На горе в стороне от поселка

     Когда началась война, Тоня Смирнова заканчивала Котельнический учительский институт в Кировской области. Такие были почти в каждом городе: чтобы восполнить нехватку учителей в многочисленных семилетних школах, особенно в сельской местности, они давали молодым людям среднее специальное образование. Когда сдавали последний государственный экзамен, институт уже переоборудовали под военный госпиталь. Третьего июля после госэкзамена, в этот последний день студенческой жизни, все выпускники отправились на главную городскую площадь, чтобы услышать по радио выступление Сталина. Здесь было полно народу. Когда прозвучало: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры…», Тоне почудилось, будто стучат о стакан его зубы. Ей, Антонине Сергеевне, ставшей в замужестве Стромиловой, надолго запомнился этот звук животного страха. Но тогда заключительные и уверенные слова вождя: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами» успокоили её, и она  убежденно подумала, что это стучит о стакан ложечка.

     Еще зимой ей в числе лучших студентов предложили после учёбы отправиться по направлению на работу в одну из школ Читинской области, где молодого специалиста ждала квартира в придачу с дровами и керосином. С однокурсницей Груней решили поехать вместе туда, где потребуются историк и литератор:  сдружились еще в Котельниче во время школьной практики. Тоня ещё успела съездить домой, в небольшую деревушку, что в километре от старинного городка Яранск, повидала маму, братьев и сестёр. Вместе погоревали о старшем брате Василии, ушедшем недавно на фронт.
 
     Десять девчонок, выпускниц Котельнического института, отправлялись в далёкую Читу. Им выдали пропуск в пограничную зону и, чтобы добраться до места, устроиться, купить необходимые вещи и одежду, много денег –  подъемных по пятьсот рублей. До Свердловска, а потом до Омска добрались в  пассажирском поезде –  вначале в общем, затем в плацкартном вагоне. А дальше  пришлось ехать в товарном, оборудованном нарами. На каких-то станциях долго стояли, пропуская непрерывно двигавшиеся на восток и на запад эшелоны. Но девчонки, полные задора, не замечая неудобств, ехали, декламируя стихи, распевая песни, смеясь до коликов в животе или пугая друг друга невероятными страшными историями. Ехали в полной уверенности, что война скоро закончится, что, как их заверил вождь, враг будет разбит. На кратковременных остановках бежали на станцию за кипятком или другой надобностью. И однажды Тоня чуть было не отстала от поезда. Уже на ходу подруги втянули её в вагон, и она, запыхавшаяся, с беспокойно бьющимся сердцем, в разодранном платьице сидела посреди вагона и в страхе думала о том, что стало  бы с ней на незнакомой станции среди чужих людей, без еды, без вещей и без денег… От Иркутска девушки отправились пригородным поездом, который довёз их до Петровск-Забайкальского, здесь пересели на другой и, наконец, в конце августа прибыли в Читу.

     В областном отделе народного образования (облоно) девушек распределили по своим школам, Тоня с подругой и ещё одной девушкой выбрали семилетку в северном посёлке Неляты, что в Каларском районе. Добрались на грузовой машине в Романовку, где почти месяц пришлось ждать, когда прибудет Витим, чтобы на барке с продовольственным караваном отправиться в Неляты. В ожидании большой воды  каждый день на утренней заре бегали к реке – не терпелось отправиться в путь. Облазали все окрестности, любуясь незнакомой ещё забайкальской природой, готовясь к учительской работе, читали, разучивали стихи,  слушали по радио скупые военные сводки. И продолжали надеяться, что эта война, как и конфликты с японцами на Хасане и Халхин-Голе, кратковременна и протянется от силы полгода. Когда начал прибывать Витим, председатель поселкового совета сопроводил девушек на барку и, также как раньше работник облоно, «сдал» их под расписку огромному, как медведь, лоцману Макаренко.

     На лоцманской барже под навесом расположили свои нехитрые пожитки, продукты, купленные в райповском магазине. Груня, с трудом выдержавшая тяжёлый и хлопотный путь до Читы, твердила, зачем поехала, а Тоня успокаивала и уговаривала её не отчаиваться. Витим то плавно катил свои  воды, то вдруг неожиданно натыкался на косу, и сплавщики, русские мужики, раздевались до трусов, прыгали в воду и, пыхтя и упираясь, толкали перед собой барки. Наблюдая всё это, девушки невольно вспоминали не раз читанную «Угрюм-реку» Шишкова.

     В конце сентября добрались до Нелят. Здесь в новенькой, недавно отстроенной, вместо сгоревшей, семилетней школе обучалось до 200 ребятишек из Нелят и близлежащих поселков Коса, Догопчан, Бахтарнак. То были дети охотников, эвенков и якутов, добывавших в северных краях  пушнину. Здесь же были столовая с кухней и интернат, где дети жили с осени до весны, а после отправлялись на все лето к родителям на стоянки. В школе молоденьких учительниц встретили директор Николай Васильевич Бочкарников да молодые парни-учителя. Но на следующий же день, после педсовета, парней отправили на фронт, а им на смену пришли три  девушки.  Тоня помимо истории, стала преподавать географию, немецкий язык и пение, а Груня – литературу и русский язык. Когда в начале 1942-го призвали в армию и  Николая Васильевича, из районо пришло предписание: Тоне, как самой старшей и способной, принять директорство.
 
     Так юная директриса Антонина Сергеевна вместе с тремя молодыми и двумя пожилыми учителями взвалила на свои плечи тяжкий груз учебных и хозяйственных забот. Антонина Сергеевна (она ушла из жизни в 2007 году) долго не забывала тех  бессонных ночей и беспокойных дней с переживаниями о школьном хозяйстве и особую свою печаль о восьми печках с дровами. Тепло в школе в лютую северную зиму – это условие для нормальной работы, а топившиеся по ночам печи – постоянный страх перед угрозой пожара. Знала Тоня, что за сгоревшую старую школу попал в тюрьму бывший её директор, и уже за полночь, приготовив урок при свете керосиновой лампы, делала обход жарко топившихся печек.
 
     Весной 1942-го, закончив учебный год и распрощавшись на лето с учениками, учителя на отведенной в лесу недалеко от школы деляне занялись заготовкой дров. А директор Тоня отправилась в поселковый совет просить помощи для перекладки развалившейся печки. Выдали деньги, нашли печника. И тот, успокоив заливавшегося горькими слезами директора, не знавшего где раздобыть на печь кирпичи, сказал: «Не реви, товарищ директор. Собери своих девок. Я расскажу, что надо делать». Затем рядом со школой выкопал яму, обшил ее досками, засыпал туда привезенную на лошади глину, вместе со стариком-рабочим натаскал воды. Когда, оставив лесную деляну, пришли «девки», заставил их разуться, закатать выше колена сатиновые шкеры (шаровары) и босиком месить глину в яме. Три человека месят, остальные ждут. Замерзнут ноги - сядут, отогревают их, а трое других работают. Намесив порцию, идут на деляну дрова пилить, а печник и старик-рабочий принимаются делать кирпичи. Ячейки, на которые поделены носилки,  заполняют глиной и все это выставляют на солнцепёк. Затем подсушенные глиняные бруски вываливают из формы, кладут друг на друга крест на крест и оставляют на просушку. Так и пошло. В первый день девчонки глину месят, а на другой, пока готовятся кирпичи, дрова пилят.
 
     Так за лето к началу учебного года и дров напилили, свозив и сложив их возле школы в поленницу, и новую печь положили, побелив и протопив на пробу. А потом осенью получили ещё и первый урожай картошки, посадив ее уже голодной весной 42-го. Картошка и стала основной в питании. К ней  хлеба в день по 600 граммов, немного молока и яиц, что у местных жителей покупали, да чуточку и нечасто – мяса, купленного в колхозе. О сахаре только вспоминали. Когда приехали, разрешили питаться вместе с детьми в школьной столовой, а потом запретили. Особенно трудно пришлось в 1943-м. В магазине не стало ни одежды, ни продуктов…

     Тоне приходилось часто бывать по делам в поселке. Школа - на горе в стороне от него, и, чтобы пройти туда и обратно, надо преодолеть четыре пролета лестницы. Вниз спускалась – полуголодную и исхудавшую ветром качало. Вверх поднималась – останавливалась и отдыхала, пытаясь усмирить трепыхавшее сердце. Слабенькие, постоянно недоедавшие девушки часть  своей скудной зарплаты отдавали еще и на тёплые вещи для фронта. И это помимо других денежных отчислений по ведомости, а в той ведомости – графы вычетов: подоходный налог, военный налог, фонд обороны, налог за бездетность, однодневный заработок, взнос на танковую колонну «Комсомолец Забайкалья», культсбор…
 
     Нелятскую школу хвалили: всегда тепло и чисто; есть и учебники, и тетради, и наглядные пособия, географические и исторические карты. А для физики и химии – в шкафах приборы и реактивы. Тонина «правая рука» –  воспитательница Маша Афанасьева,  девушка из соседнего Догобчана. Знала эвенкийский, якутский и бурятский языки, бережно относилась к ребятишкам. Учились в две смены, и зимой уроки шли при свете зыбких язычков пламени керосиновых ламп. Но в конце 1943 года перешли на одну и работали только в дневное время: закончился керосин. Глядя на сохранившуюся фотографию военных времён, Антонина Сергеевна вспоминала своих учеников: Альберта Герасимова, Гошу Шеина, Толю Липатова, Кима Бочкарникова, сына погибшего на фронте бывшего директора школы Николая Васильевича, Нину Подлесную, Милу Коробкову, других ребят, имена которых стерлись в памяти: Соболева, Филатова, Алексеева. Другая фотография напоминала осень и зиму 1941 года, на ней: её коллеги Иван Иванович Макаров, погибший позже на фронте, Глафира Андреевна, учительница начальных классов Роза Васильевна Тонких, Анастасия Евстафьевна, бесследно потерявшаяся в лесу, Валентина Безъязыкова, Байдова и Секирова…

     Шёл 1944 год. Тоня уже знала, что  на Калининском фронте погиб сразу же в начале войны и похоронен в братской могиле брат Василий. Печальную весть принесла почта. Она же была вестницей доброго и полезного. Письма из дома, руководящие бумаги и инструкции из районо, целые вороха разных номеров «Правды» и «Забайкальского рабочего» доставляли зимой оленьими упряжками на санях. Из газет узнавали о фронтовых делах, а в «Правде» зачитывались зажигательными очерками Ильи Эренбурга, пьесой «Фронт» Корнейчука да книгой Катаева «Сын полка». По радио слушали  письма с фронта, стихи Симонова, Суркова, а песни, что звучали по заявкам, затем разучивали и пели школьным хором.
 
     Тоне пригодились навыки хорового пения, которым она занималась еще школьницей под руководством бывшего регента церковного хора Анатолия Николаевича Несмелова. И в Нелятской школе она организовала детский хор. Ребятишки пели на два голоса, послушно повинуясь дирижированию своего руководителя, под аккомпанемент баяна семиклассника Коли Спицына. Обычно пели по большим праздникам: 7 ноября, в День Конституции, 8 марта и 1 мая. А перед выступлением обязательно был торжественный доклад, который делала юная директриса. Школьники вместе с жителями посёлка играли в пьесах местного драмкружка. Тогда поставили «Сердца четырех» и «Фронт». Перечитали всю школьную библиотеку с Пушкиным и Лермонтовым, с Тургеневым и Чеховым, с Львом Толстым и Максимом Горьким.

     В конце 1944 года Тоню вызвали в Чару принимать среднюю школу. Когда уезжала из Нелят, школьная делегация ходила в поссовет просить, чтобы не забирали у них Антонину Сергеевну. Но просьбы не помогли, и родители учеников собрали её в путь-дорогу: жена бывшего директора, Татьяна Андреевна подарила ей шубу, ватные брюки и рукавицы, ребятишки Сукневы – унты да шапку из оленьих шкур.  Через неделю Тоня добралась с караваном на место. Назначили на должность инспектора и выдали усиленный так называемый итээровский паёк, чтобы поправила подорванное здоровье. Ждали, когда Антонина Сергеевна примет школу. А школа была в плохом состоянии, с развалившимися печами, без дров, лишь в учительской кое-как топилась единственная печка. Однако силы Тонины были на исходе. От переутомлений, недоедания, напряжения и переживаний она заболела и слегла, стало падать зрение, и врач отправил её самолетом в Читу. Подлечившись, Антонина Сергеевна осталась здесь на учительской работе, за которую в 1952 году будет награждена медалью «За трудовое отличие», позже – «Ветеран труда», в 1960-1970-х годах получит знак «Отличник народного просвещения», различные юбилейные награды.

     Письма из дома от мамы и сестёр поддерживали Тоню в далёкой Чите. Духовной опорой был брат Фёдор. Он писал ей с фронта и после войны, оставшись в армии на сверхсрочной службе (когда его отправили на короткий срок в Забайкалье, они встретились, и их беседам не было конца). Письма брата – свидетельство общих литературных интересов, высоких духовных устремлений, заботы друг о друге. Тоня высылала ему список книг, которые он должен был прочесть, а он отвечал: «Кое-что прочитано, всё остальное обязательно прочту». Среди этих писем Антонина Сергеевна всегда хранила ещё один маленький конвертик, подписанный красивым почерком старшего брата Василия Сергеевича. Письмо, которое он писал в Котельнич перед войной, не сохранилось, но в этом конверте Антонина Сергеевна сберегала извещение о его смерти. Выяснилось, что он воевал под Ленинградом, был изранен. Умер в эвакогоспитале № 3740 в апреле 1942 года. Его похоронили на кладбище  посёлка Хвойная Ленинградской области. А ведь вся семья до 1944 года ничего о нём не знала. Считали, что он погиб сразу же в 1941-м в начале войны.

     Был ещё один конверт с двумя письмами, адресованными Тоне её  однофамильцем и ровесником. На конверте она записала: «Письма Смирнова Геннадия Ивановича. Единственная память о нём на всей Земле, да ещё его фамилия на Мемориале славы в Чите», а на обороте одного из писем вновь её рукой: «Генка Смирнов – сосед, вместе бегали босоногими ребятишками, играли в прятки и другие игры детства. Учился вместе с сестрой Валей в медтехникуме. После окончания техникума направлен в Забайкалье. На войне с японцами – военфельдшер. Погиб. Очень жаль. Хороший был человек».  Уезжая в Забайкалье, Тоня надеялась увидеться с ним. Потом, находясь на службе командиром санитарного взвода в Чите, он разузнал ее адрес в Нелятах, но им не суждено было встретиться…

     Нет в живых мужа Николая Константиновича Стромилова, ушёл из жизни  старший сын Александр, почти 10 лет прошло со времени кончины самой Антонины Сергеевны. Но есть дети, внуки и правнуки, есть дети и внуки тех, кого она учила и воспитывала, кому привила ценность знаний об истории страны и родного края, кого любила всей душой. Не случайно на её надгробии слова: «Я вас любила, мои ученики».