Шкатулка княгини Вадбольской отрывок 6

Хохлов вернулся спустя несколько дней и первым делом отправился к барину – доложить о делах. Сергей Иванович внимательно проглядел привезенные бумаги, одобрительно кивнул, а потом с легким смущением в голосе произнес:
– Ты... это... Кузьма Ильич, к барыне зайди, она поговорить с тобой хочет.
Марфу Ефимовну управляющий слушал с каменным лицом, а когда она закончила, холодно спросил:
– Где она?
– Да ты не понял, Кузьма Ильич? Пятьдесят целковых золотом пожалую и...
– Где она? – взревел Хохлов и устремился в девичью. – Убью!
Дарья, сидевшая за вышиванием в девичьей, в ужасе вскочила при виде мужа. Он схватил ее одной рукой за волосы, другой стиснул горло.
– От меня, значит, не хотела родить, а от него понесла. Убью!
– Что ж, убей, – покорно прошептала она, закрывая глаза.
Прибежавшие на зов испуганной княгини люди навалились на Хохлова и, оторвав его от Дарьи, поволокли во двор. Он, яростно рыча, рвался из их рук, Дарья, всхлипывая и потирая шею, бежала сзади. Из дому торопливо вышел старый князь, которому уже доложили об учиненном управляющим скандале, за ним спешил Евсеич.
– Опомнись, Кузьма Ильич, – увещевательным тоном проговорил Сергей Иванович, – ты ведь крещеный человек, что ж ты убийством-то грозишь? За это ведь в острог пойдешь.
В глазах Хохлова, которого держали четыре человека, мелькнула молния, а потом он покорно сник и обмяк.
– Простите, барин, виноват, сам не знаю, что со мной приключилось.
– То-то же, – удовлетворенно кивнул Сергей Иванович. – Ладно, чего не бывает. Я твои заслуги предо мной помню, поэтому строго наказывать не стану, но ты непочтительно повел себя с барыней и в пример остальным должен быть наказан. Эй, Прошка! Всыпь-ка ему десяток горячих, чтобы недели две барскую милость помнил.
По толпе собравшихся дворовых пробежал шепоток удовлетворения, конюх Прохор приблизился, поигрывая кнутом.
– Ну, Кузьма Ильич, пришел нынче и твой черед кнута отведать, – с ухмылкой сказал он Хохлову.
Дарья бросилась в ноги старому князю.
– Пощадите, барин, простите мужа моего!
– Пошла вон, баба, – сурово проговорил Сергей Иванович.
– Благодари барина, Дарьюшка, – кротко произнес Хохлов, повернув лицо к жене, – его сиятельство правильно меня наказывает. Молись за меня, когда я удары принимать буду, а я под кнутом буду Бога просить, чтобы простил меня, и благословлять их сиятельства. Скажите, барин, людям, чтобы отпустили, я разденусь. Пустите, братцы, – обратился он к державшим его дворовым, – простите, что обеспокоил, больше буянить не стану. И вы, барин, Христа ради, простите великодушно.
Его выпустили, и он начал медленно расстегивать пуговицы своего сюртука.
– Пусть Бог простит тебя, Кузьма Ильич, – с легким смущением в голосе проговорил Сергей Иванович, растроганный покорным видом и словами верного управляющего и уже жалеющий, что присудил ему наказание кнутом, – а я прощаю.
– А я нет! – внезапно ощерившись в страшной ухмылке, закричал Хохлов и, выхватив из-за пазухи пистолет, навел дуло его на князя. – Вы, господа, волю у меня отняли, жену отняли, теперь и честь хотите отнять?
Пистолет изрыгнул пламя, однако за секунду до того старый Евсеич бросился перед князем, заслонив его своей грудью. Дворовые в ужасе шарахнулись в стороны, а Хохлов кинулся в кусты и скрылся.
– Доктора! – кричала Марфа Ефимовна. – Сейчас поезжайте!
Сергей Иванович стоял на коленях рядом с умирающим Евсеичем, и по щекам его текли слезы.
– Евсеич, – звал он, – очнись, друг мой, как же ты так?
– Я же вас... барин... маленького, – костенеющим языком проговорил старик и умер.
За Хохловым пустили погоню, но он как в воду канул. Лишь через три года во время пугачевского бунта кто-то из дворовых людей узнал его среди разбойников, громивших пензенское имение Вадбольских. Говорили, что после того, как Пугачев был схвачен, Хохлова вместе с прочими повстанцами повесили на тех самых виселицах, где пугачевцы прежде казнили верных государыне дворян, но точно это или нет, никто сказать не мог. Княгиня в своем письме к сыну коротко, не вдаваясь в подробности, сообщила лишь о смерти его старого дядьки.
 
Спустя полгода после гибели Евсеича и побега мужа Дарья, родив сына, умерла от потери крови. Мальчик казался слабеньким, думали, что и он не жилец, поэтому его спешно окрестили и нарекли Петром. Однако княгиня Марфа Ефимовна младенца выходила, сама лично выбрала ему здоровую кормилицу и хорошую няню. Маленький Петруша быстро окреп и рос, почти не болея. Лицом он очень походил на своего отца, хотя при этом, как ни странно, был довольно красив.

Князь Петр Вадбольский отличился во время взятия Козлуджи и вернулся домой уже после заключения Кючук-Кайнарджийского мирного договора в 1774 году. Только тогда ему сообщили о разыгравшейся в его отсутствие трагедии и смерти Дарьи. И тогда же он впервые увидел сына, которому к тому времени уже исполнилось три года.