Талантливая жизнь Ады Забелиной

    Известный в Забайкалье и Чите радиожурналист Ада Леонидовна Забелина несколько лет назад опубликовала свою интереснейшую книгу воспоминаний «Жить надо талантливо». Само по себе название книги, вышедшей уже вторым изданием, – не только напутствие нам, современникам и землякам. Но и сам её автор – живейший пример человека увлеченного, творческого и одаренного, сохранившего в своей цепкой памяти множество фактов и имён, которые вписаны в историю Забайкальского края.  В этой книге о её родителях, Розе Михайловне и Леониде Давидовиче Клейман, о своем муже актёре Николае Николаевиче Забелине, о самых близких родных, об артистах Читинского драматического театра, о коллегах-журналистах и всех тех, с кем пришлось дружить, встречаться, общаться или по долгу службы, или от того, что каждый новый знакомый для неё, по её же словам, – кладезь, ею пока неизведанного. Её год рождения – 1925-й, её место рождения – город Чита, город, где родились и выросли родители, деды и прадеды, где проживает семья сына, и продолжают род ее внуки.

     Ада Леонидовна помнит Читу 1930-х годов. Тогда её семья проживала в маленьком деревянном домике на улице имени Костюшко-Григоровича, как раз немного напротив будущего здания радиокомитета, где уже в зрелом возрасте ей пришлось проработать долгие годы редактором, а затем и старшим редактором радио. Ей памятен их уютный, летом весь в цветах, дворик с ещё двумя такими же, как их деревянными домами. Уже в десятилетнем возрасте она с упоением читала мировых знаменитостей Шекспира и Шиллера, а когда в Чите открылся драматический театр, пропадала там на спектаклях русских классиков Островского, Чехова и Горького. Даже школьные уроки пропускала, чтобы побывать на репетициях актёров. Она помнит музыкальную и артистическую семью Соломиных, с уважением рассказывает, как Зинаида Ананьевна, мать будущих советских знаменитых актёров Юрия  и Виталия Соломиных, привела с улицы осиротевшую девочку, и та стала полноправным членом их семьи. Помнит, как в 1933 году пришла в первый класс в школу № 2 (там сейчас один из корпусов Забайкальского госуниверситета) к первой своей учительнице Елизавете Михайловне Литвинцевой.

     Ада Леонидовна с теплотой вспоминает свою маму, нежную, доброжелательную и заботливую женщину, посвятившую себя единственной дочери и любимому мужу. Она в 1944-м, заболев тяжело, умерла, ей было всего чуть за сорок, и друзья семьи сами выкопали могилу, а потом из-за отсутствия транспорта несли её гроб на руках через весь город на читинское кладбище. Не только наставником и воспитателем, но и большим другом для маленькой Ады был её отец, высококлассный фармацевт, обладавший широкими познаниями в области фармакологии, фармакопеи и ветеринарии. Брал Аду всюду с собой: на работу в аптеку на улицу Чкалова, в цирк, где врачевал животных, актёров и их детей, в музей к своему другу, учёному секретарю Николаю Сергеевичу Тяжёлову, на спектакли в драматический театр и на пикники в  сад имени Жуковского. Ада Леонидовна пишет, что он учил её воспринимать мир таким, какой он есть, без прикрас, говорил, что жизнь надо знать не только с внешней, приглаженной стороны, но и с её изнанки. Поэтому «он таскал меня на пожары и драки…, в ливень мы непременно отправлялись с ним на прогулку… Вместе с тем, именно родители привили мне любовь к театру, к искусству. И я рано поняла, что мир богат красками, что он разный и интересный без всякого вымысла».
 
     Уже старшеклассницей Ада увлеклась поэзией, сама слагала стихи, в основном о природе, о временах года, о дружбе. Читала их на школьных вечерах, по радио, на городских и районных олимпиадах. Даже была зачислена в список участников предстоящего в Москве Всесоюзного фестиваля детского творчества. Но ему не суждено было состояться – 22 июня 1941 года грянула война. Она помнит, как на площади имени Ленина из большого репродуктора неслись слова Левитана о начале войны, а люди со скорбными лицами, не проронив ни слова, слушали. Не думали, что эта война затянется, что она унесёт тысячи жизней их родных и земляков.

     Её школу заняли под госпиталь, а ей с одноклассниками пришлось ходить в другую, № 9, в третью смену. Ночью, после двенадцати часов, заканчивались уроки, а утром надо было бежать в госпиталь. «Одни из нас помогали медицинским сестрам и нянечкам, другие занимались с ранеными русским языком, математикой, историей, географией. Это отвлекало их от боли и мрачных дум. Помню, в палате, за которой я ухаживала, лежал молодой солдат – Серёжа Ромашов. Мы писали диктант, и у него оказалось много ошибок. Вместо «о» он писал «а» и наоборот. Я подчеркнула все ошибки и показала ему. Серёжа улыбнулся и сказал: «Э…не все ли это равно. Не с «о» и не с «а» фашистов бить. Главное – бить!». Многие старшеклассники написали в военкомат заявления с просьбой отправить их на фронт. С таким заявлением пришла в военкомат и Ада Клейман. Но пришёл ответ: «Такой необходимости пока нет. Ваш долг – хорошо учиться, чтобы стать достойным гражданином своей страны». Как пишет о себе и своих сверстниках в книге Ада Леонидовна, детство кончилось, мы все как-то сразу повзрослели и поняли, как дорога страна, в которой мы живём, и за которую сейчас проливают кровь тысячи таких же мальчишек и девчонок, как мы.

    В 1943 году Ада окончила среднюю школу и поступила в Читинский пединститут. Но долго учиться не пришлось: надо было зарабатывать деньги, ухаживать за больной мамой, готовить ей пищу, кормить с ложечки. Не раздумывая, пришла в драмтеатр, который открылся в Чите еще в 1939 году и где работали актёры, почти все друзья их семьи. Её приняли помощником режиссёра. Работа помрежа, первого помощника режиссёра-постановщика, ей нравилась, она с удовольствием шла на репетиции, следила за тем, чтобы  от начала и до конца спектакль прошёл, как говорится, без сучка, без задоринки, чтобы актёры вовремя выходили на сцену, чтобы вовремя был поднесён реквизит и установлены декорации.
 
     Шла война, а Читинский театр продолжал работать с ещё большим напряжением сил, чем в мирное время. Если в 1940 году вышло семь новых спектаклей, то уже через год их было двенадцать, среди которых – «Без вины виноватые», «Укрощённый укротитель», «Дама с камелиями», «Очная ставка», «Парень из нашего города», «В степях Украины», «Александр Пархоменко», «Урок жизни», «Стакан воды». А спектакль «Ключи Берлина» при  переполненном зале показывали все четыре военных года. Уже зимой 1942 года он был показан в пятидесятый раз. И в создании всех этих работ принимала участие помощник режиссёра Ада Леонидовна Клейман.

     Вся ее военная молодость была связана с театром, поэтому ее воспоминания о себе в годы войны неотрывно связаны с ним, Читинским драматическим, его постановками и с теми, кто их создавал. Как бы ни было трудно в военные годы, но именно тогда, по словам Ады Леонидовны, состоялся настоящий расцвет Читинского театра драмы. В Читу на работу в театр стали приезжать театральные знаменитости страны, талантливые актеры и режиссёры. На читинской сцене в годы войны ставили пьесы «Анна Каренина», «Егор Булычёв», «Сирано де Бержерак», «Отелло». Ада Леонидовна помнит, что в те годы в театральной кассе всегда стояли очереди, зал был всегда переполнен.  «Зрители военных лет были особенные. Многие из них шли в театр не только получать удовольствие, но хоть на два-три часа забыться от тяжких дум. Актёры это хорошо понимали и щедро отдавали свой талант, вкладывали в игру всю душу». В годы войны в театре был свой симфонический оркестр, а летом актёры Читинского драмтеатра  выступали в городском саду в «зелёном» театре.

     В сезон 1942-1943 годов главный режиссёр театра Истомин-Кастровский поставил патриотический спектакль «Олеко Дундич» времён Гражданской войны. Как рассказывает Ада Леонидовна, в спектакле необходимо было изобразить сцену боя. И режиссёр добился, чтобы ему выделили взвод милиционеров на лошадях. Их, скачущих по улице в красноармейской форме с саблями, заранее сняли на киноплёнку. Во время спектакля все это прокручивалось для зрителей. Она с восторгом рассказывает: «Олеко Дундич отдает команду «К бою», в зале гаснет свет, на большом во всю сцену экране – кинокадры. Ничего подобного наши зрители в нашем театре никогда не видели. Это была настоящая сенсация!».
 
     Такой же сенсацией для читинской публики в 1943-1944 годах стал спектакль «Тулон», поставленный по произведению французского писателя Ришара Блока, созданному им в 1943 году и в котором рассказывалось о гибели французской эскадры. Эта пьеса, как пишет Ада Леонидовна, была настолько технически сложна, что за её постановку взялись лишь два советских театра,  Московский и Читинский драматический! В этом спектакле изобретательный и талантливый художник театра Василий Тележинский, не говоря о разных технических трюках, всё обставил так, что на глазах изумленных зрителей в бездну погружался огромный «израненный» корабль. «Эффект был потрясающий. Зал на минуту замирал, а затем взрывался аплодисментами», - вспоминает Ада Леонидовна.

     В войну и в первые послевоенные годы театр возглавлял его ведущий актёр Сергей Пономарёв.  Он был настоящим хозяином сложного театрального механизма. Как говорится, выколачивал деньги на постановку новых спектаклей, добивался, чтобы актёры выступали в новых костюмах и обуви, отвечавших времени, какое показывалось в спектакле. Актёры и работники театра получали паёк, хотя он был нищенским, в войну это было большим подарком, могли обедать в столовой, открытой для работников культуры и искусства. Здесь можно было получить суп – горячую воду, в которой плавало немного лапши, и что-то наподобие второго блюда. Пономарёв попытался даже ввести в спектакль Аду Клейман: из-за заболевшей актрисы заставил за ночь выучить роль маленькой разбойницы в «Снежной королеве» для утреннего воскресного спектакля. Ада роль выучила, но, накануне в вечернем спектакле, взглянув в переполненный зрительный зал, так усомнилась в своих актёрских способностях, так перепугалась сотен глаз зрителей, что  ринулась в кабинет директора и со слезами умоляла его оставить эту затею. Он сжалился и нашёл другую  исполнительницу. «Так я отказалась от заманчивого дебюта».

     В годы войны читинские актёры работали по-фронтовому, не знали ни отдыха, ни покоя. «Утром – репетиция, днём – выступления по госпиталям, вечером – спектакль. А когда зрители расходились по домам, начинались новые репетиции, которые нередко заканчивались в четыре-пять часов утра. И никаких жалоб, никаких претензий. Премьеры выпускались одна за другой. И так изо дня в день. Каждый понимал – идёт война. Трудно всем». Выходных не было, потому что по понедельникам, которые считались выходными, шли спектакли или концерты в Фонд обороны и в Фонд семей фронтовиков. Актёры называли их «Наши понедельники». Не удавалось отдохнуть даже тогда, когда в этих понедельниках принимали участие столичные именитые гастролёры – певцы, музыканты, мастера художественного слова. Как правило, когда в Читу приезжали столичные гастролёры, читинские актёры отправлялись на гастроли по области и воинским частям Забайкальского военного округа. Этот самоотверженный труд читинских артистов был отмечен Верховным Главнокомандующим Иосифом Сталиным в его благодарственной телеграмме коллективу театра.

     Созданное накануне войны в Чите Концертно-эстрадное бюро (КЭБ) и в военные годы продолжало организовывать и обеспечивать гастроли  в Читинской области известных в те времена артистов и творческих коллективов. Благодаря КЭБу читинцы повидали многих мастеров вокального, инструментального и хореографического искусства. В  1942 году в летнем театре парка окружного Дома офицеров Красной Армии (так стал называться сад имени Жуковского после 1940 года, когда с его южной стороны был построен Дом офицеров) прошли гастроли Государственного ансамбля народного танца  под управлением Игоря Моисеева и танцевального ансамбля «Берёзка». А в драмтеатре были аншлаги во время  выступлений композитора Дмитрия Покрасса – автора популярных песен «Дан приказ: ему на Запад…», «Мы – красные кавалеристы…» и др.
 
     В 1943 году, возвращаясь на родину после двадцатипятилетней эмиграции, Читу посетил Александр Вертинский. Именно Чита стала первым городом, где он впервые остановился на родной земле. В ожидании его концерта Ада Клейман стала единственная из коллег, кто побывал на его репетиции, причем тайно, так как Вертинский поставил условие: в зрительном зале театра все двери закрыть, никого в зал не пускать! Пробравшись потихоньку на балкон, она села на стул и стала ждать, когда начнётся репетиция. «Вот на сцену вынесли большое кресло, положили на него плед…Появился Вертинский. Но что это? Я увидела старого уставшего человека. Голова опущена, его знаменитые руки-птицы повисли, как плети. Вертинский тяжело опустился в кресло, закрыл ноги пледом. И снова длительная пауза. Пианист поднял крышку рояля. Раздались звуки знакомой мелодии. Александр Николаевич несколько приободрился и начал что-то тихо напевать. Этот шёпот продолжался долго, до конца репетиции». Ада была разочарована. С недоумением подумала, что все билеты проданы, и какое же удовольствие получат зрители от такого выступления? Вечером в зале яблоку негде было упасть. Пришли люди, давно не посещавшие театр, те, кто очень хорошо был знаком с творчеством Вертинского. «До начала концерта оставалось   несколько минут. В зал с грудным ребёнком на руках вошла Лидия Владимировна Вертинская – супруга знаменитого артиста… Волнение в зале улеглось, погас свет. На сцену вышел конферансье. Его слова «Александр Вертинский!» потонули в шквале аплодисментов. Я со страхом ждала, что же будет дальше. И… о, чудо! На сцене был совсем другой человек, непохожий на того, которого я видела утром. Распрямившийся, подтянутый, во фраке с бабочкой, он выглядел неподражаемо элегантным мужчиной. Вертинский подождал, пока стихнут аплодисменты, и обратился к сидящим в зале. Это была исповедь, крик души. Он говорил о горести эмигрантских скитаний, о неутихающей тоске по родине и о великом счастье вновь ходить по родной земле. Зал слушал, затаив дыхание, у многих на глазах были слезы. Потом были песни... Он был в ударе, ведь пел для соотечественников. Прощаясь с читинцами, Александр Николаевич сказал: «Я безмерно счастлив. Наконец-то из эмигранта я превратился в советского гражданина, известного советского артиста».

     Была ещё одна интересная личность, с которой свела её судьба в Чите в годы войны. Толи в 1943, то ли в 1944-м, пишет Ада Ленонидовна,  «в один из погожих осенних дней в наш уютный, весь в цветах, дворик вошёл статный тёмно-русый красавец с погонами майора. Во дворе стояли три дома. Незнакомец уверенно направился к тому, что находился посередине и принадлежал Ларисе Анатольевне Дубинской – женщине содержательной, много повидавшей и знавшей. В одной из её трёх комнат жил начальник военного госпиталя, другая пустовала. Он представился: «Георгий Сергеевич Кара-Мурза. Хочу снять у Вас комнату». Кара-Мурза работал в штабе ЗабВО, приходил поздно и всегда в сопровождении ординарца. Немного отдохнув, садился за стол и писал до рассвета. Его заметки время от времени появлялись в газете «На боевом посту». Разумеется, вполне образованные соседи понимали, что эти статьи никакого отношения не имели к тому, над чем он трудился по ночам.  Иногда у него бывал молодой военный, москвич, по фамилии Беленький. Как представлял его Кара-Мурзы, он бывший студент и его отец занимает пост торгпреда. Ада Леонидовна пишет: «При всей привлекательности, добропорядочности, обаянии было в Кара-Мурзе что-то загадочное, таинственное, что нас волновало и тревожило». Знакомые  хозяйки, а это были в основном врачи, предположили, что он разведчик, а Беленький связной. Вскоре они в этом убедились: после одной из вечеринок, на которой Кара-Мурза был общителен, весел,  играл на гитаре и пел, он  отказался сфотографироваться с ними на память. Как известно, советский историк, китаевед Георгий Сергеевич Кара-Мурза погиб вместе с группой военных в авиакатастрофе под Читой 22 августа 1945 года. Похоронен с сослуживцами на читинском городском кладбище.

     В военные годы читинские артисты жили в Доме актёра на улице Калинина (ныне памятник архитектуры «Окуловское подворье» на Амурской), начиная от артистов вспомогательного состава и музыкантов до главрежа и директора театра. По словам Ады Леонидовны, коридоры были устланы красивыми дорожками, была идеальная чистота, а в единственной квартире на первом этаже там, где размещался кукольный театр, проживал режиссёр Лаппа-Старженецкий. На втором этаже отдельные комнаты занимали актеры, которые об отдельных собственных квартирах и не помышляли. Тогда там собирались на посиделки артисты и литераторы, врачи и журналисты, музыканты, художники и театральные критики. Было шумно, весело, интересно. До поздней ночи спорили о новых книгах, пьесах, спектаклях. А Новый год, как правило, встречали все вместе в большой директорской комнате. Сдвинутые столы накрывались белыми скатертями. Тонкими ломтиками нарезали хлеб. Закуска из скудных актерских пайков: селедка, омлет из яичного порошка, гаоляновая каша и даже колбаса (это уже деликатес). На горячее подавался отварной картофель. А чтобы создавалась видимость настоящего жаркого, в картошку добавлялось обильное количество лаврового листа, перца и лука. Первый тост поднимали за победу.  Потом – за Новый год, за творческие успехи, за всё, что делает человека счастливым.

     День 9 мая 1945 года начался как обычно. Вечером должны были ставить  «Маскарад» Лермонтова. И вдруг радостная и такая долгожданная весть: победа! Наконец, фашистские захватчики разгромлены! В театре моментально принято решение: играть «Ключи Берлина» – спектакль о доблести и мужестве русского воинства. Ада Леонидовна вспоминает: «Ещё задолго до начала спектакля у центрального входа начали собираться толпы людей. То и дело раздавалось: «У вас нет лишнего билетика?». Но вот заполнены зал, ложи, балкон. Зрители выстраиваются и у стен в проходе. Наконец, гаснет свет, зал затихает, начинается действо. Актёры играют с небывалым подъёмом. То и дело раздаются аплодисменты. Но вот приближается финал. Армия австрийского короля Фридриха разгромлена. К ногам победителей – русских солдат и офицеров – склоняются вражеские знамёна. По зрительному залу в сопровождении своих боевых друзей проходит поручик Карташов (прообраз молодого Суворова). Вот все они поднимаются на сцену. Наступает кульминационный момент. Бургомистр города Берлина вручает Карташову символический ключ от австрийской столицы. И тут начинается такое, что ни на бумаге, ни на словах передать невозможно. Это надо было видеть и слышать. Ведь все это происходило в день великой победы советского народа, и зрители были не в состоянии сдерживать свои эмоции. Зрительный зал неуправляем. Раздаются крики «Ура! Мы победили!» Люди вскакивают с мест, обнимаются, целуются, смеются, плачут. Несколько человек уже на сцене. Они подбегают к Собольщикову (исполнитель главной роли Карташова), и вот он у них на руках. И хотя занавес давно опущен, никто из зрителей не покидает зал. Этот  спектакль я не забуду до конца своих дней… И тот, кто в этот день побывал в театре, без сомнения, запомнил, его навсегда». Как писал журналист «Забайкальского рабочего» Александр Алёшкин, «спектаклем «Ключи Берлина» была закончена фронтовая вахта творческого коллектива».

    Осенью 1946 года по совету актёра Читинского театра Юрия Александровича Де-Витте Ада Леонидовна Клейман пришла на работу на Читинское радио, стала корреспондентом редакции «Последних известий», в которой и проработала более 40 лет. И в эти годы была масса интересных встреч и знакомств. Так,  в 1950-х годах ей посчастливилось брать интервью у Героя Советского Союза, генерал-майора Михаила Васильевича Водопьянова, того самого знаменитого полярного летчика, который  в 1934 году участвовал в спасении зажатого льдами Арктики экипажа ледокола «Челюскин». А в 50-х он был в Чите проездом в поездке по городам Дальнего Востока, и эта встреча с ним послужила в дальнейшем крепкой дружбе Ады Леонидовны с его семьей.

     Как она вспоминает, после войны все общественно-политические редакции – пропаганды, промышленности, сельского хозяйства и «Последние известия» ютились в одной комнате. Здесь же один угол занимал главный редактор радио, а в другом помещались два-три шкафа с книгами – библиотека. На всю редакцию был один телефон. Не без юмора, Ада Леонидовна в своей книге пишет, что была ещё машина, «развалюха-полуторка, до того старая, что, возвращаясь однажды с записи, мы не обнаружили фары, борта и еще кое-каких деталей». Вернувшийся с войны лучший диктор радио Лев Перминов, которого за необычайно красивый голос, высокую культуру чтения называли забайкальским Левитаном, 9 мая 1945 года сообщил по читинскому радио об окончании войны. Ему же перед тем, как добровольцем уйти на фронт, выпала печальная миссия объявить землякам о начале Великой Отечественной войны. Фактов о таких неожиданных поворотах судьбы, своей и своих друзей, у Ады Леонидовны Забелиной (Клейман) целый багаж, которыми грех не воспользоваться тем,  кто пишет и рассказывает своим землякам о таких же как они, о земле, на которой они живут, на которой жили их предки.