона в дом заберётся, в валенки впрыгнет; в шубу, под матрас тайно закатанную, влезет; шапку красную на плешь нахлобучит; бороду, (как без неё) присобачит намертво. Чем не Мороз?! Полечка заметливая  его так и этак рассматривать станет, за патлы дёргать. ,в глазки заглядывать. Вот где главное — не проколоться.
   А когда на ворох подарков отвлечётся, может спросить, где дед, и по какому такому указу-праву внучку  не поздравляет? Тогда баб Анина очередь в уши дуть песенки -потешки, а ему  потеть лезть в мансарду( тем же макаром),  камуфляж скидывать, в постель бросаться  – спит, типа, дедушка. И самое время баб Ане баюкать: говорила тебе  – Деда Мороз настоящий был! Мы честные, мы не обманываем!Главное, чтоб ребёнок в хорошее верил!
   А у Анны Ивановны программа строгая, по часам. Когда есть, когда спать, играть, читать, дышать, (то есть гулять). Всё для ребёнка.
На этом  его мысль снова теряется, и дед  проваливается в свой сон, в бездонную глубь ведра, в черноту хаоса. А в первый раз как вышло? Приехали, а у Пушки таких целый выводок, что тут сделаешь? Пришлось весь помёт оставить, правда, больше такого не допускали. Так дед по вагонам  и ходил,  приплачивал, чтоб взяли, только не очень-то брали.
Когда они затихали, Пётр Ильич вздыхал, крестился, представляя, как на дервенеющих ногах снова пойдёт к отцу Константину по длинной лесной дороге между косых дач и глухих высоких заборов, мимо ушедшей под землю речки; представлял, как тот возложит на его голову  тяжёлый, как могильная  плита, омофор, как в  который  раз отпустит всё тот же неискупаемый грех – нет, не тот же, новый, другой,следующий.
   И снова будут: Христова кровь,  святые частицы, и все эти верующие  с обновлёнными, сияюще-умытыми, как после баньки, пасхальными душами- лицами. Прощённые.  Вот, мол, и твоя порция радости-очищения, разлюбезный Пётр Иваныч! Греши, только вовремя кайся! На том весь мир держится….
     –Жаль, что котяток в животике по одному. – рассуждает  Полечка за обедом, рассеянно ковыряясь в пюре .
     –По одному? Ну,  да, конечно, к чему ей много? – спохватывается Петр Ильич, — Это, детка, как у людей… — А сам  следит, не догадалась ли, не выдал ли он себя? А Анна Иванна? Фу, ты, сколько ж  волнений! Да нет, она-то не выдаст ,стойкий разведчик, да и  внучка не догадается.
     -Жаль,– продолжает Полечка, подсовывая  кошке плюшевого  одноглазку-котёнка. – А то Пушиной Пуне не с кем дружить. –   Пётр Ильич  только вздыхает, вспоминая, как  недавно ещё, по осени носил котёнка на станцию, где жил один бобылём ,( у него ещё дочь умерла от гриппа). Так тот не взял, шерсти, говорит  с неё не начешешься!
А дед кому мог, всем роздал, больше и отдать, вроде  некому.
«У многих сейчас кошки породистые: свинксы ли, сфинксы вислоухие, голые, кошки, тьфу, язык сломаешь». Потом вспомнил – пивная  есть за мостом, а после кружки каждый добреет, к тому же, мыши там, крысы разные,  догляд нужен. И,  то, правда,  рыбное оказалось  место – мальца чуть с лапами не оторвали,  а дед креветок попробовал.

    А в последний раз вот что вышло: перед родинами  кошка себе  местечко в мансарде высмотрела  в ящике  старого секретера: там барахло бабка хранила всякое-Пушка как-то залезла, да так угнездилась , не выгнать.
«Пусть понежится», – решил Пётр Ильич, а  когда  она окотилась, то  не стал внучке рассказывать ,(хорошо,  врать не надо), – но одного , как всегда оставил. 
 Последыш тот хиленьким  оказался. Тогда загадал дед  – не выживет,  он  всю правду  как есть расскажет!  К вечеру заглянул – так и есть, помер. Посерел лицом Пётр Ильич, но сделал всё незаметно, как не бывало, схоронил. Сел на стул, и часа четыре сидел как мёртвый. Ни таблетки, ни нашатырь не  взяли, в скорую уж звонить хотели.  Вдруг сам собой очнулся,  да и жена тормошит: «С Пушкою у нас совсем  не того, мяучит  она как-то странно, будто наверх  зовёт».
     –Это от горя. – еле бормочет. – У них своё горе тоже имеется.
Тут и Поля не унимается. Не знает ведь ничего, а теребит.
     – Пойди, посмотри, деда, не принесла Пушка котёночка? Глянь, как шёрстка висит ,и животика нету. -
     –За мной никому – наказывает дед, – а сам наверх.
Впереди Пушка идёт и орёт,  на старика озирается. Вспорхнул  юнцом на чердак , выдвинул  ящик  – пусто. –  Кого  ищешь, глупая? Всех я, стало быть, угробил! – Скрипит зубами  Пётр Ильич, за сердце хватается.
А жена и внучка снизу кричат, волнуются «как там и что».
  Пуша хвостом –пуховкой по руке стариковской ведёт,  вроде как направляет, « здесь посмотри». Прислушался, писк слышен сдавленный, или снова мерещится? Копнул  бельё  для очистки совести, ба, а там –батюшки светы, слепой, как положено, но живой, белый, как Пуша котюня,  а на головке чёрная шапочка, как у  Барсика с дач соседских.
      –И как я тебя проморгал? И же ты не задохся?
Хороший был у них Новый Год, настоящий, и дети нашли время, приехали, и Дед Мороз настоящий был, и  подарки! Но главный подарок,  ивой  котёнок. Мальчиком оказался,  Пухом назвали.
  А Пётр Ильич больше котят  не топил, и ведро ему чёрное  перестало сниться, и голоса пропали сами собой.  То ли обычное совпадение , то ли что другое, но и кошка больше с животиком не ходила. Наверное, отрожала она своё, хотя стариков  баковских ещё долго радовала.
Ведь Пуша – самая обычная кошка, как пуховочка белая, вкрадчивая, тёплая, и  вовсе не дикая,  ведь  теперь у неё есть ради кого жить.
А что? Главное, чтоб ребёнок в хорошее верил.