Студенты. 2 курс. Татьянин день

Студенты. 2 курс. Татьянин день.
Когда Витька зашел за мной, я убивал время игрой в шахматы с большим другом нашей 104-й комнаты Серегой Керенкером, и он сам предложил, что проигравший должен будет трижды прокричать: иа, иа, иа. Иначе говоря, признать себя ослом. У Керенкера всегда были экстравагантные манеры, но что у него не отнять, так это то, что он никогда не боялся быть смешным. Знал ведь, что выиграть в шахматы он у меня не сможет, но все же настоял на таком унизительном  виде штрафа за поражение. В голову к нему не заглянешь, может, он думал, что это лучше, чем если бы на кону лежали денежки. Как бы то ни было, к Витькиному приходу мы сыграли пять или шесть партий и Керенкер по  ослиному говорил уже без акцента. Выглядел Серега тоже достаточно живописно. У него на лбу вылез фурункул и он не нашел ничего лучшего, как замазать его зеленкой. Я же говорю, Керенкеру всегда было до лампочки, как он выглядит.
Наверное, можно провести время и получше, чем играть в шахматы с Керенкером, который путал слона с ладьей и называл ферзя королевой. Например, закончить расчеты курсового по вычтеху (вычислительная техника), который вторую неделю валялся на подоконнике или почитать книжку, которую Мирнов вчера принес с вахты. Но вычтех…в пятницу вечером…чесслово, рука не поднимается. А книжка с вахты, судя по обложке, была про строительство социализма в одном из колхозов 30-х годов. «Заре навстречу» она называлась. Это бы еще ничего, мы со скуки и не такое читали, мы от скуки даже учебники, бывало, читали, но в этой книжке, про зарю, первых тридцати страниц не было, а мне такие книги никогда не нравились.
Тут надо пояснить про Керенкера и его внезапно возникшем увлечении шахматами, ведь Керенкер и шахматы по сути своей очень разные. Я бы даже сказал, антоподы. Шахматы это логика, интеллект и эстетика, а Керенкер чутье, хитрость и стремление жить за чужой счет. И не встретиться бы им никогда, но с месяц назад, еще до нового года, втемяшилось Сереге в башку, что он должен научиться играть в эту древнейшую на свете настольную игру. Дело, конечно, хорошее, спору нет, учись и играй на здоровье.
В общем, он так и сделал. А наставниками Керенкер назначил нас с Германсоном, поскольку мы с Андреем пользовались в общаге некоторым авторитетом по части шахмат. Даже до турнира.
Суть в том, что в конце прошлого года студсовет общежития теплоэнергетического факультета во главе с Аликом Симоняном решил провести в общаге шахматный турнир. Нью-Васюки - 82. Отдельно для ребят, отдельно для остальных. Кто там выиграл у остальных, не помню, а среди ребят мы с Германсоном разделили первое место, набрав 8 очков из 9. Андрей Германсон в шахматы играл сильнее меня, это бесспорно, но в нашей партии он зевнул фигуру и я выиграл. Дорога к единоличной победе для меня была открыта, остальные восемь участников были слабее, но в последнем туре я умудрился проиграть пятикурснику Медведеву, которого взяли на турнир только для четного количества участников. Проиграть ему было трудно, но я  каким-то образом с этой задачей справился, потому и разделил с Германсоном 1-е место. Нам вручили почетные грамоты, причем в моей я был назван Андреем. Ну такой у них ассоциативный ряд: так, это же 104-я комната, там Мирнов – Андрей, Германсон – Андрей, значит Семенов тоже Андрей, логично? Логично.
 Призовой фонд турнира, кроме грамот включал в себя блокнот, ручку с красной пастой и календарик на 1983 год. Это сейчас смешно, а по тем временам нужные вещи.
Вероятно с учетом всех этих факторов Керенкер, который не сыграл на турнире (хотя и рвался) потому что на его начало считал, что главное в шахматах провести шашку в дамки, решил, что лучших учителей, чем мы с Германсоном ему не найти и со всей страстью принялся нас донимать. А уж способность Керенкера влезть под кожу признают даже клещи. Терроризировал он нас преимущественно по вечерам, но в воскресенье мог притащиться с шахматной коробкой даже с утра. Ясная поляна, мы с Андреем всячески отбрыкивались от наставничества, было нам чем заняться и без Керенкера. Удачно, например, его однажды отшил Германсон. На стук в дверь в семь утра воскресения Андрюха крикнул, что «пока не прочтешь теорию по основным дебютам, к нам б…., не приходи». Стучал, правда, дежурный преподаватель, который рекомендацию о дебютах пропустил мимо ушей, а зацепился за слово «б….» в его адрес. Не понравилось оно ему…
 Ничего, переживет. Нам тут тоже многое не нравится, а больше всего, когда ломятся в комнату в семь утра по воскресеньям, в единственный на неделе день, когда можно выспаться. И ничего, терпим.
Тезис про изучение дебютов был повторен тем же текстом буквально через пять минут после того, как дежурный препод, обиженно ворча, удалился, а мы собирались еще хоть чуточку поспать. Как всегда без стука Керенкер просочился в комнату, которую мы, словно по его заказу, забыли запереть за преподом, и принялся греметь шахматной коробкой…
Керенкер - упертый парень, настолько, что аналогов практически не имеет. В нашей общаге, я имею ввиду. В жизни таких ребят, с характером  пекинеса, достаточно. Вспоминаю, был в нашем классе аналог Керенкера, парень из той же категории упрямцев. Валера его звали. Как-то, когда мы были в пятом классе, на уроке географии наша географичка, злодейски смеясь, сказала, что на планете Земля есть три бухты с названием «Золотой Рог», одна во Владивостоке, другая в Стамбуле и тот из учеников, кто отыщет третью, получит пятерку по географии в школьный аттестат. Интернета, понятно, тогда не было, но карты и энциклопедии были, и наш класс бросился отыскивать третью бухту «Золотой Рог». Никто эту бухту не нашел, хотя этих золотых рогов только я нашел два: поселок и фильм с таким названием. Через неделю всем этот золотой рог осточертел и только Валера не успокоился. Поиску бухты он посвятил все свои школьные годы и в 9-м классе, когда мы уже собрались с географией покончить, нашел песочный пляж в Хорватии длиной 500 метров под названием «Золотой Рог». Потрясенная географичка, хотя и отказалась признавать пляж бухтой, пятерку Валере поставила, после чего призналась, что третью бухту она выдумала, чтобы увлечь нас своим предметом…
 Керенкер за неделю прочитал все шахматные книжки, которые нашлись в институтской библиотеке (странно, но там отыскалась пара книг о шахматах) и навалился на нас с новой силой. Только ведь мы с Германсоном не очень-то пластилиновые, сами кого хочешь запрессуем, поэтому играли с ним тогда, когда уж совсем некуда себя деть, тем более, что с ним думать особо не нужно, он сам поставит свою фигуру туда, где ее легче всего забрать.
Но вернусь туда, откуда начал. Итак, на календаре 7 января 1983 года, пятница, на часах около семи вечера. Вот-вот должен прискакать Витька и в ожидании его прибытия я развлекаюсь игрой в шахматы с гроссмейстером Керенкером, не забывая поглядывать, как движется на часах минутная стрелка.
Сегодня мы с Витькой идем на концерт вокально-инструментального ансамбля (ВИА) «Веселые ребята». ДК Текстильщиков, начало в 20 часов. В кои веки нам повезло, что на такой концерт идем мы, а не кто-то другой. Организовал это везение Витька, который достал эти билеты через институтский профком, а это знаете ли, не детские игрушки, выцыганить что-то у профкома. Я вообще одно время думал, что профком существует только для того, чтобы собирать с нас ежемесячные взносы, без других функций. А оказалось, что именно в этой, глубоко законспирированной организации можно разжиться билетами на концерт, в театр, на выставку художника Глазунова, и даже, страшно сказать, в профилакторий. Я уже почти не помню, что такое профилакторий вообще, а в нашем, институтском, ясное дело, ни разу не был, но осталось в памяти, что это такое место, где народ, подорвавший свои силы непосильным трудом, может их восстановить.
Из того, от чего бы мы не отказались, в ведении профкома еще были подарки, даже мелкие, вроде тех, что нам с Германсоном вручили за победу в шахматном турнире. А в целом, много различных благ через них проходило, всех не перечесть, ну и какая-то толика пролилась и на нас. Я про билеты на «Веселых».
Утром, на занятиях Витька поведал мне, что вчера, в четверг, он шел мимо профкома и увидел, как старушка лет 40-ка, снимает с кнопок крохотное, ладошкой можно прикрыть, объявление с огромного стенда.
- И показалось мне, - продолжил рассказ Витька, - что в объявлении было слово – веселые, веселое, веселая. Притормозил я на секунду, соображая, что в профкоме института может найтись веселого, но ничего в голову не пришло. Тогда я спрашиваю у старушки, о чем объявление снимаете?
Обычно на подобные вопросы от студентов сотрудники института отвечали – «не твое собачье дело, иди, куда шел», но эта старушка оказалась воспитанной  и промолчала.
Витька пожал плечами, и собирался было возобновить движение, как вдруг из открытой двери кто-то спросил начальствующим голосом:
- Галина Иосафатовна, объявление о веселых ребятах сняли?
- Сняла, - отозвалась старушка и пошла в сторону голоса.
Витька насторожился. Веселые ребята в 1983 году все еще были твердой валютой, во всяком случае, у нас, в захолустье. И пусть это не «Машина времени» и не «Динамик», но все же. И Витька ринулся за старушкой. Оказалось, что профбоссы уже собирались сдать билеты на концерт Веселых ребят в Ивановскую филармонию за невостребованностью. Как Витька выковыривал у профкома эти билеты, поэму нужно писать, они бились за два клочка бумаги, как Пересвет с Челубеем. Кто их знает, этот профком, может им премию начисляли, если они возвращали билеты туда, откуда брали, неиспользованными?
Конечно, удовольствие было недешевым, по пять тугриков с носа, но «Веселые ребята» были кумирами нашего детства и для нас они этих денег стоили.
Но продолжу в хронологическом порядке. Витька с билетами должен был подгрести ко мне в 19.00, а я, поджидая его и уже надев свой выходной костюм-тройку, лениво, ходов за семь-восемь ставил мат неутомимому Керенкеру, после чего он хватал себя за голову, размазывая зеленку по лбу, и  стремительно расставлял фигуры заново. Мне, будь я на его месте, давно бы уже надоело, что меня обыгрывают раз за разом без всяких шансов и, хлопнув дверью, я бы удалился, но не таков был наш сосед из бывших, Серега Керенкер. Он истребовал для себя право на два перехода после каждого хода, и, кроме того, я должен был ему непрерывно объяснять, почему я пошел так, а не иначе.
Витька, стукнув кулаком в дверь, зашел в комнату именно в тот момент, когда взъерошенный Керенкер в сердцах воскликнул:
- Ну, погоди! Ровно через месяц я тебя обыграю!
Я сочувственно посмотрел на него и пошел натягивать на себя пальто.
- Ты слышал? – обиженно спросил Серега.
- Возьми хотя бы год, - посоветовал я ему.
- Нет, месяц, - проскрежетал Керенкер и повернулся к Витьке, - Витек, ты свидетель.
- Не втягивайте меня в свои дрязги, - отказался Витька.
- Предлагаю пари! – объявил Керенкер.
Мы с Витькой на пороге обернулись.
- О чем и на что? – спросил я.
- Пари на бутылку коньяка, что через месяц я тебя обыграю. В присутствие всей нашей общаги необъятной!
Я посмотрел на Витьку, Витька на меня.
- Соглашайся, я уже забыл, какой у коньяка вкус, - посоветовал Витька.
- Не знаю, - задумался я, - это как у грудничка погремушку отобрать. Но если ты настаиваешь…
- Настаиваю категорически!
- Только для тебя, рожа зеленая, - пожал плечами я.
- Тогда ровно через месяц, 7 февраля матч века Керенкер – Семенов, прямая трансляция на 62 страны, включая Бурунди, - объявил Серега Керенкер своим скрипучим голосом и, забрав коробку с шахматами, ушел.
Коробка, кстати, была нашей, из пятой комнаты. Керенкер, по своему обыкновению, попросил ее у нас на денек-другой и уже через неделю доказывал Мирнову, что он «ничего не знает» и что «эти шахматы он привез из дома полтора года назад». Правда, когда Мирнов, который в шахматы не играл, но весил девяносто килограммов, приподнял Керенкера за ворот одной рукой, он припомнил, что это не те шахматы.
Концерт Веселых ребят нам с Витькой понравился. Состав ансамбля был основной, тот, что мелькал по телевизору, Глызин, Буйнов, никаких дублеров. И песни, звучавшие на концерте, нам пришлись по душе. Они нам сбацали весь альбом Чернавского – Матецкого «Банановые острова», который на тот момент еще не был выпущен в свет (альбом выйдет только в феврале). Между песнями Буйнов рассказывал залу, что «банановые острова» записывали в их подвальной студии в Москве на двух допотопных венгерских двухдорожечных магнитофонах. Зал сочувствующе ахал, хотя думаю, никто бы не отказался даже от одного допотопного венгерского магнитофона. Песни из этого альбома нас привели в восторг, по тем временам это были забойные вещи, «Здравствуй, мальчик Бананан», «Робот». Публика на концерте была не то чтобы чопорной, но нас с Витькой чуть не вывели, когда мы пытались исполнить припев мальчика Бананана вместе с «Веселыми».
В понедельник, 10 января по завершению последней в этот день лекции по высшей математике, весь поток, вместо того, чтобы на бреющем полете лететь в столовую, остался сидеть в аудитории Б-301. Нас предупредили, что по нашу душу придет деканат ПТЭФа и кое-кто еще. Поэтому, не успела Клара Давидовна Затуловская сказать нам, что она будет счастлива не видеть наши милые мордашки до пятницы, в аудиторию прибыла представительная делегация. Декан Пыжов в ее составе, правда, отсутствовал, но он никогда к нам и не ходил. Зато хватало других людей, из которых мы знали не всех. Все это наводило на мысль о предстоящих неприятностях.
Когда за Кларой закрылась дверь, на первый план вышел замдекана по мелким курсам Шингарев Марк Романович. Если из его 15-ти минутной речи отбросить все то, что не относилось к причине их появления здесь, он уложился бы в 15 секунд. Но Марк был бы не Марком, если бы увидав нас, он не коснулся бы темы «феноменально низкой» успеваемости нашего курса. В своей неподражаемой манере он напомнил нам, что расписание экзаменационной сессии уже готово, и если олигофрены, из которых состоит наш поток, не возьмутся за ум, то Фрунзенский районный военкомат города Иваново, наконец, выполнит план призыва.
Потом вспомнив, что он не для этого сюда пришел с дружиной, Марк объявил, что 25 января в День Студента будет проведен институтский конкурс студенческой художественной самодеятельности. Каждая группа должна выставить номер и лучший от потока будет представлять факультет на конкурсе. Особенно приветствуются народные танцы, песни и декламация стихов советских поэтов. Можно акробатические номера. Допускается и клоунада, но без намеков на проблемы социалистического строя. Победители конкурса будут приравнены к круглым отличникам, вроде Васи Беляева и повешены на стенах деканата. Услыхав одобрительный гул аудитории, Марк уточнил, что речь пока идет только об их фотографиях.
Мы с Витькой внимали происходящему с одной стороны с интересом, Марку мы привыкли уделять максимум внимания, да и по пустякам он за нами по аудиториям не бегал, с другой, художественная самодеятельность нас больше не волновала. Мы уже попробовали в ней свои силы и сочли, что будем держаться от нее подальше. Когда мы успели попробовать? Осенью прошлого года, когда на празднике «Посвящение в студенты» решили блеснуть артистическим талантом. Витька стал водяным, а я пиратом. Витька в качестве водяного бегал по залу и обливал всех водой (в ноябре!). Не знаю, облил ли он, кроме себя, хоть кого-нибудь, но сам облился с головы до ног. Потом не вполне высушенный вышел на улицу и неделю болел ангиной. А я был в пиратской шайке, укравшей ключ от знаний. Уровень наших институтских сценаристов просто зашкаливал…Зачем пиратам какой-то ключ, если это ключ не от сундука Джона Сильвера? По сценарию три пирата, одним из которых был я, куда-то тащат тяжеленный 50-ти сантиметровый ключище из легированной стали без внятного объяснения, что они собирались с ним делать. Это так и осталось неразгаданной тайной, потому что главный герой этой драмы - Энергетик, в лице одного из ботанов в очках с окулярами от морского бинокля, нас настиг и ключ отобрал. В жизни этот Энергетик морковку у зайца не отберет, а у нас отобрал и не просто отобрал, но и к восторгу зрителей уронил эту кувалду мне на ногу. Ну и всю неделю пока Витька запивал аспирин кипяченым молоком, я хромал. В общем, некоторый опыт участия в самодеятельности у нас с Витькой имелся, так что, спасибо, дорогие режиссеры, нет. Как-нибудь без нас.
После Марка на тему предстоящего фестиваля говорил еще кто-то, но лично я уже не слушал, дочитывая свежий, от 9 января, номер «Футбол-хоккея». Что-то там обсуждали, выдвигали проекты, утрясали по времени, пересчитывали руки, поднятые в знак желания внести посильный вклад в искусство, чуть ли не репетировать принимались.
Вся эта суета нас с Витькой не касалась до того момента, пока на площадку перед нами не вышла женщина с хищным выражением лица и крашеными в белый цвет волосами. А когда вышла, мы оказались вовлеченными в этот триллер. Начала она так:
- Дорогие студенты промтеплоэнергетического факультета, мне не совсем понятна ваша пассивность. Где молодой задор? Где тяга к новизне? Вам что по 90 лет каждому? Сейчас время требует от всех нас активной жизненной позиции…
Я бросил на нее безразличный взгляд и стал просматривать результаты игр сборной СССР по футболу за прошлый год. В аудиторию я вернулся, когда услышал слово – Мырсиков. Поняв, что это довольно знакомое мне слово, я снова посмотрел вниз и увидел, как эта женщина с крашеными волосами и активной жизненной позицией стучит по преподавательскому столу кулачком. Ого, страсти накаляются, только при чем здесь Витька? Я повернул голову направо, оглядел сидевшего с задумчивым видом Витьку, ничего по его виду не понял и отодвинул журнал в сторону.
- Когда вам хочется развлечений, как этому студенту, фамилию которого я вам сейчас назвала, все институтские органы должны все бросить и в трубочку свернуться, но предоставить вам эти развлечения. А когда мы ждем от вас активности, вы словно амебы!
- Что ты опять натворил? – вполголоса, но строго спросил я Витьку.
Витька ничего не ответил и только буравил глазами выступавшую с докладом женщину. Если бы взглядом можно было убивать, она бы уже корчилась в конвульсиях. Впрочем, очень быстро я и без Витьки понял, о чем шла речь.
Оказалось, что эта тетка, представлявшая институтский профком, припомнила Витьке его четверговый налет на профком и вырванные из их клюва два билета на пятничных «Веселых ребят». Ее возмутило то, что Витька, воспользовавшись благами в виде двух билетов, исходящими от профкома, не выпрыгнул с верхнего яруса аудитории к ним под ноги немедленно, едва услышав воззвание насчет участия в самодеятельности.
Насчет того, кто тот ловкач, к которому ушел второй билет, вопрос не поднимался, но я прятаться за Витькину спину не стал и когда делегация, за исключением Марка ушла, честно признался, что второй билет попал в мои лапы.
Марк Романович на мое признание кивнул, словно и не сомневался в этом и констатировал, что от 12-й группы номер уже готовится. Мы с Витькой уныло глянули на Марка и даже не помахали ему вслед рукой, когда он сказал потоку - до свидания и тоже ушел. Что ж, за все приходится платить…
На этом пленум 2-го курса ПТЭ факультета завершился и мы с Витькой поплелись в столовку в А-корпусе, где пообедали без всякого аппетита.
- Что будем делать? – после трапезы спросил Витька.
- Так. Первое, что приходит в голову, взять больничный, - принялся размышлять я, - когда номер надо выкатить?
- В следующий понедельник, 17-го.
- Ну вот, в пятницу идем в поликлинику «Вузовец» и берем бюллетень.
- Хреновый план, - мрачно прокомментировал Витька, - во-первых, просто так бюллетень никто не даст, а во-вторых, Марк сразу просечет, что мы косим. Как по заказу одномоментно заболели две главных звезды театра на Таганке…
- Ну, предложи план получше, - огрызнулся я. - Почему мы не можем заболеть одномоментно? Все знают, что мы с тобой всегда вместе, даже Марк. Мы с Тамарой ходим парой, санитары мы с Тамарой…
- Нет, оба санитара сразу…Да перед сдачей номера. Не прокатит. Но у меня есть одна мысль…
- Не смеши меня…Что-нибудь одно, или ты или мысль.
- Ты слышал, что в город индусы приехали? – загадочно улыбнулся Витька.
- Ну, слышал. Не то на верблюдах, не то на слонах…
- На поезде.
- Нашли время приехать в Иваново, в январе. Тут в январе даже аборигенам холодно. Ну и что индусы?
- А что если попросить индусов выступить у нас на карнавале?
Я внимательно посмотрел на него, но ничего такого, чтобы сразу бежать за смирительной рубашкой не заметил. Обычный вид, ну может, слегка возбужденный из-за последних событий.
- Я тут читал недавно про шизофреников, - сказал я. - Жуть. Такое, бывает, выдают, волосы дыбом. Но им до тебя далеко…
- Ты никогда до конца не дослушаешь, сразу ярлыки клеишь, - поморщился Витька.
Я вопросительно глянул на него и Витька продолжил:
- У них в программе пребывания в Иванове значатся встречи с молодежью города, понимаешь?
- И что?
- Пригласим индусов на встречу со студентами Ивановского энергетического института, которая по случайности совпадет с днем проведения Дня студента. Чем не встреча с молодежью, а?
- Вить, ты еще тупее, чем я боялся. Ты даже не понимаешь, что у индусов весь график еще до приезда был расписан по часам, если не по минутам…
- Да я тебя умоляю…Это не Индира Ганди приехала, а народ попроще….
- Ладно, допустим…Допустим, что ты их как-то случайно встретил, разговорился с ними на хинди и пораженные твоим красноречием, индусы прибежали на конкурс.
- Насчет случайно встретил…индусы живут в гостинице «Россия», там моя тетка работает, можно через нее встретиться с ними. Случайно.
- Ну хорошо, ты с ними встретился и пригласил их в гости. Что это нам даст?
Тут Витька замялся.
- Ну, я подумал, что если мы организуем явку индусов на День студента, наше участие в конкурсе станет необязательным. Марку скажем…
Я участливо посмотрел на своего друга, которого похоже жизненные неурядицы уверенно ведут в направлении психиатрической больницы, что в местечке Богородское.
- Марку только индусов в жизни не хватает. Мы у него личными врагами станем, будь уверен…
Минут 15 мы молчали, потом побрели в гардероб в А-корпусе, имея целью вырваться, наконец, на свежий январский воздух.
Пока шли к трамвайной остановке, где трамвай №2 разворачивался и вез широкие массы студентов энергетического и строительного институтов к центру города, в основном тоже молчали, изредка переговариваясь на тему зверского холода на улице, хотя было около нуля градусов, и падал мокрый снег.
- Может, кого из нашей группы уговорим? – уже залезая в трамвай, спросил Витька. – Вместо нас…Кулешова, какого-нибудь, а?
- Витя, - максимально душевно ответил я, - вариант с индусами выглядит гораздо реалистичней.
Так и пришлось нам готовить номер для конкурса. А куда денешься? На профком с его претензиями нам было наплевать, но хотел бы я посмотреть на того, кто  наплюет на Марка Романовича Шингарева. На него не очень-то поплюешь, а он уже запатентовал нас с Витькой кандидатами на почетную роль конкурсантов от факультета на этом всемирном форуме под названием «День студента ИЭИ», что состоится 25 января в актовом зале А-корпуса. Это, разумеется, не означало, что именно мы с Витькой окажемся победителями отборочного сита, в отборе каждая группа представляла свои номера. К 17 января факультетское жюри, председателем которого оказался, кстати, не Марк, как мы думали, а преподаватель кафедры промышленной теплоэнергетики Капустина Татьяна Ивановна, которая, отвечала за культмассовую работу на нашем факультете. Говорят что, судя по форме и размерам глаз, которые у нее стали при этом известии, до 17 января Татьяна Ивановна об этом и не подозревала…
Андрей Германсон, в отличие от нас с Витькой, не только не сопротивлялся участию в конкурсе, но и сам предложил свою кандидатуру. Он сказал, что прочтет стихотворение Есенина «Шаганэ». Он уже выступал на одном из конкурсов в городе Мантурово Костромской области и слушатели очень тепло его принимали. Поскольку Андрей не видел причин, почему бы ивановцам не поступить так же, он внес свою кандидатуру от 15-й группы на безальтернативной основе…
Честно говоря, замордовал он нас с Андреем Мирновым в 104-й комнате со своей Шаганэ. Бубнил этот стишок всю неделю, прерываясь только на еду и сон, и то не всегда. Ночью проснешься, со стороны Германсона негромко, но отчетливо слышится:
- Я готов рассказать тебе поле, про волнистую рожь при луне…
Швырнешь в него чем-нибудь, затихнет на немного, потом опять мычит.
Какие номера готовили другие группы, мы не интересовались, а вот что придумали мы. Вернее не мы, а опять наш мыслитель Витька. Вроде как мы два армрестлера и соревнуемся, кто кого положит. Руки замерли посредине. Заходит уборщица, тетя Маша, которую должна будет сыграть Ленка Ванина, подует на одну руку, руки кренятся на другую сторону, потом обойдет и подует в другую руку, руки выгибаются в другую. Потом она убирает под нами стулья и моет пол, мы стоим вполуприсядку, потом вытаскивает стол, мы держим руки на весу. Потом убирает нас самих.
Витька сказал, что видел эту репризу по телевизору, очень смешно. Поначалу мне тоже понравилось. Ну а что, и правда смешно. Но номер как-то сразу не пошел. Сначала Ленка уперлась и ни в какую не соглашалась на роль тети Маши. Не ее типаж, сказала. Если честно, так оно и было, Ленка худенькая, хрупкая девушка в то время была, и ее максимум на сцене – графиня с хризантемой в беседке у пруда. Предложили роль Светке Долотовой, она вполне фактурная была. Но Светка и так норовила впасть в ступор при любой неприятности, а тут при известии, что она должна будет выйти на сцену перед тысячей зрителей, вообще свалилась в обморок. Так что со Светкой тоже не получилось. Другая Светка, Кузнецова, которая в то время собиралась замуж за преподавателя нашего института, только фыркнула в ответ на Витькино предположение, что она будет шикарно смотреться на сцене в сером халате с ведром и шваброй. Она уже видела себя на Лазурном берегу в белом кабриолете с личным шофером, а тут мы со своей шваброй.
Так что некоторое время мы с Витькой репетировали номер самостоятельно. В общаге репетировали, где ж еще. Роль тети Маши исполнял Керенкер, не бесплатно, не таков он был, а за две партии в шахматы после репетиции. Он продолжал подготовку к матчу со мной, причем, ничего не скажешь, осуществлял эту подготовку достаточно грамотно. Можно даже сказать, комплексно. Серега вызубрил сицилианку (Сицилианская защита) в классическом варианте и ежедневно оттачивал ее на всех, кто знал, как ходят конь со слоном. И нельзя было приоткрыть дверь нашей 104-й конуры без того, чтобы не наткнуться на этого чудика с коробкой шахмат в руках. Проникнув в комнату, Керенкер требовал, чтобы я сыграл с ним одну партеечку, и если я давал слабину и соглашался, уходил только после пяти партеечек. Сражался он всегда до последнего патрона, не сдавался, даже когда я шутки ради убивал у него все фигуры и пешки под ноль и на доске его армию представлял только голый король. Я ему много раз говорил, что у порядочных шахматистов считается неприличным играть до мата, но Серега либо пропускал эту парадигму мимо себя, либо возражал, что мат при игре в шахматы необходим. Бог знает, что он имел ввиду.
Это только часть того, что он считал необходимым отработать при подготовке к матчу претендентов на шахматную корону седьмого февраля текущего года. Нашлась в его стараниях еще одна сторона медали, которая мне не понравилась. Как-то вечером, когда в комнате одновременно, перебивая друг друга, болтали Керенкер и телевизор, он (Керенкер) вдруг заявил:
- Вальдемар, а как ты смотришь…
И замолчал. Он часто так делал, артист больших и малых академических театров. Интриговал собеседника. По его замыслу я должен был, как на пружине, взвиться и начать к нему приставать:
- На что? Ну скажи, скажи!
- По-разному, - равнодушно отвечаю я и гляжу на свой портрет. Этот карандашный портрет формата А-4, написанный студенткой 14-й группы Галей Репиной, висел над моим изголовьем. Галя была одаренной (еще бы, с такой фамилией) художницей и ее пейзажи, портреты студентов и шаржи на преподавателей ходили по институту. Ну, по институту, может в меньшей степени, но в общаге ее работы ценились.
 - Зависит от времени суток, - продолжал я. – Утром смотрю, мне там все еще 17 лет, а вечером, с заходом солнца вроде старше становлюсь. Может в багет вставить, как ты думаешь?
- Вставь, - соглашается Керенкер. – Будешь себя хорошо вести, я тебе сам багет принесу, но я не про твой портрэт.
- Нет?
- Нет. Я вот о чем.
И опять пауза. Интриган хренов.
- Если ты про стипуху, то Татьяна из деканата шепнула Ленке Ваниной из нашей группы…
- И не про стипуху, - опроверг мое предположение Серега.
Я специально завернул про стипендию, на тот случай, если Керенкер снова начнет клянчить «рубль, а лучше три, до стипухи». Это в его стиле, причем этот бухгалтер всегда знал, у кого клянчить, словно вел учет нашего финансового баланса.
- Как ты смотришь на то, чтобы мне проиграть? – решился наконец Керенкер.
Я молча смотрел на него, ожидая продолжения. Ну, например, такого:
- Иначе я возьму в заложники 12-ю группу и буду отстреливать их по одному за каждую съеденную тобой фигуру.
- Понимаешь, я знаю, что не смогу у тебя выиграть в честной борьбе, - признал Керенкер.
- Выиграй в нечестной, - предложил я.
- Это как?
- Ну, не мне тебя учить.
- Не могу, за игрой будут наблюдать десятки глаз, - посетовал Керенкер, - а вообще, ты на что намекаешь? Я жулик, по-твоему?
- Нет, Серега, ты лорд Байрон.
- Спасибо, но ты сначала послушай мою идею.
- Мне нет никакого дела до твоих идей.
- А бутылку коньяка хочешь?
- Бутылку коньяка я получу после партии.
- А две?
- И две хочу, но проигрывать тебе из-за них не стану.
- А три?
- Слышь, Серый, а зачем тебе это нужно, чтобы я проиграл? Самоутверждаешься так, что-ли? Самооценку себе повышаешь? Что произойдет, если я проиграю, а ты выиграешь, а? Ну лучше же ты играть не будешь, зачем все это?
- Тебе не понять.
- А ты объясни так, чтобы я понял.
- А тебе и не надо понимать, просто проиграй и получи три бутылки коньяка.
- То, что ты предлагаешь, называется мошенничество. Вы, месье Керенкер, мошенник!
- Мошенник, ладно, - согласился Керенкер. - Лишь бы не жулик.
- Не знал я, что ты настолько трепетно относишься к своей репутации великого шахматиста, - продолжил зудеть Керенкер.
- Теперь знаешь.
- Ты может Карповым - Каспаровым себя считаешь? Непобедимым для мелкотравчатых, вроде меня. А что ж ты, Каспаров, медведю на общаге  продул, а?
Он, конечно, паршивец, специально наступил мне на больную мозоль, и я стал злобно на него поглядывать, размышляя, не набить ли ему морду. Но Керенкер, у которого встроена система распознавания настроения людей, немедленно изменил тональность выступления.
 - Да что тут такого? – сказал он. - Ну посмотрит десяток ребят, что я у тебя выиграл партейку, скажут, спасибо ребята за доставленное удовольствие и счастливые разойдутся по комнатам. А ты практически ни за что получишь три бутылки коньяка. Ты только вдумайся: Три! Бутылки! Коньяка! Да ты столько коньяка в жизни своей не видел, а тут получишь просто за то, что грустно прошепчешь мне на 25-м ходу - сдаюсь.
- Вали отсюда. И чтобы я до седьмого февраля носа твоего не видел!
- Ладно, раз ты так ставишь вопрос, ухожу…
- До самой пенсии жалеть будешь! – напоследок, уже с той стороны двери крикнул Керенкер и ушел.
Никогда не знаешь, как относиться к Сереге Керенкеру. И вроде безобидный парень, но когда его видишь, рука сама тянется проверить карманы…
Ну да ладно, пойдем дальше. Если кто-то подумал, что Керенкер и правда до седьмого февраля не появился в нашей 104-й, пусть выбросит это из головы, он вернулся уже к вечеру, когда мы с Витькой прогоняли репризу с армрестлингом, и не просто вернулся, но и принял участие в репетиции. Копируя повадки нашей престарелой вахтерши, тоже тети Маши, Серега вполне гармонично вошел в нашу постановку, но он же и указал на один нюанс, который мы с Витькой как-то упустили.
- А как вас со сцены уносить, а? – спросил Керенкер, - даже мне не под силу таскать таких кинг-конгов, как вы. У вас на эту роль силовой акробат предусмотрен?
Мы с Витькой призадумались. До финала мы еще ни разу не добирались, и толком не представляли себе, как это будет выглядеть. А ведь точно, сидим мы с Витькой, ребята не худенькие, подходит хрупкая Ленка Ванина (если мы ее уговорим) и на вытянутых руках выносит нас со сцены. Бред собачий. Ленка не поднимет нас с Витькой, будь мы даже картонные.
- А в телевизоре как их уносили? – спросил я.
Витька несколько минут молча сидел, напряженно глядя в темное окно.
- Не помню, - сказал он некоторое время спустя, - кажется как кутят, за шкирку…
На этом наша сценка застопорилась. Мы так и не смогли решить, как помочь уборщице, кто бы ее ни играл, отнести сразу двух здоровых парней со сцены за кулисы. Как этот трюк делали в телевизионной постановке, мы не знали, но там технических возможностей было неизмеримо больше, может скрытые тросы использовали. Кажется, что тетя Маша их на руках несет, а на самом деле…
Думали мы, размышляли, но кроме осознания, что нужно менять концовку, ничего не придумали.
- Я знаю, что вам надо, - масляно улыбаясь, сообщил Керенкер.
- Ну? – дружно спросили мы с Витькой. – Что нам надо?
- У меня есть идея и она продается.
- Говори что за идея, и если она такая же, как твой голос, то можешь засунуть ее…
- Деньги вперед, - широко улыбнулся Серега.
- Кажется, этот упырь что-то сказал про деньги? – спросил я у Витьки. – Или мне послышалось?
- Он сказал, деньги вперед, - процитировал Керенкера Витька.
- Если у Сереги Керенкера отстегнуть совесть и взвесить, знаешь на сколько его вес уменьшится?
- На сколько?
- Ни на сколько.
Керенкер сурово выпрямился, поднялся и твердой походкой пошел к двери. На пороге он обернулся и холодно посмотрел на нас.
- Когда осознаете, Никулин и Шуйдин, что без папы Керенкера вам кранты, дайте телеграмму…
- Нет, так не пойдет, - покачал головой Витька. - Что ты хочешь, Серега, за свою идею, как нам спасти спектакль?
Керенкер сбросил с себя тогу презрительного высокомерия и довольно шустро вернулся к месту прежнего пребывания.
- Деньги вперед - было метафорой. Метафора, ребята, это такое выражение, которое образованные люди используют в переносном…
- Вить, ты ближе к нему, дай ему в ухо…Вон в то, оттопыренное! – попросил я. – Он иначе не угомонится.
- Трудно с вами, - сообщил Керенкер. – Ладно, вот мои условия. Вальдемар седьмого февраля сливает мне партию в шахматы, а я даю вам рецепт, как отыграть вашу дебильную сценку с армрестлингом и уборщицей.
- Кто о чем, а лысый про расческу, - вздохнул я.
- И три пузыря коньяка, - вкрадчиво добавил Керенкер.
- Что? Три пузыря коньяка? – встрепенулся Витька. – За то, что он проиграет тебе в партию в шахматы?
- Еще по боксу я бы его понял, но по шахматам…, - сокрушался Керенкер.
- Нет, ну держите меня семеро, - возмутился Витька, - Вован, тебе дают три бутылки коньяка, а ты отказываешься?!
- Скажи, дурной совсем? – проворковал Керенкер.
- За три бутылки коньяка я тебе десять, сто партий проиграю, - предложил Витька. – Давай со мной пари.
- Когда - нибудь, когда ты научишься играть, мы так и сделаем, - пообещал Керенкер. – А пока, Витек, плюсик тебе в карму, меня интересует только вон тот субъект, который сидит с видом, будто не может вспомнить слово в кроссворде. Ну, я вас ненадолго оставлю, а вы тут подумайте, посовещайтесь...
Когда он, наконец, действительно ушел, мы еще долго размышляли вслух, как нам быть, потом, так ничего и не придумав, разошлись и мы с Витькой. Вернее так, разошелся Витька, а я остался, я в своей комнате был.

Неделя пролетела быстро. Это когда скучаешь, дни тянутся, как резиновые, а когда обстоятельства берут нас за хобот, тут уже не до меланхолии. Мы бы и поскучать иногда не против, да наш институт всегда славился своим умением впрыскивать студентам адреналин. Мало нам с Витькой было других развлечений, с той же репризой про армрестлинг, с тем же дежурством в студенческой столовой, так еще и термодинамика вплелась…
Хотя, погодите, про дежурство в студенческой столовой я еще не рассказывал. Ну, сейчас расскажу…
Я со второго курса стал командиром оперативного отряда нашего факультета. Не Бог весть, что за должность в плане карьерного роста, хотя времени забирала прилично. В отряд входил, кроме меня, десяток ребят, в основном с начальных курсов, а из тех, кто мелькал в моих очерках, это Витька, Андрюхи, Германсон и Мирнов, Серега Калакин и Славка Крылов. Ну и еще несколько ребят - первокурсников. Дежурили мы на дискотеках, конкурсах, концертах, встречах студентов со столичными актерами театра и кино.
Нет, я нисколько не преувеличиваю, наш институт приезжие звезды вниманием не обижали и при первой возможности рвались на встречу с нами. Бывали у нас Евгений Леонов, Игорь Старыгин, Василий Лановой, Петр Вельяминов, который, не все знают, одно время играл в Ивановском драматическом театре. Много кто бывал. На таких встречах всегда дежурил оперативный отряд, чтобы поклонники творчества знаменитостей не вырывали у них автографы вместе с руками.
Выезжали мы по-прежнему с милицией на дежурства по городу, но уже реже, чему, кстати, менты очень радовались. Поставь какой-нибудь хулиган студенту под глаз фингал, им (ментам, а не хулиганам) пришлось бы оправдываться и заглаживать. А случаи, когда нетрезвые ребята кидались на нас, бывали…
Так вот, про это дежурство… 15 января, в субботу в городской студенческой столовой (сейчас там «Шереметев парк отель»), что на проспекте Фридриха Энгельса проводилась дискотека. Кто ее организовывал и проводил, в памяти не сохранилось, но почетное право охранять дискотеку доверили нашему оперативному отряду. Я возражать не стал, да и с чего брыкаться, дело, в общем, привычное. Не там, так в другом пункте дежурили бы, а тут все-таки приличное место, приличный контингент.
Студентов, которые сочли для себя обязательным посетить это мероприятие, неожиданно оказалось больше, чем вмещал довольно большой зал столовой. Не стадион Лужники, но для скачек танцпол был по нашим стандартам великоват. Мы же привыкли трястись в полуподвальных клетухах, когда подпрыгнув, всегда приземляешься на чьи-то ноги, а тут вроде бы раздолье и такой простор, что пока идешь к девушке, пригласить ее на медляк, песня уже закончилась. Места должно было хватить всем, но, как я уже сказал, народу притащилось на два таких зала. И что интересно, у всех на руках пригласительные билеты. Миллион их отпечатали, что-ли? И главная странность, зайдет пара человек с билетами, а по виду в зале стало человек на десять больше, будто они на ходу размножались. Потом, ближе к концу дискотеки мы, конечно, разобрались, в чем там дело было. Через главный вход шли только те, кто действительно имел на руках пригласительные билеты, а подавляющее большинство ребят и девушек шли через подсобку на кухне. Там повара устроили свой пропускной пункт с комплексом дополнительных услуг, вроде бутылки водки за червонец.
Для десяти ребят, из которых состоял наш отряд, углядеть за всем происходящим, оказалось делом сложным и будь у меня жизненного опыта побольше, я давно бы махнул рукой в сторону и развлекался вместе со всеми. Но у меня в тот вечер некстати активировалось чувство долга и я, как ошпаренный, метался с первого этажа на второй и обратно и старался быть в пяти местах одновременно. Ребята, кроме тех, кто охранял входные двери, носились вместе со мной. Поначалу мы даже разнимали драки, которые, несмотря на присутствие на дискотеке VIP - персон из городского комитета комсомола, периодически вспыхивали в разных концах зала. Драка на танцплощадке дело настолько обыденное, что я даже бы не стал об этом упоминать, просто все это к тому, что к середине вечера мы так вымотались, что перестали дергаться даже, когда рядом кто-то что-то разливал из бутылок в картонные стаканчики. Это потом будет поставлено мне в вину секретарем комитета комсомола факультета Гусаровым:
 … «А рядом стоит командир оперативного отряда и с умилением на них смотрит», - так секретарь описывал эпизод с распитием.
Может кто-то думает, что комсомольские вожаки всех уровней, которыми дискотека кишела, сами кидались на нарушителей порядка и за ухо выводили их из зала? Нет, конечно, так ведь можно и в свое ухо получить. Лучше уж они зафиксируют бездействие оперотряда и вынесут это бездействие на рассмотрение внеочередного заседания актива.
- Он наверняка рассчитывал, что ему тоже нальют, - добавил еще один комсомольский вождь, другого факультета, электромеханического.
Вообще, оказалось, что не менее десятка комсомольских деятелей с разных ракурсов наблюдали эпизод с распитием неустановленными лицами спиртных напитков на официальном мероприятии и все, как один, были убеждены, что проблема во мне.
Но это все еще увертюра к главному событию на этой дискотеке, а водка… ну а что водка? Водка на дискотеке только для чиновников неприемлема, да и то на словах, а обычные ребята трезвыми там никогда и не бывали.
Теперь о том, что мы устроили под конец. Тут, надо признать, нам гордиться нечем. Ровно в 23.00 дискотека закончилась, и народ хлынул к гардеробу, который в студенческой столовой был один. Растянулась километровая очередь. Мы это ожидали, и первое время довольно успешно обеспечивали порядок в районе гардероба и выхода на улицу. Но то ли обе бабушки, выдававшие пальто и шубы время от времени засыпали на ходу, то ли разгоряченные минералкой ребята слишком торопились покинуть эти места, но в какой-то момент у окошка гардероба возникла потасовка. Не драка, нет, просто кто-то кого-то слегка потеснил, кто-то кому-то в ответ наступил на мозоль и в эфире зазвучали слова, которые родители своим детям говорить до 14 лет не разрешают.
Ничего страшного, живем в стране, где на этом языке изъясняется большинство населения, и никто от этих слов в обморок не падает, но в моем отряде нашелся парень по имени Виталик и по фамилии Пронин, который отнес выражения, звучавшие, по меньшей мере, из десятка глоток неподобающими и требующими решительных мер. В отличие от остального отряда, не наигрался он еще до этого часа.
Вообще, я не помню, откуда он взялся в нашем отряде. Может сам пришел, мол, возьмите меня, я хороший. Может, кто из наших ребят привел. Скорей всего, Андрей Мирнов заманил этого парня, он наш главный зазывала был в отряде. Вечно приведет кого-нибудь и говорит, вот готовый оперативник: первокурсник, играет на гитаре и выпить не дурак…
А этот Пронин ко всему прочему еще и борьбой занимался. На эту борьбу я и клюнул. У нас на дежурствах такого рода навыки может и не главное, чем ты должен обладать, но и лишними никогда не бывают. Ребят с остальными признаками оперативников в нашем отряде хватало и без него, а вот борцов не было. Так что Виталик Пронин еще в октябре 82-го влился в наш отряд и терпеливо ждал, когда судьба предоставит ему возможность продемонстрировать свои таланты.
 Услыхав, как в районе гардеробного окошка прозвучали бранные слова, Виталик, не дожидаясь подкрепления, бросился их искоренять. По пути к окошку, тут уж ничего не поделаешь, ему пришлось прорываться сквозь толпу. А когда спешишь, как прорваться, никого не расталкивая? Никак. Поэтому по курсу следования ледокола по обе стороны от него ложились не успевшие отскочить от него льдины. Именно таким образом оказались на мокром полу наш факультетский секретарь Гусаров и секретарь электромеханического факультета, фамилию которого я не знал. Да, именно таким образом, а не так, как Гусаров потом рисовал на заседании. Мол, бандит с красной повязкой на рукаве набросился на них с коллегой в тот момент, когда они подводили итоги комсомольской работы за истекший год и намечали планы на этот. Набросился, повалил на мокрый пол и сплясал на них обоих лезгинку в вариации для донских казаков. Вранье, конечно, чистой воды, не плясал Виталик на них лезгинку, он вообще ни на миг не останавливался, потому что его цель была – заварушка у самого окошка гардероба.
Довольно быстро, несмотря на оказываемое ему сопротивление, Виталик добрался до заветного окошка и, не тратя силы на переговоры, борцовским приемом завалил наиболее активного, как ему показалось, крикуна. На тот же мокрый пол, некогда ему было искать местечко посуше. Зафиксировав буяна в этом положении, Виталик, решил было, что инцидент исчерпан, и собирался захват ослабить, но, как оказалось, это было обманчивое впечатление, и конфликт неожиданно получил новый импульс. На помощь крикуну с яростным воплем прыгнула пантера в лице жены крикуна, которая вероломно, со спины напала на Виталика и вцепилась ему в волосы. Ну, скажем так, попыталась вцепиться в то место, где у большинства людей растут волосы, но она не учла, что волос у Виталика не было, он стригся под ноль. Из-за этой его причуды пантера не смогла надежно закрепиться на его голове и, привстав, Виталик свободной рукой ухватил жену крикуна за висевший у нее на талии поясок и воссоединил жену с мужем на полу. После этого конфликт действительно затух. Получив заверения от крикуна, что «они больше не будут», Виталик отпустил чету хулиганов и даже поправил мужу галстук, когда тот встал на ноги.
К этому моменту я с ребятами был уже рядом и даже если бы дебошир возобновил свои бесчинства, мы бы немедленно оное пресекли. Дебошир этого делать не стал, обретя свободу, он стремглав бросился бежать в сторону туалета. Виталик рефлекторно было бросился за ним, но я ухватил его за рукав.
- Андрей, - негромко позвал я Мирнова и совсем тихо, в ухо сказал ему, - уведи Пронина, быстро.
Андрей, у которого с мозгами всегда было все в порядке, коротко кивнул и, приобняв Виталика за плечи, утащил его с глаз долой. Виталик, ничего не понимая, таращил на меня глаза, но Андрей, да и остальные наши ребята, кто постарше, уже знали, что происходит.
Крикуном, которого, кстати, вырвало у самого туалета, был ни кто иной, как первый секретарь городского комитета комсомола Саблин, по тем временам довольно большой босс. Особенно для студенческой молодежи. Поэтому, от последовавшего вскоре разбора полетов, я не ждал для себя ничего полезного. Хорошо, если только выгонят с командиров оперативного отряда, тут я плакать не буду. Даже если выговор влепят, переживу. А вот если пострадавший от произвола нашего отряда секретарь будет требовать моего исключения из комсомола, тут мне придется несладко. Студент, исключенный из комсомола, не автоматически, но очень скоро оказывался исключенным и из института. Такие случаи уже были, и не единожды. Так что меня немного потряхивало, причем слово «немного» в этом предложении лишнее.
То, что это приключение обошлось без последствий, если не считать перетянутые нервы, можно объяснить чудом. А можно, как потом мне рассказал факультетский секретарь Гусаров с глазу на глаз, тем, что вождь комсомольцев города в сцене у окошка был пьян, как фортепьян. Это одно, а другое то, что его жена, столь героически сражавшаяся за своего мужа, женой ему не была. А была она, как сейчас говорят, эскортницей. Кто хочет, может почитать значение этого термина в интернете. Поэтому было принято решение эпизод замять…
Но до сих пор мне непонятна одна вещь – что забыл первый секретарь городского комитета комсомола в том гардеробе, если верхняя одежда его и «жены» была в кабинете заведующей студенческой столовой?
Но это еще не все мытарства, которые выпали на мою долю в этот период. Да и не только на мою, Витьке тоже досталось. Дело в том, что кроме всего прочего, мы еще учились в институте, что не всегда понятно по ходу очерка. Ходили на лекции и семинары, сдавали лабораторные работы и обедали в институтских столовых. Большая часть нашей жизни проживалась в стенах института.
В описываемый период был у нас такой предмет обучения – термодинамика. А вела этот предмет в нашей группе Девочкина Светлана Ивановна, которая к тому же являлась и куратором группы. Светлана Ивановна была, как она мне запомнилась, в общем, не злой и не коварной, а напротив, довольно милой, спокойной женщиной лет 40-ка с чем-нибудь. Вполне вероятно, что для тех, кто ее знал получше, чем я, кроме перечисленных, у нее была еще тьма положительных качеств. Но может быть и нет.
Не знаю, чья была это идея, сделать ее куратором студенческой группы, но это была неважная идея. Отчасти я понимаю, в чем тут дело. Это называлось – общественная нагрузка. Все преподаватели кафедр (любых) в нашем институте были обвешаны дополнительными общественными, а значит неоплачиваемыми, обязанностями, как ежики иголками. Кто в профкоме, кто в парткоме, кто в месткоме, а кто и куратором студенческой группы. Ей досталось быть куратором. До самого окончания института я, вспоминая Светлану Ивановну, полагал, что на свете нет работы легче, чем быть куратором у студентов. Главное, не попадаться курируемым студентам на глаза и всего делов. И только окончив институт, я с удивлением узнал, что вообще-то куратор много чего должен делать: кураторство - это руководство не только учебной жизнью группы, но и внеучебной. Не только борьба с двойками и все такое, а создание благоприятного психологического климата в группе, вот ведь какая штука!
У нас в группе эти вопросы решались без участия куратора, но я не об этом хочу поведать, а о термодинамике. А кураторство так, штрих к пейзажу…
Так вот, термодинамика, январь месяц 1983 года. Экзаменационную сессию уже без телескопа видно. У меня, как и у Витьки, идет отчаянная схватка с Маврычевым и его сопроматом, и тратить время и силы на остальные предметы страшно не хотелось. А приходилось. В несколько меньших объемах, но не выбросишь же их совсем из программы обучения 2-го курса. Там тоже были свои примочки: и лабы подвисали и курсовые кусались.
К таким предметам второго плана относилась и термодинамика. Допускаю, что это определение не вполне справедливо, поэтому оговорюсь - говорю только за себя, может у других ребят все иначе было, термодинамика напрягала, а сопромат как десерт шел.
Но какой бы термодинамика для нас ни была, свою часть внимания она отбирала. Ту же курсовую работу надо было выполнить и у Светланы Ивановны защитить.
Проблем особых по этому предмету мы с Витькой не ожидали, да и сам курсач не относился к разряду сложных, во всяком случае, у меня. Я его за день написал, потом за полдня оформил надлежащим образом. Что такое надлежащим образом? Ну там, титул оформил, графики расцветил, таблиц накидал и для объема залил все водой. Налить в курсовую работу воды в наше время означало включение в нее общих фраз, определений и предложений, относящихся к теме курсача очень условно. Зачем? А затем, что курсовая работа должна быть объемом не менее 20-25 листов формата А-4.
Для справки: докторская диссертация Альберта Эйнштейна, написанная в 1905 году, была объемом в 21 (двадцать один) лист. Боюсь, попади он к нам, Марк Романович лично отвез бы Эйнштейна во Фрунзенский районный военкомат еще в первом семестре.
 Курсовые работы мы к середине второго года обучения делать уже научились, чего там скромничать. Лепили их, как детвора песочные домики из ведерка, быстро и красиво. Насчет качества вопрос дискуссионный, хотя преподы утверждали, что наши курсачи можно читать, только хлопнув валерьянки. Ну, у них работа такая…
  Итак, в один из последних январских дней мы с Витькой сидели у стола Светланы Ивановны, держа в ладошках курсовые работы, которые планировали ей спихнуть сей же час. За Витьку не знаю, а я абсолютно не боялся, что Светлана Ивановна мне курсач завернет. Все там рассчитано правильно, считал сам, воды тоже налил приемлемо, по ватерлинию, не больше. Так что переживать мне было не о чем. Сидим с Витькой, смотрим друг на друга с ухмылкой, ждем пока Светлана Ивановна очки на нос нацепит. В кабинете, кроме нас никого нет, только в смежной комнате сидела девочка – лаборант. Пока наш куратор возилась с очками, у лаборанта зазвонил телефон. Нас с Витькой это никак не касается, но слышимость превосходная, поэтому сидим – слушаем.
- Хорошо, - говорит голос девочки - лаборанта после паузы. – Сейчас передам Светлане Ивановне.
Через секунду из смежной комнаты выходит девушка среднего возраста, милашка, глаз не отвести. Прыщи на весь лоб, пучок пегих волос на резинке и подбородок острый, как отвертка. Ну и фигура – доска обрезная.
- Светлана Ивановна, - говорит она, глядя куда-то в сторону, - завкафедры просит вас зайти к нему и захватить материалы по разработке программного обеспечения исследования нестационарных процессов тепломассопереноса в каталитических реакторах синтеза и пористых средах. И распечатку по их экспериментальной верификации…
У нас с Витькой тихо отстегнулись нижние челюсти, по виду девушка неспособна была запомнить дорогу домой.
- Да, да, сейчас, - засуетилась Светлана Ивановна. – Ребята, посидите тут, я ненадолго…вероятно. Вика, где это все?
- В шкафу, на второй полке, в правой стопке.
Светлана Ивановна бросилась к стеклянному шкафу, с минуту там рылась в стопках бумаг, потом победно взвизгнула и вытащила папку-скоросшиватель коричневого цвета. Когда Светлана Ивановна умчалась вдаль, Вика неприязненно посмотрела на нас и вернулась в свою комнату. Я не могу долго сидеть на месте, из-за этого и лекции не люблю, поэтому, положив свой курсач на стол, поднялся и принялся расхаживать по кабинету. Витька остался сидеть, безмятежно уставившись в огромное окно. На звук моих шагов, а пол скрипел, как скрипичная группа симфонического оркестра, Вика высунула нос и свирепо сказала:
- Ничего не трогать.
Мы с Витькой молча уставились на нее, а смотреть мы умели, и Вика немедленно скрылась.
За полчаса, которые потребовались Светлане Ивановне обсудить с завкафедрой текущие вопросы, мы с Витькой от скуки перебрали все. Погоду, афишу Ивановских кинотеатров, сравнительное меню столовых в А и Б корпусах. Пробовали разговорить Вику, но она забилась у себя в комнате и даже не откликалась. Пробовали даже порепетировать сценку с армрестлингом в расчете, что Вика заинтересуется ролью уборщицы…
Светлана Ивановна вернулась в кабинет в тот момент, когда Витька досказывал мне и Вике старый анекдот про внутренний голос. Я готовился громко расхохотаться, но вставить хохот в анекдот не успел. Светлана Ивановна тихо прошелестела к своему столу и снова принялась менять очки. У нее, видимо, на каждый случай разные варианты очков были, с одними она ходила, с другими сидела, с третьими курсачи принимала.
- А где курсовые работы 11-й группы? – спросила она, завершив процесс замены очков.
- У вас в столе, - немедленно отозвалась Вика, не выходя из своей комнаты.
- В столе нет, - растеряно сказала Светлана Ивановна, выдвинув боковой ящик.
- У вас в столе, - повторила Вика. – Верхний ящик, верхняя стопка.
- Да нет же! – нервно ответила Светлана Ивановна. – Я сама помню, что положила их в этот ящик, а сейчас их тут нет.
Вика, наконец, вышла из своего убежища, и не глядя на нас, подбежала к столу Светланы Ивановны. Некоторое время мы с Витькой апатично смотрели, как они в четыре руки рылись в ящиках, и помощь не предлагали. Честно говоря, уже немного надоело тут торчать, еще куча дел на сегодня.
- Наверное, ребята взяли, - высказала предположение Вика.
- Какие ребята? – уточнила Светлана Ивановна.
- Вот эти, - Вика кивнула на нас.
Мы с Витькой засмеялись.
- Ребята, вы ничего из стола не брали? – не поддержала наше веселье Светлана Ивановна.
- У нас еще не сформировалась привычка лазить по чужим столам, - оборвав смех, ответил Витька.
- Ничего не знаю насчет их привычек, - ядовитым голосом пропищала Вика. – Но они тут бегали по кабинету, искали что-то.
- Ах вот что, - зловеще протянула Светлана Ивановна, - где  курсовые работы 11-й группы, ребята?
- Светлана Ивановна, зачем нам курсовые работы 11-й группы, когда мы свои вам принесли, готовые, - попытался я урезонить нашего куратора. – Какой в этом смысл?
- Утром они лежали в этом ящике, - начала Светлана Ивановна…
- Час назад лежали, - дополнила Вика.
- …Никого, кроме вас, здесь не было. А курсовых нет.
- Мы их продали 13-й группе по рублю за штуку, - разозлился Витька.
Витька, когда злится, начинает, блин, заговариваться.
- Он шутит, - уточнил я, но было поздно.
Светлана Ивановна взвилась из-за стола и принялась вещать о бессовестной во всех отношениях студенческой молодежи. О нас с Витькой, если кто не понял. Витька, судя по его виду, начал всерьез закипать, а я, честно говоря, растерялся. Никак я не мог поверить, что Светлана Ивановна всерьез подозревает нас в краже чужих курсовых работ. Мы в принципе были на это неспособны, а уж по миновании какой-либо надобности в них, тем более. Но нет, Светлана Ивановна разволновавшись, потребовала немедленного созыва в кабинет общественности в лице представителей своей кафедры и деканата факультета. Организовать созыв взялась Вика, которая немедленно уползла в свою комнату и взялась за телефон.
- Светлана Ивана! – вдруг заорал Витька. – Вы вообще в своем уме?!
Я ошарашено переводил взгляд с Витьки на Светлану Ивановну и обратно. Надо было что-то срочно предпринимать, пока дело не зашло слишком далеко, только вот что...
- Так, Светлана Ивановна, - как можно спокойнее сказал я. – Вам же самой будет стыдно, когда все разъясниться. Ваши курсовые лежат там, куда вы их положили, только нужно как следует посмотреть.
- У нас все лежит на своих местах, - холодно ответила Светлана Ивановна, и (вспомнилось идиотская фраза) завернулась в тогу молчания.
Первой прибежала Татьяна из нашего деканата. Увидев нас, она покачала головой, мол, всегда знала, что мы разбойники, но молчала до поры. А потом пришел благообразный мужчина, который и выглядел профессором и был профессором. Светлана Ивановна повторила обвинения в наш адрес, на которые Татьяна и профессор отреагировали по-разному. Татьяна, правда, промолчала, но на ее хорошеньком личике явственно читалось:
- Ну нет, полная чушь. Украсть курсовые? Бред. Убить они могут, но украсть – никогда.
А профессор обрушил на нас с Витькой поток изящных фраз, построенных по всем правилам риторики, или, если угодно, ораторского искусства.
Мне всегда было интересно…Вот если оратор даже перед толпой в пять человек не говорит нормальным голосом, а вещает красивым баритоном, где каждое последующее слово связано с предыдущим стальной логической цепью, значит, он всегда так говорит, безотносительно к месту и составу слушателей? И на лекции перед студентами и дома на кухне перед женой и тещей? Или как?
 Всю его речь транслировать не буду, но концовку, в которой пылающий праведным гневом профессор достиг максимального эмоционального накала, приведу:
- И это советские студенты? Студенты Ивановского энергетического института, вуза, который носит славное имя Владимира Ильича Ленина? Нет и еще раз нет! Не может наш студент деградировать до такого состояния, когда он станет…присваивать не принадлежащее ему, не важно что, будь то чужие курсовые работы или кошельки с деньгами…А я все не мог понять, куда неделю назад подевалась коробка со скрепками и моя кофейная чашка, подаренная мне ученым советом института на новый год, но теперь на эти пропажи проливается свет. Ладно, чашку и скрепки я им прощаю, но курсовые работы никогда! Кстати, насчет курсовых работ…Светлана Ивановна, вы утром у меня на столе оставили пачку курсовых изделий 2-го курса, 11-й, кажется, группы…Заберите, пожалуйста. Возвращаясь к этим, с позволения сказать, студентам, хочу со всей ответственностью заявить…Что такое?
 Ничего такого, просто мы с Витькой смеялись, Светлана Ивановна с Викой меняли цвет лица, как светофоры, а Татьяна из нашего деканата, хотя и старалась удержать на лице строгое выражение, но губы ее не слушались и растягивались в ехидную улыбку.
После этого эпизода за следующие полтора года, а именно столько времени Светлана Ивановна пребывала в статусе куратора нашей группы, я видел ее раза три, и каждый раз она смотрела куда-то мимо меня.
А курсовые тогда у нас с Витькой она зачла, даже не открывая…
В  понедельник 17-го января, после занятий Татьяна Ивановна Капустина принимала у потока эстрадные номера – претенденты на институтский конкурс. Забегал ненадолго и Марк Романович Шингарев, замдекана факультета. Нашего с Витькой номера он не дождался, правда, мы и не настаивали. Выступление наше Татьяне Ивановне понравилось, но поскольку смешная концовка там отсутствовала, то она вернула нам репризу на доработку. Ленка Ванина, которую мы уговорили на роль уборщицы, выходила, дула на наши сцепленные руки, руки качались. Но и только. С такой концовкой ни на что серьезное наш номер претендовать не мог, о чем нам без всякого политеса сообщила Татьяна Ивановна.
- В чем суть вашей репризы? – спрашивала она, - ну жмете вы друг другу руки, ну уборщица вертится вокруг вас, и что?
- Ну, намек такой, чтобы зритель подумал, что уборщица сильней армрестлеров, - уныло отвечали мы с Витькой, - она должна была взять нас обоих и утащить со сцены. Смешно же.
- Не думаю, что это очень смешно, - возразила Татьяна Ивановна, - попробуйте иначе насмешить публику.
- А как?
- Ну не знаю, это ваш номер, вы и соображайте. Может уборщица меняется местами с одним из силачей. Как, как? Армрестлер? Ну и слово…Так вот, один из них берет швабру и метет полы, а уборщица садится на его место и кладет руку оппонента на стол за секунду. Вот и смешно уже. А потом садится другой, с ним то же самое. Думайте, а в этом виде номер не цепляет…
Пока мы делали вид, что думаем, победил Андрей Германсон со своей Шаганэ. Андрей блестяще продекламировал стихотворение Есенина, и решено было от нашего потока выставить на конкурс его, с чем мы с Витькой от души поздравили нашего друга.
Ясное дело, не просто словами поздравили, нужны ему наши поздравления, а с заходом в пивную точку на рынке Рабочего поселка. Взяли по паре кружек пива и скромно пристроились на открытом воздухе у каких-то ящиков.
- Вов, - слышу я чей-то тихий голосок и чувствую, как меня дергают за рукав куртки. Иногда местные синяки просили нас не допивать кружку до дна, но таким голоском они говорить не умеют, да и имени моего не знают. Братан, говорили они сиплым голосом. Я обернулся - Ленка Ванина.
- Возьми мне кружку, - обиженно сказала она. - Чего меня не дождались?
- Бери мою, - кивнув на вторую кружку, ответил я, - мне и одной сегодня хватит. Холодно.
Все наши девчонки в группе любили пиво, хотя и тщательно это скрывали. Они, конечно, не ходили по славянкам (пивной бар «Славянский») и уж точно по точкам на рынках, но выпить бутылочку – другую Жигулевского никогда не отказывались. Да что там пиво, они и от водки никогда не отказывались, такие у нас девушки учились. То, что Ленка увязалась за нами на рынок, было исключением и тому должна быть какая-то причина. Которую, впрочем, Ленка скоро объяснила.
- Тебе накапать, Лен? – спросил Германсон, доливая нам в пиво водку из чекушки.
- Нет, – подумав, отозвалась Ленка. – Не сегодня.
- Смотри…
- Крошка сын пришел к отцу и спросила кроха, - спел Витька. – Водка с пивом хорошо? Да, сынок, неплохо.
- Значит так, Андрей, - отхлебнув холодное пиво, сказала Ленка, - говорю при ребятах, знаю, что они не проболтаются.
Мы, естественно, навострили уши, а Андрей даже поставил свою кружку на ящик. Все знали, что Ленка самый осведомленный человек в институте и если она начинает такими словами, значит, мы сейчас тоже приобщимся к сокровенным тайнам.
- Ты будешь выступать от нашего факультета последним, - тихо сказала Ленка, но  мы все слышали. – И получишь второе место в конкурсе.
- А первое кто? – спросил Андрей.
- Первое - ЭЭФ (электроэнергетический факультет), их очередь.
- А наша очередь когда?
- В следующем году, не перебивай. На тебе черный костюм, белая рубашка, красный галстук. Галстук в полоску.
- Я уж думал пионерский, - вставил Витька.
- Где я тебе возьму черный костюм? – буркнул Германсон, - и красного галстука в полоску у меня нет.
- Не мои проблемы, - отрезала Ленка.
Она допила кружку раньше нас всех и, махнув нам на прощание рукой, убежала.
- Вот оно, значит, как, – задумчиво сказал Андрей.
- Черный костюм у Керенкера есть, - вспомнил я. – Если ты, конечно в него влезешь.
- Кстати, насчет Керенкера, - посмотрел на меня Андрей, - по общаге роятся слухи, что ты проиграешь ему партию в шахматы за три флакона коньяка …
- Нифига себе, - ошарашено ответил я.
- Я сам слышал, что вы договорняк сыграете...
- Ну Нос, ну скотина, - процедил сквозь зубы я.
- Это спорный вопрос, - пожал плечами Андрей, - за три коньяка я бы пожалуй…
- Ну так предложи свои услуги, - проворчал я.
- Поезд ушел…

25 января, во вторник, у нас был праздник – День студента, или как принято его называть – Татьянин день. В нашем институте этот профессиональный студенческий праздник особой популярностью не пользовался. Никто никогда его не отмечал, если только не считать отмечанием проводимый в этот день или близко к этой дате смотр – конкурс студенческой художественной самодеятельности. Не только руководство института, но и сами студенты относились к этому Дню довольно равнодушно. Но на концерт, а смотр – конкурс молодых талантов был оформлен в виде концерта, народ, в целом, шел довольно охотно. Ну а что, у советского студента радостей было - кот наплакал, и уж точно все они были за пределами институтских стен. А тут, какое-никакое развлечение нашлось и в Альма-матер, и что самое в этом деле привлекательное, бесплатно. Понятно, что ожидать уровня исполнительского мастерства от участников самодеятельности такой крутизны, чтобы показали по первой программе телевидения, не приходилось, но зато точно все будет от души и без фальши.
Актовый зал А-корпуса, в котором проходили наиболее массовые мероприятия в нашем ВУЗе вмещал, что-то в районе 800 человек. В институте училось более 5000 студентов. Несложно вычислить, что если все они задумают посетить смотр – конкурс, не то что присесть, стать будет негде. Все, к гадалке не ходи, не придут, но явка все равно превысит количество посадочных мест. Поэтому нашей группе, которая большей частью решила побывать на концерте, повезло в том, что последняя пара проходила как раз недалеко от актового зала, и мы сразу после занятий рванули туда. Это позволило нам занять лакомые места в 4-м ряду справа от прохода…
- Ну как Германсон? – спросил меня Юра Кулешов, разместившись рядом справа. Слева от меня лежала шапка, а чуть дальше Серега Калакин. Шапка временно замещала Витьку, который побежал в буфет за пончиками и лимонадом.
Вопрос был риторическим, не требующим ответа, поэтому я промолчал. Потом повертел головой и увидел Андрея Германсона, стоявшего с Мирновым у окна неподалеку от ступеней на сцену. Мирнов что-то ему втолковывал, а Германсон величаво улыбаясь, отрицательно мотал головой.
- Так что, Германсон не подкачает? – задал новый вопрос Юра, протягивая свои длинные ноги под третий ряд.
- Вон он стоит у окна, иди и спроси у него, - предложил ему я.
- Не стоит, я верю в него, - тоном маститого продюсера изрек Юра. – Хотя это непросто, выйти перед полным залом и не уйти с полными штанами.
- Пончиков нет, - объявил Витька, протискиваясь на свое место рядом со мной.
- А что есть?
- Пирожки с повидлом…Вот эти, а эти с мясом. Держи шампусик.
- Пирожки с повидлом называются пончиками, - наставительно сказал Кулешов, крупный специалист не только в искусстве, но и в области кулинарии.
- Засохни, - посоветовал ему Витька.
Целый час у нас шел обычный треп ни о чем, потому что на часах было еще только пять вечера, а концерт стартовал в шесть. Покидать места, даже оставляя за себя шапки мы больше не рисковали, народ прибывал с каждой минутой.
Я взял бутылку лимонада с названием Дюшес, который Витька назвал шампусиком, в руку и стал примериваться обо что ее открыть. Не будь тут столько народа, сдернул бы крышку о спинку стула и готово, но он тут был, поэтому бутылку я пока оставил в покое.
Ровно в 18.00 прозвучали фанфары и на сцену вышли ведущие, мужчина и женщина с микрофонами в руках. Смотр – конкурс самодеятельности начался.
Я не знаю, как организаторы установили очередность номеров, принудительно, или по жребию, но факультеты шли строго поочередно. Номер ПТЭФ, номер ЭЭФ, и далее по списку. Исполняли наши артисты в основном танцы и песни. Танцы, как правило, народные, а песни, как правило, свои, но тоже как бы народные:
- А сейчас перед вами выступит вокальная группа теплоэнергетического факультета в составе: Вася, Петя, Маша, Даша. Они исполнят песню, которую написали в соавторстве с самими собой и которая называется – «Расцветай мой край родимый», поприветствуем, - объявляет ведущий и на сцену выплывают одетые в кафтаны и сарафаны студенты.
Одну песню спел ВИА (вокально – инструментальный ансамбль) от электромеханического факультета. Поскольку они использовали гитары и барабан, звучали более современно, но голоса, как бы помягче…Вечером в нашей общаге, если нет дежурного преподавателя, ребята после двух стопок поют лучше.
Наибольшего, до выступления Германсона, успеха добился ансамбль народного танца, представлявший электроэнергетический факультет. Им яростно аплодировали и было за что. Во-первых, они действительно здорово сплясали народный танец гопак, три парня и три девушки. Девушки крутились юлой, а парни гусиным шагом ходили вокруг них. А во-вторых, у одного из танцоров разошлись по шву красные шаровары и разошлись как раз там, где им расходиться бы не надо – посредине. И народ, который и так с интересом смотрел их выступление, вообще перестал отрывать глаза от танца. Вернее, от танцора. У него там под шароварами было что-то синее, а поскольку танец гопак в мужской части проходит в основном вприсядку лицом к зрителям, то ясно, что всех увлекло необычное оформление танцевального костюма. Всякий раз, когда танцор начинал скакать в нашу сторону, зал укатывался от смеха. К чести танцевальной группы, которые не могли понять, почему их танец так веселит публику, они отплясали до конца. Аплодировали им даже члены жюри…
- А наш вечер, - выскочил на сцену конферансье, - продолжает выступление представителя промтеплоэнергетического факультета, студента 2 курса, 15-й группы Андрея Германсона. Стихи Сергея Есенина, «Шаганэ ты моя, Шаганэ». Ваши аплодисменты!
Аплодисменты мы обеспечили, но, правда, в основном от студентов нашего потока. Пока они звучали, мы с Витькой воспользовались шумом рукоплескания, чтобы, не привлекая к себе лишнего внимания откупорить, наконец, бутылки с лимонадом. Да вот беда, именно в тот момент, когда крышки от бутылок ударом о спинки стульев полетели вверх, аплодисменты будто выключили, и в наступившей тишине почти одновременно раздались два хлопка. Причем звук хлопков сильно напоминал откупоренное шампанское. Тишина сразу сменилась радостным хохотом, и весь зал уставился в нашу сторону. Некоторые даже приподнялись с места, чтобы лучше видеть. Мы с Витькой сделали вид, что тут ни при чем, что нам самим интересно, кто это шампанским балуется, раньше времени празднует победу.
Когда взоры присутствующих вновь обратились к сцене, там, у микрофона уже стоял Андрей Германсон. Черный костюм от Керенкера, белая рубашка своя, и красный галстук – селедка, который Андрей купил за живые деньги. Мы с Мирновым долго отговаривали его от этого шага, ну не в обычаях студентов тратить деньги на галстуки. И вообще, не стоит развивать в молодом человеке советского происхождения аристократические повадки. Бог знает, к чему это может привести, если вовремя не остановить. Сегодня он галстук купил, завтра на зонт посмотрит, а послезавтра на одеколон «Консул» начнет копить. Все эти прописные истины мы с Мирновым ему разжевали, но Германсон упрямец еще тот. Не лучше Керенкера.
- Выпустите меня, сволочи, - орал он нам с Мирновым через замочную скважину, потому что мы заперли его в комнате на ключ. Через окно он вылезти не мог, 4-й этаж все-таки, поэтому мы решили, что если Германсон посидит пару часов под арестом, то успокоится, а потом еще нас благодарить будет. Не успокоился и не поблагодарил. Когда мы его выпустили на ужин, он вместо столовой побежал в центральный универмаг на площади Ленина и час спустя вернулся в комнату с этим красным ошейником на резинке. И теперь красовался в нем на сцене перед почти тысячной толпой.
Целую минуту, после того как Андрей приблизился к стойке с микрофоном, он стоял молча, ожидая пока смолкнут аплодисменты, а затем смех. Но даже когда все угомонились, Андрей продолжил молчать и неподвижно стоять на месте. Потом очнулся и потрогал микрофон, отозвавшийся на прикосновение его руки глухим хрипом, мол, хорош молчать, начинай. Ну и Андрюха начал:
- Сергей Есенин, Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Поскольку этой информацией зал уже обладал, еще одно объявление автора и названия стихотворения встретил спокойно.
- Шаганэ ты моя, Шаганэ, потому что я с севера что-ли…
На этом месте Германсон декламацию приостановил. Замолчал, то есть. Молчание длилось недолго, считанные секунды, не больше, поэтому никто не возмутился. Может манера декламации такая, вон поэт Роберт Рождественский вообще заикается, и ничего, все слушают. В общем, все терпеливо ждали, что будет дальше. Кто-то хмыкнул, конечно, но и только.
- Сергей Есенин, Шаганэ ты моя, Шаганэ, - снова объявил Германсон.
На это объявление зал уже отозвался теплым, дружеским смехом.
- Запомнили уже, - крикнул кто-то с задних рядов.
Мы с Витькой с негодованием обернулись, стараясь запеленговать остряка. Попробовал бы этот запоминальщик сам выползти на сцену и перед толпой рассказать самый простенький стишок. Ну хотя бы «Наша Таня громко плачет» поэтессы Агнии Барто, так не сможет же, а ехидить – смелый, как росомаха.
- Шаганэ ты моя, Шаганэ, потому что я с севера что-ли…
Нараспев вновь произносит Андрей, но на этом месте опять замолкает. Зал начинает посмеиваться, хотя еще довольно сдержанно. Андрей сосредоточенно смотрит вдаль и откашливается. Но молчит. Не знаю, как Мирнов, мне его не видно, а я шепчу:
- Я готов рассказать тебе поле, про волнистую рожь при луне. Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Германсон день и ночь вдалбливал нам с Мирновым эту Шаганэ – не хочешь, запомнишь.
К восторгу зрительного зала Андрей Германсон не сдался:
- Сергей Есенин, Шаганэ ты моя, Шаганэ, - в третий раз объявляет он и зал ложится от хохота.
Этого Андрей уже вынести не смог и, махнув рукой, побрел со сцены. Сделав пару шагов, он резко повернулся, вернулся к микрофону и рявкнул в него:
- Забыл!
После чего быстро ушел за кулисы. Овация длилась с минуту, не меньше.
Победил, как и предсказывала наша Ванга – Ленка Ванина, электроэнергетический факультет, та самая танцевальная группа с гопаком. А вот Андрею второе место не дали. И по этому поводу к жюри у нас были вопросы. Ну и что, что Германсон не досказал стихотворение до конца, разве в этом центр тяжести? Да возьмите книжку Есенина и прочтите сами про Шаганэ. А сколько положительных эмоций Андрей подарил зрителям, почему это не учли? В общем, осадок остался…
Вот и почти вся летопись нашего небольшого мирка начала 1983 года, осталось только про партию в шахматы с Керенкером досказать.
7 февраля, в понедельник, ровно в 20.00 мы, я и Керенкер, сидели за столиком в фойе общаги друг против друга, а между нами на доске стояли шахматные фигуры. Белый цвет по жребию достался Керенкеру. Главным судьей матча был Андрей Германсон, популярность которого в амплуа чтеца – декламатора на нашем факультете к тому времени уже пошла на спад. Кроме него вокруг столика стояли еще человек двадцать судей, среди которых я даже заметил председателя студсовета Алика Симоняна. Я слыхал, что он всячески рекламировал этот матч, особенно напирая на то, что во всех институтских общагах вечера студенты проводят по-разному, а у нас за шахматной доской.
Надо отдать Сереге Керенкеру должное, этот месяц он провел в плане освоения шахмат невероятно эффективно. Я выиграл у него только на 20-м ходу, причем один раз даже задумался. Прогресс очевидный, но все-таки его не хватило, чтобы Сереге меня одолеть. Не знаю, чего ожидали окружавшие нас зрители, но общее разочарование было явным и бурным. Впрочем, причина всеобщей скорби по поводу исхода партии выяснилась довольно скоро. Практически все присутствующие на матче зрители делали ставки у оставшегося неизвестным держателя тотализатора, и подавляющее большинство из них поставили на победу Керенкера. Злые языки утверждали, что неизвестным приемщиком ставок был сам Керенкер, но он сам это категорически отрицал.
Через час после того, как шахматы были сложены в футляр, Керенкер принес в 104-ю комнату бутылку коньяка.
- Держи, - добродушно сказал он мне. – Заслужил…
Коньяк мы выпили в тот же вечер, причем Керенкер участвовал с первой минуты…

16.03.2023 г.