Великие мысли и языки

       Общеизвестна характеристика основным европейским наречиям, данная некогда Ломоносовым М. В.:
 
       “Я не могу довольно о том нарадоваться, что российский наш язык бодростию и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому не уступает…”; “Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с богом, французским с друзьями, немецким с неприятелем, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нём великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка”.

       Отталкиваясь от этих столь сладостных для сердца русского строк, можно направить мысль и по такому руслу: на каком языке и, собственно, какие наиболее важные для человечества мысли, идеи, прозрения, раскрывающие глаза на суть вещей, распахивающие новые умственные горизонты, возносящие на горние высоты духа – были впервые высказаны, воплотились в тексты?
 
       То есть вопрос стоит так: на каких языках (множеств. число) говорили и писали авторы – общепризнанные светочи разума, внёсшие неоценимый, не подвластный времени вклад в духовную сокровищницу человечества, несказанно её обогатившие; авторы, которых все так или иначе знают, цитируют, к их мнению апеллируют, что-то с их помощью доказывают, хотя и знакомы с ними главным образом по обрывкам из Интернета; беря какие-то их фрагменты за основу, выстраивают собственные рассуждения, концепции, etc. “Вообщем”, мысли и идеи эти по-прежнему “актуальные”, “живые”, активно используются участниками текущих умственных процессов, хотя, возможно, впервые явились на свет бог весть когда.
 
       На каких языках прозвучали, обрели форму, плоть и кровь некие предельно важные – нет, надо усилить: основополагающие, сверхценные, заложившие краеугольные камни в фундамент величественного здания мировой духовной культуры мысли, идеи (ага, вот так уже “более лучше” – ощутимо!), были сформулированы учения, системы, концепции, которые в том или ином виде привели к изменению господствовавшей прежде в умах “картины мира”, а то и государственного устройства (не исключая и радикального), смене одних привычных нравов и культурных моделей на другие, нередко противоположные, вообще содержания и способа мышления, мировидения и миропонимания. (Ладно, вполне сойдёт. Главное более или менее сноровисто обращаться с синонимическими ресурсами “великомогучего”. И вообще, раскроем ещё один творческий секрет: если всё относительно “приятно звучит” и “легко читается”, если одни и те же словечки в нескольких соседних абзацах особо не повторяются, то и ладно, вербальную композицию можно считать состоявшейся).
       
       Ещё очень важный критерий: такие мысли, идеи, учения, влияние которых распространяется более чем на одну страну или культурный ареал и длится, как минимум, сотню-другую лет, а ещё лучше от пятисот-тысячи и более.
 
       Noch einmal: не какой язык и в силу каких его особенностей для чего-либо в сравнении с иными более пригоден, а просто – так уж по целому ряду обстоятельств, их сложного переплетения и взаимодействия сложилось – какие сверхважные, архиважные для мира вещи и понятия были сформулированы именно на этом языке. Сначала, как водится, зародились в голове у автора, а затем уж он прибегнул к самому для него привычному и удобному способу изложения. Хорошо бы от этой линии особо не отклоняться.
 
       И далее, уже более конкретно, какой язык (единств. число) преимущественно “специализировался” на той или иной области “духовного”. Опять же: не о чём, о каких материях и как удобнее, приятнее вести беседу, а субстанционально, какие “умственные предметы” облеклись в своё время в зримые формы и на каком языке это было произведено.

       Безусловно, для решения столь непростой задачи неплохо бы создать целую сеть духовных институций по типу Касталии, Ордена Игры в бисер (см. одноименный роман Г. Гессе); одному человеку справиться с этим едва ли под силу. [* Примечание]
       [* Примечание – Хотя, если здраво посмотреть, все эти заведения уже давно существуют, прежде всего, в системе Академии наук и высшей школы. Надо просто обязать их в директивном порядке поделиться раздумьями на этот счёт и, допустим, в месячный срок представить свои выкладки.]
 
       Но если так вот, с какого-то дилетантского наскока, с позиции самодовольно-ограниченного невежества всё же наметить какие-то контуры? Ведь ничего же не препятствует? В порядке предварительных, ни к чему не обязывающих соображений? Нам же за это ничего не будет…
 
       Начать, как водится, нужно с самого главного пункта.
 
       По мысли Карла Пятого, на гишпанском с Богом прилично разговаривать. А если вопрос, на каком языке было сказано нечто самое важное О БОГЕ, то есть изначальное? И, далее, всё под тем же ракурсом: вести речь О БОГЕ? – Тут всё очевидно: Библия, древнееврейский. Новый Завет – древнегреческий. Восточные, византийские Отцы церкви – тоже. Так, вроде бы, особо не напрягаясь, по-быстренькому выяснили.

       А на каком языке сподручнее вести речь о Боге, «в сердечной простоте беседовать о Боге» в «совремённую, так сказать, эпоху»? – Для нас это пока вопрос открытый. Из патриотических, да и вполне объективных соображений, наверное, на русском как самом богатом, выразительном, совершенном, гибком из всех существующих, однако не в нашем положении на чём-либо настаивать.
 
       Часто можно услышать, встретить, что-то про римское право как основу правовой системы нового и новейшего времени говорят, пишут, это уже латынь.
 
       Католические Отцы церкви, эти схизматики, вероотступники, христопродавцы, верные слуги Ватикана, служители Дьявола, приспешники Сатаны также всё больше по-латыни изъяснялись.
 
       Итак, латынь – (а) о Боге; (б) юриспруденция. – А Спиноза, не просто так его имя стало нарицательным, на каком, к слову сказать, писал? Кажется, тоже в основном на латыни изъяснялся. – Худлитературу отставляем, ничего там особенного не было.
 
       Но нет, это неправильная метода: мы начали сбиваться с заданного маршрута и идём от языка к мыслям, идеям, а надо, наоборот, строго выдерживать принцип “От идей к языку”. Спиноза, впрочем, порядочно и о Боге размышлял.
 
       Берём теперь философию. Вершина – немецкая классическая философия, откровения о Мировом Духе, об Абсолюте, звёздном небе и нравственном законе в душе, отторжение, отвращение ко всему низменному, филистерскому, въедливая сосредоточенность на идеально-трансцендентном, холодновато-рационалистическая тевтонская магия и т.д. Неокантианство и неогегельянство живы до сих пор (всегда держим в уме второй критерий). Да и в немецкой литературе философическая струя, высокодуховные настроения (И.-В. Гёте, Т. Манн, Г. Гессе), пожалуй, как нигде, столь явственно, глубоко и обширно представлены. Кстати, и Фрейд, не забудем, немецкоязычный автор, система его и спустя более чем ста лет всё так же юна и свежа (см. “Второй критерий”). Значит, немецкий у нас всё больше по графе “Нечеловеческой, сверхчеловеческой духовности” проходит; иные племена тут явно в аутсайдерах.
 
       С французским ещё проще. Крупнейшая интеллектуальная революция в духовной истории человечества – Просвещение. Здесь с нашим критерием – чтобы влияние идеи насчитывало как минимум сотню лет, всё в порядке: аукается, длится до сих пор, конца не видно. Да и вообще по части умственных революций (вне зависимости от их знака – ко благу или ко злу) Франция заметно впереди. Нынешний постмодернизм с его деконструкциями, симулякрами и проч. (я ничего из этого не читал, но что-то ведь слышал; для нашего повествования вполне достаточно) тоже исключительно из французского языка вышел.
 
       Англия – страна первой в мире промышленной революции и наиболее передовой к тому времени политэкономической мысли (конец XVIII – начало XIX вв.). И до сих пор мир, какая-то его часть с той или иной долей везения чутко прислушивается к советам и рекомендациям американских экономических гуру – традиция жива, продолжается. Вот пусть за английским языком это первенство и остаётся. Больше ничего особо выдающегося за англоязычным образом мыслей, мировосприятием, способом мышления и его выражения по причине глубокой неприязни, вызванной нынешней внешней политикой властей США и их отношением к России, мы не признаём. – Хорошо, ещё правоведение, раз уж всё “у них там” на деньгах, на извлечении прибыли, “на чистогане”, на “поклонении золотому тельцу” замешано, а это в первую очередь требует скрупулёзного, тщательнейшего правового регулирования отношений собственности.
 
       С Россией, как ни странно, всё обстоит сложно и “неоднозначно”, хотя, казалось бы, и культура, и язык понятные, родные. Начинаем, как ни странно, с поэзии. Русский язык едва ли не в первую голову (Ильич частенько так выражался) представляет собой уникальный, совершенный в своём роде инструмент поэтического творчества. Чем обусловлено данное суждение? – Всего два момента:
 
       (А.) Необычайное богатство и сложность грамматической системы русского языка. Существительные, прилагательные, местоимения, причастия: два числа и 6 падежей дают в сумме 12 форм одного слова, следовательно, только одно отдельно взятое слово потенциально может образовать 12 рифм, полных или частичных, с неограниченным количеством грамматических форм других слов из состава языка. А что в связи с этим прикажете делать поэтам, в родных языках которых категория падежа отсутствует или находится в неразвитом состоянии? К таковым, между прочим, относится большинство европейских языков, чуть ли не все. [* Примечание] 
       [* Примечание – Есть, конечно, сербохорватский, ещё какой-нибудь славянский язык, но там явно нет поэтических фигур, хотя бы отдалённо сопоставимых с Пушкиным, Лермонтовым, Блоком, Пастернаком и т.д.]
 
       Глагол – количество глагольных форм едва поддаётся исчислению; многие из них столь же свободно рифмуются не только с глаголами, но, что особенно ценно, со словами, относящимися к иным частям речи.

       (Б.) Свободное, не привязанное к какому-либо одному слогу в составе слова (к последнему, как во французском, или предпоследнему, как в польском; с тяготением к начальному слогу (английский)) разноместное ударение; вдобавок нередки случаи, когда ударение свободно перескакивает с одного слога на другой внутри одного и того же слова.
   
       “Благодаря этого” в распоряжении русскоязычного стихотворца оказывается колоссальное количество словоформ и ритмико-мелодических моделей, что, в свою очередь, открывает поистине неисчерпаемые возможности их соотнесения и комбинирования друг с другом. Доказательством может быть любое взятое наугад четверостишие из какого-нибудь более или менее качественного стихотворного произведения, не говоря уж о шедеврах. Всего несколько примеров: “Широка страна моя родная, / Много в ней лесов, полей и рек. / Я другой такой страны не знаю, / Где так вольно дышит человек”. – Начальные формы слов, рифмующихся друг с другом: РОДНОЙ – ЗНАТЬ (прилагательное – глагол, весьма ценно!); РЕКА – ЧЕЛОВЕК.
 
       “Ветер на море гуляет / И кораблик подгоняет. / Он бежит себе в волнах / На раздутых парусах”. – ВОЛНА – ПАРУС.
 
       “Два чувства дивно близки нам, / В них обретает сердце пищу: / Любовь к родному пепелищу, / Любовь к отеческим гробам” (А. С. Пушкин). – Нет, это вообще что-то запредельное, восторг полный: МЫ и ГРОБ рифмуются как нечего делать!
 
       Да и вот это ничуть не хуже: “И всем казалось, что радость будет, / Что в тихой заводи все корабли, / Что на чужбине усталые люди / Светлую жизнь себе обрели” (А. А. Блок). – БЫТЬ – ЧЕЛОВЕК; КОРАБЛЬ – ОБРЕСТИ!
 
       Но в этой уникальности русской поэтической системы её же приговор, её обречённость – в том смысле, что всё внутри её языка – русского – и замыкается, поскольку адекватному переводу на иные, в сравнении с русским поэтически куда более ограниченные, скудные языки наши стихотворения практически не поддаются. А вот переводы на русский с других языков обычно ни в чём не уступают оригиналу, а в некоторых, а то и в достаточно многочисленных случаях его превосходят – также признаваемый многими факт.
 
       Тут же следом – великая, святая русская классическая литература, сумевшая, как никакая иная, по мнению многих авторитетных личностей, так исхитриться и соединить, отразить в себе какие-то бесконечно искренние, страстные устремления человеческого духа к высшей правде, истине, справедливости, поиски высшего нравственного начала (христианского у Достоевского, “общечеловеческого” у Толстого), откровения о Боге, о мире и человеке, раскрыть такие глубины человеческой души, что стала феноменом мировой культуры. Вдобавок всё это несказанное духовно-нравственное богатство щедро приправлено солидной дозою неповторимой русской душевности, отзывчивости, сердечности, теплоты. И облачено это драгоценное содержание, что бы там ни говорили клеветники и злопыхатели, в столь яркие, выразительные образы, что не только сами герои русской литературы, но и идеи, чувства, настроения, носителями коих герои выступают, являются взору “как живые”.
 
       Каким-то неведомым образом – не иначе как божьим благоволением –состоялся уникальный синтез религиозной философии, всевозможных нравственных учений, потаённых мечтаний о лучшей доле, о вселенской справедливости, о Царстве Божием на земле, невидимом Граде Китеже и возможностей самого совершенного в мире языка. (Здесь же, имея в виду словесную форму, попутно заметим, что многое из того, что говорилось о поэзии, справедливо и в отношении прозы).

       И всё это при том, что русская литература в её привычных для нас классических формах ведёт своё начало только с эпохи Петра Первого, а всего через каких-то сто лет, начиная с Пушкина, не имея фактически собственной литературной традиции [* Примечание], фантастическим рывком выходит сразу на высочайший европейский уровень и в последующие сто лет воспроизводит столько шедевров, что, пожалуй, оставляет позади все прочие литературы, имея в виду частоту появления и “плотность” распределения выдающихся произведений на каком-то определённом отрезке времени. 
       [* Примечание – Например, Сумароков не стеснялся вставлять в свои пьесы целые куски из трагедий Расина, “позабыв” при этом сослаться на автора. Барков однажды выпросил у Сумарокова сочинения Расина, не поленился все подобные места отметить на полях как “Украдено у Сумарокова” и тотчас же, дабы не лишать друга источника вдохновения, вернул заветный томик владельцу.]
   
       Вот так у нас немного неожиданно, но получается, что русский язык – он в первую очередь “литературный”; это язык, благодаря которому обрела силу и великое значение словесность самой высокой пробы. [* Примечание] Русский дух, русский гений явил свои откровения и наивысшие достижения прежде всего в форме литературы, системой художественных образов, в духовных исканиях литературных героев, изображённых, что немаловажно, столь “жизненно” и достоверно, что они кажутся “реальными людьми”.
       [* Примечание – Хотя и обсценный русский также представляет собой не менее уникальное образование, но это всё-таки несколько иная история.]

       Могут быть и ещё, конечно, примеры великих мыслей, откровений, озарений, пророчеств, высказанных по-русски (хотя бы русская религиозная философия конца XIX – начала XX века), но они за рамки русской культуры не выходят. (Вроде бы только Бердяева неплохо в Европе знали и признавали. Или ещё и Шестова? Но сейчас уже точно забыли).
 
       Что ещё, какие страны и языки? – Итальянский. Тут опять легко сбиваемся на принцип “От языка – к произведениям”, то есть, конечно, Данте, ещё Петрарка, ещё не знаю кто, Умберто Эко, скажем. Испания – “Дон-Кихот”, Гарсия Лорка, Маркес, латиноамериканский роман. Но все эти примеры избранному нами критерию никак не соответствуют. Разве что Борхес где-то близко подходит к основному нашему тезису, но не хватает какой-то самой малости и, главное, влияния, хотя как мыслитель очень интересен, тексты “прикольные” сочинял, чего уж там.
 
       С европейскими языками всё или почти всё. За пределами континента что?
 
       Как ни крути, но наша культура глубоко европоцентрична, потому всё, что относится к другим географическим культурным зонам, мы в массе своей знаем удручающе плохо. Наш второй важнейший критерий, в который раз напомним, – долговременность, протяжённость традиции во времени, наряду с силой и глубиной её влияния. Тут буддизм на первом месте. Тем не менее, его влияние на западную культуру было не столь уж велико, остаётся на уровне экзотики; в Европах для удовлетворения духовных, интеллектуальных потребностей вполне хватает христианства. К тому же учение Будды не то что в каждой стране, в каждом монастыре – своё, особенное; канонического свода текстов, подобных Библии или Корану, в буддизме, насколько известно, не существует. Наблюдаем разнообразие не только понятийное, догматическое, но и языковое.
 
       Древнеиндийская, древнекитайская философия – также экзотика. Индуизм – всё больше мифология (фильмы “индийскими товарищами” неплохие сняты, красивые). Конфуцианство как великое моральное учение едва ли не всецело замкнуто в Китае и, возможно, ещё в какой-то мере характерно для нескольких соседствующих стран.
 
       “Упанишады”, “Веды”, индуизм – это санскрит (а может быть, и не только санскрит, сейчас не к месту в этом разбираться). Но кто из нас, кроме кучки специалистов, может сказать что-нибудь внятное, минимально осмысленное по их поводу?
 
       Коран – арабский. Какие божественные смыслы и знаки содержатся в сей священной книге, чтобы их не было ранее в религиозных постулатах предшествующих авраамических религий? – Это вне нашей компетенции, вопрос к исламским, иудейским, христианским богословам, вообще к религиоведам.
 
       Замыкая круг, фактически упираемся всё в те же европейские языки. Жаль, что ни в “ВКонтакте”, ни на “Прозе.ру” не поддерживается формат таблиц. А то можно было бы составить небольшую табличку с графами сверху вниз Религия, Философия, Юриспруденция и т.д. и слева направо – Языки. И на их пересечении ставить плюсики, например Философия – + – Немецкий; Духовные, интеллектуальные революции – + – Французский и т.д.
   
***     ***     ***     ***     ***
    
       Второе направление – сугубо частное, камерное. Тут всё исключительно на усмотрение индивида. А именно: что-то из прочитанного (остановимся только на литературе) “очень понравилось”, произвело “незабываемое впечатление” (нравственное, духовное, эстетическое, религиозное, комплексное), “запало в душу”, “долго не отпускало”, надолго, навек “отложилось в памяти”, к чему “вновь и вновь возвращаешься, перечитываешь, заново осмысливаешь” и т.п. У каждой более или менее мыслящей личности будет своя тайная, интимная сокровищница. А обнародование их в свободном доступе, вывешивание в соцсетях и на прочих платформах способствовало бы взаимному обогащению индивидуумов, возрастанию общей духовности. – Ничего нового в этом предложении нет, нужно просто довести замысел до логического завершения.
 
       Здесь тоже можно было бы представить содержимое в виде таблички, распределить произведения либо фрагменты, отрывки из них по графам “Глубоко – Необычайно глубоко – Потрясение – Необычайное по силе и мощи потрясение – Катарсис – Оригинально – Изящно – Остроумно – Забавно – Смешно – В комплексе” и т.п.
 
       Для любителей аутентичности можно предусмотреть две колоночки: слева на языке оригинала, справа – перевод на русский. Особо пижонистые, которые “образованность свою хочут показать”, могут дать свой.
 
       Что касается составителя этих строк, то пока лишь несколько никак не связанных между собой фрагментов, чтобы дать представление о том, как могла бы выглядеть наша индивидуальная дароносица, наш ковчег завета. Итак – хаотично, в случайном порядке; в последнее время стало модным говорить и писать “рандомном”.
 
       (01.) Ст. Цвейг “Нетерпение сердца” – “В тот вечер я был бог. Я сотворил мир и увидел, что в нём всё хорошо и справедливо. Я сотворил человека, лоб его был чист, как утро, а в глазах радугой светилось счастье. Я покрыл столы изобилием и богатством, я взрастил плоды, даровал еду и питьё…” – И до слов “Последний взгляд, последние слова прощания, и вот уже я покидаю этот дом и иду, свободный и уверенный, как идёт человек после плодотворного труда, после свершённого подвига”. – An jenem Abend war ich Gott. Ich hatte die Welt erschaffen, und siehe, sie war voll Guete und Gerechtigkeit […] Ein letzter Blick noch, ein Gruss, und dann ging ich, frei und sicher, wie man immer geht von einem gelungenen Werk, von einer verdienstvollen Tat.

       (02.) Г. Гессе “Игра в бисер” – “Вот он сидел, этот достопочтенный человек, мой покровитель, мой друг, всегда, сколько я помнил себя, владевший моим сердцем и обладавший моим доверием, никогда не оставлявший без ответа ни одного моего слова, вот он сидел и слушал или не слушал, что я говорю, сидел, окутанный и заслоненный своим сияньем и своими улыбками, своей золотой маской, неприступный, принадлежащий другому миру с другими законами. – Da sass; der ehrwuerdige Mann, mein Goenner, mein Freund, der, seit ich denken konnte, mein Herz und Vertrauen besass; und nie ein Wort von mir ohne Antwort gelassen hatte, da sass er und hoerte mich reden, oder hoerte mich auch nicht, sass und hatte sich voellig hinter sein Strahlen und Laecheln, hinter seine goldene Maske verborgen und verschanzt, unerreichbar, einer anderen Welt mit anderen Gesetzen angehoerig. […]
       И я лишил бы себя самого поразительного и прекрасного, что когда-либо выпадало на мою долю”. (Ich waere damit um das Merkwuerdigste und Herrlichste gekommen, was ich je erlebt habe). – И вообще до конца главы “На службе” (“Im Amte”).
 
       (03.) И. Бунин “В поздний час” – “Ах, как давно я не был там, сказал я себе. С девятнадцати лет. Жил когда-то в России, чувствовал её своей, имел полную свободу разъезжать куда угодно, и не велик был труд проехать каких-нибудь триста вёрст. А всё не ехал, всё откладывал. И шли и проходили годы, десятилетия. Но вот уже нельзя больше откладывать: или теперь, или никогда. Надо пользоваться единственным и последним случаем, благо час поздний и никто не встретит меня. И я пошёл по мосту через реку, далеко видя всё вокруг в месячном свете июльской ночи…”. – И далее, весь рассказ.
 
       (04.)  Ю. Олеша “Зависть” – “Меняя как-то рубашку, я увидел себя в зеркале и вдруг как бы поймал на себе разительное сходство с отцом. В действительности такого сходства нет. Я вспомнил: родительская спальня, и я, мальчик, смотрю на меняющего рубашку отца. Мне было жаль его. Он уже не может быть красивым, знаменитым, он уже готов, закончен, уже ничем иным, кроме того, что он есть, он не может быть. Так думал я, жалея его и тихонько гордясь своим превосходством. А теперь я узнал в себе отца. Это было сходство форм, – нет, нечто другое: я бы сказал половое сходство: как бы семя отца я вдруг ощутил в себе, в своей субстанции. И как бы кто-то сказал мне: ты готов. Закончен. Ничего больше не будет. Рожай сына. […]

       … Вдова Прокопович стара, жирна и рыхла. Её можно выдавливать, как ливерную колбасу. Утром я застигал её у раковины в коридоре. Она была неодета и улыбалась мне женской улыбкой. У дверей её, на табуретке, стоял таз, и в нем плавали вычесанные волосы. […]

       … Иногда явную неприличность выражал её взгляд. Иногда при встрече со мной из горла её выкатывается некий маленький звук, круглая голосовая капля, вытолкнутая спазмой восторга. […]

       Я не папаша, стряпуха! Я не пара тебе, гадина!”.
 
       (05.)  А. С. Пушкин “Дионея” – “Хромид в тебя влюблён. Он молод, и не раз…”.
       “Под небом голубым страны своей родной / Она томилась, увядала …”.
 
       (06.)  М. Ю. Лермонтов “Вид гор из степей Козлова” – “Аллах ли там среди пустыни / Застывших волн воздвиг твердыни, / Притоны ангелам своим …”.
 
       (07.) Н. А. Некрасов “В неведомой глуши, в деревне полудикой / Я рос средь буйных дикарей…”.
 
       (08.) Дж. Г. Байрон “Любовь и смерть” – “Я на тебя взирал, когда наш враг шел мимо, / Готов его сразить, иль пасть с тобой в крови…” (“Love and Death” – “I watched thee when the foe was at our side, / Ready to strike at him — or thee and me…”)

       (09.) Р. М. Рильке – “Herbst” (“Осень”) – “Die Blaetter fallen, fallen wie von weit, / Als welkten in den Himmeln ferne Gaerten …”.
 
       (10.) А. А. Блок “Девушка пела в церковном хоре / О всех усталых в чужом краю…”.

       (11.)  Б. Л. Пастернак “Приедается всё. Лишь тебе не дано примелькаться…” (Из поэмы “Морской мятеж”).

       (12.) О. Берггольц “Бабье лето” – “Есть время природы особого света, / Неяркого солнца, нежнейшего зноя …” и т.д. (список пока в работе).
 
       Сходные либо весьма отличные по форме и наполнению подборки могли бы стать очень важными источниками при составлении духовного портрета личности, приоткрыть для всех желающих дверцу в её уникальный, неповторимый и столь богатый внутренний мир.