Пламя джунглей. гл 11. В страну черных христиан

Порою казалось – идем мы годы,
Казалось порою – лишь день один.
 Н. Гумилёв
........
Мысли Наташи вернулись к началу их африканской эпопеи.
Ибо неожиданные сюрпризы начались еще в Одессе.

Ох, и смех, и грех, и грозы! Машков-то являлся главой экспедиции.
А на роль духовного главы экспедиции Святейший синод поставил иеромонаха Тихона – для установления религиозных связей с единоверным духовенством Абиссинии.
Однако тот оказался каверзным и трусоватым. Ему был придан молодой причетник Григорий.

В Одессе, в порту мы все увиделись перед отходом в Африку на пароходе «Санкт-Петербург». У меня в голове звенело только одно – наконец я отправляюсь искать следы моего Коли-Николаши! А вдруг мне повезет… хоть чуть-чуть.

И тут на палубе парохода священнослужитель Тихон приметил, что светских участников похода оказалось больше запланированного, зело возмутился и начал метать молнии.

 Ибо на корабле, кроме черногорца Сладко, о котором было заранее оповещено, почему-то оказался вертлявый брат Машкова Александр и неизвестная симпатичная молодая особа.

Да ещё я, как журналистка. На что он скосоротился, буркнув: «Щелкоперы несчастные...» Я показала свои документы на участие в поездке, что подтвердил и Машков.

Однако разбушевавшийся иеромонах, тряся губами и цепочкой с крестом, не успокоился и стал требовать от Машкова, зачем здесь присутствует вторая молодая женщина, этакая барышня под именем Эмма, и кем она ему доводится! Машков покраснел как рак и мямлил, подыскивая слова для объясненья.

Ситуация приобретала трагикомический сюжет. Поручик наш собрался с духом и выпалил в лицо Тихону, что это его жена! Тот, не будь простаком, потребовал показать на то казенные бумаги.

Вконец растерявшийся Машков покаялся, что сия Эмма никакая ему не жена, а суженая. Ну невеста, и он самовольно, потаясь доставил ее на судно. Она решилась на трудное путешествие с ним, ибо не в силах ждать его, любимого, многие месяцы. Хочет быть только вместе, хотя они и не женаты.

Иеромонах чуть не потерял дар речи и лишь вознес руки к небу, шепча губами молитву. Порозовевшая лицом Эмма не знала, куда ей и деваться. И только умоляюще поглядывала то на своего «жениха», то на Тихона, а то ища женской поддержки, на меня. Моложавый Сладко, верный друг поручика, глядя на всех, прятал улыбку в темные усы и подмигивал мне, несколько сконфуженной этой необычной, драматической ситуацией.

Тихон, опешивши и пошатываясь на палубе, направился прочь в свою каюту, подобрав полы рясы.

Поколебавшись, за ним поспешил Машков, бормоча растерянно: «Но ведь Тихон-то из своих, военных… Недавно он, до пострига в монахи, служил в гвардейском полку, лекарем. Неужто не поддержит меня… выдаст властям». Из каюты доносился шум, крики, восклицанья… Неизвестно, как и о чем они бурно «беседовали». Так или иначе, обаятельную Эмму с парохода не высадили.

Но дело оказалось еще хлеще. Когда в пути-дороге мы с Эммой сошлись поближе, она на моё откровение о поисках Жигана поведала свое, вот таковое, закрученное.

Когда поручика Машкова откомандировали в Главный штаб в Петербург для сбора этой, второй экспедиции, он служил в военной части в крепости Карс у турецкой границы… Его жена, Екатерина Викторовна, осталась по месту его службы. Не сложилась как-то их совместная жизнь, но расторжение брака они почемуто не оформили.

В северной столице романтичный, не иначе, Машков страстно влюбился в Эмму Петровну как раз накануне новой экспедиции. Да, она была весьма привлекательной, в расцвете молодости, с пышными формами и стройной талией. Имела шведские корни и была лютеранского, а не православного вероисповедания, как ее возлюбленный. Весьма образованная, она музицировала, изъяснялась на иностранных языках. Выглядела крепкой и здоровой, безо всякой жеманности.
Обожая ее, Машков не мог оставить Эмму одну в Петербурге. Даже думать было бесполезно, что ему позволят официально зачислить ее в это полусекретное путешествие.

Проживание в экспедиции незамужней Эммы-лютеранки совместно с неразведенным Машковым выглядело весьма крамольно рядом с нахождением духовных лиц.
 Машков поставил под удар свою строгую офицерскую честь и карьеру, но это не остановило его – он рискнул и взял Эмму в абиссинские края. Скрытно.
(Боже, подумала я, какие резкие и неожиданные повороты в жизни приносит наша пылкая, горячая любовь.)

Наверное, в том был вещий знак судьбы – ведь затем Эмма в Африке спасла его, умирающего и безнадежного, от смерти! Следует заметить, что шведские, скандинавские девушки в силу северных условий достаточно самостоятельны и смелы в жизни.

Да, в Обоке я вовсю разузнавала у французских служащих, но ничего от них не услышала о русских странниках, которые бы держали путь в абиссинские дали. Значит, мой Жиган вряд ли появлялся здесь, его, рослого и компанейского, наверняка бы приметили. (И глядя на Виктора с Эммой, я невольно завидовала их пусть и непростому, но радостному нахождению вместе). Но ведь я только начала поиски.

Однако злоключения с духовными лицами не кончались, и они тормозили наше продвижение вперед, а тем самым и мои отыскивания следов Жигана в других местах.

Дело в том, что среди участников похода возник серьёзный разлад.
 Во время похода причетника Григория зашиб сильный солнечный удар, и он свалился в постель.
А тут брат поручика Александр зашиковался и умудрился по-крупному растратить казенные деньги, за которые отвечал Виктор Машков. Тому надоели выкрутасы младшего, и он по-свойски поколотил его.
Благочестивый Тихон заступился за обиженного, который в отместку отказался идти далее в пустынное пекло и начал подбивать к тому боязливого Тихона.

А губернатор в Обоке  господин Лагард, хоть и приветил нашу экспедицию, но исподтишка подлил масла в огонь, громко известив всех, что недавно на караванных дорогах банды кочевников вырезали французов-путешественников и их спутников.
 Пощадили лишь молоденьких женщин, которых забрали в свои шатры в качестве рабынь-наложниц.

Поручик наш в это время собирал большой караван. Ведь одних винтовок в ящиках надо было доставить по просьбе Менелика Второго сотни штук. Однако внезапный приступ лихорадки с солнечным ударом в мгновение ока уложил Машкова в постель.
И тут Тихон исступлённо взбунтовался.

– А я уезжаю! Хватит! Я монах – с меня много не спросят! – озлобленно отрезал он поручику. – А в безводной пустыне мы сойдем с ума, нас ждёт гибель, как тех обезглавленных французов. Вы кашу заварили – сами ее и расхлебывайте.

Несмотря на наши женские уговоры и просьбы до слез, эти трое мужчин, Тихон, Григорий и Виктор Машков, охая и ахая, собрали свои манатки, бросили нас в чужедальней стороне ради личного благополучия – и ближайшим судном улизнули обратно в Россию.

– Обойдемся без этой размазни, – решительно и невозмутимо заявил поручик, глядя на Сладко, меня и Эмму.
 – Да ни один из них, умирай мы от жажды, не плеснет глоток воды нам в пустую кружку. Они только ведра грязи выльют на нас дома, оправдывая свое постыдное бегство. Ничего, друзья, прорвемся.

Спустя двадцать дней Машков снарядил-таки караван для перехода через пустыню, чтобы достичь абиссинского торгового Харара.

И у меня затеплилась надежда, что в этом многотысячном городе вдруг Жиган оставил следы, где-то и с кем-то общаясь, торгуясь ли на рынке, знакомясь ли с разными местными европейцами… Так хотелось мне надеяться!

Но как оказалось, добраться туда было непросто.

Наш караван из 50 верблюдов и 20 мулов, нагруженный оружием, подарками, запасами провизии и большим количеством воды в мехах, растянулся длинной лентой. Охранял нас конвой до 40 воинов, половина наемные абиссинские воины-ашкеры, остальные – суданцы французской туземной полиции.

Трудно сейчас представить, что пришлось выдержать в пути. Жара стояла адская. Все предметы и почва нагревались так, что невозможно к ним прикоснуться. Если оставалась лишняя вода, мы хоть немного освежались в ночь, одевая прямо на тело мокрые простыни. Дышать было нечем, все изнемогали. Караван двигался медленно, шагами.

А тут верблюдовожатых начали мутить их начальники, чем нарушали и срывали передвижение, чтобы выжать из нас побольше денег – пока Машков не отправил их под стражей в Джибути. Кроме того, местное население начало оказывать сопротивление, не давало нам воду из колодцев – и наш поручик захватил и держал под винтовками злобных заложников, пока мы поили животных и наполняли водой бурдюки.

К тому же ночами на лагерь нападали сомалийские разбойники пустыни. Появлялись и исчезали внезапно, обстреливали палатки. Прощупывали слабые места. Приходилось пускать ракеты, жечь яркие бенгальские огни и выставлять усиленные вооруженные посты.

Позже стало известно, что тутошние англичане и французы через вождей сомали старались уничтожить нас, видя во всех русских своих конкурентов.
И мы понимали, что политика и торговля, прибыль и война, богатства абиссинские – все начало крепко сплетаться в один колониальный клубок.

Мы с Эммой держались поближе, старались не разлучаться даже днем, ночевали в одной палатке. Охранял нас верный Сладко и посмеивался, что не позволит таких европейских красавиц похитить и продать в гаремы арабских шейхов. Шутки-шутками, но мы-то реально побаивались.

Вообще-то он, словно скрученный из жил и неутомимый, много заботился обо мне, но не навязывался и не приставал. Обладал своеобразной горской симпатией.
Я к нему тоже была любезной, постигая сердцем, а может, и древней женской интуицией, что в такой-то опасной обстановке без защиты мужчины не обойтись.
 Да и Эмма, с инстинктом, свойственным женщинам, понимала, что она самая заметная фигура среди путешественников. И мы, молодые белые женщины, представляли желанную и лакомую добычу для пиратов пустыни.


В один из темных вечеров, подгадав время нашего ужина, конная банда сомалийцев внезапно прорвалась в лагерь. Ужасно вопя во все горло и стреляя по опешившим людям, они на скаку ловко подхватили стоящую в свете костров Эмму и меня, остолбеневших от диких криков, грома выстрелов и топота лошадей.

Бросив нас к себе в седла, разбойники мгновенно скрылись в пустынную тьму и рассыпались в разные стороны, уходя от погони.

Эмме-то повезло, так как находившийся неподалеку верхом Машков сразу взял в карьер и крикнул к себе конных конвойных. Имея опыт таковых схваток на службе в крепости Карс, поручик начал нагонять похитителя, вытаскивая из кобуры револьвер, в другой руке держал обнаженную саблю.

Тот, оглянувшись, разгадал в быстро догонявшем его военном опытного рубаку и, зло завизжав, сбросил неистово вырывающуюся Эмму с коня на песок, а освободившись от ноши, мигом умчался в спасительную темень.

Разъярённая Эмма, поднявшись и сверкая глазами, закричала что-то ругачее ему вослед и обессиленно прислонилась к соскочившему с коня Машкову.

Сладко, будучи всегда настороже, запрыгнул на своего скакуна и погнал за моим похитителем. Началась бешеная скачка, я болталась в седле сомалийца, не чувствуя боли от страха. Скакавшего рядом бандита сшибло, вероятно, пулей Сладко, он перелетел через голову коня и остался позади.

Исступлённая гонка продолжалась при свете мерцающей россыпи звезд.
 Мы скакали в глубь пустыни долго и безуспешно. Конь сомалийца начал уставать под двойной ношей.
 Сладко не отставал, у меня уже не оставалось сил держаться в седле похитителя. Больше выстрелов не было, наверно, черногорец остерегался попасть в меня.

И тут лошадь под нами передней ногой попала в какую-то нору, кость ее аж хрястнула, и мы свалились на землю.

 Винтовка сомалийца отлетела куда-то в сторону.
Он схватил меня за руку, вырвал из ножен кинжал и приставил острие к моей груди, видя подскочившего к нам черногорца.

Тот же двумя руками поднял свою винтовку вверх и, улыбаясь, отбросил ее в сторону.
Изумленный сомалиец застыл в недоумении, что и стоило ему жизни.

Сладко вмиг завел руку за спину – бросок – и похититель с торчащим в горле узким кинжалом повалился лицом вниз.

 Сладко на спине под рубахой между лопатками всегда носил на ремешке кинжал.
 Я с дрожью опустилась на землю.

Непроглядная ночь окружила нас. Не зная верного направления, и чтобы не попасть в лапы сомали, мы решил, что надежнее переночевать в пустоши.
А с зарею видно будет, в какую сторону ехать.
Приставив ствол к уху искалеченной лошади, Сладко выстрелил, чтобы она ржаньем не выдала нас хищникам или рыскающим кочевникам.


Отыскав подальше низинку с зелеными кустами, мой спаситель привязал накрепко к ним своего коня, спутал ему ноги и промыл водой ноздри от пыли.

Мы, отхлебнув из манерки воды и пожевав остатки вяленого мяса из сумы, улеглись на попоне от седла.

Ночью рядом пригрелись, и я расслабилась, и снилось мне,.. что Жиган ласково обнимает меня, а я целую его.

 В полусне ли, полуяви мне стало так легко и приятно с ним, что я до сих пор не понимаю, как мы оказались в крепких объятиях вместе со Сладко – и все куда-то полетело…

Лишь после всего мы с удивлением и смущением и нежностью посмотрели друг на друга.

Может, это единение было как нервный срыв, выход эмоций и радость обретенной, новой жизни после избавления Сладко меня от ужасов плена, от шока и смертей на моих глазах…

И лишь мелькнула мысль: «О Боже правый! Кажется, я теряю рассудок!»
Наверно, это вечное противоречие между разумом и страстью уготовлено роду человеческому со времен прародителей Адама и Евы...


О происшедшей внезапной близости мы не проронили ни слова (и никогда в будущем!), сердцем понимая сложную африканскую обстановку, из которой еще предстояло выбраться.
 Дай Бог живыми и непокалеченными.

Мы выехали ранней зарей и долго тащились по горячим пескам и высушенным склонам.
 Местами встречались кучи побелевших костей, здесь когда-то проходили караваны. Горло раздирало без воды и мучила жажда, лица наши обгорели, силы иссякали, все вокруг накалялось и жгло, конь пал, не выдержав груза двух человек, а затем меня одной. Мы все побросали, кроме револьвера, вцепились друг в друга и так держась, едва брели. Неистовое солнце опаляло плечи. Зудела кожа. Глаза разъедал соленый пот.


Потом я упала и, вздрагивая, пыталась подняться, но так и не смогла.
Лишь прошептала:«Господи, спаси нас и помилуй…» Сладко опустился на колени, с трудом поднял меня на руки и, шатаясь и спотыкаясь, понес мое безвольное тело на звук выстрелов, там были люди, безразлично уже, враги или друзья, и я потеряла сознание...

Пришла в себя от услышанных звучных слов: «Воистину, лиха беда – начало!».
То бодро улыбался Машков, а Эмма меняла на мне влажное полотенце и смазывала мазью от солнечных ожогов.

Из другого угла палатки едва помахал мне рукой дважды спаситель Сладко, тоже лежащий.
Это он дотащил меня в пустыне навстречу разыскивающему нас конному отряду Машкова.
И я, совсем слабая, радостно заморгала ему глазами и показала Эмме, что хочу пить.

Но время не ждало. Маленько окрепнув, мы тронулись караваном дальше. Наш начальник наедине поручил мне на всем пути вести схему движения и записи колодцев с водой и караванных дорог, мостов и укреплений, экономического состояния края, отношения жителей и знати к иностранным торговым и прочим агентам и т. д.

 Об этом никто не должен знать, кроме нас двоих! Собранная информация представляет секретный характер.

Пояснил мне, что эти сведения нужны по заданию нашего высшего военного руководства, разведывательного отдела, чтобы иметь мнение о роли Абиссинии в международном регионе Африки и о конкурентах России.
А мне, как журналистке, эти сведения более доступны и не вызовут подозрения у обитающих европейских «гостей» при дворе негуса, по сути своей, слегка замаскированных шпионов.

Нас с Эммой везли верхами, и мы бодрились, но нервный шок еще не прошел. Машков и Сладко это чувствовали, и поручик, беспокоясь, выдал нам для защиты по карманному револьверу.

– Милые мои, как видите, нас здесь ожидают не розы, а тернии!
– В лучшем случае – верблюжьи колючки пустыни, – пошутила Эмма.
– А стрелять, – добавила я, – мы уже приспособились заранее.

Через несколько дней караван втянулся в пограничной абиссинский городок Гельдесса.
Машков предупредил нас:

– Запомните. Здесь внешняя гостеприимность французов, англичан и итальянцев – всего лишь маскарад. Они ведут между собой подпольную войну, не говоря о нас. Ныне за нами следует группа Траверси, начальника итальянской географической станции, которому поручено следить за нами и мешать во всем.


И точно. Мы видели, как тот в пути наезжал к Машкову, любезничал и приглашал к себе… В то же время сподобился прислать ему через знакомого абиссинца отравленный напиток и сманил шесть солдат.
Представьте, это с его подачи итальянские газеты изображали Машкова как варвара, казака с Дона, поедавшего вместе с Менеликом кучи сальных свечей.

Ну, да ладно с ними, итальяшками-макаронниками… Затем мы преодолели крутое Харарское плато. О, восторг! На нем красовались густые тропические поросли, стаи ярко окрашенных птиц, многочисленные шустрые обезьянки, зеленели возделанные поля и пастбища. Жгучая пустыня – преисподняя ада осталась позади.

И вдруг навстречу нам из-за зарослей выскочил конный вооруженный отряд, человек в пятьдесят с копьями, в фантастических одеяниях, на них гривы львов, шкуры хищников…
Конвой изготовился, ожидая нападения. Тревога оказалась ложной!
 То перед Хараром встречали нас торжественно тысячи абиссинских солдат в красочных парадных одеждах под предводительством знатных военачальников на крепких мулах с роскошной, тисненной серебром сбруей и седлами. Их сопровождали смуглые, нарядные греки.

Но как я ни вертела головой, не увидела ни одного светлого европейского лица… Жиган, мой милый, где же ты?
При вступлении экспедиции в городские ворота с крепостных стен прогремел оглушительный залп. Палили пушки и ружья. Хоть уши затыкай! Город торжественно встречал гостей: по улицам стояли шпалерами солдаты; на крышах воины били в огромные барабаны и пронзительно дудели в длинные медные трубы.

Машков был смущен таким приемом, но его успокоили, что эти почести не лично нам, а привозимому сейчас «письму русского царя» и великому и единоверному народу. И все рады видеть второй раз старого друга Машкова!

Наш поручик посетил раса Маконина, видного полководца и двоюродного брата негуса Менелика Второго, дал ему военные советы, в т. ч. по укреплению таможни, через которую шли крупные грузы кофе, золота и оружия.
Для отдыха нам отвели лучший дом.

– Я поражен предупредительностью этих чернокожих, – толковал наш начальник, – которых в Европе мы привыкли называть дикарями.

Самое важное для меня было в следующие дни.
 Дни моей неугасимой надежды.
Мы посетили всех проживающих в колонии европейцев, в том числе итальянцев и французов. Тосты, шампанское, восточные сладости и светские любезности не заканчивались долго. Но в разговорах, как я ни пыталась выведать, не было сказано ни одного намека о проезжающих русских. Их просто здесь не было.

Горько стало мне, одинокой.
Не услышала я слов о своем разыскиваемом Жигане.
 Хотя блокнот мой распух от заметок о нашей африканской миссии и различных сведениях для наших военно-разведывательных органов.

Впереди маячил надеждой большой город Аддис-Абеба с фортом Энтото. Там ожидал негус Менелик Второй.
Однако в это время в Хараре многих участников похода накрыла зловредная лихорадка и желанную поездку пришлось отменить.

 Я и Эмма, Сладко и Машков, тоже попали в ее когти и мучились поди два месяца в городе, где кучковались тридцать тысяч мусульман, кочевых торговцев, ремесленников.

Город в округе славился роскошными плантациями кофе, сахарного тростника, бананов. Однако сейчас этот «земной рай» накрыла страшная засуха, которая заполонила Харар тысячами причитающих нищих, изможденных, в язвах и голодных. Множество трупов ночами растаскивали и пожирали хищные гиены, а пресытившись, стали нападать на ослабленных людей.

Машков приказал не выходить в темное время и держать с собой оружие:
– Люди стали не лучше зверей. Несмотря на строгие меры властей, случаи людоедства повторяются постоянно, но не между абиссинцами. Пожираются не только мертвые, но и живые. И да простят меня дамы, предпочтение оказывается детям и сохранившимся женщинам. Будьте осторожны!

Мы в ужасе переглянулись с Эммой, и сердце заныло.
 Сладко хмыкнул и поморщился. Ободряюще кивнул нам:
– Милые мои, не бойтесь, в обиду вас не дадим!

Кошмарные картины, которые пришлось нам увидеть, до сих стоят перед моими глазами. «Ну вот, мы, неугомонные, попали из огня да в полымя», – говорили с Эммой.

Как-то поздно вечером в заросшем саду нашего дома, выскочила из кустов и вцепилась зубами в платье идущей Эммы здоровенная гиена и, упираясь лапами, потащила к себе.

На крик подруги я обернулась и лихорадочными выстрелами из своего револьвера отпугнула или ранила завизжавшую противную тварь, которая оскалила зубы, но тут же сиганула через невысокую ограду из ветвей на улицу. За ней, с воем, подобным хохоту, выскочила вслед и вторая гиена.
 Попереживали мы, поохали да за хлопотами и забыли.

Прибодрившись, наш караван поспешил отправиться к Аддис-Абебе.
 Пересекали покинутый жителями засушливый край, где хозяйничали наглые стаи гиен и бесчисленные львы, постоянно отгоняемые выстрелами конвоя. Пропитание добывали только охотой. На остановках мужчины не забывали тренировать нас в стрельбе.

Начавшиеся дожди превратили дороги в грязевые болота, мулы шли по колено в грязи и воде среди переплетающихся корней деревьев, а то уходили в них по грудь. Я и Эмма, да и другие не раз сваливались с мулов. На нас не было сухой нитки. Зябкой ночью, под холоднющим ветром эта вода покрывалась коркой льда.

– Большая часть людей заболела лихорадкой, и пала половина мулов, – тревожился Машков, – но надо дойти. Менелик ждет!
По сторонам шныряли шайки племен данакилей и галласов, падких на лёгкую наживу, и возникали перестрелки. Разбойникигалласы отхватили у нас двух отставших мулов в дремучем лесу.

И вот мы достигли плодородной долины реки Аваш, где встречали почти на каждом шагу стада антилоп и полосатых зебр, страусов. Стада газелей достигали 400–500 голов – и это после прошедшей недавно чумы рогатого скота.
Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы,

Слишком много здесь этой паленой травы…
Осторожнее! В ней притаились удавы, Притаились пантеры и рыжие львы.

Виднелись издали идущие дикие слоны.
В разнотравье укрывались пестрые цесарки и куропатки, они вспархивали перед нами и кишели сотнями.
 Теперь мы не страдали без пищи, но зато кончился хлеб. Ночью в наш лагерь летели стрелы, конвойные отвечали, грохотали в темноту вспышками выстрелов.

В таких тревогах мы передвигались 33 дня и, наконец, достигли Аддис-Абебы.
Там располагалась крупная европейская колония, в которой я могла получить какие-либо вести о своем пропавшем Жигане… или совсем ничего?
Что ожидает нас и как примет негус Менелик Второй – это волновало всех!

 НА  ФОТО: НЕГУС МЕНЕЛИК ВТОРОЙ
 
 Продолжение следует... гл.12 Прощай, негус Менелик! http://proza.ru/2023/03/26/728