Дела давно минувших дней

— Доброе утро! — дружелюбно сказала Аня Амизи, которая подъехала к её дому.



    — Оно не было добрым даже во Франции, что уж говорить о России? Оно нигде не бывает добрым, если уж на то пошло, — мрачно заметила Амизи, открывая подруге дверь.



    — Не занудствуй. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское! — воодушевлённо захлопала в ладоши Аня.



    — А кто рискует, тот скончается от цирроза… — отрезала Амизи. — Поехали?



    — Поехали.



                ***



В машине царила неловкая тишина. Хотя нет, сказать, что было абсолютно тихо, значит соврать. Радио болтало во всю: то из него раздавался тяжёлый рок (с утра самое то послушать о дороге в ад или о том, что твоё будущее в гробу), то типичные слезливые песенки, вроде: «О, любовь, ты уходи, только денег заплати», то оно просто трепалось жизнерадостным голосом: «Утро доброе всегда, если слушаешь меня!».



За окном щебетали птицы и проносились сотни домов и деревьев.



И только девушки молчали. Амизи всё сильнее вдавливала педаль газа, а Аня просто молча смотрела в окно, не решаясь задать самый насущный, самый проблемный вопрос, который знатно трепал ей нервы.



Первой не выдержала Амизи:



    — Говори, чего уж там.



    — Как-то неловко спрашивать, — покачала головой Анна.



    — Да спрашивай, я же знаю, что ты хочешь у меня спросить и о чём ты хочешь меня спросить.



     — Почему ты мне никогда не рассказывала о сестре? Да и по телевизору тебя не показывали, хотя дело громким было.



Амизи минуту собиралась с мыслями и всё же решилась ответить:



      — А что бы я сказала тебе, Ань? Мы не так давно знакомы, чтобы такое на тебя вываливать. Да и правда, ну что бы я тебе сказала? Наверное: «Хэй, меня зовут Амизи, а моя сестра Лиззи, которую всё равно все звали Лизой, и она сама себя в том числе, потому что мы, чёрт побери, не иностранщина какая-то французская, вырезала всю школу и покончила с собой. Я отказалась фигурировать в новостных сюжетах и трусливо сбежала во Францию, а потом вернулась через несколько лет, будучи изрядно побитой жизнью, обласканной алкоголем и обманутой мужчинами. Давай дружить?». Так, наверное, надо было начинать наше знакомство?



      — Это у тебя такой ответ на вопрос? — пробурчала Аня.



      — На множество вопросов.



      — Если уж ты разговорилась, то расскажи мне о Лизе. Какой она была? Ну…Какой её знала ты?



Амизи внимательно посмотрела Ане в глаза. Пожалуй, она достаточно ей верит, чтобы рассказать. Она никому не рассказывала. С тех пор, как Лиззи погибла… Никому. Это стало тайной, покрытой мраком и укрытой за семью замками, спрятанногй ото всех и вся. Лишь бы не узнали. Лишь бы не осудили.



       — Её полное имя — Элизабет, но она не любила его. Говорила мне: «К чему мне зваться Элизабет, когда всё равно я для всех Лиза? Лизой меня знают и Лизой меня любят. Останусь Лизой». Она не любила кофе, считала его «дрянью редкостной, которая только тебе, сестрёнка, и годится», зато восхищаться всеми сортами чая — это всегда пожалуйста, это мы умеем. Она вела дневник, да, я знаю. Я никогда его не читала. Уважала личное пространство Лиззи. Странно, но после…После её, — Элизабет сделала небольшую паузу, — смерти… Дневник так и не смогли найти. Ни в школе, ни дома. Он словно пропал. Исчез.



      — Это и правда странно, — заметила Анна.



      — Да страннее некуда! Возможно, мы ещё найдём его…Возможно там… Есть ответ на интересующие меня вопросы.



       — Как долго ещё ехать?



       — Минут тридцать, не больше.



       — Круто. И выруби радио, оно уже надоело. Я всё понимаю, но фраза: «Разумеется, после двадцати лет вам не хочется жить!» меня добила.



Оставшиеся полчаса девушки ехали в наконец-таки благодатной тишине. Без радио!



                ***

 

       — Ну, здравствуй, родная школа, — усмехнулась Амизи.



       — Ты здесь училась? — поинтересовалась Аня.



       — Ну да. Но это было давно. Я ушла отсюда как раз за год до того как…



        — И каково здесь было? У тебя были друзья? А какие были учителя?



        — Да обыкновенные все здесь были. Быдло-охранник, который постоянно чего-то от тебя хотел, милая с виду старушка-уборщица, которая в случае чего надаёт тебе шваброй по башке, учителя…Ну, скажем так, не все педагоги выбирали профессию по призванию. Училась я неплохо, впрочем, я тебе рассказывала. В России я живу лет с четырёх. Когда мои родители погибли в автокатастрофе, об этом ты знаешь, нас с сестрой взяла к себе на воспитание бабушка, царствие небесное. Зоя Николаевна… Была лучшей из всех. Она знала, что не заменит маму и папу, — Амизи вздохнула, — но старалась как могла.



        — А что насчёт друзей? — настаивала Аня.



        — Меня не гнобили и ладно. В смысле, я хорошо разговаривала по-русски и не было такого, что: «Ой, лягушатница, чего ты к нам припёрлась-то вообще с такими-то навыками, м?». Нет, ко мне весьма дружелюбно относились. Просили рассказать что-нибудь о Франции. А что я помнила? Я помнила те времена, когда в Париже было так красиво…А сейчас без слёз не взглянешь. Уж я-то знаю.



        — Да… Такой чудесный город… Был.



        — Не будем о грустном. Так вот, всё было здорово. Сестрёнка была на два года меня младше. Когда я перешла в другую школу, мне было восемнадцать лет. В одиннадцатом классе сложно, конечно, особенного, когда ты новенькая, а ещё ЕГЭ, прочая чушь…Но я не жалела. Правда. Там я познакомилась с парнем. Жеаном. Он тоже из Франции, какое совпадение, верно? Мы с ним сдружились на этой почве. Много смеялись. Он называл меня «D;esse de mon c;ur», — окунувшись в воспоминания, мечтательно вздохнула Амизи.



         — Прости, что прерываю воспоминания о юношеской любви, — Аня не сомневалась, что всё переросло именно в любовь, — но как он тебя называл?



         — Богиня моего сердца. Мальчишки смеялись над ним. И надо мной. Говорили: «Дьёсе де мон кар, дьёсе де мон кар! Проще будь, Жень! Пригласи ты Амку на свидание уже, ё-моё! А ты чё ломаешься, француженка недоделанная, когда к тебе так подкатывают? Ой, не могём мы с вас, ой! Дьёсе де мон кар!».



         — А девчонки?



        — А ты как думаешь? — хмыкнула Амизи. — Завидовали, что их не называют так. Они ж за Жеаном толпами бегали, всё сладости ему да цветочки носили. Домашку за него делали, просьбы малейшие выполняли. А он только на меня и смотрел.



         — Ты говоришь так, будто тебя это радовало. Ну, что он только на тебя смотрел.



         — Радовало… — покраснев, честно призналась Амизи.



         — Ты его любила! — ткнула пальцем в подругу Аня. — Любила! И как?! У вас что-то вышло с ним?



          — Вышло бы… Если бы не та трагедия. Я находилась в состоянии глубочайшего депрессняка, мне было на всё плевать, уж тем более на Жеана. Он пытался вытащить меня из этого дерьма, но когда человек, даже отчаянно жаждущий чего-то, натыкается лишь на стену из непонимания и безразличия, то он сдаётся. Жеан сдался. А я уехала во Францию, чтобы всё обдумать. С тех пор мы не общались.



          — Это так печально, — прошептала Аня. О, сколько из этого она и не знала! И насколько она стала близка для Ами, чтобы та ей выложила всё как на духу? Невероятно!



           — Пытаясь заглушить тоску по сестре и Жеану, я начала пить. В алкоголе я находила утешение, а ещё большее — в чужих объятиях. Я не знала их имён, не знала о них абсолютно ничего. Но мне становилось легче. Стоны удовольствия заглушали стон души, понимаешь?



           — Понимаю, — вздохнула Аня. Она и сама знала, каково это — сублимировать. И неважно как: алкоголь, секс, прочие «радости жизни». Главное, чтобы не было больно. На остальное можно и забить.



           — Ладно, остальное я расскажу как-нибудь…Потом. А сейчас мы выходим из машины и никаких возражений. Окей?



            — Окей.



Аня никогда Амизи не подведёт.



                ***



Школу было не узнать. Что там, даже двор школы был не таким как раньше!



Все цветы там завяли давным-давно. Вместо дерьвьев были лишь одинокие, кривенькие пенёчки. Трава пожухла и вообще не подавала особых признаков, что она трава, а не мусор. Вокруг летали побитые жизнью вороны и мерзко каркали.



        — Жуть жуткая, — Аня поёжилась. Чёрт, а здесь и правда что-то не так! Почему так холодно? Лето на дворе!



        — Наверное, в самой школе ещё хуже. Не думаю, что во дворе есть что-то полезное. Войдём внутрь и будем уже там разнюхивать.



         — Хорошо. Ох, сердце чует, зря мы это, ох, ердце-то чует моё…



Амизи сдержалась. Она знала Аню, эту курочку-наседку, которая за тобой и в огонь, и в воду, ещё и поддержит, мол, супер, приключения всегда нужны, но в дороге будет ныть, переживать за тебя и при каждом удобном и неудобном случае хвататься за сердце. Но вернее её на свете нет. Это факт.



Не успели они войти в здании, как их окружила темнота.



Последнее, что услышала Амизи, это…



           — Ну, здравствуй, сестрёнка.