Ветка. Ч. 7

                Ветка.


                Часть седьмая.
                Лирическая. Настоящим по будущему. Последний Усух.


     Будучи вдали от Поселка, не мог я представить, даже в тяжелом сне, что бояновский 2004-й год стал переломным для Ветки. Мне рассказал много позднее мой школьный товарищ, что летним днем, после рейса из Белой Березки, отогнал он по приказу начальства своим тепловозом два последних пассажирских вагона «кукушки» в Брянск. С этого момента и не стало той «кукушки», где «…два вагона в ней и тепловоз…». Поезда стали выходить на маршруты все реже и реже, по мере формирования, как тогда, после освобождения области от фашистов. Количество локомотивов и бригад стало сокращаться, пока их совсем не стало.

     Мой товарищ не стал дожидаться «такого вот конца», а заключил договор с норильским «Никелем» и стал машинистом-вахтовиком.  А перед этим он долгий месяц сопровождал в Заполярье новый тепловоз, взятый из Серпухова. Прибыв «на буксире» по железной дороге в Красноярск, дальше двинулись на барже по Енисею, до Дудинки; оттуда - своим ходом до Норильска. Долгих две недели, пока  их баржа шла по реке, видел товарищ мой, как сливаются две великих сибирских реки: Енисей и Ангара; как меняется изо дня в день пейзаж: от гор до равнин, от тайги до бескрайней тундры, от лета до зимы. И видел он ночь, длиною в три месяца, подсвеченную удивительным светом полярных сияний. «Но эта песня не о том»…

     В том виде, в котором через одиннадцать лет после Октябрьской революции Ветка была введена в эксплуатацию, она до нас не дошла. Она, как ребенок, сначала росла, развивалась, затем стала крепкой хозяйкой. Но вдруг по всей стране жизнь стали мерять другим аршином. Всё перевернулось с ног на голову, и настало время, когда таким Веткам сказали ; вы не нужны. И наша Ветка стала хиреть. Понемногу отсыхали веточки-тупики и веточки-разъезды. Соскребали их с лица земли. Опадали листья-дома, осыпались и разбирались платформы. Уходили за лучшей долей люди…  И наша Ветка серьёзно заболела. Сейчас у ней состояние, близкое к клинической смерти. Через несколько лет ей исполнится целый век. По человеческим меркам – целая жизнь.  Не ходит «кукушка» на Бородёнку, не поют рельсы, зарастает травою путь до Белой Берёзки.  Грустно, если не больно.
Если сядем на дрезину и попробуем повторить тот маршрут 1961 года, то мы не узнаем Ветку. Нет угольного склада,  мастерских, магазинов, фельдшерского пункта, «Красного уголка», бани, тупичков и разгрузочных площадок. Нет завода «Победа» и залежей кругляка у рельсового пути. Нет домика Башариных, который никому не мешал, но при дележе земли русской вдруг оказался не на том месте, а посему был приговорен местным начальником и проверяющим-смотрящим к сожжению. Судьба конторы другая – развалилась за ненадобностью. Зато  дорога между переездами и улица известного классика поэзии теперь покрыты асфальтом, а мигающий трехлепестковый светофор предупреждает водителей автомашин о редких теперь маневрах случайного локомотива.  У «Красного уголка» судьба лучше – был разобран и собран в другом месте как жилой дом. А мог бы разделить судьбу конторы и прочих хозпостроек.
Давно нет железнодорожных огородов и покосов. Нет стогов сена  у домов вдоль дуги железной дороги, как нет и самих коров. Речка Стега захирела и напоминает о себе лишь в весеннюю пору или в сезон дождей. Пространство вдоль железной дороги стало больше, никто и ничто не цепляется за вагоны. Кусты и близстоящие деревья выпилены и вырублены.  Нет с правой стороны телефонных столбов с паутиной проводов. Нет двух Горожанских переездов: верхнего и нижнего, также как и за станцией Новенькое.
Городня напомнит о себе кустарником в подлеске, а Сенчуры – просветом бывшей лесной дороги, уходящей на выпиленную делянку. Старую Погощь можно узнать по переезду; платформы, тупика и разъездного пути давно нет. Лишь в лесу под сосной, неподалеку от километрового столба, бодрячком виднеется санитарное сооружение типа «М/Ж», с оторванной дверью, чудом сохранившееся, но уже оккупированное лесными санитарами-муравьями.  Поселок Новенькое, на удивление, еще бодр, узнаваем, и остатки платформы для пассажиров виднеются у столбика с указателем «20». Станция Новенькое понемногу скрывается в лесу. Лишь вилка из двух путей говорит о её некогда большом значении. Грандиозные сооружения из башенного и мостового кранов, подъездных путей к лесоскладу, пилорамы  и штабелей леса  канули в лету. Точно также, как и Старая Погощь, лишилась признаков разъезда станция Новая Непорень. Бывшая Бородёнка, ныне именуемая станцией «Трубчевск», продолжает поражать своим масштабом. Но заколоченное каменное здание местного вокзала, ютящиеся в пакгаузах и складских помещениях фирмочки и мелкие хозяйства, а главное - отсутствие на станции людей, вагонов и локомотивов говорит об одном: «Только жизнь вдоль Ветки поменялась круто, Словно Брянский лес от всех устал». И каменный воин-освободитель, стыдливо отвернувшись от путей, грустно понурил голову…

     Пару дней, накануне праздника Победы, я ездил в Трубчевск на автомобиле. Заливные луга под городом , как и пятьдесят лет назад, оказались покрыты водой. Но бетонный мост беспрепятственно пропускал по своему настилу машины и людей, лишь под ним бугрились и пенились валы темной воды.
Подобие трудовой активности наблюдал на станции «Новенькое». С десяток мужиков в оранжевых безрукавках ковырялись возле небольшого ангара, ладили куда-то дрезину-«пионерку» с двумя вагонетками. Видно, что оставшиеся пути поддерживаются этими людьми в достаточно приличном состоянии. Стала понятна причина блеска головок рельсов и отсутствия на них ржавчины, а также наличия отдельных  свежих деревянных шпал взамен бетонных.
 Я подошел поближе, поздоровался с мужиками и заинтересовался «пионеркой». «Пионерка», видно, отличалась кустарным, но вполне грамотным вмешательством в её конструкцию: к раме был прилажен  советский мотор от мотоцикла «Иж-Планета». Высказал вслух похвалу. После был представлен местному механику-Кулибину, так сказать, любителю-приспособленцу советской техники. Имел «счастие общения» с ним, но когда попросил разрешения снять на память этот шедевр отечественного постмодернизма, откуда-то сбоку нарисовался шустроватый мужичок, вероятно, из касты мелких начальников. Витиевато, но настойчиво и, что удивительно, без мата, он попросил этого не делать - дескать, «выложишь в Интернете, обсмеёшь агрегат или еще хуже - идею уворуют, чем и нанесешь имиджу нашему ущерб непоправимый»… Мужики же, отвлекшиеся поначалу на нового человека, молчаливо занялись своими делами. «На "нет" и поста нет», – сказал я, распрощался и уехал. Как не любил у нас трудовой люд праздношатающихся, так и спустя тридцать лет базарно-рыночных отношений продолжает не любить. А мелкие начальники, бывают порою вреднее и противнее  болотных комаров...

     Через три дня я покинул Поселок. Утреннее шоссе было пустынно и я обдумывал ответ школьного друга. Я тогда спросил его: «А почему никому в голову не придет организовать на Ветке хотя бы летний туристический ретро-маршрут на «пионерках»? Друг ругнулся, а потом ответил: « А кому это надо!? Край бедный, денег нет, мыслей у нынешних хозяев района тоже нет, а народу - пережить бы напасть чиновно-олигархическую»...
А меня точила тяжкая мысль: не разделить бы Ветке судьбу небольшого поселка, по имени Усух…

11.2019-05.2021