Выжить по Уставу

   Устав Внутренней Службы Вооружённых Сил СССР от 24.12.1980 г. :
«Военнослужащий обязан стойко переносить все тяготы и лишения военной службы…»

   Краснознамённый закавказский военный округ СССР.   Закавказье 1984 год.
 Это было спецзадание, для выполнения которого в горы была отобрана группа из двух офицеров и четырёх солдат, среди которых был и я. Несколько часов полёта на вертушке МИ-8 – «Пчела», над красивейшими кавказскими горами, ущельями и горными речками, и мы на месте.  Такие полёты остаются в памяти на всю жизнь. Судя по снаряжению каждого бойца, состоящему из автомата Калашникова, дополнительного боекомплекта к нему из двух рожков с патронами, штык-ножа и фляжки с водой, задание должно было быть не многодневным, но какое, нам об этом не говорили. Меня всегда удивляло, что в советском кино про армию всё было чётко и ясно: какая боевая задача, обязанности каждого участника, а в действительности всё оказывается по-другому. Вертолёт нас якобы «выбросил» в указанном в задании месте, на ровной площадке, среди необъятных горных просторов. Куда не глянь - везде горы, холмы и огромные расстояния. Конечно, красота необыкновенная, но вопрос - для чего?
  Когда «вертушка» улетела, старший группы капитан К. и молоденький лейтенант М. долго рассматривали карту и никак не могли определиться с нашим местоположением. Мы, четыре солдата, сидели, курили и ждали, когда нам расскажут о задании, которое нам предстоит выполнить. Но по истечении часа офицеры так и не определились, где мы находимся. На вопрос: «Чего ждём?»  капитан нервно отреагировал грубым словом, и мы поняли, что что-то пошло не так. На тот момент из четырёх солдат я прослужил больше всех - полтора года, остальные трое – по году: ефрейтор Вася-хохол, родом из западной Украины – стрелок, рядовой Булат-башкир, крепкий и весёлый парень – снайпер, молчаливый и тихий таджик Азам – классный парень, стрелок, и я в качестве минёра-подрывника вошёл в эту группу. Я должен был лететь со своей собакой Дарой, отдрессированной искать мины, но за ненадобностью взять её не разрешили. И пока мы курили и ждали команду, я сидел и думал про Дару, как он там без меня, поди лежит в вольере и скучает, или высматривает меня через сетку-рабицу. В армии собака - это твой напарник: ты за ней ухаживаешь, вычесываешь, выгуливаешь, кормишь, разговариваешь с ней и даже читаешь ей письма из дома. Она всегда тебя выслушает не перебивая, всегда поддержит и будет верна, пока ты с ней. А ещё она каждый день тебя радостно встречает и всегда готова быть твоим другом.
  Пока я думал о Даре, о том, о сём, прошло часа четыре и наши офицеры так и не определились с выполнением задания. И всё бы ничего, но наступила вторая половина дня, а у нас даже не было сухого пайка. Лично я, как и мои сослуживцы, вообще не понимал, что происходит. Глядя на офицеров, я догадывался, что они в полной растерянности и не знают, что делать. Мы, солдаты, сидели, смотрели друг на друга и пожимали плечами. Вопросов было много: где мы, куда двигаться, где ночевать, и, в конце концов, что мы будем кушать? И главное, почему мы без рации, без связи? Даже если задание короткое, то когда нас заберут и почему нам не выдали сухой паёк? А ещё у нас у каждого всего по фляжке воды, а ручьёв и рек на горизонте что-то не видно. Огромные просторы и только горы, камни и скудная трава. Ни деревьев, ни кустов. Даже костёр нечем развести. Да, попали.
- Парни, стоп с водой. Неизвестно, когда за нами прилетят, еды нет, а если без воды останемся, то нам хана. Да и с сигаретами поаккуратнее, курить будем одну на двоих, потом видно будет, - сказал я.
- Стройся, - скомандовал капитан, и мы тут же соскочили. – Скрывать не буду, видать, нас высадили не в том месте. Чтобы нас не потеряли, вертолёт будем ждать здесь. Не разбредаемся.
 «Вот дела» - подумал я, хотя и не удивился. Я уже привык к бардаку в армии, хотя так не принято говорить.
  К вечеру мы начали зябнуть, потому что с гор подул ветер. Солдатское хб - вещь хорошая, но от холода не спасает. Летом днём в горах до + 20 градусов, а то и выше, а ночью температура до ноля опускается, и ниже. Часов до трёх ночи мы ещё немного дремали, прижавшись друг к другу, а под утро замёрзли так, что не только спать не могли, но и пришлось «потанцевать», чтобы согреться. Когда появились первые лучи солнца, нашей радости не было предела. Я думаю, что у офицеров были те же чувства, что и у нас, потому что они тоже испытали на себе холодное дыхание гор.
 Мы тешили себя надеждой на то,  что вертолёт вот-вот прилетит и нас эвакуируют. Но прошла первая половина дня, и всё было тихо. Мы травили байки, анекдоты, загорали, пытались разведать местность и даже поохотиться, но, увы, даже птичек не видели и не слышали. Во второй половине дня, предвидя, что опять придётся помёрзнуть, мы стали думать о том, как согреваться. Я, имея опыт выживания, предложил собрать пучки травы и сушить их подмышками, чтобы ночью поджечь. Только проблема была в том, что трава в высокогорье росла отдельными травинками между камнями, и собрать пучок, надо было постараться. Но это занятие хоть как-то отвлекло нас на несколько часов. К моему удивлению офицеры вообще бездействовали и молча наблюдали за нами. Я отобрал все сигареты у ребят и стал выдавать только при общем согласии. С водой ещё больше была проблема, потому что в первый же день каждый отпил из своей фляжки половину объёма, и каждый последующий глоток уменьшал шанс на выживание. А днём, при жаре, дико хотелось пить, и жажда становилась серьёзной проблемой.
  На вторую ночь при наступлении холода мы терпели как могли, но когда стало невтерпёж, то, усевшись на колени и прижавшись друг к другу плечами, мы подожгли траву, пустили сигарету по кругу и ладонями грелись о скудные язычки пламени.          Офицеры в это время лежали на земле в позе эмбриона, тряслись от холода и стучали зубами. Когда я предложил им присоединиться к нам, то опять услышал грубость от капитана. Конечно, неприятно ощущать себя никем, только потому, что ты ниже по званию и по положению. На тот момент мне уже было 21 год, и я имел техническое образование. Тем более что в армию я пошёл по собственному желанию, хотя при моих травмах мог и «откосить». Капитан был старше меня всего лет на пять-шесть и умом, увы, не выделялся, зато командовать и унижать солдат считал нормой. Я вроде понимал и не понимал, зачем такие офицеры нужны в одной из самых  крупных и сильных  армий мира. Одно успокаивало меня - что через полгода я демобилизуюсь, и стану свободным: пойду куда захочу, не буду выполнять абсурдные команды и, главное, не буду подчиняться дебилам, а этому капитану придётся прогибаться перед начальством ещё лет двадцать.
  На третий день, кое-как пережив вторую ночь, у нас кончилась вода и это была серьёзная проблема. В носу сухо, в горле сухо, головная боль и дикое чувство голода. Мысль одна: «Надо выжить». Обидно, войны нет, врага нет, а умереть можно от жажды в красивейших горах Кавказа из-за чьей-то ошибки, или по халатности армейских военачальников. Хорошо, что с нами, солдатами, находятся офицеры, пусть они прочувствуют тоже, что и мы и поймут, как это по уставу стойко переносить все тяготы военной службы.
 Пока солнце не жарило, я стал собирать траву в пучки. Парни, видя это, тоже без напоминания присоединились ко мне, и даже молодой лейтенант  последовал нашему примеру. Капитан же сидел и зло пялился на нас, иногда ехидно улыбался. Я понимал, что он сам в дикой растерянности и не понимает, что произошло, но, как я считаю, если ты офицер Советской армии, то собственное человеческое достоинство надо сохранять в любой ситуации.
  Во второй половине дня подул лёгкий ветер, который ненадолго принёс облегчение от жары. Мы, чтобы сохранить силы, старались меньше двигаться и рассказывали друг другу добрые истории, с надеждой смотря в даль, откуда должен прилететь вертолёт.
  Лейтенант, который был моего возраста, уже влился в нашу компанию и держался достойно в отличии от капитана. Оказывается, это был его первый вылет на задание, но какое задание, он тоже якобы не знал.
  К вечеру ветер усилился, небо затянуло тучами, и мы с тревогой думали о предстоящей ночи. У каждого за пазухой, под курткой хб, хранились пучки собранной травы, которая сохла от человеческого тепла и немного согревала. Мы согревались как могли: кто-то приседал, кто-то отжимался, а кто-то и танцевал, вернее, дрыгал конечностями. Только капитан был безучастен, он отрешённо сидел в стороне и всматривался вдаль.
 С наступлением темноты мы стали замерзать и, усевшись на коленях в круг, стали жечь пучки травы и курить, передавая сигарету по кругу. Я поймал себя на мысли - как здорово, что у нас на головах солдатские панамы, которые можно было натянуть до ушей. В первый год службы в Московском округе я носил до глубокой осени безразмерную пилотку, которая держалась только на ушах (кстати, кончики ушей всегда обгорали на солнце) и которую я считал отвратительным головным убором, особенно в холодную, ветреную и дождливую осень. Уж не знаю, какой умник внедрил этот головной убор в солдатскую форму, но от холода и дождя она не спасала, зато я был свидетелем несколько случаев, когда солдаты, стоя в нарядах, в открытых полях, продували мозги и заболевали менингитом. И попробуй расправить пилотку и натянуть на уши – обязательно если не офицеры, то старослужащие напомнят тебе, что на голове у тебя не пи..да, а головной убор. Панама же спасала и от солнечных лучей, и от дождя и, в конце концов, под неё можно было повязать голову солдатским вафельным полотенцем. И тут я подумал: «Да, сейчас бы и полотенце лишним не было бы».
  Мы сидели, жгли траву, кашляли от дыма, покачиваясь курили и старались подбадривать друг друга. Если бы кто-то посмотрел на нас со стороны, то ему бы точно показалось, что мы медитируем или шаманим. Лично я иногда даже немного дремал, пока не затекали ноги или чувство холода становилось невыносимым. Тогда я соскакивал, приседал и бегал с высоко поднятыми ногами и громко дышал.
  К рассвету ветер резко усилился, и небо стало поливать нас дождём. Вот где начались танцы на выживание. Мало того, что холодно, так ещё и ледяной дождь. Мы прыгали, орали, смеялись, выли и матерились на всю горную округу. Не знаю, как мы всё это выдерживали, но никто из нас не заплакал и не проклинал всё и всех вокруг.
  Пару раз я снимал с себя хб и выжимал из него воду в свою фляжку. То же самое посоветовал сделать остальным.
  Я постоянно посматривал на капитана, который обособленно держался в стороне от всех. Он отошёл от нас метров на пятьдесят-семьдесят и непонятно что делал, я только видел, что он или сидел на корточках, или лежал на земле в позе эмбриона и иногда я слышал его рёв и вой. Видать, он, чтобы не показывать свою слабость, отдалился подальше от нас.
  Дождь закончился часа через три, и мы трясущими и мокрыми руками попытались разжечь траву, которую прятали от промокания в голенищах сапог под портянками, так же, как и спички с сигаретами.
 Кстати, всегда считал и считаю кирзовые сапоги отличной солдатской обувью, особенно с хорошо намотанной на ногу хэбэшной портянкой.
  Конечно, отсыревшая трава гореть не хотела и только дымила. От холода мы даже не могли разговаривать, а тряслись, обнимали друг друга и рычали: «Надо держаться, надо держаться!»
  И вдруг в небе появилось просветление и солнечные лучики стали пробиваться сквозь тучи.
- Парни, молитесь каждый своему богу, но молитесь, чтобы он нас услышал и вернул солнце, - подбадривал я парней. - Лучше пусть будет жарко, чем холод и дождь.
   И тут я выпалил слова, которые заставили каждого задуматься:
- Вера в Бога, парни, смягчает страх мысли о смерти!
- Заткнись, ты. Заткнись рядовой, - в истерике орал на меня капитан.
   Как я в этот момент жалел, что не имею право набить рожу этому так сказать офицеру.
   Небо и боги услышали наши молитвы и в образовавшееся окно сквозь тучи хлынули тёплые солнечные лучи. Мы громко ликовали и, сцепившись руками, согреваясь, вместе с лейтенантом прыгали по кругу, пока не устали.
  На земле стали появляться сухие пятна, и мы, уставшие, прижимаясь  друг к другу, уселись и улеглись кто как мог. Солнышко пригревало, и мы стали поочерёдно дремать.  К вечеру все неплохо выспались и при наличии воды у каждого даже повеселели. К удивлению, никто из нас не заболел.
 Восстановившись, мы стали собирать траву и пихать за пазуху.
   Вечер выдался тихий, безветренный и тёплый. Мы как обычно жгли траву и курили.
- Я думаю ещё ночь переживём, и за нами прилетят, - сказал Булат.
- Надеюсь, что прилетят, - поддакнул лейтенант.
- Надейся, - ехидно прохрипел капитан, который сидел метрах в шести от нас.
   Мы все переглянулись. «То ли знает что-то, то ли совсем надежду потерял» - подумал я.
- Да всё ребята ничего, можно ещё немного потерпеть, но сильно жрать хочется, - сказал Азам со свойственным ему таджикским акцентом. – Без еды совсем плохо, Женя. Дааа?
- Потерпи Азам, мы все есть хотим, но сейчас лучше про еду не говорить.
- А по твоему опыту сколько дней человек без еды может продержаться?
- Две недели точно, но нам это не грозит.
- А если, всё-таки?
- Да ладно, брат Азам, - толкнув легонька сослуживца, засмеялся я. – Кинем жребий и съедим кого-нибудь.
- Самого слабого, - хитро сказал Вася и покосился на капитана.
  Посидев ещё с часок, мы прилегли в обнимку с автоматами. Всё время, находясь в горах, мы бережно относились к своему личному оружию: прятали от ветра, от дождя и даже чистили. Днём составляли в пирамиду, а на ночь разбирали.
  Я лежал скрючившись и думал о своём: о дембеле, о Новосибирске, о тёплой бане. Временами я дремал и просыпался, пока не начало светать. Вдруг я отчётливо услышал знакомый металлический звук движения затвора пистолета и, догадался, что капитан «загнал» патрон из магазина в патронник. Меня даже бросило в жар от напряжения, предвидя, что что-то может случиться. Мысли будоражили меня: «Может, капитан решил застрелиться, а может…?»
  В Советской армии нередко были случаи, которые, как правило, тщательно скрывались, когда от нервного перенапряжения у военнослужащих сдавали нервы, говоря по-простому «срывало крышу» и тогда происходили трагедии с самоубийствами или, того хуже, погибали сослуживцы от рук психически нездорового бойца.
  Я, лёжа, тихо снял  предохранитель на автомате и тут же соскочил и передёрнул затвор, приведя АК в боевое положение. Среди гор раздался короткий автоматный выстрел, от которого все тут же подскочили с земли.
- Капитан, брось пистолет, я выстрелю в тебя. Лучше брось, - орал я, направив ствол АК на офицера.
  Я сам боялся того, что у капитана «поехала крыша» и он может выстрелить в меня, или ещё в кого-нибудь.
- Заберите у него пистолет, - орал я, не убирая пальца с курка.
  Лейтенант подскочил к капитану и забрал пистолет. В этот момент казалось, что капитан превратился в какого-то жалкого зверя, который был загнан и не понимал, что предпринять.
- Встал, встал капитан, - командовал я. – Отошёл в сторону, - хотя в этот момент я сам пятился назад.
- Товарищ лейтенант, разрядите пистолет капитана, - не унимался я.
 Лейтенант извлёк магазин из пистолета Макарова и, передёрнув затвор, вынул патрон.
— Вот видите, что он творит, - проговорил я и, обернувшись, увидел, как Вася и Булат тоже направили свои стволы на капитана. «Значит, поверили мне» - подумал я.
- Я лежу и слышу, как он в пистолет патрон загоняет. А что у него на уме, кто знает? – объяснял  я свои действия, обращаясь ко всем, но, в основном, конечно, к молодому лейтенанту.
  Мы отогнали капитана в сторону метров на тридцать и он, как-то успокоившись, уселся на землю и обхватил голову руками.
  Мы все немного успокоились и пустили очередную сигарету по кругу.
- Ты понимаешь, что тебе может грозить или дисбат, или тюрьма, - сказал лейтенант.
- А может я ему жизнь спас, или вам?
    Мы все были в растерянности и просто молчали. И вдруг мы услышали знакомый звук летящего вертолёта. Мы спасены! Надо было радоваться, но вот настроения как-то не было.
  Когда вертолёт сел, мы молча стояли и ждали, когда лопасти успокоятся. Командир вертолёта открыл форточку кабины и, видя наши хмурые лица, стал оправдываясь кричать, что он не виноват, и что погода не позволяла за нами прилететь.
  Возвращаясь на базу, мы летели молча, и только мои сослуживцы постоянно поглядывали то на меня, не то с сочувствием, не то с поддержкой, то на капитана, который молча сидел в стороне. Все понимали, что ситуация нехорошая – солдат разоружил офицера. Неизвестно, как на это отреагирует военное начальство. Как говориться – как жизнь повернёт.
 По прилёте на базу, лейтенант сказал мне, что обязан обо всём доложить начальству и, посмотрев на меня в упор, тихо добавил:
- Да ладно, Женя, не дрейфь! Все живы!  Надеюсь, обойдётся.
  После с каждым из нас побеседовал «особист» - представитель КГБ в армейских частях. Лично со мной «старолей» говорил холодно, как будто готов был сразу вынести приговор и расстрелять.
«Будь, что будет», - решил я, но двое суток не спал.
  Многие мне сочувствовали, но некоторые из сослуживцев дистанцировались от меня.
  На третий день, после построения, перед всем личным составом  командир объявил мне благодарность за самообладание и поддержание высокого морального солдатского духа в боевой обстановке. Капитана я больше не видел, а нам, конечно, никто и ничего не рассказал, почему так получилось, что группу забыли в горах.
 А всё могло быть иначе…