Слепая покорность

Момоток Наталья – автор фантастического романа «Слепая покорность». Родилась в городе Запорожье, но в настоящее время проживает в Харькове. Родителей потеряла в раннем детстве, но проведённое с ними время, обрывистыми картинками, запомнила на всю жизнь. В детстве много читала и любила сочинять разные истории. В дальнейшей жизни на это не было времени: семья, дети, работа. Писать начала уже в свободное от всех этих забот время.
 В романе «Слепая покорность» в основном описана жизнь главного героя, и только до его настоящего возраста. Им является молодой парень - военный лётчик, получивший во время одного из боевых вылетов серьёзное ранение, как заключительную добавку ко всем обрушившимся на него в один миг бедам. Стал не только калекой, но и лишился тех, кого больше всего ценил в своей жизни: преданных друзей и любимой девушки. Хотя и детство у него было далеко не безоблачным: раннее сиротство со всеми его горькими последствиями. В романе также присутствует и фантастика.

Наталья Момоток ©


Глава 1. Осень.

Жизнь непредсказуема, течёт легко, гладко, и в один миг начинает бурлить, пополняясь переменами, как по воле судьбы, так и из-за безвыходности.


Осень – золотая пора времени года, когда природа отдыхает от летнего зноя и одновременно увядает, покрывая ещё зелёный травяной покров земли желто-оранжевыми листьями деревьев, готовящихся к предстоящей зиме. Кое-где ещё слышится пение птиц, но уже не такое звонкое и радостное как летом, так как многие из них уже улетели зимовать в тёплые края, а оставшиеся созывают своих собратьев для предстоящего совместного и более безопасного полёта. Участились дожди, и ночи стали холодными, подгоняя перелётных птиц покидать родные края. И только выносливые вороны, воробьи и другие не боящиеся морозов птицы были рады таким переменам, ибо остаются полноправными хозяевами освобождённых от временных жильцов территорий. Тоскливая пора, но она необходима для разнообразия, отдыха и дальнейшего процветания природы.
Вторая половина осени выдалась на редкость дождливой, что вызывало тоску и дискомфорт у жителей небольшого городка, а дальнейшие события нашей истории будут происходить именно в нём. Дождь лил почти две недели, с небольшими перерывами, поэтому местные жители всё свободное от работы и учёбы время проводили дома. Мокнуть никому не хотелось, да и постоянная сырость и слякоть в общественных местах отдыха: парках и скверах не вызывала желание к прогулкам.
Но, похоже, такая погода кого-то вполне устраивала, или же на то была уважительная причина. В пустующем унылом парке на отдалённой одинокой скамейке каждый день с утра до позднего вечера сидел молодой мужчина в длинном плаще с капюшоном, держа то в одной, то в другой руке широкий черный зонт. Глядя на него можно было подумать, что он не человек, а живая статуя, которой ни по чём, ни ветер, ни дождь, ни иные погодные перемены. Сидел себе на одном месте, глядя безразличным взглядом в пространство, и о чём-то думал, а о чём, было известно только ему и молодой берёзке, растущей у самой скамейки и умеющей читать человеческие мысли. Очевидно, эта скамейка была его излюбленным местом отдыха, ибо впервые он появился на ней в начале июня и с тех пор только сюда и приходил. С утра здоровался с берёзкой, касаясь ладонью её белого ствола, а потом садился на скамейку и погружался в раздумья, не замечая прохожих, бегающей туда-сюда детворы, и даже склонённых над головой молоденьких веток, старательно укрывающих его от летнего зноя и частых осенних дождей.
Не изменил он своей привычке и в этот день, несмотря на дождь. Едва на улице рассвело появился на аллее парка, в длинном плаще с капюшоном, и медленно направился к своей скамейке, опираясь одной рукой на костыль, а в другой держа раскрытый зонт.
- Привет, красавица, - поздоровался, как обычно с берёзкой, - ты всё так же прекрасна. Любая погода тебе к лицу.
Нежно провёл ладонью по её затрепетавшему от волнения стволу и, умостившись на лавочке, впал в раздумья. Его брови слегка сомкнулись, лоб сморщился, а глаза устремились в пространство. Взгляд стал тусклым и безразличным. Сегодня ему исполнилось двадцать семь лет, счастливые годы позади, а унылые впереди, было о чём подумать. Наш герой окунулся в воспоминания, и не заметил, как погрузился в сон.
«Елисей, сынок, просыпайся, - донёсся до него сквозь сон ласковый голос матери, - что-то ты сегодня слишком разоспался, как никогда, уже давно пора кушать. Ты меня слышишь, малыш? А ну быстро открывай глаза, а то позову папу».
Ему очень не хотелось просыпаться, но голос матери, а особенно её странное обращение, таки дошли до его сонного сознания.
- Малыш? – спросил он удивлённо, открыв глаза. - Мама, что на тебя нашло, ведь я уже давно не малыш. И откуда ты…?
И тут же замолчал, ибо из его рта вылетели не слова, а громкий детский плач.
- Что это со мной? – опомнился он после небольшого молчания, и опят так же странно. – Неужели…? Нет, такого не может быть, вернее, так не бывает.
Посмотрел на свои руки, потом, слегка приподняв голову, окинул взглядом своё почти обнажённое тело и раскричался ещё громче.
- Я младенец! Да ещё и в подгузнике и, похоже, мокром!
- Так, Елисей Анатольевич, - продолжила мать уже слегка изменённым тоном, - возражать будешь после, а сейчас необходимы водные процедуры.
Быстро сняла с него подгузник, а вот на руки взять не смогла, отбивался, словно от чужого человека, и кричал взахлёб.
- Что это с ребёнком? – растерялась она. – Такого ещё не было. Может у него что-то болит?
Обернулась к длинной плотной занавеси, разделяющей одну большую комнату на две части, и крикнула:
- Толик, иди сюда, поскорее, с сыночком что-то не так!
- Иду, - ответил Анатолий, и за считанные секунды оказался в комнате с недобритым подбородком.
- Я не знаю…, - пролепетала растерянно мать.
- А вот бледнеть не надо, Вера, - строго сказал ей супруг, - может пропасть молоко, тогда будет ещё хуже, искусственное вскармливание, сама понимаешь, нежелательно. А у сыночка, скорее всего, разболелся животик, такое с младенцами случается.
Наклонился к малышу и провёл ладонью по его вздрагивающему от крика животу.
- Без слёз, сынок, ведь ты мужчина, - обратился к нему не строго, но убедительно, - оставь плач девчонкам. Живот мягкий, не похоже, чтобы он тебя тревожил. Может ты сильно проголодался?
Младенец устремил на отца какой-то странный, не по-детски прямой взгляд, и перестал кричать.
- Отец, ведь ты же…, - добавил остаточным всхлипыванием понятную только ему одному фразу, и полностью успокоился.
- Вот видишь, мать, - остался довольным Анатолий, - мужчина мужчину поймёт с полуслова. Теперь поскорее приводи его в порядок: ополаскивай, одевай, ну ты сама знаешь, и корми, пока он снова не вспомнил, что голоден. Мужчина должен есть вовремя, достаточно и сытно.
- Да, уж, - улыбнулась Вера, - мужская солидарность на лицо, а все побочные сюрпризы достаются женщинам.
К этому времени её малыш уже успел сходить в постель по большому и без подгузника.
- Повезло тебе, дорогая, - усмехнулся Анатолий, - не надо было его раньше времени оголять. Видать, на занятиях для будущих матерей не слушала поучений, а ворон считала.
Сострил и, схватив в руку до половины заполненное мусорное ведро, спешно покинул комнату, чтобы не получить от жены в ответ острого словца.
- Я тебе ещё это припомню, - бросила ему в след Вера, и приступила к делу, - профессор, с тремя высшими образованиями. Я тебя и со своим средним быстро на место поставлю.
Ополоснула сыночка в тазе с тёплой водой и, одев во всё чистое, притулила к груди, а уже потом умно и убедительно отомстила супругу, заходившему в комнату:
- Дорогой, - виновато улыбнулась, - сыночек начал капризничать во время одевания, и чтобы он снова не раскричался, я его сразу стала кормить. Убери пожалуйста с детской кроватки грязное бельё и постели новое, так как мне он не дал этого сделать, иначе его негде будет положить после кормления, а он, похоже, скоро уснёт. И вынеси таз с грязной водой. А я, как только его уложу, сразу же займусь приготовлением еды, сам знаешь, что раньше у меня на это не было времени, ходила в магазин за продуктами.
Анатолий тяжело вздохнул и молча приступил к неприятной работе, которую совсем недавно и насмешливо пророчил своей супруге. Ему сильно хотелось есть, поэтому пошёл на такую жертву.
Во время еды малыш периодически всхлипывал, было видно, что его, что-то тревожит, а что, было известно только ему одному. Но тёплое материнское молоко делало своё дело - не только утоляло голод и успокаивало, но и усыпляло. Через небольшой промежуток времени он погрузился в глубокий сон.
Проснулся он от звука женского голоса:
«Просыпайся, малыш».
Потёр кулачками заспанные глаза и испугался, увидев перед собой незнакомую пожилую женщину, одетую в белый халат.
Его глаза моментально наполнились слезами.
- Только не надо краснеть, Елисей, - продолжила незнакомка, нахмурившись, - уже два месяца, как ходишь в детские ясли, а всё никак не привыкнешь. Еле отошла от твоего крика за время послеобеденного сна. Голова хоть и перестала трещать, а в ушах до сих пор звенит. Да и маму свою пожалей, ведь ей надо зарабатывать на жизнь, а не бегать каждый день в ясли, чтобы забирать тебя сразу после обеда домой. Так недолго и работу потерять. Отец то у тебя не из молодых, уже пятьдесят восемь лет стукнуло, да ещё и инвалид, а пенсия у него мизерная из-за неприятностей в прошлом. Даже три высших образования не в счёт, и престижная профессия также. Врагу не пожелаешь такой судьбы, как у твоей мамы, сама сердечница, родила тебя на свой страх и риск, да ещё и моложе супруга на семнадцать лет.
Но её отвлекающее общение было излишним, Елисей расстроился так, что своим пронзительным криком заразил и других, даже самых спокойных малышей. И никакие уговоры, никакие игрушки не могли его успокоить. Не принесло положительных результатов и взятие на руки.
- Звони его маме на работу! – расстроенно сказала она нянечке, помогавшей ей поднимать детей после сна. – Пусть и сегодня отпросится с работы. Я не знаю, что с ним делать. Сколько лет работаю в ясельной группе, но такой уникальный ребёнок мне попался впервые. Кричит до посинения, а потом набирает воздух в лёгкие, и по-новой, причём громче предыдущего. Или мне это уже кажется.
 Взмыленная и покрасневшая от утомительной работы и громкого плача малышей, нянечка пулей вылетела из группы в коридор, где находился стационарный телефон.
Через полчаса не менее взволнованная Вера уже находилась в ясельной группе детского дошкольного учреждения, и в коридоре, сидя на стуле, успокаивала своего маленького крикуна материнским молоком.
Воспитательница и няня облегчённо вздохнули: наконец то в группе наступила обычная, иногда нарушаемая капризами малышей, тишина.
Достаточно наевшись, Елисей не только успокоился, но и уснул у груди.
Вера шёпотом попрощалась с воспитательницей, нянечки в это время в группе не было, и уныло отправилась домой.
Сквозь сон Елисей услышал звонкие детские голоса и, открыв глаза, осмотрелся по сторонам. В комнате никого не было, поэтому он молча слез с кровати и направился к выходу. В длинном коридоре, где он оказался, также было пусто, но дверь на улицу была открыта, к ней он и направился.
На улице было тепло и солнечно, как обычно бывает летом, а судя по немалому количеству детей разного возраста, гуляющих во дворе, то и школьные каникулы были в полном разгаре.
Но Елисею тогда было неполных два года, без двух месяцев, и он о всех этих мелочах жизни ещё не знал, а то что видел, воспринимал по-своему, как и все дети в его возврате.
- Явился, - буркнула недовольно светловолосая девочка лет двенадцати, увидев его у входной двери, - ведь минуту назад спал. Даже погулять с друзьями не даёт. Поскорее бы закончить школу и поступить в техникум, чтобы уехать отсюда навсегда. Надоело быть нянькой. В яслях он, видите ли не может находиться, сильно капризный, а я должна с ним возиться все свои летние каникулы. И почему только моя мама так рано умерла, а отец женился на другой женщине, причём через год после моего рождения. Бросили меня на произвол судьбы. Новая жена отца наотрез от меня отказалась.
Её глаза затуманились слезами:
- А жить у тётки просто невыносимо, она постоянно на работе, и все домашние дела на мне. Когда дядя Толя был дома, было намного легче, а теперь и он, два месяца, как устроился сторожем на склад. Для меня наступил полный кошмар. Елисей мне хоть и двоюродный брат, но его вытерпеть невозможно, такой крикливый, просто ужас!
- А ты, Маринка, с утра убегай из дома, и где-нибудь спрячься, - деловито посоветовал один из мальчишек, - а тётка тебя поищет, поищет, и останется дома. Или снова отнесёт брата в садик.
- Убегала уже, - досадно ответила Марина, - залезла на дерево и не реагировала на её зов. В конечном итоге, только себе и ей хуже сделала. Она так расстроилась, пока меня искала, что чуть в больницу не попала. После этого случая я узнала, что у неё та же болезнь, что была у моей мамы, врождённый порок сердца, и сильное расстройство может её убить. А если и она умрёт, то меня отдадут в детский дом, как сироту.
- Тогда терпи, - одновременно пришли к выводу несколько друзей.
- Вот и терплю, - буркнула Марина под нос, - выбора то нет.
И помчалась к маленькому братику, уже начинавшему краснеть от обиды, вызванной отсутствием внимания к его важной персоне.
- Только без слёз, маленький монстр, - прошипела она, взяв его на руки, - пошли играть к ребятам.
К её величайшему удивлению, Елисей сразу же успокоился. Очевидно предложение пришлось ему по душе, или же хорошая погода на него благоприятно подействовала.
- Пошли, - только и пролепетал, указывая рукой в сторону ребят.
- Только топай своими ногами, - предупредила Марина, опуская его на землю, - я тебя носить на руках не собираюсь, не ишак.
Братик не возражал, и как только оказался на земле, первым помчался к ребятам, спотыкаясь чуть ли не при каждом сделанном шаге, но не падая.
Марина довольно усмехнулась и молча последовала за ним, промыслив при этом:
«Был бы всегда таким паинькой, и проблем бы не было».
- Пошли, попрыгаем на пружинной сетке, - предложил один из мальчишек, указывая рукой на металлическую кровать, стоявшую под деревом в отдалённой части двора, - по несколько человек, согласно очереди.
Все как один обернулись в указываемую им сторону.
- Откуда она взялась? – удивилась Марина. – Ведь буквально час назад её там не было. Я это точно знаю, так как утром подбирала под деревом упавшие абрикосы на компот.
- Это старая кровать моих родителей, - объяснил мальчик, - они, похоже, уже купили себе новую, более широкую и удобную, а эту вынесли во двор, на время. Может кому понадобиться, а нет, так позже отнесут к мусорным бакам.
- Класс! – загорелись друзья, все как один. глазами. – Как раз то, что надо. Развлечёмся на славу.
И, сорвавшись с места, кинулись желанному, так называемому батуту, в надежде весело провести время.
Поблизости детских развлекательных площадок не было, поэтому они довольствовались тем, что имели. Их дома находились на самой окраине города, недалеко от завода, и предназначались для временного проживания рабочих этого завода, как семейных, так и холостых.
Ребята были дружными, поэтому залезали на кровать по очереди, по два человека, и прыгали. Когда же дошла очередь до Марины, то она растерялась, ибо её двоюродный братик не желал оставаться с носом.
- Я тоже хочу попрыгать! – настаивал он, краснея при каждой её убедительной просьбе в обратном.
- Елисей, ты ещё маленький, - объясняла ему Марина, - и можешь упасть с кровати. А это нежелательно и опасно. Побудь немного с ребятами, а я немного попрыгаю, а потом буду с тобой целый день гулять. Ну же, не будь таким противным.
Когда же увидела, что у того глаза наполнились слезами, то поняла, что уговоры бесполезны.
- Ладно, - решила пойти ему на уступки, - немного попрыгаешь. Буду находится рядом возле кровати и придерживать тебя руками.
У Елисея моментально поднялось настроение, а от слёз не осталось и следа.
Марина поставила его ногами на сетку кровати почти у самого изголовья и обхватила по пояснице руками.
- Ну же, прыгай, - добавила недовольно, - а то мне держать тебя неудобно, спина сильно напряжена.
Елисей попытался всколыхнуть сетку, но у него ничего не получилось, слишком был мал для такого занятия, да и слаб ногами.
- Вот видишь, - обрадовалась Марина, - ты ещё маленький, поэтому у тебя ничего не получается. Попробовал, и хватит. Чуть подрастёшь, тогда и сможешь прыгать вместе со всеми.
На весь двор раздался его обиженный рёв.
- Ну что мне с ним делать? – расстроилась Марина. – Сам ни гам и другому не дам.
- Давай, я стану возле него, - предложил один из друзей, - и буду потихоньку прыгать. А ты держи. Попрыгает немного и успокоится.
- Ладно, залезай, - согласилась Марина, - другим способом его не успокоить, а рёв может растянуться на долго, не на один час.
Мальчишка залез на кровать и стал слегка подпрыгивать, что привело маленького главнокомандующего в неимоверный восторг.
- Я буду сам держаться, - заявил он после небольшого перерыва, устремив взгляд на сестру, - ты мне только мешаешь. Сдавила весь живот.
- У меня спина уже колом, - вспыхнула Марина, обернувшись к друзьям, - а ему снова не так! И где он только взялся на мою голову?
- Пусть попробует, - сказала одна из девчонок, - раз хочет, а ты залезай на кровать, для подстраховки. А мы с ребятами обступим кровать со всех сторон, чтобы не свалился.
- А это выход, - согласилась Марина, и перевела взгляд на брата: - Ту будешь крепко держаться?
- Да, - уверенно ответил он.
- Смотри не подведи, - добавила она, помогая ему ухватиться руками за металлическое изголовье, - крепко держись.
Елисей, даже покраснел от напряжения, так крепко вцепился ручонками в прутья.
Марина пристроилась рядом и стала вместе с находившимся на кровати другом слегка подпрыгивать. Прыгала себе потихоньку, прыгала, пока не вошла в азарт. Так увлеклась этим зажигательным занятием, что не заметила, как добавила скорость и усилила прыжки.
 Но Елисей, к немалому удивлению юных наблюдателей, находившихся у кровати, держался руками крепко, а значит, и причин для беспокойства не было.
- Хватит с вас, - воспротивились некоторые из них через небольшой промежуток времени, - теперь наша очередь.
Марина слезла с кровати и протянула руку братику:
- Перерыв, слезай.
- Не хочу, - пролепетал он, недовольно скривившись.
- Что за наглость? Дай и другим попрыгать! – вскипела Марина.
- Пусть остаётся, - заступились за него два мальчугана, залезая на кровать, - держится он крепко, и места занимает мало, так что помехой не будет. А ты подстрахуй его у кровати.
На том и договорились. Марина стала у изголовья, а мальчишки приступили к прыжкам. Сначала они прыгали медленно, побаиваясь за малолетнего соседа по батуту, а потом и забыли про него, сказался детский шаловливый возраст.
Но тут произошло непредвиденное, что привело в смятение буквально всех и полностью отбило охоту к прыжкам. А виновником случившегося оказался самый меньший соучастник этого азартного развлечения. То ли ему уже надоело прыгать, то ли у него устали руки от усиленного держания за металлическое изголовье, или по какой-то другой причине, известной только ему, он неожиданно разжал кулаки во время очередного подпрыгивания его азартных соучастников, и как лягушонок выпрыгнул с кровати, приземлившись животом прямо на кучу гнилых абрикос, собранных воедино дворником, для дальнейшего переноса в мусорный бак.
Все как один кинулись к пострадавшему, но было уже поздно, до него дошло, что случилось. Раскричался так, что все жители высунулись из окон, и примчался дворник.
Марина схватила братика на руки и на всей скорости помчалась к подъеду, а потом по коридору, и скрылась в своей комнате. (Семья занимала всего лишь одну комнату в общежитии, как и все другие семьи).
- А ну перестань кричать! – растерянно накричала она на брата. – Ведь ничего страшного не случилось. Ну, расцарапал о косточки лоб и подбородок, вымазался как поросёнок, зато нос не разбил, и ничего не повредил. Сейчас я тебя быстро ополосну в тёплой воде, переодену в чистое, и будет всё хорошо.
Поставила на пол ванночку и, сняв с него одежду, принялась ополаскивать его тёплой водой из чайника, чтобы поскорее скрыть следы своей халатности.
А он всё это время кричал и, похоже, успокаиваться не собирался.
Но Марине уже было далеко не до его крика. Глянула на часы и пришла в ужас, зная в это время, а именно, в обеденный перерыв тётя Вера всегда прибегала домой, чтобы покормить своего капризного сыночка, а значит, должна вот-вот появиться. Ополаскивать вещи она не стала, чтобы не лишиться доказательств того. что братик споткнулся на улице и упал на кучу абрикос, так как все дети в его возрасте падают, а вот успокоить его, хотя бы немного, было просто необходимо. Так громко он ещё никогда не кричал. Синел как куриный пупок при каждом затяжном крике, на секунду стихал, чтобы зарядить лёгкие воздухом, и снова в крик.
- Тихо, Елисей, - разволновалась она не на шутку, беря его на руки, - сейчас твоя мама придёт, и мне влетит от неё за то, что ты плачешь. Замолчи! Я больше не могу так! Или я тебя брошу на кровать и убегу из дома.
Из её глаз хлынули потоки слёз и за считанные секунды намочили посиневшее лицо братика.
Он моментально прекратил кричать и, закрыв глаза, погрузился в сон.
Марина притулила ухо к его носу, потом к груди, чтобы убедиться в действительности, и, облегчённо вздохнув, положила в детскую кроватку:
- Наконец-то.
Едва она это произнесла, распахнулась входная дверь, и в комнату вошла запыхавшаяся от быстрой ходьбы Вера.
- Что случилось? – спросила её взволнованно. – Почему Елисей так кричит?
- Уже не кричит, - исправила её Марина, - а спит.
- Когда же он успел уснуть? – недоумевала Вера, направляясь к кроватке. – Ведь только что кричал, на улице было слышно.
- Попил воды и сразу же уснул.
- А почему у него всё лицо в ссадинах? – испугалась Вера, переведя взгляд с сына на племянницу. - Что здесь произошло в моё отсутствие?
- Ничего особенного, - ответила Марина с наигранным равнодушием, - просто споткнулся во дворе, во время нашего с ним гулянья, и упал на кучу гнилых абрикос.
- А ты куда смотрела? Моталась, наверное, с друзьями, а на него ноль внимания. Ведь он ещё маленький. За ним надо следить и следить.
- Я постоянно была рядом, - обиделась Марина, - и следила за всеми его действиями. Всё произошло неожиданно и быстро. Споткнулся о невидимый в траве пенёк, и оказался на куче.
- Может он что-то себе повредил? – не успокаивалась Вера. – раз так сильно плакал.
- На мягкой расквашенной куче? – осмелела Марина. – Что он мог себе там повредить? Вымазался как поросёнок, только и всего. И если бы у него что-то болело, то орал бы до сих пор.
- Ладно, - успокоилась Вера, - похоже, ты права, раз уснул, значит, всё в порядке.  А я сильно разволновалась, вот и наговорила лишнего, прости. И спасибо, что привела его в порядок и уложила спать. Сегодня у дяди Толи зарплата, поэтому я обязательно отблагодарю тебя гостинцем. А ты будь умницей, и не прозевай его пробуждение. Можешь до моего ухода на работу, погулять во дворе с друзьями, а потом вернёшься в комнату.
Марина согласно кивнула головой и пулей вылетела из комнаты, навёрстывать упущенное на неудобном, но всё же единственном батуте. Снова появилось желание попрыгать.
Вечером у них в семье также произошёл довольно-таки неприятный инцидент. Глава семейства пришёл с работы чуть позже обычного, слегка выпившим, и с низкой из баранок на шее, свисающей до самого пояса. Зарплату принёс почти всю, с небольшой недостачей, но своим необычным видом порядком рассмешил Марину, и сильно огорчил эмоциональную супругу, никогда раньше таким его не видевшую.
- Что у тебя за вид? – спросила она растерянно.  – Явился домой пьяным, да ещё и с баранками на шее, как клоун. Да меня все соседи засмеют от твоего такого вида. Что на тебя нашло?
- Меня никто не видел, - отчитался Анатолий, - коридор был пустым. А выпил я, потому что у знакомого сегодня день рождения, и он всех друзей пригласил в пивной бар. Вот и всё. И вообще, что в этом такого? Я же не алкоголик! А отказаться было неудобно, сама понимаешь. Вот тебе гостинец, и не шуми.
Снял с шеи баранки и, протянув их супруге, довольно улыбнулся:
- Свежайшие. Попробуй.
Вера расстроилась ещё больше. У неё было очень тяжёлое детство, оставившее в её памяти незаживающие глубокие раны: больная мать, и вечно пьяный отец. А Анатолий своим видом, особенно баранками на шее напомнил ей его и невыносимую с ним жизнь, хотя и не был буйным.
- Ты, ты…, - пролепетала она еле слышно, - как ты…?
 Резко побледнела и, чтобы не упасть на пол, быстро села на кровать.
- Ничего не понял, - буркнул Анатолий. – Баранками не угодил, что ли?
- Отдай их Марине, - ответила Вера, слегка отойдя от стресса, - я ей обещала гостинец за труды, с твоей зарплаты, но, похоже, сегодня уже не в состоянии дойти до магазина.
- Не нужны мне баранки! – воспротивилась Марина от такой несправедливости, и в плач. – Пусть Елисей их грызёт, зубы точит. Я надеялась на шоколадку! Тётя, ведь ты обещала настоящий гостинец, а не каждодневные бублики! Мне они уже изрядно приелись. Вы только их и покупаете.
У находившегося рядом возле неё Елисея моментально покраснели глаза, ибо поддержать чей-то плач для него было первым делом. По нём было видно, что вот-вот разразится рёвом, а это было нежелательно, хуже стихийного бедствия.
- Не реви! – вскипела Вера. – Завтра куплю тебе шоколадку, ведь объяснила, что не в состоянии сегодня.
Марина поняла, что запахло неприятностями, и сразу же прекратила плакать.
Зато у Веры после повторного волнения нервы сдали, закрыла лицо ладонями и тихо заплакала, очевидно врождённая болезнь дала о себе знать.
- Что на вас сегодня нашло? – недоумевал Анатолий. – Причём на всех троих одновременно. Ведь ничего обидного не сказал. Не дебоширил, пришёл вовремя, как порядочный семьянин, с зарплатой и гостинцем, и вдруг такая благодарность. Особенно от любимой жены. Разнюнилась, будто я ей в душу наплевал. Ну и что, что слегка выпил, не буду же я белой вороной в дружном коллективе. Меня же уважать перестанут! Причислят к изгоям. И так многие искоса поглядывают из-за моего бывшего профессорского звания, очевидно недоумевают, как я мог опустится до таких низов. Ладно, займусь-ка я лучше своими книгами, чтобы никого не раздражать, и самому отвлечься от дурных мыслей.
Положил на стол баранки и, приблизившись к внутристенному книжному шкафу, достал из него большую толстую книгу.
Вера навзрыд. Она прекрасно понимала, что супруг прав, ведь такое случается в каждой семье, но ничего не могла с собой поделать, эмоции вырывались наружу, а слёзы лились ручьём.
Но тут произошло то, чего никто не ожидал. Маленький Елисей вытер рукавом рубашки сопливый нос и, приблизившись к отцу, успевшему уже одеть очки и раскрыть книгу на нужной странице, и шлёпнул его ладошкой по не согнутой в колене ноге, не зная, что попал по твёрдому протезу, скрытому под брюками.
- Мама плачет, - пролепетал деловито и скривился, - ой.
Вразумление отца ему пришлось не по душе, было ощутимым.
-  Тра-та-та, - ответил ему отец, улыбаясь, и снова уткнулся в книгу.
Но Елисей не заплакал от постигшей его неудачи, а молча отошёл от отца и, приблизившись к матери, уткнулся лицом в её фартук.
Вера сразу же пришла в норму. До неё дошло, кто за неё заступился, пусть даже на то и не было причины. Ей стало легко на душе, как никогда, ибо увидела в своём маленьком сыне опору их с супругом приближающейся старости.
 Как нам уже известно: Анатолию шёл пятьдесят девятый год, и что Вера была на семнадцать лет моложе его. Но такая разница в возрасте со стороны была почти незаметна, ибо Вера также была уже далеко не молода и своего единственного ребёнка родила в сорок лет, игнорируя запрет врачей.
 И этот запрет очень скоро дал о себе знать, причём неожиданно и на исходе седьмого месяца её беременности. У будущей матери случился сердечный приступ, и её отвезли в больницу, чтобы сделать кесарево сечение, и спасти жизнь, хотя бы её малышу. Но перед тем, как класть на операционный стол уточнили одну важную деталь. И Анатолий, не раздумывая, остановил свой выбор на супруге, так как был уже стар и немощен, и знал, что безоблачного будущего ребёнку не даст, а только нищенское существование и скорое неизбежное сиротство.
 Но случилось чудо, которого также никто не ожидал, или же такова была воля свыше. Операция прошла успешно: мать и сын остались живы.
- Успокойся, сыночек, - ласково сказала Вера, погладив его по голове, - папа у нас хороший, и мама вовсе не расстроилась.
- А почему ты плакала? – удивился Елисей, оторвав личико от её фартука.
- Что-то попало в глаз, - ответила она первым, что пришло ей в голову.
- Мошка, что ли? – загорелся любопытством малыш и, встав на носочки, устремил на неё пристальный взгляд. -  Покажи.
- Сыночек мой, - рассмеялась Вера, - как же я тебя люблю.
Подняла его на руки и приблизилась к супругу, увлечённому книгой, и не обращающему внимания на их общение с сыном.
- Дорогой, - обратилась к нему не менее ласково, - ты видишь, каким смышлёным растёт наш сын?
Когда же увидела какую иллюстрацию он так внимательно рассматривает, то от её хорошего настроения не осталось и следа.
- Что это за разврат ты такой рассматриваешь? – прошипела гневно. – Как тебе не стыдно? Женатый мужчина! Отец!
- Какой разврат? – оторопел Анатолий, оторвавшись от книги. – Это энциклопедия по анатомии человека. Тебе же известно, кем я был раньше.
- Не надо из меня делать дурочку! – продолжала она в том же духе. – На картинке голая девица, от которой ты не можешь оторвать глаз. Если такие непристойности в твоих энциклопедиях, то понятно, чем ты занимался раньше!
- Читал студентам лекции в университете. И да будет тебе известно, что только благодаря глубоким знаниям анатомии врачи спасают людям жизнь на операционных столах, - объяснил Анатолий уже спокойно, чтобы не расстроить супругу ещё больше, - сама ведь прошла через это. Роды то были, не из обычных.
- Ладно, так и быть, - успокоилась Вера, - может ты и прав, и я действительно чего-то недопонимаю, но и не слепая.  Рассматривай свою научную книгу, а я пойду уложу сыночка спать, похоже, он уже засыпает, прямо на руках.
Окинула напоследок подозрительным взглядом книгу и направилась к детской кроватке.
Обнадёженная обещанием тётки, Марина легла на свою кровать и сразу же уснула.
Через небольшой промежуток времени в комнате воцарилась присущая ночному сну идиллия, насыщенная периодическим храпом главы семейства, уснувшего как всегда за чтением своей научной книги.
А его ужин так и остался стоять на столе нетронутым.
И снова пробел в памяти.
Дальнейшие два месяца жизни с родителями Елисей не помнил. Бесследно канули в прошлом.
Проснулся он от непонятного шума, доносившегося через открытую форточку с улицы, и, выбравшись с кроватки, помчался к выходу. В коридоре было много людей, и он растерялся. Застыл на одном месте и стал присматриваться, чтобы хоть немного разобраться в происходящем.
«Сыночек, ты уже проснулся? - донёсся до него из толпы дрожащий голос матери. – Подожди секунду, родной, сейчас я к тебе подойду».
Через небольшой промежуток времени из толпы вышла Вера в чёрной косынке на голове и, приблизившись, взяла его на руки. Её глаза были красными и опухшими от слёз.
- Мама, почему ты плачешь? – пролепетал Елисей, заражаясь от неё тем же. – Я…, я….
- А ну не реветь, – строго предупредила его Вера, опомнившись, – иначе останешься дома.
От слёз не осталось и следа.
- Не буду, - еле выговорил он и, обхватив её шею руками, крепко к ней прижался.
Вера быстро прошмыгнула сквозь толпу людей и очень скоро оказалась на улице.
Снаружи также было много людей, несмотря на то, что лил сильный дождь. Недалеко от входа стоял микроавтобус с распахнутой дверью, а в стороне от него обычный автобус, грузовик с будкой и машина скорой помощи.
Вера остановилась на ступенях под навесом, и унылым, наполненным скорбью взглядом, смотрела на происходящее.
Елисей также, как и она наблюдал за происходящим, но воспринимал его по-своему - по-детски. Абсолютно не понимал, что происходит: почему во дворе столько транспорта, так много людей, и почему они все печальные? И не удивительно, ведь ему только исполнилось два года. Увидел, как несколько мужчин несли к микроавтобусу длинный закрытый ящик, и как один из них поскользнулся на мокрой земле и чуть не упал, и только благодаря тому, что его вовремя придержали.
А вот для Веры эта кратковременная неприятность не прошла бесследно. Она вскрикнула и резко побледнела, и если бы не находившаяся рядом соседка, и вовремя взявшая на руки Елисея, то выронила бы его из рук. Благо, что медики находились рядом и быстро привели её в чувство.
Последнее, что Елисей запомнил об этом дне, так это то, как ехал в кабинке грузовика, сидя на руках у той же соседки, и что на улице всё ещё лил сильный дождь. Больше ничего, снова пробел в памяти, и дольше предыдущего.
И как было раньше воспоминания к нему возвращались только после пробуждения от сна.
Сквозь сон он услышал голос Марины: «Проснись, братик, мне пора уезжать», и открыл глаза.
- Ты куда? – просил её удивлённо, протирая руками заспанные глаза.
- Как куда? – удивилась она не меньше его. – Ведь я тебе вчера весь день об этом говорила. Забыл, что ли? Тебе через два месяца уже исполнится три года, почти взрослый парень, пора и запоминать по-взрослому. Летние каникулы уже почти закончились, и мне пора уезжать к месту учёбы. Быстро одевайся, и проведёшь меня до калитки, мой пароход через час отплывает.
- Какой пароход? – не понял Елисей. – Что это такое.
- Позже объясню, а сейчас поторопись.
- А когда ты снова приедешь? Мне без тебя будет скучно.
- Только на осенние каникулы, - ответила Марина, - раньше не получится.
Елисей кинулся одевать шорты, и в этот самый момент его взгляд случайно упал на руку сестры.
- А что это у тебя в руке? – загорелся любопытством.
- Да, чуть не забыла, - опомнилась она, - это тебе гостинец от меня, на память.
Раскрыла ладонь и протянула ему куриное яйцо.
- Яйцо? – недовольно скривился он. – Я хочу шоколадную конфету, а не яйцо.
- Это не вареное яйцо, - объяснила Марина, - а сырое, к тому же без скорлупы.
- А почему?
- Не знаю, сама удивилась.
- А где ты его взяла?
- Нашла во дворе. Курица соседки гуляла, и снесла в траве, очевидно не успела добежать до сарая. А я его увидела и взяла себе. Потом решила подарить тебе.
- А соседка не заругается? – насторожился Елисей. – Ведь ты взяла без спроса.
- Думаю, что нет, - уверенно ответила Марина, - у неё кур много, и к вечеру ещё снесут немало яиц, так что исчезновение одного она не заметит.
- Тогда давай, - согласился Елисей и протянул руку.
- Только смотри, не раздави, - предупредила Марина, ложа в его открытую ладонь нежный сувенир, - а когда надоест им играться, отдашь маме, чтобы поджарила на сковороде.
- Елисей согласно кивнул головой и принял необычный дар своей двоюродной сестры. Но дойти с ним до калитки не успел. Споткнулся опять о тот же злосчастный сучок, о который спотыкался не раз, и многие жильцы дома также, и раздавил яйцо в ладошке, измазав не только руку и лицо, но и чистую рубашку, старательно выглаженную матерью с утра перед уходом на работу.
Больше он свою сестру подростком не видел, и в его памяти она на долгие годы осталась именно такой. Да и он был ещё слишком мал, чтобы всё запоминать, и запомнил лишь то, что было дано запомнить.
Дано ему было также запомнить и последний день жизни с матерью, перед долгой разлукой и провалом в памяти.
После гибели супруга, а он ушёл из жизни не по болезни, а при загадочных обстоятельствах: был сбит иногородней машиной прямо на пешеходном тротуаре, Вера сильно сдала. Врождённая болезнь сердца всё чаще давала о себе знать, нервы зашкаливали, угнетало одиночество и нелёгкая жизнь. Её зарплаты и мизерной помощи от государства на жизнь не хватало, выкручивалась, как могла. Даже помирилась с ненавистной мачехой, выжившей её вместе с родной сестрой из родительского дома, едва им исполнилось по шестнадцать лет, чтобы обрабатывать свой земельный участок, оставшийся ей в наследство от отца.
 Мачеха её хоть и ненавидела, но всё же смирилась, так как была уже сильно стара, и жила в одиночестве. Её два сына – братья Веры по отцу, вместе со своими семьями жили в городе, и приезжали к ней в гости только во время посадки огорода, прополки и сбора урожая. Работа, семья, своя жизнь. Поэтому мачеха и не возражала приездам падчерицы. Да и Елисей ей пришёлся по душе, лицом напоминал деда, и пока Вера работала на огороде, постоянно находился при ней.
Так было и в этот злосчастный день. Вера с раннего утра проработала на огороде, несмотря на невыносимую жару, а вечером еле живая, с ребёнком и тяжёлыми сумками в руках, отправилась домой, так как на следующий день нужно было идти на работу. Дошла до автобусной остановки и отключилась перед самым приездом автобуса.
От испуга у Елисея всё закружилось перед глазами, а потом куда-то исчезло. Он уже ничего не видел и не слышал, очевидно находившиеся на этой остановке люди, унесли его от жуткого зрелища. Хотя единственные слова всё же долетели до его детского сознания и осталось в памяти на всю жизнь:
 «Солнечный удар».
То ли они были сказаны кем-то из свидетелей, то ли, врачом машины скорой помощи, прибывшей по вызову, этого он так и не узнал. Всё кануло в прошлом, как и его быстротечная, кратковременная жизнь с родителями. Ему на днях исполнилось всего три года.
Не помнил он и как оказался в детском доме, и узнал об этом поверхностно, уже будучи семилетним мальчиком, от своей двоюродной сестры Марины, проведавшей его за прошедшие годы всего один лишь раз. Естественно, о самом важном она умолчала, чтобы не надеялся на желанные перемены, сказала, что и сама толком ничего не знает, так как находилась в это время по месту учёбы, и он тогда поверил.
Но не будем забегать вперёд, а вернёмся к описанию настоящих событий.
После полученного солнечного удара Веру в тяжёлом состоянии сразу же отвезли в больницу, из которой она уже не вышла. Жизнь ей медики спасли, а вот предотвратить ужасные последствия, поразившие её организм, так и не смогли. За солнечным ударом сразу же последовал сердечный приступ, а потом инсульт, изменивший её лицо и всё тело до неузнаваемости. Из стройной, миловидной женщины она превратилась в дряхлую старуху, утратившую память, здравое мышление и способность самостоятельно есть и передвигаться. Стала инвалидом, за которым необходим был уход, так что о воспитании ребёнка не могло быть и речи.
Когда кризис миновал, её из больницы перевезли в пригородный дом для престарелых инвалидов, где она и пробыла до конца своей жизни, а именно, девять лет.


Глава 2. Сиротство.


Очнулся Елисей от странных звуков, напоминающих хриплое тяжёлое дыхание, и, открыв глаза, растерялся, увидев, что находится в незнакомой комнате.
- Где это я? – произнёс шёпотом. – И кто это так хрипит?
С трудом повернул на бок отяжелевшую голову, и пришёл в ужас, увидев на находившейся рядом кровати маленького необычного человечка, напоминающего сказочного лилипута, только очень страшного, как ему показалось. Его голова была большой, как надувной шар, а туловище маленьким как у ребёнка. Но самым ужасным было то, что его грудная клетка была вдавлена внутрь, из-за чего ему было трудно дышать. При каждом вдохе и выдохе он издавал хриплые свистящие звуки, которые и дошли до сознания Елисея, приведя его в чувство.
- Кто ты? – обратился он к нему испуганно.
Но получив в ответ более громкие хрипы, испугался. Укрылся с головой одеялом и тихо заплакал, крепко прижав ладонь ко рту, чтобы монстр не услышал его плача. Плакал, плакал, и не заметил, как снова уснул.
Пробуждение его было уже совсем иным, без странного незнакомца, в другой комнате и в иной компании.
«А ну, малыш, просыпайся, - донёсся до него сквозь сон женский голос, - ишь, разоспался. А ночью снова будешь бодрствовать? Разные истории рассказывать».
Елисей потёр руками сонные глаза и буркнул под нос:
- Хочу спать.
- Я тоже хочу спать, - продолжила воспитательница, улыбаясь, - пол ночи с одним тобой провозилась, а ведь я нахожусь на работе, а не дома, и дневного отдыха, как тебе, мне не светит. Сам не спал и мне не давал. Скажи спасибо, что я полюбила тебя как своего сыночка, иначе бы была намного строже.
Её глаза затуманились слезами.
- Ты так на него похож, - добавила уже шёпотом, - лицом, характером, а особенно пальчиками на руках и ногах.
- Ты что, моя мама? – спросил Елисей, прищурившись. – А почему я тебя не помню?
Шёпота её он не услышал, был слишком тихим, а предыдущие слова понял по-своему, спросонья.
Воспитательница слегка побледнела от неожиданности, но быстро взяла себя в руки:
- Хотела бы ею быть, но, к сожалению, это мне недоступно. Чуть подрастёшь, и сам узнаешь причину. А сейчас, иди ко мне, мой хороший.
Склонилась к кроватке и, взяв Елисея на руки, отнесла его в умывальник к остальным детям.
Первые три месяца жизни в детском доме для Елисея были настоящей пыткой. Никак не мог привыкнуть к новой обстановке, как и в ясельной группе, хотя и ничего почти не помнил о своём прошлом, кроме мелких обрывистых воспоминаний, которые суждено было запомнить, очевидно из-за неминуемой и скорой разлуки с родителями. И хотя воспитательница его сильно любила и жалела больше других детей, но его длительного раздражительного плача выслушивать не желала, как и нянечки, поэтому с немалым трудом от него отучила. Научился плакать тихо. По-прежнему продолжительно, но почти беззвучно. После каждого строгого поучения уединялся на отдалённом детском столике и, закрыв лицо ладошками, тихо и долго упивался обидой, переходящей в глубокий сон.
Через три месяца он стал плакать уже намного реже, а через полгода изменился полностью, наверное, привык к новой жизни и смирился, или же повзрослел. Стал спокойным, послушным и исполнительным мальчиком с проявляющимися умственными способностями, переданными ему от отца. Любил слушать сказки и различные истории, рассказываемые воспитательницей или нянечками, не упуская возможности добавить своего, то что приходило в голову.
- Умный мальчик! – не могла нарадоваться воспитательница. – Хоть бы время и нелёгкая сиротская жизнь его не изменили.
Своим поведением от казался намного старше сверстников, поэтому воспитательница стала доверять ему и кое-какую работу, чтобы постепенно приучать к труду. Сначала давала лёгкие задания и, видя, что он справляется умело и быстро, перешла на более ответственные.
- Хочу воспитать его не хуже, чем воспитала бы родная мать, - объясняла она сотрудницам, - такие умные дети попадаются редко.
Но её рвение к усиленному воспитанию очень быстро остыло, и посодействовал этому один неприятный случай. Неожиданно и одновременно заболели воспалением лёгких обе нянечки, а замены им сразу найти не удалось, поэтому ей пришлось двое суток работать самой. Тут-то ей и пригодилась помощь её маленького помощника, мизерная, почти не ощутимая, но всё же помощь.
 И он в первый день справился со своими обязанностями как нельзя лучше. Не только помог принести с кухни поднос с порциями масла, но и убрать со столов посуду после завтрака, обеда и ужина. А вот второй день у него выдался неудачным, причём с самого утра. Пошёл по просьбе воспитательницы на кухню за подносом с порциями масла и по чистой случайности его не донёс. Возвращаясь с кухни по коридору, неожиданно увидел сквозь окно маленького пробегающего по двору котёнка, и, споткнувшись о собственную ногу, упал на пол, прямо на поднос с маслом. Не только изрядно вымазался и раздавил всё масло, но и сильно испугался. Бросил поднос и помчался во двор, чтобы где-то спрятаться. Но подходящего укрытия не нашёл, поэтому залез в песочницу и стал тщательно тереть песком масляные следы своего падения, надеясь такими действиями их скрыть.  Когда же увидел, что сделал только хуже, к маслу прилип песок, сделав их ещё больше заметными, то не на шутку испугался. Закрыл лицо грязными ладошками и расплакался. А что было потом, уже не помнил, но при этом чётко знал, что за такую провинность ему не влетело, иначе бы запомнил. Незаслуженные наказания, как и важные события запоминаются на всю жизнь.
Был ещё один случай, который он запомнил на всю жизнь, очевидно из-за связи с любившей его воспитательницей, ибо на следующий день после случившегося она куда-то исчезла. 
А случай был таким: перед дневной прогулкой на свежем воздухе в группу принести много новых зимних пальто для детей сирот, среди которых было самое красивое из голубого плюша. Это пальто и досталось любимцу воспитательницы - Елисею, хотя нянечка и пытались её убедить, в том, что оно больше бы подошло девочке. Но та и слушать ничего не хотела, особенно после того, как на него надела. Любовалась им, не отрывая глаз, как красивой куклой, его ровным носом и выразительными глазами, неимоверно сочетающимися с цветом шелковистых слегка вьющихся волос.
Но шикарным это пальто было не долго. Стоило Елисею оказаться на улице, как он тут же споткнулся о камешек и плюхнулся в единственную во дворе лужу, вымазав не только пальто и всё, во что был одет, но и лицо, и руки. После стирки пальто выглядело уже иначе.
 Но воспитательница этого уже не видела. На следующее утро его разбудила нянечка, а к обеду в группе появилась новая воспитательница. Причины её ухода он так и не узнал, ибо взрослые уклонялись от ответов на его вопросы. Он был ещё слишком мал, чтобы понимать происходящее, но всё же их мимолётные, печальные взгляды в его сторону и тихое общение между собой, не ускользали от его внимания. Ему было тоскливо без неё, но её длительное отсутствие очень скоро дало о себе знать, ибо время излечивает все раны. Смирился и он, став таким же сиротой, как и все дети этого незавидного дошкольного заведения. Хотя, находясь в нём, они ни в чём не нуждались: были сыты, одеты и обуты. Но родительского тепла всё же им катастрофически не хватало.
Прошло четыре года, и за всё это время никаких важных событий в жизни Елисея не было, иначе бы он их запомнил. А вот день его семилетия ознаменовался весьма важным событием, принёсшим ему не сколько радости, сколько огорчения.  О своём прошлом он почти ничего не помнил, смирился с настоящим, и жил себе спокойно, как и все дети-сироты, и вдруг объявилась его близкая родственница, потревожив своим визитом с трудом зажившую рану. Этой родственницей, как вы уже догадались, оказалась его двоюродная сестра Марина, приехавшая навестить его после долгой разлуки. Слёзно обняла его, расцеловала, а потом вручила ему два объёмных кулька, один с конфетами, а другой с печеньем. Он не мог ей нарадоваться. Был уверен, что с её приездом изменится его жизнь, но всё вышло иначе. Да и что она могла ему дать, ведь сама была ещё слишком юна, заочно училась в техникуме, жила в общежитии и зарабатывала себе на жизнь, трудясь на заводе. К тому же этот её приезд был кратковременным, так как в родной город нужно было добираться междугородним автобусом, а детский дом находился за двести километров от него, в небольшом районном городке.  Поэтому на долгое общение у нее не было времени. Немного погуляла с ним во дворе детского дома, рассказала кое-что о себе, своей жизни, избегая ответов о родителях, а потом попрощалась и, пообещав, что скоро снова его навестит, уехала. Но обещания своего не сдержала. Так ни разу и не приехала. Этот её приезд был первым и последним. До своего совершеннолетия Елисей её больше ни разу не видел.
Через год его из детского дома перевезли в местный школу-интернат для дальнейшего в нём проживания до совершеннолетия и получения среднего образования.


Глава 3. Школьные годы.


Жизнь в интернате намного отличалась от той, к которой Елисей привык в детском доме, плюс - он оказался единственным круглым сиротой в классе. Другие дети были наполовину сиротами, имели только кого-то одного из родителей, или же были из неблагополучных семей. Но Елисей быстро освоился в новом коллективе и даже завёл себе немало друзей. Свыкся он также и с не радостными выходными, когда оставался совсем один, ибо всех детей из его класса родители забирали на субботу и воскресенье домой. Но круглых сирот в интернате было предостаточно, поэтому очень скоро он и среди них нашёл себе друзей.
В каждом начальном классе было по одной учительнице и по две воспитательницы, работающих посменно, неделю одна, а следующую неделю другая. Учителя по окончании уроков уходили домой, а воспитательниц проводили с детьми всё остальное время: следили за выполнением домашнего задания, выводили гулять во двор, отводили в столовую, и т.д. Но, и при этом постепенно приучали их к самостоятельности, возлагая свои обязанности на избранных старост.
 Разница с детским домом была на лицо: не таким усиленным был контроль со стороны взрослых в свободное от занятий время. Дети гуляли не только на территории интерната, но и за его пределами. Причём их самовольные прогулки не вызывали беспокойства, так как интернат находился вдали от жилых домов, в окружении множества деревьев, недалеко от городского кладбища и почти у самого спуска с горы, так что далеко уходить они не решались. А ругать подростков за самовольные уходы было бесполезно. Всё равно поступали по-своему, и при любом удобном случае увиливали с территории интерната, через тайные лазейки в заборе и иными доступными путями. Да и такого ещё не случалось, чтобы кто-то из них не вернулся обратно. Прогулка-прогулкой, а надо же ещё что-то есть, и где-то спать. А снаружи им разгуляться было где. В их распоряжении была не только посадка, но и местное кладбище. Вреда своими прогулками они никому не приносили, просто играли, где было интересно, и осматривали всё, что вызывало у них любопытство, особенно подземную комнату возле пустующей часовни, в которой когда-то жил отшельник, поэтому особого внимания на это не обращали. А интерес к загадочному жилью у них был не маленьким, но осмотреть его можно было только поверхностно, сквозь прозрачную, плотно закрытую крышку люка, находившуюся на поверхности земли. Не охраняемую, но и не доступную открыванию. Ели дикие, но съедобные ягоды кустарников, растущих на полянах, и плоды неухоженных фруктовых деревьев.
А зимой они в основном гуляли у края горы, съезжая с него вниз на чём приходилось: фанере, портфелях, вынесенных незаметно, картоне и без ничего. Весело было в любом случае, да и к удобствам им не привыкать, радовались тому, что имели. К тому же спуск с горы был достаточно удобным и безопасным, очевидно постарались местные жители, живущие у её подножия, для более быстрого подъёма на гору. Поэтому и каток был идеальным.
Больший период своего проживания в интернате, как и в детском доме, он не помнил, а лишь впечатляющие моменты: - горькие или радостные, тусклые или красочные, оставшиеся в его памяти навсегда. Но больше всего он запомнил свою поездку к матери, ибо она принесла ему не счастье, чего он ожидал, а горечь и разочарование. В то время он уже учился во втором классе.
 Однажды, во время выполнения домашнего задания в классе, он случайно заглянул в тетрадь своего соседа по парте и удивился, увидев, что тот вместо решения примеров по математике, что-то в тетради рисует.
- Ты что, уже сделал уроки? – спросил его шёпотом.
- Ещё нет, - ответил тот недовольно, прикрывая ладонью своё художество, - не смотри.
- И что в этом такого? – удивился Елисей. – Ведь я разрешаю тебе у себя всё списывать, а ты не даёшь мне даже рисунок посмотреть.
- Ладно, смотри, - согласился друг, убрав руку, - только никому не говори.
Елисей посмотрел на уже доступный рисунок и удивился ещё больше:
- Самый обычный рисунок: тётя с букетом цветов в руке, и мальчик с воздушным шариком.
- Не тётя, а моя мама, - обижено исправил юный художник, - а рядом я.
- Не обижайся, Егор, ведь я же ни разу не видел твою маму, - оправдался Елисей, - вот и не узнал её на рисунке. А ты похож.
- Тише, - уже довольно предупредил Егор, - а то Валентина Тимофеевна услышит и меня накажет.
- Так сделай сначала домашнее задание, а потом рисуй.
- Ещё успею, - объяснил Егор, - времени впереди предостаточно. Мне сейчас важнее закончить рисунок и под ним написать небольшое письмо.
- Всё равно не пойму, зачем такая спешка, - остался Елисей при своём мнении.
- Хочу отдать его Валентине Тимофеевне, - продолжил Егор, - чтобы отправила моей маме.
- Ведь завтра уже пятница, - удивился Елисей, - и ты, как и все одноклассники, на выходные уйдёшь домой. Сам маме и отдашь.
Глаза Егора наполнились слезами:
- Мою маму положили в больницу, поэтому эти выходные я буду здесь. Может и следующие также.
Елисей огорчённо вздохнул и продолжил делать домашнее задание, а потом разрешил несчастному другу списать его из своей тетради.
Когда с домашним заданием было покончено, воспитательница отпустила детей немного погулять во дворе, предупредив в обязательном порядке, чтобы не уходили за территорию интерната, а сама достала журнал, чтобы сделать в нём необходимую запись.
В этот момент Егор и отдал ей послание для своей мамы.
- Хорошо, - согласилась она, кивнув головой, - завтра же утром отправлю.
- А можно и мне написать маме письмо? – спросил её Елисей, приблизившись, хотя и заранее знал каким будет ответ.  – Как Егор.
 Но к его немалому удивлению, ответ был иным.
- Конечно, напиши, - спокойно ответила Валентина Тимофеевна, - отправлю его завтра вместе с письмом Егора.
В этот день Елисей впервые узнал, что он не круглый сирота, каким себя считал, и все ученики его класса также.
Радость от такой неожиданной новости невозможно было в себе удержать, и желание поскорее написать также, поэтому он сразу же вернулся за парту и принялся писать письмо. Даже пожертвовал намеченной увлекательной прогулкой с друзьями к многоэтажным домам, первой за всё время его проживания в интернате. Там можно было купить мороженое, недорогие конфеты, или же что-то другое, по желанию, за мелкие деньги, которые родители давали детям на всякий случай, а в основном на оплату проезда в городском транспорте.
Не у всех родителей была возможность приезжать за детьми по пятницам, перед выходными днями, и отвозить их обратно также, работа не позволяла.
Но дети тратили эти деньги ещё по пути к остановке туда или обратно, или же в течение недели в киосках отдалённого жилого массива, если удавалось туда улизнуть, а в транспорте ухитрялись ездить бесплатно. А ходить к жилым домам они стали недавно, незадолго после общешкольного похода в местный клуб на новогодний утренник. Поняли, что самовольный поход прошёл безнаказанно, главное, вовремя вернуться, и осмелели.  К тому же там можно неплохо провести время.
У Елисея, естественно, не было личных карманных денег, но его одноклассники, даже девочки, всегда с ним делились, из уважения, так как он был единственным отличником в классе и никогда не отказывал в помощи по тем или иным предметам, или же давал списывать со своих тетрадей. Выделяли ему по мизерной доле из своих незавидных финансов, которые в общей сумме уже выглядели внушительно, почти как у всех, а иногда даже больше, но на излишки никто не обращал внимания. Все понимали, что кроме них ему дать на сладости больше было некому.   
Утром Валентина Тимофеевна, как и обещала, отправила оба письма.
Ответ от матери Елисея пришёл довольно-таки быстро, чего не ожидала даже она, буквально через неделю.
 Зато Елисею эта неделя показалась целой вечностью, не мог нормально ни есть, ни спать, еле дождался. Надеялся, что с появлением матери, распрощается с сиротством навсегда: покинет интернат и вернётся к нормальной полноценной жизни. Но содержание письма было не таким, как он хотел, и только вызвало в нём горечь и разочарование. Из него он узнал, что мать всё ещё находится в больнице, и что это письмо вместо неё написала медсестра. В конверте также лежали деньги, несколько бумажных купюр, собранные медработниками заведения Елисею на гостинец. Но Валентина Тимофеевна их сразу же положила себе в карман, пообещав, что на выходных обязательно ему что-нибудь купит. И, похоже, забыла, или же передумала. Через неделю, как обычно, пришла на работу, и с пустыми руками. Елисей от обиды до крови прикусил нижнюю губу, но промолчал.  Он был всего лишь восьмилетним ребёнком, и напоминать взрослому человеку, тем более воспитательнице о забытом обещании было неудобно. Стеснялся и даже побаивался, хотя и знал, что деньги принадлежат ему.
Больше месяца терпел, а потом, таки решился спросить. Ему сильно хотелось халвы, а денег на неё не было.
- Хорошо, что напомнил, - ответила Валентина Тимофеевна, как ни в чём не бывало, и протянула ему купюру, вытащенную из кармана халата, - возьми.
Поднялась со стула и, прихватив классный журнал, вышла из класса.
Елисей посмотрел на купюру, с изображённой на ней единицей, и тяжело вздохнул:
«Только одна и не из тех, что ему прислали. Да и её хватит всего лишь на сто грамм халвы, а о мороженом не может быть и речи».
От такой несправедливости его глаза затуманились слезами, но он сразу же взял себя в руки, не хотел выглядеть плаксой перед друзьями.
Больше он не напоминал воспитательнице о своих деньгах, и она ему также.
 Писем от матери больше не было, и он ей не писал также, не хотел расстраиваться. Смирился с настоящим, и стал жить, как и раньше.
И снова известие, но на этот раз уже радостное, и ни от кого-нибудь, а от воспитательницы.
- Елисей, - обратилась она к нему однажды во время вечерних занятиях, - если окончишь третью четверть на отлично, то на весенних каникулах отвезу тебя проведать маму.
Елисей чуть не выронил из руки ручку от такой новости.
- Конечно, Валентина Тимофеевна, - пролепетал еле слышно после небольшого молчания, - постараюсь.
Ответил машинально, хотя из слов классного руководителя уже знал, что снова будет единственным отличником в классе. Растерялся и сказал, что пришло в голову первым.
Валентина Тимофеевна довольно улыбнулась:
- Вот и умница. Все бы так учились, как ты, а то никакой ответственности.
И тут же нахмурилась. После собственного высказывания от её хорошего настроения не осталось и следа.
- Совсем не думают о будущем, - продолжила, окинув строгим взглядом весь класс, - только и делают, что списывают друг у друга, на головах ходят и шляются где зря. Без разрешения! Только попробуйте мне ещё хоть раз выйти за территорию интерната! Ума не приложу, что интересного может быть на кладбище? Что оттуда не вылезаете! Люди его обходят десятой дорогой. Ходят туда только по важным причинам, а вам там как мёдом намазано. Ну и молодёжь пошла.
Досадно покивала головой и, встав со стула, добавила:
- Ладно, продолжайте делать домашнее задание, а я ненадолго отлучусь к директору школы, поговорю с ним на эту тему. И смотрите, чтобы в моё отсутствие был порядок!
Прихватила с собой классный журнал, для видимости и, выйдя из класса, направилась в туалет, предназначенный только для преподавателей, успокаивать нервы курением.
Дети знали, что она курит, вернее, догадывались по запаху, но на эту тему между собой не общались, ибо кроме запаха должны быть и другие доказательства, которых у них не было. Ещё никто и ни разу не застал её за этим занятием, да и застать не могли, так как всем преподавателям в интернате запрещено было курить в присутствии подрастающего поколения, чтобы не вызвать в нём интерес к этому пагубному пристрастию, и не разлагать дисциплину также.
 

Глава 4. Поездка.


На этот раз Валентина Тимофеевна сдержала своё слово, и в первый же день весенних каникул отправилась с Елисеем в дальнюю дорогу, но не комфортным рейсовым автобусом, а попутными машинами, очевидно, решила таким путём сэкономить. Долго и терпеливо голосовала на обочине междугородной трассы, пока один сердобольный водитель огромного грузовика не сжалился.
Но Елисей был рад и такой поездке. Кабина оказалась достаточно объёмной, и они все втроём в ней поместились, несмотря на пышные формы Валентины Тимофеевны.
Всю дорогу Валентина Тимофеевна общалась с водителем. Сначала с ним познакомилась, а потом изложила причину своей гуманной поездки с несовершеннолетним ребёнком. Рассказала всё, что знала о своём воспитаннике, его сиротстве с раннего детства, пребывании в детском доме, а теперь и в интернате, и что кроме неё больше некому отвезти его в больницу, повидаться с матерью-инвалидом, прослезившись при этом и вызвав слезу у эмоционального слушателя.
- Дорога дальняя, больше двухсот пятидесяти километров, и мне не по пути, - не выдержал он от наплыва эмоций, - но я довезу вас до самой больницы. Бесплатно.
- Спасибо, - поблагодарила его воспитательница, - а я переживала, что у меня не хватит денег на дорогу. Похоже, вы нам посланы самими небесами. Не каждый согласится помочь сироте.
 Вытерла носовым платком слегка покрасневшие глаза и продолжила общаться.
 Елисею было неудобно перед чужим человеком за такую откровенность о нём, и одновременно больно за свою незавидную горькую судьбу, но возразить воспитательнице не решался, считая, что ей лучше знать, о чём можно говорить, а о чём нет. Отвернулся к окну и молча наблюдал за простирающейся снаружи панорамой, с трудом сдерживая в себе слёзы при каждом напоминании о пережитом прошлом. Но через время воспитательница сменила тему, очевидно уже сообщила всё необходимое и больше нечего было добавить, и он облегчённо вздохнул. Даже панорама снаружи стала неимоверно привлекательной.
Проезжая мимо обширного яблоневого сада, деревья которого были облеплены крупными красными плодами, Валентина Тимофеевна не устояла перед искушением и попросила водителя остановить машину, чтобы сорвать немного яблок для мальчика и его больной мамы.
Водитель нехотя, но всё же остановил машину, предупредив, что такие действия наказуемы законом, и если увидит сторож, то ему достанется в первую очередь.
- Не переживайте, - уверенно сказала ему, - за пару яблок, поднятых с земли, не накажут, да и вокруг ни души. Кто нас увидит?
- Как знать, - тихо ответил водитель, - фортуна – подруга непредсказуемая.
 - Будем надеяться на лучшее, - улыбаясь, добавила воспитательница, и перевела взгляд на Елисея: - Пошли, парень, вместе быстрее управимся.
И управились они довольно-таки быстро: вернулись к машине с полным объёмным пакетом крупных спелых яблок, и не поднятых с земли, а сорванных с деревьев. Да и опасения водителя оказались напрасными, сторож не появился. Его или вовсе не было, или же на такие мелочи он просто не обращал внимания: яблок и без воровства пропадает не мало, сгнивают прямо на земле, и никому до этого нет дела.
Всю последующую дорогу они проехали без остановок, а уже на въезде в областной город водитель остановил машину у небольшого магазина.
- Подождите меня в кабине, - предупредил он пассажиров, выходя из машины, - я быстро, только куплю дочке конфет, и назад. В этом магазине они всегда свежие.
Валентина Тимофеевна согласно кивнула головой.
Через небольшой промежуток времени он вернулся с двумя пакетами в руках, один из которых вручил Елисею:
- Это тебе от меня. Конфеты шоколадные, так что сильно на них не нападай. С непривычки на теле может появиться аллергическая сыпь.
- Спасибо, - радостно поблагодарил Елисей, принимая такой неожиданный и щедрый дар, - я буду их есть по чуть-чуть, и маму угощу. «Если вы не будете против», - добавил уже виновато.
- Конечно не буду, - улыбаясь, ответил водитель, - они твои, так что угощай ими, кого хочешь. Моя дочка поступает также. Заканчиваются у неё уже в первый день моего приезда. Подружки сбегаются моментально, стоит моей машине появится на стоянке у подъезда.
Елисей открыл пакет и не поверил своим глазам. Таких конфет, очевидно очень дорогих, он ещё ни разу в своей жизни не видел. Даже в подарках, что выдавали детям на праздники, таких не было. Ему даже стало немного не по себе, как-то иначе заколотилось сердце. Окинул затуманенными от слёз глазами доброго отца счастливой девочки и достал первую попавшуюся конфету. Но тут же опомнился, вспомнив о необходимом, и протянул её воспитательнице:
- Возьмите, пожалуйста. У меня их много, хватит и мне, и вам, и маме.
- Спасибо, - довольно поблагодарила Валентина Тимофеевна, - но мне сладкого нельзя, да и вполне достаточно твоего внимания. Воспитание идёт тебе на пользу, а значит, вырастешь хорошим человеком.
Дом для престарелых находился в самом отдалённом районе города, поэтому добираться к нему им пришлось ещё больше часа, сначала по гладкой дороге, а потом по извилистой и бугристой, больше подходящей к сельской местности, а не городской. Машину трясло и шатало из-за множества камней и углублений, попадавшихся на пути, но ехать надо было, и они ехали.
У входных ворот заведения водитель остановил машину и, пожелав удачи пассажирам, сразу же отправился в обратный путь.
Едва они вошли во двор, Елисей растерялся, никак не ожидал такого увидеть. Всюду были люди, но не обычные, а чем-то напоминающие маленького калеку из детского дома, со странными лицами, большими и обычными головами, маленького и высокого роста. Многие из них сидели в инвалидных колясках, смотря безразличным взглядом в пространство, а остальные занимались своими делами: кто поливал из пустой детской лейки цветы на клумбах, кто ловил сачком отсутствующих бабочек, кто убаюкивал на руках кукол и игрался другими игрушками, а кто просто наблюдал за действиями других, или же ходил следом за обслуживающим медперсоналом, следившим за порядком. Все они были взрослыми, но вели себя как маленькие дети, что Елисею сложно было понять, потому что сам был ещё ребёнком. Недоумевая, поглядывал то в одну, то в другую сторону, и, крепко сжимая руку Валентины Тимофеевны, молча следовал за медсестрой, провожавшей их к нужной палате. Но стоило ему увидеть маму, как нервы у него тут же сдали, едва переступил порог палаты. Так испугался, что застыл на одном месте, и только после тихого, но строгого замечания Валентины Тимофеевны: «Елисей, без фокусов», пришёл в себя. Сел на стул, указанный ею и боязливо поглядывал, то на неё, то на мать, то на что-то рассказывающую медсестру, то на соседей по палате, не сводящих с него глаз.
Слов матери он не понимал, так как говорила она невнятно, поэтому и запоминать было нечего, а вот её перекошенное болезнью лицо, скрюченные руки и недвижимое тело, запомнил на всю жизнь.
- Дай маме яблоко, - снова обратилась к нему Валентина Тимофеевна, - сидишь, как не свой.
- Да, сейчас, - засуетился он, - совсем забыл.
Вытащил из пакета первое попавшееся яблоко и, встав со стула, приблизился к матери.
-Вот, возьми, - боязливо протянул ей яблоко, - оно спелое и вкусное.
И побледнел, встретившись с её взглядом. Понял, что она не только его не узнала, но и не в состоянии принять его подарок. Молча попятился назад и   
Так был шокирован, что не помнил, чем закончилась эта встреча, как вышел из палаты и самого здания, и чем добирался в районный город, а потом и интернат. Единственное, что осталось в его памяти от концовки его проведывания матери, так это то, что ему очень хотелось поскорее отсюда уйти.
Не помнил он также и о своей дальнейшей жизни в интернате, до важного судьбоносного момента, который просто невозможно было забыть. Через полгода после поездки в дом для престарелых в интернат пришло печальное известие, из которого он узнал, что у него уже нет и матери. В письме медсестра также сообщила, чтобы, по возможности, забрали из камеры хранения её личные вещи: фотографии, одежду, обручальные кольца и деньги. Письмо было длинным, но он запомнил только это. Не в состоянии был тогда вникать в подробности, а тем более здраво мыслить.  Сорвался с места, даже не дослушал до конца, а письмо читала Валентина Тимофеевна, и, выбежав из класса, на всей скорости помчался по коридору, сам не зная куда. Бежал, заливаясь слезами, по скользкому натёртому парафином паркету, и у самых ступеней лестницы, ведущей на верхний и нижний этаж, поскользнулся. А при таком быстром беге устоять на ногах, да ещё и на скользком полу, было невозможно. Упал на живот, сильно ударившись лицом о пол, и потерял сознание.
Вмиг всё куда-то исчезло. Не чувствовал больше ничего: ни себя, ни горечи от потери матери, ни своего круглого сиротства. Очевидно это серьёзное падение и является причиной пробелов в его памяти в период проживания в интернате.
Очнулся он в кабинете школьного врача, на твёрдом клеёнчатом топчане и с толстыми марлевыми тампонами в носу.
- Лежи молча, - предупредила его медсестра, находившаяся рядом, - иначе снова откроется кровотечение из носа, еле его остановили. Страшное уже позади, так что отдыхай. Можешь даже поспать, сон только пойдёт тебе на пользу.
Елисей снова закрыл глаза и погрузился в сон.
Через неделю после случившегося Валентина Тимофеевна забрала Елисея на выходные дни к себе домой, чтобы хоть немного отвлечь от гнетущих мыслей. Долго размышляла над правильностью своего решения, из-за боязни сделать ему ещё больнее кратковременным предоставлением желанного семейного очага и, таки решилась. Но её сомнения оказались напрасными. Уютная домашняя обстановка пошла Елисею на пользу, а дружелюбное отношение соседских мальчишек вернуло интерес к жизни и детским шалостям.  Все два выходных дня, до позднего вечера, промотался с ними по улице, словно навёрстывая упущенное утраченное в раннем детстве счастье, даже научился ездить на взрослом двухколёсном велосипеде с рамой, и с незначительными травмами на руках и коленях, полученных при учении, но счастливым, вернулся в понедельник в интернат.
Больше Валентина Тимофеевна его к себе домой не брала, не захотела, чтобы привыкал, а занялась более важным делом – поисками для него приёмных родителей, среди ближних и дальних соседей. А жила она в частном секторе и знала многих его жителей, особенно бездетных, по той или иной причине, и желающих усыновить ребёнка. Но многие из них хотели только девочек, которых намного легче воспитывать, чем подростков-мальчишек с выработанными детдомовскими повадками, поэтому ей не просто было найти желающих усыновить девятилетнего мальчика, пусть даже и отличника. А характеристику можно и приукрасить, чтобы добиться нужного результата.
Елисей сильно огорчился, что больше не увидит своих новых друзей, хотя виду не подал, да и быстро смирился, к невезениям ему не привыкать. К тому же в интернате появилось много желающих забирать его к себе домой на выходные дни, как среди взрослых, так и среди детей, разумеется, одноклассников. Сначала побывал дома у учительницы, затем у уборщицы, и не один раз, а только потом у одноклассников, родители которых не были против. Были и такие, что приглашали без разрешения, но об этом он догадывался уже находясь у них в гостях. Многие из таких поездок он не запомнил, а только три, более впечатляющие, затронувшие его детское подсознание.
В одной из поездок к однокласснику он сильно испугался его собаки, сорвавшейся с цепи, едва они вошли в калитку, и повалившей его на землю. И если бы не хозяин дома, вовремя выбежавший из сарая, то последствия могли быть плачевными. Собака была агрессивной, но и послушной.
Следующая запомнившаяся ему поезда в гости была безопасной, но и безрадостной. Вызвала в нём разочарование. У пригласившего его к себе в гости мальчика отца не было, а только мама и бабушка. Были также и две старшие сестры – ученицы этого же интерната, которые, как и он, каждые выходные приезжали домой. Плохого они ему ничего не сделали; встретили не хуже других людей; вежливо обращались, за столом кормили тем, что ели сами, и лишь только одним, может и незначительным для них поступком затронули его за самое больное – напомнили о круглом сиротстве. А произошло это так: утром, после завтрака, мать сходила в магазин и вместе с продуктами купила мороженое в брикетах, но только на членов семьи, очевидно про Елисея забыла, или же не посчитала нужным тратить деньги на чужого ребёнка. Причина была известная только ей.
Увидев её в окно, дети сразу же побросали свои дела и выбежали во двор за любимым лакомством, а вслед за ними вышла из дома и бабушка. А там все умостились на лавочку у небольшого стола и приступили к еде, даже не вспоминая о малолетнем госте, оставшемся в доме и дожидавшемся приглашения.
Ему очень хотелось мороженого, а самому подойти было неудобно: стеснялся. Тихо приблизился к входной двери; немного постоял, прислушиваясь к доносившимся со двора голосам, пока те не перешли в шёпот, и, проглотив обиду, направился обратно к столу. Но сесть на стул не успел, неожиданно до него донёсся голос хозяйки:
 «Елисей, подойди к нам».
Очевидно вспомнила о нём, или же вовремя подоспело угрызение совести.
Да и Елисею было не до обид, сразу же направился к выходу, хотя и получил только половину, отрезанную от мороженого матери. Рад был и такой подачке.
Больше этот мальчик его к себе в гости не приглашал, очевидно ему запретили, да и причина была понятна: хватало и своих ртов.
Третья запомнившаяся ему поездка была уже к девочке по имени Люба, смазливой внешности, но скверного характера.
 Одноклассники её недолюбливали за то, что совала свой нос во все споры и потасовки, махая кулаками не хуже мальчишек. Но ей, похоже, было всё равно. Не только не задумывалась над своим неподобающим поведением, но и исправляться не желала.
И только один Елисей относился к ней благосклонно. Общался, чтобы хоть немного скрасить её одиночество, а когда побывал у неё дома, то понял и причину, повлиявшую на её психику.
Девочка имела обоих родителей, но при этом была несчастна. Жили они в небольшом частном доме, в котором была только одна жилая комната и маленькая кухня. Но не теснота была причиной неблагополучия в семье, а отец – горький пьяница и дебошир, издевающийся не только над матерью, но и детьми. 
Оказывается, у Любы была ещё и старшая сестра, сбежавшая из дома к своему жениху в день своего совершеннолетия. Очевидно не выдержала нелёгкой жизни. А Люба, скорее всего, пригласила Елисея к себе в гости, в надежде, что отец при чужом мальчике будет вести себя иначе. Но она ошиблась. Был таким как всегда: омерзительным, дотошным и буйным.
 Да и её мать была не в восторге, едва увидела на пороге чужого ребёнка. Заметно было по её взгляду. Но промолчала, чтобы не показаться невежливой. Отца дома ещё не было, несмотря на вечернее время, поэтому она покормила детей и велела им ложиться спать в отдалённой части комнаты, загороженной шторами. Там стояли две кровати, на одной из которых спала Люба, а другой её сестра Зоя, до своего побега из дома.
Люба не возражала словам матери, ибо она всегда так поступала - улаживала детей спать до его прихода, чтобы не попадались ему на глаза, а потом молча переваривала его бредни и придирки, чтобы не вызвать буйство.
Едва они легли на кровати, как тут же явился и Его Сиятельство - хозяин, изрядно пьяный и, похоже, не в духе, заметно было по голосу.
- Марфа! – заорал он во всю глотку. – Где мои тапки?
- Там, где и всегда, - взволнованно ответила мать, - на коврике у двери.
- Я не слепой! – продолжал он в том же духе, ударив кулаком по стене. – Это не тапки, а мужские ботинки! В доме посторонний мужик?! Привела в моё отсутствие любовника?
 - Тихо, ты, не кричи, - взмолилась мать, - детей разбудишь.
- Каких ещё детей? – не успокаивался глава семейства. – Зойка вернулась домой, что ли? Нагулялась и вернулась? Вот я ей сейчас задам трёпки! И ей и твоему любовнику.
- Разговаривай тише, - продолжила мать уже шёпотом, - Зои здесь нет, а только Люба и её одноклассник.
- Какой ещё одноклассник? – оторопел отец. – Пацан, что ли? Такого ещё не случалось. И Любка туда же, что и сестра? А ведь только недавно девять лет исполнилось. Подругу привести, ещё куда ни шло, а пацана! Это уже слишком. Ну и ну. Куда мир катится?  Хотя, чему тут удивляться, какая мать, такие и дочери. И вообще, - устремил на супругу злобный взгляд, - хватит мне зубы заговаривать. Где твой любовник? Мигом отучу его по замужним бабам бегать! А потом займусь тобой.
Схватил в руки ботинки Елисея и направился к зашторенной части комнаты, где и рассчитывал найти трусливого прелюбодея.
- Отдай! – взорвалась супруга, выхватив из его рук обувь. – Это ботинки Елисея. Не обижай сироту. Не видишь, что ли, что они подростковые? У мужиков размеры побольше.
Супруг устремил пьяный взгляд на ботинки, потом потёр руками глаза и перевёл взгляд на свои ноги:
- А ты права, - расплылся в довольной улыбке, - подрост… Тьфу ты, язык можно сломать. Подросток…. Ну ты меня поняла.  И вообще, что за прикол? Так бы сразу и сказала, что ботинки пацана, а то морочила мне голову. Может хотела вызвать во мне ревность? Так это у тебя получилось. Но в следующий раз так не рискуй, а предупреди заранее. А сейчас налей мне сто грамм из бутылки, что вчера у меня украла, и я пойду спать.  И не вздумай врать, что у тебя её нет, я не настолько был пьян, чтобы о ней не помнить.
Марфа тяжело вздохнула и вышла в веранду за спрятанной там недопитой бутылкой супруга.
Он хоть и собирался выпить всего сто грамм, но, похоже, передумал. Человеку, зависимому от спиртного, остановиться не просто. Даже не заметил, как осушил бутылку до дна. Настроение моментально упало, но украденного и припрятанного про запас больше не было, знал точно. Швырнул пустую бутылку в ближний угол комнаты, разбив её вдребезги и, встав из-за стола, отправился спать. Завалился одетым на аккуратно застеленную кровать и, выругавшись, закурил сигарету, сбрасывая пепел прямо на пол. Когда же достаточно накурился, то отправил окурок к пеплу и раздражённо заорал:
- Марфа, дай выпить!
Марфа закрыла лицо ладонями и тихо заплакала.
- Зажала, - прорычал недовольно глава семейства, поворачиваясь лицом к стене, - ну ничего, я тебе это ещё припомню. Ты меня слышишь?
 Но в ответ получил лишь тихое горькое всхлипывание, которого из-за сильного опьянения не услышал.
Зато дети не только слышали, но и достаточно хорошо видели всё происходящее в комнате из-за неплотно сдвинутых штор.
- Ненавижу! - периодически шептала Люба, злобно сжимая кулаки. – В жизни никому не позволю так над собой издеваться. Буду драться, но в обиду себя не дам.
Но хроническому алкоголику уже давно было всё равно, сам катился в пропасть и семью за собой тянул. До него даже не доходило, что своим буйным, позорным образом жизни причиняет сильную боль родным. Больше часа ворочался на кровати с боку на бок, периодически и громко подзывая супругу, пока не уснул, понятно было по дотошному громыхающему храпу, вырывающемуся из его пропитой гортани.
В доме наконец-то наступил долгожданный покой.
Марфа облегчённо вздохнула и, постелив на полу свою шубу, умостилась на неё спать.
Кровать, на которой она спала после ухода старшей дочери, была занята Елисеем, и ей ничего не оставалось делать, как лечь на полу, чтобы не потревожить сон пьяного супруга.
Елисей об этом догадался, едва увидел, где она легла спать. Ему было не по себе, за то, что занял её место, но изменить этого не мог, да и не знал, как.  Долго не мог уснуть, раздумывая над случившимся, пока его детский организм не потребовал обязательного отдыха. Даже не заметил, как погрузился в сон, и уже совсем другим.  В эту ночь он впервые понял, что жизнь в неблагополучной семье намного хуже, чем жизнь в интернате. Там нет родительского тепла, но и таким теплом душу не согреешь, а значит, круглое сиротство – не самая горькая участь.
По возвращении в интернат он предложил своей несчастной однокласснице дружбу, чтобы та не чувствовала себя изгоем среди одноклассников, и попросил Валентину Тимофеевну посадить их за одну парту. На что сразу же получил согласие, так как с такой взбалмошной драчливой девочкой никто не хотел сидеть.  Но домой к ней больше не ездил, хотя и привязался как к родной сестре. Вполне хватило и одного раза.
И эта дружба оказалась судьбоносной. Связала их на всю последующую жизнь, хотя и длилась недолго, всего лишь два года, и прервалась по важной причине – усыновление Елисей. В это время он учился уже в четвёртом классе.


Глава 5. Усыновление.


За неделю до зимних каникул к нему подошла Валентина Тимофеевна и сообщила, что на выходные дни отведёт его в гости к своим знакомым, желающим усыновить сироту. Подсказала, как правильно себя вести, как общаться, чтобы понравиться, и предупредила, чтобы не наговорил лишнего, а особенно о своей жизни с родителями, которую он будто бы помнил. Могут понять неправильно. Сама не раз размышляла над тем, как мог ребёнок запомнить свою жизнь в очень раннем возрасте, да ещё и кое какие её моменты в перевёрнутом виде. Ведь мир вверх ногами могут видеть только младенцы. А он утверждал, что видел, даже кого, где и когда. Якобы бы находился с мамой в магазине, будучи у неё на руках, и видел женщину в белом фартуке, находившуюся у прилавка, очевидно продавщицу. И она была вверх ногами. И её прилавок также.  А о таком рассказывать нежелательно. И о крёстной матери также, которую запомнил лежащей на столе, с закрытыми глазами, и не реагирующей на присутствующих людей. И о многом другом, известном ей и нам также из его воспоминаний, описанных ранее.
 Но её убеждения были излишни, хотя Елисей и вёл себя согласно поучениям, и о своём прошлом не сказал ни слова, а только отвечал на их вопросы.
Люди встретили его приветливо, но, похоже, наперекор своему желанию. Очевидно они хотели усыновить девочку, и согласились на встречу с мальчиком только из уважения к сердобольной Валентине Тимофеевной, умеющей описывать незавидное настоящее в более ярких красках. Об этом он догадался, едва увидел у них в доме портрет их дочери, ушедшей из жизни в семилетнем возрасте. Пробыл у них два дня и вернулся в интернат.
Больше Валентина Тимофеевна не напоминала Елисею об этих людях, да и ему уже было всё равно, знал, что им не нужен и убедил себя поскорее их забыть. Хотя неприятный осадок в глубине его детской души всё же остался, и иногда давал о себе знать. Никак не мог понять: почему с ним так потупили? Ведь прежде чем приглашать в свой дом сироту и, тем самым обнадёживать желанными переменами, нужно быть уверенным в своём выборе.
Через месяц он полностью забыл об этих людях и неудачной к ним поездке. Снова смирился с настоящим и уже не надеяться на какие-либо изменения.  Но счастье ему всё же улыбнулось, и только благодаря усердию Валентины Тимофеевны, не смирившейся с неудачей. Она дала себе слово: найти Елисею приёмных родителей, и, таки нашла, причём неожиданно, и среди супружеских пар, вычеркнутых ранее из её списка. И как раз вовремя.
Вернулась однажды домой, после недельного отсутствия, и тут же получила нужную информацию от языкатой соседки, знающей все местные сплетни. Даже подумать не могла, что её благое дело семилетней давности окажется незавершённым, ведь девочка всё это время жила у приёмных родителей и ходила в местную школу, а значит, и доказательства об удочерении были не обязательны. И вдруг такая неприятная и одновременно приятная новость: по окончании восьмого класса её бывшая воспитанница ушла жить к родному отцу-алкоголику, лишённому восемь лет назад родительских прав сразу после смерти супруги. И, похоже, возвращаться к ним не собиралась. Как выяснилось позже, сильно обиделась на обычное замечание приёмного отца, касательно своего поведения.
- Лучше буду терпеть упрёки от родного отца, - злобно бросила им в лицо, - чем выслушивать их от чужого человека!
Схватила в руки сумки, собранные заранее, и помчалась к выходу, а потом с грохотом захлопнула за собой дверь. Очевидно ждала подходящего момента, чтобы исполнить задуманное.
А остановить её они не решились, не было смысла, хотя за прожитые вместе годы полюбили как родную дочь. Раз надумала уйти к родному отцу, то переубеждать в обратном было бы бесполезно. К тому же на днях получила паспорт, поэтому считала себя уже вполне взрослой, чтобы кому-то подчиняться. Девочка была гордой, своенравной и всегда при своём мнении, это они заметили сразу, едва она вошла в их семью. Сразу отказалась от замены фамилии и отчества при удочерении, потом тянула резину и с самим удочерением, ссылаясь на те или иные причины, а через время отказалась и от этих законных формальностей.
Видя её скептическое отношение к удочерению, приёмные родители не настаивали на нём, хотя в душе и надеялись, что когда-нибудь она изменит своё решение. Им очень хотелось иметь дочь, и она у них появилась, пусть даже и при таких неприемлемых условиях, о которых не обязательно было всем знать. Вот так она и прожила у них целых семь лет в качестве дочери, но не будучи ею, хотя при людях называла их отцом и матерью. А потом ушла к родному отцу, без уважительной на то причины.
 Она сделала им больно, и они ответили ей тем же. Через полтора месяца после её ухода усыновили мальчика – первого предложенного им Валентиной Тимофеевной сироту, хотя и не были в восторге от такого предложения, но вида не подали.
 Об этом Елисей узнал чуть позже, уже будучи их законным сыном, и не только от них, но и от соседей, как детей, так и взрослых, холодно относящихся к детдомовским подкидышам, и не упускающим возможности укусить их за больное место. Но Елисей на неприязнь соседей не обращал внимания, а признание родителей его ничуть не огорчило, ибо к этому времени уже сильно к ним привязался. С первого дня своего появления в их доме почувствовал разницу между ними и людьми, приглашавшими его ранее. От них исходило искреннее тепло, пусть даже и без любви, а от тех фальшивое.
А с местной детворой общий язык нашёл очень быстро, так как был достаточно общительным и умным мальчиком. И даже завёл среди них преданных себе друзей, на что вполне хватило всего лишь первой недели летних каникул, которые он впервые за всю свою прошлую жизнь провёл дома.
 Четвёртый класс окончил в интернате, получив за отличную учёбу наградную книгу на торжественной общешкольной линейке, а в пятый пошёл уже в местную школу, находившуюся недалеко от дома.
Приёмные родители первое время сильно скучали по ушедшей от них дочери, заметно было по их лицам и частым тяжёлым вздохам, а после согласия Елисея на усыновление и смены своей фамилии на их фамилию, изменились прямо на глазах, очевидно стали воспринимать его уже не иначе, как за своего родного сына.
Елисей же не мог нарадоваться своей новой жизни, особенно первым летним каникулам, проведённым вне стен интерната. Почти все жаркие дни, с утра до вечера проводил с друзьями на море, находившемся в двадцати минутах ходьбы от их дома, а дождливые просиживал дома за чтением книг, как художественных, так и научных. Его приёмные родители имели высшее образование, поэтому необходимой литературы в доме было предостаточно. Заметил это в первый же день своего ознакомления с их домом, и только благодаря унаследованной от родного отца тяге к знаниям.
Так незаметно пролетели первые два месяца летних каникул. За это время к Елисею успели привыкнуть и родители его друзей. Ознакомились с ним поближе, пообщались на разные темы и, не найдя к чему придраться, утратили интерес к сплетням. А некоторые из них даже стали разрешать своим детям приводить его к себе домой, не обнаружив в нём воровских наклонностей, хотя и остались при своём мнении, считая всех воспитанников детских домов ворами.
Но такое их доверие к нему длилось не долго. Рухнуло в один миг, достаточно было одного неприятного инцидента, в котором он даже не участвовал. К тому же ничего о нём не знал, и узнал совсем случайно, во время разразившегося скандала.
В этот день он вместе с родителями рано утром уехал в центр города, чтобы скупится в нужных магазинах всем необходимым к началу учебного года.
 Пробыли они там почти до самого вечера, так как покупок было не мало, и домой вернулись, когда на улице уже начинало темнеть.
Елисей сильно устал от долгой утомительной ходьбы по магазинам, да ещё и в сильную жару, поэтому ему было не до друзей. Быстро занёс в свою комнату все покупки и сразу же завалился спать. Даже не почитал перед сном книгу, что делал всегда, не говоря уже об ужине, о котором и вообще забыл.
Родители его были утомлены не меньше, поэтому после лёгкого перекуса тоже легли отдыхать.
Ночь прошла, как обычно, тихо и без каких-либо происшествий, а вот утро выдалось довольно-таки громким, что очень не понравилось главе семейства, привыкшему отсыпаться за всю неделю только в свой единственный выходной - воскресенье. Что касается вчерашней субботы, так на этот день он отпросился на работе, чтобы купить сыну всё необходимое для школы, так как по воскресеньям многие магазины не работают.
А произошло вот что. Ровно в половину восьмого утра, у их дома собрались соседи, очевидно договорились с вечера, чтобы выразить своё недовольство касательно пагубного влияния на их благовоспитанных детей детдомовского мальчика, проживающего в их доме, хотя и знали о его непричастности в происшедшем. Им нужен был козёл отпущения, и они нашли, даже не задумываясь над тем, что у того уже может быть сильная защита.
Первая к ним вышла Екатерина (так звали мать Елисея), проснувшаяся раньше всех и возившаяся по хозяйству, а потом и её супруг, разбуженный шумом.
Оказывается, соседские дети в субботу совершили вылазку в ближний детский лагерь, в котором отдыхают во время летних каникул школьники из других городов: ученики младших классов в одноэтажных зданиях, а старших в объёмных брезентовых палатках. Проникли через лазейку в заборе на территорию лагеря, когда все дети, вместе с вожатыми находились на море, и забрались в ближнюю палатку. Прошвырнулись по всем тумбочкам и прикарманили, всё что понравилось. Но убежать с награбленным не успели, в палатку вошёл сторож, осматривавший территорию лагеря во время отсутствия детей и их воспитателей. С ним, что случалось очень редко, были две собаки, жившие на территории лагеря с первых дней своей жизни, и выкормленные сердобольными работницами пищеблока. Никто точно не знал, как они оказались на территории лагеря, да ещё у самой двери кухни, где готовилась еда для детей и воспитательного персонала, а только предполагали, что их мать была бездомной. Ощенилась и бросила их на произвол судьбы слепыми и беспомощными. Или же их подкинули местные жители, жившие поблизости и избавившиеся от нежелательного пополнения.
С подобным вопросом столкнулось и руководство лагеря: одно дело накормить, а совсем другое - оставить на постоянно. Плюс - не положено по многим причинам. Но выбросить беззащитных щенят на улицу никто из них не решился, не хотели брать грех на душу, поэтому решили дождаться, когда те хоть немного подрастут.  Дожидались, дожидались, а потом уже не смогли, сильно к ним привязались. К тому же щенки оказались наполовину породистыми, заметно было по постоянно поднятым ушам, и, похоже, не глупыми, какими и должны быть сторожевые собаки. Едва открыли глаза, и тут же стали зарабатывать себе на еду: тявкать на всех незнакомцев, проходивших мимо их будки, или поблизости. А будку для них сделал сторож, и поставил возле входной двери своего сторожевого домика. Своих кормильцев они узнавали сразу, и встречали их не иначе, как радостным визгом.
Вот так эти собаки и остались в лагере. Летом они находились в вольере, для подстраховки, хотя на детей не лаяли, уже привыкли к ним, и выпускались на свободу очень редко и только во время отсутствия детей, а в несезонное время года мотались по лагерю, помогая сторожу его охранять.
Они же и учуяли в палатке присутствие детей и, остановившись у её входа, стали радостно лаять, в надежде получить от них что-то вкусное, к чему привыкли как к должному. В этот день сторож их ненадолго выпустил из вольера, чтобы немного размяли лапы, во время отсутствия детей, и очень удивился, увидев реакцию собак.
 Не меньше его были удивлены: врач и заведующая лагерем, вышедшие из соседней палатки после обязательного осмотра, так как были уверены, что все дети находятся на пляже. Им всегда сообщали, когда кто-то из них оставался в лагере, и по какой причине также. Когда же вошли в палатку, то сразу же и поняли, чьи это дети и зачем сюда явились.
 Те же от испуга застыли на месте, причём сразу, едва услышали раздавшийся у самого входа в палатку лай собак, перекрывших им путь к побегу, и молча смотрели на вошедших сразу за лаем взрослых.
Заведующая видела, что дети сильно напуганы, но отпустить их не решилась, посчитала, что безнаказанностью может им только навредить. Решат, что несовершеннолетним всё дозволено, и на одной такой вылазке не остановятся, обязательно попробуют ещё раз. А любое воровство: мелкое или крупное - является преступлением, желание к которому у детей необходимо отбить сразу.
Обернулась к сторожу и шёпотом велела ему вызвать полицию.
 А блюстители порядка долго себя ждать не заставили. Прибыли в лагерь за считанные минуты и, усадив малолетних преступников в машины, развезли их по домам, где и побеседовали с их родителями на тему неправильного воспитания, строго предупредив о грозившем именно им наказании, в случае повторения подобного преступления.
Екатерина пришла в негодование от такого наглого незаслуженного обвинения, но сразу же взяла себя в руки, чтобы ещё больше не усугубить и так неприятную обстановку:
- А Елисей здесь причём? – спросила их с заметным волнением в голосе. – Ведь он не участвовал в краже? Какие могут быть к нему претензии? Вчера он весь день был с нами в городе, а по возращении сразу же лёг спать. Не знаете на кого свалить вину своих благовоспитанных детей?
- Наши дети сами до такого бы не додумались! – злобно высказалась одна из соседок. – Это он их научил!
- Детдомовские воспитанники - все воры! – добавила в том же духе другая.
- Воры, попрошайки и проныры, - уточнила третья, - все продукты из моей тумбочки украли, когда я лежала с маленькой дочкой в детской больнице. Даже не заметила, когда, хотя постоянно находилась в палате. Наверное, ночью. А днём шныряли по всем палатам, выискивая, где и чем можно поживиться, и выпрашивали у детей продукты. Пришлось из-за них выписаться раньше времени.
В этот момент с грохотом распахнулась входная дверь дома, и на крыльцо вышел глава семейства, покрытый багровыми пятнами.
- Не смейте оскорблять моего сына! – взревел он, приближаясь к наглым сплетницам. – Иначе я за себя не ручаюсь!
- Успокойся, Александр, - испугалась Екатерина агрессивного состояния супруга, - давай всё уладим без скандала, тихо, мирно.
Когда он сильно расстраивался, то потом долго и болезненно успокаивался. Жизненные трудности изрядно потрепали его здоровье, заключительным этапом которых был уход дочери, пусть даже и не родной. Теперь у него появился свой родной сын, носивший его фамилию и отчество, и за него он готов был сражаться даже со всем миром.
- Не будь такой наивной! – продолжал он тем же тоном. – Они явились сюда далеко не с миром!
Не ожидавшие такой реакции со стороны хозяина дома, соседки растерялись, но одна из них, самая нахальная и языкатая, всё же нашла, чем его ещё больше ужалить:
- Он вам такой же сын, как и ушедшая дочь. Сколько лет водили всех за нос.
Александр пулей влетел в дом и за считанные секунды, вернулся обратно, но уже не с пустыми руками:
- Вот, видите запись в паспорте? – предъявил протянутой вперёд рукой раскрытый на нужной странице документ. – Думаю, вы читать умеете. И не забудьте обратить внимание на фамилию ребёнка.
Все сплетницы, как одна, устремили взгляд на такое весомое доказательство, которое крыть уже было нечем.
- А это его свидетельство о рождении, в котором указаны имена и фамилии родителей, - продолжил Александр, уже более спокойно, показывая второй рукой не менее важный документ.
Екатерина молча смотрела на супруга и не могла нарадоваться проявившимся в нём новым качествам, таким как уверенность в отцовстве и защита своего ребёнка.
Елисей также, как и отец проснулся от шума, доносившегося со двора в его комнату сквозь открытую форточку, но из дома выйти не решился, а молча и незаметно наблюдал из окна за происходящим, периодически смахивая с глаз слёзы, как обиды, так и радости.
- Всё понятно? – спросил Александр, окинув презрительным взглядом злоязычниц. – А теперь пошли вон! Иначе вызову полицию, и тогда уже о краже ваших детей узнает весь город.
Этого предупреждения вполне хватило сварливым соседкам, чтобы закрыть рты и разойтись по домам.
Больше разговоров на эту тему между соседями не было, всем хотелось поскорее забыть такое позорное происшествие. Но недоверчивость к Елисею так и осталась. Друзей у него резко поубавилось. Родители запретили своим чадам с ним общаться, хотя с его родителями помирились сразу, буквально через неделю после скандала. Екатерина работала заместителем главного врача в детской больнице, поэтому прерывать с ней контакт им было не выгодно, а Александр слыл отличным мастером бытовой техники, хотя и не был профессионалом, и ссориться с ним было нежелательно. Ремонтировал всё что ему приносили и бесплатно, только на покупку новых деталей брал деньги. Доводил до ума даже не подлежащие ремонту стиральные машины, которые уже собирались выбрасывать на свалку.
 Вот так у Елисея остался всего лишь один друг, и то живший на соседней улице, родители которого целыми днями находились на работе и не в состоянии были контролировать, где и с кем он гуляет. От былой преданной дружбы не осталось и следа, вполне хватило одной гнусной клеветы.
И такая молчаливая неприязнь к нему со стороны соседей длилась пару месяцев, а потом всё стало на свои места: признали его законным сыном уважаемых людей и полноправным жителем их района. Хотя некоторые из них, иногда, и в основном во время ссор детворы на улице, которые случались довольно-таки часто, поглядывали на него, как на виновника, а самая скандальная даже высказалась однажды вслух:
- Тебя взяли, как человека, а ты ведёшь себя как....
Елисей знал, что оправдываться перед ними бесполезно, всё равно останутся при своём мнении, поэтому молча уходил домой. И родителям об этом ничего не рассказывал также, во избежание новых сор, да и сильно дорожил ими, чтобы расстраивать из-за таких пустяков. Ценил свою новую жизнь, и смирялся со всеми, сопутствующими ей невзгодами.
За год своего проживания в семье он заметно повзрослел: вытянулся в росте, и со стороны стал выглядеть старше своих друзей сверстников, поэтому мотаться по улице ему уже было не интересно, а из-за высокого роста и неудобно. Выходил к друзьям ненадолго, и только пообщаться, а в играх участия не принимал, чем огорчал слегка повзрослевших и обнаруживших в нём редкие качества девчонок, которых в числе друзей было не мало. Даже его детдомовское клеймо уже не было помехой, красота одержала над ним верх, а ум добавил превосходства.
 В новой школе, как и в интернате, он был круглым отличником, и за год обучения в ней стал её гордостью, одержав победу на городской математической олимпиаде. Его уважали и ценили, как учителя, так и одноклассники, за то, что не гордился своими знаниями, и никому не отказывал в помощи по тем или иным предметам. Нравился он также и многим девчонкам школы, не говоря уже об одноклассницах, бросавших восторженные взгляды в его сторону, но о серьёзных чувствах в таком возрасте не могло быть и речи, поэтому будем воспринимать их повышенное внимание за обычное подростковое увлечение.
 Почти все вечера, после выполнения домашнего задания, Елисей проводил с другом, единственным среди всех друзей, оставшимся ему верным в трудное для него время, жившим, как нам уже известно, на соседней улице, а в выходные дни ездил с ним в центр города, где можно было неплохо провести время, особенно в местах общественных гуляний: городских парках и площадях, перенасыщенных аттракционами. Там, у аттракционов он однажды и встретил свою давнюю подругу из интерната – Любу, даже не поверил своим глазам. Никак не ожидал её увидеть, да и с трудом узнал, настолько изменилась - похорошела и вытянулась в росте. Она была с подружкой, как он узнал позже, жившей с ней по соседству, с которой сдружилась сразу после его ухода из интерната, очевидно поняла плюсы дружбы.
Девчонки стояли в очереди в кассу, чтобы купить себе билеты на какой-то из аттракционов.
- Люба, это ты? – обратился к ней Елисей, приблизившись. – Я тебя еле узнал.
Люба устремила на него взгляд своих огромных голубых глаз.
- Не поняла? - произнесла удивлённо, всматриваясь в лицо незнакомца. – Елисей, что ли?
Елисей молча смотрел на свою былую подругу и не мог оторвать от неё взгляда, настолько был очарован необыкновенной голубизной её глаз. Такое с ним случилось впервые, хотя красивых девчонок видел не мало, даже превосходящих её своей красотой.
- Ну, конечно же Елисей! – ответила на свой вопрос Люба, узнав друга. – Откуда ты взялся? «Ой, извини, - опомнилась она, - не то хотела сказать, растерялась от неожиданности. Я так рада тебя видеть!»
- И я рад тебя видеть, - улыбаясь ответил Елисей после небольшого молчания.
- Я тебя еле узнала, - продолжила Люба, - сильно изменился, повзрослел и стал настоящим красавцем. Наверное, и от девчонок отбоя нет?
- Какие девчонки?  - недовольно скривился Елисей. – Нашла тему для разговора. Стань собой, иначе решу, что ошибся. Не такой я тебя запомнил. Лучше познакомь нас со своей подругой, а я познакомлю вас со своим другом.
- Ну, коль желаешь былой индивидуальности, то всегда пожалуйста, - засмеялась Люба, - с ней я ещё не полностью распрощалась. Иногда бывает необходима, особенно в убойных ситуациях, сам знаешь каких, не раз был свидетелем. А мою подругу зовут Анастасия. Классная девчонка! Полностью подходит мне характером.  Мы с ней, как не разлей вода. Целыми днями находимся вместе, учимся в одном классе и сидим за одной партой. Кстати, уже полгода, как я ушла из интерната. Живу теперь с мамой, помогаю ей по дому и учусь в местной школе. В школе мы с подругой впервые и познакомились, хотя жили по соседству.
- А что с отцом? – поинтересовался Елисей, и тут же опомнился: -  Если, конечно, это не секрет.
- Какой может быть секрет, - ответила по-простецки Люба, - если о нём вся улица знает. Еле пережили с мамой позор! Ограбил вместе с другом алкоголиком местный хозяйственный магазин. Взломал замок, пока тот стоял на страже, и вынес ящик денатурата, а потом ещё и огрел бутылкой по голове любопытного прохожего, заподозрившего кражу. Выпить видите ли сильно захотелось, а на всё остальное было наплевать. Мама еле удрала от него в тот вечер к соседям, гонялся за ней по двору с дубиной, требовал, якобы украденную ею водку, а потом не солоно хлебавши отправился на промысел. Так вот, эта кража ему вышла боком, и его другу также. Отключились после двух выпитых бутылок, да так, что их еле откачали в больнице. Месяц пролежали в больнице, а теперь отбывают срок в тюрьме, как за ограбление, так и за нанесение серьёзных телесных повреждений случайному свидетелю.
Люба сделала глубокий выдох, словно выбросила из себя весь негатив, и улыбаясь, добавила:
- Теперь мы с мамой живём одни, и не можем нарадоваться наступившему в доме покою. Хоть бы он продлился подольше.
- Не было бы счастья, так несчастье помогло, - задумчиво произнёс Елисей, и протянул руку Анастасии: - Рад познакомиться.
- И я также, - улыбаясь, ответила та, пожимая ему руку, - не раз слышала о тебе от подруги.
- Познакомились, и хватит, - вмешался друг Елисея, утративший терпение, - теперь моя очередь.
Ему приглянулась Анастасия, и он хотел поскорее с ней познакомиться, для дальнейшего общения.
Елисей молча улыбнулся, догадавшись о заинтересованности друга, и отошёл в сторону.
- Меня зовут Кирилл, - довольно продолжил друг, протягивая руку Анастасии, - а твоё имя мне уже известно, поэтому достаточно будет и рукопожатия.
Анастасия засмеялась, приведя в восторг своего юного кавалера звонким смехом, и крепко пожала ему руку, как настоящая пацанка. Похоже, он ей тоже приглянулся.
С этого дня наши герои стали неразлучными друзьями. Все выходные и праздничные дни проводили вместе, а в будни и вечера, только по возможности. И так продолжалось целых семь лет, пока их подростковая увлечённость не перешла в серьёзное глубокое чувство – любовь.



Глава 6. Юность.


К настоящему времени они уже окончили школу и стали студентами вузов. Елисей и Кирилл обучались в авиационном университете, а Люба и Анастасия в медицинском. И эти студенческие годы для них были самыми счастливы в их жизни. Любовь, учёба, беззаботность, отдельное съёмное жильё в центре города, оплачиваемое родителями, студенческие развлекательные вечеринки, незабываемые многодневные вылазки во время летних каникул на природу и к морю, и планы на будущее. Они радовались жизни, наслаждались ею, и были безмерно счастливы.
Всё рухнуло в один миг, буквально за несколько месяцев до окончания их учёбы в вузах. Неожиданно по всей стране прозвучала воздушная тревога, оповестившая о начавшейся войне, сопровождённая гулом вражеских самолётов, мощными залпами из наземных орудий и оглушительными взрывами.
 Все учебные заведения в городе сразу же были закрыты, поэтому оканчивать учёбу им пришлось заочно и в ускоренном темпе.
Наши герои знали, что по окончании учёбы их сразу же отправят на войну, и парней, и девушек, так как, и те, и другие были военнообязанными, и с востребованными специальностями, поэтому за неделю до защиты дипломов соединились законными узами брака, в единственном, всё ещё работающим на их счастье в городе загсе. Расписались без каких-либо торжеств, было далеко не до них, в городе не стихали взрывы, и поставили в известность только своих родных. И по телефону.
Через месяц съёмная двухкомнатная квартира где жили наши герои опустела. Сначала парней отправили на войну, как военных лётчиков, а потом и девушек, как медицинских работников. Первым повезло больше, попали на один военный аэродром, хотя пребывание там везением вряд ли можно было назвать, только то, что были вместе, а вторым вообще не повезло, их разделили сразу, отправив в разные и самые горячие точки.
  Благодаря своим покладистым характерам наши парни очень скоро освоились в новом коллективе и сдружились со всеми ребятами, зная, что их дружба может быть кратковременной, ибо из полётов возвращались не все, к чему они также очень скоро привыкли. Смирились с настоящим, и покорно отправлялись в ежедневные, отнимающие жизнь полёты. Благодарили Господа за каждый прожитый день и верили в скорое, но уже светлое будущее. А оно оказалось далеко не светлым. Неожиданно судьба дала о себе знать. В одном из боевых вылетов их самолёты были подбиты, и хотя они оба успели их вовремя покинуть, будучи тяжело раненными, живым приземлился только один Елисей, но в бессознательном состоянии. Кирилл потух сразу после прыжка, едва увидел перед собой в воздушном пространстве прозрачное, окутанное радужным сиянием, лицо любимой. Понял, что она пришла за ним и откуда также. Но перед уходом в небытие всё же успел произнести вслух слова пророчества:
- Жестокая прихоть одних, слепая покорность других, и один исход для всех.
Друзья сильно скучали по своим любимым, надеялись на скорую встречу с ними во время полагающегося кратковременного отпуска, и даже не догадывались, что тех уже давно нет в живых.
Обе девушки погибли в первый же месяц своего пребывания в горячих точках, при оказании медицинской помощи тяжело раненым бойцам.


Глава 7. Горькая реальность.


Очнулся Елисей от странного ощущения в ногах и открыл глаза. Увидел перед собой миловидную молодую девушку, одетую в белую медицинскую одежду, он сразу же понял, где находится, хотя и не помнил по какой причине.
 Она сидела на стуле у его кровати, слегка к нему наклонившись, и нежно вытирала марлевым тампоном его мокрый, покрытый холодным потом лоб.
- Что со мной? – спросил её еле слышно.
От неожиданности она вздрогнула, очевидно была поглощена своими мыслями, но сразу же опомнилась.
- Всё хорошо, Елисей, - ответила ему ласково, - скоро ты поправишься, страшное уже позади.
- Ты о чём? – насторожился Елисей, резко оторвав голову от подушки.
- Лежи, – испугалась медсестра его реакции, - тебе нельзя вставать, может открыться….
 И, недоговорив, замолчала, чтобы снова не сказать лишнего.
Но её предупреждение уже было излишним. После резкого потемнения в глазах Елисей сразу же вернулся в прежнее лежачее положение.
- Как же ты меня напугал, - пролепетала она взволнованно, - больше так не делай.
Сделала глубокий выдох и продолжила прерванную работу, даже не догадываясь о том, что Елисей её не слышит и не чувствует её прикосновений ко лбу.
После резкого потемнения в глазах к нему вернулась утраченная при ранении память, сопровождённая загадочными видениями, причину которых он понял только сейчас.
Вспомнил все ужасающиеся подробности последнего боевого вылета и прыжок с подбитого самолета, а потом резкая пустота и появление в ней трёх полупрозрачных сияющих лиц: Кирилла, Анастасии и его любимой. Люба улыбнулась ему очаровательной улыбкой и, послав воздушный поцелуй, растворилась в пространстве, а вслед за ней исчезли и друзья. И снова пустота. Больше ничего не помнил - как приземлился и как оказался в госпитале.
- Любимая, вернись! – произнёс он, задыхаясь и, вздрогнув всем телом, открыл глаза.
- Елисей, - растерянно прошептала медсестра, - я…
И замолчала, выронив из руки марлевую салфетку от его последующих слов:
- Бессмысленная слепая покорность чужому высокомерию, приводящая к пустоте и горькому разочарованию.
- Что ты сказал? – спросила она, опомнившись. – Повтори, пожалуйста, я не поняла.
Но ответа не последовало. Елисей сделал глубокий вдох и погрузился в сон.
«Как же ты мне дорог, - продолжила уже мысленно медсестра, глядя на его бледное красивое лицо, - с первого дня твоего появления в госпитале не отхожу от твоей койки, только о тебе и думаю. Мне уже, и врачи делают замечание, что уделяю тебе внимание больше чем другим больным, а я ничего не могу с собой поделать. Тянет к тебе как магнитом, и не могу понять, почему. Ведь совсем тебя не знаю и только сегодня впервые услышала твой голос. Неужели это любовь?»
От внезапной догадки её сердце заколотилось, как при быстром беге.
«Нет, не может быть, - сама себя успокоила, - скорее всего мне его просто очень жаль, ведь такой молодой, красивый, и уже...».
Тяжело вздохнула и снова продолжила:
 «К тому же женат, доказательством тому запись в стационарном журнале и обручальное кольцо на его безымянном пальце. И, похоже, очень любит свою жену. Поняла из его слов, пусть даже и загадочных. Почему-то просил её не уходить. Может они расстались неофициально, а он её до сих пор любит и надеется на примирение? Скорее всего – да, а значит, мне необходимо выбросить его из головы. Но почему мне так тяжело на душе? Что будет с ним, когда узнает правду?  Как на неё отреагирует? Ведь ему до сих пор не сообщили о непоправимых последствиях ранения, не было возможности. В такой момент обязательно кто-то свой должен быть рядом, чтобы поддержать морально, а его любимая ещё ни разу не дала о себе знать».
Смахнула с глаз накатившиеся слезы и уверенно шёпотом добавила:
- И этим «своим» буду я, а когда явится его жена, отойду в сторону, и только после того, как узнаю о её намерениях. Мне дорог этот парень, и я не допущу, чтобы он чувствовал себя одиноким и никому не нужным.
В этот момент открылась дверь, и в палату заглянула старшая медсестра.
- Виктория, на выход, - обратилась к ней тихо, а когда та вышла в коридор, добавила уже обычным тоном: -  Привезли тяжело раненых бойцов, двух из которых необходимо срочно прооперировать. За дело.
Виктория согласно кивнула головой и помчалась подготавливать их к операции. Несвоевременное оказание медицинской помощи могло стоить им жизни.
Весь день она была занята важными делами и освободилась только глубокой ночью, но отдыхать в сестринскую не пошла, как другие медсёстры, хотя и сильно устала, а направилась в палату любимого, где чувствовала себя как дома. Даже твёрдый стул уже не казался таким твёрдым. Тихо приблизилась к его кровати, чтобы не разбудить соседей по палате и, умостившись на стуле, только тогда заметила, что его глаза открыты.
На ночь дежурные медсёстры двери в палаты всегда оставляли приоткрытыми, чтобы быть в курсе, что в них происходит, и не упустить внезапных критических приступов у больных. Поэтому они были слегка освещены, проникавшим с коридора светом.   
- Сестричка, - шёпотом обратился к ней Елисей, - почему ты не отдыхаешь? Я чувствую себя хорошо, поэтому твоё присутствие здесь не обязательно.    
- Но я…, - растерялась Виктория от неожиданности.
- Иди, отдыхай, - продолжил Елисей, улыбаясь, - и я постараюсь уснуть, чтобы завтра выглядеть бодрым. Хочу попросить у лечащего врача разрешения подниматься с кровати. Привык к армейской закалке, поэтому не могу долго находиться в лежачем положении, судорога временами сводит ноги, и позвоночник, как не свой.  Необходимы движения.
- Ещё слишком рано о таком просить, - опомнилась Виктория, - ведь ты только сегодня…
- Мне нужно поскорее встать на ноги, - перебил её Елисей, - чтобы узнать правду, о которой я пока что только догадываюсь.
Глаза Виктории затуманились слезами.
- Значит, завтра, - пролепетала еле слышно, и чтобы не выдать своего состояния, спешно покинула палату.
Елисей, недоумевая, посмотрел ей в след:
«Странная девушка. Так быстро вышла из палаты, будто на что-то обиделась. Хотя, какая мне разница, что у неё на уме. Лучше буду спать, а не ломать голову над тонкостями женской психологии».
Закрыл глаза и через небольшой промежуток времени уснул.
Последующие дни его нахождения в госпитале были для него хуже пережитого им ранее кошмара в небе во время боевого вылета. Боль от ранения была кратковременной и телесной, ибо исчезла сразу при потере сознания, а полученная во время информации о непоправимых последствиях этого ранения, душевной, невыносимой и не проходящей.  Понял, что стал калекой после ампутации ступни, и что всю последующую жизнь ему придётся провести в инвалидной коляске, или же на костылях, всё зависит от крепости организма и скорости вылечивания позвоночника, повреждённого во время неудачного приземления в бессознательном состоянии. В один миг утратил не только надежду на встречу с любимой, но и интерес к жизни.
И всё это время возле него находилась Виктория, пытаясь хоть как-то утешить и облегчить страдания, хотя это было не просто. Испытала на себе все горькие последствия узнанной им правды: невыносимую душевную боль, рвение в никуда и раздражённость. Не обращала внимания на оскорбления в свой адрес, зная, что они вырываются непроизвольно, и терпеливо дожидалась изменений к лучшему. И наконец-то дождалась: душевный кризис миновал, уступив место унынию, пустоте и разочарованию. Незавидные изменения, но она была рада и таким, так как для полного заживления душевных ран необходимо более длительное время.
Выписался Елисей из госпиталя не на инвалидной коляске, как предполагали врачи, а на костылях. Его позвоночник остался рабочим, хоть всё ещё давал о себе знать. Но домой ехать не захотел, чтобы не показываться на глаза бывшим друзьям и не быть обузой престарелым родителям, а поселился в съёмной квартире этого же города, найденной по его просьбе Викторией.
Виктория не хотела расставаться с любимым, поэтому сильно обрадовалась его просьбе, но виду не подала, чтобы не обратился с подобной просьбой к кому-нибудь другому. Сразу же приступила к поискам и очень быстро управилась. Даже не ожидала, что так повезёт. Уже на второй день нашла подходящую однокомнатную квартиру, расположенную на первом этаже, да ещё и в соседнем подъезде своего дома, и внесла оплату за два месяца. А перед самой выпиской его из госпиталя, загрузила холодильник продуктами, и все шкафы необходимым.
Елисею, естественно, пришлось не по душе её такое чрезмерное внимание, хотя и был благодарен ей за быстро найденную квартиру, но сразу же успокоился, узнав, что оплату требовали наперёд, поэтому пришлось оплатить, чтобы не потерять удобную квартиру.
 - А эти продукты мне достались бесплатно, – продолжала оправдываться Виктория, - вернее не мне, а тебе. Как гуманитарная помощь, выделенная благотворительной организацией всем жителям нашего дома. Я их только за тебя получила, вместе со своими, потому что в день выдачи ты ещё находился в госпитале. Случайно увидела в общем списке твою фамилию и попросила мне их выдать. Очевидно хозяйка этой квартиры вовремя сообщила куда надо о твоём заселении, отсюда и результат.
Соврала и глазом не моргнула, ибо ложь была во благо: любимый поверил.
- Извини, не знал, - ответил Елисей после короткого молчания, - о таком нужно предупреждать заранее, чтобы не причинять боль другим напоминанием о беспомощности, и вместо благодарности подвергаться незаслуженным упрёкам. А теперь уходи, мне нужно побыть одному, чтобы собраться с мыслями.
- Можно, я к тебе приду чуть позже? – спросила Виктория, скрывая волнение. – Наготовлю еды на несколько дней, ведь это не мужское дело, да и тебе не будет скучно.
- А тебе разве не нужно вернуться на работу? – удивился Елисей. – Ведь не покидала её ни днём, ни ночью. И сегодня до моей выписки там находилась.
- Я с сегодняшнего дня в отпуске, - уверенно ответила Виктория, - вчера в госпиталь прислали новых медсестёр, поэтому заведующий несколько человек отпустил в недельный отпуск, чтобы немного отдохнули. А на работу я сегодня пришла из-за твоей выписки, чтобы помочь тебе добраться до съёмной квартиры.
- Ладно, приходи, - согласился Елисей, усаживаясь в кресло, - похоже, ты права, и без посторонней помощи мне сейчас не обойтись, как бы я не старался и сколько бы не убеждал себя в обратном. Сила воли в моём случае не помощница.
 Раздражённо отстранил от себя костыли и, откинув голову назад, закрыл глаза.
-  Я отделю от общей связки один ключ для себя, - предупредила Виктория, - чтобы не беспокоить тебя во время отдыха. Тихо зайду в квартиру и буду возиться на кухне.
- Как хочешь, - ответил Елисей и, сделав глубокий вдох, погрузился в сон.
- Мой любимый, - прошептала Виктория, вздохнув облегчённо, - какой же ты догадливый. Твой сон мне как раз на руку. Не горю желанием с тобой расставаться. Отдыхай, а я займусь необходимым.
Окинула его любящим взглядом и, закрыв дверь комнаты, отправилась на кухню готовить еду.
Проснулся Елисей поздним вечером, очевидно тихая домашняя обстановка поспособствовала длительности его сна, даже не ощущал неудобств, будучи в сидячем положении, и тут же почувствовал сильный голод из-за неимоверных запахов, доносившихся с кухни.
- Не понял? – недоумевая, принюхался он, проглотив голодную слюну, и тут же вспомнил о Виктории: - Ах да, сестричка. Она же собиралась прийти, чтобы приготовить еду, и, похоже уже управилась. Как же вкусно пахнет! Как когда-то на кухне в родительском доме. Нет, не могу, нужно срочно поесть, иначе проглочу собственный язык.
Поднялся с кресла и, опёршись о костыли, отправился на кухню.
Виктория в это время вытаскивала из духовки пушистые румяные пирожки.
- Елисей, – еле выговорила она, вздрогнув от неожиданности, - как же ты меня напугал. Чуть не выронила из рук лист с пирожками.
- Сама виновата, - ответил Елисей, не отрывая глаз от пирожков, - так раздразнила ароматами, что не до предупреждений было. Помчался на кухню на всех парусах, едва открыл глаза.
Виктория засияла от счастья, никак не ожидала такой реакции.
- Что будешь есть? – спросила, поставив противень на кухонный стол. Суп с фрикадельками? Картофельное пюре с котлетами, или пирожки с клубничным джемом? На ночь перегружать желудок нежелательно, поэтому сам решай.
- Давай всё, - продолжил Елисей в том же духе, усаживаясь за обеденный стол, – только небольшими порциями, чтобы влезло. До утра не выдержу.
- Сейчас, - выпалила Виктория, доставая со стола тарелки, - я мигом.
И за считанные секунды заставила весь стол едой. Не осталось даже места для стакана с компотом, поставила его на свободный табурет.
- А ты? – удивился Елисей, увидев, что она не собирается садиться за стол. – Не проголодалась, что ли? Ведь судя по тому, сколько наготовила еды, квартиру ты не покидала.
- Решила испечь пирожки, поэтому и передумала уходить, - оправдалась Виктория, - тесто то, поднимается долго. А на ночь я не ем, с детства выработала в себе эту привычку, чтобы не набирать лишний вес.  Поэтому только попью компот.
Елисей улыбнулся:
- Девчонки. Только одно на уме: как бы не поправиться, или же скинуть лишний килограмм. Будут голодать, лишь бы не испортить фигуру.
Покачал головой и, взяв в руки ложку и кусок хлеба, приступил к еде, добавив восторженно:
- Какой вкусный суп! Давненько я такого не ел.
Виктория облегчённо вздохнула и, наполнив ещё один стакан компотом, уже для себя, умостилась рядом. У неё на душе как никогда было легко и спокойно: угодила любимому. Поглядывала на него искоса, боясь встретится с ним взглядом, чтобы не нарушить воцарившуюся идиллию, и в душе не могла нарадоваться его хорошему настроению. Таким она его ещё никогда не видела, за всё время их знакомства.
 Но её конспирация была излишней, Елисею было не до неё. Если бы даже она и смотрела на него не отрывая глаз, то всё равно, вряд ли бы заметил, слишком был поглощён вкусной едой. И опомнился лишь тогда, когда остался только один компот.
- Почему ты до сих пор здесь? – спросил её удивлённо. – Уже очень поздно. Посмотри в окно, на улице темень, хоть глаз выколи, ни одного включенного фонаря. И в доме напротив только в нескольких квартирах горит свет, очевидно люди уже легли спать, да и в подъездах, тоже темно. Как же ты теперь доберёшься домой? Только не вздумай сказать, что собираешься всю ночь сидеть у моей кровати, как в больнице.
- Посвечу фонариком, - уверенно ответила Виктория, - как и все люди, возвращающиеся поздно домой.  А оставаться я не собиралась, вот только помою посуду, постелю тебе постель и сразу же уйду, чтобы ты не чувствовал себя скованно. «Да, чуть не забыла, - вспомнила она о важном, - шифоньер заполнен вещами моего старшего брата, они должны тебе подойти, как по росту, так и по фигуре. Вы с ним почти одного телосложения. Своих у тебя нет, кроме тех, что на тебе, а ему они не нужны, так как живёт в другом городе и приезжать за ними не собирается. Сказал, чтобы я отдала их кому-нибудь из знакомых, или же волонтёрам. И ещё: в санузле всё необходимое - мыло, полотенце, шампунь, мочалки и прочее. Можешь поверхностно ополоснуться, но душ не принимай. Нужно подождать, пока не заживёт полностью рана и можно будет одевать протез. А если надумаешь помыть голову и у тебя не получится, то позвони мне завтра, и без всяких там излишних комплексов, ведь кроме меня тебе помочь больше некому, а я сразу же приду. И на свежий воздух также помогу выйти, а заодно и прогуляюсь с тобой, куда пожелаешь. Кстати, недалеко от дома находится обширный городской парк, где можно хорошо отдохнуть на скамейке в тени деревьев. Не отказывайся от моей помощи, пока я нахожусь в отпуске и могу уделять тебе внимание. Ведь потом такой возможности у меня не будет, разве что в выходной день, который выпадает мне только раз в месяц. Сам понимаешь, почему, тяжёлое время и востребованная профессия.
В этот момент с улицы донеслась в квартиру громкая воздушная тревога.
Елисей побледнел.
- Оставайся здесь, - еле выговорил из-за сильного волнения, - раз не ушла вовремя. Я потерял жену и друзей, и не горю желанием потерять и тебя. Будешь спать в кресле. Хотя и моё жильё далеко не убежище, как и весь дом. Но на улице сейчас находиться намного опаснее.
- Ты прав, - ответила Виктория, с трудом скрывая радость, -  на улицу уже выходить опасно.
Резко повернулась к мойке и принялась мыть посуду, заливаясь слезами радости. Лица её он не видел, а всхлипывания заглушал шум льющейся из крана воды, поэтому выброс эмоций был незаметен.
Елисей выпил компот и, поблагодарив Викторию за вкусный ужин, покинул кухню. Он был ещё достаточно сильно взволнован из-за продолжительной воздушной тревоги, поэтому не обратил внимания на её не менее взволнованный ответ:
- Пожалуйста.
Покончив с мытьём посуды, Виктория ополоснула лицо водой, чтобы смыть следы своей слёзной радости и направилась в ванную комнату за полотенцем, даже не догадываясь, что она занята. 
- Что у тебя лицом? – удивлённо спросил Елисей, едва она открыла дверь. – И почему глаза такие красные?
- Гель для мытья посуды случайно попал в глаза, - отчиталась она первым, что пришло в голову, - поэтому пришлось умыться.
- Что, сразу в оба глаза? – недоумевал Елисей.
- Нет, - ответила она уже уверенно, - сначала в один, а потом в другой. Мочалка стрельнула пеной при трении о тарелку.
- Надо же такому случиться. Помыла три несчастные тарелки, и чуть без глаз не осталась. Лучше бы их сам помыл.
- Не переживай, уже всё в порядке. И извини, что вошла без стука, не знала, что ты здесь.
- Ну раз сюда вошла, и говоришь, что уже всё в порядке, - продолжил Елисей, снимая футболку, - то помоги мне с мытьём головы, похоже, мне самому не управиться.
- Конечно помогу, - засуетилась Виктория, - я же тебе об этом говорила. Сейчас, подожди секунду, я только принесу необходимое.
Помчалась на кухню и вернулась назад с табуретом.
- Вот, садись на него, - продолжила в том же духе, - и наклонись к ванной насколько сможешь, придерживаясь руками за что удобно. А остальное дело за мной.
Елисей так и сделал.
- Отлично, - осталась довольной Виктория, - теперь душ.
Скинула с ног шлёпки и залезла в ванну.
- Что ты собралась делать? – удивился Елисей.
- Голову тебе мыть. На полу негде пристроиться, умывальник мешает, и унитаз также.
- Ты права, - согласился Елисей, окинув взглядом мизерную комнатушку, - места маловато, сразу не обратил на это внимания. Ладно, приступай к водным процедурам, а то мне в такой позе неудобно сидеть.
Виктория включила воду и приступила к делу. Не только старательно вымыла ему голову, но и все доступные при таком неудобном положении части тела. Его хорошо отмыла от больничного запаха, и сама изрядно намочилась. Осталась довольной своей работой и одновременно растерялась. С чистыми, слегка вьющимися волосами он выглядел неимоверным красавцем, глаз невозможно было оторвать, а своим мокрым мускулистым телом притягивал к себе, как магнитом. С трудом отводила от него взгляд, понимая, что для своего же блага, и продолжала желанные и одновременно мучительные для себя действия. Вытирала его тело полотенцем, трепеща при каждом прикосновении, и сразу же брала себя в руки, боясь утратить его доверие и лишить себя даже этой мизерной частицы счастья.
И для Елисея, похоже, её действия: нежные касания рук и поглаживания по телу во время мытья, а потом и при вытирании полотенцем, и исходящая от неё энергия любви, не прошли бесследно. Разбудили в нём естественные желания, усыплённые сначала долгой разлукой с любимой, а потом и её горестной утратой. Растревожили так, что он потерял голову, и уже не в состоянии был управлять своим разумом и своим телом также. Видел перед собой уже не Викторию, а свою любимую супругу, сгорал от любви и безумно её желал.
- Родная моя, - прохрипел он, задыхаясь от волнения, -  как же я по тебе соскучился.
Сорвал с неё мокрый халат и, рывком усадив себе на колени, впился в её уста жарким поцелуем, не ведая, когда и как избавился и от остальных препятствий к желанному счастью. 
Молодые люди слились в едином порыве страсти, забыв обо всём на свете. Пылали, желали друг друга, возносились к неимоверным высотам блаженства и утопали, почти не осознавая происходящего. Им было хорошо, и другого они не желали. Любили и не догадывались, что у этой любви подрезаны крылья. Что она кратковременна, и вспыхнула лишь по воле обманчивой иллюзии, внезапно одурманившей их сознания.
Первым опомнился Елисей, не испытывающий к Виктории притягательных чувств, и относившийся к ней не иначе, как хорошему другу. Увидев её в своих объятиях, да ещё и полностью обнажённой, он резко побледнел, растерялся, и не знал, как вести себя дальше. Но очень быстро взял себя в руки, так как случившегося уже не изменить, а значит, надо смириться и правильно и безобидно выйти из возникшего тупика. Он всё ещё очень сильно любил свою жену, хотя и знал, что больше никогда её не увидит, но заменить её другой ещё не был готов.
- Прости, - произнёс виновато, - я не хотел, чтобы так...  Не знаю, что на меня нашло. Был как в дурмане.
Глаза Виктории наполнились слезами. Этих слов ей вполне хватило, чтобы понять, что ему не нужна Ей было больно, стыдно за свою слабость, вызванную любовью, и до глубины души обидно. Даже подумать не могла, кем была в его объятиях. Что занимаясь с ней любовью, он видел в ней не её, а свою любимую жену, и что вся его страсть предназначались именно ей.
- Не оправдывайся, - пролепетала, слегка опомнившись, - ты не виноват. Любой бы мужчина, оказавшись на твоём месте, повёл бы себя также. Мне нужно было быть сдержанней, думать головой, а не...  Ладно, что теперь говорить. И ты меня извини.
Спешно накинула на себя халат и, схватив в руки нижнее бельё, выбежала из ванной комнаты, а затем покинула и квартиру, несмотря на позднюю ночь и вновь загудевшую воздушную тревогу. Ей уже было всё равно, больнее чем есть, уже не будет.
На этот раз её Елисей уже не остановил, так как происшедшее между ними было для него большой неожиданностью, к которой нужно было привыкнуть. Да и чувствовал себя неловко в её присутствии, даже стыдно было смотреть ей в глаза, не говоря уже об обычном общении.
Молодые люди сблизились и одновременно удалились. Им необходима была разлука, хотя бы кратковременная, чтобы осознать случившееся, разобраться в своих чувствах и понять, смогут обходиться друг без друга, или нет.
 И разобрались. Каждый по-своему.
Елисей больше часа ломал голову над случившемся, никак не мог понять, где были его глаза, когда занимался любовью с медсестрой, ведь абсолютно был к ней равнодушен, только ценил как преданного друга. И вдруг такая оплошность. А потом плюнул и пошёл спать.
 - Обиделась, так обиделась, не будет гладить, где не положено, не камень ведь. Вот и сорвался. А может это и к лучшему, что так получилось, не будет сюда ходить, а я привыкну к самостоятельности.
 Но он в своей назойливой подруге сильно ошибся, не настолько она была глупа, чтобы упускать уже почти своё. Ей вполне хватило одной бессонной ночи, чтобы это понять.
- Дура! – злобно выругала себя вслух, вскакивая с кровати. - Обиделась, непонятно на что! Сама ведь его желала! Такое счастье испытала, любила и была любимой, пусть даже и по ошибке. И что в этом такого? Все ошибаются. А такая ошибка тебе только на руку. Беги к нему, как раньше, и общайся, словно между вами ничего не было, иначе можешь потерять его навсегда.
Быстро оделась и, прихватив ключ, помчалась к выходу, но у двери резко остановилась.
- После такого обиженного ухода шлангом прикинуться мало, - засомневалась в успешном примирении, - будет выглядеть неправдоподобно. Нужен подходящий повод к такому раннему и неожиданному визиту. Что же с собой прихватить, чего у него нет, и чтобы пришлось бы ему по душе? Продукты есть, вещи есть. «Всё есть! – прорычала раздражённо. – Уж постаралась!»
Но осенённая внезапной догадкой, засияла от радости:
- Ноутбук! Его-то у него как раз нет. Интернет есть, а пользоваться им нет возможности. Телефон не в счёт, на нём фильмы не посмотришь, сильно устают глаза.
Схватила со стола ноутбук и пулей вылетела из квартиры.
- Не понял? – удивился Елисей, увидев её входящей в квартиру. – Ведь ты же…?
И замолчал, чтобы не ляпнуть лишнего.
- Только шесть часов утра, - продолжил после короткого молчания, - а ты уже примчалась. Не спится тебе, что ли?
Он и сам в это время уже не спал, но её неожиданный визит. причём после такого обиженного ухода, да ещё и в такой ранний, его порядком удивил.
- Уже выспалась, - по-простецки ответила Виктория, словно между ними ничего не было, - а пришла так рано, потому что вспомнила, что ты вчера проспал до самого вечера и ночью мог не уснуть. Вот и решила принести тебе ноутбук, чтобы мог смотреть фильмы во время бессонницы. По телевизору то, смотреть нечего, сериалы, да новости, не говоря уже о приевшихся боевиках. 
- Но он и тебе может понадобиться, – недоумевал Елисей, - и не обязательно для просмотра фильмов. Ведь ноутбук – это тот же телефон, только без мобильной связи, предназначен для личного пользования. В нём может храниться то, что не желательно знать другим. Я бы свой никому не доверил.
Виктория улыбнулась:
- Можешь спокойно заходить во все папки, в них недоступной информации нет, ещё не успела загрузить, а сейчас и заниматься этим некогда, постоянно нахожусь на работе. Поэтому он мне сейчас не нужен, а если и понадобится, то воспользуюсь ноутбуком брата.
- Раз так, то согласен, - ответил Елисей, - оставь его на тумбочке и присоединяйся ко мне пить кофе с пирожками.
Виктория засияла от счастья. Никак не ожидала, что так быстро наладит с ним отношения - вернёт всё на свои места.
 Елисей также был рад такому быстрому примирению, так как его до сих пор мучила совесть за свой нелепый поступок, но виду не подал во избежание повторного недопонимания. Да и к резкому прерыванию дружбы с ней абсолютно не был готов, очевидно, привык к её постоянному присутствию, хотя и понимал, что прервать её всё равно придётся. Он знал, что она к нему неравнодушна и надеется на взаимность, но не мог ответить ей тем же. Всё ещё любил свою жену.  К тому же не собирался портить ей жизнь, считая, что она заслуживает лучшего, а не унылого, полуголодного существования с калекой. Любовь со временем пройдёт, а обуза останется на всю жизнь.
- Давай после завтрака прогуляемся в парк? – спросила Виктория, усаживаясь рядом. – Посидим там на скамейке, подышим свежим воздухом. У меня до сих пор в носу стоит запах больницы, и тебе не помешало бы развеяться. Погода сегодня превосходная, ни дождя, ни ветра.
Елисей устремил на неё взгляд:
- Я вчера промолчал, когда ты завела разговор о прогулках в парк, не хотел общаться на больную тему, а сегодня, вижу, придётся. Как ты себе это представляешь? Протез одевать ещё нельзя, слишком мало времени прошло после операции, а на одной ноге я далеко не уйду. Как спущусь по ступеням вниз? По ровному асфальту ещё куда ни шло, на костылях как-нибудь доковыляю до парка, и обратно также, но преодолеть повторный подъём по лестнице – это уже слишком. Вчера еле до квартиры добрался. Нужна тренировка, и желательно без свидетелей.
- Сейчас самое время потренироваться, - объяснила Виктория, -  пока люди ещё отдыхают. В подъезде никого нет, и на улице также. Не переживай, у меня опыта предостаточно, не раз приходилось учить ребят передвигаться по ступеням на костылях. Знаю, что подсказать, и как, и когда придержать.
Елисей задумался.
- Ну же, соглашайся, - настаивала Виктория, - пока у меня есть возможность тебе помочь. Будет нелегко, зато появится уверенность, и в дальнейшем ты уже сможешь обходиться без посторонней помощи.
- Ладно, - согласился он, допивая чашку кофе, - перекуси, и отправимся на тренировочную прогулку.
Тяжело вздохнул и мысленно добавил:
«Постоянно сидеть дома – не выход. Рано или поздно, всё равно придётся выйти на люди, как бы этого не хотелось».
И эта первая прогулка, как он и догадывался, не прошла для него бесследно, осознал все «прелести» своего настоящего состояния. Научился передвигаться самостоятельно, но полностью упал духом. Готов был сквозь землю провалиться, при каждом сочувствующем взгляде прохожих, их вздохов и перешептываний в его адрес. Ему было больно и до глубины души обидно, что из сильного уверенного в себе парня превратился в жалкого беспомощного калеку. Всю ночь не сомкнул глаз, ворочаясь с боку на бок, ходил туда-сюда по комнате, без конца пил то чай, то кофе, и уснул только под утро, когда на улице уже появились первые признаки рассвета.
Но за этим днём последовал новый день, и уже не такой болезненный, затем и остальные дни до конца недели, за которые он свыкся со своей горькой участью, и стал подобен бесчувственному холодному роботу. Ему уже было всё равно. Продолжил ходить в парк, так как эти прогулки вошли в привычку, но уже без Виктории, приступившей к работе, и ходил по настоящий день, в который и отключился, сидя на скамейке.


Глава 8. Люба.


«Елисей, - донёсся до него сквозь сон нежный женский голос, - просыпайся, самое время».
- Да, – ответил он машинально и, открыв глаза, растерялся, увидев перед собой супругу. – Люба, это ты?
Она молча на него смотрела и улыбалась.
- Нет, не может быть, - пришёл он к выводу, - слишком большое счастье для меня. Она, но не реальна. Наверное, я всё ещё сплю.
Потряс головой, чтобы проснуться, и, увидев, что супруга не исчезла, понял, что это не сон, а реальность.
- Любимая, так это всё-таки ты! – произнёс радостно. – А я уже потерял надежду увидеть тебя снова. Думал, что ты…
И тут же замолчал, чтобы не сказать самое страшное для себя слово.
- Но как ты меня нашла? – продолжил после короткого молчания. – Здесь, в незнакомом тебе парке, да ещё и на отдалённой незаметной скамейке.
- Я постоянно находилась рядом, - ответила Люба мелодичным голосом, - только ты этого не знал.
- Рядом? – удивлённо переспросил Елисей. – Что ты хочешь этим сказать? И что у тебя с голосом? Он не такой как обычно.
В этот момент мимо скамейки прошла в обнимку молодая пара, привлёкшая к себе его внимание своим загадочным видом.
- Не понял, – не сдержался от возгласа, – они же…
Посмотрел в их сторону, потом окинул взглядом сад и пришёл в ещё большее недоумение:
- Почему так много людей? Да ещё и в такую дождливую погоду. Ведь не было никого. И почему они так странно выглядят? А может мне это только кажется?
Протёр глаза и снова осмотрелся по сторонам.
- Не показалось, - продолжил в том же духе, - по-прежнему полупрозрачные.
Но осенённый внезапной догадкой побледнел:
- Любимая, где мы? – спросил взволнованно, переведя взгляд на супругу. – Тот же парк, и не совсем тот.
- Мы в параллельном мире, - мелодично ответила Люба, - а теперь я хочу показать тебе свой, пока у меня есть такая возможность, и чтобы ты сделал правильный выбор. Пошли.
Взяла его за руку и, заискрившись, растворилась в пространстве.
Одновременно с ней исчез и Елисей.
При прикосновении её руки у него всё поплыло перед глазами превратившись в единую разноцветную полосу. В голове зазвучала лёгкая, обворожительная музыка, одновременно с которой появилось ощущение плавного птичьего полёта.
Но такое состояние длилось недолго.
Неожиданно прямо перед ним вспыхнул ослепительно яркий свет, и всё куда-то исчезло. Ни видимости, ни ощущений, ни звуков. Словно канул в неизвестности.
И это состояние также длилось недолго.
 Внезапно до его слуха донеслось звонкое разноголосое пение птиц, сопровождённое шелестом листвы и стрекотом кузнечиков.
- Где это я? – произнёс он отдалённым голосом. – Неужели снова в парке?
Попытался открыть глаза, чтобы разобраться в действительности, но у него не получилось. Веки настолько были тяжёлыми, что он не мог ими даже пошевелить.
- Что это со мной? – насторожился он. – Почему не могу открыть глаза?
И встревожился ещё больше, когда понял, что не только веки, но и всё тело ему непослушно.
- Неужели парализован? – прохрипел взволнованно. – Но как, и когда это случилось?
В этот момент в его памяти всплыли последние события, происшедшие с ним в парке.
- Люба! – воспрянул он духом. – Она же была там. А потом забрала меня с собой.
И тут же приуныл:
- И куда делась? Почему я снова один, и в таком удручающем состоянии?
Но осенённый внезапной мыслью снова воспрянул духом:
- Нет, не могла она меня оставить, раз пришла, и наверняка находится где-то рядом. Нужно только её позвать.
Напрягся изо всех сил и крикнул:
- Люба!
«Я здесь, любимый, - донёсся до него нежный голос супруги, - потерпи немного и скоро меня увидишь».
И долго не заставила себя ждать.
 Через небольшой промежуток времени он услышал над собой шелест листвы, а потом ощутил на своём лбу тёплое прикосновение её ладони. Ему было, как никогда легко, тепло и спокойно. Чувствовал, как живительная энергия распространяется по его телу и не мог насладиться этим упоительным состоянием.
И это состояние блаженства длилось недолго. Вскоре он почувствовал, что поток энергии прекратился, и открыл глаза. Но то, что увидел, его не обрадовало, а привело в смятение. Вместо любимой супруги увидел склонённую над собой молодую берёзу, протягивающую к нему человеческую руку.
- Поднимайся, любимый, - произнесла берёза голосом Любы, - ты уже в норме.
Елисей настолько был шокирован увиденным, что не в состоянии был выговорить даже слова.  Смотрел на берёзу широко раскрытыми глазами и беззвучно пошевелил губами:
«Люба…».
Берёза засмеялась звонким девичьим смехом и, встряхнув ветвями, обрела человеческий облик. Стала его Любой, но не совсем такой как раньше, а какой-то загадочной: с роскошными длинными волосами и необыкновенно красивой. В коротеньком розовом платьице и прозрачными крылышками за спиной.
 И это было не единственным чудом, сразившим Елисеем.
 Одновременно с изменением берёзы изменился весь окружающий мир, и он также. Белоствольные берёзы превратились в людей, с такими же как у его супруги крыльями за спиной, а пушистые высокорослые кустарники в красочные разноцветные домики, похожие на полураскрытые бутоны цветов. И у него также появились крылья, а вместе с ними, и утраченная стопа.
- Это мой Мир, - объяснила Люба, - и в одном из этих домиков живу я. А в том, - указала рукой, - самом высоком. Видишь? Живёт наш правитель.
- Настоящий сказочный Мир, - опомнился Елисей после неожиданных и таких разительных перемен.
Люба загадочно улыбнулась:
- Согласна. Выглядит он действительно сказочным и беззаботным, но на самом деле является мощным беспрерывно работающим механизмом, поддерживающим жизнь планеты, следящим за флорой и фауной. Исчезнет он, и планета станет недоступной для проживания.
- Исчезнет? – недоумевал Елисей. – Неужели такое возможно?
- Возможно, - ответила Люба, - и самое страшное, что это может случится в любую минуту, и против его воли. Зло слишком расплодилось на земле, и с ним стало очень сложно бороться. Нужна помощь людей, а они этого уже не понимают. Заразились им, как самым страшным вирусом. Обезумели в гневе и творят безрассудства, даже не догадываясь, что уничтожают самих себя. Не обращают внимания на разрушительные предупреждения, исходящие из глубин планеты на поверхность, стихийные бедствия, климатические изменения и неизлечимые болезни, посылаемые им для вразумления, и стремительно катятся в пропасть, возврата из которой уже не будет.
После небольшой паузы Люба продолжила:
Этот мир недоступен для живых обитателей планеты, но мы вынуждены были войти с ними в контакт. Ты - избранный, ибо твои осознанные мысли дошли до Создателя Вселенной. Своим развитым умом, знаниями и умением правильно излагать свои мысли, пак письменно, так и вслух, ты можешь достичь много: повлиять на притуплённые сознания и подсказать правильный путь. Со злом нужно бороться не слепо, а зряче, и оно отступит. Но не исчезнет.  Таким создан мир, для выбора категорий. 
- Любимая, - опомнился Елисей, - о чём ты говоришь? Избранный? Не нужна мне такая честь! Я люблю тебя, жаждал встречи с тобой, добился её, и не горю желанием расставаться.
- Не перебивай, - строго ответила Люба, - у тебя мало времени. В любую минуту может прерваться контакт, и я не успею всё сказать. Я тоже тебя люблю, но с разлукой смирилась. И ты должен смириться, иначе у твоего сына не будет будущего, как и у всех жителей планеты.
- Какого сына? – снова вмешался Елисей. – Что ты такое говоришь? У меня нет сына, и не было. Забыла ты, что ли?
- Твоя связь с Викторией не прошла бесследно. Она ждёт от тебя ребёнка, но боится тебе об этом сказать, чтобы не лишиться, даже того мизерного внимания, что получает.
Елисей оторопел от такой неожиданной новости, только и смог произнести:
- Виктория…
- Ты видел в ней меня, - продолжала Люба, - любил страстно и искренно, отсюда и результат. Теперь ты обязан смириться, посмотреть на неё иными глазами и осознать, что она мать твоего будущего ребёнка. А прокормить ты их сможешь, и дать достойное образование сыну также, у тебя достаточно для этого ума. Физической помощи не понадобится. А теперь тебе пора. Великий Вершитель судеб требует твоего немедленного возвращения в свой мир. И ещё, о чём ты должен знать: кроме меня общение с иными жителями этого мира тебе недоступно, даже с правителем, но его послание перед приходом в сознание ты всё же услышишь, и запомнишь на всю жизнь. Прощай. Больше ты меня никогда не увидишь, разве что в облике берёзы.
Коснулась ладонью его лба и, и засмеявшись, превратилась в берёзу. Одновременно с ней изменился и этот недоступный мир.
В глазах у Елисея резко потемнело, а в голове зазвучал громовой голос Правителя:

«Люди земли, на минуту очнитесь,
Сомкнитесь как цепи за мир на планете,
Ведь вы не безмолвные тёмные тени,
Вы – умные силы, Вы – Разума дети!»


Глава 9. Пробуждение.


Елисей вздрогнул всем телом и открыл глаза.
 - Дорогой, - разрыдалась находившаяся рядом Виктория, - ты очнулся! Наконец-то ты очнулся. А я так испугалась. Никак не могла тебя добудиться, уже хотела вызвать «скорую». Так крепко уснул на скамейке, да ещё и под дождём.
- Успокойся, Вика, - прохрипел Елисей, - со мной всё хорошо. Этот сон мне открыл глаза на многое.
- Что ты хочешь этим сказать? – пролепетала Виктория, оторвав заплаканное лицо от его груди.
- Прекрати рыдать! – уже строго продолжил Елисей. – Тебе нельзя расстраиваться.
- Что? – оторопела Виктория. – Так ты знаешь…?
Елисей тяжело вздохнул:
- Знаю.
- Но откуда? – недоумевала Виктория. – Ведь я же об этом тебе не … И вообще никому не говорила.
- Пошли домой, - ответил Елисей, поднимаясь со скамейки, - что-то я сильно проголодался, да и порядком соскучился по твоим пирожкам с клубникой. Надеюсь, что ты мне сегодня их испечёшь.
Виктория засияла от счастья:
- Конечно же испеку, любимый…
И растерялась, от вырвавшегося непроизвольно из её уст слова.
Но Елисей на её душевный порыв отреагировал вполне спокойно, словно уже привык, поэтому и она сразу же успокоилась:
- И другой наготовлю еды. Какой пожелаешь.
- Возьми зонт, - сказал Елисей, - и подожди меня в стороне. Мне нужно кое с кем попрощаться.
Виктория молча взяла зонт, и отошла в сторону, хотя и не поняла, что означают его слова, ведь рядом никого не было.
Елисей опёрся о костыль и приблизился к молодой берёзке.
- Благодарю за вразумление, милая, и прощай, - обратился к ней тихим голосом, коснувшись ладонью её стройного ствола, - больше ты меня не увидишь. С этой минуты я начинаю новую жизнь.
Развернулся и направился к своей новой спутнице жизни, преданной, любящей и существующей, оставив позади прошлое и далёкую любимую, с поникшими до земли ветвями.
С их уходом сразу же прекратился дождь и рассеялись тучи, освободив небосвод молодому месяцу и его неизменным спутницам - звёздам.
Омытая небесными слезами земля дышала полной грудью, наслаждалась затишьем и надеясь, что его уже никто, и никогда не нарушит.
Так должно быть, и так будет.